"Опьяненные страстью" - читать интересную книгу автора (Паркер Лаура)

Глава 16

10 декабря 1803 года

– Не может быть! – Мадлен перевела изумленный взгляд со счетов на дворецкого лорда д’Арси. – Неужели наш скромный дом требует таких расходов? Двести фунтов в месяц! Да этого хватило бы на целый год!

Хорас поджал губы.

– Мадемуазель редко бывает дома, а ее гостьи часто устраивают приемы.

– Игра в карты у сестер Фокан не может обходиться так дорого.

Хорас указал пальцем на счета, подшитые в конторскую книгу.

– А ужин с паштетом из трюфелей, шампанским и устрицами? Иностранные деликатесы стоят недешево. – Он пожал плечами. – А у дам Фокан… своеобразные вкусы.

Мадлен нетерпеливо хлопнула по конторской книге ладонью.

– Я не могу передать эти счета поверенному вашего хозяина. Не могли бы мы на время задержать их у себя?

Хорас вдруг расплылся в улыбке.

– Достаточно одного слова маркиза, и мадемуазель может откладывать оплату счетов до бесконечности.

Она с надеждой вскинула голову.

– От него по-прежнему нет никаких известий, Хорас?

За прошедший месяц дворецкий твердо усвоил, что невразумительные местоимения «он» и «его» в устах Мадлен неизменно относятся к лорду д’Арси. Казалось, мадемуазель не в силах произнести его имя.

– От лорда д’Арси не поступало никаких известий с тех пор, как мы вернулись в город, – ответил он так, как отвечал почти каждый день.

Мадлен отвернулась.

– Хорошо, я сама поговорю с сестрами Фокан, но не сейчас – мне пора на примерку. Столовый прибор для меня можете не ставить. Сегодня вечером за мной заедет лорд Эверли. Пожалуйста, приготовьте его любимый бренди.

– Слушаюсь, мадемуазель. А как быть с вашими гостьями? Сегодня вечером они задумали небольшой прием.

Мадлен рассерженно нахмурила брови.

– Им придется подать только кексы и эль. Если возникнут вопросы, отправьте их ко мне.

Хорас улыбнулся. Он не всегда улавливал мысли маленькой мадемуазель, зато отлично понимал, почему хозяин так стремительно увлекся ею. В сущности, у Хораса были свои соображения по поводу продолжительного отсутствия его светлости, и он искренне желал, чтобы у мадемуазель поскорее появился новый покровитель. В таком случае его планам суждено осуществиться.

Дом на Белгрейв-сквер был от подвала до крыши набит оранжерейными цветами. Эти подношения доводили до помешательства кухарку, страдающую сенной лихорадкой. Что касается лорда Эверли, то последние несколько недель не проходило ни дня, чтобы он не навестил мадемуазель Мадлен.

– Сегодня утром заезжала леди Элизабет. Опять оставила свою карточку.

Мадлен раздраженно пожала плечами. Эта женщина пыталась увидеться с ней вот уже два месяца, по два раза в неделю, но Мадлен не могла заставить себя принять соперницу. Она была просто не в силах вежливо приветствовать ее!

– Для нее меня всегда нет дома.

– Хорошо, мадемуазель, – пробормотал дворецкий. – Вы просили напомнить: сегодня к чаю прибудут виконт Пристли и мистер Холлистер.

– Благодарю, Хорас. Известите мадам Анриетту, что мне потребуются ее услуги компаньонки.

– Слушаюсь, мадемуазель. – Дворецкий учтиво поклонился.

Мадлен захлопнула книгу, потерла ноющие виски, встала и подошла к окну. Стекла в углах затянули ледяные кружева. Площадь была пустынна, даже вечнозеленые деревья выглядели нахохлившимися и озябшими. В декабре начались морозные ночи, но все уверяли, что через несколько дней установится более теплая погода.

Она осторожно подышала на холодное стекло, наблюдая, как оно запотевает, и принялась рисовать узоры. Теплые октябрьские дни в Кенте давно миновали. Перед ней встала серьезная задача: устроить свою жизнь. Но Мадлен казалось, что ее сердце заледенело – как углы оконных стекол.

«Выбирай…»

Мадлен уставилась на слово, написанное на стекле. Она уже сделала выбор, но он оказался неудачным. Себастьян заранее предупреждал об этом. Должно быть, отчасти именно из-за этого предупреждения она страстно и безнадежно влюбилась в Себастьяна д’Арси.

Постепенно воспоминания о нем затуманивались, и это пугало Мадлен сильнее всего. Закрывая глаза, она воскрешала солнечный день, покачивания гондолы, его мощное мускулистое тело, нависшее над ней, но многие детали припоминала с трудом. Ей казалось, что в минуты страсти она не в состоянии не то что думать, но и дышать. В его объятиях даже насилие не выглядело участью, подобной смерти. Оно было блаженством.

