"Кровные узы" - читать интересную книгу автора (Джеллис Роберта)

10

Ранним утром в комнате было прохладно от тумана, но день обещал жару. Бофора Реднор отпустил отдохнуть. Оставшись один, он думал о том; сколько всего случилось за последнее время и как много еще дел впереди. Валлийцы остановлены, трофеи поделены, планы заговорщиков расстроены. Нужно допросить пленных — выяснить, кто участвовал в мятеже.

У Оуэна достаточно народу, чтобы продержаться до приезда Гонта. В конце концов, Оуэн сам может допросить пленных, он знает, как это делается. Реднор начал одеваться, и каждое движение вызывало боль в его истерзанном теле.

Он позавтракал и переговорил с Оуэном, а потом сел за письма. Одно было для Леа. Он писал, что пока она останется под присмотром Пемброка. Письмо начиналось довольно сдержанно, но милое доверчивое лицо жены так и стояло перед его глазами. «Делай то, что я тебе говорю, — писал он. — Не успеют разъехаться гости, как мы с тобой уже будем вместе; я очень надеюсь на это. Мои дела значительно продвинулись, и теперь для меня важнее поторопиться на встречу с королем, чем усмирять здесь валлийцев».

Если Леа с Пемброком в сговоре, последние слова в его письме — хорошая ложь для них.

Он написал также письма Честеру, Херефорду и отцу, подробно рассказав обо всем, в том числе и о том, что говорят в Уэльсе о Пемброке. Однако никому из них он ни словом не обмолвился о рассказе Лэллина насчет планов Пемброка. Отец сам в скором времени узнает всю правду от сэра Роберта, если только это действительно правда, а не пустая болтовня. Кейн и сам был готов дорого заплатить, чтобы докопаться до истины: позор Пемброка — это позор и его, Кейна, ведь их теперь связывают кровные узы. Письмо для Леа лежало перед ним, он вновь перечитал его. Потом свернул, поставил печать и сунул в сумку, где уже лежали остальные свитки пергамента.

Четырьмя днями позже Реднор вновь проезжал по навесному мосту, который вел в замок Пемброка. Всю дорогу от Пенибонта он мучился вопросом: рассказала ли Леа отцу о его письме? Он столкнулся со стариком во дворе. Изумленное лицо Пемброка было лучшим ответом: Леа ни слова не сказала отцу, она даже не известила его, что Кейн возвращается.

— Где ты был? — задыхаясь, пробормотал Пемброк. — Куда ты ездил? Отец твой сказал мне только, что ты любишь вот так внезапно исчезать.

Кейн не смог ему сразу ответить — откуда ни возьмись, ему на шею бросилась жена. Ее худенькое тельце дрожало, а лицо прямо-таки сияло от радости.

— Полегче, полегче, солнышко! — ласково шептал Кейн, морщась от боли, когда девушка ненароком задевала его раны. — Я весь изрублен. Вот это да! Вот это радость! А ведь я отсутствовал только неделю. Что же будет, если я уеду на две недели? Мне потом страшно будет домой возвращаться — так и задушить можно. Ну что ты? Я здесь, и живой. Ну, успокойся, — ласково отстранил он Леа.

— Так эта маленькая стерва знала, где ты был? — рявкнул старик, опуская руку на плечо Леа.

В секунду он отлетел на пять футов от того места, где стоял, и теперь, кряхтя, пытался подняться с земли. Гонт, который только что вышел во двор, бросился на помощь Пемброку.

— Умерь свой пыл, Кейн, — сухо бросил ему отец. — Знай меру, когда раздаешь приветствия. Я тебя всегда предупреждал, что ты не знаешь, как увесисты твои кулаки. Если ты хочешь кого-то дружески хлопнуть по плечу, не надо при этом сбивать человека с ног.

— Прошу прощения, — сдержанно заметил Реднор. — Все время забываю об этом. Дружелюбие дорого стоит — за него убивают.

Пемброк понимал, что должен принять извинения и не заметить угрозы в последних словах Реднора. С помощью Гонта он встал на ноги, подошел к Реднору и дружески пожал ему руку. Потом он стал звать Кейна обедать — ведь все на столе, что же стоять во дворе! Ноздри Кейна раздувались, словно он учуял запах дикого зверя, но, тем не менее, он пошел следом за Пемброком. Он сел за стол прямо напротив старика и принялся за еду. С нескрываемым удовольствием Реднор начал рассказывать о том, как съездил в Уэльс. Он старался уловить хоть тень смятения на лице Пемброка, но все старания его были совершенно напрасны — Пемброк лишь одобрительно кивал.

— Мне не нравится, — сказал, наконец, Пемброк, — что ты путешествуешь без должной охраны. Это опасно. Я бы рискнул посоветовать тебе подождать и собрать побольше людей, прежде чем ехать в Лондон.

— Нет, — мягко отказался Реднор. Ну и плут этот Пемброк! Разве можно так открыто врать! — Ждать я не могу. Разговор с королем нельзя откладывать. От этого зависит мир в Уэльсе.

