"Кровавый удар" - читать интересную книгу автора (Льювеллин Сэм)

Глава 4

Пултни когда-то был маленьким, аккуратным рыбачьим поселком из тех, где любят проводить время туристы и рыболовы. Пятнадцать лет назад сообразительные торговцы недвижимостью поняли, чего стоит эта гавань в форме подковы, спасательная станция и высокие каменные коттеджи. Сейчас дома сменили владельцев и стоили столько, сколько рыбаки зарабатывали за всю жизнь. Сегодня в гавани Пултни пара рыбачьих лодок соседствует с десятком пластиковых яхт. Ухоженную, обсаженную цветами набережную города облюбовали торговцы моделями яхт и картинами, на которых местные живописцы запечатлели море во всех вариантах. Среди немногочисленных достопримечательностей Пултни можно назвать магазин модных интерьеров и рынок. Супермаркет, открывшийся несколько лет назад, окончательно вытеснил с улиц мелкие бакалейные лавки. В общем, Пултни — обычный уютный английский приморский городок.

Поместье Лидьятс расположено в нескольких милях от Пултни. В прежние времена — роскошное частное владение. Но несколько лет назад его последний хозяин, утомленный борьбой с растущими налогами и ценами на топливо, продал поместье, уехал в Шотландию и основал там агентство по международному туризму. Теперь Лидьятс населяют богатые дачники. Центральный дом усадьбы — большой, элегантный, выстроенный из крашеного кирпича — стоит в конце тихой густой аллеи. Рядом располагаются капитальные хозяйственные постройки, ныне превращенные в фешенебельные дачи.

Моя мать и ее муж живут в западном крыле центральной постройки, известной под названием quot;Лаун-Хаусquot;. Подъехав к дому, я увидел сразу всех Тирреллов. Милое семейство в полном сборе. Они стояли на террасе возле французского окна, напоминая персонажей какой-нибудь сентиментальной комедии. На первом плане Кристофер — режиссер спектакля, — в элегантных французских брюках и светло-коричневой рубашке. Рядом с ним его жена Рут, дочь Невилла Глейзбрука, в полосатой блузке и короткой юбке, обнажающей каприйский загар ее ног. Приятное личико Рут с полными губками, придающими ей вечно изумленный вид, обращено к Кристоферу, пепельные волосы откинуты назад и сколоты бархатной заколкой. По другую сторону стояла моя мать — полная женщина маленького роста с несколько стеклянным взглядом и неизменным сухим мартини в руке. Рядом с ней я увидел Джорджа — моего отчима, — волосатого, как тролль. В руках он держал бутылку. Он всегда что-нибудь вертит в руках, это помогает ему соображать.

Итак, все семейство приготовилось изобразить радость встречи.

Неожиданно я поймал себя на мысли, что отец, увидев этот спектакль, посмеялся бы от души. Я вспомнил нашу последнюю встречу с ним. Он ждал такси, которое должно было увезти его из дому и из нашей жизни. Его шкиперская борода торчала вызывающе, руки были глубоко засунуты в карманы синей морской робы. Я еще ребенком понял, что мой отец — человек незаурядный, он смотрит на вещи по-своему. Это было неудобно для многих людей. Но не для меня. Я догадывался, что круг интересов моего отца — это и есть то, что можно назвать единственно стоящим в жизни. Но у меня не было возможности узнать его по-настоящему. В те времена, когда отец был с нами, я еще не дорос, чтобы задавать серьезные вопросы.

Я поцеловал мать и Рут, пожал руку Джорджу, который ощетинил мне в ответ свои жесткие усы. Мы завели светскую беседу. Наконец Кристофер увел меня от компании. Мы прошлись по аллее и остановились около клумбы розовых флоксов и поздних дельфиниумов. Кристофер строго произнес:

— Я очень обеспокоен.

На его лице при этом не было заметно и тени беспокойства.

Когда-то журналистка, бравшая у нас с Кристофером интервью для quot;Братьевquot;, традиционной воскресной рубрики quot;Трибьюнquot;, высказала мысль, что лицо моего младшего брата — рациональный вариант моего облика. Не такое просторное, как у меня. Волосы приглажены, тогда как у меня торчат во все стороны. Нос прямой, подбородок — аккуратный. И все это расположено компактно, а не вразброс.

Кристофер смотрел на меня изучающе.

Я выжидал. Журналисты и рулевые знают, что всегда надо быть настороже и ждать, пока другие первыми откроют свои карты.

