"Тайна лесного дома" - читать интересную книгу автора (Блайтон Энид)

НЕЛЕГКАЯ НОЧЬ ДЛЯ ЭРНА

Остаток дня и вечер Эрн места себе не находил, ожидая наступления ночи. Мистер Гун ломал голову, пытаясь отгадать причину такого странного состояния племянника.

– Все сочиняешь свои замечательные стишки? – презрительно спросил он.

– Не, – ответил Эрн.

Чистая правда: он думал о предстоящем походе на Рождественский холм, надеясь, что без труда сможет найти дорогу, поскольку ночь обещала быть лунной. Интересно, сколько весит награбленное бандитами? Если слишком много, придется выносить все в два приема…

Когда Эрн отправился спать раньше обычного, у мистера Гуна рассеялись последние сомнения. Его племянник опять что-то затевает. Вот ведь негодник – ни слова дяде!

Мистер Гун тихо подошел к двери Эрна и прислушался, надеясь повторить свой трюк с записной книжкой. Однако, судя по скрипу пружин, Эрн не спал – все ворочался в кровати.

Мистер Гун пошел к себе в спальню, разделся и лег, намереваясь дождаться, когда Эрн заснет и можно будет приступить к обыску. Но расчет его оказался плох: через некоторое время глаза у него сами собой закрылись, и он погрузился в сон. Вскоре маленький дом наполнился его храпом. Эрн был удовлетворен. Пока все шло хорошо. Он собирался бодрствовать в своей постели до часу ночи, а затем, когда луна поднимется достаточно высоко, отправиться на Рождественский холм.

Но бодрствовать до часу ночи оказалось делом совсем не простым. Глаза у Эрна то и дело закрывались. Для того, чтобы не заснуть, он периодически садился на кровати. С каждой минутой продолжать бдение становилось все трудней. Внезапно Эрн вспомнил совет Фатти сочинять «стишки» стоя. Почему бы ни попробовать прямо сейчас? Дядя уже спит – никто не помешает. А главное, так лучше всего бороться с сонливостью.

Поеживаясь от холода, Эрн встал, надел шарф и пальто и достал обе свои заветные записные книжки – для расследований и для «паезии».

Он перечитал список «вещественных доказательств», потом взял карандаш и записал на следующей странице:

Ограбление произошло 3 января. Похищенные ценности должны быть спрятаны на старой мельнице на Рождественском холме. Эрну Гуну поручено конфисковать их ночью 4 января.

Выглядело очень солидно. Эрн подвел черту под последней строчкой, думая, как здорово было бы написать утром что-нибудь в таком роде: «Похищенные ценности перенесены в надежное место. Их приблизительная стоимость – 10000 фунтов».

Пора было заняться творческой работой. Эрн перечитал свои предыдущие «стишки» и пришел к заключению, что они совсем не так хороши, как сочиненные Фатти в порядке импровизации. «Стишка» Фатти о дяде Эрн не заметил.

Он закрыл записную книжку для «паезии», положил ее на первую, потом встал посреди комнаты и приготовился к тому, что «стишки» сейчас сами собой начнут рождаться у него в голове. С такой же легкостью, как у Фатти.

Однако, вдохновение все не приходило. Эрн стоял и ждал, поеживаясь от холода.

Вдруг у него в голове сложилась первая строчка. Ага, вот оно, начинается!

Эрн произнес: «Бедный старик лежал на траве…» Он умолк. Больше ничего на ум не приходило. Вот если бы он был Фатти, «стишки» так бы и текли – только бери карандаш и записывай!

