"Гонки с дьяволом" - читать интересную книгу автора (Кузьменко Владимир)

Глава VIII ПЕРВИЧНЫЕ НАКОПЛЕНИЯ

Дела нашей изоляты, или колонии, как ее стали называть, хотя это название мне и не нравилось, так как напоминало прошлые времена, с каждой неделей шли все лучше. Во-первых, мы, кажется, если не окончательно, то надолго избавились от своих врагов. С вертолета было обнаружено в радиусе ста километров свыше двух десятков собачьих городищ. Мы их стали планомерно и тщательно уничтожать. Кажется, что всю свою историю человек недооценивал интеллект животных. Когда мы уничтожили восемь городищ и остались только два, вдруг обнаружилось, что они пусты. Собаки исчезли.

Из предпоследней экспедиции ребята принесли трех серых пушистых щенков, тупорылых, с толстыми лапами и щенячьими, еще голубыми, глазами.

— Попытаемся снова сделать из них друзей, — сообщили они.

Их намерение осуществилось. Воспитанные человеком, псы снова стали его преданными друзьями.

В апреле начались полевые работы. Пшеницу решили пока не сеять. У нас еще хранились ее запасы, которые пополнялись с элеватора. Пока посадили картофель, овощи и овес для лошадей. Работали в поле все. Можно сказать, что этот труд, несмотря на то, что он был тяжелым, доставлял удовольствие. Это понятно, возделывая почву, мы утверждались на Земле, доказывая себе, что с нами еще не покончено, что человечество еще живо и будет жить.

Большая часть коров принесла приплод. Появилось молоко. Алексей соорудил маслобойку и вскоре на завтрак стали давать свежее сливочное масло. Хуже обстояло дело со свиньями. В нашем хозяйстве были пять свиней и два кабана. Увы, эти кабанчики были кастрированы и ожидать прироста не приходилось. Хавроньи наши жирели, но толка от них не было. Пустить их на мясо Борис Иванович решительно воспротивился.

— Посмотрим, может быть еще… — что «еще», он не договорил, но, видно, рассчитывал раздобыть где-то производителя.

Однажды он спросил:

— А нельзя ли использовать дикого кабана?

— В принципе, можно, — ответила Наталья, которая у нас теперь стояла во главе всего «агропрома». — Но где его взять? Собаки распугали всю живность, а может быть, и успели ее всю уничтожить. Потом, как его поймать?

— Как-нибудь поймаем. Хотя бы поросенка, — вздохнул Борис Иванович.

— Кстати, насчет дичи, — вмешался в разговор Николай, — звери возвращаются. Я недавно видел лосей.

— Ясно! — обрадовалась Наталья. — Возвращаются потому, что мы уничтожили вокруг нашей колонии собак и они теперь чувствуют себя в безопасности здесь.

Еще в феврале мы с Алексеем хотели побывать в Пригорске. Но потом начались полевые работы, где каждая пара мужских рук была, как говорится, на вес золота. Только 10 мая мы взяли три крытых ЗИЛа и, посадив в них двадцать ребят с автоматами, отправились в путь.

Почти все ребята научились водить машины. В Пригорске мы надеялись найти не поврежденные временем грузовики, за руль которых на обратном пути сядут наши водители. Так оно и получилось. Мы побывали в знакомой нам воинской части, в ее гараже нашли все необходимое. Там было все без изменений, разве что исчезли трупы.

Пригорск поразил меня своим видом. Все стоки воды по обочинам мостовых были забиты прошлогодней листвой. Проезжая часть и тротуары потрескались под напором растущей травы. Она росла повсюду: на тротуарах, карнизах домов. Даже стены были покрыты какой-то растительностью. Не то мхом, не то лишайником.

Въехав в жилые кварталы, Алексей включил сирену, рассчитывая, что на ее вой придет кто-нибудь из оставшихся в живых жителей. Сирена выла более получаса, но никто так и не пришел. Город был мертв. Одни только коты прохаживались по улицам. Странно, что мало было птиц. Перед катастрофой они, напротив, собирались в города. Помню, что было много сорок, которые вили гнезда в институтском саду. Теперь сороки исчезли. Остались одни воробьи. Да и тех было немного.

