"У кого как..." - читать интересную книгу автора (Курсунская Жанна)

Глава 6. ФИРА

Я задремала. Витя склонился надо мной. Проснулась от его взгляда.

– Подремала полчаса. Очень полезно перед дорогой. Тем более тебе. Ты так неуверенно водишь машину.

– Который час?

– Половина четвертого. Все сделала для газеты?

– Да. Строительный подрядчик оказался хорошим мужиком, отвез фотографию погибшего парня в хайфское отделение газеты.

– Может, родственники будут против?

– Нет. Он говорил с ними.

– На каком языке?

– На иврите. Один немного понимает... Оказывается. В общем, все в порядке.

– Тогда давай поговорим, потом пообедаем – и поедешь.

– Да... поговорим, только умоюсь, чтобы спать не хотелось.

Возвращаюсь в кабинет, сажусь напротив Вити в глубокое кожаное кресло. Времени мало, сразу задаю главный вопрос:

– Значит, спутник не взлетит? Взорвется в верхних слоях атмосферы?

– ...Да. Точно.

Обалдеваю от его прямоты и осведомленности.

– Откуда ты знаешь?

– Дов брал меня с собой в Москву, когда подписывали договор с русскими.

– Зачем?

– Что «зачем»? Зачем брал или зачем подписывал?

– Зачем брал? Сначала – зачем брал...

– Чтобы я дал компетентное заключение: на этой ракете-носителе спутник действительно взорвется.

– Бред.

– Нет. Трезвый математический расчет.

– Зачем, Витя?

– Фира... Я не буду тебе сейчас рассказывать о трудностях эмигрантской жизни. Ты сама наверняка хлебнула всего этого выше крыши.

– Мы – не эмигранты. Мы – репатрианты. Мы евреи, которые вернулись на свою историческую Родину. Сегодня утром, кстати, ты еще раз в этом наглядно убедился.

–Да. Извини. Ты абсолютно права. Мы не эмигранты. Все, кто живет в Израиле, приехали сюда в какой-то момент. Все вернулись. Но одни раньше, а другие позже. С этим ты не можешь не согласиться.

– Не могу.

– И те, кто приехали раньше, уже съели свою долю дерьма. А мы еще нет.

– И что?

– Фира... Я, физик, кандидат наук, пять лет работал на мусорной машине, чтобы прокормить своих пацанов. Ты заметила, как быстро мы приехали в те трущобы в «Сайфе, как безошибочно я вывел тебя к нужному дому?

– Да.

– Это потому, что я знаю Хайфу как свои пять пальцев. Я объездил ее на мусорной машине вдоль и поперек.

– Именно поэтому ты не отпустил меня утром одну?

– Конечно.

– Спасибо тебе.

– Я ездил на мусорной машине с пяти утра до часу дня, потом возвращался домой, спал два часа и до двенадцати ночи учил иврит и читал новую научную литературу по астронавтике и астрофизике, чтобы не потерять научную квалификацию.

– Ты пытался устроиться по специальности?

– Конечно, пытался! Каждые два месяца я рассылал свое резюме в университеты и фирмы, хотя бы отдаленно подходящие моему профилю. Телефонный звонок раздался через пять лет. Телефонный звонок из хайфского Техниона. Это было как гром среди ясного неба.

– Представляю себе.

– Меня вызвали на собеседование, а через неделю я получил письмо, что принят на должность руководителя группы электронщиков в проекте по разработке и созданию первого израильского спутника.

Витя закуривает трубку. Ему очень идет трубка. Она органично дополняет его классический образ ученого: точеные черты лица, интеллигентные манеры, борода. Я никогда не замечала, что у Вити красивые черты лица и руки. Нет, он не был таким в школе. Он очень изменился за эти годы. Может быть, благодаря Дворе? Или Израилю? Или тому и другому.

– И что было дальше?

– Дальше началась работа, о которой я мечтал всю жизнь. Ты познакомилась вчера с нашим коллективом. Девяносто процентов – русскоязычные новые репатрианты. Каждый из них два года назад либо подметал улицы, либо мыл полы, либо вкалывал на стройке.