Воспоминания внезапно вызвали в душе Мадлен взрыв боли. Стиснув кулачок, она прижала его к стеклу, уперлась в него лбом и застыла, беззвучно шевеля губами. Значит, вот что такое искушение. И все-таки как несправедливо: она едва успела вкусить блаженства, и его отняли у нее.

Где же Себастьян? Почему он не ответил ни на одно из писем, отправленных в Кент? Неужели он и вправду решил навсегда расстаться с ней?

Ревность вспыхнула в ней при мысли о том, как Себастьян распространяет свое чувственное обаяние на первую попавшуюся женщину. Судя по его воспоминаниям, он весьма демократичен в выборе любовниц. Не важно, горничная она или герцогиня, англичанка или мавританка, – лишь бы была предана утонченным и продолжительным плотским наслаждениям. Вероятно, саму Мадлен он нашел слишком покорной, слишком неопытной, чтобы дарить ее своим вниманием. Вот почему он отказался встречаться с ней, пока она не найдет другого любовника.

Мадлен испытала глубокое разочарование, когда, вернувшись в Лондон, узнала, что Оделии нет в городе. Она лишилась единственной подруги, почти ровесницы, с которой могла бы поговорить и посоветоваться. От лорда Эверли Мадлен узнала, что свадьба Ричарда Болтри состоялась в октябре, а теперь молодожены проводят медовый месяц в Шотландии, где пробудут до нового года. Мадлен предположила, что Оделия сбежала из города, лишь бы не стать неприятным напоминанием для Ричарда. Мадлен не винила подругу. Она сама ощущала досаду, боль и ревность, представляя себе Себастьяна, лежащего в объятиях благоухающей сиренью леди Элизабет. Впрочем, такова жизнь любой любовницы. Как печально и одиноко…

«Такова жизнь, – заметила как-то мадам Селина. – Горстке счастливцев она дарует несколько великолепных минут, помогая пережить тысячи мелких бед и горестей».

Мадлен выпрямилась, пораженная этим реалистичным подходом к жизни. Неужели ее счастливая минута прошла? Но даже если она никогда не увидится с Себастьяном, ей повезло больше, чем многим. Она испытала блаженство в объятиях поразительно талантливого любовника. Сетовать на судьбу нелепо.

Она отвернулась от окна. Ее ждут гости, джентльмены, собравшиеся, чтобы развлечься. Предсказания Себастьяна сбылись до мельчайших подробностей. Мадлен очаровала всех светских мужчин, оставшихся в Лондоне в эти унылые дни. Она давно потеряла счет визитерам, подаркам и знакам внимания. Приглашения сыпались со всех сторон, хотя Мадлен не спешила увлечься светской жизнью. Ее единственным постоянным компаньоном стал лорд Эверли, но Мадлен понимала, что впредь так продолжаться не может. Пора покорить первого из своих многочисленных поклонников.

Возможно, сегодня, несмотря на душевные муки, она познакомится с обаятельным холостяком, без содрогания вонзит нож в его сердце и закружится в бешеном вихре романа. Себастьяну д’Арси больше не придется опекать ее, а она будет вправе забыть его… или по крайней мере сделать вид, притворяясь так искусно, что даже ее сердце никогда не узнает истины.

Вечер удался на славу. Под крышей Комсток-Хаус продолжался музыкальный вечер: недавно прибывший в город тенор-итальянец услаждал слух собравшихся оперными ариями, в исполнении менее известного лондонского клавикордиста звучали произведения Моцарта и Генделя. Состоялся успешный дебют трио из Королевской оперы, а затем хозяин объявил антракт. Несколько джентльменов предпочли удалиться в курительную, а остальные толпились вокруг чаши с пуншем, спеша утолить жажду крепким напитком.

Дамы собрались стайками по трое или четверо и защебетали о туалетах, спутниках и подмеченных ими чужих многозначительных взглядах.

Мадлен, которой давно наскучило однообразие посещаемых ею вечеров, с удовлетворением отмечала, что стала неизменной мишенью самых развязных светских щеголей, по каким-то причинам вынужденных торчать в городе в самый разгар охотничьего сезона. Мадлен подозревала, что отчасти в этом пристальном внимании повинно ее платье. Сшитое из золотистой легкой ткани, струящейся, как покрывала Саломеи, оно отличалось самой высокой талией и самым узким лифом в гостиной. Только строгий покрой и короткий шлейф спасали Мадлен от скандала. Ее темные кудри были зачесаны наверх, единственным украшением служил подаренный Себастьяном бриллиантовый браслет.

Мадлен вежливо принимала знаки внимания от окруживших ее молодых людей, не испытывая к ним никаких чувств. Обаятельные, богатые и донельзя надменные, они нежно поглядывали на нее, словно на горстку золотых гиней в банке, которая достанется лучшему игроку. Разумеется, прежде всего их занимала борьба с соперниками, а не попытки пробудить в сердце Мадлен ответные чувства. Внезапно ее решение сегодня же найти покровителя улетучилось, сменившись более выполнимым желанием – поскорее сбежать отсюда.