— Что же тут удивительного? — сказал Алексей. — Птицы в городе кормились остатками пищи человека. Теперь человека нет. Они вернулись в поля, которые уже не отравляются химией…

— Чем же здесь промышляют коты?

— А мыши? В подвалах, на складах осталось довольно много продуктов. Посмотрите! — он указал на подъезд гастронома.

Присмотревшись, я заметил серую массу. Это действительно были мыши. Они торопливо и деловито сновали туда-сюда. То появлялись, то исчезали в многочисленных норках у стен дома. Видно было, что для них еще оставалось достаточно поживы.

Как ни странно, но пожары не причинили городу большого урона. Я ожидал большего. Сгорело около сотни крупных зданий. Возможно, что проливные дожди, начавшиеся сразу же после нашего бегства из города, потушили возникшие было пожары.

Республиканская библиотека была цела. Мы провозились там до самых сумерек и заночевали тут же, в здании. Спал я плохо. Мне постоянно чудились какие-то звуки и шорохи. Кто-то ходил по комнатам, поскрипывая половицами. За окном раздавались вздохи. Казалось, мертвый город ожил и наполнился тенями умерших. Крики кошек воспринимались как плач детей. Было жутко.

Внезапно до нас донесся пронзительный крик. Это был крик тоски и ужаса. Он то затихал, то снова звучал на какой-то застывшей ноте. Что это было? Не знаю. Один из наших ребят, дежуривших у машин, не выдер-жал и пустил в воздух длинную очередь из автомата. Крик прекратился.

Так, ворочаясь с боку на бок, не в состоянии заснуть, я пролежал до утра и, как только за окнами забрезжил рассвет, встал и вышел наружу. Вскоре поднялись и мои спутники.

— Ты спал? — спросил я Алексея, когда он появился на крыльце.

— Нет, я слышал, как и вы всю ночь ворочались. Жуткое место.

— Жуткое!

— Фактически мы провели ночь на кладбище. Сколько здесь было жителей?

— Около восьмисот тысяч!

— Да-а! Люди жили здесь, спорили, работали, чего-то ждали, надеялись, любили… Как это все быстро! Вы заметили, что в городе совсем нет трупов?

— Собаки!

— И не только собаки, — вмешался в разговор один из сопровождающих нас ребят. — Вы, наверное, обратили внимание на огромные стаи ворон, которые сопровождали нас всю дорогу.

— Неужели они сожрали все трупы? — покачал головой Алексей.

— Может быть в закрытых квартирах лежат до сих пор…

— Б-р-р! Я ни за что не согласился бы зайти туда!

— Кто же это вопил ночью?

— Мне показалось, что кричит человек.

— Мне тоже, — признался я.

— Может быть, какой-то несчастный, чудом уцелевший и потерявший рассудок…

Напротив республиканской библиотеки была картинная галерея. В прошлые времена я часто бывал в ней. Здесь, наряду с современной живописью, были картины Матейки, Рембрандта, Веласкеса, Гойи, из наших мастеров — полотна Шишкина, Айвазовского, Семирадского и Верещагина. Мне хотелось сохранить для будущего хотя бы часть нашей прошлой культуры. Многие из картин уже были основательно подпорчены сыростью. Потолки галереи протекали, штукатурка осыпалась. Мы отобрали наиболее ценные полотна, несколько скульптур и загрузили их в кузов одного из ЗИЛов. Мне хотелось взять их побольше, но на этот раз нам были необходимы другие, более насущные в данной ситуации, вещи. Еще раз с сожалением посмотрев на оставшиеся полотна, мы покинули здание картинной галереи и направились на товарную станцию.

— Все-таки какое варварство! — вздохнул Алексей, садясь за руль. — Иногда мне кажется, что человек заслужил свою участь. Сколько же в нем звериного и животного!