– Кто финансирует проект?

– Частично государство. Но это и частный проект. Есть два миллиардера американских. Я не могу назвать их имена. Это их условие... Когда Дов взял меня в Москву, он объяснил мне одну очень простую вещь.

– Какую?

– Он спросил: «Виктор, где будешь ты, когда спутник будет в космосе?» – «Не знаю, – ответил я, – может быть, меня возьмут в какой-нибудь новый проект». – «А нового проекта по твоему профилю не намечается в ближайшие десять лет». – «Значит, придется вернуться на мусорную машину. Другой профессии у меня нет». – «Но есть способ продлить работу в Технионе на ближайшие три года и не возвращаться на мусорную машину». – «Какой способ?» – «Очень простой. Мы купим у русских старую ракету-носитель, непригодную для нашего спутника. Закончим, как положено, конструировать спутник. Запустим его. Спутник по техническим причинам взорвется. Заметь, виноваты в этом будут русские. Спутник будет выполнен идеально. Взорвется. Такое бывает. Иногда спутники и космические корабли взрываются в верхних слоях атмосферы». – «И что тогда?» – «Тогда нам выделят деньги на разработку и создание еще одного спутника. То есть еще три года безбедной жизни обеспечены». – «А если не дадут деньги?» – «Во-первых, есть немало причин, из-за которых деньги дадут: гораздо легче получить финансирование под что-то конкретное, уже существующее, во что уже вложены средства серьезных организаций. Кроме того, это престиж израильтян и страны – израильский спутник должен бороздить пространства Вселенной. И потом, мы-то сделаем его идеально, он взорвется не по нашей вине. Это будет доказано специальной комиссией по расследованию. И последнее: американские дяди очень любят новых репатриантов. А второй спутник будет еще более совершенен, чем первый». – «Но если все-таки не дадут денег на второй спутник?» – «Не дадут так не дадут. Вернешься на мусорную машину на три года раньше».

– Витя... Но это же чудовищно!

– Да. Я тоже опешил, когда Дов рассказал мне о своих планах. А потом подумал-подумал и понял, что он прав. Израильский спутник будет бороздить пространства Вселенной и фотографировать меня, своего создателя, разгружающего мусорные баки.

– Неужели у него будут такие возможности?!

– У него? Да. У него будут возможности. Собственно, почему будут? Уже есть. Он ведь почти готов. Через полгода запуск.

– Кто-то еще из ученых, задействованных в проекте, знает, что спутник взорвется?

– Так, как я, никто.

– Откуда же Швыдко узнал об этом?

– Это для меня загадка. Не представляю... Хотя, может, старые связи на Байконуре...

– И что теперь с ним будет?

– – Думаю, Дов уволит его, если он не уймется... Швыдко взяли полгода назад. Нам очень не хватало механика... хорошего механика. Вячеслав Семенович – гений в своей области. Надо отдать ему должное. Кстати, тот парень из интерната, Алеша, многому у него научился.

– Значит, он и Алеше сообщил, что спутник взорвется?

– Нет. Ему не сообщил.

– Почему?

– Я уговорил Швыдко не трогать парня. Зачем омрачать юношеские надежды! И какой Швыдко прок, если Лешка узнает?

– Да... А остальные как реагируют?

– Молчат. Держатся за свои места и не лезут не в свое дело. Кому охота спорить с начальством из-за кляуз какого-то Швыдко? Тем более договор с Россией никто из них не видел. Его и не положено видеть сотрудникам проекта. Запуск спутника совершенно не относится к теме его разработки.

Мы молчим. Как странно все складывается. В детстве Витя спасал меня на контрольных, теперь вот я должна спасти его от мусорной машины. Должна ли?

– ...Знаешь, мне наш главный редактор пообещал: если я принесу какую-нибудь информационную бомбу, меня зачислят в штат газеты на место одного журналиста, который уходит на пенсию.

– Эта история отлично подходит для информационной бомбы.

– Еще как... Помнишь, в седьмом классе ты объяснял мне математическое понятие бесконечности? Так понятно и просто объяснил.

