"Прилив" - читать интересную книгу автора (Льювеллин Сэм)

Глава 20

«Флотилия» была основана в середине девятнадцатого века кузеном королевы Виктории, который, стремясь впредь гарантировать владычество Британии на море, оказался недостаточно сообразительным, дабы понять, что подобные цели не достигаются созданием яхт-клуба для зазнавшихся аристократов. Заведение это было до такой степени недоступно, что даже мой дядя Джеймс оказался забаллотированным («слишком ирландский»). Ныне клуб сосредоточился на том, что имел свой специальный флаг (белый, с миниатюрным королевским штандартом вместо государственного флага Соединенного Королевства) и почитал себя первым по роскоши, присущей британскому парусному флоту. По мнению многих, его первенство в британском парусном спорте было таким же очевидным, как дрессировщика динозавров в конюшне скаковых лошадей.

Тем не менее, помещение клуба, несомненно, являлось прекрасным местом для проведения балов.

Это было огромное серое каменное здание, располагавшееся среди великолепных лужаек, которое возвышалось над входом в гавань Кауса — уродливой, но густонаселенной деревушке на северном побережье острова Уайт.

В тот вечер на лужайке стояли большие палатки, а на башенных палубах развевались флаги всех наций. «Флотилия» устраивала вечер для некоторых выдающихся иностранных гостей.

Стоял чудесный вечер. Небо было чистым, а Солент — зеркальным. Воздух — теплый, с легким запахом ила. Садовники флотилии так посеяли красную герань на фоне синего шалфея и белого бурачка, что образовался рисунок обросшего ракушками и водорослями якоря. На лужайках толпились мужчины в смокингах и женщины в длинных платьях. Я подтянул узел галстука, предъявил клубному служащему свое приглашение и, приноровясь к темпу публики, поднялся на галерею.

За обшитым панелями холлом располагался танцевальный зал со стеклянными дверями, за которыми виднелась еще одна лужайка, огражденная живой изгородью от морских ветров. В бальном зале пиликал струнный квартет.

Судя по виду многих гостей, они занимались парусным спортом очень давно. У мужчин были седые волосы и красные лица. Женщины красовались в платьях, обнажавших их плечи, и были прямо-таки укутаны в драгоценности как личинки в кокон.

— Сэвидж! — услышал я.

— Привет, Арт.

Артур Шеккер имел в своем активе победу в кругосветной гонке. Это был сурового вида мужчина с квадратной фигурой, белом смокинге, лицом древесного цвета и темными кругами под глазами. Последнее — следствие службы в кампании «Флайинг Фиш Челлендж».

— Как дела? — спросил он.

— Чудесно, — ответил я. У Арта в тот вечер были собственные неприятности. Зачем ему слышать о моих?

— Так ты принял решение?

— Нет еще.

— Недели хватит на обдумывание?

— Вполне. Кто здесь?

— Все: они пригласили всех претендентов.

Шеккер был рыбаком в штате Мэн и более охотно управлял бы рыбацким кооперативом в заливе, а не скитался. Но теперь в море не так много рыбы, как прежде, и яхт-клуб «Саунд» в Марблхеде купил кооператив Шеккера по добыче моллюсков, а его самого превратил в многоцелевую динамо-машину и посла по особым поручениям.

Служащая в белых кружевных косынке и фартуке принесла нам выпить.

— Идем, я познакомлю тебя с людьми, с которыми, я надеюсь, ты захочешь работать.

По углам лужайки стояли заметно более молодые люди. Шеккер подвел меня к одной из таких групп. Некоторые в этой компании держали в руках сразу по три бокала шампанского: на всякий случай. Все они, с морщинками в уголках глаз из-за постоянного прищуривания на солнце, были с большими усами и обладали крепким рукопожатием. Это были усердные служащие «Флайинг Фиш Челлендж», люди, с которыми, как предполагалось, пару лет будет иметь дело Мик Сэвидж. Они выглядели молодыми, здоровыми и бессмертными. Но всякий раз, как я смотрел на их дочерна загоревшие лица, я видел нечто лежавшее на носилках в порту Кардиффа и ощущал запах топленого сала и паленой одежды. И оттого шампанское казалось мне кислым, как жидкость в аккумуляторе.

Все же я выпил несколько бокалов. Я, должно быть, говорил с людьми. Лазурное небо над головой приобрело теперь цвет индиго, на нем ярко замигали звезды, правда, не настолько ярко, как бриллианты. Я кивал и улыбался, пока Адмирал читал мне лекцию о самоуправляемом зубчатом колесе, разработанном им.

