"Черный тан" - читать интересную книгу автора (Лау Миллер)

ГЛАВА 14

Далеко-далеко на севере, минуя места, где умирают легенды Великих, бушевал шторм. Он был очень сильный. Яростный смерч вырывал с корнем скудную растительность и сжигал ее своим собственным огнем молний. Прямо под эпицентром смерча находился островок другого мира — купол, созданный из материала, который можно было бы назвать чем-то вроде стекла, неизвестного в Сутре. Он отражал и отталкивал ярость шторма, который был вызван обитательницей купола для собственного развлечения. Звук бури, услышь его обычный человек, был бы принят за Конец Света. Буря хлестала купол с дикой яростью, а внутри было спокойно и тихо. Там все было похоже на осеннюю поляну в лесу, да, собственно говоря, так и было. Фирр перенесла свое любимое место сюда и для защиты накрыла его куполом. Здесь никогда не менялись времена года. Листья всегда были золотыми и красными. Всегда на грани опадания. Леди Фирр приносило удовлетворение состояние потенциального конца.

Над поляной пролетела большая черная птица, как бесшумная тень, освещенная бело-голубыми отсветами молний. Она села на ветку древнего дерева и, вытянув голову, смотрела на нижние ветви, под которыми стояла Фирр, глядя на себя в зеркало, подвешенное на дереве.

Богиня устала находиться в человеческом обличье, а попробовала она уже все. Фирр вяло смотрела на свое отражение. На ее лице уже двадцать лет оставался дефект, который нанес ей брат в приступе ярости. Богиня улыбнулась и дотронулась до щеки как раз под поврежденным глазом, который переливался всеми цветами радуги, словно опал. Когда Джал был маленьким, он часто напоминал ей Корвуса: такие же темные глаза, такой же эмоциональный напор… и ему тоже нельзя было доверять. Но Фирр больше не беспокоилась о Джале. Она решила иметь то, чего ей хочется, мира и забвения. Фирр достала из ножен на талии длинный серебряный кинжал, пристально глядя на отражение чего-то в зеркале, но не желая поворачиваться, будто ей было невыносимо сталкиваться лицом к лицу с реальностью.

Она не боялась. Тем, в ком течет кровь богов, нечего бояться. Действительно, кончина по собственному желанию была единственно возможной для тех, кого перестало привлекать обладание истинной властью. Осознание того, что ничто в жизни больше не имеет значения, было больше похоже на рассказанную сеаннахом сказку, которую прервали на середине предложения, отчего все стало бессмысленным…

— Я вижу тебя, Слуаг, — пробормотала Фирр с отсутствующим видом.

Она подняла глаза и посмотрела на ворона, встретив его холодный взгляд с обычной смесью презрения и сочувствия. Слуаг долгое время был другом ее брата, и появился он на следующий день после рождения Джала. Фирр всегда ненавидела ворона, очевидно, ревнуя его из-за привязанности, которую Корвус всегда испытывал к этому ничтожному существу. И тем не менее, в ее сердце оставалось место жалости к нему. Без своего хозяина ворон чувствовал себя потерянным и бесполезным. Итак, вместо того чтобы убить птицу, она дала ей шанс. Ворону было разрешено остаться, хотя Фирр и мучило его присутствие — он напоминал ей о потерянном брате-близнеце.

— Если я уйду, то и тебе придется сделать то же самое, — улыбнулась она печально. — У тебя больше нет цели в жизни, старая птица. И ты, и я — остатки прежних времен.

Она поправила свою низкую кровать и легла, подняв кинжал.

Но потом на мгновение отвела его в сторону. Фирр всегда больше ценила предвкушение события и не видела причин, чтобы ее уход был исключением. Ей следовало сделать это вместе с братом, хотя тот ушел не по своей воле, убитый Талискером и его воинами… Фирр вздохнула и опустила оружие, отложив его в сторону.

Талискер. Стоило ей закрыть глаза, и она слышала спокойный стук дождя по крыше, чувствовала холод и жар той ночи. И помнила тот момент, когда они вступили в схватку, а их глаза встретились во время борьбы за меч, который был у нее в руках. Фирр хотела убить Талискера сама, чтобы потом бросить его голову под ноги Корвусу, но вместо этого встретилась с ним взглядом… и что-то возникло между ними. Позже Фирр вернулась, не в силах преодолеть любопытство, и соблазнила Талискера, замаскировавшись под его любимую женщину Уну. Но, в конце концов, он все-таки взял над ней верх и посеял семя в ее чреве, таким образом сделав Фирр способной к единственному акту истинного созидания, который она совершила в жизни. Талискер стал отцом ее сына Джала, но если быть честной, самым волнующим моментом их связи был тот самый первый мимолетный взгляд. Именно к нему возвращалась ее память всякий раз, когда Фирр думала о Талискере. Дункан был бы очень удивлен, узнай он, что богиня Фирр часто вспоминает о нем.

Но теперь со всем этим покончено. Она уже сказала все слова, необходимые, чтобы состоялось самоубийство, и планировала совершить последнее телепатическое путешествие, чтобы сообщить Джалу о своей смерти. Фирр не ожидала, что он будет плакать по ней. Привязанность и сыновние чувства не присущи богам, да и полубогам тоже. И все-таки она почувствовала легкое сожаление, что Джал вырос таким чудовищем. Хотелось бы ей, чтобы она поддалась своему первому побуждению и отправила его жить в семью обыкновенных смертных, прежде чем у него появился хотя бы один шанс побаловаться с магией. Теперь Джал все еще неудачник во всех отношениях.

