"Последний путь Владимира Мономаха" - читать интересную книгу автора (Ладинский Антонин)

8

Задремав, Мономах не заметил лисы, вызвавшей столько разговоров у молодых отроков, но появление оленей заставило его горько вздохнуть. Вожак стада, матерый олень с горделиво закинутыми на спину рогами, весь в облаке пара, был бы завидной добычей для любого ловца. Он напомнил князю молодость. Несколько дружинников бросились в охотничьем пылу за зверем, но тотчас сдержали скакунов, вспомнив о благочестивой цели путешествия: им сказали, что Владимир Всеволодович едет в Переяславль помолиться в семейной усыпальнице. Кони вздыбились и, мученически поводя глазами, скрежетали железом удил.

Дубец подъехал ближе к княжеским саням и, склоняясь с седла, спросил почтительно:

— Видел, княже, оленя? Рогаст!

Мономах ответил ему печальной стариковской улыбкой:

— Некогда и я трудился, делая ловы, и не щадил своей жизни. А помнишь, как ты меня от гибели спас? Такой же красоты был олень. Думал я тогда, что пришла смерть. Но бог сохранил меня невредимым.

Дубец ехал рядом с санями и слушал речь князя. Дружинник знал, старик не лжет. Все князья на одну мерку сделаны, помышляют только о своей выгоде, и Илья уже убедился давно в этом, но это была правда, что Мономах не берег себя ни на ловах, ни на войне.

Мономах грустно улыбался. Он вспоминал эти полные волнения охоты, дальние пути во все времена года, когда в оврагах звенели весенние ручьи, или пахло речной водой в туманное утро, или мешались в поле сладкие запахи земляники, полыни и жита, или опавшая листва шумела под ногами, или дубы стояли в инее, как теперь. Переменами была полна вся его жизнь. К началу половецких набегов на Руси у него едва пробивался пушок на верхней губе. Больше склонный к чтению книг, чем к битвам, отец его, князь Всеволод, сын Ярослава, поопасался оставаться при таких обстоятельствах в Переяславле и ушел искать убежища в Курск, а сына послал в Ростов. В этот город Владимиру пришлось ехать через дремучие леса, пробиваться с оружием в руках сквозь толпы вятичей, исподлобья смотревших на княжеского священника. Ему тогда исполнилось пятнадцать лет. Затем его послали в Смоленск. Оттуда он пошел в Туров, и было много других путей, ловов, сборов дани на погостах. Даже когда из далекой страны приехала Гита, он провел с ней некоторое время и опять надел рубаху из домотканой холстины, какие носят простые звероловы, напялил на голову старую отцовскую шапку и вскочил на коня. Молодая княгиня смотрела на него из оконца с таким горестным удивлением в глазах, точно не понимала, как можно покинуть ее ради очередной охоты. Потом не выдержала, сбежала по лестнице и кинулась к мужу, обняла его за бедра, уцепилась за позолоченное стремя, припала горячей щекой к его руке. С тех пор он стал брать жену во все поездки, и Гита сопровождала его верхом на смирной кобылице, летом в легкой одежде, а зимой в теплой шубке на бобровом меху, счастливая и разрумянившаяся на морозном воздухе.

Однако вскоре Мономаху пришлось надолго покинуть молодую супругу, хотя она уже зачала в чреве. Это произошло в те дни, когда он ходил вместе с князем Олегом Святославичем в дальний поход, в Чешский лес, где впервые увидел горную красоту, водопады и западных епископов. Отправляя сына и племянника в поход, Святослав, сидевший тогда на великокняжеском столе, хотел помочь ляхам против кесаря, с которым был в союзе чешский князь Вратислав, но чехи послали своего воеводу Лопату к ляшскому князю, уплатили тысячу гривен дани и заключили с ним мир, не считаясь с юными русскими князьями.

Владимир был наделен княжеской гордыней. Он сказал польскому епископу, присланному для переговоров:

— Вы нас позвали против кесаря, и мы пришли сюда, чтобы помочь вам в справедливом деле. А ныне вы помирились с Вратиславом, который держит его руку. Пусть будет на это ваша воля. Однако мы не можем без мира возвратиться на Русь и будем искать чести, вы же идите на пруссов и поморян, а у нас с ними нет никакой вражды.

Русские князья дошли до города Глогова, и Вратислав поспешил уплатить Владимиру тысячу гривен и дал ему многие дары, выслав для переговоров о мире своего брата, который тоже оказался епископом, а также вельмож. Мир был заключен. Поляки потерпели тогда поражение от поморян.

