"Королевское правосудие" - читать интересную книгу автора (Куртц Кэтрин)

Глава 12

– Извините, что опоздал, – сказал Коналл, когда он и его оруженосец прискакали на поляну в лесу неподалеку от Ремута. – Вы получили сообщение, которое я послал вчера?

– Получил. Похоже, мы вовремя предугадали действия твоего отца.

Подойдя, как будто невзначай, поближе, Тирсель де Кларон положил руку на уздечку лошади оруженосца и посмотрел ему в глаза. – Слезай, юный Джован, и отдохни немного, – приказал он, привычно подхватывая парня под локоть, когда тот, уже наполовину заснувший, чуть не свалился с седла.

Пока Коналл слезал с седла и привязывал обеих лошадей к каштану на противоположной стороне поляны, Тирсель проводил еле стоявшего на ногах Джована к тенистому участку под березой и помог тому опуститься на землю. Когда Коналл вернулся с противоположной стороны поляны, парень уже храпел. Тирсель, вставая и глядя на Коналла, потер руки и удовлетворенно вздохнул.

– Значит, Риченда, как мы и подозревали, ставит блокировку, так? И она не заметила ничего из того, что мы сделали, чтобы подготовиться к ее действиям?

– Ничего! Я почувствовал, что она делает что-то – я, правда, не могу сказать, что именно – и, само собой, я не мог помешать ей. Но я знаю, что есть часть моего разума, которую она даже не заметила!

– Правда? – спросил Тирсель, тон которого явно выражал интерес в подробностях.

– И в тот же день, только попозже, – нетерпеливо продолжил Коналл, – отец впервые позволил мне присутствовать на секретной встрече членов тайного совета. Я имею в виду не заседание тайного совета, а именно секретную встречу его членов! Они мне рассказали столько интересного, но… кое о чем я не могу рассказывать. Я хочу сказать, что я физически не могу рассказать о них. Похоже, что мое знание о них находится на каком-то тайном уровне моего разума, созданном Ричендой.

– Скорее всего, просто за той блокировкой, которую она поставила, – сказал Тирсель, приглающе махнув в сторону другого дерева, под которым был уже расстелен плащ, на котором лежал небольшой бурдюк с вином и его вездесущая сумка. – Чуть позже я посмотрю, что она сделала. А почему ты опоздал? Сейчас уже почти полдень.

– Мне надо было отнести письмо Риченде, – сказал Коналл, садясь на расстеленный плащ. – От какой-тог кузины в Форсинне… Жаль, что я не мог прочесть его.

Проворчав что-то себе под нос, Тирсель сел рядом с Коналлом.

– А зачем? Из простого любопытства, или по другой причине? Коналл, в женские дела, вообще-то, лучше не лезть. У них – свой мир. Кроме того, мне очень не хотелось бы давать Риченде повод поглубже залезть в твои мозги.

– Ладно, – Коналл смущенно сморщил нос. – Но Вам стоило бы повидать человека, который это письмо привез. На самом деле, он привез ей несколько писем. И он утверждал, что должен передать их лично. Он сказал, что он – торговец из Мурина, и одет был соответствующе, но я не уверен, что он был тем, за кого себя выдавал.

– Да? А почему ты так считаешь?

Тирсель полулег, опираясь на локоть, открыл бурдюк и направил струю вина себе в рот.

– Хм, ну, в нем было что-то такое… – медленно ответил Коналл. Прислонившись к стволу дерева, он задумчиво положил руки на согнутые колени. – Честно говоря, я думал, что она не примет его, ведь он – из Мурина, и вообще… Тем более, что в солярии, кроме нее и Ротаны никого не было.

Но она, даже еще не распечатав письмо, сказала, что ждет его, и что они с Ротаной хотят поговорить с ним наедине. Но когда я проводил его внутрь, он был больше похож на придворного, а не на торговца. Видели бы Вы как он ей поклонился! Может, он ее тайный любовник или что-нибудь вроде того?

Тирсель, рот которого был полон вина, улыбнулся, а стоило ему только проглотить вино, его улыбка обернулась хохотом. – Я очень сомневаюсь в этом. Кстати, торговцы часто используются знатными дамами в качестве курьеров. Их занятие заставляет их бывать в самых разных местах. А сочетая профессию торговца с доставкой посланий, тем более от знатных дам, они, как правило, очень быстро учатся придворному этикету. Да, а как он выглядел?

– Ну, смуглый, как и положено муринцу, примерно моего роста, но очень жилистый, худощавый. Потом, когда я провожал его обратно, мне показалось, что у него большой военный опыт. У него невероятно быстрая реакция…

– Как, ты сказал, он назвался?