Богиня подняла кинжал и улыбнулась клинку, как будто освобождая его от ответственности за убийство. Фирр делала это и раньше, все происходит очень быстро, надо только одним ударом проткнуть себе горло…

— Фирр, почему ты до сих пор не пришла? Ты обещала, что скоро придешь…

С раздраженным вздохом Фирр отбросила кинжал.

— Я солгала, — сказала она. — И не собираюсь в Сулис Мор. С меня хватит.

Богиня оглянулась вокруг и наконец увидела его. Изображение было ясным и четким, как будто сын стоял здесь, перед ней, а не передавал свое изображение из крепости. На Фирр это произвело впечатление, его умение значительно возросло. Выражение лица Джала было, как и всегда в разговорах с Фирр, нетерпеливым.

— Но ты должна была прийти и посмотреть, что я сделал, — возразил он. — Сулис Мор теперь мой навсегда…

— Отлично, — вздохнула она.

Фирр уже видела Сулис Мор, проверяла, как дела у Джала. Город был закован в лед и заполнен такими демонами, что Джалу вскоре придется приложить немало усилий, чтобы контролировать их. Он всего лишь полубог и уже исчерпал свои возможности. Мысли Фирр перескакивали с одной на другую, потом вдруг резко остановились на одном подозрении, неизвестно откуда появившемся. Она прищурила глаза и пристально посмотрела на сына.

— Очень хорошо, Джал, — сказала Фирр, стараясь, чтобы голос звучал как обычно. — А что ты собираешься делать теперь?

— Н-ничего.

Он никогда не умел ей врать. Фирр не смогла сдержать удовлетворенной улыбки.

— Ничего? Как ты будешь жить? Как Сулис Мор будет поддерживать себя, если продукты заморожены в складах? Почему, когда пришел Кернуннос, чтобы забрать души, ты отказал ему? Разве можно вечно держать людей в подвешенном состоянии? Он очень сильно рассердился.

Фирр наблюдала за его реакцией. На лице сына появилась смесь упрямства и злости.

— Все уже улажено, у меня есть план. Я послал ультиматумы всем танам, требуя их сдачи и преданности, и я…

— Что?

— Ничего… ничего важного. Почему ты не пришла?

— С меня хватит, Джал, — сказала Фирр. — Я очень устала. Быть бессмертной когда-нибудь надоедает. Всегда — это большой срок.

Джал нахмурился, понимая, что она имеет в виду, хотя принять то, что матери надоела жизнь, которой он так жаждал, он не мог.

— Нет, я не хочу отпускать тебя, — заявил он. — Наступает такое волнующее время, Фирр. Ты должна прийти и стать моей супругой. Мы вместе будем управлять Сутрой, так управлять, что…

Она опять вздохнула, прервав его вдохновенную тираду.

— Поверь мне, Джал, я все это видела раньше. И теперь ухожу. Фирр подняла кинжал и приготовилась к удару.

— Не-е-ет!

Его душераздирающий крик удивил богиню. Голос Джала стал похож на ветер, который нарушил ее положение на кровати, привел в беспорядок волосы, одежду и покрывало, поразив своей силой и яростью.

— Отойди! — закричала Фирр.

Твердые, сильные пальцы вырвали кинжал из ее рук и швырнули в другой конец комнаты. Хотя шум ветра был оглушающе громким, возмущенный крик Фирр был еще громче.

Потеряв контроль над собой, она выросла до верхушек деревьев, так что буря бушевала где-то на уровне ее ног.

— Я решаю! — закричала она. — Я решаю, когда мне уходить, а не ты!

Богиня подняла ногу и наступила на фантом Джала, как будто он был просто надоедливым насекомым. Джал, чье изображение трансформировалось в свет и энергию, обвился вокруг рук, вокруг каждого пальца богини. Фирр смотрела на свет, и ее ярость пошла на спад.

— Пойми, Джал, между нами не может быть любви. Ты знаешь это.

— Я не бог, Фирр. Я люблю и страдаю. И… и ты нужна мне… Фирр была тронута его словами и приняла свой обычный вид и размер.

— Зачем?

— Что ты имеешь в виду?

— Зачем я тебе нужна?

Богиня опять почувствовала, что в душу закралось подозрение, но позволила себе усомниться в его правильности. Свет оставил ее руки, и Джал опять принял человеческий вид. Выражение лица его было таким, что других подтверждений своим подозрениям ей больше было не нужно. Он намеревался сам убить ее. Ему требовалась энергия матери для какого-то темного дела… Богиня не сомневалась в этом, хотя сын улыбался ей своей самой подкупающей улыбкой. И в этот момент Фирр показалось, что в его чертах появилось что-то от отца. Богиня улыбнулась ему в ответ, продолжая играть свою роль, хотя предательство Джала ранило ей сердце. Честно говоря, Фирр даже удивило, что она все еще может чувствовать такую боль.

— Понимаешь, мама, моя победа ничего не значит, если тебя нет рядом.

Фирр хотела посмотреть на кинжал, лежавший на полу, чтобы рассчитать свою позицию на случай, если понадобится схватить его. Если бы ее сын находился здесь в своем физическом теле, это было бы легче, она смогла бы остановить его простым заклинанием. Но ей ничего не удастся сделать, чтобы повлиять на его фантом, когда тело прячется в Сулис Море. Фирр поборола импульс, потому что заметила мимолетное движение взгляда сына и поняла, что он заметил ее порыв.

— Хорошо, Джал. Хорошо. Я пойду в Сулис Мор.

— Правда?

Он засмеялся и захлопал в ладоши от восторга, как маленький мальчик.

Фирр снисходительно улыбнулась.

— Я буду там через три дня. Сначала мне необходимо кое-что сделать здесь.

— Замечательно. Я подготовлюсь к твоему приходу. Ты займешь лучшие комнаты, Фирр.

