Сэм Льювеллин Кровавый удар

Глава 1

Я стоял на палубе на своем обычном месте, зацепившись локтем за бакштаг, и мне приходилось напрягать все мускулы, чтобы не терять равновесия. Старый парусник летел по бушующим волнам с отчаянной скоростью, то взмывая ввысь, то проваливаясь в бездну. С моего места можно было поглядывать через плечо рулевого на зеленый светящийся компас. Стрелка указывала на зюйд-зюйд-вест.

Черные как смоль волосы рулевого Дина были собраны на затылке в хвост, в правом ухе поблескивала серебряная серьга. Дин столько раз ходил в плавание, что считал для себя необязательным все тщательно проверять, я же так и не смог за всю жизнь расстаться с этой привычкой.

И сейчас мой взгляд то и дело придирчиво обшаривал пятьдесят пять футов мокрой палубы из тикового дерева, проверял бушприт и три фока, развевающихся над ним, поднимался вверх, обследуя семьдесят пять футов мачты, спускался вниз по гроту, вантам и ходовому концу, чтобы упереться наконец в люк. Серые волны устья Темзы упорно старались разнести в щепки наш старый парусник.

Сквозь рев ветра и удары волн о борт было еле слышно, как стучат насосы в деревянном брюхе парусника. Непогода преследовала нас с тех пор, как quot;Лисицаquot; покинула гавань Эймейден[1]. Деревянный корпус трещал, но оснастка держалась, и насосы работали. Только я уже еле держался, вымотанный непрестанной головной болью и бессонницей.

Вдали сквозь грязно-серую мглу начали прорезываться огни бакенов мыса Лонгсэнд. Рулевой Дин должен выйти победителем, как бы ни швыряли нашу quot;Лисицуquot; злые порывы ветра. Мы шли к спасительной песчаной отмели, и она была уже близко. Мы хорошо знали, где находимся. Все-таки утешение.

Но и ночь приближалась.

Ветер налетал с той стороны, где тяжелые тучи нависли над побережьем Эссекса. Темза дотащила до моря свои воды вместе с лондонскими нечистотами. Ветер срывал с гребней волн подозрительно желтую пену. Но, кажется, он стал ослабевать. Еще одно утешение.

Команда quot;Лисицыquot; состояла из восьми подростков, отправленных в плавание инспекцией по делам несовершеннолетних, чтобы quot;прочистить им мозгиquot;. Вряд ли я способен наводить чистоту в чьих-нибудь мозгах, но многочасовая quot;пляска смертиquot; на старом паруснике сделала наш экипаж единым целым — меня, моего матроса Пита и эту компанию семнадцатилетних. Теперь до конца маршрута рукой подать, и я могу расслабиться.

Но только не слишком!

Мой взгляд опять перемещался с грязного грота на мачту и на ванты. На quot;Лисицеquot; ванты сделаны из стальных тросов. Кто бы мог подумать, что один из тросов лопнет в самый неподходящий момент! Но именно так и случилось, когда мы уже отошли на шестьдесят миль от Эймейдена. Настоящая катастрофа! Мачта могла полететь ко всем чертям. Но мой экипаж не струсил, и мы в конце концов изловчились заменить лопнувший нижний вант куском якорной цепи.

А главное — нам не понадобилось возвращаться на ремонт обратно в Эймейден. Мы продолжали свой путь в Чатем. Там соберется множество парусников, что должно было напоминать живописное морское зрелище времен деревянного флота. Экипажи состояли из таких же подростков, как мои. Семь стран договорились отправить в совместное плавание своих деток, нуждающихся в перевоспитании. quot;Лисицуquot; там сегодня ждали, и нам не хотелось, чтобы парусная флотилия вышла в море без нас.

Всего две недели назад, когда quot;Лисицаquot; вышла в плавание, покинув порт Сен-Кэтрин, мой экипаж состоял из бледнолицых и трусоватых подростков с бегающими глазами. Теперь их физиономии обветрились, покрылись загаром, а глаза приучились смотреть прямо и сосредоточенно, стараясь ничего не упустить.

quot;Лисицаquot; так и врезалась носом в песок. На палубу обрушился грязный поток, и я почувствовал, как холодная струя потекла мне за ворот водонепроницаемого костюма. Рядом ругался и отплевывался Дин. Моталась серьга у него в правом ухе, и мотался хвост на затылке.

