"Во имя отца" - читать интересную книгу автора (Квиннел А. Дж.)

Глава 4

Кардинал Анджело Менини протянул руку монахине, которая, преклонив колено, поцеловала ее. Менини сделал глазами знак секретарю, и тот исчез. Когда монахиня поднялась, кардинал вежливо указал на кресло перед рабочим столом. Прошуршав своими одеждами, кардинал обошел стол и сел в кресло с высокой спинкой. Несколько мгновений он внимательно изучал лицо женщины. Тишина нарушалась только тиканьем настольных часов. Монахиня сидела выпрямившись, сложив руки на коленях. Ее одежда была девственно белой и накрахмаленной. Крест на груди был начищен до блеска и отражал свет люстр. Голова высоко поднята, но глаза смиренно опущены.

— Сестра Анна, посмотри на меня.

Она подняла взгляд на него. Кардинал хотел увидеть глаза монахини, ведь это очень важно при оценке личности. Менини заверили в том, что это была неординарная женщина, но он сам хотел в этом убедиться. Прошла неделя, как он послал этот запрос наиболее доверенным представителям своего департамента в Европе. Монахиня должна была отвечать строго определенным требованиям: возраст от двадцати восьми до тридцати пяти лет, достаточно привлекательная и физически крепкая, свободно говорящая по-чешски, по-польски и по-русски. Она также должна быть дисциплинированной и преданной своему делу. Несколько предложений были сразу же отклонены, но это наконец заинтересовало кардинала. Оно пришло от епископа Северина из Сегеда в Венгрии, а мнению этого человека кардинал всегда доверял. Епископ писал, что сестра Анна отвечает требованиям кардинала по всем параметрам за исключением одного: ей было всего двадцать пять лет. Но Северин был уверен, что в остальных отношениях она вполне может компенсировать этот недостаток. Действительно, Менини увидел в ее лице силу. Она была очень симпатичной. Кардинал подумал, что в ее жилах течет азиатская кровь, потому что у нее были довольно широкие скулы, чуть суженные глаза и кожа оливкового цвета. Высокому лбу соответствовал большой рот с полными губами и крепкий подбородок. Менини посмотрел на ее руки. Пальцы были длинные и тонкие; кардинал подумал, что фигура у женщины такая же. Похоже, ее не очень волновало то, что ее так придирчиво разглядывали. Она смотрела на него покорно и спокойно. Он стал расспрашивать о ее жизни и узнал, что она сирота и что вырастили ее монахини из Замосе. Большое влияние на нее оказала игуменья, так что Анна уже с детства мечтала служить Господу. Смышленость девочки была замечена, и ее послали учиться в католическую школу в Австрию. Там она развила свои лингвистические способности, выучив русский, английский, итальянский, немецкий, чешский и венгерский. Польский был ее родным языком. Она открыла в себе призвание к педагогике и была послана работать в церковную школу в Венгрию. Там ей очень нравилось, к тому же она сама продолжала учиться, проявив интерес к восточным языкам. Она мечтала поехать работать в Японию после того, как овладеет в достаточной мере языком этой страны.

Через несколько минут кардинал был убежден в правоте епископа Северина, остановившего свой выбор на сестре Анне. Менини сделал небольшую паузу и мягко сказал:

— Сестра Анна, ты была выбрана для выполнения очень важной для нашей церкви миссии. В конечном счете это важно и для благополучия нашего папы. Жизнь преданной служительницы религии уже подготовила тебя в какой-то мере для выполнения этого задания, но не во всем. Тебе понадобится специальная подготовка. А перед тем как углубиться в детали предстоящей миссии, я должен тебе кое-что показать.

Он чуть наклонился влево, подвинул к себе лежавшую на столе кожаную папку и, открыв ее, посмотрел на находившийся в ней единственный лист плотной бумаги, исписанный твердым почерком.

— Ты читаешь по-латыни, дитя мое?

— Да, Ваше Высокопреосвященство.

Менини повернул папку к монахине, и та наклонилась вперед. Ее глаза расширились, когда под текстом она увидела красный восковой отпечаток личной печати папы. Она перевела взгляд на первую строчку, и ее губы беззвучно прошептали: «Нашей любимой сестре Анне». Она прочитала документ про себя, а когда дошла до подписи, ее губы инстинктивно вполголоса произнесли: «Иоанн Павел II». Сестра Анна перекрестилась и подняла взгляд на кардинала. Ее глаза блестели.

— Ты когда-нибудь раньше видела такие письма, сестра Анна?

