"Последний леший" - читать интересную книгу автора (Купцов Василий)

Глава 2

"Из славного из города из Муромля, из того ли села

из Карачарова, выезжал удалой добрый молодец,

Илья Муромец да сын Иванович, во далече-далече во чистое поле.

Наехал удалой добрый молодец богатыря

великого Святогора, и убоялся добрый молодец, старый казак

да Илья Муромец, того ли Святогора богатыря.

Приехал Святогор богатырь под тот сырой дуб, раскинул

шатер белополотняный и вынимает из кармана жену красавицу.

Разстилала она скатерти браныя, раставливала ества сахарныя

и питьица медвяные. Наедался Святогор досыта и напивался

он до люби, и стал почив держать.

Этая жена богатырская обозрила Илью во сыром дубу

и говорит ему таковы слова: "Ай же ты, удалой добрый молодец,

сойди со сыра дуба, буде не сойдешь со сыра дуба,

разбужу Святогора богатыря и придаст тебе смерть скорую".

Убоялся Илья Муромец Святогора богатыря и слез со сыра дуба.

Опять говорит таковы слова: "Сотвори со мной блуд,

добрый молодец! Не то, разбужу Святогора богатыря, придаст тебе смерть скорую", Сделал он дело повеленое.

Опять говорит таковы слова: "Поди со мной в карман,

добрый молодец!" Зашел с ней вместе в карман.

Проснулся Святогор от крепкого сна,

обседлал своего коня богатырского и поехал ка Святым горам.

Стал его добрый конь богатырский по колена в землю

увязывать. И бьет богатырь коня по тучным бедрам.

И спроговорит конь языком человеческим: "Возил тебя,

Святогор богатырь, и твою богатырскую молоду жену,

а не могу возить двух богатырей и третью твою молоду жену".

Сунул он руку в глубок карман и вынимает оттуда молоду жену, и вынимает Илью Муромца. «Ты как зашел во глубок карман?»

«Завела меня твоя молода жена наугрозою».

И разсказал Илья Святогору богатырю, как попал

во глубок карман. Брал Святого молоду жену,

оторвал ей буйную голову, раздернул тело

белое на четыре на четверти, частиночки раскинул

по чисту полю. И назвались Илья да Святогор

братьями названными, и поехали ко Святым горам.

Наехали гробницу великую, выложена гробница красным

золотом. Лег в ту гробницу Святогор богатырь: как по нем и

устроена. «Покрой меня сверху досками, брат названный!»

Как покрыл его досками, доски Божьим изволом приросли.

«Открой меня, брат названный!» Илья Муромец

и открыть не смог. Стал рубить доски саблей.

Куда махнет саблей, там станет железный обруч.

«Возьми, брат названный, мою саблю». Илья сабли и подынуть

не мог. «Поди, брат названный, я тебе силы дам».

Припал Илья к гробнице, и дунул Святогор духом богатырским.

Взял Илья тую саблю: где ударит, там станут железные обручи.

«Припади ко мне другой раз, названный брат, еще силы придам».

Илья Муромец говорит на место:

"Если еще припасть, то не понесет мать сыра земля:

Силы у меня довольно".

"Когда бы ты припал, дунул бы я мертвым духом

и ты бы подле меня лег спать",

Тут и остался Святого богатырь."

— Чего это ты такое тут распеваешь? — сказитель сжался в комочек, но было поздно — огромная рука легко подняла схваченного за шиворот певца в воздух.

— Да я что, я — ничего… — только тут до уличного гусляра дошло, в какой переплет он попал. Уж кого-кого, а Илью трудно было не признать. И, кажется, богатырь был явно чем-то недоволен! Это почувствовали и мальчишки, слушавшие певца — они, на всякий случай, отошли подальше и теперь с наблюдали с жадным интересом, что же будет дальше?

— Стало быть, я в кармане сидел, а потом меня какая-та продажная бабенка заставила себя? И эти глупости теперь по всему Киеву распевают?

— Да разве я со зла? Все так поют! — нависшая над сказителем смертельная опасность прибавила тому силы, если не в руках, так хоть в языке!

— Все, говоришь? Ну, пошли ко двору княжьему, там разберемся, как это так «все поют»!