Он громко повторил первую строчку: «Бедный старик лежал на траве… на траве… на…»

Нет, это никуда не годится – вторая строчка все время от него ускользает! А вот Фатти даже не задумывается – знай себе, выдает строчку за строчкой без всяких усилий. Наверное, Фатти гений, а он, Эрн, нет. Некоторое время Эрн обдумывал, так это или не так, потом снова попробовал:

«Бедный старик лежал на траве… Бедный старик лежал на траве… Бедный старик…»

Мистер Гун вздрогнул и проснулся. Что за странные звуки? Он сел на кровати. Из соседней комнаты снова послышался чей-то голос. Пораженный мистер Гун прислушался. «Бедный старик лежал на траве… Бедный…»

«Да это же Эрн! – ошарашено подумал мистер Гун. – Что это с ним такое? О каких бедных стариках на траве он болтает посреди ночи? Совсем спятил парень!»

Он облачился в халат, который уже давно был ему тесен, и величественно прошествовал в комнату Эрна. Тот стоял в темноте и упрямо повторял одни и те же слова о бедном старике на траве.

– Это еще что такое? – спросил мистер Гун так громко, что Эрн чуть не подпрыгнул. – Разбудить меня посреди ночи болтовней про какого-то старика! Что с тобой происходит, Эрн? Мне очень не нравится твое поведение, учти!

– А, это вы, дядя… – пробормотал он.

Мистер Гун включил свет и, увидев, что его племянник стоит в пальто, а вокруг шеи у него повязан шарф, изумился еще больше.

– Ты куда собрался?

– Да я просто замерз, – ответил Эрн, залезая в кровать. – Я стишки сочинял, дядя. Они лучше получаются, когда стоишь.

Взгляд мистера Гуна упал на две лежащие на стуле записные книжки.

– Я тебе покажу, как будить меня посреди ночи стишками! – буркнул он, хватая обе записные книжки.

– Дядя, пожалуйста, не трогайте! – взмолился Эрн. Он вскочил с кровати и попытался вырвать их из дядиных рук.

Но мистер Гун держал записные книжки мертвой хваткой.

– В чем дело? Чего ты так забоялся? Я их в камин бросать не собираюсь!

– Дядя, это личное! – запричитал Эрн. – Никто не имеет права их читать, кроме меня!

– Ха! Это ты так считаешь! – фыркнул мистер Гун.

Он выключил свет, вышел из комнаты и закрыл за собой дверь. Эрн снова нырнул в кровать, дрожа от страха. Теперь дядя все узнает о похищенных драгоценностях. Опять не удалось сохранить секрет! Эрн тихо заплакал.

Тем временем мистер Гун приступил к чтению. Начал он с записной книжки для «паезии». Дойдя до «стишков» про самого себя, он с трудом поверил своим глазам. Как Эрн мог такое написать? Какое неуважение! Да просто хамство! Так выразиться о дядиных глазах и сравнить его голос с криком осла! Мистер Гун почувствовал праведный гнев.

Закончив со «стишками», он взял вторую записную книжку, бегло просмотрел уже знакомый ему список «вещественных доказательств», перевернул страницу, и… глаза у него округлились:

Мистер Гун перечитал запись еще и еще раз. Ну и ну! О каком ограблении идет речь? Кто узнал о местонахождении похищенных ценностей? И кто поручил Эрну их конфисковать? Ах, ну конечно же, мальчишка Фредерик! Мистер Гун громко фыркнул, откинулся на спинку стула и глубоко задумался.

Ему крупно повезло, что он наткнулся на эту информацию. Теперь он самолично отправится на Рождественский холм, обнаружит награбленное и хорошенько утрет нос мальчишке Фредерику. То-то паршивец будет раздосадован, когда все раскроет он, Гун! И уж на благодарность инспектора Дженкса можно будет рассчитывать с полным основанием!

Он снова перечитал посвященный ему «стишок», и гнев его вспыхнул с новой силой. «Неблагодарный мальчишка! Ну ничего, он меня еще попомнит. Где моя трость?»

Эрн услышал, как дядя сходил вниз, потом поднялся, открыл дверь в его комнату и щелкнул выключателем. Зажегся свет, и Эрн, словно в кошмарном сне, увидел в дядиной руке трость.

– Эрн, – печально произнес мистер Гун, – мне очень неприятно так поступать, но ты меня вынуждаешь… Я прочел твой стишок обо мне. Это гнусно, просто гнусно!