— Ну, хорошо. Тогда, может, ты возьмешь моих людей? Я в Лондон не еду — слишком стар для таких прогулок. А про меня ты в Лондоне не забудешь. Мои интересы — твои интересы. Но я бы тебе не советовал брать с собой Леа. Нет, ты не хмурься, она же глупышка! Станет рассказывать о твоих делах каждому, кто заговорит с ней.

— О моих делах она ничего знать не будет, — в голосе Кейна звучали непреклонные нотки.

— Ладно, я не собираюсь с тобой ругаться из-за девчонки, но, если ты решишь взять ее с собой, тебе придется снять в Лондоне дом. Не станешь же ты ночевать с ней в палатке.

Кейн нахмурился. Он даже не подумал об этом, а ведь старик говорил правду.

— Она сможет остановиться у Лестеров, пока я не подыщу дом.

— Зачем? — возразил Пемброк. — У меня же есть дом в Лондоне. Почему бы тебе не остановиться там?

— Я думал, вы его продали Оксфорду, — задумчиво ответил Реднор.

— Не продал, а сдал в аренду. Моему зятю он не откажет. Тебе, конечно, придется заплатить ему, но, думаю, для тебя это пустяки, — самодовольно хмыкнул Пемброк.

Нужно выиграть время… Пока он ест оленину, пьет вино, надо подумать. Пемброк не станет нападать на него на общем собрании баронов — у Реднора там слишком много друзей. Но что означает это дружелюбие и участие? Почему Пемброк так хочет поселить его именно в этом доме?

— Это очень любезно с вашей стороны, и, если вы сможете заняться нашим устройством, я смогу сберечь дорогое для меня время.

— Никаких проблем. Сегодня вечером я отправлю к Оксфорду гонца. По дороге в Лондон ты обязательно будешь проезжать мимо его замка. Там ты сможешь переночевать, Оксфорд даст тебе ключи и объяснит, как найти дом. Тебе останется лишь спокойно добраться до Лондона за два дня.

Реднор в раздумье прикрыл глаза. Засада на дороге? Очень может быть. Убийство в замке Оксфорда? Тоже возможно. Интересно все получается!

Пемброк спросил, все ли с ним в порядке, и Реднор тотчас открыл глаза.

— Все хорошо.

— Вот и славно. А то я решил, что у тебя обморок.

— Нет, — широко улыбаясь, ответил Реднор. — Я просто удивлен вашей добротой.

И все-таки, недоумевал Кейн, что получается? Если Пемброк не хочет, чтобы его дочь ехала в Лондон, значит, она не в сговоре со своим отцом.

Его сомнения развеяла леди Эдвина, которая зашла к нему ненадолго после обеда.

— Лорд Реднор, вас так трудно застать одного. — Кейн в недоумении приподнял бровь. Что нужно от него Эдвине? — Мне бы хотелось поговорить с вами о Леа, — продолжила она.

— Я в вашем распоряжении, — заявил он с готовностью.

— Гилберт говорит, что вы по-прежнему настроены взять Леа с собой в Лондон.

— Да…

— Простите, но, мне кажется — ей незачем ехать к Стефану. Пусть она остается здесь, так будет безопаснее. Она ведь еще совсем ребенок, и у нее на уме одно веселье.

— Да что вы говорите? — улыбнулся Реднор.

— Реднор, еще раз прошу вас простить меня, что я вмешиваюсь в ваши дела. Я знаю Леа лучше, чем вы. Она всегда была легкомысленной. Правда, в последнее время девочка умнеет прямо на глазах и, ко всему прочему, становится еще и непослушной.

— Только не со мной.

— Да, да, конечно, вы ей просто не позволяете, — леди Эдвина попробовала дружелюбно улыбнуться зятю, но раздражение, кипевшее в ней, все-таки вырвалось наружу, и ее улыбка от этого скорее походила на оскал.

От Реднора не укрылось настороженное выражение глаз леди Эдвины и ее натужные попытки изобразить радушие.

— Вам следовало бы радоваться этому, — криво улыбнувшись, ответил он.

— Я смотрю в будущее. Сейчас она молода, и упрямство кажется милой детской шалостью. Может получиться так, что вам это разонравится. Но вот что самое главное: если она беременна, эта поездка может сильно повредить ей, ну, а если нет… Ей что-нибудь может взбрести в голову, и тогда она сильно подпортит ваши планы.

Реднор в полном изумлении уставился на Эдвину. Ему даже в голову не приходило, что Леа может носить под сердцем ребенка. К тому же у него не было никого, с кем можно было бы поговорить на эту тему. Но ведь прошло совсем мало времени, и Эдвина это отлично понимает. Скорее всего ее заставил затеять этот разговор Пемброк. Как бы то ни было, Кейну надоело слушать Эдвину.