– Не помню. Как?

– Нарисовал треугольник, а в нем еще один, а потом еще и еще. Этот треугольник был очень похож на очертания современного Израиля. И все остальные, которые внутри. Такие глубокие... до бесконечности. Вспомнил?

– Нет.

– Сегодня я вписала в этот треугольник еще один.

– Понятно. Пойдем обедать, философ. Я тебе все рассказал, а ты поступай как знаешь.

... В девять вечера равнина уступает место Иудейским горам. Я приближаюсь к Иерусалиму. Теплое чувство Дома окутывает меня, как нежнейшее пуховое одеяло. Белые облака лежат на дороге. Светлячки огней мерцают в прохладном ночном воздухе.

Что делать? Как поступить?

Переключаю радио на религиозную волну. В этот ночной час знаменитые раввины обычно читают лекции, интересные лекции. Хочется отвлечься от своих гамлетовских вопросов.

«Жена – главный человек в доме, – звучит бодрый голос раввина, – жене нужно дарить подарки, выполнять ее желания, но самое важное – внимательно прислушиваться к ее просьбам, потому что просьбы жены – это всегда забота о сохранении целостности и покоя вашего дома. Приведу простой пример. Ты возвращаешься с работы уставший, раздраженный. Уже поздно. Садишься на диван, берешь газету, читаешь и засыпаешь. А что жена? Она весь день трудилась, заботилась о детях, готовила обед и ужин, убирала дом и ждала тебя, чтобы поделиться своими проблемами. И где ты? Ты рядом, но тебя словно и нет... Какой выход? Простой. Водить жену в ресторан или в кафе. Обязательно. Хотя бы раз в неделю, а если есть возможность, и чаще.

Дети уложены спать. Всегда есть кафе недалеко от дома. Жена наряжается. Вы приходите вдвоем и вместе окунаетесь в теплую, красивую, уютную атмосферу. Садитесь за столик, заказываете пирожное, кофе и начинаете разговаривать. Вокруг много народу, оживление. За каждым столиком своя беседа. Но, заметьте, никто никогда не засыпает в кафе, каким бы усталым туда ни пришел.

Вы пьете кофе, едите пирожные, и жена, ваша милая, принарядившаяся жена, спокойно делится с вами семейными проблемами, и вместе вы находите правильное решение».

Облака оседают росой на придорожные сосны. Легкий воздух наполнен запахами розмарина.

Да, точно, в кафе никто не засыпает. Хорошая идея для будущей семейной жизни. Эх, Гера, я уже знаю столько идей для счастливой семейной жизни, что могла бы осчастливить целое поколение.

Переключаюсь на следующую религиозную волну. Голос раввина слышен не очень хорошо. Помехи из-за того, что дорога проходит в горах. Но слова зацепляют меня, начинаю напрягать слух.

Раввин рассказывает о благодеяниях, которые может совершать человек.

«Правильнее всего жертвовать деньги нуждающемуся так, чтобы он не знал, кто его облагодетельствовал. Человек, берущий подаяние, чувствует себя униженным и должным, но ведь вы жертвуете деньги не для этого, а прежде всего для себя. Как все, что делает человек, он делает в конечном счете для себя».

Опять отвратительный треск в радиоприемнике. « «...Но самое большое благодеяние – помочь человеку найти работу. В таком случае вы даете ближнему свободу, независимость и возможность уважать себя, самому содержать свою семью, а это дорога к удовлетворению своей долей, к покою и счастью...»

Треск опять захлестывает и без того слабый голос раввина, но словно какой-то щелчок раздается в моей голове...

Неужели я позволю лишить Виктора и еще сорок ученых из новых репатриантов возможности работать над вторым проектом? Неужели я могу позволить себе стать причиной мучений и страданий этих людей? И они не будут иметь возможности еще три года заниматься любимым делом, жить в уважении и покое? Нет, конечно! Ни за что, никогда не встану я на их пути.

А деньги? Огромные деньги государства и двух американских спонсоров? Деньги, о которых твердил Швыдко. Но разве предназначение денег не в том, чтобы давать людям возможность жить в уважении и свободе? Нет ничего важнее покоя и счастья человеческой души.

