"Старик Хоттабыч" - читать интересную книгу автора (Лагин (Гинсбург) Лазарь Иосифович)
XXXIV. РАССКАЗ ПРОВОДНИКА МЕЖДУНАРОДНОГО ВАГОНА СКОРОГО ПОЕЗДА МОСКВА-ОДЕССА О ТОМ, ЧТО ПРОИЗОШЛО НА ПЕРЕГОНЕ НАРЫ-МАЛЫЙ ЯРОСЛАВЕЦ
(Рассказан проводником его сменщику, спавшему во время этого происшествия)
– Я тебя, Кузьма Егорыч, потому разбудил, что только что произошел в нашем вагоне удивительный, совершенно непонятный случай.
Понимаешь, постелил я, как полагается, всем постели, и в седьмом купе постелил. Стелю и обращай внимание, что едут в этом купе один старичок, такой бородатый, в дореволюционной соломенной шляпе, и при нем двое парнишек. Скорее всего, я так думаю, однолетки. И, понимаешь, ни капли багажа. То есть ну ни-ни!
А тут еще один из мальчишек, такой белобрысенький, весь в веснушках, спрашивает:
«Товарищ, говорит, проводник, как пройти в вагон-ресторан»
Я отвечаю.
«К сожалению, нет у нас в поезде вагона-ресторана, но можно будет утречком предложить вам чаю с сухарями».
Тут мальчик смотрит на старика, старик ему глазом моргает. Мальчик и говорит: «Ну ладно, мы и без вашего чаю обойдемся, раз нет вагона-ресторана».
Интересно, думаю, как это вы до самой Одессы обойдетесь без моего чая. И ухожу в наше купе, но дверь только прикрываю, чтобы оставалась щелочка.
А уже в вагоне все давно спать улеглись, и уже во всех купе пассажиры третьи сны видят, и только в седьмом купе все шу-шу, шу-шу-разговаривают. Что именно говорят, мне не слышно, но только мне определенно слышно, что о чем-то разговаривают.
Потом вдруг открывается дверь, и из нее высовывается тот самый старичок; не замечает, что я за ним слежу, снимает с головы свою дореволюционную шляпу... И что бы ты, Кузьма Егорыч, подумал, что этот старичок делает? Слово даю, не вру! Рвет из своей бороды клок волос. Пропади я на этом месте, ежели вру!
Батюшки, думаю, сумасшедший! Вот уж, что называется, повезло! Привалило сумасшедшего аккурат в мое дежурство. Молчу и жду, что будет дальше.
А дальше, оказывается, старик рвет этот самый клок волос на многие части, кидает этот мусор на пол и что-то про себя бормочет. Тут я все больше убеждаюсь, что этот пожилой пассажир ненормальный и не миновать того, чтобы в Брянске его ссаживать. Ух, думаю, скандалу с ним не оберешься! Может быть, он даже сию минуту начнет кидаться на людей, стекла бить.
Смотрю нет, ни на что не кидается, стоит смирно, бормочет. Побормотав малость, уходит в свое купе.
И вдруг слышу кто-то по коридору босыми ногами шаркает. Только не впереди, а позади меня. Тогда я понимаю, что кто-то с тамбура прошел в вагон, и опять-таки страшно удивляюсь, потому что тамбур-то у меня во время движения всегда заперт.
Посмотрел я назад и... честное тебе, Кузьма Егорыч, благородное слово не вру... вижу идут с площадки четыре молодца, загорелые, что твои курортники, и притом совершенно голые. Только и есть на них одежонки, что тряпочки на бедрах. Босые.
Я выхожу из нашего купе и обращаюсь к ним:
«Граждане, вы, вероятно, вагоны перепутали. Это граждане, международный, и у нас тут все купе заняты».
А они хором:
«Молчи, неверный! Мы знаем, куда мы идем! Нам как раз сюда и нужно, куда мы идем».
Тогда я им говорю:
«В таком случае, граждане, попрошу ваши билетики».
Они мне опять хором:
«Не морочь нам голову, чужеземец, ибо мы спешим к нашему повелителю и господину!»
Я говорю:
«Меня поражает, что вы меня называете чужеземцем. Я советский гражданин и нахожусь в своей родной стране. Это раз. А во-вторых, у нас господ нет с самой Октябрьской революции. Это, говорю, два».
Их старший говорит:
«Тебе должно быть стыдно, неверный! Ты пользуешься тем, что у нас руки заняты и что мы не можем вследствие этого убить тебя за твою безумную наглость. Это, говорит, нечестно, что ты этим пользуешься».
Тут я замечаю, что все четыре голых гражданина сверх всякой меры нагружены разной снедью. Один держит тяжелое блюдо, а на блюде жареный барашек с рисом. У другого громадная корзина с яблоками, грушами, абрикосами и виноградом, хотя обращаю твое внимание, Кузьма Егорыч! еще до фруктового сезона не меньше месяца осталось. Третий на голове держит посудину в виде кувшина, и в этом кувшине что-то плещется. По запаху чувствую какое-то вино. Типа рислинг. У четвертого в обеих руках по блюду с пирогами и пирожными. Я, признаюсь, даже рот разинул. А их старший говорит:
«Лучше бы ты, неверный, показал нам, где тут седьмое купе, потому что мы должны поскорее выполнить наше задание».
Я тогда начинаю догадываться и спрашиваю:
«Как он выглядит, ваш хозяин? Старичок такой с бородкой?»
Они говорят:
«Он самый. Это тот, кому мы служим».
Я их веду к седьмому купе, по дороге говорю:
«Придется с вашего хозяина взыскать штраф за то, что вы без билета ездите. Давно вы у него служите?»
Старший отвечает:
«Мы ему служим три тысячи пятьсот лет».