— Леди, — сказал Реднор, — это будет очень грустно, если за несколько недель двор научит ее разврату. Однако я собираюсь присматривать за ней, и уверяю вас, развратничать у нее возможности не будет, — он недобро рассмеялся. — Обещаю вам: дети у нее будут только от меня.

Комната тускло освещалась единственной свечой. Взгляд Леа скользил с одной дорожной сумки на другую. Вроде бы все собрано. Ее вещи, впрочем, как и Реднора, были аккуратно уложены в плетеные корзины. Походная одежда мужа висела на спинке кресла — его любимая роба и штаны, а также свитер деревенской вязки, неизменная кольчуга, без которой он не отправлялся ни в одно путешествие, и поношенный камзол из коричневой замши. Для Леа тоже достали кольчугу, которую принес ей симпатичный юноша, назвавшийся Гарри Бофором. Он даже поболтал с Леа немножко, рассказав о страшном сражении у Пенибонта. А Реднор лишь огрызнулся в ответ на все ее расспросы. Сэр Роберт должен был еще принести шлем, щит и более мелкие доспехи для Реднора, но только утром, прямо перед отъездом. Девушка снова оглядела комнату. Спать почему-то не хотелось.

Кейн давно уже забылся сном, правда, тяжким и беспокойным. После близости он почти сразу заснул. А у нее слезы текли ручьем по щекам. Сегодня он все делал медленно, словно смакуя и растягивая удовольствие. Он играл с ней и, играя, довел ее почти до исступления.

На этот раз он не стал спешить. Кейн целовал и ласкал Леа — медленно двигаясь по всему ее телу. Его губы пили жаркий мед ее губ, прикасались к ее груди, ласкали ее живот. Вначале Леа просто наслаждалась ощущением горячих прикосновений к своему телу, ощущая, как губы Реднора нарисовали на нем огненную дорожку, по которой волнами стекало и пульсировало неведомое ей пьянящее и острое наслаждение. Затем оно сменилось мучительным сладостным томлением, приятным и невыносимым, будто жажда, которую хочется утолить немедленно. Леа казалось, что тело взлетает огненным вихрем к самому поднебесью, а потом мигом падает к земле, чтобы в следующее мгновение воспарить снова. Это было наваждение, колдовство. Всю ее плоть окутал дурман страсти. Она не могла ждать больше ни секунды: из ее груди вырвался стон, она изогнулась всем телом, зовя Кейна в себя. Она пыталась с силой притянуть его к себе, протиснуться под него, но он будто наслаждался ее мукой… Он видел, как пробуждается в ней женщина, и это было несопоставимо большее удовольствие, чем все, что; ему приходилось когда-либо испытывать. Она готова была отдать ему всю себя, раствориться в нем, подчиниться ему, лишь бы он прекратил эту сладкую муку.

Теперь Реднор всей сутью своей почувствовал, что то, что он изведал раньше, с другими женщинами, было не страстью, не любовью, а лишь похотью.; Дело не в том, что ласки шлюх, придворных дам или, обозных девок — обыкновенное притворство в ожидании щедрой платы. Это-то он хорошо знал. Но то, что сейчас он испытывал, было совсем другого свойства: он не только почувствовал желанную женщину, он понял, как сладостно дарить наслаждение/ самой женщине. С каждым ее вздохом и стоном наслаждение Кейна лишь усиливалось.

Леа чуть не рыдала от нетерпения и возбуждения. Она неистово вцепилась в Кейна своими длинными ногтями, не сознавая, что они оставляют глубокие следы на его теле. Она целовала его везде, где только могла, готовая поглотить его плоть. Реднор застонал, и по его телу будто молния промчалась; теперь и он не мог себя сдерживать.

Они затихли одновременно, постанывая и вздыхая.

— Мой… мой… — бормотала Леа, вглядываясь в лицо спящего мужа. — О, сердце мое, это было чудесно!

Желание удержать его рядом граничило у нее с безумием. Ей стоило большого труда подавлять свои чувства. Когда-нибудь она выплеснет их наружу, изольет всю свою страсть и нежность, и пусть это будет стоить ей жизни.

Реднор категорически запретил будить его. Леа боялась громко расплакаться. Она тихонько слезла с кровати и пошла укладывать вещи в дорогу, чтобы хоть немного успокоиться. Услышав, как Реднор тяжело перевернулся с боку на бок, Леа поспешно задула свечу и легла. До рассвета оставалось всего лишь несколько часов, надо поспать. Но рука Кейна легла на грудь Леа, и он притянул ее к себе.

— О Господи! — Голос Реднора спросонок звучал хрипло. — Какой кошмар: мне снилось, что я потерял тебя и никак не могу найти.

Она прижалась к его щетинистой щеке, и тут же в ее нежную кожу впились тысячи маленьких иголок. Но она даже не почувствовала этой боли! Его слова снова подарили ей счастье.