— По поводу quot;Лисицыquot;, — продолжал брат. — Меня очень встревожил этот ужасный случай в Чатеме. Журналисты не дают мне проходу.

Я сочувственно кивнул.

— Между прочим, — его начинало раздражать мое благодушие, — я не думаю, что в случившемся виноват ты или кто-нибудь из твоих юных головорезов.

Мое молчание выражало полное согласие.

Кристофер был политик. Политики не выносят молчания.

— Ходят разговоры о пьянке на корабле. Множество всяких слухов. Пресса, конечно, все подхватывает и раздувает. Это очень скверно... У меня есть обязательства как у опекуна, — закончил он после секундной заминки.

Я смотрел на сияющие огнями уютные домишки, бывшие некогда конюшнями. На ярко-желтом гравии дорожек распластались похожие на огромных причудливых рыб длинные серебристые машины. Кристофер стоял рядом со мной в своих дорогих французских брюках и натужно улыбался.

С юных лет мы с ним жили в состоянии холодной войны, прерывающейся хрупкими кратковременными перемириями. С появлением quot;Лисицыquot; наши отношения обострились еще больше. Отец сделал нас совладельцами корабля, главным образом для того, чтоб я не продал корабль и не истратил деньги на мотоциклы. Моя доля была в три раза больше доли Кристофера, но без его разрешения я не имел права распоряжаться quot;Лисицейquot;. Правда, я мог выкупить у брата его долю. Двадцать лет назад это было вполне осуществимо. Тогда quot;Лисицаquot; была симпатичным, но весьма устаревшим парусником. Сегодня наш корабль стал раритетом, и цена его равнялась, может быть, полумиллиону фунтов. Мой отец был помешан на море и знал, что другие члены семьи не страдают его болезнью. Замысел отцовского завещания quot;Лисицыquot; состоял в том, чтобы парусник навсегда остался у Тирреллов. Однако он, кажется, плохо знал своих сыновей. Кристофер не любил quot;Лисицуquot;. Совместное владение устраивало его лишь как прекрасный способ в нужный момент досадить брату.

— Что ты предлагаешь? — спросил я, стараясь скрыть тревогу.

— Я предлагаю продать quot;Лисицуquot;, — ответил он, — если, конечно, ты не намереваешься выкупить мою долю.

Кристофер самодовольно усмехнулся. Он хорошо знал, сколько статей нужно мне написать, чтобы оплатить четверть такого корабля, как quot;Лисицаquot;.

— Продать? — Во рту у меня стало сухо, сердце гулко застучало.

— Я полагаю, что мы имеем на это полное моральное право.

Я посмотрел, где сейчас Рут. Все там же, на террасе. Она о чем-то беседовала с Джорджем. Он самодовольно улыбался в свои жесткие усы:

Самое лучшее, что получил Джордж, женившись на моей матери, — это возможность лебезить перед дочерью министра.

Я снова почувствовал усталость.

— Послушай, если мы продадим quot;Лисицуquot;, ее купит какой-нибудь богатый идиот. И все пойдет насмарку: чартерные рейсы в Индийский океан и дети из quot;Молодежной компанииquot;, которых мы вытаскиваем из тюрем. Если Рут не хватает денег, почему бы тебе не войти в руководство какой-нибудь компании?

Едва закончив, я понял, что мне не следовало этого говорить.

— Тебе не в чем меня упрекнуть, — заявил Кристофер. — Ты ведешь себя импульсивно и незрело. Как всегда.

— Если ты решишься нарушить завещание, не забудь, что есть суд и пресса. Ты готов к этому?

— Суд и пресса и так слишком хорошо знакомы с quot;Лисицейquot;.

Я спросил в упор:

— Чья это идея?

— Что ты имеешь в виду?

— То, что ты не сам придумал продать quot;Лисицуquot;.

Глаза Кристофера забегали.

Черт возьми, думал я, что за наказание! Что за несчастье с этим завещанием!

Но Кристофер был Кристофером.

— Как доверенное лицо министра Великобритании, я обязан иметь незапятнанную репутацию. Как в личной жизни, так и в общественной. — Произнеся это, он чопорно взглянул на меня.

— Ты всегда выходишь из затруднительного положения за мой счет, — сказал я.

Он криво усмехнулся. Точно такое же выражение лица бывало у него в детстве, когда ему удавалось схватить последний бисквит.

