"Трава – его изголовье" - читать интересную книгу автора (Герн Лайан)

6

Мацуэ – северный город, холодный и суровый. Мы прибыли туда в середине осени, когда ветер с континента завывал над морем, темным, как сталь. С началом снегопадов Хаги и Мацуэ становятся отрезанными от остальной страны на три месяца. Это идеальное место для уединенных занятий, а мне многому предстояло научиться.

В течение недели мы шли пешком дни напролет по прибрежной дороге. Дождя не было, однако небо часто затягивалось тучами, каждый последующий день становился холодней и короче, чем предыдущий. Мы останавливались в деревнях, показывали представления для детей, жонглировали, крутили волчки, Юки и Кейко устраивали игры с веревкой. Ночью нас охотно принимали на ночлег торговцы, принадлежавшие к сообществу Племени. Я лежал допоздна, прислушиваясь к приглушенным разговорам. Ноздри наполнялись запахами бродящих соевых бобов. Мне снилась Каэдэ, я скучал по ней, а иногда, оставаясь один, доставал письмо Шигеру и перечитывал его последние слова, просьбу отомстить за его смерть и позаботиться о госпоже Ширакаве. Я сознательно решил присоединиться к Племени, но уже тогда, перед сном, ко мне приходили незваные образы дядей Шигеру, которые безнаказанно правят в Хаги, я представлял себе меч Ято, хранящийся в Тераяме.

К приезду в Мацуэ мы с Юки стали любовниками. Это произошло не по моей воле, а с очевидной неизбежностью. Я постоянно чувствовал ее присутствие, слышал голос, ощущал запах. Однако неуверенность в будущем, шаткость моего положения в Племени, осторожность и усталость не позволяли мне решиться на первый шаг. Акио, естественно, тоже находил ее привлекательной. Он вел себя с Юки так непринужденно, как ни с кем другим, навязывал свое общество, шагал вместе по дороге, садился рядом во время еды. Я не хотел еще больше обострять наши отношения.

Роль Юки оставалась неясной. Она считалась с мнением Акио и всегда проявляла к нему уважение, и при этом казалась равной ему, а я догадывался, что Юки одарена большими талантами, чем он. Кейко стояла заметно ниже, вероятно, происходила из менее влиятельной семьи или являлась родственницей по боковой линии. Она продолжала меня игнорировать, но слепо верила Акио. Что касается Казуо, то все видели в нем нечто среднее между слугой и дядюшкой. Он отличался рядом практических навыков, включая воровство.

Акио был Кикутой как по отцовской, так и по материнской линии, и моим троюродным братом со схожей формой рук. Его физические данные просто потрясали: я никогда не встречал человека, с такой быстрой реакцией, он прыгал так высоко, будто летал, однако помимо способности распознавать невидимых и двойников и ловкости жонглера, судьба не дала ему ни одного из умений Кикута.

Когда мы с Юки шли впереди всех, она сказала мне:

– Мастера боятся, что таланты вырождаются. С каждым поколением одаренных детей становится все меньше. – Она искоса посмотрела на меня и добавила: – Именно поэтому так важно, чтобы ты был с нами.

Мать Юки говорила мне то же самое, и меня интересовали подробности, но тут Акио объявил, что пришла моя очередь толкать тележку. Я заметил ревность в его взгляде и понял, откуда вся враждебность. Он фанатично предан Племени, воспитан их учениями и образом жизни, а мое внезапное появление разрушило многие амбиции и надежды Акио. Я понимал природу антипатии, но от этого становилось ничуть не легче, да и расположенности не прибавляло.

Я молча взял рукоятки тележки. Акио побежал вперед, догнал Юки, оживленно шептал что-то ей на ухо, забывая, что я слышу каждое слово. Акио взял за привычку называть меня кличкой Пес, и в прозвище был свой смысл. Я чем-то напоминал собак, слышал то, что слышат они, знал, каково не иметь права голоса.