И беднягу потащили ко двору…

* * *

— Может быть и три дюжины рыбниц разных, но все равно это не уха будет! — произнес, как приговор проходившему до этого спору, Добрыня.

— Правильно, в ухе ерш должен быть, да нечищенный, с чешуей! — поддержал старого богатыря Рахта.

— Со слюнями… — добавил кто-то из молодежи и засмеялся. Кажется, шутка понравилась, смех был подхвачен. Известное дело — сытое брюхо, оно, к наукам, может и туго, зато посмеяться (да еще кое-что поделать, о чем умолчим) — в самый раз!

Становится понятным, среди великого воинства шло обсуждение недавней трапезы, и, отнюдь не все были довольны и согласны. Видно, мало им, дружинникам, было посуды златой, Владимиром после того памятного случая исправно выдаваемой, им теперича еще и ершей подавай — а то белугами да севрюгами совсем уж закормили…

Как раз в этот момент в Золотую Палату ввалился Илья с почти уже не сопротивляющимся уличным гусляром в руке.

— Никак славный наш Илюша одолел врага нового, страшного?

— Вы послушайте-ка лучше, какие о нас песенки по улицам распевают! — сказал Муромец зло, — Ты, Добрыня, еще о себе не слышал, услышишь — так и вовсе уши завянут!

— Что ж, давай пригласим Баяна, да других гусляров — сказителей, пусть выслушают, да слово свое скажут!

— Хорошо, зовите Баяна!

Уличного гусляра заставили повторить еще раз. Молодые богатыри в самые забавные моменты хихикали…

— Я знаю, откуда взялся этот эпизод с карманной женщиной! — заявил всеми уважаемый сказитель по имени или прозвищу — кто знает? — Черный Прынц.

Ну, на самом-то деле Черный Прынц сказал по-другому, карманов тогда еще не придумали, а денежки носили в специальном мешочке, калитой называемом. Так и сказал «калитошной женщиной»…

— Откуда же? — спросил Баян, настраивавший струны гуслей. Инструмент был у сказителя замечательный, ни у кого из гусляров не было столько струн — от самой короткой, детским голоском звучащей, до самой длинной, рокоту низкому мужа подражающий.

— Я слышал сказку сарацинскую, из далеких земель к нам пришедшую. Там, где каган багдадский, по имени Шах-Рияр, в гневе на изменивших ему жен, направился со братом на охоту, да прилегли возле дерева отдохнуть…

Черный Прынц был человеком известным. Можно сказать, ученым. В отличии от большинства сказителей, он записывал все услышанное и бережно хранил. Были у него и чужие, с далеких стран, грамоты. На китайской бумаге, на франкских пергаментах, на египетских папирусах. И везде — сказки да истории. Сколько языков знал Черный Прынц, сколько грамот народов разных — неизвестно. Да и откуда пришел он в Киев, с каких земель неведомых — тоже никто не знал. Но прижился, понравился, теперь зван ко двору и торчит там чуть ли не каждый день…

— Давай, рассказывай, рассказывай! — все были рады послушать новую сказку.


— Да ее всю и за год не расскажешь, она длинная уж очень, — покачал головой Черный Прынц, — да и не знаю я ее всю, расскажу только один кусочек малый, тот, что так похож…

— Давай хоть кусочек!

— Так вот, напились каган с братом из ручья, да сели отдыхать. Вдруг заволновалось море, да из него поднялся черный столб, возвысившийся до самого неба, и направился к их лужайке. Увидев это, оба брата испугались и забрались на самую верхушку дерева и стали ждать, что будет дальше. И вдруг видят, перед ними джинн. Джинн — это…

— Да знаем мы, что такое джин, — перебил сказителя Сухмат.

— Ты знаешь, а другие — не знают, — поправил побратима Рахта.

— Ладно, — усмехнулся Черный Прынц, — пусть потом знающие расскажут незнающим! А я продолжу… Так вот, джинн высокого роста, с большой головой и широкой грудью, а на голове у него сундук. Это у них там обычай такой — таскать на голове сундуки и прочие тяжести…

— Слышали и видели…

— Так вот, сел тот джинн, отпер сундук, и вынул из него ларец, и открыл его, и оттуда вышла молодая женщина с стройным станом, сияющая, подобно светлому солнцу.