— Вставай, маленькая соня! — раздался дружелюбный голос. Леа уселась в постели и отбросила со лба волосы. — Я никогда еще в своей жизни не видел существа более ленивого, чем ты. Зову тебя, зову, а ты только носом в подушку закапываешься, а просыпаться не хочешь. — В порыве нежности Реднор бережно взял лицо жены в ладони. — Если ты сейчас же не встанешь, не умоешься и не оденешься, я тебя оставлю здесь, — сказав это, он тотчас испугался, как бы она не поверила, и подарил ей нежнейший поцелуй.

— Ой, Кейн, — встревожилась Леа, — а мы взяли с собой иголки с нитками?

— Что?

— Иголки с нитками, милорд. Если мы остановимся в Лондоне на несколько дней, мне же нужно будет чем-то себя занять. Я буду шить.

— Ну и что мне теперь делать? — рассмеялся он. — У матери попроси.

Леа вспыхнула.

— Я не могу. Иголки очень дороги, отец не разрешит.

— Вот оно что, — лицо Реднора приняло равнодушный вид. — Ну, ладно. Я что-нибудь придумаю. А теперь — вставай, — сказал он и позвал служанок. Те робко вошли и застыли на пороге, дожидаясь указаний.

— Быстро одевайте вашу госпожу. — Он собрался, было уйти, но, взглянув на служанок, повернулся к Леа. — Послушай, почему у них всегда вид перепуганных кроликов, как только я заговорю с ними или просто посмотрю в их сторону?

Леа улыбнулась.

— Они боятся вас, милорд.

— Хорошее объяснение. Но что я им такого сделал?

Разве она могла сказать мужу, о чем сплетничает прислуга. Для служанок он человек, который якшается с дьяволом! Леа прищурилась, чтобы не выдать собственного страха, и осторожно проговорила:

— Женщины в этом доме побаиваются мужчин, если даже они не дают на то никакого повода.

— Ну, ладно, скажи им, чтоб перестали, — сердито произнес Реднор. — А то меня это раздражает.

Бедные служанки перепугались пуще прежнего.

Со счастливой улыбкой Реднор вошел в гостиную. Он собирался уехать до того, как проснутся гости, поэтому в столь ранний час в комнате, кроме отца, никого не было. Они отошли в сторонку, чтобы им ненароком кто-нибудь не помешал. Гонт не сводил с сына глаз. Кейн очень похудел, но лицо было спокойно, а большие темные, совсем, как у матери, глаза искрились радостью. Гонт заметил, что очертания губ Кейн тоже унаследовал от матери. Прошло уже тридцать лет, как ее нет! Вся грубость, вся жесткость в чертах лица сына были от него, Гонта. Зачем он всю жизнь обижал, терзал его? Как жаль, что его отношения с сыном не сложились, а ведь Гонт и его отец, дед Реднора, неплохо понимали друг друга. Кейн протянул руку для приветствия.

— Отец!

— Хромой нынче помогает старому? — Говорить горькие вещи было Гонту привычно, однако он сам подивился, как такое сорвалось с языка.

Реднор вцепился отцу в локоть.

— Послушай, отец. Я хромой, а ты старый, но у нас с тобой на пару неплохо получается. Так давай будем и дальше делать вместе общее дело. Побереги меня от своих колкостей, или нет, лучше сказать — себя побереги. Сегодня мне не до твоей болтовни. Ты лучше скажи, получил ли ты мое письмо с рассказом о сэре Роберте?

— Да. Я так рад, что ты сдержался и сразу же не вышвырнул его из замка. Он сидит на хорошем месте, и ему должно быть многое известно. Я из него все выжму, не переживай.

— А я и не переживаю. Но жену его не трогай.

— Какой же ты добренький! Ну, об этом можешь не беспокоиться. Я не воюю с женщинами, если в этом нет нужды.

— Отец, ты с Честером не говорил? Не пробовал его урезонить?

— Не говорил и не пробовал. Думаю, что это невозможно. Но у меня был разговор с Херефордом. Я не знаю, как их остановить. Ясно одно: они свалятся в ту яму, которую сами себе вырыли.

— Этого не должно случиться. Я спасу Херефорда, потому что люблю его, а вот Честер… Вместе с ним пропадет и Фиц-Ричард, а его земли достанутся Пемброку. Я не знаю, на что они рассчитывают?

— Прошу тебя, держись в стороне.

— Ты что, считаешь меня глупцом?

— Я уже много чего понаслушался. Король обещал Пемброку, возможно, даже грамотой, земли Фиц-Ричарда, но Мод не допустит этого. Филипп говорит… — Лицо Реднора исказила судорога, и Гонт осекся. — У меня нет ни малейшего желания причинять тебе боль, сынок, но я вынужден говорить о нем.

Кейн кивнул и повернулся спиной к камину.

Если бы Филипп умер, он бы перенес это легче, чем смотреть, как он страдает. Он понимал, что теряет друга, и от этого было тяжело на сердце. Взгляд Реднора неожиданно потеплел: последний раз отец называл его сынком много лет назад, когда Кейн тяжело болел. Боль доводила его почти до исступления. Тогда отец взял его лицо в ладони и сказал: «Спокойно, сынок». А потом еще разок: «Мой милый сыночек».