Она кивнула в ответ, опасаясь много говорить, чтобы голос не выдал ее.

— В таком случае до свидания, Джал.

— До свидания.

Фантом Джала стал постепенно таять, и Фирр смотрела, как последние отблески света исчезают среди темной линии деревьев. Потом она бросилась в другой конец комнаты.

Фирр знала, что опоздала, когда добежала до ножа. Сын возвращался, как она и ожидала. Опять возник шум ветра, и она узнала безумный, глухой звук хаоса, в который погружалась душа Джала. Но Фирр была сильнее сына. Она схватила кинжал и повернулась лицом к буре.

— Возвращайся назад, Джал! — воскликнула она. — Возвращайся или я заберу твою душу с собой!

Фирр не могла выразить свой гнев через трансформацию, потому что ей нужно было сохранить человеческий размер на случай, если придется убить себя. Но она выбросила мощный поток энергии из левой руки прямо в центр теперь уже бесформенного фантома Джала. Раздался вопль ярости, доносившийся, казалось, отовсюду, но Фирр, не обращая на звук внимания, не колеблясь больше ни секунды, с силой вонзила кинжал прямо себе в горло.

Было больно. Очень больно. Она зашаталась, ослепленная обжигающей болью. В голове все перемешалось от шока. Это не могло быть смертью… Почему не проходит боль? Почему она не оставляет ее несчастное тело?

— Джал…

Она последний раз окликнула его, не понимая толком, прощает или обвиняет сына, да и какое это имело значение. А он все еще был зол, ледяной ветер рвал ее волосы и одежду.

Боги простят тебя, — подумала Фирр. Богиня упала лицом на кровать. Наконец пришло забвение.

Все произошло совсем не так, как Фирр представляла. Она могла видеть свою руку, безвольно откинутую в сторону, и наблюдала, как она стала превращаться в маленькое облачко красивого, нежного света. Фирр улыбнулась.

Наконец-то. Мир и забвение.

Она закрыла глаза, и боль стала постепенно отступать.

Но потом вдруг что-то толкнуло ее. Не физическое тело, а бестелесные частицы света, из которых теперь состояла душа богини и которые скоро растворятся в эфире. Где-то в яркой массе существовало уменьшенное сознание, которое было Фирр, и оно знало, что толчок этот был вызван Джалом, его заклятиями, чтобы поймать в ловушку ее душу и не дать ей уйти в забвение. Последним усилием воли Фирр бросилась прочь так быстро, как только могла, стремясь рассеяться, затеряться в эфире, разбежаться в разные стороны в пустоте равнодушных небес. Все мельче и мельче распыляются частички света, словно эхо сверкания звезд, но сознание все еще здесь. И до тех пор, пока оно будет жить, это будет значить, что Джал победил.

Свет прекратил свое путешествие, заставив небо сиять россыпью розовых и золотых ярких искр. Внизу, среди уединения леса Фирр, можно было увидеть одинокую фигуру Джала. Она сверкала эфемерным блеском. Джал стоял, разглядывая что-то, лежавшее перед ним на кровати. Появившийся предмет на первый взгляд был обыкновенной веткой, упавшей с березы. При ближайшем рассмотрении можно было увидеть, что ветка светится изнутри, хотя свет, находящийся в ней, изо всех сил пытается вырваться наружу.

На лице Джала отразилось потрясение, когда он понял, что сделал. Джал действовал, повинуясь простому импульсу, но результат превзошел все его ожидания. Казалось бы, ему следовало чувствовать угрызения совести, но ничего. подобного не отразилось на его лице, когда он протянул руку, чтобы взять ветку. Сделано это было очень осторожно, так как Джал не знал, как много от богини заточено внутри. Потом он аккуратно завернул ветку в свою накидку. Его губы шевелились, произнося заклинания, необходимые, чтобы перенести физические предметы вместе со своим призрачным изображением.

— Отпусти меня, Джал. Пожалуйста…

Звук далекого голоса, похожий на вздох, шептал в кронах деревьев, и Джал постоянно оглядывался, опасаясь, что Фирр может как-нибудь наказать его. У него не было сомнений, что мать его видит, он ощущал ее присутствие.

— До свидания, Фирр, — пробормотал он отсутствующим тоном. Потом его изображение вспыхнуло и исчезло. В небе наверху оставшиеся искры, из которых состояла душа богини Фирр, мигали, словно в поисках ответа. Было что-то горестное в их пульсирующем свете. Казалось, они кричат безмолвным, отчаянным криком.

Тристан хотел поговорить с отцом и как-то успокоить его, но, откровенно говоря, понимал, что все сказанное будет бесполезным. Мужчины молча сидели за завтраком, погруженные после свидания с Риган в собственные мысли, в пещере, которую накануне им указал Эскариус.

У Талискера был вид человека, испытывающего сильную боль. Тристан спросил:

— Что она сказала, папа?

Талискер уставился на него с таким выражением лица, которое одновременно пугало и вызывало жалость. Его губы какое-то время беззвучно двигались, пока он не нашел в себе силы заговорить.

— Ничего, — прошептал он. — Ничего особенного…

Накануне вечером они рано легли спать, но сон никак не шел.

Тристан крутился в постели, пока одеяло не свернулось в жгут. Перед рассветом он посмотрел в сторону Талискера и заметил, что отец лежит ровно и тихо, как труп, уставившись в потолок пещеры немигающими глазами.

Наступило утро первого дня суда над Риган. Тристан решил, что будет просить пощады для сестры. Для него как для человека, который знал Риган лучше всех, было совершенно ясно, что Джал каким-то образом повлиял на ее рассудок. Конечно, будет трудно простить ее, но Трис за долгие бессонные часы принял решение. Он опять посмотрел на Талискера, неуверенный в чувствах отца.