Я еще найду свою сенсационную бомбу. Конечно, найду. Он поможет мне. Как помогал всегда. Мой Великий Всевышний. Я вдруг понимаю, что еще там, в горах Кармиэля, приняла это решение, а всю дорогу просто пыталась убедить себя.

Нет, этому спутнику не суждено бороздить просторы Вселенной.

Сотовый звонит не умолкая. Не хочется просыпаться. Если что-то важное, оставят сообщение, убеждаю себя во сне. Опять звонит. Который час? Может, что-то случилось? Не дай Бог...

– Але...

– Фира, здравствуй, это Алена.

– О! Привет! Ты откуда звонишь?

– Из интерната.

– А... я думала, из Иерусалима.

– Нет еще, но собираюсь приехать.

– Когда?

– В эту пятницу.

– Прекрасные планы. Я тебя встречу на автобусной станции. Останешься у меня на субботу. Можешь?

– Могу.

– Очень хорошо! Отлично! Как у вас вообще дела?

– Нормально.

– Голос у тебя что-то грустный.

– Алешу вчера в армию призвали.

– Как это? Не прошел на аэродинамический?

– Нет. Недобрал в психотесте. Его могли на многие факультеты взять, кроме этого, а он не захотел на другие. В армию пошел.

– В какие войска?

– В боевые. Но точно еще не знаю куда. Сейчас будет проходить курс молодого бойца.

– Понятно. Продержись до пятницы. Не грусти, ладно?

– Постараюсь.

– И выброси из головы свои дурацкие опасения по поводу Алешиных знакомств с другими девушками.

– С другой девушкой.

– Алена, пожалуйста...

– Ладно... постараюсь.

– Что еще? Ты что-то еще хочешь мне сказать.

– Да... Спутник взорвался. Тот, что Алеша делал.

– Надо же. А почему?

– Какая-то авария произошла при выводе его на орбиту.

– Ясно. Жаль...

– Лешка чуть не плакал, когда узнал.

– Бывает. Слава Богу, людей в спутнике не было.

– Да. Это точно. Одни железки дорогущие.

– Приезжай, Аленушка, я буду ждать.

– Приеду.

Выключаю сотовый. Сон как рукой сняло. Взорвался значит. Звоню Вите.

– Привет.

– Привет.

– Поздравляю с успешным завершением проекта.

– Спасибо.

– Когда это произошло?

– Две недели назад.

– Ты все видел?

– Да. Я был на запуске. Хватит, Фира, и так кошки на сердце скребут.

– А что со Швыдко?

– Уволили его через два дня после твоего приезда. Он потом телегу ректору накатал, но Дов объяснил, что Швыдко не справлялся с работой, его уволили, и он мстит за увольнение.

– Слушай, Витя, теперь уже поздно об этом говорить, но почему ты не попробовал тогда, до увольнения, объяснить Швыдко всю ситуацию?

– Ты с ума сошла! Он же коммунист закостенелый... Конченый. У него одна-единственная извилина в башке, и та в виде серпа и молота. Государственные деньги, народные средства... Непрошибаемый чувак.

– Ясно... А как с деньгами на новый спутник?

– Дов сейчас этим занимается.

– Россия будет платить Израилю компенсацию за нанесенный ущерб?

– Да, но это гораздо меньше, чем сумма, которую они получили за ракету-носитель. Короче, не волнуйся, те парни, что продавали, в убытке не остались. Тут у нас с ними полное взаимопонимание. Если бы такое взаимопонимание между Россией и Израилем было на высшем уровне, мы бы уже Белку со Стрелкой на альфа Центавра заслали. Короче, Довчик, он хоть и доктор географических наук, на самом деле заслуживает Нобелевской премии за изобретательность.

– Он – доктор географических наук? Почему же именно он возглавляет проект по конструированию спутника? Мне представляется это не его специальность...

– Фирочка, дорогая, он ведь не конструирует спутник, а только руководит работами... и деньги достает. Добывает... Нам... Ну и себе, конечно.