— Нет, Ваше Высокопреосвященство.

— Но ты понимаешь, что оно означает?

— Я думаю, да, Ваше Высокопреосвященство.

Кардинал потянулся и вновь придвинул папку к себе, сказав как бы в раздумье:

— Да, немногим удается увидеть послание такого рода.

Он убрал папку и сказал:

— Теперь ты можешь смело выполнять порученную тебе миссию, так как папа этим письмом снял с тебя все обеты на период ее осуществления. Разумеется, в душе ты всегда останешься монахиней. А теперь я хотел бы посвятить тебя в некоторые детали этого дела, дитя мое. Конечно, ты можешь отказаться после всего, что услышишь, это твое право.

Она еще раз посмотрела на папку и произнесла хрипловатым голосом:

— Я не могу противиться воле нашего папы.

Кардинал согласно кивнул:

— Отлично. Я думаю, не надо даже специально упоминать о том, что все, что я скажу, святая тайна. Ты понимаешь это, дитя мое? Святая тайна, которая никогда никому не должна быть открыта.

Он дождался, пока монахиня покорно кивнула, и продолжал:

— Сестра Анна, твоей задачей будет совершить путешествие и несколько недель пожить с одним человеком... в качестве его жены.

Он вовремя заметил недоумение в ее глазах и поднял руку, чтобы предупредить неизбежный вопрос, ответ на который был у него уже давно готов:

— Нет, сестра Анна. Ты не обязана действительно выходить за него замуж, хотя, конечно, тебе придется делить с ним приют и на публике относиться к нему с неподдельной любовью и уважением.

Он заметил, что последние слова несколько успокоили ее.

— Я также должен заранее предупредить тебя, дитя мое, что это не очень хороший человек. Если говорить совершенно откровенно, он в некоторых отношениях является очень плохим человеком. Он — атеист и в недалеком прошлом яростный враг церкви. Конечно, сейчас он изменился. Но, оставаясь атеистом, будет выполнять задание, направленное против врагов церкви и во благо нашего любимого папы.

Менини на минуту прервался, вытерев тонкие губы белым платком, затем, вздохнув, продолжил:

— Я также должен поставить тебя в известность, что при осуществлении этого задания ты должна будешь проехать через всю Восточную Европу и достичь Москвы. Конечно, это будет опасно. Твоя миссия закончится в Москве, откуда ты вернешься к нам и к нашей вечной благодарности. Ну, что, согласна ли ты, сестра Анна, взяться за выполнение этого поручения? Она ответила не раздумывая:

— Да, Ваше Высокопреосвященство... Но что конкретно мне предстоит сделать?

— Ничего кроме того, что я уже сказал. Естественно, ты должна будешь помогать этому человеку. Ты будешь путешествовать с ним, и власти стран, через которые вы проедете, должны думать, что вы — семейная пара. У вас будут соответствующие документы, подтверждающие это. Ты, дитя мое, участвуешь в этой миссии только для того, чтобы она выглядела вполне безобидной.

— А она не безобидна?

Кардинал ответил с ноткой недовольства в голосе:

— Все, что ты должна знать, сестра Анна, это то, что твоя миссия — служить на благо церкви. Ты ведь, наверное, понимаешь, что нам приходится действовать в странах соцлагеря с большими предосторожностями.

Он внимательно проследил за тем, как она смиренно кивнула, открыл ящик стола, вынул конверт и протянул его сестре Анне.

— Завтра в восемь утра ты должна будешь прийти в дом «Руссико» на улице Карлино Каттанео. Там ты встретишься с отцом ван Бурхом и, начиная с этой встречи, поступаешь в полное его распоряжение.

Менини посмотрел на часы и поднялся. Сестра Анна тоже встала. Кардинал обошел вокруг стола, взял ее за руку и мягко сказал:

— Конечно, тебе будет тяжело, дитя мое, но ведь я уже сказал, что в душе ты всегда останешься священнослужительницей.

Она прошептала:

— Я всегда буду об этом помнить. А теперь благословите меня.

Менини благословил Анну, и она поцеловала его руку. Кардинал проводил ее к двери и, улыбаясь, сказал:

— Да, и еще! На время выполнения задания тебе надо будет вернуться к своему светскому имени. По-моему, Аня, да?

— Да, Ваше Высокопреосвященство. Аня Крол.

Он легко похлопал ее по плечу:

— Аня? Красивое имя.