Продолжать разговор было бессмысленно, и братья Тиррелл направились от клумбы флоксов и дельфиниумов к поджидавшему их семейству.

С тех пор как я стал рулевым, мне не раз удавалось побеждать в гонках. Если вы рулевой, вы знаете, что надо сдерживать эмоции и концентрировать всю силу воли на том, чтобы вырвать победу. Кроме того, я был журналистом, а журналисту необходимо умение владеть собой. Сколько раз мне приходилось брать интервью у самых отвратительных людей планеты, и выдержка ни разу не изменила мне. Сейчас этот опыт оказался очень кстати.

Рут встретила нас улыбкой с изрядной примесью уксуса. Мать оглянулась на Джорджа и нервно спросила:

— Все в порядке?

Они были женаты пятнадцать лет. За это время он целиком завладел ее телом и ее мыслями.

— Ну что, мой дорогой? — ласково заговорил Джордж. — Что-то ты совсем нас забыл.

Вообще-то он считал меня исчадием ада и с удовольствием сплясал бы на моей могиле.

— Очень много дел, — сказал я.

— Ясно. Читал информацию в quot;Телеграфquot;. Неприятный случай. Мертвый русский, да? Ужасно. А главное — все произошло почти на глазах Невилла Глейзбрука. — Джордж произнес это имя с нескрываемым подобострастием — старый ничтожный сноб!

Я кивнул ему и повернулся к матери. Она вся напряглась. Уж она-то знала, как Джордж ненавидит меня.

— Останешься пообедать? — спросила она.

— Я должен встретиться с одним человеком.

Напряжение исчезло с ее лица. Она сказала:

— В этом месяце Джордж едет играть в гольф. Я буду тут одна скучать. Приезжай меня навестить.

— Постараюсь, — ответил я.

Приличия были соблюдены. Она с облегчением вздохнула. Джордж тоже. Да и я сам, признаться, тоже. Проговорив еще несколько минут о погоде и о летних отпусках, мы распрощались. Я поцеловал тех, кого следовало целовать, и направился к машине. Меня нагнал Кристофер. Я его спросил:

— Какие у тебя планы?

— Я должен подготовить необходимые документы.

— А все-таки, признайся, это идея Рут?

Кристофер вспыхнул.

— Не будь ребенком!

— Пара статей в газетах. Ты с Глейзбруком под прицелом журналистов. Неужели из-за какого-то дерьма нужно продавать quot;Лисицуquot;?

— Ты доставил много хлопот некоторым очень влиятельным лицам. Учти это.

Я смотрел в маленькое самодовольное лицо Кристофера. На нем было написано: я знаю много такого, чего не знаешь ты, но не скажу. Моему терпению наступил предел. Спокойно! — уговаривал я себя.

Резко повернувшись, я зашагал прочь по рассыпающемуся у меня под ногами гравию, оставляя позади Лидьятс со всеми его важными обитателями и их столь тщательно оберегаемой частной жизнью.

Через четверть часа я подъезжал к бару quot;Русалкаquot; на набережной Пултни. Этот бар был знаменит всегда грязным полом, грубыми деревянными столами и отличным пивом, которое привозили из Сафолая. Завсегдатаями quot;Русалкиquot; были мелкие торговцы Пултни, те, у кого не хватало средств, чтобы стать членами клуба, расположенного на другом конце набережной, — там собиралась местная аристократия.

В quot;Русалкеquot; я нашел Чарли Эгаттера. Он сидел в самом дальнем углу, по-видимому уже давно стараясь отыскать истину на дне пивной кружки. Чарли был классным конструктором яхт. В 1984 году он подбил меня участвовать в Олимпийских играх.

Я взял пинту пива и сел рядом с ним. Мы поговорили о яхтах, и я немного пришел в себя.

— Итак, ты больше не репортер, — сказал Чарли, — и слава Богу! Возвращайся к гонкам.

— Нет времени, — ответил я.

— Есть отличная пятидесятифутовая яхта. Пусть тебе поможет Невилл Глейзбрук.

— Он не будет этого делать. — Я как-то познакомил Чарли с Невиллом.

— Почему? — спросил Чарли. Его вера в человечество возрастала в прямой пропорции с выпитым пивом. — Ты наверняка победишь. Яхта первоклассная.

— Я даже не буду его просить, — ответил я.

Он пожал плечами:

— Ну и зря. Он бы наверняка помог.

Я рассмеялся. Одна из миссий Чарли в этом мире, наверное, заключается в том, чтобы поднимать людям настроение.