Клубные служащие в белых жакетах зажгли на лужайке факелы, вокруг каждого из которых вился сонм мотыльков. Люди разговаривали теперь уже громче. Женщина в красном шелковом платье смеялась. У нее были темные волосы, уложенные наподобие французской булки, длинная точеная шея. Ее плечи отливали в сумерках цветом грецкого ореха, а шею охватывало бриллиантовое колье.

Я узнал ее.

— ...И есть ведомое коническое зубчатое колесо, — продолжал Адмирал.

Я покинул его. Рот Адмирала превратился в черное quot;Оquot; на фоне его белой бороды: во «Флотилии» считалось неприличный для «не членов» не слушать, когда говорят ее члены. Сквозь запах примятой травы и сигаретного дыма я шел к женщине. От нее пахло духами «шанель» — скромно, но волнующе.

— Бьянка, — позвал я.

Она полуобернулась, как бы для того, чтобы поприветствовать обычного знакомого. Увидев меня, Бьянка встрепенулась. Ее губы нежно коснулись моей щеки.

— Мик! Что ты делаешь здесь? — воскликнула она.

Это не был обычный вопрос. Нечто серьезное скрывалось за ним, как если бы Бьянка была обеспокоена.

— Надо полагать, я здесь не единственный, кто вам по нраву, а, господин Сэвидж? — сказал человек, сопровождавший ее.

Я понял, что смотрю на Бьянку слишком пристально, хотя она того и заслуживала. Обернувшись, я увидел дочерна загоревшего морщинистого человека с узкими глазами и копной седых волос.

— Господин Фьюлла, — сказал я. — Не ожидал увидеть вас здесь.

Он улыбнулся.

— Кто же откажется пойти куда бы то ни было с... с Бьянкой? — странно поколебавшись, словно хотел назвать ее как-то иначе, закончил Фьюлла.

— Глупо, — быстро отреагировала Бьянка. У меня создалось впечатление, что она сказала это, чтобы замять неловкость Фьюлла. — Патрон строит яхту, для Кубка Америки, разумеется. Есть вызов на состязание.

— А этот вечер — первый его этап, — рассмеялся Фьюлла, обнажая свои неестественно белые зубы и вызывая в памяти образ Монте-Кристо. — Думаю, нас пригласили сюда, чтобы произвести впечатление богатством соперников.

— Это срабатывает? — спросил я.

Фьюлла улыбнулся.

— Вы же знаете наши методы. Американцы любят создавать свои команды, как машины: покупать превосходные детали, скреплять их контрактами и отдавать им команды. Что касается нас, мы — семья. Не машина, а группа людей со всеми нашими слабостями.

Его глаза были столь же нежны, как мячи для игры в гольф. Как глава семьи, Фьюлла находился в той же самой лиге, что и мой дядя Джеймс.

— Нет, — сказал он, как бы осуждая. — Мы гибки. И заботимся друг о друге. У меня есть деньги, у вас — талант, банк «Каренте» нуждается в «Царстве маяков», мы работаем сообща, каждый вносит свою лепту: то, что он делает наилучшим образом.

Рука Фьюлла слегка дрожала. Он сунул ее в карман своего черного шелкового смокинга.

— Не то что ваши американцы, которые говорят: «Я плачу, а ты — прыгай». Вот так! — Фьюлла снова сунул сигарету в рот. — И еще, мне будет жаль, если вы согласитесь на эту работу с господином Шеккером. Вы приобретаете хорошего друга, но и опасного конкурента.

Глаза Фьюлла устремились мимо моей головы.

— Извините, — сказал он.

Я остался с Бьянкой.

— Зачем вы приехали сюда? — спросила она.

— Ищу работу.

— Вы сошли с ума!

Бьянка взяла меня за руку. У нее были теплые и сухие пальцы.

— Почему?

Струнный оркестр уже удалился из танцевального зала. Оттуда теперь доносился грохот рожков и слышалась издавна знакомая джазовая мелодия: «В настроении». Бриллиантовое колье Бьянки то и дело вспыхивало, когда она оглядывалась вокруг, налево и направо. Такое движение скорее присуще ребенку, переходящему улицу, а вовсе не красивой женщине на балу.

— Идемте! Бал! Здесь много людей. Ничего не произойдет, — сказала Бьянка, как бы стараясь убедить саму себя.

— Мы в Англии. Я здесь живу. О чем вы говорите?

Бьянка потащила меня к танцевальному залу. Я увидел пару знакомых из Пултни. Один из них помахал мнеquot; рукой, я ответил тем же. Я думал о пустых, словно бы удивленных маленьких глазницах окон в белой стальной надстройке «Милгон Свон» в Кардиффе.