— Я поговорю с ней, папа, — сказал он. Талискер кивнул.

— Я больше не имею с ней ничего общего, — произнес он с горечью.

Тристан долго молчал, наблюдая, как дергается в тике щека отца. Следующую фразу он постарался произнести настолько нейтрально, насколько было возможно.

— Скорее всего ее приговорят к смерти.

В глазах Талискера что-то мелькнуло. Он ничего не сказал, по-видимому, уверенный в том, что Тристан провоцирует его на ответ.

— Она твоя дочь.

— Нет, у меня нет…

— Талискер! — раздался резкий голос. — Думай, что говоришь. Они повернулись на голос. Мориас. Он выглядел хрупким и немощным, но лицо выражало решимость. Увидев старика, Талискер улыбнулся.

— Мориас, как я рад тебя видеть.

Он подошел к магу, пожал ему руку, потом крепко обнял. Пока они шли к топчану, Талискер поддерживал его под локоть. Еще не успев сесть, Мориас продолжил:

— Я понимаю твой гнев. Ты, конечно, упрекаешь себя за то, что ты, ее отец, породил такое чудовище. Это все правда, Дункан, все правда. Джал и она убили много людей. Не ее руками, конечно, но участие Риган несомненно… И все-таки она твоя дочь, Дункан, — Мориас сел на топчан, не спуская с Талискера пристального взгляда, — и ты обязан спасти ее. От тебя зависит многое.

Талискер вздохнул и сдвинул брови.

— Я даже не собираюсь спрашивать тебя, что от меня зависит, Мориас. Меня больше не интересует эта история. Не хочу больше ничего знать. Она… — Он указал пальцем в направлении темницы дочери. — Эта женщина там… я не знаю, кто она.

Мориас тоже вздохнул и опять собрался что-то сказать, но тут раздался голос Триса.

— Это Ри, папа. Все та же Ри.

Талискер взглянул в обеспокоенное лицо юноши. Сначала ему показалось, что Тристан сказал это просто так, произнес вслух то, о чем думал, но потом понял: сын пытается убедить его в том, что надо защитить сестру.

— Я понимаю, Трис. Тебе очень тяжело, но она…

— Я не повернусь к ней спиной.

Оба, Тристан и Мориас, смотрели на Талискера так, словно тот собирался совершить какое-то ужасное преступление.

— А где Сандро? — вдруг спросил Мориас. — Он всегда в трудных ситуациях был рядом с тобой.

— Сандро? — Раздражение Талискера мигом улетучилось. Он понял, что старому сеаннаху будет нелегко потерять своего ученика. — Его здесь нет. Сандро не вернулся с нами, Мориас. Он остался в Эдинбурге.

— О! — Мориас сначала удивился, но потом одобрительно кивнул. — Это к лучшему. Смерть не достанет его там. Но я буду по нему скучать…

Тяжелый мех, которым был завешен проход в пещеру, отодвинулся, и на пороге появился Эскариус, одетый в свои лучшие серебристо-серые одежды. Волосы он заплел в косу, что еще больше подчеркнуло волчьи черты лица. Сид поклонился.

— Совет ждет вас.

Тристан и Мориас посмотрели на Талискера. Тот пожал плечами.

— Я могу сказать только то, что у меня на сердце, Мориас. Прости меня, Тристан.

Он повернулся к выходу, но Мориас протянул руку и крепко схватил его за локоть.

— Талискер, — прошипел он. — Помни, кто послал тебя к нам из твоего уединения. Это Уна. Ее душе нет покоя…

Талискер выдернул свою руку.

— Уна все еще была бы жива, если бы не Риган…

— Нет, отец… это был несчастный случай! — вскрикнул Тристан.

Но Талискер не обращал на него внимания.

— Это был несчастный случай, — повторил Мориас. Он вскочил и преградил Талискеру дорогу. Смущенный Эскариус стоял в дверном проеме. — Послушай меня, Дункан. У Риган не было шанса противостоять Джалу. Ею управляли из преисподней…

— Уйди с дороги! — воскликнул Талискер, потеряв терпение.

— Это был Корвус.

Мориас протянул костлявую руку и положил ее на грудь Талискеру, но тот решительно оттолкнул ее.

— Корвус? — Талискер недоверчиво уставился на Мориаса. — Это не может быть правдой. Корвус к тому времени был уже мертв. Я сам убил его.

— Совет ждет, — вмешался Эскариус, но Талискер взмахнул рукой, словно попросив сида подождать.

— Боги не умирают так легко, Талискер.

— Легко?

— Я имею в виду, должно пройти довольно много времени, прежде чем его дух покинет землю. Корвус был на вершине своей мощи, когда ты убил его.

— Это правда, Мориас? Риган — дьявол? Тогда она ненамного лучше Корвуса и заслуживает смерти.

— Нет! — воскликнул старик. — Она родилась с семенем тьмы внутри, Дункан. Я видел, как она росла, никогда ничего не опасаясь. Та любовь, которую вы с Уной дали ей, не пропала даром. Но Риган легко поддалась влиянию Джала… Пожалуйста, сделай этот последний шаг, как ее отец. Вымоли ей прощение. Ее должны сослать…

— Сослать?

У Талискера от удивления расширились глаза.

— Да, Дункан, сослать. Тебя что-то удивляет?

— Нет, ничего.

— Отец?

— Пошли.

— Что скажешь, Дункан?

— Если меня спросят, я не стану лгать и говорить, что она невиновна. Я так думаю, Риган своим высокомерием сама себя приговорит. Но я попрошу о помиловании. — Талискер прошел мимо Мориаса и поравнялся с Эскариусом. — Это гораздо больше, чем она заслуживает, — пробормотал он.