Лорд Эверли с поразительным усердием опекал Мадлен. Он стоял неподалеку, беседуя с гостями, но стоило Мадлен встретиться с ним взглядом, как он тут же извинился и подошел к ней, бесцеремонно расталкивая плечами пестрое сборище щеголей.

– Вас осадили со всех сторон, – еле слышно пробормотал он, а затем повернулся к поклонникам Мадлен: – Клерборн, мадемуазель Миньон необходим бокал рафии. Шелли, подайте даме кусочек омара. Сент-Джеймс, будьте любезны найти подушку. Саутби, разыщите шаль миледи – становится слишком прохладно. Да, и прихватите тартинки с клубникой!

Воздыхатели бросились врассыпную исполнять полученные поручения.

– Ловко вы с ними управились, – усмехнулась Мадлен, качая головой в неподдельном восхищении.

– В школе меня считали задирой, – с гордостью объяснил Эверли. – Полезно иной раз вспомнить давние привычки. Вся эта компания болванов невыносима. Потерпите до начала светского сезона, тогда вам будет обеспечено и достойное общество, и блестящие приемы.

Мадлен недоуменно взглянула на него. За последние два месяца она бывала на приемах не реже четырех раз в неделю. Эверли непрестанно жаловался на скуку и затишье, с нетерпением ожидая начала сезона, а Мадлен не могла вообразить себе более бурную светскую жизнь. Покамест ее одолевала лишь беспросветная скука.

Повернувшись к нему, она умоляющим жестом коснулась его руки.

– Кузен Брамуэлл, будьте добры, отвезите меня домой.

Эверли скосил глаза на тонкую руку, лежащую на рукаве его сюртука, перевел взгляд на лицо Мадлен, и она вздрогнула от удивления. Ей еще не доводилось видеть, чтобы мужчина смотрел на нее столь нежно и откровенно, изливая душу.

«Брам – вполне надежный спутник: он помолвлен и вскоре должен жениться. Он будет счастлив составить тебе компанию, но не пытайся завести с ним свой первый роман, ясно?»

Предостережение Себастьяна словно окатило ее ледяной водой, но Мадлен было жаль отвергать мольбу, светящуюся в устремленном на нее взгляде. Она испытывала к Брамуэллу Эверли искренние чувства, хотя ни за что не спутала бы их с любовью. Но зачем лишать себя единственной счастливой минуты за последние несколько недель? Почему бы не завести короткий роман с мужчиной, который высоко ценит ее, не считая частью эксперимента, призом или трофеем? Лорд д’Арси не дождется от нее беспрекословного повиновения!

Мадлен пожала спутнику руку.

– Отвезите меня домой, Брам.

От ее внимания не ускользнул блеск в его глазах: Эверли был горд тем, что она назвала его уменьшительным именем. Его губы сами собой растянулись в улыбке.

– Почту за честь, Миньон.

Самым радостным событием за весь день стал снегопад, который застал Мадлен и лорда Эверли по пути с крыльца к экипажу.

– Слишком уж рано начался снегопад, – пробормотал Эверли, – не прошло и половины декабря. Значит, предстоит суровая зима.

Мадлен поежилась под шелковым плащом, отделанным бархатом.

– Боюсь, к такой зиме я не готова, – призналась она.

– Боже, вы дрожите! – Эверли галантным жестом сбросил свой шерстяной плащ и закутал в него Мадлен.

В экипаже Мадлен подвинулась на сиденье и ослепительно улыбнулась своему спутнику.

– Садитесь рядом со мной, кузен Брамуэлл. Я согласна оставить у себя ваш плащ, но лишь в том случае, если вы позволите поделиться им с вами.

Мадлен не верила собственным ушам – как она решилась произнести эти слова? Впрочем, Эверли не смутился, устраиваясь рядом с ней.

– Вероятно, вы сочли мое предложение непростительной бестактностью, – пробормотала она, надеясь, что полутьма внутри экипажа скроет ее румянец.

Эверли повернулся к ней.

– Я уверен лишь в том, что таких женщин, как вы, больше нет. Вы несравненны, кузина Миньон, несравненны!

– Благодарю, кузен Брамуэлл. – Терзаясь угрызениями совести, Мадлен поспешила перевести разговор: – Надеюсь, вы получили весточку от нашего дорогого кузена?

Брам неловко заерзал.

– К сожалению, нет. Я даже обращался в Уайтхолл, к генералу Армстронгу. Тот заявил, что Себастьян заперся в Кенте, в своей лаборатории, стряпая бог весть какое зелье по приказу правительства. Пожалуй, я мог бы отправиться в Кент в конце недели. Не хотите ли составить мне компанию?

Мадлен покачала головой:

– Не хотелось бы тревожить кузена – ведь он был так добр ко мне.

– Позаботиться о родственнице со стороны матери – долг каждого порядочного человека.

