"Старик Хоттабыч" - читать интересную книгу автора (Лагин (Гинсбург) Лазарь Иосифович)
XVII. СТАРИК ХОТТАБЫЧ И СИДОРЕЛЛИ
На старика было просто жалко смотреть. Целый день он отсиживался в аквариуме, ссылаясь на то, что у него якобы разыгрался ревматизм. Конечно, это было нелепым объяснением, ибо глупо с ревматизмом забираться в воду.
Хоттабыч лежал на дне аквариума, лениво шевеля плавниками и вяло глотая воду. Когда к аквариуму подходил Волька или Женя, старик уплывал к задней стенке, весьма невежливо поворачиваясь к ним хвостом. Правда, когда Волька отлучался из комнаты, Хоттабыч вылезал из воды, чтобы немножко размяться.
Но, едва заслышав Волькины шаги, он с тихим плеском кидался в аквариум, словно и не думал его покидать. Ему, очевидно, доставляло какое-то горькое удовлетворение, что Волька то и дело начинал упрашивать его вылезть из воды и перестать дуться. Все это старик выслушивал, повернувшись к мальчику хвостом. Стоило, однако, его юному другу развернуть учебник географии, чтобы подзаняться к переэкзаменовке, как Хоттабыч высовывался наполовину из аквариума и горько упрекал Вольку в бесчувственности. Дескать, как это можно заниматься разными пустяками, когда старый человек так мучается ревматизмом.
Но лишь Волька закрывал учебник, старик снова поворачивался к нему хвостом. Так продолжалось до самого вечера. В начале восьмого он резко взмахнул плавниками и выпрыгнул на пол. Отжимая воду из бороды и усов, он сдержанно промолвил обрадованному Вольке:
– Ты меня очень обидел отказом от моих скромных подарков. Твое и мое счастье, что я обещал тебе не обижаться. В противном случае, я сделал бы с тобой нечто непоправимое, о чем сам в дальнейшем весьма бы сожалел. Ибо я полюбил тебя всей душой и особенно не могу не ценить прекрасное бескорыстие твоей дружбы.
– Ну вот и чудесно! отвечал Волька. Тут у меня с Женей имеется к тебе одно интересное предложение. Мы давно собираемся попросить тебя пойти с нами в цирк.
– С любовью и удовольствием, сказал Хоттабыч. Если хочешь, поедем туда на верблюдах или на слонах.
– Нет, что ты! Не стоит тебе затрудняться, возразил Волька с подозрительной поспешностью. Давай лучше, если ты не боишься, поедем на троллейбусе.
– А чего тут бояться? обиделся старик. Я четвертый день без страха взираю на эти железные повозки.
Через полчаса Волька, Женя и Хоттабыч были уже в Парке культуры и отдыха, у входа в цирк Шапито.
Старик сбегал к кассе поинтересовался, как выглядят билеты, по которым пускают в цирк, и вскоре и у него, и у Вольки, и у Жени сами по себе возникли твердые бледно-розовые пропуска на свободные места.
Они вошли в цирк, залитый светом множества ярких электрических ламп.
В одной из лож, около самой арены, было как раз три свободных стула, но Хоттабыч решительно высказался против этих мест.
– Я не могу согласиться, сказал он, чтобы хоть кто-нибудь в помещении сидел выше меня и моих глубокочтимых друзей. Это было бы ниже нашего достоинства.
Спорить со стариком было совершенно бесполезно, и ребята скрепя сердце уселись на самой верхотуре, в последнем ряду амфитеатра.
Вскоре выбежали униформисты в малиновых расшитых золотом ливреях и выстроились по обе стороны выхода на арену.
Ведущий программу зычным голосом объявил начало представления, и на арену выехала наездница, вся усеянная блестками, как елочный дед-мороз.
– Ну как, нравится? спросил Волька у Хоттабыча.
– Не лишено интереса и для глаза приятно, осторожно ответил старик.