— Филипп говорит, — продолжил Гонт, — что у Мод были планы относительно Уэльса. Я боюсь, она заманит Пемброка в ловушку, а следом за ним и Честера. Она избавится от всех нас, а потом, не зная и не понимая Уэльса и валлийцев, посадит туда кого-нибудь из своих людей. Затем уничтожит Глостера, и тогда все наши надежды на Анжуйскую ветвь рухнут. Вот потому я тебе и говорю — держись в стороне. Если ты можешь как-то тихо остановить Херефорда — сделай это. Честера ничто не остановит, он слишком упрям. Если мы останемся в живых, то сможем помочь ему позже, но, случись с нами что-нибудь, Херефорду и Честеру не поможет уже никто.

— Отлично. Постараюсь сделать все, что в моих силах, чтобы остановить Херефорда, — решительно сказал Реднор.

— Пемброк должен остаться в стороне. То, что пятнает его имя, позорит и наше. Если бы не приданое… Он оказался хуже, чем я думал. — В глазах старика мелькнул страх; чтобы сын ничего не заметил, он уставился в пол. — Чем больше я думаю обо всем, тем сильнее меня разбирает любопытство, почему Пемброк такой любезный. Кейн открыл, было, рот, чтобы сказать, что Пемброк, видимо, задумал через Леа отхватить себе владения Гонтов, но передумал. Он вдруг вспомнил старую историю, связанную с дедом. Тот во времена Вильгельма Завоевателя владел небольшим кусочком земли. Он женился на валлийке, и с ней произошла какая-то странная история, в результате которой родственников-мужчин не осталось, и ее наследство перешло к деду Реднора. Гонт Первый хорошо усвоил урок. Он настоял, чтобы сын тоже женился на валлийке. Никакой темной истории на этот раз не потребовалось: Гонт Первый просто убил тестя своего сына и деверя. К владениям Гонтов после этого присоединились леса Реднора. Более того, за особое рвение Гонту Первому дали титул графа. Кейн не сомневался, что отец знает эту позорную семейную историю до мельчайших подробностей, хотя никогда ничего не рассказывал. Однако Реднор не имел ни малейшего желания напоминать отцу о ней.

— И вот еще что… — сказал Гонт. — Не позволь своей смазливой жене вскружить тебе голову.

— Ты тоже будешь советовать оставить ее здесь? — пристально глядя в глаза отцу, почти прошептал Реднор.

— Конечно же, нет. Если бы я, как собирался, поехал в Пейнкастл, то прихватил бы ее с собой и оставил там. Сейчас у меня уже нет на это времени. Просто смотри за ней очень внимательно.

— Должно быть, она уже вскружила мне голову. — Взгляд Кейна стал мягче. — Ничего не могу с собой поделать, но я все-таки очень надеюсь, что она ни при чем.

— О, Всевышний! — раздраженно заговорил Гонт. — Ну почему мой сын такой безмозглый простак?! Мне этого, видимо, не понять никогда. Только такой идиот, как ты, может думать, что женщины существуют лишь для того, чтобы греть постель и рожать детей. Пемброк — скряга, и просто так не предложил бы такого огромного приданого. Думаю, он хочет извлечь из вашего союза выгоду. Возможно, тот выкуп, который ты заплатил, раздразнил его и он хочет еще денег. Не нужно быть особо прозорливым, чтобы заметить: ты продашь свою душу, только бы Леа была рядом. Ты и в дружбе ничего не смыслишь, а в деньгах тем более. Я пытался тебе объяснить, что не следует сильно нежничать со своей женой.

Лорд Реднор злился на свою глупость. И зачем только он выслушивал болтовню Лэллина? Пемброк слишком труслив, думал Реднор, чтобы убить его. Тем более что пока отец, а не Реднор — глава рода Гонтов… Чем дольше Реднор думал об отце, тем больше убеждался, что тот, пусть по-своему, но любит его. И если Гонт потеряет единственного наследника — Пемброку несдобровать: отец разорвет в клочья его, все его замки сровняет с землей, а владения опустошит с силой урагана.

— Ладно, Кейн, у тебя хватает денег? Может, придется давать взятки, чтобы помочь Честеру, или улаживать дела с подтверждением наследования короны Генрихом, — прервал размышления Реднора насмешливый голос отца.

— В крайнем случае, я смогу взять денег у ростовщиков. Хорошо, что напомнил. Сундучок с серебром у тебя?

— Сундук у меня, мне расплачиваться за фураж. Зачем тебе серебро?

Реднор выглядел смущенным.

— Жене нужны иголки и нитки. Она просила меня об этом. Она еще ребенок, пусть порадуется и купит себе сама.

Гонт захохотал.

— Да ты просто сумасшедший! Давать женщине деньги! И сколько тебе нужно?

— Около двух фунтов. Если не хватит, я возьму у ростовщиков золота.