– Вы на редкость галантны, Брам. – Она помедлила, готовясь приоткрыть истину. – Обо мне ходят разные слухи. Поговаривают, будто я не родственница, а всего лишь пассия маркиза и что вас он избрал в качестве опекуна до своего возвращения.

Брам умело изобразил возмущение, как будто никогда в жизни не слышал подобных сплетен.

– Это клевета, порожденная завистью, – вот и все. Поскольку вы состоите в родстве с Себастьяном, вы приходитесь родственницей и мне, пусть даже не кровной.

– Но дамы постоянно шушукаются и сторонятся меня.

– Эти старые клуши? Ну и пусть себе кудахчут!

Мадлен негромко рассмеялась.

– Вы так добры ко мне, Брам! С вами я на время забываю… – Ее голос прервался, словно Эверли было известно, о чем идет речь. Но Мадлен тщательно оберегала свои секреты. – Я беспокоюсь, не будет ли запятнано ваше имя по моей вине.

– Ничего подобного! Досужие языки вечно мелют всякий вздор. Но в чем вас могут упрекнуть, если Себастьян даже не вернулся с вами в город?

– И тяжкая обязанность сопровождать меня легла, увы, на вас.

– Тяжкая обязанность? Я бы назвал ее невероятной удачей! Жаль, что сегодня, покидая Комсток-Хаус, вы не оглянулись: в зале не нашлось ни одного мужчины моложе шестидесяти лет, который не зеленел бы от зависти, видя, как я веду вас под руку. Видимо, Себастьян спятил, если по доброй воле отпустил вас в город одну.

Мадлен вздохнула и отвернулась.

– Пожалуй, мне следует кое в чем признаться вам, Брам, вознаградить вас за доброту. – Она кокетливо опустила ресницы, словно стыдясь собственной откровенности. – Дело в том, что я живу только за счет щедрости лорда д’Арси. У меня нет других средств. Но мне не хватает совести и дальше злоупотреблять его добротой.

– Разве у вас есть выбор? Не понимаю, в чем дело. Ведь Себастьян разрешил вам тратить его деньги.

Мадлен повернулась к нему.

– У вас есть любовница, не так ли?

– У меня?.. – Эверли с трудом проглотил вдруг возникший в горле ком.

– Скажите мне правду, Брам. – Мадлен положила на его колено затянутую в перчатку ладонь. – Неужели для молодой женщины эта участь страшнее смерти?

– Что? – Он выпрямился и прижался спиной к дверце экипажа. – Неужели вы?.. Дорогая моя, обещайте навсегда забыть об этом! Себастьян… нет, я сам никогда не позволю вам так унизиться!

От этого чистосердечного заявления у Мадлен торопливо забилось сердце.

– Вы удивительный человек, но даже лучшие из мужчин содержат любовниц. Почему же вы считаете немыслимой для меня жизнь, которую обеспечили своей возлюбленной? Вы жестоко обращаетесь с ней? Не оплачиваете ее счета, не кормите ее, не обеспечиваете жильем? Разве она не благодарна вам за великодушие? Видите ли, практичность мне не чужда. У меня нет ни имени, ни связей, ни приданого. Моя молодость и миловидность еще имеют какую-то цену, но она слишком невелика, чтобы я могла надеяться выйти замуж за англичанина.

Покрасневший от смущения Эверли не мог не вспомнить о том, что такой же разговор состоялся у него с юной танцовщицей, которую он теперь содержал. Но услышав, что родственница, пусть даже дальняя, заговорила о роли любовницы, Эверли возмутился до глубины души.

– Ушам своим не верю! Неужели я услышал эту нелепость от вас? Нет, я не отдам вас на растерзание лондонским волкам! Вы не имеете ровным счетом никакого понятия о том, какая жизнь вас ждет. Если Себастьян сократит сумму вашего содержания, я буду пополнять ее – только я, и никто другой: я не допущу вашего позора, я слишком привязан к вам!

Мадлен не слишком удивилась, внезапно почувствовав, что Эверли обнял ее за плечи и прижал к себе. Во время его пламенной тирады она заметила нерешительность в его глазах: в душе Эверли боролись рыцарь и соблазнитель.

– К черту! Если Себастьян отверг вас, я готов предложить вам помощь, ни на чем не настаивая!

Закрыв глаза, Мадлен позволила поцеловать ее – главным образом потому, что поняла: пришло время сравнить поцелуи мнимых кузенов.

Ее постигло разочарование.

Нет, Брамуэлл умел целоваться. Но после умелых и старательно исполненных поцелуев опытного лондонского денди она не почувствовала ничего… кроме невыразимого желания оказаться рядом с человеком, отвергшим ее.

– Сам не понимаю, как я мог решиться на такое… – пробормотал потрясенный Эверли. – Впрочем, нет… Так или иначе это создает затруднения и необходимость внести ясность… – сбивчиво бормотал он, удивляясь собственным мыслям. – Правда, я не надеюсь на счастливый случай – особенно оказавшись соперником Себастьяна…

Мадлен с сочувствием посмотрела на него и коснулась его щеки рукой в перчатке.