За наездницей последовали акробаты, за акробатами клоуны, за клоунами дрессированные собачки, вызвавшие сдержанное одобрение Хоттабыча, за собачками жонглеры и прыгуны. На прыгунах закончилось первое отделение.
Когда после звонка все снова уселись по своим местам, к Хоттабычу подошла девушка в кокетливом белом переднике, с большим подносом в руках.
– Эскимо не потребуется? спросила она у старика, и тот, в свою очередь, вопросительно посмотрел на Вольку.
– Возьми, Хоттабыч, это очень вкусно. Попробуй!
Хоттабыч попробовал, и ему понравилось. Он угостил ребят и купил себе еще одну порцию, потом еще одну и, наконец, разохотившись, откупил у обомлевшей продавщицы сразу все наличное эскимо сорок три кругленьких, покрытых нежной изморозью, пакетика с мороженым. Девушка обещала потом прийти за подносом и ушла вниз, то и дело оборачиваясь на удивительного покупателя.
– Ого! подмигнул Женя своему приятелю. Старик дорвался до эскимо. В какие-нибудь пять минут Хоттабыч уничтожил все сорок три порции. Он ел эскимо, как огурцы, сразу откусывая большие куски и смачно похрустывая. Последний кусок он проглотил в тот момент, когда в цирке снова зажглись все огни.
– Мировой... комбинированный... аттракцион!.. Артист государственных цирков Афанасий Сидорелли!
Все в цирке зааплодировали, оркестр заиграл туш, и на арену, улыбаясь и раскланиваясь во все стороны, вышел невысокого роста пожилой артист в расшитом золотыми драконами синем шелковом халате. Это и был знаменитый Сидорелли. Пока его помощники раскладывали на маленьком лакированном столике все, что было необходимо для первого фокуса, он продолжал раскланиваться и улыбаться. При улыбке у него ярко поблескивал во рту золотой зуб.
– Замечательно! прошептал завистливо Хоттабыч.
– Что замечательно! спросил Волька, изо всех сил хлопая в ладоши.
– Замечательно, когда у человека растут золотые зубы.
– Ты думаешь? рассеянно спросил Волька, следя за начавшимся номером.
– Я убежден в этом, ответил Хоттабыч. Это очень красиво и богато.
Сидорелли кончил первый номер.
– Ну как? спросил Волька у Жени таким тоном, будто он сам проделал этот фокус.
– Замечательно! восторженно ответил Женя, и Волька тут же громко вскрикнул от удивления: у Жени оказался полный рот золотых зубов.
– Ой, Волька, что я тебе скажу! испуганно прошептал Женя. Ты только не пугайся: у тебя все зубы золотые.
– Это, наверно, работа Хоттабыча, сказал с тоской Волька.
И действительно, старик, прислушивавшийся к разговору приятелей, утвердительно кивнул головой и простодушно улыбнулся, открыв при этом, в свою очередь, два ряда крупных, ровных золотых зубов.
– Даже у Сулеймана-ибн-Дауда мир с ним обоими! не было во рту такой роскоши! хвастливо сказал он. Только не благодарите меня. Уверяю вас, вы достойны этого небольшого сюрприза с моей стороны.
– Да мы тебя и не благодарим! сердито бросило Женя.
Но Волька, испугавшись, как бы старик не разгневался, дернул своего приятеля за руку.
– Понимаешь ли, Хоттабыч, начал он дипломатично, это слишком будет бросаться в глаза, если сразу у всех нас троих, сидящих рядом, все зубы окажутся золотыми. На нас будут смотреть, и мы будем очень стесняться.
– И не подумаю стесняться, сказал Хоттабыч.
– Да, но вот нам как-то будет все-таки не по себе. У нас пропадет все удовольствие от цирка.
– Ну, и что же?
– Так вот, мы тебя просим, чтобы, пока мы вернемся домой, у нас были во рту обычные, костяные зубы.
– Восхищаюсь, вашей скромностью, о юные мои друзья! сказал немного обиженно старик.
И ребята с облегчением почувствовали, что во рту у них прежние, натуральные зубы.