– И как, успешно?

– Думаю, да. Вчера один из двух пожертвователей к нам из Америки прикатил. Поддержать ученых из новых репатриантов. Русских ругал. Говорит: как это они вас, евреев, облапошили! Отличный дядька. Энергия из него плещет во все стороны! Семьдесят пять лет, а выглядит! Женская половина нашего коллектива вокруг него порхает беспрерывно. Говорят, заряжаются положительным отношением к жизни.

– Помогает?

– Пока да. Завтра жена его прибудет. Может, и наша мужская братия порхать начнет.

– А жене сколько лет?

– Сорок восемь. На фото – словно двадцать.

– Хорошо, что он приехал.

– Очень хорошо.

– Как пацаны? Как Яков – мой новый юный друг?

– Нормально. Бунтует. В первый класс пошел, через неделю забастовку в школе организовал.

– Вот это да! Из-за чего?

– Учительница сказала, что Израиль должен отступить к границам шестьдесят седьмого года, а территории отдать арабам. Он с ней спорить начал. Яков знаешь как спорит, стены трясутся.

Она его из класса выставила, чтобы урок вести не мешал. Он домой приходит, говорит: «Папа, ты мне должен помочь написать три плаката. Нам учительница задала. Завтра игра какая-то будет интересная». Я и написал на больших белых листах то, что он мне сказал: «Да здравствует сильный Израиль!», «Свободу слова!», «Дайте права детям!». Яшка писать-то еще не умел тогда.

– Круто.

– Ага. Меня потом в школу вызывали.

– Ты его ругал?

– Я счастливый две недели ходил!

– Почему?

– Смелый мужик растет. Я бы на такое даже в десятом классе не решился.

– Да. Израильский ребенок. А мне сейчас Алешина Девушка звонила. Алена. Говорит, его в армию призвали.

– Ты знаешь, я так Леху уговаривал на другой факультет пойти, но он – ни в какую.

– Теперь после армии поступит.

– Поступит. Он упорный. Девушка его тоже ого! С характером...

– Да. И толковая... Новый год через две недели, ты отмечаешь?

– Нет. Только еврейский отмечаю осенью.

– А мне до сих пор тридцать первого декабря грустно, очень снега хочется. Воздуха морозного, ядреного, Помнишь?

– Помню. Запах у него такой особенный... Самый свежий.

– Хрустящий!

– Фира, запах не бывает хрустящий.

– Не бывает... А в детстве был. Ты-то меня понял, надеюсь.

– Я-то понял... Поезжай на Хермон, там уже две недели снег лежит.

– На Хермоне снег, как у нас в Сибири в конце марта.

– Точно. Не подходит для новогоднего.

– Ладно, Витюша, удачи тебе в новом проекте.

– Спасибо.

– Ну все, пока. Дворе большой привет.

– Нет, подожди, тебя в штат взяли?

– Не взяли еще.

– А тот пенсионер ушел на пенсию?

– Ушел.

– Значит, другого журналиста на его место взяли?

– Угу. Но ты не расстраивайся, я тут еще курсы успешно заканчиваю «Презентация мероприятий». Много интересных предложений от разных компаний по производству всего на свете.

– Очень голосок у тебя грустный.

– Это тридцать первое декабря приближается.

– А может, к нам приедешь на Новый год?

– Не знаю... Не думаю...

– А то приезжай, мы будем очень рады!

– Может быть, спасибо, Витюша. Выключаю сотовый.

Спутник... Алеша... Швыдко... А в прессе не было сообщения о том, что спутник разбился. Конечно, о чем писать-то. Вот если бы он бороздил Вселенную. Ладно, побороздит еще.

Как хорошо, что через два дня приезжает Алена.

В черных глазах Алены вся грусть еврейского народа.

– Ты что, Аленушка?! Возлюбленный твой жив, здоров и невредим! Нельзя так убиваться!

– Твой вот тоже здоровый и невредимый, и что с того? Можно подумать, ты радостная.

– Ну ладно, у меня свои причины.

– Свои. Такие же самые.