Потом я покатил обратно в Бейсин.

Было около половины двенадцатого, когда я подъехал к воротам автостоянки. В дальнем ее конце, рядом с брошенной, проржавевшей машиной, кто-то поставил мотоцикл.

Я закрыл ворота и направился к набережной. На ней не было ни души. Черная водная гладь простиралась передо мной. Темные силуэты кораблей, словно ночные призраки, маячили впереди. Среди них виднелись мачты quot;Лисицыquot;. Ночь была из тех, когда кажется, что ты один на всей планете.

— quot;Лисицаquot; уже давно стала не только моим увлечением, моей страстью, моим кораблем, она стала моей семьей, моим домом, моим единственным другом...

Заткнись, Тиррелл! — приказал я одному глупому мечтателю. Это в тебе говорит пиво!..

Я приблизился к кораблю. Выплыл из темноты его остроугольный нос из тикового дерева. Мой экипаж, прежде чем покинуть quot;Лисицуquot;, до блеска надраил палубу, и теперь она серебристо мерцала в лунном свете.

Я на мгновение остановился, любовно оглядывая свой парусник. И тут мне бросились в глаза какие-то темные пятна. Они тянулись по палубе к люку отсека. Когда я уходил, все было абсолютно чисто, Кто мог побывать на quot;Лисицеquot; в мое отсутствие? Я поднялся на палубу и громко спросил:

— Кто здесь?

Тишина. Желтый свет, лившийся из окон quot;Дырыquot;, купался в черной воде. Внезапно мне что-то послышалось. Негромкий, приглушенный крик или стон. Звук доносился из кают-компании. Я бросился туда. Мои пальцы нащупали фонарь в нише возле двери. Пошарив в карманах, я достал спички.

Фонарь горел слабым пламенем. Я увидел на полу свежие пятна крови. Затем неяркий свет выхватил из темноты кусок красно-коричневой стены кают-компании, стол, на котором лежала морская карта, кресло возле стола. В кресле полулежал какой-то человек. Вернее, то, что от него осталось. Я присмотрелся. Клочьями свисала порванная, вся в крови грязная одежда. Но хуже всего было лицо: черное, окровавленное месиво. Алый ручеек сбегал из угла губ.

Это был Дин, изуродованный до неузнаваемости. Дерзкий Дин, хитрый Дин, прошедший путь от мелкого хулигана до всеми признанного лидера.

— Ублюдки! — прохрипел Дин.

Я дал ему глоток воды. Потом освободил его от кровавых лохмотьев одежды и начал смывать кровь с разбитого лица. Должно быть. Дин испытывал адскую боль. Но ни единый стон не сорвался с его губ. Дин был крепким орешком и не хотел распускать слюни перед своим шкипером.

— Порядок, — сказал я, вылив за борт третий таз окровавленной воды. — Хочешь чего-нибудь?

— Ничего, — ответил Дин.

Я сел рядом с ним.

— Ты убежал сразу, как только мы прибыли в Чатем. Сейчас ты преодолел полторы сотни миль для того, чтобы испачкать мою чистую палубу? Какого черта. Дин?

Он посмотрел на меня сквозь щели распухших глаз и опустил голову.

Я встал, открыл холодильник, достал бутылку виски, налил Дину и себе. Нос Дина опять кровоточил.

— Итак? — сказал я, протягивая ему стакан.

— Тот парень, — пробормотал он, — тот русский...

— Что quot;русскийquot;?

— Ну, тот, которого мы выловили...

— Ну и что?

— Дерьмо! — Его глаза забегали, стараясь не встречаться с моими.

— Ладно, — сказал я.

Давить на Дина бесполезно. Я встречал таких людей, ускользающих из рук, как кусок мыла.

— Они выслеживали Мэри, — сказал он, немного помолчав.

— Кто quot;ониquot;? — Я отпил глоток виски.

Дин изъяснялся не самым лучшим образом. Не стоило искать логики в его речи. Чтобы понять Дина, надо было просто набраться терпения и дослушать до конца.

— Я прятался, — отрывисто говорил он, — но эти ребята меня нашли. Они хотели знать, где Мэри, — так они сказали. Я ответил им, что не знаю. Они начали бить.

Полиция искала Мэри. Я искал Мэри.

— Кто были эти люди? — спросил я.

— Из службы безопасности, — ответил Дин.

— Чего они хотели от Мэри?