– Я не говорил… Людольфус.

Тирсель чуть было не подавился вином.

– Sancta Dei Genetrix, похоже, я знаю, кто это был, – прошептал он, придя в себя. – Что он делает в Ремуте? А… Он не касался тебя? Покажи мне, как он выглядел.

Удивившись реакции Тирселя, Коналл вскинул голову и изумленно заметил, как его учитель рывком сел и в то же мгновение коснулся его лба, даже не дав ему времени подготовиться к контакту. Коналл даже и не думал сопротивляться, но тут ему пришла мысль, что если он не просто подчинится проникновению Тирселя в его разум, как это было прежде, а сам покажет ему, что тот хочет увидеть, то это будет еще лучше. Ощутив, что Тирсель проник в его разум, он вздрогнул, но не потерял сознания и даже не стал закрывать глаза, а просто передал Тирселю изображения человека. которого он так недавно видел. Освободив разум Коналла, удивленный Тирсель, на губах которого играла легкая улыбка, приветственно хлопнул его по колену.

– Так, – пробормотал себе под нос Дерини, – кто-то решил пустить в ход тяжеловесов. А ты, мой юный друг, сам по себе представляешь вес не больше бабочки, так ведь? – добавил он, глядя на Коналла. – Послушай, ты ведь раньше никогда не организовывал встреч со мной таким образом.

Коналл улыбнулся и слегка качнул головой. внезапно застеснявшись чего-то.

– Это показалось мне важным, – вновь глядя на Тирселя. – И мне впервые подумалось, что, в отличие от предыдущих встреч, я могу понадобиться Вам. А кто это был? Судя по Вашей реакции, это явно был Дерини… и, может быть, даже более искусный, чем Вы.

– Он… ну… мой знакомый, – уклонился от прямого ответа Тирсель. – Он – не враг, я гарантирую, – добавил он, заметив испуг на лице Коналла, – но больше я ничего не могу сказать тебе. Он, скажем, старый приятель и учитель Риченды, и хватит на этом, хорошо?

– Ладно.

– Хорошо. А тепрь, – продолжил Тирсель, похлопывая по голенищу сапога Коналла, чтобы вновь привлечь его внимание, – я хотел бы вернуться к тому, что ты только что сделал. Похоже, ты совершил настоящимй прорыв. Ты прошел от пассивного подчинения до активного участия. Я очень надеялся, что это произойдет.

Довольный Коналл улыбнулся. – Так, значит, я все сделал правильно? Мне кажется, что все началось после того, как во время нашей последней встречи Вы подготовили меня к блокировке Риченды. Я чувствовал, что что-то произошло.

– Конечно произошло, – Тирсель на мгновение задумался и решительно хлопнул Коналла по сапогу. – Думаю, нам стоит заняться кое-чем, о чем ты уже говорил. Ты хотел бы научиться читать то, чего не видишь? Например, сегодняшнее письмо Риченде, которое ты хотел прочитать.

Коналл сглотнул, глаза его расширились. – Вы можете научить меня этому?

– Думаю, что да – теперь. Один мой слепой знакомый постоянно пользуется этим. Конечно, это не так быстро, как читать глазами, но в этом есть свои плюсы – кроме того, если ты сможешь овладеть этим, то, значит, ты сможешь научиться и кое-чему еще. Все эти способности могут очень пригодиться принцу, – с этими словами Тирсель вынул из-за голенища кинжал и вопросительно посмотрел на Коналла. – Кажется, ты хочешь попробовать?

Коналл несколько недоверчиво поглядел на обнаженный клинок, но как только Тирсель указал киналом на кусок земли рядом с краем плаща, на котором они сидели, он улыбнулся и согласно кивнул. Когда Коналл пододвинулся поближе, чтобы сесть, скрестив ноги, слева от Тирселя, тот лезвием кинжала начал чертить на земле какой-то узор, похожий на лабиринт.

– То, что я сейчас рисую, называется узором для фокусировки, – объяснял Тирсель, продолжая чертить. – Потом физический узор будет тебе не нужен – во всяком случае, для данной процедуры – но он помогает сконцентрироваться. Мне думается, что нам стоит начать с использования этого узора при помощи маятника. Твоя медаль Камбера при тебе?

– Да.

Пока Тирсель дочерчивал последние штрихи своей работы и убирал кинжал, предварительно ловко обтерев его лезвие о свой сапог, Коналл вытащил из-под ворота своей туники серебряную цепочку и снял ее через голову. Когда он передал ее Тирселю, медаль, висевшая на цепочке, заискрилась в солнечных лучах как какая-то драгоценность.