Я засмеялся. Слава Богу, все кончилось хорошо. Я смеялся громко, от души.

quot;Лисицаquot;, пропахав песок и разметав желтую пену, села на одну из отмелей Блэк-Дина. Я спустился в кубрик, чтобы отметить на морской карте это историческое место. Когда я поднялся наверх, уже моросил мелкий, нудный дождь.

...Несколько часов спустя quot;Лисицаquot; скользила в кромешной тьме мимо причалов узкой горловины Темзы, и моя команда приветствовала радостными криками череду красных буев, обозначающих фарватер реки Медуэй. Я стоял у руля, пропуская мимо ушей воркотню моего матроса Пита. Меня больше интересовало настроение экипажа. Ребята весело обсуждали приключения минувших суток. На торжества мы опоздали, но завтра будет тоже интересный день. Мне казалось, что голоса ребят звучат как-то по-другому, чем две недели назад. Тогда они были хриплыми от курения, теперь мой экипаж орал просоленными глотками. Мы прошли мимо паромной станции Олау, и моим ориентиром стал красный сигнальный огонь на башне электростанции. Было время прилива, вода поднималась. Дождь прекратился. О том, что мы входим в Медуэй, можно было узнать и по запаху. Мерзкая речонка, несущая в своих водах всяческие отбросы. Дно у нее — сплошной ил, потому ночью quot;Лисицаquot; скользила по реке, как по ледяному черному катку.

— Малость осталось, — пробормотал у меня за спиной знакомый голос.

Я обернулся и увидел Дина, но не мог сразу разглядеть, что у него в руке. Кажется, бутылка. Да, бутылка из-под рома, в которой еще что-то осталось. Дин был старше остальных — ему уже сравнялось двадцать, и он был лондонец, что тоже давало свои преимущества в компании юнцов, не ладивших с законом.

На quot;Лисицеquot; действовал сухой закон, и по правилам я должен был строго отчитать Дина. Но мы приближались к городу, и там таких, как он, ожидали опасности в тысячу раз большие, чем самый свирепый шторм. Поэтому я просто отобрал у Дина бутылку, вылил остатки рома и вернул ему пустую посудину.

Дин размахнулся, и бутылка полетела за борт в воду. Экипаж, наблюдавший всю эту сцену, развеселился. Я не стал читать им лекцию о бережном отношении к окружающей среде. Река Медэй для этого не самое подходящее место. Подумаешь, еще одна бутылка в придачу ко всему человеческому мусору, устремляющемуся отсюда в море!

Я сказал:

— И чтобы больше никаких бутылок!

— Есть, босс! — ответила одна из девиц.

Вокруг одобрительно захихикали. Мне вовсе не нравилось их веселое настроение. Две недели назад ответом на мое строгое замечание была гробовая тишина.

Экипаж опять разбрелся по палубе. Кто-то выругался, споткнувшись о якорную цепь. Я все больше понимал, что мне нужна передышка.

Чатем встретил нас вереницей грязно-красных огней. В ночном небе виднелись гигантские, похожие на паутину рангоуты парусной флотилии. Я знал, что в Чатем уже пришли русские парусники quot;Крузенштернquot; и quot;Союзquot;, а также финские и шведские, французские и испанские корабли. Должен быть даже один китайский. Завтра я увижу всех этих непутевых подростков, отправленных в море на перевоспитание.

Мои ладони воспринимали дружественные токи, идущие от руля quot;Лисицыquot;. Руль, отполированный за годы собственными руками, — это все равно как близкий друг. Я чувствовал себя уверенно в хорошо знакомом мне Чатеме, где ночную тишину нарушал только шум редких автомобилей и какой-то странный гул. Я не сразу понял, что это песни, доносящиеся из кают парусников. Какие песни могут петь дети, не видевшие в своей жизни ничего хорошего, фактически выброшенные из общества?