– Что ты говорила Псу? – спросил он Юки.

– Учила уму-разуму, – тотчас ответила она. – Ему очень многое предстоит постичь.

Однако лучше всего она преподавала искусство любви.

По необходимости они с Кейко запросто становились уличными проститутками. Так поступали многие из Племени, мужчины и женщины, никто их за это не осуждал. Это была просто роль, которую играли. Конечно, в кланах совсем иные представления о девственности невест и верности жен. Там мужчины могут делать, что им вздумается, а женщины должны быть целомудренны. Я рос на учениях, являвших собой некий срединный путь: Потаенные проповедуют чистоту в вопросах физической страсти, но на деле прощают друг другу любые слабости.

На четвертую ночь пути мы остановились в доме богатой семьи в крупной деревне. Несмотря на нищету всей окрестности из-за разрушительных гроз, торговцы накопили значительные припасы еды и оказались щедрыми хозяевами. Лавочник предложил нам девушек, служанок дома. Акио и Казуо согласились. Я нашел некую отговорку, вызвав бурю насмешек, но никто настаивать не стал. Когда пришли девушки и возлегли с ними, я взял тюфяк, постелил его на веранде и задрожал от холода под светом хрупких ледяных лучей звезд. По правде сказать, меня мучила похоть, тоска по Каэдэ, по женской ласке. Скрипнула створка ширмы, и, как мне показалось, на веранду вышла одна из девушек. Она закрыла за собой дверь, я уловил ее запах и узнал поступь.

Юки опустилась на колени. Я протянул руку и прижал ее к себе. Пояс был уже развязан, одежда висела свободно. Я помню, что был невероятно ей благодарен. Она помогла мне раздеться, чтобы все произошло просто – слишком просто – я очень спешил. Она ругала меня за нетерпение, обещала научить. Что и сделала.

На следующее утро Акио окинул меня внимательным взглядом:

– Так ты передумал вчера?

Интересно, откуда он знает, услышал через тонкую ширму или сказал наугад?

– Ко мне вышла девушка. Мне показалось невежливым ей отказать, – ответил я.

Он хмыкнул и закрыл эту тему, однако с подозрением наблюдал за мной и Юки, хоть мы и молчали. Он словно уловил, что между нами что-то изменилось. Я все время думал о ней, балансируя между ликованием и отчаянием. Ликование – от неописуемого наслаждения любви, отчаяние – оттого, что на ее месте не Каэдэ. оттого, что содеянное еще больше привязало меня к Племени.

Я часто вспоминал прощальные слова Кенжи: «Хорошо, что Юки будет рядом. Она присмотрит за тобой». Он уже тогда знал, что случится между нами. Может быть, он договорился с Юки, проинструктировал ее? Акио все известно, потому что ему доложили? Меня терзало дурное предчувствие, я не доверял Юки, но все-таки приходил к ней при первой же возможности. Она была куда опытней в этих делах и делала все, чтобы мы встречались чаще. С каждым днем ревность Акио росла.

Так наша компания добралась до Мацуэ, внешне единая и гармоничная, а на деле раздираемая острыми противоречиями, которые, как полагается в Племени, скрывались от постороннего взора и друг от друга.

Мы остановились в доме Кикуты, опять торговцев, где пахло бродящими соевыми бобами, халвой и соусом. Хозяин, Госабуро, был младшим братом Котаро, кузеном моего отца. Необходимость в секретности отпала. Мы находились вдалеке от Трех Стран и вне досягаемости Араи. Местный клан Ешида не враждовал с Племенем, находя его полезным в вопросах заимствования денег, шпионажа и заказного убийства. Здесь мы узнали последние вести об Араи, который продолжал покорять Восточный Край и усмирять Срединный, заключая союзы, подавляя приграничные волнения и назначая наместников. Дошли первые слухи о кампании против Племени, о намерении Араи избавить от нас земли, и эти слухи порождали лишь усмешки и веселье.