Сколько других событий произошло за те годы! Князь Святослав вскоре умер, а Изяслав скитался где-то с сыном Ярополком по чужим странам, выпрашивая помощь то у кесаря, то у римского папы. Потом они вернулись оба в Киев. Рассудительный Всеволод уступил брату киевский стол, принадлежавший ему по старшинству, а сам ушел в Чернигов, посадив Владимира в Переяславле. Когда Изяслав изгнал Олега Святославича из Волынской земли, обиженный князь прибежал в Чернигов, и Мономах, гостивший тогда у возлюбленного отца, угощал Олега на Пасху богатым обедом. В те дни он и пил здоровье Гиты.

Но Олег начал вместе с братом Романом борьбу за отцовское наследие и за права на Киев. Он опять получил Волынь, однако остался недоволен своим уделом и ушел в Тмутаракань. Этот дальний город всегда манил к себе всякого рода бродяг, беспокойных людей, обиженных дружинников и даже простых смердов, измученных притеснениями бояр. Рыская серым волком в широких туманных полях, Олег пробрался с братом Романом на берег моря и сел в Тмутаракани. Тогда в Новгороде правил Святополк Изяславич, другой сын Изяслава сидел в Вышгороде, а Владимир — в Смоленске.

Мономах находился в Смоленске, когда Олег и Роман явились из Тмутаракани и привели на Русь половцев, пытаясь захватить отцовский город Чернигов. Всеволод вышел против них в поле, но потерпел страшное поражение на реке Сожице и едва успел с остатками дружины спастись в Киев, к Изяславу. В этой битве многие тогда пали, кого хорошо знал Владимир: Иван Жирославич и Тука, брат Чудина, и Порей, и другие. Случилось это в месяце августе, в 25-й день, в 1078 году.

Изяслав утешал Всеволода:

— Не печалься, брат! Разве не знаешь, сколько бедствий и мне пришлось принять на своем веку от злых людей? Разве меня не изгнали из моего города? Разве чернь не разграбила мои дома? Потом снова я ушел в изгнание. А чем я провинился пред братьями? Не тужи. Если суждено нам иметь удел в Русской земле, то оба будем княжить. Я голову свою положу за тебя.

Всеволод слушал, хмурясь и стыдясь прошлого. На сердце у него было тяжело. Изяслав стал собирать воинов, чтобы восстановить порядок на Руси, и двинулся с сыном Ярополком и Всеволодом, с которым пошел и Владимир, к Чернигову. Однако черниговцы не захотели нарушить верность Святославичам, которых помнили еще младенцами, и затворились в городе, не желая открыть ворота Изяславу. Четыре князя подступили к стенам. Владимиру пришлось действовать против Восточных ворот, со стороны реки Стрижени. Он захватил внешний город и пожег его. Черниговцы бежали во внутренний острог…

Сани сильно встряхнуло. Дорога теперь снова шла лесом, и с обеих сторон опять плыли и как бы медленно кружились в зимней мгле украшенные инеем деревья. Еще одна сорока пролетела над головой. На снегу можно было рассмотреть легкие заячьи следы…

Как ничтожны человеческие помыслы и стремления! Безрассудный Олег забыл, что гордыня плохой советчик, и пошел против четырех князей. Полки встретились на Нежатиной ниве. Изяслав стоял с пехотинцами. Вдруг какой-то неизвестный воин подъехал к князю сзади и ударил его копьем между плеч. Так был убит Изяслав, сын Ярослава. Олег был разбит, с небольшой дружиной искал спасения в бегстве и под прикрытием ночной темноты опять ускакал в Тмутаракань. Когда же битва кончилась, киевские дружинники взяли тело Изяслава и повезли его в ладье в Городец. Навстречу им вышли из Киева все люди и, положив усопшего князя на сани, повезли его под пение псалмов в свой город. Ярополк шел за гробом отца и горько плакал:

— Отче мой! Сколько ты горя принял от братьев! И вот за других сложил свою голову…

Молодой князь говорил так, чтобы все слышали его. Это был камень в огород Всеволода. Тот вздыхал, поднимая очи к небесам. Они все готовы были перерезать друг другу горло из-за городов и прочего богатства.

Тело Изяслава положили в мраморной гробнице. Владимир вспомнил, какой красивый человек погиб тогда, не хитрец и простой умом.