– Хорошо, – сказал Тирсель, держа цепочку большим и указательным пальцами так, чтобы медаль висела на высоте примерно ладони над узором, и останавливая его движение другой рукой.

– Так. Я уже научил тебя пользоваться маятником для концентрации. На этот раз я хочу, чтобы не маятник управлял движением твоего разума, а ты – движением маятника. И не рукой, а разумом.

– М-м-м?

– Просто смотри. Обрати внимание, что узор – это единая непрерывная линия, которая постепенно закручивается к центру. Начнем с того, что помести неподвижно висящий маятник вот здесь, прямо над внешним краем узора, а затем, сконцентрировавшись на медали… заставим ее раскачиваться таким образом, чтобы она, двигаясь над узором, приблизилась к его центру. Видишь? Медаль начала двигаться, а моя рука осталась неподвижной…

– Вижу, – прошептал Коналл, протягивая руку к цепочке. – Дайте мне попробовать.

Кивнув, Тирсель отдал ему цепочку и помог остановить ее колебание.

– Хорошо, – сказал он, убирая руку. – А теперь сконцентрируйся на пути, по которому должен пройти маятник, а не на нем самом. Отпечатай узор в своем разуме и пусть тебя ведет по нему к центру. Конечный результат, кстати, называется «центровка» вне зависимости от того, каким образом ты достигаешь этого состояния…

Когда Коналл последовал его указаниям, и в то же мгновение маятник начал раскачиваться, Тирсель спокойно обнял парня за плечи. Еще до того, как он установил ментальный контакт, он почувствовал, как Коналл, сосредотачиваясь, мысленно идет по пути, по которому должен будет пройти маятник. Держа руку над затылком Коналла, он установил над его разумом легкий контроль, чтобы помочь ему расслабиться.

– Отлично, – пробормотал он. – Просто расслабься и концентрируйся на узоре.

Но Коналлу его помощь была не нужна. Он уже входил в транс, становившийся все глубже с каждым ударом сердца – но какой-то частью своего разума, которая оставалось непонятной для Тирселя, полностью осознавал, что его разумом управляет кто-то еще.

Этот факт удивил Тирселя, несмотря на то, что Коналл не выказывал и тени сопротивления. Не менее непонятным было и то, откуда взялась способность к осознанию этого. Одно дело распознать прикосновение чужого разума – люди, которые регулярно сталкивались с Дерини, часто учились этому, чтобы сознательно помочь достижению нужного результата. То, что сделал Коналл, когда Тирсель считывал его воспоминания об Азиме, относилось именно к этой категории – весьма похвальное достижение, но не такое уж неожиданное, если учесть продолжительность и интенсивность их совместных занятий.

Но осознавать, что ты находишься под контролем кого-то еще – это совсем другое дело, несмотря на то, что Коналл не мог сопротивляться этому… хотя в свете того, что Коналл рассказал ему о своей встрече с Ричендой, такая способность не стала бы полной неожиданностью.

Он проверил установленные им барьеры, чтобы убедиться, действительно ли Риченда не заметила их, но все вроде бы, было в порядке. Изъятие и запрятывание воспоминаний Коналла о нем и их занятиях было сложной задачей, тем более, что его работа должна была выдержать проверку Ричендой, но ему, похоже, все-таки удалось добиться своего. Хоть он и не смог пройти сквозь блоки, установленные Ричендой – честно говоря, он и не надеялся, что ему это удастся – но он пришел к выводу, что Риченду интересовали только установленные ею блоки. Слава Богу!

Но как только Тирсель продолжил свое изучение памяти Коналла, он заметил, что некоторые вторичные участки памяти, которые он обособил, готовя Коналла к встречам с другими Дерини, казались затененными, как будто были прикрыты дополнительными экранами – почти как у Дерини! И было похоже, что именно из-за этого Коналл смог почувствовать, что им управляет чужой разум.

Вот это было действительно интересным – но Тирсель решил не тратить на это время, а то они могли не успеть выполнить то, что собирались. Коналл вошел в транс, почти достаточно глубокий для того, чтобы перейти к следующей стадии, рука его неподвижно замерла над узором, а медаль, висевшая на цепочке, раскачтваясь, все увереннее двигалась вдоль узора к его центру.

Потрясенный Тирсель вышел из разума Коналла и просто наблюдал, как Коналл становится еще неподвижнее, и ввел себя в транс, чтобы провести принца через следующую стадию обучения.

– Хорошо, – сказал он, слегка притрагиваясь ко лбу Коналла, чуть выше закрытых глаз, забрал маятник и мягко прижал руки Коналла к земле. – А теперь расслабься, и следи за образами, которые я буду тебе передавать. Просто расслабься и смотри…

Часом позже, ликующий Коналл научился не только читать вслепую, но и сам придумал другие способы применения этого своего нового умения.