Я не буду излагать, как меня тренировали. Учение должно было ожесточить мое сердце и посеять в нем беспощадность. Но даже теперь, годы спустя, я содрогаюсь от суровости и жестокости занятий. На мою долю выпали тяжелые времена: то ли злились Небеса, то ли в людей вселился дьявол. Вероятно, когда слабеют силы добра, повсеместно начинает царить зло и приносит с собой упадок. Племя, безжалостное и беспощадное, процветало.

Тренировали не меня одного. Здесь находилось еще несколько мальчиков, почти все намного младше меня, они родились Кикутами и воспитывались в семье. Старший был крепкого телосложения и веселого нрава. Нас часто ставили вместе. Мальчика звали Хаймэ, и хотя он не мог повлиять на Акио – это было бы немыслимым непослушанием, – ему удавалось смягчить гнев по отношению ко мне. Почему-то он мне нравился, правда, не скажу, чтобы я всерьез доверял ему. Он дрался намного лучше меня. Хаймэ был борцом, достаточно сильным, чтоб натягивать огромные луки мастеров-лучников, но в способностях, которые даются от природы, а не развиваются тренировками, никто и в сравнение со мной не шел.

Только тогда я стал понимать, насколько редки мои таланты. Я мог оставаться невидимым несколько минут подряд даже в пустом зале с белыми стенами, иногда меня не мог найти сам Акио. Я раздваивался во время боя и наблюдал из угла, как соперник борется с моим двойником. Я двигался бесшумно, и при этом мой слух становился еще острей. Мальчишки быстро поняли, что не стоит смотреть мне прямо в глаза. Так или иначе, мне удалось усыпить каждого. Практикуясь на них, я учился контролировать свое умение. В глазах я видел слабость и трепет, которые делали их уязвимыми: иногда это были внутренние страхи, иногда боязнь передо мной и моими сверхъестественными талантами.

Каждое утро я выполнял с Акио упражнения на развитие скорости и силы. Я был слабей него практически во всем, а он отличался нетерпеливостью. Надо отдать должное, Акио целеустремленно передавал мне свои умения прыгать, чуть ли не летать. Ему это удалось. Отчасти такие навыки у меня уже были – приемный отец недаром называл меня дикой обезьяной. Жестокое, но качественное обучение Акио вывело тайные способности на поверхность и сделало их подконтрольными мне. Уже несколько недель спустя я почувствовал перемену в себе, окреп духовно и физически.

Мы часто заканчивали занятия рукопашным боем, несмотря на то, что Племя редко пользовалось этим искусством, предпочитая неожиданное нападение со смертельным исходом. Затем мы проводили часы в медитации, с накинутой на плечи легкой одеждой, сохраняя температуру тела лишь силой воли. Голова часто звенела от ударов или падений, но пустой она не стала, потому что я беспрестанно представлял себе, как в один прекрасный день увижу страдания Акио. На его совести оставались все мучения Е-Ана, о которых он сам мне когда-то поведал.

Тренировки были построены так, чтобы развить во мне жестокость, и я воспринял учебу всей душой, радуясь, сколько умений она мне прибавила, как новые способности приумножили старые, обретенные на занятиях с сыновьями воинов Отори, когда Шигеру был жив. Во мне проснулась кровь отца, кровь Кикуты. Истощилось материнское сострадание вместе с учениями моего детства. Я более не молился ни Тайному Богу, ни Просветленному, старые духи для меня перестали что-либо значить. Я не верил в существование кумиров и не видел доказательств благосклонности к людям, которые им поклонялись. Иногда я внезапно просыпался ночью и осознавал, в кого превращаюсь. Тогда я молча вставал и шел к Юки, занимался любовью и забывался.