— Не знаю.

— Тогда почему ты пришел сюда?

Ответил он не сразу.

— Эти люди... Я знаю, они снова пристанут ко мне. Они сказали, что не оставят меня в покое. Я подумал, может быть, у вас есть какая-нибудь работа на корабле.

Для Дина эти слова были все равно что крик о помощи.

Я пожал плечами:

— Почему бы и нет?

Дин кивнул и залпом выпил свое виски. Теперь он снова становился непобедимым Дином, неустрашимым Дином, незаменимым Дином.

— Почему ты думаешь, что эти люди были из службы безопасности?

— Полицейские меня бы не нашли. И потом, они не приходят просто так. А эти выбирают удобный случай — и дело в шляпе.

Он налил себе еще виски.

— Эти выследят кого угодно, — продолжал Дин. — Сначала они говорили мирно. Я молчал. Затем один схватил меня за руки, а другой бил. Они кричали, чтобы я не совал свой нос куда не следует и не мешал им делать дело. Я вырвался, выпрыгнул в окно и убежал.

Я сказал:

— Ты что-то начал говорить о русском.

Дин наклонил голову.

— Он был вашим фэном.

— В смысле?

— В Амстердаме я и Мэри... мы выпивали с ним. Он очень много расспрашивал о вас. Говорил, что хочет познакомиться с вами. Затем предупредил Мэри, что обязательно придет к нам на quot;Лисицуquot;. Он хотел встретиться не с ней, а с вами.

— Предупредил Мэри!

— Она влюбилась в него. Они долго болтали. Он очень хотел повидать вас. — Из-за виски и распухших губ Дин плохо выговаривал слова. — Он обещал, что придет к нам в Чатеме. Может быть, он как раз плыл к нам, когда мы ударили его.

— Может быть, — сказал я.

Глаза Дина затуманились, но я не дал ему забыться.

— Почему ты и Мэри убежали в Чатеме?

— Не хотели иметь дела с полицией. — Дин отвел взгляд.

— Мне пришлось давать показания, — сказал я.

Дин напрягся, его губы дрогнули.

— Показания? — переспросил он.

— Мне задавали много вопросов о том, как все это произошло. Было много всяких неприятностей.

— Да, я читал в газетах. — В голосе Дина не слышалось раскаяния. Он ускользнул в свой прежний мир, где единственным, что его беспокоило, была его собственная персона.

Я потребовал резко и категорично:

— Мне нужно найти Мэри!

— Я ее не видел. — Дин вытер кровь под носом.

— Ты можешь ее найти?

Дин опять избегал моего взгляда.

— Может быть, — ответил он.

Глаза Дина заволокло туманом, и голова упала на грудь. Он уснул. Я укрыл его одеялом и пошел в свою каюту. Служба безопасности... Зачем службе безопасности понадобилась Мэри? Тяжелый от виски и ночных волнений сон навалился на меня, оборвав все размышления.

Когда я проснулся, лучи солнца уже пробивались сквозь щели между досками, расчерчивая каюту желтыми полосами. Часы показывали шесть пятнадцать. Кресло в кают-компании, где я ночью оставил Дина, оказалось пустым. Одеяло было аккуратно сложено. На столе я нашел записку: quot;Стрэнд, отель quot;Адельфиquot;.

Я поднялся на палубу. Утренняя прохлада Бейсина приятно бодрила. Пятна крови на палубе за ночь высохли и потемнели. Мотоцикла на автостоянке не было.

Я взял швабру и принялся драить палубу. Солнце стояло точно над башней элеватора.

Я подумал, что был недостаточно настойчив в разговоре с Дином. Три месяца назад я бы заставил его рассказать мне все.

За завтраком, когда я допивал кофе, на quot;Лисицуquot; пожаловал инспектор Неллиган.

Стряхивая на сверкающую чистотой палубу пепел сигареты, он расспрашивал меня об обстоятельствах обнаружения тела Леннарта Ребейна, эстонца. Я подробно рассказал обо всем, заявив напоследок, что не представляю себе, где могут находиться Дин Элиот и Мэри Кларк, что было почти правдой.

Не успел белый quot;фордquot; инспектора умчаться, как зазвонил телефон.

Я взял трубку.

— Да?

— Надеюсь, что не помешаю твоим утренним медитациям. — Насмешливый голос принадлежал Мартину Карру, моему последнему редактору.

— Что тебе надо?