– Этим же можно пользоваться, чтобы открывать запертые двери! – широко раскрыв глаза, выдохнул принц, – а, может быть, даже для того, чтобы смотреть сквозь закрытую дверь.

– Боюсь, это пока немного за пределами твоих способностей, – вежливо хихикнув, сказал Тирсель, – хотя, кто знает, как далеко ты сможешь пройти теперь, после того, как ты прошел через это препятствие?

Коналл только усмехнулся и, уставившись на травинку, зажатую им иежду пальцев, наблюдал, как ее конец, повинуясь его воле, сворачивается, переплетается и, наконец, завязывается узлом.

А Тирсель, подстелив плащ, лежал на спине и, закинув руки за голову, предавался мечтам о том, как с каким триумфом он представит своего ученика Совету Камбера.

Тем временем, вторжение армии Халдейна в Меару продолжалось. Следующим утром, стоя у подножья холмов, раскинувшихся к юго-западу от Ратаркина, Келсон и Морган, прикрывтые от посторонних взглядов их оседланными конями, слушали возбужденное донесение покрытого пылью р'кассанского лазутчика.

– Государь, я уверен, что они не заметили нас, – докладывал солдат. – Я думаю, что это отряд, отставший от главной меарской армии. Если в течение часа послать отряд, примерно равный им по силам, то их можно будет отсечь и взять живыми еще до того, как они поймут, что произошло.

– Сколько их? – спросил Морган.

– Джемет насчитал почти шестьдесят лошадей, Ваша светлость. В каньоне, к которому мы не смогли подобраться, можно спрятать еще двадцать, но не больше. Мы полностью уверены, что все они на конях. Ни один командир, находясь в здравом уме, не оставит пехоту настолько позади основных сил.

– Вы исходите из того, что Ител Меарский в здравом уме, – сухо сказал Келсон, теребя пряжку своего доспеха, – но вы, похоже, правы. Как далеко они находятся?

– Примерно часах в двух езды, Сир. И я… мне показалось, хоть я и не присягну в этом… мне показалось, что ими командовал сам принц Ител!

Келсон мгновенно обернулся к Моргану, лицо его превратилось в неподвижную маску, и только в глазах его светилась жизнь.

– Государь, я все понял, – тихо сказал Морган.

По еле заметному кивку Келсона Морган подал лазутчику знак встать подальше между лошадьми, чтобы прикрыться от любопытных глаз, и снял перчатку.

– Думаю, что нам стоить повнимательнее разглядеть, что ты там увидел, – небрежно сказал он. – Я не сомневаюсь в верности твоего донесения, но если там действительно Ител, то мы должны знать как можно больше подробностей.

Но прежде чем Морган успел выполнить свою задумку, в его мозгу щелкнул, подобно хворосту под ногами в осеннем лесу, новый приказ Келсона:

Подумав, я хочу сам узнать, что он видел.

– Киркон, встань вот здесь, между нами, – добавил Морган, разворачивая солдата лицом к Келсону, когда король снял свои кольчужные перчатки и засунул их за пояс.

Киркон не выказал и тени сопротивления, когда Морган, встав у него за спиной, крепко взял его за плечи, а Келсон подошел поближе. Все лазутчики знали, что всякий раз, когда они докладывали королю или его Защитнику, те могли считать их мысли, чтобы прояснить ситуацию, и большинство из них научилось не бояться и не возражать против считывания. Среди них все шире распространялось мнение, усиленно поддерживаемое Келсоном и Морганом, что для чтения мыслей необходимо, чтобы Дерини дотронулся обнаженной рукой до головы или шеи того, чьи мысли он хочет прочесть. На самом деле, было достаточно запястья, руки или любой другой части тела, и, при необходимости, Дерини могли считывать мысли через перчатки и прочую одежду, но Келсон посчитал, что если люди будут думать, что эта способность Дерини имеет свои пределы, это поможет избавиться от страха тем, кто регулярно сталкивался с ними.

Так что когда король, коснувшись висков лазутчика кончиками пальцев, посмотрел ему в глаза, тот не пошевелился, только несколько раз нервно моргнул.

– Киркон, вздохни поглубже, – пробормотал Келсон.

Все кончилось еще до того, как лазутчик успел вздохнуть второй раз. Когда Келсон вышел из его разума и убрал руки от головы лазутчика, тот, почувствовав облегчение, только слегка покачнулся на ногах.

– Будут какие-нибудь распоряжения, Сир? – спокойно спросил Морган, продолжая держать лазутчика за плечи.