– Мне очень жаль, – прошептала она, но тут же почувствовала, что ее слова неуместны. Правильнее было бы сказать – «я совершила ошибку». Слезы подступали к ее горлу, ибо Мадлен заподозрила, что случай свел ее с самым добрым и порядочным мужчиной в Лондоне.

Эверли не попытался сделать вид, что не понял ее.

– Значит, виной всему – мой чертов кузен?

Она отвернулась. Как она могла совершить такую чудовищную ошибку? Молчание обеспечило бы ей любовника.

– Пожалуй, я еще не готова смело войти в тот мир, о котором мы говорили. – Она глубоко вздохнула. – Разумеется, я пойму вас, если вы впредь откажетесь сопровождать меня.

– Не смею надеяться… Вы не отомстите мне за скверный поступок?

Мадлен рассмеялась.

– Вы смелее многих и не так скучны, как остальные.

Эверли откинулся на подушки, скрестил руки на груди и улыбнулся, понимая, что его гордость не пострадала.

– Для лягушатницы вы поразительно отважны.

– А вы, кузен Брамуэлл, слишком хорошо флиртуете для зануды-англичанина!

Оба расхохотались, и смех не утихал до тех пор, пока экипаж не остановился перед домом Мадлен. Из окон лился ослепительно яркий свет, придающий снегопаду неестественный, театральный вид.

– Похоже, ваши компаньонки веселятся вовсю.

Мадлен сжала губы. Она умоляла тетушек устраивать более скромные вечеринки, но, несмотря на все уговоры, особняк напоминал костер, устроенный Гаем Фоксом.[26] Мадлен вышла из экипажа, кутаясь в плащ Эверли. Но едва она успела дойти до крыльца, из двери вывалились двое парней в мундирах ополчения. Дверь осталась распахнутой.

– Привет, милашка! – заорал один из военных, заметив Мадлен.

– Идем к нам, – позвал его товарищ с преувеличенно размашистым поклоном, указывая на дверь. – Не желаешь ли посидеть рядом со мной? Сыграем в фараона! Кто откажется проиграть тебе или, еще лучше, выиграть?

– Убирайтесь прочь! – властно вмешался Эверли.

Хмельные вояки растерянно огляделись, словно ожидая появления на крыльце генерала.

– Вы слышали? И впредь извольте уважительно обращаться к родственнице маркиза Брекона! А теперь убирайтесь, пока я не позвал сторожа!

Наконец заметив стоящего перед ним мужчину в гражданской одежде, солдат подмигнул и осклабился.

– Значит, это твоя крошка? Получше присматривай за ней, а то как бы она не стала выигрышем!

Приложив два пальца ко лбу, он зашагал прочь под руку со своим пошатывающимся товарищем.

– Пора прекратить эти дебоши, – пробормотал Эверли, помогая Мадлен войти в дом. – Мне всегда казалось, что Себастьян напрасно выбрал вам в компаньонки сестер Фокан. Вам следовало бы знать, что у них скверная репутация.

– Я слышала об этом, – отозвалась Мадлен. – Впрочем, кто я такая, чтобы осуждать их?

Нахмурившись, Эверли взял ее под руку.

– Никогда так не говорите, Миньон. Мне известно, что такое отчаяние. Вы одиноки в огромном мире, а в таком положении легко ошибиться в суждениях. – Он вдруг расплылся в широкой улыбке. – Мне остается лишь поблагодарить судьбу за встречу с вами. Будем друзьями. Вы согласны?

Мадлен посмотрела на протянутую руку Эверли и с улыбкой пожала ее.

– Согласна. Благодарю вас.

– Тогда подумайте еще раз над моим предложением провести конец недели в деревне. Наступает зима. До Рождества в городе обычно царит скука, а потом столица вновь оживает и веселится.

– Не знаю, стоит ли… – начала Мадлен, но тут ее внимание привлек шум шагов спускающегося с лестницы мужчины.

– Возможно, мне, как соотечественнику, удастся убедить вас, мадемуазель? – произнес голос, который Мадлен опасалась услышать вот уже три месяца.

Обернувшись, она с ужасом увидела мрачное лицо и устремленные на нее черные глаза.

– Месье де Вальми! – сдержанно поприветствовала она.

– Де Вальми, – Брам холодно поклонился, – что вы здесь делаете?

Резкий тон не смутил француза. Он улыбнулся Мадлен так, словно они были давними друзьями, а не просто едва знакомыми людьми.

– Жду, надеясь на счастливую встречу. Наконец-то я застал вас дома, мадемуазель Миньон. Не могли бы вы уделить мне толику своего драгоценного времени?

Внезапно сверху донесся пронзительный крик, а затем раскатистый гогот, напомнивший Мадлен о вечеринке тетушек. Она взглянула на Эверли.

– Кузен Брамуэлл, не могли бы вы объявить гостям, что игра закончена? Я была бы весьма признательна вам…

– Разумеется, кузина Миньон. – Эверли не преминул подчеркнуть свои родственные связи с Мадлен в присутствии де Вальми. – Я вернусь через пару минут, – пообещал он и взбежал вверх по лестнице.