– Мой возлюбленный за четыре тысячи километров от Иерусалима... И потом... Через две недели исполнится ровно десять лет, как я его не видела.

– Ужас!

– Ужас... А ты говоришь...

– Десять лет! Как же ты выдержала?!

– Не знаю... Не представляю... Понимаешь, человек ведь не сидит у окна в ожидании. Он живет. А жизнь выплескивает на него море проблем, которые нужно немедленно решать. Так летят дни, месяцы, годы.

– Ты должна поехать к нему! – Алена хватает меня плечи и кричит вдруг так, что несколько прохожих удивленно оборачиваются: – Ты обязана! Обязана поехать к нему немедленно!

– Алена, перестань орать.

– Нет! Ни за что! Десять лет – это огромный срок! Ты должна увидеть его!

– Зачем?

– Чтобы что-то понять для себя.

– Что понять?

– Что ты действительно любишь его!

– Конечно, люблю. Его невозможно не любить.

– Нет, может быть, это давно стало твоей мечтой, просто мечтой, миражом, с которым ты живешь все эти годы. Может быть, он изменился и теперь совсем другой, не такой, каким ты его помнишь и любишь. Нет! Ты изменилась за десять лет и воспринимаешь все иначе. Фира, пожалуйста, где у вас тут поблизости агентство по продаже билетов? Я уверена, что можно успеть. Заказать билет на тридцать первое декабря, как раз на Новый год. Пожалуйста. Если у тебя нет денег, я могу одолжить. Мне мама месяц назад прислала тысячу долларов. Отдашь потом, когда будет возможность.

– Нет, Алена, спасибо, Я не могу ехать туда.

– Ты просто трусишь. Ты боишься разрушить свою мечту. Но это необходимо, чтобы жить дальше. Это необходимо тебе теперь. Поехали, умоляю, поехали в агентство. Я так хотела сделать для тебя что-то хорошее, что-то важное, по-настоящему важное. – Она оглядывается по сторонам и моментально находит нужную вывеску: – Вон, смотри! Даже ехать не надо. Агентство «Гранат». Хорошая компания, известна всей стране. – Она крепко сжимает мою руку.

А ведь она права, эта маленькая женщина. Тысячу раз права. Я должна увидеть Геру. Я могу сделать себе такой подарок. Я заслужила его, в конце концов. И потом, увижу настоящий январский снег... Хотя у меня и одежды-то нет подходящей.

Алена не отпускает мою руку ни на секунду. Через несколько минут мы уже сидим напротив миловидной сотрудницы агентства «Гранат». Она что-то ищет в голубом пространстве компьютера, наконец удовлетворенно улыбается:

– Да, есть билет на тридцать первое декабря. Назад когда собираетесь?

– Есть билет на пятое?

– Фира, ты что, обалдела! У тебя на все лишь три дня выпадает!

– А больше и не нужно, чтобы все понять... И потом, у меня одиннадцатого января важное мероприятие, а к нему готовиться основательно надо.

– Какое?

– Потом расскажу.

– Девушка, оформляйте билеты, – приказным голосом говорит Алена.

– Да-да, оформляю. Паспорт, пожалуйста.

– У меня только водительские права с собой.

– Пока права подойдут, а как у вас с визой?

– Визу нужно?

– У вас есть российское гражданство?

– Нет. Я знаю, сейчас восстанавливают, но я еще не сделала этого. Как-то не нужно было...

– Мы успеем восстановить. Успеем за две недели, – тараторит Алена, – у Йоси консул знакомый есть. Он с ним все время на связи. Оформляйте билеты, девушка.

Через полчаса мы выходим из агентства. Январский буйный ливень обрушивается на Иерусалим.

– Ого! И зонта нет!

– Бежим! Тут близко до моей машины.

Потоки желтой воды стремительно несутся по асфальту. Ветер рвет на части зонты, как годовалый малыш бумажные игрушки. Внедряемся в машину. Включаю обогрев, радио.

– Кайф... – Алена блаженно откидывается на сиденье.

– Возьми там полотенце сзади.

– Спасибо. – Вытирает промокшие волосы.