Мы ни разу не провели вместе целой ночи. Наши встречи всегда были краткими, мы обходились без лишних слов. Но однажды вечером мы оказались одни в доме, вдалеке от слуг, которые трудились в лавке. Акио с Хаймэ повели мальчиков в часовню для некой церемонии посвящения, а мне велели переписать несколько бумаг для Госабуро. Задание пришлось мне по душе. Мне редко доводилось держать в руке кисть, и поскольку я научился писать поздно, то боялся забыть иероглифы. У торговца нашлась пара книг, и, по совету Шигеру, я читал при каждой возможности. Жаль, что я потерял свои чернила и кисти в Инуяме.

Я старательно переписал документы, цифры из лавки, отчеты о количестве соевых бобов и риса, проданных местным земледельцам. Руки так и чесались рисовать. Мне вспомнился первый приезд в Тераяму, яркий летний день, красота картин, горная пташка, которую я нарисовал и подарил Каэдэ.

Когда я думал о прошлом, обнажая незащищенное сердце, возникал ее образ и завладевал мною целиком. Я будто ощущал присутствие Каэдэ, вдыхал запах ее волос, слышал ее голос. Так сильна была связь между нами, что мне казалось, будто ее душа не покидает мою комнату. Каэдэ, наверное, злится на меня, переполняемая обидой и яростью за то, что я от нее ушел. В ушах звенели слова: «Я боюсь себя. Только с тобой я в безопасности».

В комнате было зябко, уже темнело, ощущалось наступление зимы. Я дрожал, полный сожаления и угрызений совести. Руки онемели от холода.

С другого конца дома приближалась Юки. Я снова взялся за кисть. Юки пересекла двор, сняла сандалии и ступила на веранду комнаты, где хранились все отчеты. Я почувствовал гарь древесного угля. Она принесла с собой небольшую жаровню и опустила ее на пол рядом со мной.

– Ты не замерз? – спросила Юки. – Принести чай?

– Потом.

Я положил кисть и протянул руки погреться. Юки взяла их и начала растирать.

– Я закрою ставни, – сказала она.

– Тогда придется идти за лампой. Я не могу писать в темноте.

Она тихо рассмеялась. Деревянные ставни почти бесшумно задвинулись. В комнате потемнело, едва светились угольки. Когда Юки подошла ко мне, ее одежда была уже расстегнута. Вскоре нам обоим стало тепло. Однако после любовного акта, как всегда превосходного, ко мне вернулась неловкость. Рядом витал дух Каэдэ. Неужели я причиняю ей боль, вызывая ревность и злобу?

Юки свернулась калачиком, от нее исходил жар:

– Пришло известие от твоей двоюродной сестры.

– Какой сестры? Теперь у меня их несколько дюжин.

– От Муто Шизуки.

Я высвободился из объятий Юки, чтобы она не почувствовала, как заколотилось мое сердце.

– Что за известие?

– Госпожа Ширакава при смерти. Шизука боится, что скоро наступит конец, – сказала Юки и пренебрежительно добавила: – Бедняжка.

Юки излучала жизнь и страсть, но я ощущал присутствие только Каэдэ, вспоминал хрупкую, чувственную, несравненно прекрасную возлюбленную. В душе я взывал к ней: «Ты не можешь умереть, Я должен тебя увидеть. Я приду за тобой. Не умирай, пока мы не свидимся снова!»

Образ Каэдэ взирал на меня темными глазами, полными упрека и печали.

Юки приподнялась и взглянула на меня, дивясь долгому молчанию:

– Шизука решила, что тебе это нужно знать. Между вами что-то было? Мой отец намекал на особые отношения, на некую неспелую влюбленность. Говорят, Каэдэ способна околдовать любого, кто на нее посмотрит.

Я ничего не ответил. Юки порывисто встала и начала одеваться.

– Он ошибся, не так ли? Ты любил ее по-настоящему. – Она схватила меня за руки и развернула к себе лицом. – Ты любил ее, – повторила она, и в голосе зазвенела ревность. – Это чувство прошло?