— Это сарацинка-то подобна солнцу? — перебил один из богатырей, Сиявуш, — Скорее, углям али смоле!

— Отчего ж, — возразил Сумхат, — попадаются очень и очень даже ничего…

Черный Прынц совершенно не обращал внимания на замечания и продолжал рассказывать свою сказку.

— Джинн взглянул на эту женщину и сказал: « О владычица благородных, о ты, кого я похитил в ночь свадьбы, я хочу немного поспать!» — и он положил голову на колени женщины и заснул; она же подняла голову и увидела обоих царей, сидевших на дереве. Тогда она сняла голову джинна со своих колен и положила ее на землю, и, вставши на дерево, сказала братьям знаками: «Слезайте, не бойтесь джинна». И они ответили: «Заклинаем тебя Аллахом, избавь нас от этого»…

— А что, заклинать Аллахом — это действует? — заинтересовался Лешак.

— Ни разу не видел, но кто знает? — пожал плечами Илья, — Может, просто не успевало подействовать, уже не на кого было… — и богатырь усмехнулся, вспоминая свои старые подвиги.

— Женщина сказала: «Если не спуститесь, разбужу ифрита и он умертвит вас злой смертью!». Ифрит — это почти то же, что и джинн. Братья испугались, и спустились к женщине, а она легла между ними и сказала: «Вонзите, да покрепче, или я разбужу ифрита».От страха сказал царь Шах-Рияр сказал своему брату, Шах-Земану: «О брат мой, сделай то, что она велела тебе!» Но Шах-Земан ответил: «Не сделаю! Сделай ты раньше меня!» И они принялись знаками подзадоривать друг друга…

Богатыри хохотали. Илья, кажется, забыл, зачем и с какими недобрыми намерениями он сюда пришел, ему тоже было очень весело. Черный Прынц, между тем, продолжал рассказ:

— «Женщина воскликнула: „Что это? Я вижу, вы перемигиваетесь? Если вы не подойдете и не сделаете этого, я разбужу ифрита!“ И от страха перед джинном оба брата исполнили приказание, а когда они кончили, она сказала: „Очнитесь“ — и, вынув из-за пазухи кошель, извлекла оттуда ожерелье из пятисот перстней…»

— Что, успели еще и пересчитать? — усомнился один из богатырей.

— Немаленькое, видно, было ожерельице! — откликнулся другой.

— «Знаете ли Вы, что это за перстни?» — спросила она, и братья сказали — «не знаем», Тогда женщина сказала: «Владельцы всех этих перстней имели со мной дело на рогах этого ифрита. Дайте же и вы мне тоже по перстню!». И братья дали женщине два перстня со своих рук, а она сказала: «Этот ифрит меня похитил в ночь моей свадьбы и положил меня в ларец, а ларец — в сундук. Он навесил на сундук семь блестящих замков, и опустил меня на дно ревущего моря, где бьются волны, но не знал он, что если женщина чего-нибудь захочет, то ее не одолеет никто!»

Долго стоял хохот в горнице, богатыри, смеялись, мотали головами, всем понравилась история. Под шумок, давно отпущенный рукой Ильи, уличный сказитель тихонечко смылся. Но начатый разговор был продолжен.

— Так, похоже, похоже, — заговорил Лешак, — настолько похоже, что я вот думаю, один ли был наш Илюшенька с той женщиной? В сказке-то царь был с братцем… А с кем мог быть Муромец, кто его участь тяжкую мужескую разделить мог?

Никто не ответил, но все повернулись и посмотрели в сторону Добрыни. Лицо того начало медленно наливаться кровью.

— Да вы что? Еще и меня позорить? — заревел богатырь.

Кажется, дело шло к большому мордобою. Но положение спас молодой Сухмат, задавший непростой вопрос.

— Ежели жена у Святогора в карман помещалась, то как же он тогда дело с ней имел?

— Может, он сам большой был, а сучок махонький? — подзадорил компанию Лешак. Новый шквал смеха у всех присутствующих.

— Да умолкните вы, — рассердился Муромец, — вам бы только языки почесать. Пусть Боян лучше споет, как оно было… Или, как надо петь, по крайней мере!