– Сюда, месье, прошу вас, – произнесла Мадлен, указывая налево.

Первое, что ей бросилось в глаза, – мрачность и черные одежды де Вальми. Он казался сгустком черноты. Его черные глаза словно поглощали свет, поэтому, несмотря на десятки зажженных свечей, расставленных по всей комнате, Мадлен показалось, будто в ней царит полумрак.

Он был высоким, худощавым и своей настороженностью и пристальным немигающим взглядом напоминал хищника. Благодаря вмешательству тетушек Мадлен посчастливилось встретиться с этим человеком всего дважды, да и то не более нескольких минут. Де Вальми вращался совсем в ином кругу, нежели Эверли, поэтому вне дома Мадлен их пути никогда не пересекались. Сестры Фокан не могли перестать принимать де Вальми: только он располагал сведениями о том, где находится Ундина. Они любезно встречали его, а он плел запутанные истории о том, что Ундину кто-то видел в Париже. Мадлен соглашалась с тетками в том, что этого человека необходимо терпеть, пока Ундина не вернется или не пришлет весточку.

Подойдя к камину, Мадлен стала греть ладони над пламенем. Пытаясь убедить себя в том, что она попросту замерзла, Мадлен втайне понимала: причина озноба – леденящее душу присутствие де Вальми.

– Так о чем вы хотели поговорить со мной, месье?

Он молчал так долго, что Мадлен пришлось оглянуться. Де Вальми стоял неподвижно за креслом, на его суровом лице блуждала легкая улыбка. Мадлен давно заподозрила, что этот человек обладает неиссякаемым терпением. Он мог ждать дни, недели, месяцы, даже годы – и в конце концов добивался своего. Неудивительно, что тетушки его побаивались.

– Я просто решаю, как будет лучше приступить к этому разговору, мадемуазель… – Он развел руками. – Странно, но я никогда не слышал вашей фамилии.

– Разумеется. Видите ли, у меня есть свои причуды, – отозвалась Мадлен, придумавшая ответ еще несколько недель назад.

– Ах вот как! Удачное решение, особенно в кругу англичан, помешанных на чистоте родословных, верно? Впрочем, не важно. – Он обошел кресло и приблизился к Мадлен. – И все-таки вы мне кого-то напоминаете. Скоро я вспомню, кого именно. Память никогда меня не подводит.

Мадлен с вызовом вздернула подбородок.

– Прошу вас, перейдем к делу, месье. Уже поздно, а я очень устала.

– Конечно. К сожалению, дело касается ваших долгов.

Мадлен пожала плечами, глядя на огонь.

– Не понимаю, о чем вы говорите, месье. Я ничего вам не должна.

– Пожалуй, я неточно выразился. – Несмотря на учтивый тон, он стоял почти вплотную к Мадлен. – Мне должны не вы, а кое-кто из ваших домашних, а точнее – сестры Фокан.

Страх пронзил Мадлен, словно кинжал. Должно быть, ему известно, кто она такая.

– Они оказались у вас в должниках? Но каким образом?

– Речь идет о карточном долге. – Встретив недоверчивый взгляд Мадлен, де Вальми насмешливо поклонился и протянул ей листок бумаги. Замысловатую подпись тетушки Жюстины подделать было невозможно. Выше значилась сумма проигрыша – пять тысяч гиней.

Мадлен ничем не выдала потрясения, возвращая расписку.

– По-моему, с вашей стороны неделикатно извещать о долге чести тех, к кому он не имеет ни малейшего отношения.

Тонкие губы де Вальми растянулись в коварной ухмылке.

– Разве карточные игры, которые ведутся под крышей вашего дома, не имеют к вам никакого отношения? Разве не вы несете ответственность за все, что здесь происходит?

– Я не считаю деньги в карманах моих гостей, – отрезала Мадлен, пытаясь утихомирить судорожно бьющееся сердце.

– Напрасно, напрасно, мадемуазель. К примеру, кое-кто из ваших гостей одалживает деньги у родных, друзей, даже любовников, лишь бы утолить свою ненасытную страсть к азартным играм. – Де Вальми коснулся ее плеча длинным пальцем, и Мадлен вздрогнула.

Смело глядя на собеседника, Мадлен напряглась, не желая быть застигнутой врасплох во второй раз.

– Это все, месье?

Его глаза зловеще блеснули.

– Об этом я рассказал вам потому, что существуют джентльмены, готовые охотно принять благосклонность дамы в обмен на деньги. – Его ухмылка не вызывала сомнений в том, какую благосклонность он имеет в виду. – Лорду д’Арси вряд ли понравится, если принадлежащий ему особняк превратится в дорогой бордель. – Он перевел взгляд на грудь Мадлен, вздымающуюся в вырезе платья. – Или это входит в его намерения?

Мадлен не дрогнула.