— Слушай, я подумал, что с тебя уже хватит всей этой истории с мертвым русским. В Мадриде выборы. По-видимому, предстоят жаркие денечки. Наши ребята уже там. Почему бы тебе не присоединиться к ним?

Я представил себе Карра, сидящего, подперев голову рукой за своим столом возле большого окна, из которого открывается живописный вид на Лондон. Большие очки в роговой оправе съехали на кончик носа.

— Нет, — сказал я.

Наверное, Карр сейчас откинулся в кресле и, улыбнувшись, поправил очки указательным пальцем.

— Послушай, — продолжал он, — если бы я очутился на твоем месте, я бы принял любое предложение. Главное — уехать отсюда хотя бы на время.

— Все это — буря в стакане воды, — ответил я. — Сумасшедший министр и весь этот параноидальный парламент. Плевать я на них хотел.

— Я думаю, ты не совсем в курсе дела. Сидишь там на своей яхте, изображая буддийского монаха. Ты не представляешь себе, что здесь творится и что о тебе говорят.

— Я читал ваши дурацкие репортажи о том, какой я негодяй и чудовище.

— Это не самое худшее. К нам приходил некто Сондерс. Спрашивал о тебе.

— Откуда он?

— Он ничего толком не объяснил, но задавал очень интересные вопросы. Например, был ли ты членом коммунистической партии.

— Я в девятнадцать лет вышел из партии и больше не имел с ней никаких дел. Не думал, что это может кого-то интересовать.

— Сондерса интересует. Так же как и тех, на кого он работает.

— На кого же?

— Ты помнишь Джорджа Самюэля? Так вот, он узнал Сондерса. Этот тип уже как-то всплывал. В 1979 году он пытался под чужим именем пробраться в профсоюз угольщиков.

— М-15?

— Что-то в этом роде. Во всяком случае, Джордж уверен, что это он.

— Какого черта им от меня надо? — спросил я, сознавая, что задаю чисто риторический вопрос.

Карр ответил:

— Я полагаю, что это как-то связано с мертвым эстонцем. Есть в этом деле что-то, чего мы не знаем. Я попытаюсь выяснить.

— Сделаешь материал?

— Хорошо бы... — Карр помолчал. — Ладно, позвони нам на днях.

Мы попрощались. Я вышел на солнце, размышляя о Сондерсе. Человек в нейлоновой рубашке, с пятнами пота под мышками прохаживался по набережной. Он не был похож на журналиста. Я спустился на набережную и направился к телефонной будке. Мой телефон могли прослушивать.

Мне нужен был Эндрю Крофт. Карр всегда поручал ему расследования самых сомнительных историй. Он знал очень много.

Крофт ни о чем меня не спрашивал. Мы немного поболтали о радостях летнего отдыха. Потом я заговорил о Сондерсе.

— Хм... — Последовало молчание. — Кажется, он был как-то связан с М-15, — наконец сказал Крофт. — Потом у них там что-то произошло. Он исчез. Кажется, Сондерс — смышленый малый. По-моему, имел какое-то отношение к морским делам. Но толком не знаю. Хочешь, чтобы я выяснил подробности?

— Если будет время.

— Для друзей время всегда найдется, — проворковал Крофт. — Тем более если друзья пользуются славой, да еще дурной. Обменяемся информацией?

— Хорошо, — сказал я. — Приезжай с новостями.

— Чудесно, — заключил Крофт. — Я тебе перезвоню.

Человек в нейлоновой рубашке ушел. Я вернулся на quot;Лисицуquot;, расчехлил паруса. Сондерса интересовал погибший эстонец. Больше всего мне хотелось, чтобы вся эта возня наконец улеглась и я мог бы спокойно подготовить quot;Лисицуquot; к новому походу в море.

Я неторопливо и дотошно проверял паруса...

Мэри знала эстонца, эстонец хотел познакомиться со мной. Дина избили люди из службы безопасности, они искали Мэри. Кристофер хотел продать яхту.

Все эти факты не складывались в одно целое. И все же, все же... Так думал Билл Тиррелл, шкипер quot;Лисицыquot;.

Билл Тиррелл был любопытен. Биллу Тирреллу особенно хотелось выяснить, связано ли появление Сондерса со страстным желанием Кристофера не запятнать репутацию — и если да, то как именно.

quot;Любопытство губит кошекquot;, — любила говорить моя мать.

Но любопытство еще и стимул жизни журналиста. А сейчас оно могло спасти мою шкуру.