"Лики любви" - читать интересную книгу автора (Аккерман Л.)

Гибель друга

Теперь, мой дорогой читатель, если ты остался верен мне до настоящего момента, я вынужден тебя огорчить, ибо то, о чем я собираюсь тебе рассказать сейчас, печально, и еще печальней становится от мысли, что истоки этой грусти вечны, но напоминания о них туманит пеленой слез глаза лишь в моменты утраты. Утраты близких нам людей.

Не так недавно Ева узнала, что погиб ее близкий друг, погиб нелепо, возвращаясь поздно вечером домой на велосипеде. И тем тяжелей была эта утрата для всех в виду своей абсурдности. Да, именно абсурдности. Здесь я не собираюсь прибегать к использованию банальных штампов об абсурдности смерти. Я не говорю о смерти как о неком абстрактном явлении, прерывающем дыханье и выманивающим из еще не остывшего тела послушную душу. Я говорю о вполне конкретной смерти, и именно она представляется мне абсурдной, ибо если придерживаться мнения о том, что для любой смерти должен существовать достаточный довод, то здесь подобные доводы напрочь отсутствовали.

Для Евы эта утрата отозвалась целым эхом печальных голосов. Для нее с уходом близкого друга оборвалась не одна нить (символизирующая человеческую жизнь…забудем про штампы), а сразу множество нитей, которые означали совместные ритуалы. Ежедневный пятиминутный разговор вечером по телефону, обсуждение последних новостей. Совместные планы. Общие знакомые. Все это лопнуло в одно мгновенье. Люди могут сколь угодно долго спекулировать своими рассуждениями о прошлом и будущем и почти неуловимом моменте настоящего. Кто-то даже смеет утверждать, что настоящего не существует, но для тех, кто перестал дышать, для тех, за покой души которых прочитана последняя молитва, понятие настоящего…было ощутимо. И связь его, настоящего, с ходом времени. Его роль посредника, моста, соединяющего холмистые дали прошлого и туманные вершины будущего. В один миг сердце перестало биться, легкие перестали набирать воздух. Глаза перестали видеть. В одно мгновение, которое оказалось последним

Привилегия о сообщении известия об этой внезапной смерти досталась на этот раз знакомой Евы (прошу у тебя прощения, мой дорогой читатель, если в приведенной выше фразе ты почувствовал бездушие черствого циника; я лишь посчитал возможным вплести в печальное предложение свои наблюдения относительно схожих ситуаций и, главное, схожего мотива поведения в этих ситуациях у большинства встреченных мною людей, которые, вполне возможно, были совсем неправильно мною истолкованы).

За два года до этого Ева переехала в другой город, возвращаясь в родные места только на каникулах, и иногда выкраивая время по праздникам. Лето перед смертью ее друга, она провела в родном городе. Они провели его вместе. И вот уже она слышит голос, печально возвещающий ее о безвременной кончине ее друга. Работу памяти уже нельзя было остановить, и она понесла Еву на своих широких крыльях в последнее проведенное вместе лето. И дни лета всплыли в ее уме в таких мельчайших деталях, которые, казалось, невозможно человеку сохранить в памяти в такой преданной неизменности, что еще абсурдней показалось ей эта смерть, и она несколько раз переспросила свою знакомую. Та подтвердила, что, к сожалению, не ошибается, и рука Евы безвольно опустила трубку. Несколько мгновений она просидела без движений, не шелохнувшись, застыв словно каменное изваяние, и даже первая заблестевшая на реснице слеза словно не посмела нарушить горестную скованность картины, затуманив на несколько минут взгляд своей соленой влагой. А память прилежно листала страницы прошлого, не пропуская ни одной детали, ни одной фразы, какой бы незначительной в свое время она не казалась.