Я молчал. Картина разгрома, которую мы застали в картинной галерее, была омерзительной. Многие полотна порезаны в клочья. Скульптуры расстреляны автоматными очередями. Освободившаяся от пут условностей культуры серость и невежество вымещали на ней злость за свое вековое рабство. Мне вспомнилась история уничтожения памятников античной культуры толпами фанатиков-христиан, разрушение древних соборов, осквернение могил. За несколько лет до катастрофы я прочитал в одной из газет, что на Московском автомобильном заводе была разрыта и осквернена могила Пересвета — героя Куликовской битвы. На ее месте был установлен компрессор. Чего же можно ожидать теперь, если тогда невежество и серость могли позволить себе уничтожать и осквернять памятники культуры и истории. Истории собственного народа! Самоутверждение невежества — вот, пожалуй, самая страшная черта человеческого характера. Герострат, сжигающий одно из чудес света — храм Артемиды, святой Кирилл, по наущению которого погибает еще одно чудо человечества — прекрасная Ипатия, подвыпивший купчик, сжигающий сторублевые ассигнации, высокопоставленный бонза, запрещающий генетику — все они чем-то похожи друг на друга и всех их объединяет чувство самоутверждающего невежества. Что же ждать от обезумевших, пьяных от сознания вседозволенности людей, потерявших человеческий облик перед лицом страшной трагедии, перечеркнувшей вмиг всю историю человечества?

На товарной станции Алексей быстро нашел то, что искал. Это были цистерны с бензином. Они стояли в тупике.

— Мы должны взять на учет все источники горючего. Если не удастся найти их на товарных станциях ближних к нам городов, то надо будет использовать эти.

— Как мы его будем доставлять? Нашими автоцистернами? Дорога из Острова до Пригорка скоро придет в негодность. Если делать запасы, то надо делать в этом году, — заметил я.

— Я сначала съезжу все-таки в Брест. Горючее для нас — это все! Хочу попытаться создать хорошую механическую мастерскую. Мотор ЗИЛа можно использовать как двигатель.

Ребята рассеялись по станции и сбивали замки с вагонов и контейнеров. Катастрофа развивалась так быстро, что станцию не успели разграбить. Мы нашли теплую одежду, меховые шубы. Здесь были норковые, каракулевые женские пальто, югославские дубленки на медвежьем меху. Все это представляло для нас немалую ценность, если учесть, что собственное производство шерсти и одежды мы освоим не скоро. Возможно, даже не в этом поколении. Поэтому мы брали все: рулоны полотна, шерсти, кожу, обувь…

— А что с этим делать? Брать или оставить? — я обернулся.

Один из ребят держал связки белоснежных песцов.

— Бери! Пусть девчата сошьют себе шапки на зиму.

— Там их несколько контейнеров.

— Тяжесть невелика.

Подошел Алексей. Он критически осмотрел мех.

— Хорош! Наверное, везли немцам. Ничего, — вдруг зло сказал он, — пусть теперь наши их поносят. Я вот не раз думал, кто же, собственно, выиграл войну? Понимаете, был я в ФРГ. У них в магазинах на прилавка наша икра, крабы.

— Что теперь об этом говорить?

— Я понимаю. Все в прошлом, но все равно обидно! Могли быть самой богатой страной в мире… Сначала одно… Потом этот дележ на удельные княжества, национальные амбиции…

— Теперь это уже не имеет значения!

— Да. Беда общая… всех уравняла. Послушайте! — он остановился. — Вы говорили, что здесь, где-то рядом, был штаб округа?

— Да.

— Так ведь там же должны быть карты с расположением воинских частей!

— Точно! Только боюсь, что в этих бумагах мы ничего не поймем. Да и найдем ли их?

— Должны найти. Знаете, я специально поеду с Александром Ивановичем. Мы побудем там несколько дней и постараемся разобраться.

— Хорошо. А почему вам вдруг пришла эта мысль? — поинтересовался я.

— Я снова подумал о рации.

— Понятно.

— Должны же, черт возьми, где-то быть люди!