Менини не успел еще закрыть дверь, как зазвонил телефон. Устало вздохнув, он подошел к столу и поднял трубку. Секретарь беспокоил его, чтобы известить о приходе «мучеников». Кардинал опять вздохнул, сказав секретарю, чтобы посетители подождали несколько минут. Он уселся в кресло и попытался собраться с мыслями. Его избрали главой этого большого ордена, насчитывающего сотни тысяч членов, полгода назад, и с тех пор у него появилось огромное количество работы и проблем. В течение всего этого времени он регулярно принимал делегации так называемых «мучеников». Это были священники со всего мира, которые каким-то образом пострадали за время своей миссионерской деятельности. Некоторые долгое время сидели в тюрьмах, другие подвергались всяческим физическим страданиям. Были люди, которые провели всю свою жизнь в отшельничестве. Так уж было принято, чтобы время от времени таких людей принимал сам кардинал, выражая им свою признательность и благословляя на дальнейшие благие дела. В этот раз приехали священники, работавшие в странах соцлагеря. Менини всегда заботился о том, чтобы они проникались его речами. Ведь он должен быть для них человеком, которому можно довериться как отцу или матери. Этой делегации предстоит визит к самому папе, но сначала с ними должен поговорить Менини. Кардиналу не нравилось повторяться на подобных встречах, так что он все время пытался найти новые слова, которые запали бы в сердца людей. А это было непросто. Его взгляд упал на папку, лежащую на столе. Он опять просмотрел бумагу. Подпись и печать ни в малейшей степени не отличались от настоящих. Ван Бурх все сделал просто гениально. Эта мысль сменилась другой. Не явится ли великим грехом, совершенным им, кардиналом Анджело Менини, это письмо и все, что стояло за ним? Может, это испытание истинности его веры?

Обеспокоенный, Менини открыл ящик стола и положил туда папку. Он закрыл замок и спрятал ключ в потайной карман, как бы надеясь запереть и свои мысли. Кардинал еще раз попытался сосредоточиться на предстоящей встрече и неожиданно подумал, что скорее он сам, а не его гости нуждаются в воодушевляющей речи.

В кабинет вошли семь пожилых священников. Самому молодому было за шестьдесят, старшему больше восьмидесяти. Менини каждого приветствовал по имени, пока они один за другим целовали его руку. Самый старший, отец Самостан из Югославии, попытался преклонить колено. Менини очень вежливо поднял его и усадил в кресло. Остальные разместились на двух диванчиках. Им уже раздали напитки в приемной. Встреча не должна была продолжаться дольше десяти — пятнадцати минут. Кардинал всех внимательно рассматривал. Семь самых отважных бойцов его ордена. Они совсем не походили на воинов. Семь почтенных, одетых в черное стариков. Вот Ботян из Венгрии: сорок лет его преследовали — сорок лет одинокой жизни. Лысый, с изъеденным оспой лицом и глубоко запавшими глазами. Но в этих глазах светилась огромная преданность вере, честность и решимость. Рядом с Ботяном сидел Клаштор из Польши, проведший восемнадцать лет в ГУЛАГе. Беконный Священник каким-то образом вытащил его пять лет назад. Он отказался от обеспеченной старости на Западе, пожелав остаться в родной стране, и продолжал служить церкви, что далеко не безопасно. Менини знал почти все об этих людях. Его внимание привлекла костлявая фигура отца Яна Панровского, младшего из всей группы, хотя, по правде говоря, он не казался младшим. Все его тело было изуродовано, волосы были абсолютно седыми, а на правой щеке виднелись четыре глубоких шрама. Менини никогда раньше с ним не встречался, но он знал, что из всех присутствующих он настрадался больше других. Он был поляком, и в 1941 году немцы посадили его в концлагерь за помощь Сопротивлению. Он бежал оттуда на восток, но русские не поверили членам его группы и расстреляли почти всех. Панровский чудом спасся. Русские отправили его в Россию, где он в течение семи лет гнул на них спину. Но даже в таком положении он помогал товарищам по несчастью состраданием и утешением. После смерти Сталина его выпустили, и орден доставил его в Рим. Но он опять отказался променять свое жалкое существование на комфорт и безопасность, уехав в 1958 году в Чехословакию в качестве тайного священника. Там его арестовали, и восемнадцать лет он провел в тюрьме в городе Кладно. В тюрьме он подвергался истязаниям. Его выпустили в 1980 году. Проведя полгода в больнице в Риме и еще шесть месяцев в монастыре близ летней резиденции папы замка Гандольфо, он попросил, чтобы его отпустили к матери и тете в Ольштын. Его неохотно отпустили, направив в духовную семинарию. Через Ольштын проходила одна из линий связи ван Бурха, так что отец Панровский оказывал голландцу помощь.