У него был план. И хотя существовали небольшие проблемы, Джал знал, что ситуация содержит ростки его неминуемой победы. Он посмотрел на Большой Зал. Танцоры, свет в канделябрах, собаки, лежавшие около огня, были не просто заморожены на время, как раньше. Теперь они оказались закованы в лед. Что-то случилось с его магией. То, чем Джал владел раньше, казалось ему неизменным пределом, но его способности усилились. Сулис Мор закован в глыбы льда такие толстые, что снаружи даже звуки не проникали сюда. Физически это мало влияло на Джала, он просто отказался чувствовать холод. Его владения собственным телом оказалось достаточно. И все-таки он был несколько озадачен тем, что утратил контроль, и не сомневался, что ради спасения нескольких никчемных душ в дело каким-то образом вмешались боги.

И все-таки победа уже в его руках. Наконец-то Джал овладел духом матери, который усилил его магию. Теперь он знал, где находится ожерелье, и верил, что оно — ключ ко всему. Совсем скоро он станет настоящим богом.

Правда, не здесь. План Джала нарушил Тристан, который унес ожерелье в другой мир… Какое-то движение отвлекло его внимание, Джал посмотрел на пол. К его ногам опустилось в медленном танце белое перо, принесенное откуда-то легким ветерком. Джал холодно улыбнулся и поднял его. Глядя на перо, он подумал о Риган.

Она была бы такой замечательной, если бы не ее чисто человеческая уязвимость. Даже этот глупый страх был очарователен. Но теперь Риган покинула его, как и мать. Риган ушла, когда все планы близки к осуществлению. Что ж, так тому и быть. Джал дунул, и перо улетело с его ладони, а он смотрел, как оно медленно опускается на пол. Ему никто не нужен. Женщины слишком ненадежны, и в будущем он решил обходиться без них.

С танцевальной площадки раздался треск — это один из замороженных танцоров упал на пол. Лед превратил людей в тяжелые статуи. Статуя ударилась о черный сланцевый пол, и тело раскололось на острые красные осколки. Партнерша танцора, молодая женщина, как раз протягивала руку кавалеру, принимая приглашение, и теперь эта повисшая в воздухе рука обвиняющим жестом указывала на место, где сидел Джал. Он сердито смотрел на тело, взбешенный и возмущенный тем, что боги Сутры находят возможным вмешиваться в его планы.

— Грелл! — позвал он. — Иди сюда. Демон послушно появился передним.

— Я ненадолго уйду, — сказал Джал.

— Куда идешь ты? — спросил Грелл.

— Просто ухожу, — сердито буркнул Джал. — Скоро вернусь. Пока меня не будет, защищай Сулис Мор. Используй столько демонов, сколько тебе понадобится. Я покажу тебе, как вызвать еще.

— Сильный я?

Джал прищурил глаза и задумчиво посмотрел на демона. Ему казалось абсурдным, что такое существо может иметь амбиции. Много лет назад мать показала ему, как правильно читать заклинание, чтобы вызвать таких чудовищ. Она предупреждала, что они очень опасны: «Находясь в нашем мире, они постоянно испытывают сильную боль, фактически агонию. Можно многого от них добиться простым обещанием отпустить их и вернуть в „пустоту“.

Грелл казался каким-то странным, но у Джала не было ни времени, ни желания думать об этом. Он медленно подошел к демону, стараясь побороть отвращение к его уродству, и посмотрел в невыразительные, бегающие глаза.

— Да…..

— Куда идешь ты? — настойчиво повторил Грелл вопрос. Джал присвистнул сквозь зубы, раздраженный настойчивостью демона, но все-таки ответил.

— Я иду собирать души. Кровь и души. Для большой магии… Ты отвечаешь за скооров до моего возвращения.

Грелл ничего не ответил, лишь слегка покачался из стороны в сторону.

Суд продолжался почти неделю. Тристану казалось странным, что сиды до сих пор с такой любезностью обращаются с ним и Талискером, в то время как его собственная сестра стоит перед судом за многочисленные убийства их соплеменников. Каждое утро начиналось одинаково. Эскариус приводил их в большой амфитеатр, где происходил суд, затем занимал свое место как представитель клана. В самом центре круглого пространства сидела Риган, связанная кожаными ремнями и одетая в красное платье — символ обвинения ее в кровавых делах. Девушку не просили говорить в начале суда, но казалось, она очень напряженно выслушивает показания разных свидетелей, большинство которых не могло спокойно на нее смотреть. Риган же бросала им вызов, пристально всматриваясь в лица, будто полностью отрицая горестные рассказы об убийствах их детей и близких.

По краям большой арены, словно указатели сторон света на компасе, сидели представители разных кланов. Напротив Риган стоял Эскариус, он был один. Клан волков, живущий в Сутре изолированно, не присоединяясь ни к каким договорам, не искал в Совете справедливости. Из-за этого предполагаемого нейтралитета Эскариус оказался подходящей кандидатурой для посредника, хотя право вынесения приговора ему предоставлено не было. Рядом с ним сидел какой-то сид. Ни Тристан, ни Талискер не были с ним знакомы. Лицо высокого человека, одетого в церемониальные одежды, скрывала большая маска. Она изображала существо, в котором черты представителей всех кланов сидов — медведей, орлов, рысей и волков — объединились в некий загадочный образ. В одной руке судья-сид держал перо орла, в другой — нечто, завернутое в мягкую кожу. Талискер был уверен, что это Бразнаир.