— Пусть Боян споет! — согласились богатыри.

Прославленный гусляр не спешил, дождался, пока в горнице установилась полная тишина, и лишь тогда тронул струны волшебных гуслей своих. Да, и гусли у Баяна были особенные, с целой дюжиной струн, не то, что у того бедняги, которого только что приволок Илья — на инструменте которого струн то и с полдюжины не было…

Полилась мелодия, потом к ней присоединился голос, и началось чудо, когда перед глазами слушателей вставали живые картины того, что было когда-то, а может, и не было, но становилось явью теперь, через гений сказителя…

* * *

Муромец погрузился в странное состояние. Он и слушал Бояна, и, вроде, не слышал его. Реальные события собственного прошлого переплетались у него в воображении со словами былины, с фантазией сказителя…

"

— Ты скажи, удалой добрый молодец.

Ты коей земли, да какой орды?

Если ты — богатырь святорусский,

Дак поедем мы да во чисто поле

Попробуем мы силу богатырскую. —

Говорит Илья таковы слова:

— Ай же ты, удалой добрый молодец,

Я вижу твою силу великую,

Не хочу я с тобой сражатиси,

Я желаю с тобой побрататиси. —

Святогор богатырь соглашается,

Со добра коня да опущается,

И раскинули оне тут бел шатер,

А коней спустили во луга зеленыи,

Во зеленыи луга они стреножили.

Сошли они оба во белой шатер,

Они друг дургу порассказалиси,

Они сдруг другом да побраталиси,

Обнялись они поцеловалиси, —

Святогор богатырь да будет больший брат,

Илья Муромец да будет меньший брат.

Хлеба-соли оне тут откушали,

Белой лебеди порушали

И легли в шатер да опочив держать.

И недолго, немало спали трое суточек,

На четверты оне да просыпалиси,

В путь-дороженьку да отправлялися."

«Да, не так оно было, — думал Илья, — приукрашено, конечно, однако ж — в чем-то и верно!»

"Как седлали оне да коней добрыих,

И поехали оне да не в чисто поле,

А поехали оне да по святым горам,

По святым горам да Араратскиим.

Прискакали на гору Елеонскую,

Как увидели оне да чудо чудное,

Чудо чудное, да диво дивное:

На горы на Елеонския

Как стоит тута да дубовый гроб;

Как богатыри с коней спустилиси,"

«Да, недолго мы пробыли вместе! — думал Муромец, — совсем недолго! А сколько всего можно было совершить! И дернуло же его нелегкая полезть в тот гроб… Любопытство? Или судьба такая?»

"Говорит Святогор да таковы слова:

— А кому в этом гробе лежать сужено?

Ты послушай-ко, мой меньшой брат,

Ты ложись-ко во гроб да померяйсе,

Тебе ладен ли да тот дубовый гроб. —

Илья Муромец да тут послушался

Своего ли братца большего,

Он ложился Илья в тот дубовый гроб.

Этот гроб Ильи да не поладился,

Он в длину длинен и в ширину широк,

И ставал Илья да с того гроба,

А ложился в гроб да Святогор богатырь,

Святогору гроб да поладился,

В длину по меры и в ширину как раз.

Говорит Святогор да Ильи Муромцу:

— Ай же ты, Илья, да мой меньшой брат,

Ты покрой-ка крышечку дубовую,

Полежу в гробу я, полюбуюся. —

Как закрыл Илья крышечку дубовую,

Говорит Святогор таковы слова:

— Ай же ты, Илюшенька да Муромец,

Мне в гробу лежать да тяжелешенько,

Мне дышать-то нечим да тошнешенько,

Ты открой-то крышечку дубовую,

Ты подай-ка мне да свежа воздуху. —

Как крышечка не поднимается,

Даже щилочка не открывается.

Говорит Святогор да таковы слова:

— Ты разбей крышечку да саблей вострою. —

Илья Святогора послушался,

Берет он саблю вострую,

Ударяет по гробу дубовому.

А куда ударит Илья Муромец,

Тут становятся обруци железныи;

Начал бить Илья да вдоль и поперек,

Все железные обручи становятся.