— Люди, конечно, сохранились, но имеют ли они радиосвязь… Хотя, должны были выжить те, что находились на подводных лодках, на кораблях. У них должны быть и рации.

— Если, конечно, не прихватили инфекцию, высадившись на берег.

— Думаю, что нет. Во всяком случае, не все. О эпидемии широко информировало радио и телевидение.

— Сколько, вы думаете, сохранилось в живых?

— Трудно сказать. Не больше десятой доли процента…

— То-есть, что-то около пяти миллионов?!

— Пожалуй.

— Меньше, чем было в Москве!

— Я думаю, что эпидемия мало затронула горцев, скотоводческие районы, где не было скученности людей. В основном, удар пришелся по крупным городам и индустриальным, густо заселенным районам. Такие народы, как наши якуты, чукчи, киргизы, индейцы Канады, может быть совсем не пострадали.

— Так что? В будущем эти народы заселят Европу?

— Вполне возможно. Если, конечно, оставшиеся в живых европейцы не увеличат свою численность. Но на это уйдут столетия.

— Так что единственная наша надежда — дети?!

— Выходит, что так. Но это не все. Мы должны сохранить культуру и дать нашим детям образование. В этом я вижу сейчас нашу главную задачу. Сохранить! Сохранить во что бы то ни стало. Хоть часть культурного наследства, письменность, знания. Собственно, поэтому мы здесь. Мы должны не только собрать как можно больше информации в книгах, что мы и сделали, но и сделать значительные запасы материальных ресурсов, чтобы высвободить время для обучения детей. Если мы сейчас не будем иметь, скажем, одежду, то нам придется изготовлять ее самим. А это займет время и не оставит его для учебы.

— Выходит, что наш грабеж имеет под собой высокую моральную основу?

— Конечно! Тем более, что это не грабеж, а законное вступление в наследство.

— А! Теперь мне легче заниматься всем этим, а то, знаете, нет-нет, да и появляются нехорошие мысли.

Мы снова принялись за работу. Нам предстояло загрузить еще восемь больших грузовиков.

— За день не управимся, — вздохнул Алексей.

— Что ж, придется еще раз заночевать.

Ночь мы провели в пустом товарном вагоне. Ребята нанесли откуда-то ковров, постелили их на пол теплушки и, укрывшись такими же коврами, расположились на ночлег и быстро заснули.

Мне опять не спалось и я вышел покурить. Минуты через три из теплушки выпрыгнул Алексей и, чиркнув спичкой, стал раскуривать сигарету. Я подошел.

— Что, не спится?

— Я вот все думаю о нашем недавнем разговоре, — он глубоко затянулся и медленно выпустил дым. Сигарета сразу уменьшилась на треть.

— Ты очень много куришь, — упрекнул я его.

— Да, надо бросать, — согласился он, — все равно запасы табака скоро кончатся. А вы заметили, — он еще раз затянулся и выбросил окурок, — что из ребят мало кто курит?

— И никто давно не употребляет спиртного, хотя склад с ним не охраняется!

— Чем вы это объясните? Судя по тому, что мне рассказывали, публика у вас тут собралась не очень благополучная. Казалось, напротив, эта ситуация должна была бы способствовать пьянству.

— Боюсь, что мое объяснение покажется неубедительным.

— А все-таки?

— Ну, хорошо. Только учтите, я могу и ошибаться. Я бы назвал это грузом социальной зависимости. В обществе человек все больше и больше начинает зависеть от других, от их поступков, деятельности, положения и т. д. Понимаете? Меньше от себя самого, а от других. Общество давит на психику человека… Я ясно объясняю?

— Не очень, но я стараюсь понять. Продолжайте пожалуйста!

— У меня самого это еще не совсем сформулировано. Я давно обратил внимание на то, что поведение ребят, да и девочек тоже, значительно улучшилось. Мне в свое время пришлось с ними хлебнуть немало горя. Так вот, эта зависимость и невозможность точно, заранее моделировать в своем сознании результаты этой зависимости, создает большую неопределенность в принятии мозгом человека решений. Фактически, в такой неопределенности мозг производит большую работу, но работу, как правило, малопродуктивную.