Келсон резко отвернулся и, уперев покрытый броней локоть в седло своего коня, прижал кулак к зубам. Его лицо стало напоминать маску еще больше, чем прежде.

– Иди, Киркон. Благодарю тебя, – тихо сказал он. Пока лазутчик не ушел, он не произнес больше ни слова.

– Аларик, мне нужны все свежие копейщики Найджела, – тихо сказал он. – И Ваша тяжелая корвинская конница впридачу. Похоже, на этот раз он от нас не уйдет.

– Ител? – спросил Морган.

– Да, – раздался тихий, суровый ответ; глаза Келсона стали ледяными. – Да, это Ител, и да поможет святой Камбер свершится святому возмездию!

– Он мог отстать от основных сил не просто так, – предостерег Морган. – Это может оказаться ловушкой…

Келсон покачал головой. – Нет, это не ловушка. Мы знаем, где находится остальная меарская армия. И мы знаем, что Сикард, где бы он ни был, слишком далеко от нас. Нет, Ител, наконец, совершил смертельную ошибку. И теперь он мой!

– Хорошо, государь, – еле слышно произнес Морган, у которого хватало ума не спорить с королем, когда тот был в подобном настроении. – Позвать офицеров, чтобы Вы могли отдать им приказы?

Келсон, мечтая о возмездии, обратил взгляд к холмистой равнине к югу от Ратаркина и коротко кивнул. Глаза его стали безжалостными.

Этим ранним июльским утром мечты о мести завладели не только королем, но и королевой, только вот Джеана, в отличие от своего сына, ощущала, что мстят ей, а не она. Она рано поднялась – вернее, рано покинула свои покои – все равно она не спала всю ночь, не в силах избавиться от видения, которое мучало ее разум с прошлого полдня. Стоило ей закрыть глаза, как ей являлся обвиняющий образ Камбера Кулдского, слова которого кололи и мучили.

Джеана, Джеана, зачем ты гонишь меня?

Но она не поняла, что случилось, даже когда во второй половине дня высказала отцу Амбросу свое недовольство тем, что он прочитал не то, что следовало.

– Вы хотите сказать, что я прочитал не ту проповедь, Ваше Величество? Я не помню этого. Разве я читал не то же самое, что и во время заутрени?

– Зачем Вы насмехаетесь надо мной, святой отец!

– Насмехаюсь над Вами, миледи? Я не понимаю.

Этот разговор происходил в базилике, перед Святым Причастием. Конечно же, он не посмел бы лгать ей в таком месте. Но по сравнению с тем, что произошло, ложь была бы благом. Он был явно потрясен предъявленным ею обвинением, и она с ужасом обнаружила, что применяет к нему свою способность Правдочтения.

– Вы хотите сказать, что не заметили этого? – бросила она. – Не лгите мне, святой отец! Вы что, думаете, я не могу различить ложь? Вас кто-то заставил сделать это?

– Миледи, я не понимаю, что Вы хотите от меня услышать…

– Зачем Вы так поступаете со мной? – закричала она.

Он умоляюще воздел руки, в глазах мелькнула тревога, и она уже знала, что он ни при чем, но уже не могла остановиться. Не удовольствовавшись простым осознанием того, что он говорит правду, она схватила его за запястье и, впившись в него глазами, с такой силой ворвалась в его разум, что он тихо вскрикнул. Под ее бешеным напором он опустился на колени, ошеломленный и перепуганный, не в силах сопротивляться ее воле.

Еще несколько мгновений она держала его, заставляя в точности вспомнить все, что произошло перед тем как он прочел неправильный отрывок Святого Писания. Но сердце его не чувствовало никакой вины: он помнил, что открыл свою книгу там, где была закладка, и прочитал написанное, не заметив отличий от прочитанного им утром.

Боже, он действительно не

заметил! Но если он сделал это не намеренно, то как это могло случиться? Что за посланник Провидения вмешался в происходящее?

Отпустив шатающегося Амброса, она всхлипнула, ибо наполнивший ее страхом результат был очевиден. Не обращая внимания на то, что молодой священник, дрожа, все еще переживает последствия ее вторжения, она, ничего не видя от слез, опустилась перед ним на колени и спрятала лицо в ладонях.

Это Камбер, еретик-Дерини, заставил ее сделать это. Зачем он преследовал ее? Разве не достаточно того, что он вторгся в ее молитвы и заполонил ее сны? Зачем, когда она пыталась избавиться от него, он искусил ее применить свою проклятую Богом силу здесь, перед ликом Господним?