– Вы наглец, месье! Я не желаю продолжать наше знакомство. – Круто повернувшись, она торопливо пошла прочь.

Мадлен не надеялась благополучно достигнуть двери. Ее сердце лихорадочно колотилось, руки дрожали, но она была уверена, что выглядит совершенно невозмутимо, пока не встретилась в коридоре с Эверли и не увидела изумленное выражение на его лице.

Де Вальми вышел в коридор вслед за ней, прошептал: «До встречи, мадемуазель», – и направился к парадной двери.

– Что случилось? – тревожно спросил Эверли, подойдя к Мадлен. – Этот негодяй оскорбил вас?

– Отчасти да, – пробормотала она, понимая, что Эверли ждет объяснений и непременно добьется их. – Похоже, до него дошли кое-какие слухи.

– Черт бы его побрал! – Эверли в гневе вспыхнул. – Он еще поплатится за дерзость!

Эверли бросился было вслед де Вальми, и Мадлен удержала его за руку.

– Прошу вас, не делайте этого, кузен Брамуэлл. Попытавшись защитить меня, вы только создадите новую пищу для сплетен. Подумайте, как поступит лорд д’Арси, узнав о гнусных слухах!

– Вызовет виновника на дуэль, – пробормотал Эверли. – Ладно, будь по-вашему.

– Кузен, моя честь не может пострадать по вине бесчестного человека.

Эверли улыбнулся.

– Прекрасно сказано! Знаете, кузина, а ведь у вас мужской склад ума!

Мадлен пожала ему руку.

– Вы избалуете меня лестью, кузен.

Час спустя, когда гости разошлись, а в доме стало пусто, темно и тихо, Мадлен застыла у окна своей комнаты, глядя на пролетающий за стеклом снег. Наблюдая за воздушными хлопьями, сыплющимися с ночного неба, она задумалась о том, где сейчас Себастьян. Внезапно в ней проснулась надежда на то, что ему так же одиноко, холодно и горько, как и ей.

– Ненавижу его! – шептала Мадлен, дыша на морозное стекло. – Ненавижу!

Себастьян стоял на утесе над бурным морем, облаченный в плащ и кивер кавалериста конной разведки армии Наполеона. Несмотря на ливень, падающий с небес сплошной стеной, он высматривал в море мерцание фонаря, которое подсказало бы ему, что долгожданный корабль наконец-то достиг французского берега. За прошедшие месяцы Себастьян отпустил усы и баки, привык зачесывать волосы назад и носить фальшивую косицу с красной лентой. Его запас французской брани значительно пополнился благодаря общению с жителями Железного берега – так французы называли неприступные скалы напротив южных берегов Англии.

Недостатка в сведениях Себастьян не испытывал. Беда заключалась в том, что большей частью они были абсолютно бесполезны. Шуаны действовали не так решительно, как надеялся Уайтхолл. Выяснилось, что заговорщики ждут, когда граф д’Артуа, младший брат Людовика XVI, присоединится к ним в Париже, готовясь сменить на троне Наполеона – разумеется, когда тот будет свергнут. Но никто толком не знал, где скрывается граф и каковы его планы.

После двух месяцев пребывания на побережье, бесконечных зарисовок, подсчетов и измерений Себастьян убедился, что испытания воздушных шаров, проводимые Наполеоном в Булонском лесу, не представляют серьезной угрозы для Англии. Поскольку его шары поднимали не более десяти человек, корсиканцу понадобился бы флот численностью в тысячу шелковых воздушных шаров, чтобы высадить в окрестностях Дувра мало-мальски крупный отряд. Подобное предприятие Себастьян счел непрактичным.

Стало быть, война продолжится привычным способом, ее оружием станут интриги и предательство, ядра и пули, огнестрельное оружие и сабли, дипломатия и политические перевороты, а исход останется неизвестным. А он, Себастьян, заслужил полное право вернуться в свою лабораторию, к недописанным мемуарам, в привычный и тихий мирок. Он даже подумывал вновь обзавестись любовницей – пусть даже только для удобства.

К собственному немалому удивлению, Себастьян обнаружил, что привык к присутствию Миньон под крышей его дома. Возможно, удастся найти неболтливую вдову, готовую проводить досуг…

Довести мысль до конца ему помешала внезапная вспышка молнии, разорвавшая небо. Она осветила не только пенные волны среди камней у подножия утеса, но и самого Себастьяна, сидящего на коне, подобно статуе. Ждать дольше было глупо. В такой шторм ни одно судно не подойдет к берегу. Ветер сек его по лицу ледяным хлыстом. Ни один капитан в здравом уме не решится отправиться в плавание в такую ночь. Вероятно, на севере, в Лондоне, уже идет снег.

Округу огласил раскат грома. Лошадь Себастьяна вздрогнула и заплясала на месте. Себастьян закрыл глаза. Как бы он хотел в этот миг оказаться в Лондоне… рядом с Миньон.