Между Эскариусом и кланом рысей размещался клан сидов-медведей. Эти кланы особенно пострадали, потому что их земли граничили с землями Риган с одной стороны, а дальше на юго-восток находились владения леди Уллы. Сиды-орлы тоже были обижены и сидели справа от рысей. Талискер и Тристан находились слева от Риган, там, где на компасе указан запад.

К третьему дню, когда никто не попросил их высказаться, а Риган не предоставили возможности хоть как-то объяснить свое поведение, Тристан потерял терпение. Он понимал, как важно каждому из выступающих рассказать о своем горе. Но поскольку одна ужасная история следовала за другой, а высокомерное выражение лица Риган мало ей помогало, ситуация становилась все более и более непоправимой. Один из сидов-орлов держал большую палку, используя ее, чтобы показать, чья очередь говорить. Он сердито погрозил палкой Риган, когда описывали, как скоор атаковал молодых сидов-орлов и сжег их.

Кисточки и колокольчики раскачивались и звенели в холодном тихом воздухе, но Риган оставалась невозмутимой. Тристан больше не мог этого выносить.

— Как я понимаю, защиты не будет? — Он встал. — И это справедливость сидов?

— Тан Тристан, вы должны сохранять спокойствие до тех пор, пока вас не попросят говорить, — произнес Эскариус. — Сейчас очередь орлов.

Тристан сдвинул брови, отчего исказились его обычно приятные черты лица, и сердито посмотрел на Эскариуса.

— Я здесь пленник, сэр? — спросил он язвительно. — Я правитель и могу говорить когда захочу.

— Тристан. — Талискер взял сына за руку. — Это суд сидов…

— Это не суд. Это фарс, — продолжал тот. — Мы все знаем, что Риган будет приговорена к смерти. Всем известно, что она заслуживает такого наказания. Какой смысл во всем этом спектакле… — Его голос вдруг прервался. — Просто убейте ее… — в голосе появилась дрожь, следующие слова смогли услышать только Талискер и Мориас, сидевшие рядом, — … мою сестру…

Мориас встал и закрыл его собой от смущенных сидов. Он напористо шептал, не отводя взгляда от расстроенного лица Тристана.

— Суд устроен не для Риган. Неужели ты не понимаешь, Тристан? Суд для тех, кто обвиняет… Риган может показать, что ее мучают угрызения совести, и попросить прощения…

— Прежде чем умрет? Мориас печально кивнул.

— Тогда я не могу больше смотреть на это. И не буду.

— Твоя преданность сестре делает тебе честь, Тристан. Но не забывай, ты все еще правитель Сулис Мора. Когда это… закончится, сиды могут стать, а могут и не стать твоими союзниками.

Тристан выпрямился насколько мог.

— Значит, ты предлагаешь, чтобы я из политических соображений смотрел, как мою сестру приговаривают к смерти? Мориас, ты меня сильно недооцениваешь. Я знаю, кто она. Но использовать ее смерть для собственной выгоды не буду.

— Тебе ничего не надо делать, Тристан. Просто сиди и молчи, — твердо сказал Мориас.

— Нет. Раз суд может приговорить ее к смерти со мной или без меня, пусть он сделает это в мое отсутствие. — Тристан повернулся, чтобы выйти из амфитеатра. — Ты пойдешь со мной, отец? — спросил он.

— Сочту за честь, сын, — ответил Талискер с чувством.

Они молча пошли к пещере, их никто не сопровождал. За их спинами раздался гул возмущенных голосов, но мужчины проигнорировали его. Только оказавшись в пещере, Тристан дал волю чувствам. Он упал на свой топчан и зарыдал. Талискер беспомощно сидел рядом, поглаживая сына по спине, словно тот до сих пор был ребенком.

— Зачем она так себя ведет, отец? Почему не попросит у них прощения? Ты видел? Видел, с каким видом она сидит перед ними?

— Да, — ответил Талискер. — Это единственный способ поведения, который она знает, сын.

Он не мог постичь свои собственные чувства. Вид гордой, сидящей с высоко поднятой головой Риган вызывал ужасную боль в сердце. И тем не менее оба его ребенка в последние несколько часов заставили Талискера гордиться ими. К сожалению, Риган эта гордость стоит жизни.

Прошло, наверное, не меньше часа, когда в пещеру вошел Мориас. Он выглядел взволнованным и усталым.

— Похоже, мы кое-что поменяли в традициях сидов, — расплылся он в улыбке. — Мне дали разрешение действовать в качестве посредника. Я вызову тебя, Тристан, сегодня днем, а тебя, Дункан, завтра утром. Риган тоже будет дана возможность высказаться.

— Для чего все это нужно, если наши слова не повлияют на результат? — нахмурился Тристан. — Какая разница, выступим мы или нет?

— Как ты можешь говорить такое сеаннаху? Слова — это все. Слова — это память, молодой человек. — Мориас беззлобно улыбнулся в ответ на презрительное замечание Тристана. — Слова могут иметь значение и здесь, каким бы ни был результат. История рассудит, насколько виновата твоя сестра, но и сиды способны на милосердие. Если нам удастся доказать, что она находилась под влиянием Джала и… не знала об основных событиях…

Талискер горько рассмеялся.

— Значит, мы должны солгать им, Мориас?

— А что заставляет тебя быть таким уверенным, что это ложь?

— Я ее отец, Мориас, и мое сердце остается холодным, когда я смотрю на нее. Да, Джал на нее влиял, потому что Риган считала, что любит его. Но ведь любовь не оправдывает… Возможно, это слово никогда прежде не употреблялось в Сутре, и мне очень неприятно, что я в какой-то степени несу ответственность за содеянное. Риган — расистка, Мориас. Она ненавидит сидов только за то, что они отличаются от Великих. Нет другой причины, кроме страха и неуверенности и… — Он замолчал, и Мориас нахмурился. — Вот видишь, я даже толком не могу тебе объяснить. Возможно, это действительно человеческий недостаток.