– Это чувство никогда не пройдет, – сказал я. – Даже если она умрет, я буду любить ее.

Я говорил искренне, жаль, что мои слова были обращены не к Каэдэ.

– Та часть твоей жизни завершилась, – тихо, но отчетливо произнесла Юки. – Навсегда. Забудь Каэдэ! Ты больше никогда ее не увидишь.

Я ощутил в ее тоне гнев и разочарование.

– Ты бы ничего не узнала, если бы не заговорила о ней сама.

Я высвободил руки и оделся. Тепло покинуло мое тело так же быстро, как пришло. Жаровня остывала.

– Принеси угля, – попросил я Юки, – и лампы. Я должен закончить работу.

– Такео, – начала она, но вдруг резко замолчала. – Я пришлю служанку, – сказала она, поднимаясь.

Уходя, Юки коснулась сзади моего плеча, но я никак не отреагировал. Физически мы были невероятно близки: ее руки ласкали и наказывали меня. Мы убивали людей, стоя спиной к спине, мы занимались любовью. Однако она едва задела частицу моего сердца, и в тот момент мы оба это знали.

Я не показал и тени своего горя, хотя в глубине души скорбел об утрате Каэдэ и о жизни, которую мы могли бы провести вместе. От Шизуки больше не приходило известий, хотя я непрестанно подслушивал разговоры гонцов. Юки ни разу не упомянула о Каэдэ. Я не мог поверить, что Каэдэ умерла, и отгонял от себя дурные мысли, но ночами все становилось иначе.

С ив и кленов упали листья – поблекли последние краски. По мрачному небу на юг летели косяки диких гусей. Гонцы появлялись все реже: город закрывался на зиму. Изредка доходили известия о делах Племени, о сражениях в Трех Странах и неизменно об исполнении заказов нашего ремесла.

Именно так в Племени называли шпионаж и убийства – ремесло, которое исчисляется человеческими жизнями. Об этом я тоже делал записи, часто сидя допоздна с Госабуро, торговцем, легко переходившим с обсуждения урожая соевых бобов на проблемы фатального толка. И те, и другие приносили прибыль, хотя сбор урожая зависел от гроз, а убийства – нет. Правда, один из тех, кого предполагалось умертвить, утонул до того, как до него добралось Племя, вызвав бесконечные споры о порядке оплаты.

Члены семьи Кикута, более кровожадные, становились наемными убийцами, а Муто – хорошими шпионами. Эти две семьи считались в Племени аристократией, остальные три – Курода, Кудо и Имаи – выполняли черную работу: слуг, мелких воришек, осведомителей и тому подобное. Поскольку традиционные умения высоко чтились, между Кикута и Муто заключалось много браков, реже они вступали в союз с другими семьями, хотя в таких исключительных случаях появлялись гении вроде Шинтаро.

Разобравшись со счетами, Кикута Госабуро давал мне уроки генеалогии, объясняя сложные кровные связи в Племени, которое раскинуло свою паутину на территории Трех Стран, Севера и за их пределы. Госабуро был человеком грузным, с женственным двойным подбородком, с гладким и округлым, обманчиво добрым лицом. Запах перегара пропитал всю его одежду и кожу. Когда у Госабуро было хорошее настроение, он велел принести вина и переходил с генеалогии на историю – происхождение Племени и моих предков. За сотни лет мало что изменилось. Военные вожди поднимались к вершинам власти и теряли ее, кланы процветали и исчезали, а ремесло Племени существовало всегда. Правда, теперь Араи собрался уничтожить Племя. Все остальные могущественные повелители с Племенем сотрудничали. Только Араи хотел искоренить его.

При мысли об этом замысле у Госабуро от смеха затряслись складки подбородка.