Гонт вновь рассмеялся, потом кивнул и дружески похлопал сына по спине. Он сам не знал, почему так щедр с ним. Обычно причуды Реднора приводили его в бешенство. Он хотел, было напомнить Кейну, что половина молоденьких жен, в том числе и его собственная мать, умирали от родов, но раздумал. Путь познания страшен, но каждому суждено пройти по нему самостоятельно.

Леа вошла в гостиную раскрасневшаяся, расстроенная. Она сильно опоздала. Ее задержала разговором мать. Эдвине не хотелось прощаться с дочерью на людях. Леа нежно и глубоко любила мать, но ее ждал Реднор, и она вынуждена была поторопиться. Леа была еще слишком молода, чтобы уметь скрывать свои чувства. С другими ей это иногда удавалось, но мать видела ее насквозь.

В глазах Эдвины застыли слезы. Она, наверное, никогда не сможет вернуть привязанности дочери. Леа боготворила мужа, и, если он погибнет, ее страдания будут безмерны. Ради любви к дочери Эдвина готова была поступиться своей гордостью, перешагнуть через страхи, но ей очень хотелось узнать, насколько крепки узы между Леа и Реднором. Возможно, разлука покажет, что к чему.

— Как ты можешь быть такой бесчувственной? — спрашивала леди Эдвина. — Сколько бед я от тебя отвела! Кто еще любит тебя так нежно? Дитя мое, может случиться, что мы больше никогда не увидимся.

— Мама! — закричала девушка. — Никогда не говори таких слов! — Она бросилась к Эдвине в надежде, что мать обнимет и поцелует ее. — Мама, это неправда! Даже отец не столь жесток, а Кейн очень ласков, и он не станет запрещать мне видеться с тобой. Пейнкастл совсем рядом, — день пути. Я верю, что мы совсем скоро снова будем вместе. Иначе я не переживу, — она расплакалась.

Эдвина долго держала дочку в объятиях. Она не услышала от дочери того, что хотела. Леа было очень тяжело, и Эдвина видела это. Смотреть на страдания дочери и не помочь было выше ее сил. Если она, Эдвина, сорвет планы Пемброка, он страшно накажет ее. Однако даже если она расскажет Леа о планах отца, это вряд ли поможет делу. Скорее всего, она больше не увидит дочь никогда. В последний момент мужество покинуло Эдвину, и она решилась:

— Не дай втянуть себя в дела мужа. Делай вид, что ты ничего не знаешь. Постарайся отвыкнуть от него. Кроме того, одна сюда никогда не приезжай. Если от меня или отца приедет гонец и попросит выйти с ним во двор, ради Бога, не делай этого! Если тебя заподозрят, что ты в курсе дел отца, тебя убьют. Пемброк очень хотел, чтобы ты осталась здесь и выбросила Реднора из головы.

— Но он не сможет этого сделать! Если Реднору понадобится, он и один из замка уедет. Мама, Реднор очень добр, — голос Леа срывался от сдавливающих горло слез.

— Леа, потише. Не хватало, чтобы нас услыхали служанки. Что ты такое говоришь? Как может уехать Реднор один, оставив тебя там? С него потом спросят. Я все это рассказываю тебе только затем, чтобы ты делала вид, словно тебя ничего не касается, иначе тебе придется расплачиваться за ошибки твоего отца.

— О Господи, что же мне теперь будет? Он, наверное, на кусочки меня разорвет, когда я ему все это расскажу… — бледнея от ужаса будущего объяснения с мужем, пролепетала Леа.

— Расскажешь ему?! Ты с ума сошла! Это только для твоих ушей. Я говорю это тебе для того, чтобы с тобой ничего не случилось. Если Реднор узнает, он отомстит нам, а отец убьет меня или же посадит в яму, — последние слова леди Эдвина произнесла уже тихо, ослабевшим от страха голосом. Она закрыла глаза, лицо ее стало белым как мел.

Леа сама была близка к обмороку. Ей было невыносимо жаль мать, но Реднор стал ей так дорог!

— Нет, мамочка! Такого никогда не произойдет! Мы позаботимся о тебе. Я упрошу Кейна разрешить тебе приехать в Пейнкастл. Ты будешь жить с нами, в безопасности!

— Я стану у тебя белошвейкой? Не будь глупенькой, детка, — сказала мать резко. Леа протестующе закачала головой. — Я не буду хозяйкой в Пейнкастле. Нет, Леа, ничего не выйдет. Прошу тебя только об одном — держи язык за зубами.

Твое желание все рассказывать мужу сведет тебя в могилу.

Они расстались в страшных рыданиях. Когда Леа, наскоро вытерев слезы, вбежала в гостиную, Реднор все еще разговаривал со своим отцом. В глубине души она даже обрадовалась — может, не будет ругать за опоздание. Наконец все встали и вышли во двор. Перед тем как сесть в седло, Леа снова разрыдалась.