Говорит Святогор таковы слова:

— Ах ты меньший брат да Илья Муромец,

Видно тут мне, богатырю, кончинушка,

Ты схорони меня да во сыру землю,

Ты бери-тко моего коня да богатырского,

Наклонись-ко ты ко гробу ко дубовому,

Я здохну тиби да в личико белое,

У тя силушки да поприбавится. —

Говорит Илья да таковы слова:

— У меня головушка есть с проседью,

Мни твоей-то силушки не надобно,

А мне своей-то силушки достатоцьно,

Если силушки у меня да прибавится,

Меня не будет носить да мать-сыра земля,

И не наб мне твоего коня да богатырского,

А мни-ка служит верой-правдою

Мни старой Бурушка косматенький.

Тута братьица да распростилиси,

Святогор остался лежать да во сырой земли,

А Илья Муромец поехал по святой Руси

Ко тому ко граду ко Киеву,

А ко ласковому князю ко Владимиру.

Рассказал он чудо чудное,

Как схоронил он Святогора да богатыря

На той горы на Елеонскии."

* * *

Все разошлись, лишь Илья остался сидеть в задумчивости. Его взгляд был устремлен куда-то вдаль, он о чем-то думал. В таком состоянии его и застал Рахта. Молодой богатырь любил и уважал Илью, тот, кажется, тоже привечал молодца. По крайней мере, отвечал на его вопросы в тех случаях, когда другого бы прогнал прочь…

— О чем ты задумался, Муромец? — спросил Рахта, — О Святогоре?

— Да.

— О том, что стало с ним в той страшной домовине?

— Нет, я знаю, что он погиб, — ответил Илья, — я не знаю другого.

— Чего же еще знать? Где кости его, сожжены ли по обряду?

— Нет, кости его в гробу, и никто да ничто с тем гробом сделать не сможет! Сказители правду говорят.

— И огонь?

— Да, и огонь. Не сказал былинник, что пробовал я, согласно порядку русскому, сжечь тело богатыря великого. Да не взял чистый огонь заветное дерево. Видно — то дерево из царства подземного, мертвых царства… И огонь тут нужен был особый, из глубин подземных добытый.

— А правду говорят, что Святогор был Змеиного племени? Что дед его — повелитель Царства Мертвых?

— О том мне неведомо, да и не все ли равно? — Илья нахмурил брови, желая показать, что дальше на эту тему говорить не станет.

— Тогда о чем же ты думу думаешь? — настаивал на своем Рахта.

— Где теперь Святогор? Где бессмертный дух его? В чьем он теле? — Илья произносит слова медленно, задумываясь над каждой фразой. Наконец, заветное молвил, — Или нет его больше нигде?

— А что ведуны говорят? — заинтересовался Рахта, — Иль не спрашивал?

— Как же, пытал — молчат. Говорят — не знаем.

— Так пусть узнают, — загорячился молодой богатырь, — им вход в мир духов да богов не заказан!

— Да узнали бы они, коли речь о простом человеке шла, — вздохнул Илья, — все бы прознали, и где дух его, и в ком возродился для жизни новой… А как слышат, что про дух Святогоров прознать хочу, так все отнекиваться начинают. То ли боятся, то ли вопрос такой для них заказан…

— Может, найти все же ведуна какого искусного?

— Скорее, нужен смелый, — заметил Муромец.

— Или совсем глупый, что б не боялся, — засмеялся Рахта.

— Ну да, как твой Нойдак!

— Нойдак? — Рахта сразу посерьезнел. Ему явно было не по душе вовлекать нового друга в такое опасное дело. Если уж ведуны, лучшие из лучших, отказываются, — да Нойдак не сможет, он неумеха! — нашелся, наконец, он.

— Может и не сможет, — вроде бы согласился Илья, — но ты приведи все-таки его ко мне, поговорим, послушаем, что он сам скажет!

— Ладно, будь по твоему, приведу, — вздохнул Рахта, — но скажи хоть, поведай, зачем тебе знать?

— Верю я, что тот, кто умер, заново жить в новорожденном начинает, — сказал Муромец задумчиво.

— И я в то верю, так что ж?

— Вот и мыслю я, — продолжал Илья, — если Святогор теперь мальчиком родился — найду да помогу ему богатырем стать, всему выучу, коли девочка он — защищу от напастей, а коли богом стал — поклонюсь ему…

* * *

— Хаживал ли ты в мир духов?