А она поддалась искушению! Боже, как она презирает себя! Мало того, что она осмелилась применить свои способности, от которых она так долго отрекалась, так она воспользовалась ими, чтобы вторгнуться в разум другого человека и причинала ему боль.

И невинной жертвой ее стал священник! О, Матерь Божья и все святые, даже если отец Амброс простит ей это, то Господь – никогда!

– Боже на небесех, что это Вы такое сделали? – прошептал Амброс, когда осмелилась виновато посмотреть на него.

Когда она освободила его, он еле смог двигаться. Удивленный и все еще перепуганный, он почти упал на ступеньку у подножья ограды алтаря и оперся на резной столбик. Его затуманенные болью синие глаза, казалось, обвиняли ее.

– Что Вы сделали? – повторил он. – У меня было ощущение, что Вы заглянули мне в самую душу…

– О-от-тец мой, я н-не хотела причинить Вам боль, – сумела вымолвить она сквозь слезы. – Я так испугалась…

– Но, дочь моя…

Он пытался понять, но страх, продолжавший отражаться в его глазах, вызвал у нее приступ отчаяния.

– Забудьте о том, что только что произошло, – приказала она, кладя руки на его лицо и снова подчиняя его своей воле, невзирая на то, что на этот раз он попытался уклониться от ее прикосновения. – Отец, простите меня, если сможете, но Вы обязаны забыть об этом. Забудьте и спите.

Сопротивляться было невозможно. Даже если бы он желал разделить ее мучения, он смог бы этого сделать – он был вынужден повиноваться. Когда глаза его закрылись и он беспомощно свалился под ее прикосновением, она еще раз вошла в его разум, безжалостно перекраивая его память, чтобы скрыть свой грех.

Потом она оставила в его памяти лишь воспоминание о том, что он задремал, размышляя в базилике, и, оставив его спящим, сбежала в свои покои, чтобы остаться в одиночестве. До конца дня она не хотела никого видеть и не стала ужинать. И не спала всю ночь.

Но ни пост, ни молитва, ни даже умерщвление ее плоти не могли избавить ее от мыслей о том, чем она была и что она сделала, и не принесли ей утешения, которого она так жаждала. Тяготясь своим прегрешением, она даже задумалась о том, а смеет ли она, несомненно проклятая за свои грехи, идти к заутрене, но все же не смогла решиться не ходить. Она всегда приходила к заутрене, которую отец Амброс служил для себя и сестры Сесилии, и если она не придет, они, конечно же, удивятся, почему она не пришла. Кроме того, какой-то клочок остававшей в ней невинности все еще позволял ей надеяться, что само присутствие на заутрене и святое причастие смогут принести ей исцеление, которого она так жаждала. Конечно же, Господь не покарает ее за то, чт она пытается придти к Нему, несмотря на все ее неудачи и нестойкость духа.

Но заставить себя превратить мысли в действия и перейти через внезапно оказавшийся очень большим двор, отделявший ее покои от базилики, в которой находились Амброс и Сесилия, внезапно оказалось тяжким испытанием. Несмотря на то, что Амброс ничем не показал, что он что-то помнит об их вчерашней стычке, ей казалось, что в каждом его взгляде сквозит осуждение, а сестра Сесилия казалась куда более суровой и молчаливой, чем обычно.

Джеана пересекла половину двора, прежде чем осознала, что лишения, которые она наложила на себя ночью, ослабили скрепы, которые она всегда накладывала на свои ненавистные способности, и уменьшили ее сопротивление искушению использовать их. Двор был заполнен купцами, и торговцы уже собирались вместе, готовясь к аудиенции у регента Найджела; проходя мимо них, она захватывала не только обрывки их бесед, но и отрывочные мысли.

– …сказал Ахмеду, что это зерно – просто мусор, а тот сказал, что был недород и…

– …любой ценой добейся, чтобы принц Найджел выслушал тебя. Он честен, как и его покойный брат…

…Боже, сегодня опять будет жарко. Может, пока хозяин будет на аудиенции, я спрячусь куда-нибудь …

– …все, что нам нужно – это получить концессию и…

Сжавшись, Джеана спрятала свое лицо поглубже в тени капюшона своей накидки, которую она носила, чтобы укрыться от посторонних взглядов, а вовсе не потому, что ей было холодно, и продолжила свой путь через двор, стараясь не замечать чужих мыслей, узнанных ею.

– …Нед, поставь эту лошадь вон там! Если с этими шелками что-нибудь случится…

– … вот тогда мы поглядим на этих Халдейнов…

– …видение луж крови …

– …и три бочки фианнского вина…

Джеана споткнулась и чуть не упала, поразившись тому, что, как ей показалось, она услышала. Амброс ринулся к ней, чтобы поддержать ее за локоть, но когда она посмотрела в том направлении, откуда, как ей показалось, исходило упоминание о Халдейнах, она искала сказавшего это не только глазами, но и всем разумом.