Эрн был напуган и ошеломлен.

– Какой стишок, дядя? Я о вас стишков не писал.

– Вранье только ухудшит твое положение.

Мистер Гун открыл записную книжку и сунул ее под нос Эрну. К своему ужасу, тот увидел написанный его собственным почерком «стишок», озаглавленный: «Моему дорогому дяде». Эрн прочитал его и почувствовал слабость в коленях.

– Дядя, это не я написал. У меня бы таланта не хватило! Это слишком хорошо!

– Что значит «слишком хорошо»?! Это гнусный стишок! И как ты смеешь заявлять мне, что не ты его не написал, когда тут твой почерк! Может, ты и это намерен отрицать?

Эрн еще раз посмотрел в записную книжку.

– Почерк мой, – вынужден был признать он слабым голосом. – Не понимаю, ничего не понимаю… Дядя клянусь, я не помню, чтобы я его написал. Я не могу так хорошо написать – очень хотел бы, да не могу!

– Это еще не все, Эрн, – сказал мистер Гун, угрожающе поигрывая тростью. – Я и вторую твою записную книжку прочел. Где у тебя написано насчет ограбления и спрятанных на старой мельнице ценностях… Ты мне ничего об этом не говорил. Ни слова! Ты скверный мальчишка – а скверных мальчишек наказывают. Вытяни перед собой правую руку ладонью вверх!

Плача, бедный Эрн вытянул руку, чтобы не получить удара по какому-нибудь более чувствительному месту. Трость со свистом рассекла воздух.

– Это тебе за стишки! А это – за то, что ничего мне не сказал об ограблении!

Эрн взвыл и спрятал руку под мышку. Мистер Гун мрачно предупредил:

– Ни на какие поиски награбленного ты не пойдешь. На ночь я тебя запру, ясно? Посиди и подумай о том, что случается со скверными мальчишками, которые пишут гнусные стишки и скрывают от дяди важные сведения!

С этими словами мистер Гун выключил свет, вышел и запер дверь на ключ. Эрн совсем пал духом. Все кончено – никакого ночного похода на старую мельницу! Вдруг ему пришла в голову ужасная мысль: а что, если дядя сам туда, пойдет? Плача горючими слезами, бедный Эрн уткнулся в подушку. Все было плохо: рука сильно болела, дверь комнаты заперта, надежды рухнули. Он услышал, как дядя шумно одевается в соседней комнате и спускается вниз. Все ясно: идет на Рождественский холм! Когда он обнаружит награбленное, планы Фатти будут безнадежно спутаны. И все из-за него, Эрна Гуна – из-за его глупости. Он почувствовал себя маленьким и несчастным.

Потом Эрн вспомнил о «стишках», встал и включил свет. Его записная книжка для «паезии» валялась на стуле, куда ее бросил дядя. Эрн схватил ее. Ага, вот «Моему дорогому дяде»…

Он перечитал «стишок» шесть раз подряд и пришел к выводу, что это написано очень талантливо. Странно: почерк точно его, но когда же он это написал? «Наверное, во сне, – решил Эрн. – С гениями такое случается. Должно быть, вчера ночью сочинил, потом встал с кровати, как лунатик, и все записал. Надо же – какой отличный стишок! Во здорово! Это даже лучше стишков Фатти. Может, я все-таки гений».

Он опять улегся в кровать и положил записную книжку под подушку, повторяя про себя «стишок» о дяде. Жалко, что он его не закончил. Интересно, почему? И почему он ничегошеньки не помнит? Видно, во время сна мозги у него работают лучше…

Эрн даже забыл о своей руке. Да и мысль о дяде, находящем награбленное, уже не так его угнетала. Он был очень горд тем, что создал такое первоклассное произведение.

Все повторяя про себя «стишок», согревшись под одеялом, Эрн потихоньку погрузился в сон.

Мистеру Гуну было совсем не так тепло и уютно, пока он взбирался на Рождественский холм искать несуществующие драгоценности!