— Смотрите, наши! — сказал Дин. Он очень обрадовался, что увидел quot;Вильмуquot; раньше, чем я.

quot;Молодежная компанияquot; зафрахтовала на этот сезон два парусника: мою quot;Лисицуquot; и quot;Вильмуquot;.

— Лучше поздно, чем никогда! — приветствовали нас с борта шхуны, привязанной к огромному бую. Слабый желтый свет освещал ее прямоугольные паруса. Я подвел quot;Лисицуquot; к причалу так, чтобы наш парусник встал параллельно quot;Вильмеquot; и в пятидесяти ярдах от нее. Паруса захлопали и обвисли. Теперь все. Мы на месте.

Я никогда не стремился изображать из себя морского волка, отдающего приказы командирским голосом. Я просто крикнул моим питомцам:

— Пошел!

Я бессчетное число раз проделывал все это. Сейчас загремит цепь, начнет разматываться с железным лязганьем, заскрипят семидесятилетние шпангоуты quot;Лисицыquot;, и где-то там, в глубине, якорь плюхнется в черный ил.

Но неожиданно для меня на quot;Лисицеquot; начало твориться что-то непонятное. После моего quot;пошелquot; вместо грохота цепи раздался какой-то тупой удар или скорее шлепок. И только потом зазвенела цепь и якорь плюхнулся в воду, подняв брызги.

— Что там было? — спросил я.

— А было ли что? — ответил Дин вопросом на вопрос.

— Кто на вахте?

— Мэри. — В ответе Дина послышалась неуверенная нотка.

— Пришли ее ко мне.

Прилив закончился, вода уходила медленно и плавно. От якорной цепи поднимались пузырьки. И что-то скреблось там, внизу, о борт quot;Лисицыquot;.

— Это лодка, — сказала подошедшая Мэри.

Она не очень твердо стояла на ногах, и от нее разило ромом.

— У тебя еще сколько в запасе бутылок? — спросил я.

— А-а... пустые... — Мэри махнула рукой. Говорила она медленно, как бы с трудом находя слова.

quot;Спокойно, — сказал я себе, — ни в коем случае не кричать, не требовать покаяний и обещанийquot;.

Я знал от моих подопечных, что шесть месяцев назад Мэри признавала только героин. Так что и ром для нее — большой прогресс. И вообще глупо поднимать сейчас лишний шум. Я сам заверил quot;Молодежную компаниюquot;, что quot;Лисицаquot; — прекрасное место для перевоспитания сбившихся с пути детей. Я заверил компанию, что все будет в порядке.

— Ну, и откуда же она взялась, эта лодка? — спросил я Мэри.

Дин уже держал наготове багор.

— Не знаю, — с запинкой пробормотала Мэри. Ей пришлось ухватиться за трос, чтобы не упасть. Даже в темноте были видны синяки у нее под глазами.

— Куда же ты смотрела? — допытывался я. — А если бы мы опрокинули эту лодку?

— Она дрейфовала, — голос Мэри звучал все более невнятно, — а потом стала тонуть...

Но пора было прекращать педагогический разговор. quot;Лисицуquot; относило отливом в сторону от quot;Вильмыquot;, якорная цепь натянулась до предела, шеренга береговых огней отдалилась. Я понял, что якорь уже не держит.

— Билл, не зевай! — Это был голос Пита.

Я и сам понимал, что мы попали в дурацкую ситуацию. Только что стояли с обвисшими парусами на своем месте у причала. Теперь наши паруса хлопают и раздуваются от ветра. Сзади из-за кормы на нас надвигаются какие-то незнакомые огни. И вахтенные всей флотилии сейчас с интересом наблюдают за тем, что проделывает наша quot;Лисицаquot;. Завтра насмешки нам гарантированы.

Мы выплывем против течения. Это уже с нами бывало, подумал я, но придется попыхтеть.

Мои ладони стали скользкими от пота. Я наклонился и повернул выключатель сигнального фонаря. Потом нажал на кнопку стартера. Двигатель взвизгнул и затих. Я снова и снова давил на кнопку. Двигатель не заводился.

— Полетели сцепления? — спросил Дин.