Сначала меня использовали только в качестве шпиона, посылали подслушивать разговоры в тавернах и чайных домах, велели забираться на крыши домов ночью и внимать секретам, которые мужчины рассказывали женам и детям. Я постиг тайны и страхи горожан, определил стратегию клана Ешида на предстоящую весну, узнал о беспокойствах по поводу намерений Араи за границей и о крестьянских волнениях ближе к дому. Я ходил в горные деревни, выслушивал крестьян и выявлял зачинщиков.

Как-то вечером Госабуро недовольно цокнул языком из-за длительной задолженности. Нам не просто не заплатили, а сделали новый заказ. Фурода, воин низшего чина, занялся земледелием, чтобы содержать большую семью и потворствовать своим прихотям. После имени я прочел о принятых против него мерах запугивания: поджог амбара, похищение дочери, избиение сына, уничтожение собак и лошадей. Несмотря ни на что, он продолжал еще глубже влезать в долги к Кикутам.

– Это клиент для Пса, – сказал торговец вошедшему Акио.

Все, кроме Юки, называли меня новым прозвищем.

Акио взял свиток и пробежал глазами по печальной истории Фуроды:

– Ему предоставили слишком длительную отсрочку.

– Он милый человек. Я знаю его с детства, но не могу и дальше соглашаться на уступки.

– Дядя, если ты с ним не разделаешься, то все привыкнут к снисходительности, – заявил Акио.

– В этом-то вся и беда. Сейчас никто не платит вовремя. Все думают, что им это сойдет с рук, если уж сходит Фуроде. – Госабуро глубоко вздохнул, его глаза почти исчезли за складками щек. – Беда в том, что я чересчур мягкосердечен. Все братья твердят мне об этом.

– Пес тоже готов пожалеть любого, – отметил Акио. – Но мы выбиваем из него эту дурь. Пес позаботится о Фуроде. Ему это пойдет на пользу.

– Если убить кредитора, он уже никогда не вернет долг, – сказал я.

– Зато вернут остальные, – возразил Акио, словно объяснял простаку очевидную истину.

– Часто проще востребовать что-то у мертвеца, чем у живого человека, – извиняясь, добавил Госабуро.

Я не был знаком с этим беспечным, сладострастным, безответственным человеком, и мне не хотелось убивать его. Но я убил. Прокрался ночью в дом на краю города, усыпил собак, стал невидимым и проскользнул мимо стражников. Все входы были заперты на засов, но я дождался его у отхожего места. Я заранее наблюдал за домом и знал, что хозяин всегда встает рано утром, чтобы облегчиться. Грузный, мясистый Фурода давно перестал следить за собой и передал сыновьям тяжелую работу на земле. Он стал дряблым и умер без звука.

Когда я раскрутил гарроту, начался дождь. Черепица на стенах была скользкой. Дождь переходил в снег. Я вернулся в дом Кикуты, подавленный темнотой и холодом, словно они вкрались мне в душу и оставили там свою тень.

Сыновья Фуроды заплатили долги, и Госабуро остался мной доволен. Я не подал вида, насколько меня потрясло это убийство, но следующее поручение оказалось еще хуже. Это был заказ семьи Ешида. В своей решимости положить конец волнениям в деревне до наступления зимы, они попросили устранить основного зачинщика. Я знал заводилу, слышал о его тайных полях и никому ничего не говорил. Теперь я открыл Госабуро и Акио, где его можно застать в одиночку каждый вечер, и меня послали на убийство.

Он спрятал рис и батат в небольшой пещере, которую вырезал в горе, и укрыл их камнями и ветками. Крестьянин работал на краю поля, когда я молча подошел к склону. Я недооценил противника: он оказался сильней, чем я думал, и яростно отбивался мотыгой. Во время борьбы я отбросил капюшон, и он увидел мое лицо. Казалось, он узнал меня и ужаснулся. В это мгновение я оставил в бою двойника, а сам подошел сзади и нанес удар в горло. Он успел выкрикнуть:

– Господин Шигеру!