Ева вспомнила, как в первый день возвращения в родной город, первый день каникул, первый день совместного лета, последнего лета вместе, она позвонила другу и он заехал за ней на велосипеде. Она села на багажник, и они поехали в парк. Ева держалась за его спину деликатно, стараясь по возможности сделать так, чтобы он вообще не замечал ее прикосновений, и пальцы ее ощущали взмокшую его рубашку и проступившее под ней влажное тело. В тот день она не хотела ехать в парк. Она вообще предпочла бы остаться дома, привыкнуть к оставленной без обитателя комнате, и если бы не ее друг, воспоминания того дня не являли бы ей так настойчиво картину проплывающих мимо людей и деревьев, и пруда с кипящей около него жизнью в разгар одного из самых жарких дней того лета. Однако он настоял, и она согласилась. И они проехали вместе не один километр. И тот день навсегда остался в памяти как один из самых любимых, самых ярких дней того времени.

Еще Ева вспомнила, как они поехали на озеро, и долго ходили вдоль берега, загребая ногами холодный песок. И окунувшись снова в атмосферу тех дней, она испытала чувство благодарности оттого, что уже в те моменты их совместных прогулок она была счастлива, что не жалость от утраченной навсегда возможности повторить их озарили радостным свечением эти воспоминания, придав им особенную ценность. С одержимостью охваченного лихорадкой поиска ученого, Ева обращалась к памяти снова и снова, и так каждый раз являла ей, словно в благодарность за ее прилежание, все новые и новые сцены, перенося ее мысленно в то время. Ева было попыталась их записать, но поняла, что на бумаге исчезает что-то важное, нечто, что придает воспоминаниям о недавних или особо дорогих сердцу событиях привкус холодной бесчувственности ускользнувших в прошлое реминисценций, безликих и никому не принадлежащих.

Ева хотела, чтобы воспоминания о ее друге не потеряли красок, музыка тех времен не потеряла звучанья, не разбросала по просторам времени ценных нот, сцены не потеряли измерений, не превратились в безликое размытое пятно, являющееся лишь фоном происходящего, но не их полноправным участником, и главное – она хотела сохранить в целостности не только образ своего друга, образ, который подобно всем другим образам, являлся бы лишь слепком поспешно промелькнувшего момента, слепком, не имеющим вариаций, не поддающийся произвольному манипулированию в воображении, застывшей маской, – она хотела сохранить его лицо, и его голос, и его походку. Она хотела сохранить его, таким, каким он был при жизни. И перенести тщательно сбереженные воспоминания в будущее, поселить его там навсегда, всегда слышать, что он говорит (сказал бы…), всегда видеть улыбку на лице, когда он доволен и беспардонно прорезавшую лоб морщину, когда он чем-то расстроен (был бы доволен, был бы расстроен…).

И тогда она поняла, что для нее одной такая трудная задача окажется непосильной, и она начала подробно, настолько, насколько это позволяло количество деталей, осевших в памяти, настолько, насколько было возможно при помощи непротиворечивых, недвусмысленных человеческих слов, она стала рассказывать мне о нем. И тем более странными показались мне плоды ее усилий, что я не знал погибшего ее друга лично. Но с каждым словом, с каждой фразой, которую Ева столь старательно несла, что фраза казалось чаркою, наполненную до краев, но если бы даже фразы и являлись чарками – Ева не расплескала ни капли, я начинал рисовать его образ.

И он оживал, все более приобретая черты погибшего Евиного друга. И вот я уже почти ясно видел перед собой его лицо с подвижными карими глазами и безвольными, в противоположность его характеру, бровями, занявшими, казалось, на его лице первое попавшееся положение. Его абсурдная, нелепая, дерзкая смерть, укравшего у нас этого замечательного человека, положила началу поисков его возможного воскрешения. И не менее абсурдным казался мне тот факт, что познакомился я с ним уже тогда, когда он физические перестал существовать, но воскрес (или родился?) в моем воображении, и слова, услышанные мною в тот момент, когда Ева подбирала их для своего рассказа, помимо моей воли, прокрадывались в то время, к которому относились описанные с их помощью события, и там оседали в моей памяти. Таким образом, и моя память была полна воспоминаний о том человеке, которого я не знал (а ведь Ева так много раз хотела нас познакомить!), и который, уйдя из материального мира, продолжил жить не только в моем воображении, но и в памяти многих других людей, знавших его при жизни, или познакомившихся с ним посредством сохраненных Евой воспоминаний того времени. И у каждого он получился немного своим. И только его одного не хватало нам всем, чтобы сверить с ним оживших в нашей памяти персонажей.

Но его больше не было.