Они уже покинули стены замка, а она все плакала, да так, что не могла и слова сказать. Кейн ехал рядом с совершенно невозмутимым лицом. Он прекрасно понимал сейчас чувства жены, но голова его была занята совершенно другим. Вид у него был такой сосредоточенный, что Джайлс вопросительно посмотрел на командира. Реднор встретился с ним взглядом и покачал головой.

— Смотри в оба.

— Почему?

Реднор покосился на жену. Вряд ли можно расстроить ее еще больше, но все-таки.

— Попозже, Джайлс, — обронил Кейн. Вряд ли люди Пемброка нападут на него так близко от замка — там ведь гости, которые, наверное, уже проснулись.

Первые несколько миль пути Леа были хорошо знакомы — вместе с отцом она ездила сюда на охоту. Ничего нового, те же зеленые холмы и ручейки. Она немножко успокоилась. Но неужели она должна спокойно ждать, пока отец сделает то, что задумал? Нет, нужно немедленно рассказать все Кейну. Но когда? Она хорошо чувствует настроение Кейна, когда они лежат вместе в постели. Вот тогда она и расскажет. Он не рассердится на нее, она возьмет с него слово, что с мамочкой ничего не случится. Леа знала — Реднор слово сдержит. Однако, если отец приказал, мужа уже сегодня могут ранить! Леа так погрузилась в раздумья, что даже не заметила приготовлений Реднора на случай нападения. Что более вероятно, размышляла Леа: нападет отец сейчас, когда они почти рядом с замком, или подождет, пока они отъедут подальше? Это может произойти в любую минуту. Она должна рассказать прямо сейчас! Кейн не должен пострадать!

— Милорд! — Леа собрала в кулак всю свою волю.

— Ну что, наплакалась? — буркнул Реднор.

— Умоляю вас, только не обижайтесь! Я никогда не расставалась с мамой больше, чем на день.

— Я не обижаюсь, — ответил Реднор. Мысли его были далеко. Взгляд скользил по пригоркам, пальцы непроизвольно дергали шрам у рта.

— Милорд, мне нужно вам кое-что сказать, — голос Леа дрожал. Кейн даже оглянулся и внимательно посмотрел на жену.

— Все в порядке?

— Нет, все очень плохо.

— Понятно, — покорно промолвил Реднор, стараясь не выдать тревоги. — Мы забыли взять сундук с какими-нибудь твоими нарядами, или что-то из моих вещей, или кровать, или еще какую-нибудь ерунду, расстаться с которой ты не в силах, а потому нам немедленно надо вернуться.

— Нет, что вы, милорд! Все гораздо серьезнее. Только не сердитесь на меня, я ни в чем не виновата.

— Есть что-то важнее моей одежды? — Кейн от души рассмеялся. — Не верю! — Заметив слезы на глазах Леа, он продолжал уже серьезно: — Ну, хорошо, я не буду сердиться. Говори.

— Мой отец, — тихо сказала Леа, — иногда ведет себя довольно странно.

— Впервые женщина говорит мудро, — пробормотал Реднор. Однако Леа была настолько встревожена и напугана, что едва ли слышала его.

— Я знаю, отец хочет силой отнять меня у вас, может быть, украсть, а потом потребовать выкуп, — на одном дыхании выпалила она и замерла, ожидая, как Кейн взорвется руганью.

Однако ничего такого не произошло. Тишину нарушал лишь мерный цокот копыт. Прошла минута или две, и Леа решилась взглянуть на мужа. На лице Реднора играла легкая улыбка. Теперь он окончательно убедился, что жена не в сговоре с отцом. На сердце отлегло, хотя опасность от этого отнюдь не уменьшилась.

— Кто тебе сказал?

— Вы не сердитесь?

— Если я и сержусь, то вовсе не на тебя. Но ты не ответила на мой вопрос. Кто тебе сказал?

«Странные существа эти мужчины, — подумала Леа, — их занимает больше то, кто через сто лет наденет корону. А предательство близких в собственном доме их нисколько не волнует!»

— Мне сказала мама, — чуть помедлив, ответила Леа. — Она, должно быть, подслушала отца.

— Мужественная женщина. Отец пронюхает — добра не жди. Но не тревожься, от меня он ничего не узнает, а с тобой все будет в порядке.

У Леа посветлело на душе. Зачем ей тревожиться, если Кейн спокоен и понял поведение мамы?

Леа с интересом оглядывала окрестности. Они проезжали места, где она никогда раньше не бывала. Холмы и пригорки остались позади, и сейчас вокруг расстилались поля, покрытые пожухлой травой — засуха последних недель давала о себе знать. Они проехали какую-то деревушку. Жители, едва заметив кавалькаду, бросали мотыги, корзины прямо на огородах и со всех ног бежали в дома. Кейн крикнул им что-то на языке, которого Леа не знала. Люди перестали разбегаться, и через несколько минут осмелевшие крестьяне окружили отряд. К Реднору подошел живописного вида старик — грузный, беззубый, в овечьей шкуре. Он сказал Кейну несколько слов, и тот громко рассмеялся. На прощание Реднор опустил в стариковскую ладонь несколько монеток.