— Развлекаешься, Мик? — услышал я голос сзади.

Пальцы Бьянки стиснули мои. Она не оглянулась, лишь прошептала: «Не обращай внимания».

Я обернулся и увидел человека с бутылочно-белокурыми волосами. Он, дочерна загоревший, был молод и одет в белый смокинг с воротничком крылышками. От него несло лосьоном «После бритья», воняющим цветами вперемешку с ракетным топливом. Запах был мне знаком. И этого человека я уже видел прежде. В последний раз — когда на него набросилась восточноевропейская овчарка на верфи Джорджа.

— Грандиозно выглядишь! — сказал он Бьянке, как старой знакомой. А затем обратился ко мне: — Идем-ка с нами, ты!

— Кто вас впустил сюда? — спросил я.

Он наклонился и прошептал мне в ухо:

— У меня револьвер в кармане.

Его лицо было невозмутимо, как у монгола, но глаза излучали блеск стопроцентного психопата.

— Вы не воспользуетесь им.

— Меня, может быть, и арестуют, но ты-то будешь мертв.

Глаза его блеснули на большом невозмутимом лице, подобно веселым солнечным лучикам.

— Убирайся отсюда, Бобби!

Блондин расхохотался.

— Откуда ты знаешь его? — спросил я Бьянку.

Она стиснула мою руку — ее ладонь была влажна и горяча. Теперь рядом с Бобби стояли еще двое. Один из них — черноволосый, невысокого роста, с широкими плечами, распирающими его смокинг. Это он держал ружье там, на побережье, у лачуги Кристофа. Другим был Жан-Клод.

— Salut, beau-papa![33]— сказал Жан-Клод.

Джаз-оркестр все еще наигрывал «В настроении». Я похолодел.

— Давай-ка взглянем на гавань, — сказал блондин. — Там такая тишина! А ты, Бьянка, если последуешь за нами, мы можем и убить его.

— Мы в любом случае можем его убить, — хихикнул Жан-Клод.

Его дружки подступили вплотную ко мне. Бьянка исчезла. Я пошел. Выбора не было.

Вдали от огней было совсем темно. Что-то уперлось в мою правую почку. Должно быть, револьвер. Лишь ум мой действовал не по принуждению: он метался, словно крыса в клетке, и почти с тем же успехом.

Капитан Калликратидис был убит. Я разговаривал с ним, и потому за мной наблюдали. Но откуда Бьянка знает этих людей?

Мы уже пришли на понтон. Клубное здание представляло собой башню из волшебных огней, уходящую в небо; горевшие на лужайке факелы окрашивали ночь багрянцем. Над темной травой плыли едва доносившиеся сюда звуки джаза. Все это было словно на другой планете.

— Так вот, — донесся до меня голос блондина, шедший из темноты. Он говорил по-английски, но с сильным акцентом. — Я сказал той ночью Тибо Леду: боюсь, нам придется убрать тебя, парень!

Голос был мурлыкающим, но мне он показался страшным.

— О чем вы говорите, черт побери? — спросил я.

На фоне огней клуба я увидел, как Бобби передернул плечами.

— Все это, должно быть, потрясение для тебя. Полагаю, тебе следует выпить.

Мгновение я не мог понять, о чем он говорит. Затем услышал треск пробки и позвякивание стекла о стекло. Жан-Клод хихикнул — у него был высокий скверный смешок. На фоне соленого запаха ночи пахнуло джином.

Жан-Клод ткнул стакан мне в руку.

— Выпей это, — коверкая слова, сказал он.

Я увидел его зубы и отблеск непроницаемых, подернутых пеленой глаз.

— Но я не...

Двое из них схватили меня за руки и держали. А Бобби вцепился в волосы и рванул мою голову назад. Я открыл рот, чтобы закричать, и уже не смог закрыть его, так как между челюстей мне втиснули металлический брусок.

Глаза мои уперлись в небо, усеянное звездами. Чья-то тень заслонила от меня небосвод, кто-то поднес стакан к моим губам, и рот наполнился неразбавленным джином.

Я попытался выплюнуть его. Но разве можно сделать это с металлическим бруском между челюстями? Мне припомнились слова Калликратидиса: «Мне нельзя алкоголя: желудок барахлит». Тут же были более серьезные аргументы. Я попытался избавиться от неразбавленного джина, он заструился по моему лицу.

— Держи его нос.