– …и я сказал старому Реколу, что его ножи не стоят и половины того, что он за них просит, а он сказал…

Нет, еще правее…

Торговец серебром, вместе со своим слугой, распаковывали тюк на вьючном муле, двое приказчиков, стоя в тени навеса, просматривали свиток со счетами, а трое конюхов смеялись какой-то рассказанной шепотом шутке. Она инстинктивно раскрыла свой разум, пытаясь узнать побольше… и внезапно выяснила, что ни конюхи, ни большинство из суетившихся во дворе торговцев не были теми, кем они казались. Это были торентские солдаты, приехавшие, чтобы убить Найджела и захватить замок и плененного короля Торента.

Еще немного …

Всхлипнув, она закрыла свой разум и вцепилась в руку Амброса, потрясенная и испуганная не только тем, что она узнала, но и тем, как она узнала это.

– О, Амброс, уведите меня отсюда! – прошептала она, уткнувшись лицом ему в плечо.

– Миледи, – выдохнул он, – что-то не так?

Но она не ответила ему. Только когда они оказались под спасительным сводом базилики, и он, заведя ее в небольшую боковую молельню, закрыл за собой дверь, не впустив внутрь даже сестру Сесилию, она почти истерично зарыдала.

– Джеана, что случилось? – шепотом спросил ее Амброс, гладя ее руку дрожащими пальцами, когда она, рыдая, прижалась к его ногам. – Расскажите мне, дочь моя. Я уверен, что все не так плохо, как Вам кажется.

– О, Боже, я проклята! Мы все прокляты! – всхлипнула она.

– Вы прокляты? Чушь.

– Святой отец, не дразните меня, – прошептала она, выдергивая свою руку. – Он и так насмехается надо мной. Сперва он заставил Вас прочесть вчера не ту проповедь, а теперь он дает мне узнать то, что я не узнала бы… но… только…

– Дочь моя, о ком Вы говорите? – спросил Амброс, беря ее за плечи, чтобы поглядеть ей в глаза. – Кто заставил меня прочесть…

Джеана покачала головой, громко всхлипнула и, достав из рукава носовой платок, приложила его к глазам.

– Я… я не могу сказать Вам.

– Ерунда. Мне можно говорить все. Я священник. Я Ваш духовник.

– Нет, я не могу! Я уже причинила Вам достаточно много боли.

– Вы причинили мне боль? Джеана, о чем Вы говорите? – Амброс встряхнул ее за плечи. – Что случилось? Возьмите себя в руки! Я не смогу помочь Вам, если я не буду знать, что случилось.

Всхлипывая и нервно теребя в руках платок, Джеана опустилась на колени, пряча глаза.

– Вы возненавидете меня, – пробормотала она.

– Возненавижу Вас? Конечно, нет!

– Но я совершила ужасный грех!

– Я уверен, что ни один из Ваших грехов не ужасен настолько, чтобы Бог не простил его Вам.

– Если бы Вы знали, что я сделала, Вы бы не относились к этому так несерьезно.

– Дочь моя, конечно же, Вы не могли сделать ничего столь дурного! Расскажите мне, что случилось. Уверен, что я смогу помочь Вам.

С трудом сглотнув, Джеана осмелилась посмотреть на него.

– Святой отец, если я расскажу Вам, Вы обещаете хранить это как тайну исповеди?

– Конечно.

– Вы клянетесь в этом своим священным саном?

– Конечно.

– Тогда оденьте свою епитрахиль, – потребовала она.

Еле скрывая свое раздражение, Амброс вздохнул и взял епитрахиль, висевшую на ограждении алтаря, и, коснувшись губами фиолетового шелка, одел епитрахиль на шею.

– Вот. Теперь рассказывайте, – приказал он.

И она делала рассказала – но не позволила ему прикоснуться к себе, чтобы не поддаться искушению вновь использовать свою недозволенную силу. Когда она рассказала ему все, начиная с видения Камбера и заканчивая зловещими намеками на заговор против Найджела, не утаив при этом вторжения в его собственный разум, Амброс выглядел потрясенным, но был настроен решительно.

– Боже правый, Джеана, Вам не стоит беспокоиться ни на мой счет, ни насчет этого видения святого Камбера, которое то ли было, то ли нет, – прошептал он, его красивое лицо побледнело и исказилось от груза знания. – Вы должны предупредить принца. Может быть, уже слишком поздно!