Я смотрю на потоки дождя, омывающие лобовое стекло машины, и вдруг отчетливо понимаю, что первого января увижу Геру.

– Фира...

– Что?

– Ты должна позвонить ему сегодня или в крайнем случае завтра. У тебя есть его телефон?

– Я помню его наизусть.

– Номера могли поменяться за десять лет.

– Могли. Это неважно. Я не буду ему звонить.

– Но ведь его может не оказаться в городе. Люди иногда уезжают в командировку или в отпуск.

– Уезжают.

– И что тогда?

– Тогда я его не увижу. Зато увижу снег. Настоящий январский снег. Пургу... Метель... Я тебе очень благодарна, Аленушка, за то, что ты затащила меня в это агентство. – Достаю из сумочки билеты на самолет. Смотрю на них как на что-то сверхъестественное, волшебное. – Всего две недели...

– А если его не будет в городе?!

– Значит, не суждено.

...Прошел уже целый месяц после моей поездки в Россию, а все события до сих пор перед глазами.

Аквамариновое море в иллюминаторе самолета, припудренное тончайшими барашками облаков, сменяется густыми плотными горами снегов над черными лесами...

Я появилась на пороге его кабинета. Повернула замок в дверях. Сбросила шубу и шапку и не в силах больше сдерживаться припала к его губам...

Он нисколько не изменился за эти десять лет.

А я?

Он хотел сделать это тут же в кабинете, но мне не подходило место, где побывали десятки женщин. Я не была предметом развлечения. Тогда он не понял, в чем причина, но потом...

Я сказала Гере, что жду его в гостиничном номере, и он примчался туда раньше меня. Он даже успел снять еще один номер на моем этаже. Оказалось, что в России гостей после одиннадцати вечера выгоняют.

Я не помню, что мы делали эти три дня, кроме того, что ели, хохотали, говорили и занимались любовью. Да вот еще, гуляли по заснеженному городу. Конечно, играли в снежки, и я всегда побеждала, и меня не выбрасывали из команды. Покупали мороженое, от которого мои губы, и без того отвыкшие от морозов, превращались в деревяшки, но Гера быстро вдыхал в них жизнь, наверное, как когда-то Всевышний в уста Евы... Еще мы играли в слова и дорисовывали фигурки, чтобы получалось что-то конкретное.

Я не помню, чтобы Гера оставил меня одну хоть на полчаса в течение этих трех дней. Отчетливее всего я помню теперь лишь острое, жгучее, почти невыносимое чувство счастья, которое, мне кажется, мы испытывали оба, отчего оно казалось еще острее и невыносимее.

Мы не искали никаких разнообразий, занимаясь любовью. Гера лишь обнимал меня, и я уже была на грани оргазма. Хотя это слово вряд ли подходит к тому великому чувству, которое я испытывала, когда он прижимал меня к себе, а потом входил в меня, опутывая мою голову своими горячими ладонями и низким голосом:

– Что? Что происходит?

– Я люблю тебя. Очень-очень люблю.

– Я снова нашел свой дом. Свой самый уютный дом. Мой настоящий Дом.

Мы почти не говорили с Герой о моей жизни в Израиле или о его жизни здесь, словно боялись, боялись оба, что это напомнит нам о неминуемой разлуке.

В аэропорту Гера затащил меня в ювелирную лавку. Там были очень красивые украшения с бриллиантами, сапфирами, рубинами. Мне понравились серьги, но оказалось, что он пришел сюда с конкретной целью – купить мне кольцо. И выбрал самое дорогое. Очень дорогое золотое кольцо, гладкое внутри, а снаружи обрамленное бриллиантами по кругу. Он надел мне его и восхищенно любовался своим подарком.

Потом в Израиле мой знакомый раввин сказал, что по еврейской традиции это кольцо вполне может быть обручальным, так как оно гладкое внутри. От его слов мое сердце сжалось и, наверное, остановилось на несколько мгновений. Это было невероятное совпадение, ведь Гера, когда выбирал, даже не подозревал о еврейских требованиях к обручальному кольцу.