Они зажали мне нос и чем-то ткнули в живот. Мое дыхательное горло наполнилось джином. Ночь стала пламенно красной. Я закашлялся, судорожно сглатывая, в горле пылало напалмом. Все исчезло, кроме острой необходимости втянуть воздух органами, пропитанными жидким пламенем.

Спустя некоторое время, длившееся, казалось, вечность, мне удалось это сделать. Теперь я стоял на коленях, сплевывая джин; по моему лицу струились слезы. Где ты, Бьянка? «Если последуешь за нами, можем и убить его».

Так или иначе, они меня убивали.

— Выпей еще стаканчик, старина, — услышал я. Стакан вновь оказался у моих губ. Но теперь я понимал, что следует делать. Когда отвратительный сырец течет в ваше горло, глотайте его.

— Не так быстро, — сказал кто-то. — Его вырвет.

И они стали лить медленнее.

Голоса отдалялись, становились незнакомыми, смешивались со звуками джаз-оркестра. Тошнотворный вкус джина и гул разговора, казалось, смешивались с шумом, исходившим из моих ушей.

— Эй, ты слышишь меня? — сказал кто-то совсем рядом.

«Вот оно, пришло, — подумал я. — Смерть. И проклятая Бьянка позволит им ускользнуть».

— Послушай, — донеслось до меня. — Те вопросы, что ты задавал, ведь мы больше не услышим их, верно? Ты парень крепкий. Но есть некто менее прочный.

Они уже вынули металлический брусок из моего рта. Меня тошнило.

— Что вы имеете в виду? — едва ворочая языком, спросил я.

— Мы можем сделать то же самое и с другими. — Голос приблизился к моему уху. — Не нужно останавливаться на достигнутом. Вообще нет нужды останавливаться. Мы любим свою работу. Она нам еще больше понравится, когда займемся малышкой Фрэнки.

Я рвался из державших меня рук. Я не мог видеть лица говорившего, но знал, что оно, должно быть, расплылось в скверной, грязной улыбке, и мне захотелось врезать по нему.

Но меня держали крепко.

— Так что лучше проси Бога, чтобы никто не задавал вопросов насчет пожаров на судах. А теперь мы покидаем тебя в надежде, что ты получил серьезный урок и что твоей дочери не придется преподать тебе следующий.

— Почему вы не убили меня? — выдавил я.

— Убьем, когда потребуется.

Они приподняли меня и, держа горизонтально, швырнули на настил понтона. Моя голова смачно врезалась в настил, будто колокол звякнул.

— Эй! — послышался чей-то молодой голос. — Что здесь происходит?

— Да наклюкался парень, — уведомил мурлыкающий голос. — Все в порядке.

— Боже праведный! Уже?

— Бедняга, — промурлыкал Бобби.

— Кто же это? — брезгливо поинтересовался молодой.

Я подполз к краю понтона, и меня вырвало в воду гавани.

— Сэвидж, — мурлыкал блондин. — Бедняга.

— В самом деле?! Он?!

Меня снова начало рвать. И больше я ничего не слышал.

Когда немного отпустило, я плеснул в лицо воды и поднялся на ноги. Они были как ватные. Вокруг меня кружились на фоне неба мачты. Я попытался увидеть, не попало ли на смокинг, когда меня рвало. При этом движении я споткнулся и начал что-то вроде неконтролируемого падения на береговой конец понтона. В последний момент ноги все же удержали мое тело в вертикальном положении.

Я понимал, что со мной только что случилось нечто совершенно отвратное, но не мог припомнить, что именно. И что-то было связано с Фрэнки: настолько ужасное, что вызывало у меня желание плакать, не сознавая о чем. Попытка сосредоточиться на этом печальном, но ускользающем нечто снова вызвала головокружение и потому я оставил это занятие и сконцентрировался на том, где я иду. Похоже, я вновь вернулся на лужайку яхт-клуба. Наметив в качестве ориентира угловое окно здания, я обнаружил, что в состоянии держать достаточно прямой курс, хотя и странно лавируя. На лужайке стояли и разговаривали люди. Увидев меня, они замолчали, а затем отвернулись и возобновили свой разговор с притворной активностью. Увидев знакомого, я помахал ему рукой. Этот жест лишил меня равновесия, я запнулся и провальсировал семь-восемь шагов вправо по борту, прежде чем мне удалось вернуться на исходный курс к окну.

За ним виднелись танцующие. Я подошел вплотную к окну и положил руки на подоконник. Я не видел никого, кто был бы мне знаком. Только одна девушка в красном платье напоминала мне Бьянку. Я вспомнил, что чрезвычайно зол на нее за то, что она оставила меня... На кого именно, я не мог припомнить.