Я молча покачал головой. У двигателя старушки яхты не было коробки передач, винт был напрямую соединен с мотором. Мне приходилось слышать взвизги двигателя и раньше. В последний раз это было, когда я огибал рачью клешню мыса Сен-Мало.

— Винт вышел из строя, — спокойно пояснил я Дину. — Ставьте паруса.

Я понимал, что они устали, но ничего не поделаешь, им придется снова поработать. Я повернул руль, и темный палец бушприта указал на белеющий в ночи длинный корпус quot;Вильмыquot;. Иного выхода у меня не было. Будь что будет. Только бы руль меня не подвел. А я чувствовал, что он перестает меня слушаться — что-то ему мешало там, под водой. Я уже был весь мокрый от пота, от холодного, отвратительного пота. У меня на борту дети. Я за них отвечаю!

Я плавал на quot;Лисицеquot; с юности и отлично знал все ее достоинства и все слабые места. Я любил свой большой и старый парусник, которому уже исполнилось три четверти века. Но сейчас мне не оставалось ничего другого, как врезаться в quot;Вильмуquot;, стараясь ее не расколотить — и quot;Лисицуquot; тоже. Ветер умер. Ни ветра, ни руля. Маневрировать невозможно. Во рту у меня пересохло. В старые времена на кораблях в такие минуты моряки возносили молитвы. Мой экипаж продолжал веселиться. Кто-то предложил всем вылезти и подтолкнуть. Идиотская острота!

Стоявший рядом со мной Пит излучал спокойствие. Я сказал ему:

— Хорошо бы не промазать — угодить точно в quot;Вильмуquot;.

— И чтобы она устояла, — добавил Пит.

— Она привязана к бую, — сказал я.

— Будем надеяться, что крепко, — заметил Пит.

Рядом послышалось восторженное восклицание Дина:

— Ух ты! Шлюпка по правому борту! Поглядите, какая красивая!

Нам с Питом было не до шлюпки. Впереди неподвижно стояла quot;Вильмаquot;. Зажав руль между колен, я тянул за грот, пытаясь править против ветра. Бушприт quot;Лисицыquot; я старался держать нацеленным между мачтами quot;Вильмыquot;. Теперь мы уже совсем близко.

— Спустить паруса! — крикнул я.

Они выполнили свою работу беспрекословно. За две недели на quot;Лисицеquot; все-таки создалась обстановка взаимопонимания, как выражаются дипломаты.

— А теперь держитесь! — предупредил я.

quot;Лисицаquot; вплотную приблизилась к quot;Вильмеquot;. Наш кранец коснулся ее борта, и в этот момент девушка с палубы quot;Вильмыquot; ловко перебросила нам трос. Я посоветовал своему экипажу, чтобы они покрепче привязались по борту и по носу.

В общем-то мы легко отделались. Оба парусника не пострадали и могут завтра отправляться в плавание.

Со стороны можно было подумать, что я спятил, занявшись на палубе гимнастическими упражнениями. На самом деле у меня судорогой свело ноги.

Команда quot;Лисицыquot; убирала паруса. На палубе quot;Вильмыquot; появились двое взрослых. Высокий, широкоплечий, чисто выбритый мужчина в поношенном костюме яхт-клуба quot;Гернсиquot; и маленький — в сером костюме и черных ботинках.

— Что случилось? — спросил высокий.

Я рассказал.

— О Боже! — произнес он сочувственно.

Цена его сочувствия была мне известна. Отто Кэмпбелл долго служил в САС[2]. Мало кто мог сравниться с капитаном quot;Вильмыquot; в упрямстве и хитрости.

— Все в порядке. Не волнуйся. Мы привязаны к бую, — сообщил он мне, внимательно разглядывая мою команду, словно у него были причины сомневаться, все ли целы. После совместной стоянки в Амстердаме он наверняка помнил в лицо многих моих ребят, если не всех. Позади меня кто-то громко икнул. Он ухмыльнулся и бросил:

— Привет, Мэри!

— Привет.

Лучше бы она не открывала рта. Запах рома поплыл с quot;Лисицыquot; на quot;Вильмуquot;. Отто покрутил носом:

— Хорошо погуляли?