– Нет. Я не должна. Амброс, задумайтесь, как я узнала все это! Это знание запретно! Разве мы с Вами не потратили целых два года, чтобы избавиться от этой заразы? Даже Вам не удалось избежать проклятья, которое она несет в себе!

Амброс сглотнул, но не уклонился от ее взгляда.

– Я… похоже, выжил, миледи, и остался невредим. Может, эта зараза вовсе не столь опасна, как Вам кажется.

– Что?

Одним движением мысли Джеана высвободила его воспоминания о том, что она сотворила с ним, видя сквозь слезы, как он побледнел еще сильнее, но практически ничем больше не выдал своего испуга.

– Я не смею просить прощения за то, что я сделала, святой отец, но, может быть, теперь Вы понимаете всю гнусность сотворенного мною.

Амброс, склонив голову, на несколько мгновений изо всех сил сжал руки перед собой, затем снова поглядел на нее.

– Миледи, мне кажется, что я понимаю, по крайней мере частично, почему Вы подумали, что Вы должны сделать то, что сделали, – прошептал он. – Но Вам не стоит чересчур винить себя за это.

– Но я причинила Вам боль, святой отец! Подумайте об этом. Вспомните об этом. Вы не можете отрицать, что я это сделала.

– Я… не могу отрицать, что я испытал… некоторое неудобство, – запинаясь, признал он, выказывая своим видом, что он не забыл о перенесенной боли. – Но я… думаю, что это не только Ваша вина, но и моя.

– Что?

– Я… думаю, что я смог бы преодолеть свой страх, если бы я понял, что Вы делаете…

– Вы хотите сказать, что я поступила правильно? – ахнула она.

– Это… не выбор между правильным и неправильным, миледи, а… Джеана, Вы ведь тоже были в опасности! В явленном Вам видении Вы ощутили смертельную угрозу и использовали самое сильное из средств, которыми Вы располагали, чтобы познать истинный характер этой угрозы.

– Но я причинила Вам боль, – тупо повторила она.

– Не нарочно, – ответил он. – Вы ведь не хотели этого?

Когда она покачала головой, он продолжил.

– А теперь послушайте меня. Джеана, я не уверен, что сила, которой Вы обладаете, есть зло. Ваше обладание этой силой иногда вызывает некоторые сомнения… но, может быть, если бы Вас не ушнетали Ваши страхи, Вы использовали бы Вашу силу более осторожно. Может быть, Вы причинили мне боль только поэтому.

– А сейчас Ваша сила раскрыла заговор против Найджела. И благодаря Вашей силе, мы узнали о заговоре достаточно быстро, чтобы помешать ему. Джеана, в этом нет никакого зла!

– Но я не должна знать этого, – глухо прошептала она. – Порядочные, богобоязненные люди ничего не узнают таким образом.

– Джеана, они собираются убить Найджела! – рявкнул Амброс. – Вы не можете просто отойти в сторону и позволить этому случиться.

– Господи, я не знаю, что мне делать? – всхлипнула она, обхватив себя руками. – Знание – это зло…

– Господи, то, что Вы узнали, может спасти невинную жизнь! Где же в этом зло? А если Вы не предупредите его, я…

– Что Вы? – вызывающе спросила она, гневно глядя на него. – Вы сами ему все расскажете?

– Ну, я…

– Конечно, Вы ничего не скажете, – продолжила она, голос ее немного смягчился.когда она отвела глаза и страдающе обернулась к алтарю. – Вы связаны Вашим саном и Вашими обетами. Вы не можете предать веру, подтвержденную тем, что лежит на Ваших плечах.

Амброс, схватив рукой лиловую епитрахиль, все еще лежавшую на его плечах, отскочил, как будто она ударила его, и она поняла, что он чуть было не поддался искушению. Не обращая внимания на это – хотя понимание этого никак не было связано с Дерини – она подавила всхлип и покачала головой.

– Святой отец, пожалуйста. Уйдите. Вы исполнили свою обязанность помочь мне советом. Решать должна я сама.

– Миледи, – сказал он, – я ведь могу помочь. Пожалуйста, позвольте мне остаться.

Но стоило ему сочувственно прикоснуться к ее плечу, как она, сжавшись, отпрянула и затрясла головой.

– Нет! Не трожьте меня. Если Вы притронетесь ко мне, Вы осквернитесь еще сильнее.

– Я не боюсь этого, – начал он.

– Вы, может, и не боитесь, а вот я – боюсь, – ответила она. – А теперь уйдите, пожалуйста! Не искушайте меня. Вы не можете предать свой сан ни ради меня, ни ради кого бы то ни было еще. Понимаете? Я должна разобраться, почему мне было дано это знание, и только я могу решить как воспользоваться им.