— Нет Нойдак там не был, но Нойдак знает дорогу, и у Нойдака есть знакомый дух, он поможет, — ответил Нойдак.

— Так ты умеешь уходить в мир невидимый?

— Нойдак еще не умеет, но будет учиться.

— И когда же ты будешь учиться? Сегодня будешь?

— Нойдак может сегодня учиться. У Нойдака есть зелье, Нойдак насушил, все как надо…

— Тогда попробуй! — почти приказал Илья, — что тебе нужно, скажи?

— Нойдак принесет зелье, и еще будет нужен бубен, — обрадовался возможности снова стать настоящим колдуном Нойдак, — но вы должны помогать…

— Как?

— Тоже стараться, чтобы Нойдак улетел… — сообщил северянин, — а что тебе надо, Илья, в мире духов?

— Мне нужен не мир духов, а мир мертвых, но туда пути нет, я знаю, — сказал богатырь, — но из мира духов можно кое-что прознать о том, что делается в страшном месте. Теперь слушай, что я хочу…

Муромец начал подробно и вразумительно объяснять Нойдаку, о ком и что надо спрашивать, а если встретит — что б привет от побратима передал, да спросил…

Через час в доме Рахты собрались четверо, нет, точнее, пятеро, но пятого — Духа — не видел никто, а слышал только Нойдак. Кто были четверо? Понятно — Илья, два побратима — Рахта с Сухматом, да Нойдак. Богатыри сели по углам, а Нойдак встал посередине горницы и начал сосредотачиваться. Незадолго до этого действа молодой колдун успел побеседовать со своим Духом. Тот весьма обрадовался возможности пообщаться с Нойдаком на другом уровне — как он выразился, пообещал послужить ему проводником — правда, он и сам не знает, где… Ничего не поделаешь, каков колдун-неумейка, таков и его Дух-незнайка!

Нойдак решил, в конце концов, что сосредоточился уже вполне достаточно и завыл дурным голосом ту колдовскую песнь, которой научил его старый колдун. Поначалу его пение вызвало лишь снисходительную усмешку у старого богатыря, но постепенно Муромец втянулся, ведь он дал слово помогать маленькому колдуну. Подхватили ритм и побратимы, прямо с того момента, как Нойдак начал отмерять такты песни ударами в бубен. Богатыри сопровождали действо ритмическими хлопками в ладоши — ведь у них был уже немалый опыт участия в обрядах, многие из которых сопровождались примерно такими же — по ритмике — песнями. Постепенно все втянулись в процесс волхования. Нойдак знал, что надо делать дальше. Ритм его песни все нарастал, колдун повернулся, завертелся, все быстрей и быстрей. Высушенный порошок мухомора уже был втянут в левую ноздрю резкими вдохами, кажется, он уже начинал действовать — в глазах Нойдака все кружилось, кружилось, даже быстрее, чем вращался он сам… Он уже больше не пел, только бил и бил в бубен, все быстрее и быстрее, остальные участники уже отбили ладони, но все же старались не отстать от темпа. Наконец, все окончательно закружилось в глазах маленького колдуна, над ним стремительно завращался потолок, который начал стремительно приближаться к его глазам. Тела Нойдак больше не ощущал…

Наступила тишина. Тело молодого северянина лежало посередине горницы — такое маленькое и жалкое. Кажется, он не дышал, изо рта показалась пена. А может, он умер? Рахта хотел было подойти к другу, но Илья жестом остановил его.


— Он сейчас далеко, — сказал Илья.

Побратимы не стали возражать. Ведь даже разбудить спящего и то — не всегда позволительно, ведь если дух человеческий отлетел от тела во время сна, то может к пробуждению и не вернуться, а пока дух еще не нашел своего тела, человек ведет себя очень странно, как будто бы это кто-то другой! Чего уж говорить о ведунах, души который улетают далеко-далеко, посещают небесные и подземные миры? Разбуди его в такой момент — и останется тело без души, а самой душе — пленницей быть где-то там, в далеком неведомом краю…

* * *

Наконец, Нойдак очнулся. Медленно перевел мутный взгляд с одного богатыря на другого, что-то прошептал…

— Ну, что, Нойдак, — спросил Илья, — встретил ли ты Святогора?