— Нормально, — пробормотала Мэри.

Человек в черных ботинках не проявил к нам никакого интереса.

— Мы с Биллом старые друзья, — сказал ему Отто. — А это, Билл, инспектор Робертсон из полицейского отделения Медуэя. Не удивляйся. Дело в том, что у нас на борту министр.

— Министр?

Мэри позади меня громко икала.

— Невилл Глейзбрук нанес нам официальный визит. — В его голосе слышалась ирония. quot;Молодежная компанияquot; целиком и полностью зависела от Невилла Глейзбрука, а главное — от его финансовой поддержки. Но, в конце концов, что мне за дело до его денег?! Я просто управляю кораблем и не собираюсь ни перед кем лебезить.

— Твой брат тоже был здесь. Думал дождаться, но ему пришлось уехать — срочные дела, — продолжал Отто.

Невилл Глейзбрук был министром транспорта, а до этого — министром обороны. Возможно, тогда у него появились нежные чувства к морскому флоту. Но больше всего ему нравились дорогие яхты. Дочь Невилла Глейзбрука была замужем за моим братом Кристофером, к которому я не питал никаких братских чувств. Хорошо, что он уехал, не дождавшись меня. Я старался встречаться с Кристофером как можно реже еще и потому, что он был совладельцем quot;Лисицыquot;.

Я спросил Отто:

— Завтра выходим? Никаких перемен? — Мне хотелось поскорее закончить разговор.

Отто кивнул.

— Спокойной ночи, Отто, — сказал я.

И в этот самый момент Мэри согнулась пополам, отвратительно хрюкнула, и ее вывернуло прямо на палубу. Только этого нам не хватало — облеванной палубы и омерзительного запаха, как на задворках самой грязной пивной!

Отто сделал вид, что ничего не заметил, повернулся и ушел.

Полицейский остался наверху и равнодушно глядел на все это безобразие.

Двое из команды унесли Мэри в каюту. Палубу окатили водой. Команда продолжала уборку, искоса поглядывая на меня. Они знали, как я люблю quot;Лисицуquot;. Что это для меня не просто старый парусник — это моя единственная любовь и смысл моего существования.

Укладывая трос в бухту[3], я перебирал в памяти весь наш сегодняшний путь. Давно я не чувствовал себя так отвратительно. Если один из членов вверенного вам экипажа извергает из себя пинту рома чуть ли не в ботинки полицейского, который охраняет министра, у капитана есть причины для беспокойства, даже если он состоит в родстве с этим министром.

Наконец мы закончили уборку и подготовку к завтрашнему плаванию. Ребята разбрелись по каютам. Я тоже отправился к себе.

Мое обиталище состояло из двух кают на корме. Одна из них — кают-компания, обитая французскими панелями, где стоял приспособленный к качке стол; в другой имелась большая односпальная койка, установленная первым владельцем quot;Лисицыquot;. Он купил парусник в 1922 году на деньги, которые сколотил после битвы на Сомме, снабжая Британскую армию маргарином.

Я шел к себе мимо кают, в которых располагался экипаж. Девушки — в ближней от меня каюте, юноши — в дальней. Они все так вымотались, что уснут без разговоров.

Мой матрос Пит уже залег на свою верхнюю полку. Он родился и вырос в Пултни. Ужасный брюзга и потрясающий мастер. Я не встречал другого такого знатока английских деревянных кораблей. Пит любил quot;Лисицуquot; больше, чем свою жену. Во всяком случае, мне так казалось. Внутренности старого, изготовленного из дуба парусника были не раз перебраны его руками буквально по косточкам. Я вошел в свою каюту и лег не раздеваясь прямо на покрывало. Неужели опять меня ждет бессонница? Или муторный сон, в котором я увижу сызнова все перипетии минувшего дня. С этими мыслями я и заснул как убитый.

...Красное солнце поднималось над мачтами и освещало гранитные пристани Чатема. В порту теснились большие корабли, фрегаты и бригантины. Мелочь вроде нашей размещалась привольно на речной глади.

Я выпил чашку кофе, отнес другую вахтенному и прошелся по палубе, засунув руки в карманы своего водонепроницаемого костюма.