– А когда вернемся домой, они снова станут золотыми? с беспокойством прошептал Женя.
Но Волька тихо отвечал:
– Ладно, потом увидим... Может, старик про них позабудет.
И он с увлечением принялся смотреть на головокружительные фокусы Афанасия Сидорелли и хлопать вместе со всеми зрителями, когда тот из совершенно пустого ящика вытащил сначала голубя, потом курицу и, наконец, мохнатого веселого белого пуделя.
Только один человек сердито, не высказывая никаких признаков одобрения, смотрел на фокусника. Это был Хоттабыч.
Ему было очень обидно, что фокуснику хлопали по всякому пустяковому поводу, а он, проделавший со времени освобождения из сосуда столько чудес, ни разу не услышал не только аплодисментов, но и ни одного искреннего слова одобрения.
Поэтому, когда снова раздались рукоплескания и Сидорелли начал раскланиваться во все стороны, Гассан Абдуррахман-ибн-Хоттаб огорченно крякнул и, невзирая на протесты зрителей, полез через их головы на арену.
Одобрительный рокот прошел по цирку, а какой-то солидный гражданин сказал соседке:
– Я тебе говорил, что этот старик «рыжий». Это, видно, очень опытный клоун. Смотри, как он себя потешно держит. Они иногда нарочно сидят среди публики.
К счастью для говорившего, Хоттабыч ничего не слышал, целиком поглощенный своими наблюдениями за Сидорелли. Тот как раз в это время начал самый удивительный из своих номеров.
Прежде всего знаменитый иллюзионист зажег несколько очень длинных разноцветных лент и запихал их себе в рот. Потом он взял в руки большую, ярко раскрашенную миску с каким-то веществом, похожим на очень мелкие древесные опилки. До отказа набив себе рот этими опилками, Сидорелли стал быстро размахивать перед собой красивым зеленым веером.
Опилки во рту затлели, потом появился небольшой дымок, и наконец, когда в цирке погасили электричество, все увидели, как в темноте изо рта знаменитого фокусника посыпались тысячи искр и даже показалось небольшое пламя.
И тогда среди бури рукоплесканий и криков «браво» раздался вдруг возмущенный голос старика Хоттабыча.
– Вас обманывают! кричал он, надрываясь, Это никакие не чудеса! Это обыкновенная ловкость рук!
– Вот это «рыжий»! восхищенно воскликнул кто-то из публики. За-ме-ча-тель-ный «рыжий»! Браво, «рыжий»!..
А все зрители, кроме Вольки и его друга, дружно зааплодировали Хоттабычу.
Старик не понимал, о каком «рыжем» кричат. Он терпеливо переждал, когда кончатся вызванные его появлением рукоплескания, и язвительно продолжал:
– Разве это чудеса?! Ха-ха!
Он отодвинул оторопевшего артиста в сторону и для начала изверг из своего рта один за другим пятнадцать огромных разноцветных языков пламени, да таких, что по цирку сразу пронесся явственный запах серы.
С удовольствием выслушав аплодисменты, Хоттабыч щелкнул пальцами, и вместо одного большого Сидорелли по низенькому барьеру манежа побежали один за другим семьдесят два маленьких Сидорелли, похожих на знаменитого фокусника как две капли воды. Пробежав несколько кругов, они слились в одного большого Сидорелли, как сливается в одну большую каплю много маленьких капель ртути.
– Это еще не все! громовым, нечеловеческим уже голосом прокричал Хоттабыч, разгоряченный всеобщим одобрением, и стал вытаскивать из-под полы своего пиджака целые табуны разномастных лошадей.
Лошади испуганно ржали, били копытами, мотали головами, развевая при этом свои роскошные шелковистые гривы. Потом, по мановению руки Хоттабыча, лошади пропали, из-под полы пиджака выскочили один за другим, грозно рыча, четыре огромных берберийских льва и, несколько раз пробежав вокруг арены, исчезли.
Дальше Хоттабыч действовал уже под сплошные рукоплескания.