Я был весь в крови, своей и чужой, голова шла кругом от удара. Мотыга скользнула по коже, и из царапины текла кровь. Последний вопль глубоко встревожил меня. Звал ли он на помощь дух Шигеру или спутал меня с ним? Задать вопрос не удалось, пустые глаза глядели в сумрачное небо. Он замолк навеки.

Я стал невидимым и в таком состоянии добрался почти до дома – рекордный срок. Я хотел бы остаться незримым навсегда. Выкрик вожака крестьян долго преследовал меня, затем вспомнились слова Шигеру, произнесенные очень давно, в Хаги: «Я никогда не нападал на безоружного человека и не убивал ради забавы».

Господа остались очень довольны. Смерть зачинщика устранила все проблемы. Селяне сразу стали понятливыми и покорными. Многим предстояло умереть от голода до конца зимы. Превосходный исход, по мнению Госабуро.

Шигеру стал сниться мне каждую ночь. Он заходил в комнату и стоял передо мной, словно только что вышел из реки, обливаясь водой и кровью. Он молчал, не отрывая от меня взгляда, словно изучал меня с тем же терпением цапли на охоте, как некогда ожидал, когда ко мне вернется речь.

Постепенно стало ясно, что жизнь невыносима, но я не знал, как ее изменить. Я заключил договор с Кикутами и не находил в себе сил его выполнять. Я пошел на этот шаг сгоряча, на пике эмоций, не думая, что переживу ту ночь, не понимая себя самого. Я надеялся, что мастер Кикута поможет мне разрешить глубинные противоречия моей натуры, а он послал меня в Мацуэ с Акио, где жизнь в Племени учила меня скрывать чувства, разрываясь между крайностями, однако никак не способствовала их смягчению: противоречия просто загонялись вглубь.

Дурной настрой усилился еще больше, когда ушла Юки. Она ничего мне не сказала, просто взяла и исчезла. Утром я слышал ее голос и шаги во время тренировки. Она подошла к парадной двери и удалилась, ни с кем не попрощавшись. Я ждал ее возвращения, но она не вернулась. Я пытался выведать невзначай, где она; ответы были весьма уклончивы, а я не хотел спрашивать у Акио или Госабуро напрямую. Я сильно скучал по ней и в то же время чувствовал облегчение – передо мной больше не стоял вопрос, спать с ней или нет. Каждый день с того момента, как она рассказала мне о Каэдэ, я обещал себе, что не стану заниматься с ней любовью, но когда наступала ночь…

Два дня спустя я думал о Юки во время медитации, которая следовала за утренними упражнениями. Кто-то из слуг подошел к двери и тихо позвал Акио. Он медленно открыл глаза и с видом нерушимого спокойствия, которое приходило к нему после каждой медитации (хотя я убежден, что оно напускное), встал и приблизился к двери.

– Прибыл мастер, – сказала девушка. – Он ждет вас.

– Эй, Пес, – крикнул мне Акио.

Никто не шевельнулся, даже не поднял глаз, когда я вставал. Акио кивнул головой в сторону выхода, и я последовал за ним в гостиную, где пили чай Кикута Котаро с Госабуро.

Мы вошли и поклонились до пола.

– Сядьте, – велел Котаро и задержал на мне взгляд. Затем обратился к Акио: – Были какие-нибудь проблемы?

– Практически нет, – ответил Акио, подразумевая, – что некоторые трудности возникали.

– Каким было его поведение? Есть на что пожаловаться?

Акио медленно покачал головой.

– А до отправления из Ямагаты?

Котаро давал мне понять, что ему известно обо мне все.

– Все улажено, – кратко ответил Акио.

– Парень принес нам пользу, – вставил Госабуро.

– Рад слышать, – сухо произнес Котаро. Госабуро поднялся и ушел под предлогом, что у него срочные дела в лавке. Мастер повернулся ко мне:

– Вчера вечером я разговаривал с Юки.

– Где она?