Неподалеку от quot;Лисицыquot; опять сновала шлюпка с одного из парусников. На ее борту черной краской было выведено название корабля. Но что-то у меня случилось с глазами. Я никак не мог разобрать буквы. Наконец я сообразил, что название написано кириллицей, и прочел: quot;Союзquot;.

Ага, вот оно в чем дело! Мне говорили, что Мэри подружилась с каким-то парнем, плавающим на quot;Союзеquot;.

— Красивый кораблик! — изрек Пит.

Как всегда, он был в рубашке, джинсах и босиком, хотя утро выдалось холодное. Питу не привыкать к сырому дереву под ногами и ледяным штормовым ударам.

— Передай Мэри, что она может уйти после завтрака, — сказал я Питу.

Вскоре на палубе появилась сама Мэри. Что ж, у парня с quot;Союзаquot; неплохой вкус. Выспавшаяся и умытая, Мэри выглядела настоящей красавицей — тоненькая, стройная, с черными волосами и ирландскими голубыми глазами. Ее лицо две недели назад поражало мертвенной бледностью. Сейчас щеки Мэри порозовели. Если бы еще не синие круги под глазами...

Я сказал ей про шлюпку с quot;Союзаquot; и занялся своим делом.

У меня не было желания нырять в Медуэй. Для начала надо попытаться срезать дрянь, намотавшуюся на винт, острым кухонным ножом, привязанным к багру. Я взялся за эту операцию с серьезностью хирурга.

Трудно было придумать более бессмысленное занятие! Со злости я метнул свой багор, как гарпун, в щель между quot;Виксеномquot; и quot;Вильмойquot;. Несколько зевак с борта quot;Вильмыquot; весело наблюдали за мной. Один из них попытался сострить насчет ловли акул.

— Загарпунил? — спросил он меня с дурацким смешком.

Я с трудом извлек багор из воды. За что же он там зацепился? Я бросил багор на палубу и увидел на лезвии кухонного ножа волокна синего цвета.

— Кого загарпунил? Штаны? — продолжал упражняться в остроумии тощий белобрысый парень с quot;Вильмыquot;.

Комок подкатил у меня к горлу. Как бы я хотел, чтобы эти зеваки наконец заткнулись! Чтобы убрались ко всем чертям! Голова раскалывалась. Я пошел в каюту за лекарством. Главное — ни о чем сейчас не думать. Отключиться. Так я поступал всегда в мою бытность журналистом, пока не сделался капитаном парусника.

Я не хотел ни на кого переваливать эту грязную работу. Даже на Пита. Я заставил себя окунуться в ледяную вонючую воду и начал спускаться по веревочной лестнице.

Я знал корпус quot;Лисицыquot;, как свою каюту. Мне удалось довольно быстро нащупать ногой винт. На нем болтался мешок с чем-то твердым. Мешок был прижат к корпусу лопастью винта.

С quot;Лисицыquot; ко мне свешивались головы, среди них была и голова Пита. Я спокойно сказал:

— Прогони всех и отключи декомпрессоры.

Декомпрессоры уменьшали давление на цилиндры двигателя, позволяя винту свободно вращаться. Я слышал, как Пит что-то крикнул. Головы исчезли. Я толкнул ногой мешок. Лопасть винта сдвинулась, и мешок высвободился. Он скользнул по моей ноге и начал медленно всплывать. Я присмотрелся.

Это был не мешок, а скорее большая сумка цвета морской волны.

Над моей головой гудели взволнованные голоса. Кто-то сострил про мешок картошки, но оборвал фразу, не закончив, потому что эта штука вдруг перевернулась. Я разглядел ряд серебристых кнопок, пуговицы.

Вода пузырилась, предмет, похожий на сумку, поднимался. Я потянулся схватить его и замер, похолодев от ужаса. Потом мне говорили, что я жутко закричал.

Я увидел серо-белое лицо.

Лицо утопленника. Длинные бесцветные волосы прилипли к черепу. Глаза открыты — тусклые стеклянные глаза. Они смотрели на меня, на полоску неба, на корабельные снасти. Но эти глаза ничего не видели — они были мертвы.