— Нет, я не верю в это. Если ты говоришь, что расистские наклонности вызваны у нее страхом и неуверенностью, тогда это Джал и, возможно, до него его дядя посеял и взрастил этот страх, а не ты или Уна. Я уверен — Риган достойна жалости, а не обвинений.

— О господи! — Талискер слабо улыбнулся. — Ты не видел, какую опасность несут такие «невиновные», как Риган, Мориас. Тебе не мешало бы как-нибудь изучить мой мир.

— Как ты думаешь, Риган выжила бы в твоем мире, Дункан? — спросил Мориас.

— Да, она… Подожди-ка. Ты не хочешь ли предложить…

— А как ты думаешь? — спокойно поинтересовался Мориас. — Ты говоришь, что, когда смотришь «на дочь, твое сердце остается холодным», но не станешь же ты возражать, если появится возможность продлить ей жизнь?

— Что ты имеешь в виду? — хмуро спросил Тристан.

— Для сидов это может показаться приемлемым — согласиться сослать Риган в мир ее отца.

Мориас пристально наблюдал за реакцией Тристана. Тристан ахнул и посмотрел на отца, который кивнул, как бы соглашаясь.

— Как ты думаешь? — спросил Мориас, сообразив, что кое-что упустил.

— Ну… я думаю, что ты уже сделал это, Мориас.

— Что?

— Отец и я видели кого-то, когда проходили через ворота в этот мир. Она была одета в церемониальные одежды, а на лице маска, но…

— Это была она, Риган, — закончил за сына Талискер. — Раньше я не был уверен, но теперь все стало на свои места. Это произошло, очевидно, из-за разницы во времени между нашим миром и Эдинбургом. Она немного опережала по времени, а мы отставали.

Он взмахнул руками, не в силах объяснить сложную работу ворот.

Мориас встревожился.

— Вам надо было рассказать мне об этом раньше.

— Я думал, тебя это обрадует, — сказал Тристан. — Это значит, что мы выиграли. Риган останется жить в мире отца.

— Это не значит, что мы выиграли. По крайней мере не автоматически. Это значит, что у нас хорошие шансы на выигрыш.

— А что случится, если мы не выиграем? И Риган не пройдет через ворота, как мы уже видели?

Мориас с сомнением пожал плечами.

— Я не уверен. Таких случаев еще не бывало. Но изменение временных планок в воротах… гибельно.

— Гибельно, — повторил Талискер.

— Лучше бы нам убедиться, что мы выиграли дело. — Мориас посмотрел на Талискера. — Какие бы чувства мы все ни испытывали.

В конце концов показания Тристана и Талискера мало что изменили. Во второй половине дня Мориас вызвал Тристана и попросил рассказать, какие изменения произошли в поведении его сестры с тех пор, как в Сулис Море появился Джал. Потом расспросил о разрыве отношений между ними и насколько Тристан считает Риган виноватой. Юноша не мог понять направление мыслей Мориаса, когда тот задавал эти вопросы, поэтому все больше и больше нервничал.

— Ты знаешь, Мориас, чего я не могу понять? — сказал он. — Почему я не предстал сегодня перед судом, правда…

Мориас удивился и, бросив на него сердитый взгляд, сказал:

— Отвечайте, пожалуйста, на вопросы, тан Тристан.

— Но это правда. Я единственный человек, который мог как-то повлиять на всю эту печальную историю, прежде чем она началась. Можно было арестовать Джала еще до того, как он очаровал мою сестру. Я закрывал на все глаза, что могло быть хуже? Для этого есть одно название — соучастие. Я позволил Риган управлять королевством, хотя это моя обязанность, которая меня толком не интересовала. А она так хорошо управлялась со всеми делами.

Он издал короткий, горький смешок, а Талискер вдруг почувствовал, куда клонит сын. Отца охватила тревога. К сожалению, Мориас стоял спиной к Талискеру и не так быстро понял, что показания Тристана вот-вот выйдут из-под контроля.

Талискер посмотрел на Риган. На ее лице было странное выражение, как будто девушка пыталась спрятать свой страх. Он подумал: неужели Тристан не понимает, что его признание лишает сестру смысла жизни?

— … это просто ирония судьбы, — голос Тристана дрогнул, — потому что она совсем не королевских кровей. Риган является настоящей дочерью Дункана и Уны Талискеров.

Среди сидов, окружавших арену, началось смятение. Риган опустила голову на грудь, ничего не говорила и не плакала, но было очевидно, что она уничтожена. Мориас в смятении не знал, что сказать, и ждал, пока стихнет шум. Затем тихо произнес:

— Зачем, Тристан? Что заставило тебя сказать это?

— Черт возьми, Мориас! Ты же знаешь, что это правда! Риган не знатного происхождения. Все это было сделано, чтобы защитить меня. Поэтому сказали, что мы близнецы. Еще потому, что… — Он взял себя в руки, но Талискер видел, что по его щекам текут слезы. — Посмотрите на меня, — продолжил он спокойно. — Совет никогда не принял бы меня в качестве единственного наследника Ибистер. Риган заняла лучшие покои на верхнем этаже, потому что… потому что я не мог подниматься по ступенькам. Но мне необходимо было изменить мнение людей о себе. Но ведь я не глуп, как бы ни выглядел, и должен был сделать все, чтобы предотвратить случившееся. — Тристан посмотрел на Риган и грустно улыбнулся. — По крайней мере, Риган что-то делала в своей жизни, а не пряталась от нее, как я. В ней есть страсть и воля. Она сильная, у нее просто не хватило жизненного опыта, чтобы противостоять Джалу. Но не надо забывать, что Джал — сын богини Фирр.