За прошедшие недели перед его мысленным взором бесчисленное множество раз вставало мучительное видение – глаза Миньон, сидящей у него на коленях, знающей, что он отправляется в постель другой женщины. Как он мог так жестоко обойтись с ней, так больно ранить ее? Но в то время Себастьян был уверен: если Миньон будет ждать его и на что-то надеяться вопреки всем доводам рассудка, ей станет еще тяжелее. Не следует питать напрасных надежд.

Да, он рассудил верно. Несомненно, сейчас она с удовольствием танцует в объятиях какого-нибудь счастливца и улыбается ему, поблескивая темными глазами.

Очередная вспышка молнии рассекла мрак, и поначалу Себастьян не поверил своим глазам: где-то далеко впереди, среди волн, слабо мерцал фонарь. Его золотистое теплое пламя среди ледяного моря казалось живым.

Еще четверть часа Себастьян ждал, когда отважный капитан подведет корабль к берегу. Задача состояла в том, чтобы встретить сходящих на берег заговорщиков и самому вовремя покинуть берега Франции. Его никто не ждет, и заговорщики вряд ли обрадуются, выяснив, что ему известно место их тайной высадки. Себастьян усмехнулся: как просто можно выведать нужные сведения даже у самых ревностных сторонников заговора, стоит только показать деньги! К сожалению, сегодня в Бивилле ему пришлось убить человека, офицера конной разведки. К утру его будут искать по всему побережью.

Ветер утихал, море постепенно успокаивалось. Мерцающие между небом и водой огоньки выдавали приближение лодок. Похоже, заговорщикам не терпелось достигнуть берегов родины.

Когда за спиной Себастьяна вдруг послышались шаги, он понял, что для него это момент истины. Пора спуститься с утеса и встретить первую же лодку, которая причалит к берегу, занять в ней место и попасть на корабль. На такую рискованную выходку вряд ли решился бы человек в здравом уме и твердой памяти.

По небу вновь раскатился гром. Лошадь Себастьяна заволновалась, но он твердой рукой направил ее вперед, к самому краю утеса, нависающего над морем. Он соскользнул с седла почти бесшумно, чуть задев звякнувшую сбрую. Этого тихого звука оказалось достаточно.

– Стой! – крикнул кто-то. Часовой? Ополченец? Тайный сторонник роялистов? Для Себастьяна это не имело значения. Любой мог убить его, если представится возможность.

Он не подчинился приказу, но преследователь и не надеялся на это. Оступаясь и оскальзываясь на мокрых камнях, Себастьян вслепую спешил к краю утеса.

– Стой! – снова прозвучал грубый окрик.

Преследователям не понадобились фонари: небо вдруг озарили два гигантских зигзага молнии. Голова и плечи Себастьяна отчетливо вырисовались на фоне неба за секунду до того, как он скрылся из виду.

Справа блеснули две вспышки мушкетных выстрелов. Себастьян пригнулся и испустил вздох облегчения, когда небо вновь заволокла тьма, а от грохота грома из-под ног покатились камни. Он спасся.

Внезапно он понял, что, спускаясь по предательской стене утеса, он, должно быть, ударился правой рукой о камень, поскольку теперь в ней чуть ниже плеча ощущалась тупая боль. К тому времени как волны лизнули его сапоги, рука онемела. Себастьян знал, что доплыть до корабля в утлой лодке, орудуя веслами, будет непросто, а с онемевшей от боли рукой – тем более.

Его размышления прервал шепот. Кто-то открыл фонарь, и Себастьян обнаружил, что прямо на него смотрит дворянин-эмигрант Арман де Полиньяк, роялист-фанатик.

– События развиваются стремительно, – произнес он секретный пароль, изумив француза.

– С Божьей помощью, – откликнулся тот и выразительно пожал плечами.

Отшвырнув насквозь промокший меховой кивер, Себастьян забрался в лодку, где, к счастью, сидели двое гребцов-англичан, и тяжело рухнул на скамью. Боль пронзила руку от локтя до плеча. Только сейчас Себастьян заметил, что весь его правый бок покрыт липкой горячей жидкостью, которая не могла быть морской или дождевой водой. Значит, стрелок на вершине утеса все же не промахнулся.

Пока он лежал на дне лодки, на его лицо упали первые снежинки, обдав колючим холодком. Но Себастьян уже не думал о зиме и Лондоне. Ему вспоминался осенний полдень в Кенте, пронзительно-синее небо, косые лучи солнца, смешавшийся аромат свежего теплого сена и разогретой кожи, и женщина, к которой его влекло все сильнее с каждым днем разлуки.

Странно, прежде Себастьян не замечал в себе сентиментальности. Он был не из тех мужчин, которые терзаются угрызениями совести, пробудив в девственнице чувственность. Нет, он совершил лишь одну ошибку: не сумел избавиться от влечения к ней. Теория оказалась удачной, но ее следовало подтвердить практикой. Должно быть, в своих расчетах он что-то упустил. Только вот что?

Внезапно он все понял.

– Миньон!