— Как вычислительная машина, которой поставили некорректную задачу?

— Приблизительно, хотя мозг человека несравненно сложнее самой совершенной и мощной машины. В результате такой непродуктивной и изнуряющей работы появляется потребность и желание отключиться. Одни этого достигают тем, что читают фантастику, детективы, другие ищут для себя возможность отключиться в алкогольном или наркотическом опьянении. Причем, все это происходит подсознательно. Начинающий пить не собирается стать алкоголиком, так же как и наркоман тешит себя иллюзиями, что может в любое время бросить это занятие. Но я отвлекся. Такое состояние можно назвать скрытым массовым неврозом. В начале столетия академик Павлов получил такие неврозы у собак, ставя перед ними некорректные, как вы их назвали, задачи. Скорее, их можно назвать иначе — задачи, превышающие возможности вычислительной системы мозга. В общем, это почти одно и то же. Так вот, — продолжал я, сам не замечая, что впадаю в лекторский тон, — все это и явилось одной из главных причин роста алкоголизма и наркомании в нашем обществе. Само общество и та социальная тяжесть, которую оно создало для каждого индивидуума, породило условия для распространения этих пороков. Согласитесь, что сейчас проблем у наших мальчишек не уменьшилось, но нет той неопределенной социальной тяжести. В наших условиях человек теперь зависит главным образом от себя самого. Следовательно, может с большей точностью предвидеть результаты своей деятельности и поступков.

— Винтик!

— Не понял.

— Я говорю: человек-винтик! А человек, в принципе своем, не может быть винтиком. Он ломается. И в результате ломается машина.

— Совершенно верно. Здесь что ясно прослеживается? По мере роста организации, общества, государства происходит уменьшение степени свободы для каждой составляющей эту организацию подсистемы. Помните формулу Шеннона?

— Это насчет относительной избыточности?

— Да. Так вот, там система становится полностью детерминированной при нулевой энтропии, т. е. когда вероятность перехода из одного состояния в другое равняется 1 и 0. Но такая система уже не может развиваться и адаптироваться. Она исчерпала свои возможности и тогда должен быть создан совершено новый принцип организации.

— Стойте, стойте! Давайте на технической аналогии. Так мне будет более понятно. Скажем, в эпоху расцвета паровых двигателей решение проблемы транспорта представляли как сплошную сеть железных дорог, опоясывающих земной шар, но потом появились двигатели внутреннего сгорания, электродвигатели, ракеты. Или в начале эпохи воздухоплавания… сплошные воздушные шары… — он говорил отрывисто, как бы отыскивая нужные слова. — Так что же? Выходит, что здесь то же самое? Выходит, что общая масса, будем так называть для простоты, человечества превысила тот предел, при котором старая форма его организации уже не могла функционировать, а новую форму так и не нашла. То есть, она осталась на уровне развития «парового двигателя» и не «изобрела» двигатель внутреннего сгорания.

— Да, форма, как учит диалектика, должна соответствовать содержанию. Развитие содержания, конечно, опережает развитие формы, но потом все должно приходить в соответствие. Вначале автомобиль копировал форму пролетки. Но попробуйте поставить на такую пролетку мощный двигатель ЗИЛа и пустить его на полные обороты. Что будет с пролеткой?

— Она разлетится на части! — он вытащил пачку «Явы», я заметил, что он курил только эти сигареты, и снова зажег спичку. Пламя ее показалось ярким в густой темноте ночи. Мне захотелось тоже закурить и я взял у него одну.

— У вас еще много осталось?

— Да, пачек сто. Я их прихватил в Бресте.

— Я, к сожалению, не позаботился. Впрочем, здесь рядом, в Пригорске табачная фабрика. Если она не сгорела, то мы можем пополнить свой запас. Нам это будет просто сделать.

— Ну что, будем спать? — спросил я, кончив курить.

Он размахнулся и далеко бросил окурок. Тот описал дугу и, ударившись о шпалы, рассыпался яркими искрами.

— Пошли, пожалуй!