Раздались еще более потрясенные голоса сидов. Мориас наклонился к Тристану.

— Зачем все это им говорить? — спросил он, сердито глядя на него.

— Мне нечего терять, Мориас, — пробормотал Тристан.

— Кроме королевства.

На следующий день Мориас пытался как-то все уладить во время показаний Талискера. Изображать Риган другой, чем она была, не имело смысла. Выражение ее лица стало еще более надменным и отстраненным, чем обычно. Талискер нервно улыбнулся дочери, но она проигнорировала его, как будто решила не соблюдать никаких внешних приличий.

— Талискер, ты можешь сказать Совету, почему было принято решение скрыть истинное происхождение Риган? — мягко начал Мориас.

— Все было так, как сказал Тристан: чтобы его защитить. Они оба тогда были намного моложе и гораздо уязвимее. Но, смею вас заверить, идея принадлежала Риган. Она всегда была готова защищать брата. Когда они были детьми, она приглядывала за ним без напоминаний. Дети были очень близки.

— Не кажется тебе тогда странным, что через несколько лет она позволила Джалу послать своих псов, чтобы они убили Тристана?

— Я не верю, что она могла отдать такой приказ. Талискер оглянулся на свою дочь, которая еле заметно покачала головой.

— А что ты скажешь насчет ее приказа послать скооров искоренить племя сидов-рысей?

— Нет. Она никогда бы не смогла такое… сделать.

Талискер чувствовал, что у него перехватило горло. Он сглотнул слюну, беспокоясь, не заметят ли присутствующие сомнения в его голосе.

— Ты ведь пытался предупредить ее насчет Джала, правда?

— Да. Но она тогда вообразила, что влюблена в него. Что можно было сказать, чтобы переубедить ее? Да и я тогда не представлял себе весь масштаб злобы Джала.

Следующий вопрос прозвучал для Талискера как удар грома.

— Давайте вспомним несчастный случай, который убил мать Риган, ее настоящую мать, твою жену Уну… Ты веришь, что твоя дочь намеренно послужила причиной несчастного случая и способствовала смерти матери?

— Что?!

Мориас и глазом не моргнул.

— Ты должен ответить на вопрос, Дункан. Почему ты не смотришь на Риган, если не думаешь так?

— Мне не верится, что ты меня спрашиваешь об этом. Чего ты надеешься добиться таким образом?

— Правды. Это то, чего требует Совет.

Талискер повернулся к Риган. Она была потрясена. Широко распахнутые глаза уставились на Талискера. Рот остался полуоткрытым, как будто девушка только что сделала глубокий вдох.

— Нет… я…

Он вдруг услышал, какая вокруг тишина. Все замерли. С океана дул ветер, и мелкая красная пыль покрывала амфитеатр. Красное платье Риган и одежда Талискера развевались на ветру. Ему показалось, что они остались одни, и Талискер понял только сейчас, как мало времени ему досталось на жизнь с Уной. Он хотел избавиться от этих мыслей, как делал многие годы, но не мог.

— Как ты могла позволить ей уйти? Ты дала ей упасть…

— Нет.

Талискер видел, что рот Риган произнес слово, но не мог слышать ее голоса, поэтому он подошел к самому центру арены. Два сида, охранявшие Риган, скрестили перед ним копья, но остались стоять на месте, когда Талискер развел копья в сторону, чтобы посмотреть в глаза дочери.

— Почему ты ее не держала? — простонал он. — Если бы это был я… Я никогда бы не позволил ей упасть… никогда…

Риган теперь плакала. Тихие слезы катились по щекам, оставляя мокрые дорожки на тонком слое пыли, покрывшем лицо.

— Нет, — сказала она опять. — Нет… я не могла ее удержать…

— Ты убила ее, Риган. Талискер отвернулся, не в силах смотреть на дочь.

— Нет, папа. Я была просто маленькой девочкой. Мне было двенадцать лет. Мои ноги тоже скользили… и я испугалась. Я не хотела, чтобы она упала, ведь она моя мама.

Риган согнулась и укрыла лицо в коленях, чтобы никто не видел ее слез.

Талискер пошел к выходу.

— Доволен теперь? — прошипел он Мориасу, проходя мимо. Тот ничего не ответил. Он намеревался показать человеческие черты Риган, в чем и преуспел. Она безутешно рыдала.

— Пожалуйста, Талискер, останься, — настойчиво попросил Мориас. — Я чувствую, что произошли перемены. Сиды должны понять, что Риган не виновата…

— Сидам абсолютно все равно, старик. Они видят перед собой женщину, которая ответственна за смерть их близких. Какое им дело до того, какой она была в детстве и любил ли ее отец. Они приговорят ее к смерти. Мне больше нечего сказать.

Он оказался прав. В этот же день, немного позже, Совет вынес свой вердикт. Риган должна быть предана смерти обычным способом сидов. Ее привяжут к столбу, и сиды, избранные Советом, забросают ее копьями. Она приняла приговор спокойно. Хотя Талискер там не присутствовал, ему обо всем рассказал Тристан, дрожавший от волнения.

— Она была такой храброй, — прошептал он. — Мориас, ты должен дать ей какое-нибудь снадобье или еще что-то придумать. Мне невыносимо думать, что она…

— Я не могу, Тристан.

Тристан в отчаянии смотрел на мага.

— Тогда отправь ее в другой мир, Мориас.

— Это как раз то, что я намереваюсь сделать, Тристан. Она не может умереть. Мы должны спасти твою сестру и отправить ее через ворота. Теперь я понимаю: очень важно, чтобы она оказалась в Эдинбурге.