Сейчас он сидел, кожа да кости, и его глаза буквально излучали все пережитые страдания.

Менини посмотрел на всех и начал было что-то говорить, но тут его голос сорвался: все заранее заготовленные фразы мгновенно рассыпались в прах. Кардинал не опустил голову. Он просто сидел выпрямившись, и слезы медленно стекали по его щекам. Слезы всегда красноречивее слов. Его гости знали, что Менини — весьма сдержанный человек. Они увидели его слезы и, заметив сострадание в его глазах, тоже разрыдались вместе с ним. Все, кроме отца Панровского, который не мог плакать, так как все его слезы давно уже иссякли, но физическая боль, которую ему пришлось пережить, снова и снова возвращалась к нему. Менини понемногу успокоился. Отец Ботян протянул носовой платок, который кардинал с благодарностью принял. Он вытер глаза и хотел вернуть платок, но старый священник с улыбкой покачал головой. Менини сунул его в карман и благодарно кивнул отцу Ботяну. Затем он наконец сказал то, что собирался сказать:

— Я преклоняюсь перед вашими страданиями и вашей преданностью.

Теперь слова сами слетали с его губ, и он уверенно говорил об их вкладе в дело церкви. Под конец они вместе помолились и кардинал благословил их всех. Священники направились к двери, а Менини чувствовал, что они получили то, ради чего так далеко ехали. Менини подумал, что он тоже зарядился необходимой ему сейчас энергией и любовью. Он с болью в сердце наблюдал, как отец Панровский заковылял по толстому ковру к двери, и тут его осенило, что он может кое-что подарить этому несчастному человеку, да и самому себе. Он тихо остановил Панровского и попросил немного задержаться. Когда закрылась дверь, он подвел священника к высокому удобному креслу, мягко усадил его и сказал:

— Я был бы вам очень благодарен, если бы вы выслушали мою исповедь.

Священник, казалось, не понял кардинала. Он поднял голову и спросил с изумлением:

— Исповедь?!

— Да, отец мой, исповедь.

Панровский был поражен. Он, конечно, слышал, что иногда такое случалось. Даже сам папа иногда просил об этом некоторых священников. Он замялся:

— Но, Ваше Высокопреосвященство... я... я... не достоин этого.

— Отец мой, я не вижу более достойного человека во всей церкви, который мог бы мне помочь. Пожалуйста, отец мой.

Отец Панровский хриплым шепотом спросил:

— Что бы вы хотели сказать?

Кардинал заговорил негромким, но резким голосом:

— Отец мой, простите меня, ибо я согрешил. Я позволил своему желанию и намерению возобладать над моими обязанностями. Иногда я не замечаю людей, которые испытывали страдания и которые могут мне помочь.

Священник немного успокоился. Это всего лишь неизбежные угрызения совести могущественной личности. Разговор продолжал течь в том же русле, прошла минута или чуть больше. Но тут Менини задышал учащенно, он опустил голову и заговорил шепотом. Он говорил о страшном грехе. Он задавался вопросом, совершил ли он его во имя Господа или под влиянием гордыни. Это был глас страждущей души, взывающей к человеку, прошедшему через нечеловеческие испытания. Наступила тишина, прерываемая только тиканьем часов. Это уже было слишком для отца Панровского, но ведь он слушал исповедь и должен был дать какой-то ответ; он должен был успокоить и понять. Менини ждал его слов.

— Сын мой, да, сын мой, недостойно поступать плохо, когда ты осознаешь это. Но также неверно не делать ничего против зла. Мы грешим, потому что мы — люди, а Бог нас понимает... и ты будешь прощен.

Панровский почувствовал, как ослабли руки, сжимавшие его запястья. Кардинал медленно поднял голову и перекрестился. Затем он поцеловал свой золотой нагрудный крест. Они оба встали, и Менини проводил священника до двери. Отец Панровский тихо склонил голову, поцеловав руку кардинала. Затем, с трудом разогнув спину, посмотрел Менини в глаза. У него был понимающий взгляд.

— Я буду молиться за вас, Ваше Высокопреосвященство.

— Спасибо, отец мой. Желаю вам удачной дороги. Господь с вами!

Когда закрылась дверь, Менини нащупал у себя в потайном кармане ключ от стола. Теперь пришло чувство покоя он был в безопасности.