На ощупь я пробирался вдоль стены клуба, пиная попадавшиеся под ноги кусты. Звуки джаз-оркестра действовали на меня, как ведро теплой воды. Теперь они играли «Минни-попрошайку». Мне понравилось бы играть с ними, но фортепьяно было слишком далеко, за цветочной оранжереей, то попадавшей в поле моего зрения, то ускользавшей из него.

Девушка в красном платье не танцевала. Бледная и встревоженная, она разговаривала с темноволосым мужчиной с моржовыми усами и кожей, напоминающей дорогостоящий сафьян. Девушка не только напоминала Бьянку, но и была ею. Я направился прямо к ней, наткнувшись по дороге на одного-двух человек.

— Бьянка! — сказал я.

Она обернулась. На фоне ее лица выделялись накрашенные красной помадой пухлые, как подушка, губы. Заметив меня, Бьянка просияла, но лишь на мгновение. Затем рот ее в ужасе открылся. Я видел его совсем рядом. В нем был ключ к разгадке.

— Мне нужно поговорить с тобой, — сказал я. Во всяком случае, именно это я хотел сказать. Но у меня ничего не вышло и я повторил попытку, на этот раз громче. Люди вокруг нас перестали танцевать. Я сказал им, чтобы прекратили пялиться. Комната начинала вращаться: сначала медленно, затем все быстрее, словно карусель на ярмарке.

— Идем, — сказал я.

Но Бьянка молча воззрилась на меня, как и все окружающие. Ее красный рот был уже не подушкой, а запрещающим сигналом светофора, говорящим: «Стоп, Сэвидж! Нет!» Я разозлился.

— Это я, Минни, — сказал я и попытался схватить ее за руку, но промахнулся и потерял равновесие. «О Боже! — мелькнуло у меня в голове. — Я сейчас упаду». Повсюду за мной следили глаза, словно те, паучьи, что сопровождали меня в поезде из Кардиффа, в Лондоне и до парома на Каус. Они пристально смотрели на меня. А я на них.

И тут я увидел двух мужчин. Они сидели за столом, на котором стояла бутылка минеральной воды. Оба дымили толстыми сигарами. Один из них был седоволосым, морщинистым, загоревшим под орех. Фьюлла. Другой — Артур Креспи.

Они сидели и смеялись, словно добрые друзья. Над ними висел плакат с трехцветным французским флагом с надписью: «Вызов „ле Диг“. Сен-Жан-де-Сабль».

Я не понял.

Чья-то рука подхватила меня повыше локтя. Сильная и вовсе не ласковая.

— Это я, дружище, — услышал я.

Она удержала меня на ногах, эта рука. Водоворот толпы кружил предо мной. Я смотрел на стеклянные двери, ведущие в сад. Одна из них приблизилась.

— Свежий воздух, — сказал все тот же чрезвычайно внушительный голос. Мне удалось сфокусировать взгляд на его обладателе, коренастом загорелом мужчине с седыми волосами.

— Арт, — обрадовался я. Арт Шеккер, мой старый друг. Все в порядке.

Но он в тот вечер был не слишком дружелюбен.

— Мик, ты весь измялся, — сказал Арт.

Он пошарил у меня в кармане и вытащил оттуда бутылку джина. В ней еще оставалось дюйма два на донышке.

— У нас с тобой возникла проблема.

Неожиданно вспыхнул блиц фотоаппарата.

— О Господи! — вздохнул Арт.

Я доверял Шеккеру. Он добрый малый. Он поймет, почему я так обеспокоен, как только я объясню ему кое-что.

— В том нет моей вины, — сказал я.

Арт улыбался, но глаза его смотрели холодно. И я понимал, что хотя он и говорит: «Конечно, разумеется», но на самом деле не верит ни единому моему слову.

— Я сейчас расправлюсь с фотографом, а затем мы вызовем тебе такси, — сказал Арти и отошел к человеку с камерой. Шеккер выхватил фотоаппарат из его рук и вытащил пленку. Тот закричал с характерным для кокни акцентом: словно ротвейлер залаял. Я направился куда глаза глядят, в сторону лужайки, привлекаемый огнями, плавающими в темном Соленте. Мне хотелось плакать, но я все еще не знал почему.

Кто-то шел в темноте рядом со мной. Судя по запаху духов — Бьянка.

— Быстро, — сказала она и схватила меня за руку.

Бьянка потащила меня за собой. Огни закружились и затуманились. Я не понимал, где я. Хлопнула дверца машины. Я ощутил запах кожи. Запах автомобильных сидений, бензина и духов Бьянки. Так пахло предательство. Я потерял сознание.