Я, признаюсь, думаю, что ослышался. Переспрашиваю:
«Сколько, говорите, лет?»
Он отвечает:
«Сколько я сказал, столько и служим. Три тысячи пятьсот лет».
Остальные трое головами кивают: дескать, правильно старший говорит.
«Батюшки, думаю, не хватало мне одного сумасшедшего – еще четырех подвалило!»
Но я разговор продолжаю, как с нормальными пассажирами. Я говорю:
«Что это за безобразие! Столько лет служите, а хозяин вам даже спецовки простой не справил. Ходите, простите, нагишом!»
Старший отвечает:
«Мы в спецовке не нуждаемся. Мы даже не знаем, что это такое».
Я тогда говорю:
«Странно слышать подобное от человека с таким приличным производственным стажем. Вы, вероятно, не здешние? Вы где постоянно проживаете?»
Тот отвечает:
«Мы сейчас из Аравии».
Я говорю:
«Тогда мне все понятно. Вот седьмое купе. Постучите».
Сразу выходит тот самый старичок, и тут все его сотрудники падают на коленки и протягивают ему свои кушанья и напитки. А я отзываю старичка в сторону и говорю:
«Гражданин пассажир, это ваши сотрудники?»
Старик говорит:
«Да, мои».
Тогда я ему говорю:
«Они без билетов едут, за это с них полагается штраф. Вы как, согласны уплатить?»
Старик говорит:
«Согласен хоть сейчас. Ты только скажи, что это такое штраф?»
Я вижу, старичок довольно благоразумный, и шепотом ему объясняю:
«Тут у вас один служащий ума лишился. Он говорит, что служит у вас три с половиной тысячи лет. Согласитесь, что он сошел с ума».
Старик отвечает:
«Не могу согласиться, поскольку он не врет. Да, верно, три тысячи пятьсот лет. Даже немного больше, поскольку мне, говорит, было лет двести – двести тридцать, когда я стал повелевать ими».
Я тогда старику заявляю:
«Перестаньте надо мной смеяться! Это неприлично в вашем возрасте. Платите немедленно штраф, или я их ссажу на ближайшей станции! И вообще вы мне подозрительны, что ездите без багажа в такой дальний путь».
Старик спрашивает:
«Это что такое багаж?»
Я отвечаю:
«Ну, узлы, чемоданы и так далее».
Старик смеется.
«Что же ты, говорит, о проводник, выдумываешь, что у меня нет багажа? Посмотри-ка полки!»
Смотрю, а на полках полным-полно багажа. Только что смотрел – ничего не было. И вдруг на тебе! масса чемоданов, уйма узлов.
Я тогда говорю:
«Тут, гражданин пассажир, что-то неладно. Платите поскорей штраф, а на следующей остановке я приведу сюда главного кондуктора – пускай разбирается. Я что-то перестаю понимать, в чем дело».
Старик опять смеется:
«Какой штраф? За кого платить штраф?»
Я тогда стал совсем злой, поворачиваюсь, пальцем показываю на коридор. А там никого нет! Я нарочно весь вагон обегал, всюду осмотрел. Даже след моих «зайцев» простыл.
Старик говорит:
«Иди, о проводник, к себе в купе!»
Я и ушел.
Теперь ты понимаешь, Кузьма Егорыч, почему я тебя разбудил? Не веришь? Хочешь, я тебе дыхну, чтобы ты понял, что я совершенно трезвый? Нет, уж я обязательно... Что? Пахнет вином? Да ну тебя, Кузьма Егорыч! Чтобы я когда-нибудь в пути себе такое позволил! Я и рюмочки со вчерашнего дня не выкушал! Что говоришь: рюмочки не выкушал, а стаканчика два выпил? Ай-яй-яй, Кузьма Егорыч! Ха-ха-ха! Ух, уморил! Ха-ха-ха! Хи-хи-хи! Знаешь что, Кузьма Егорыч? Давай споем песню. Что? Пассажиров разбудим? А мы тихо.
Бывали дни веселые,
Гулял я, молодец...
Ладно, ладно, лягу спать. Я, брат Кузьма Егорыч, человек смирный. Лечь спать? Пожалуйста, с удовольствием лягу. Спокойной ночи, Кузьма Егорыч...
За час до прибытия поезда в Одессу проводник пришел в седьмое купе убирать постели. Хоттабыч его угостил яблоками.
– В Москве, наверно, покупали, в «Гастрономе?»с уважением сказал проводник и спрятал яблоки в карман для своего сынишки. Редкая в это время года вещь яблоки, продолжал он. Большое вам спасибо, гражданин!
Было очевидно, что он ничегошеньки не помнил о том, что произошло с ним на перегоне Нары Малый Ярославец.
Когда он покинул купе, Женя восхищенно крякнул:
– А молодец все-таки Волька!
– Зачем это слово «все-таки?» – сказал Хоттабыч. Оно совершенно излишне. Волька-ибн-Алеша явный молодец, и его предложение, вне всяких сомнений, достойно похвал.
Так как читателям нашей повести, возможно, не совсем понятен смысл приведенной только что краткой беседы, спешим разъяснить.
Когда ночью сбитый с толку проводник покинул седьмое купе, Волька обратился к Хоттабычу:
– Можно ли так сделать, чтобы проводник все забыл?
– Это сущий пустяк для меня, о Волька.
– Так сделай это и как можно скорее. Он тогда ляжет спать, а утром проснется и ничего не будет помнить.
– Превосходно, о сокровищница благоразумия! восхитился Хоттабыч, махнул рукой и сделал так, что проводник вдруг стал пьяным.
Это произошло как раз в тот момент, когда проводник дыхнул в лицо своему сменщику, Кузьме Егорычу.