Через час они въезжали в другую деревню. Здесь люди боялись их меньше. Реднор остановился и спросил Леа, не хочет ли она пить или есть. Девушка призналась, что хотела бы попить. Напиться дали не только Леа. Даже Седрику хорошенькая молодая женщина с годовалым мальчиком на руках принесла кувшин молока. Улыбаясь, но не проронив ни слова, она протянула ему запотевшую посудину, боязливо косясь на гигантского пепельного цвета коня Седрика. А остальные женщины толпились около Леа, разглядывая ее наряд. Простенькая серая туника и темно-зеленая накидка казались им просто восхитительными. Но каково же было их изумление, когда Леа, чтобы взять чашку с молоком, сняла перчатки. Ее белоснежные руки с ухоженными длинными ногтями и рубиновое кольцо просто сразили их наповал. Толстая дородная крестьянка подошла к Леа и осторожно прикоснулась корявым, с обломанным ногтем пальцем к ее косам. К слову сказать, у деревенских девушек были замечательные волосы, но никто из них и понятия не имел, как следить за ними, да и времени у них на это не хватало. Потому выглядели они очень неопрятными.

Реднор первым заметил, что женщины как-то осмелели. Такого прежде никогда не бывало. Раньше жители боялись выйти на улицу, даже когда проезжала мирная кавалькада. Женщины особенно остерегались. Они боялись, как бы их не увезли с собой. Он понял — жителям не страшно, потому что в отряде Леа. Во-первых, их заинтересовали ее вид и одежда, а во-вторых, ее присутствие среди солдат наводило на мысль, что те вряд ли способны сделать при ней что-то дурное. Он порадовался за жену — ни одним жестом она не показала даже тени отвращения к крестьянам, а ведь они были ужасно грязными, и от них дурно пахло. Реднор достал немного денег и расплатился за молоко. В этот момент раздался крик: «Берегись! К оружию!»

В ту же секунду солдаты окружили Леа. Женщин отогнали в, сторону. Реднор надвинул шлем поплотнее и перетянул щит со спины на грудь. Он и Джайлс поехали навстречу всаднику, который несся во весь опор с той стороны, откуда они приехали. Леа не успела и слова сказать, как поводья ее лошади взял в свои руки Гарри Бофор.

— Миледи, ничего страшного. Не беспокойтесь. Возможно, это просто гонец. Правда, сейчас такое время, что ни в чем нельзя быть уверенным до конца.

Леа совсем не понравилось, что кто-то держит поводья ее лошади, но Гарри не собирался править ею, и потому девушка промолчала. Она лишь с тревогой поглядывала на мужа. Стук конских копыт приближался. Это мог быть просто всадник, а мог быть и разведчик вражеского отряда. Мгновением позже Леа услыхала раскатистый хохот мужа. Кольцо вокруг нее распалось так же стремительно, как и возникло. Реднор возвратился, на ходу стягивая шлем и перетаскивая на спину щит, и отобрал у Гарри поводья. Опасность миновала — тревога оказалась ложной.

— Вы думаете, это было необходимо, милорд? — спросила Леа.

— О чем ты, о поводьях? Да, конечно, — успокоил девушку Кейн.

— Но почему? Вы мне так мало доверяете? Реднор удивился такому вопросу и посмотрел на жену.

— Нет, я думаю, что ты бы прекрасно со всем сама справилась. Мне не нравится твой отец, Леа. Но он, — Реднор кивнул в сторону Гарри, — такой же порядочный человек, как и твоя мать. Гарри знает, в седле ты держишься хорошо. Просто от криков или запаха крови лошадь может понести. Ты смелая девушка, но я не уверен, что эти нежные белые пальчики смогут удержать рвущегося коня.

— Вы правы, милорд, Холодный Рассвет никогда не видел и не нюхал крови. Моя лошадь хороша для охоты и вряд ли — для такого путешествия.

— Ты абсолютно права. Приедем в Лондон, я в Смитфилдс куплю тебе несколько кобыл для верховой езды. Не люблю я меринов — сердце у них слабенькое.

Казалось бы, им не было никакой необходимости задерживаться здесь, однако с места отряд не двигался. Реднор вглядывался в ту сторону, откуда они приехали.

— Милорд, можно мне спросить? А чего мы ждем? — полюбопытствовала Леа. Она на самом деле боялась, как бы не завязался бой. Ей совсем не хотелось смотреть на сражающихся солдат.

— Мы дожидаемся Херефорда. Он не более чем в десяти минутах от нас — так говорит гонец. Вместе с Честером они собирались на север, но их планы изменились, и Херефорд надумал присоединиться к нам. Это очень хорошо! Нужно быть сумасшедшим, чтобы рискнуть напасть на нас, когда мы с ним вместе. Сегодня мы переночуем в замке Херефорда, и ты сможешь… Нет, об этом скажу позже.