Вот он махнул рукой, и все, что было на арене: и Сидорелли, и его помощники, и разнообразный и многочисленный его реквизит, и нарядные, молодцеватые униформисты, все это в одно мгновение взвилось вверх и, проделав несколько прощальных кругов над восхищенными зрителями, тут же растаяло в воздухе.
Неизвестно откуда возник на манеже огромный лопоухий африканский слон с веселыми, хитрыми глазками: на его спине слон поменьше; на втором третий, еще меньше; на третьем четвертый... Последний, седьмой, под самым куполом, был не больше овчарки. Они разом затрубили, высоко подняв хоботы, хлопнули, как по команде, своими обвислыми ушами и улетели, размахивая ими, как крыльями.
Тридцать три оркестранта с веселыми криками вдруг сгрудились в одну кучу, огромным комом скатились вниз с площадки на манеж. Этот ком катился по барьеру, постепенно уменьшаясь в своем объеме, пока наконец не достиг величины горошины. Тогда Хоттабыч поднял его, положил себе в правое ухо, и из уха понеслись сильно приглушенные звуки марша.
Затем старик, который еле держался на ногах от возбуждения, как-то по-особому щелкнул сразу пальцами обеих рук, и все зрители, один за другим стали со свистом срываться со своих мест и пропадать где-то далеко под куполом.
И вот наконец в опустевшем цирке остались только три человека Хоттабыч, устало присевший на барьере арены, и Волька с приятелем, кубарем скатившиеся к старику из последнего ряда амфитеатра.
– Ну как? вяло спросил Хоттабыч, с трудом приподнимая голову и глядя на ребят странными, помутившимися глазами. Это вам не Сидорелли! А?..
– Куда ему до тебя! отвечал Волька, сердито моргая Жене, который все порывался попросить о чем-то старика.
– А какие были рукоплескания! с удовольствием вспоминал Хоттабыч.
– Еще бы!.. А ты мог бы вернуть всех на прежние места? Это, наверно, очень трудно?
– Нет, не трудно... То есть для меня, конечно, не трудно, еле слышно отвечал Хоттабыч.
– А мне почему-то кажется, что тебе это чудо не под силу, коварно сказал Волька.
– Под силу. Но что-то очень устал...
– Ну вот, я и говорю, что тебе не под силу.
Вместо ответа Хоттабыч, кряхтя, приподнялся на ноги, вырвал из бороды тринадцать волосков, мелко их изорвал, выкрикнул какое-то странное и очень длинное слово и, обессиленный, опустился прямо на опилки, покрывающие арену.
Тотчас же из-под купола со свистом примчались и разместились, согласно купленным билетам, беспредельно счастливые зрители. На манеже, как из-под земли, выросли Сидорелли со своими помощниками и реквизитом и униформисты во главе с бравым ведущим.
Громко хлопая ушами, прилетела обратно вся семерка американских слонов, приземлилась и снова выстроилась в пирамиду. Только на сей раз внизу был самый маленький, а наверху, под куполом, самый большой, тот, который с веселыми, хитрыми глазками. Потом пирамида рассыпалась, слоны цугом помчались по манежу, стремительно сокращаясь в размере, пока не стали с булавочную головку и окончательно не затерялись опилках.
Оркестр горошиной выкатился из правого уха Хоттабыча, быстро вырос в огромный ком весело хохочущих людей, вопреки закону всемирного тяготения покатился наверх, на площадку, рассыпался там на тридцать три отдельных человека, расселся по местам и грянул туш...
– Разрешите, граждане!.. Попрошу вас пропустить, проталкивался к Хоттабычу сквозь тесно обступившую его восторженную толпу худощавый человек в больших круглых роговых очках. Будьте любезны, товарищ, почтительно обратился он к Хоттабычу, не откажите заглянуть в кабинет директора. С вами хотел бы поговорить начальник Управления госцирков насчет ряда выступлений в Москве и периферийных цирках.
– Оставьте старика в покое! сказал с досадой Волька. Вы разве не видите он болен, у него повышенная температура.