Владимир стал перебирать в памяти все, что случилось потом на Руси и как они поделили города. Отец сел на великокняжеском столе в Киеве, а ему отдал Чернигов. Волынь досталась племяннику Всеволода Ярополку Изяславичу. В Новгород послали другого сына покойного Изяслава — Святополка. В Переяславле посадили Ростислава, сводного брата Владимира. Этот город оберегал пути на Русь со стороны половецких степей, а Ростислав, по матери сам наполовину половец, был легок на подъем, вспыльчив, смешлив, любил не священные книги, а серебряное оружие. На другой же год, подстрекаемые Романом из Тмутаракани, половцы появились у города Воиня. На этот раз мир удалось купить подарками, без пролития крови. О примирении говорили, не слезая с коней, в беспокойстве мотавших головами, бивших копытами о землю, хлеставших бока хвостами, чтобы прогнать назойливых оводов. Потом перед ханами отроки разложили греческие ткани и шелковые покрывала для их жен, соболя, серебряные сосуды и другие дары. Владимир видел, как у степных обитателей загорелись глаза при виде такой роскоши. Они соскочили один за другим с лошадей, сели на землю, разулись и стали примерять зеленые и желтые сапоги, топая каблуками, чтобы нога лучше влезала в тесную обувь, снова снимали их и мяли кожу пальцами, испытывая ее добротность. Босые, с не мытыми от рождения ногами, они казались добродушными коневодами. Но отец предупреждал Владимира, чтобы он опасался коварства с их стороны. Улыбаясь, пощипывая только что отросшие усы, княжич зорко наблюдал за всем из-под надвинутой на глаза шапки.

В подобных случаях объяснялись обычно с помощью толмача, помогая себе жестами. Если проводили указательным перстом по шее, то это означало, что человек должен умереть, а когда совали большой палец в широко раскрытый рот, то показывали, что хотят вина. Счет тоже вели на пальцах или сжимая и разжимая пятерни. Впрочем, некоторые половцы знали русский язык, а князья научились нужным половецким словам, и во время переговоров все отлично понимали друг друга. Всеволод учил сына:

— Когда будешь иметь дело с половцами, помни, что выгоднее сделать им подарки, чем проливать кровь. Она дороже всякого золота.

Перед Владимиром вставали детские дни. Мать была греческая царевна из рода Мономахов. Около нее вечно шептались царские патрикии, константинопольские монахи, евнухи. Теплые материнские горницы наполнял запах лекарственных трав и курений, вдоль стен, на скамьях, обитых красным сукном, сидели с постными лицами черноглазые женщины, на аналоях лежали с большим искусством переписанные книги в парче и серебре. Отец часто беседовал с митрополитом на греческом языке. Владимира тоже учили читать по-гречески. Но он уже в детстве предпочитал дубраву душным палатам, любил ловить со сверстниками сетью скворцов, и только позднее книга раскрыла перед ним свой волнующий мир, полный видений и печальных мыслей…

Самый толстый хан остался очень доволен сапогами и прочими подарками — серебряной чашей, золотым ожерельем для любимой тоненькой жены, серским шелком для ее одежды. Его глаза поблескивали от удовольствия. Бедняге не приходило в голову, что, может быть, не успеет он сносить этих сапог, как его любимица станет пленницей и будет ласкать русского воина.

Никто не знал, о чем тихо переговаривался княжич с ханами, что-то показывал им на пальцах. Но половцы снова ушли в степи. Владимир пристально смотрел вслед удалявшимся всадникам, может быть размышляя о том, в точности ли он исполнил отцовское поручение.

Как разнообразен мир! Каждое племя живет по своим законам и обычаям. На берегу синего моря стоят греческие каменные города, корабли плавают по морским волнам, в русских селах привычно пахнет дымком, а для половца ничего нет лучше, чем кочевая жизнь, перемена мест, кислый напиток, приготовленный из кобыльего молока.

Над степью опускались сумерки. Скрипучие половецкие возы скрылись в ночном мраке. Сильнее запахло полынью.

В далеких полях скитался со своей немногочисленной дружиной князь Роман, красавец и беспутный человек. Но скоро пришла весть, что его убили половцы, а труп бросили в диком месте, на добычу зверям, и кости его лежат там и до сего дня. За смерть брата поклялся отомстить Олег, усмотревший в этом злодеянии руку Всеволода. Он сеял по Русской земле не пшеницу, не книжные слова, а стрелы и в любой час мог привести на Русь половцев. Это был бродяга, не сумевший найти для себя прочное пристанище; князь переходил из одного удела в другой, считая себя несправедливо обиженным при дележе городов, и не понимал, что таким, как он, не стоять во главе государства, потому что нет у него ничего, кроме дерзкой отваги, — ни дальновидности, ни ума, ни мудрого свойства прощать и ждать.

Мономах вздохнул. Видят небеса, он любил Олега, словно брата, хоть тот и не спускал глаз с Гиты, когда сидел за пасхальным обедом в Переяславле. Однако не всегда на земле Пасха.