Нойдак промолчал.

— Иль узнал, где душа его? — спросил Рахта.

— Нет, Нойдак не встретил Святогора, — ответил северянин, — и про душу Нойдак спрашивал…

— И что?

— Нет его души!

— Как нет? Куды ж она девалась? — удивился Муромец.

— Или не было вовсе у первого богатыря души? — усомнился Сухмат.

— Была душа, была, — сказал Нойдак, — но теперь зовет Нойдак: «Святогор! Святогор!»…

— И никто не отвечает? — спросил Рахта с тревогой.

— Нет, — покачал головой Нойдак, — отвечают все!

— Как все, кто все? — удивился Илья.

— Деревья на земле русской отвечают, озера отвечают, каждая травинка отвечает, все отвечают…

— Когда Святогора зовут-призывают, по имени кличут?

— Когда Святогора по имени кличут, зовут-призывают! — подтвердил молодой колдун.

* * *

Ни Муромец, ни Рахта, ни, тем более, Нойдак, не сказали никому ни слова о том, что случилось той ночью. Не стерпел лишь Сухмат. Рассказал остальным богатырям. Раз, потом — второй, уже с новыми подробностями. Потом — для Черного Прынца, так, что б тот записал.

— Что-то у тебя все рассказы разные! — заметил Лешак, — Горазд ты на выдумки, как я посмотрю!

— Так человеку затем голова и дадена, чтобы ею выдумки придумывать, да придумки выдумывать! — парировал Сухмат.

— А я думал, что голова для того, чтобы ею есть! — сказал толстый Дород.

— Дурень! — оборвал его Василько, явившийся сюда известно за чем, он всегда только за тем и приходил, — Голова у человека для того, чтобы ею пить!

— Стало быть, не испугался Нойдак духов потусторонних? — спросил Ратибор.

— Ну, насчет не испугался, это сильно сказано, — подавляя улыбку, ответствовал Сухмат, — точнее, теперь ему из-за этого путь в мир духов заказан!


— Это как? — Лешак уже предвкушал ответ.

— Дело в том, — начал рассказ Сухмат, — что Нойдак только по началу не испугался, а, попав в мир духов, перепугался так, что душа его сначала ушла в живот, отчего тот забурлил, а потом — пошла дальше по кишкам к известному месту…

— И он обделался?

— Как бы не так! — засмеялся Сухмат, — ведь он был уже духом, без тела, и находился в мире духов…

— И что?

— Вот он и обделался там, — все уже смеялись, — но как дух, невидимым нам, но очень даже видимым да пахучим для них… Все им там, в их мире и… обо…

— А ведь туда и боги заглядывают, — с деланным осуждением покачал головой Лешак, — что Перун да Велес скажут?

— Ну, Велесу к навозу не привыкать, все — скотский бог! — заметил Рагдай, — он, поди, и не учует…

Велеса богатыри не слишком привечали — пусть ему волхвы кланяются, да пастухи, а у них, воинов — Перун есть! Не то, чтобы дружина не чтила богов, нет… Но многие богатыри частенько вспоминали деревенское детство, причем не те моменты, когда деревянных истуканов на капищах мазали кровью жертвенных животных, а те развеселые случаи, когда доставалась большая дубина и богов охаживали по угловатым бокам с обязательным предъявлением претензий и подробными объяснениями — за что и по какому случаю! И они, мальчишки, кричали вместе со своими сородичами, подбадривая ведуна: «Так его, всыпь ему как следует, что б заботился о роде родном да племени своем!»

Да и что бог — можно помолиться, а не станет помогать — по слабости иль по злобе — можно и другого подобрать. Вон, князь, Хорса Солнечного как приветил, за Перуном сразу, вторым поставил. Ничего, придет время, выкинем, не наш он Хорс, не русского роду-племени да закону! Да, именно так, не Рода племени!

— И, главное, никто теперь убирать там не хочет! — добавил к своему рассказу Сухмат.

— Да, — согласились богатыри, — теперь, да в таком случае, Нойдаку показываться в мир духов да богов опасно — побьют ведь!

— И еще как! — смеясь, добавил озорной выдумщик.