– Неважно. Она сообщила новые сведения, которые меня несколько взволновали. Мы не знали, что Шигеру поехал в Мино с конкретной целью – найти там тебя. Господин Отори убедил Муто Кенжи, что встреча произошла случайно.

Котаро сделал паузу, но я молчал. Я вспомнил день, когда Юки узнала о Шигеру, подстригая мне волосы. Она сочла это важной информацией, достаточно важной, чтобы доложить мастеру. Несомненно, она рассказала обо мне все.

– Похоже, Шигеру располагал более подробными сведениями о Племени, чем мы думали, – сказал Котаро. – Так?

– Шигеру действительно знал, кто я. Он много лет дружил с мастером Муто. Это все, что мне известно о его отношениях с Племенем.

– Он больше ничего тебе не говорил?

– Нет, – солгал я.

Шигеру сказал мне кое-что одним вечером в Цувано: он поставил перед собой задачу разузнать все о Племени и накопил больше информации, чем любой непосвященный. Я не передал подробности Кенжи и не видел причин откровенничать с Котаро. Шигеру мертв, я связан с Племенем, но не намерен разглашать чужие секреты.

– Юки задала мне тот же самый вопрос, – заметил я, пытаясь говорить и выглядеть как можно простодушней. – Какое теперь это имеет значение?

– Мы считали, что хорошо изучили Шигеру, знали его жизнь, – ответил Котаро. – Он не перестает удивлять нас даже после смерти. Он утаил многое от Кенжи, включая свою любовную связь с Маруямой Наоми. Что еще он скрывал?

Я пожал плечами, задумавшись о Шигеру. За добродушную улыбку, внешнюю открытость и простоту его прозвали Фермером. Шигеру все недооценивали, в особенности Племя. Он оказался более значительным человеком, чем все ожидали.

– Шигеру мог сохранить запись того, что ему известно о Племени?

– Он многое записывал, – озадаченно произнес я. – Времена года, земледельческие эксперименты, состояние почвы и урожай, положение вассалов. Ему помогал Ихиро, бывший учитель, но часто Шигеру делал это самостоятельно.

Я представил, как он работает допоздна: мерцает лампа, в комнату проникает холод; умное оживленное лицо так отличается от привычного выражения безразличия.

– А как насчет путешествий? Ты часто сопровождал Шигеру?

– Нет, если не считать побега из Мино.

– И много он странствовал?

– Не знаю. Пока я оставался в Хаги, он не покидал города.

Котаро нахмурился. Опустилась тишина. Я едва слышал чужое дыхание. Издалека доносились голоса из лавки и другой части дома, щелкали счеты, разговаривали покупатели, на улице кричали коробейники. Поднялся ветер, засвистел под навесом крыши, колебля ширмы. Приближался снегопад.

Наконец мастер заговорил:

– Вероятней всего, он оставил записи. В этом случае они должны быть найдены. Если бумаги попадут в руки Араи, случится катастрофа. Тебе придется ехать в Хаги. Узнай, существуют ли документы, и привези их сюда.

Я не верил своим ушам. Я думал, что мне никогда не побывать там снова. А теперь меня посылают в дом, который я так люблю.

– Вся проблема – в соловьином этаже, – сказал Котаро. – Насколько мне известно, Шигеру построил его вокруг своего дома, а ты знаешь, как ступать по нему.

Я словно уже был там, вдыхал тяжелый ночной воздух шестого месяца, бежал бесшумно, как привидение, услышал голос Шигеру: «Ты сумеешь проделать это еще раз?»

Я пытался контролировать выражение лица, но губы сами растянулись в улыбку.

– Ты должен отправляться прямо сейчас, – продолжил Котаро. – Надо вернуться обратно до снегов. Год заканчивается. К середине первого месяца и Хаги, и Мацуэ будут завалены снегом и закрыты.

До этого момента он ничем не выдавал своих чувств, но тут я понял, насколько он зол. Наверное, заметил мою улыбку.

– Почему ты никогда не говорил об этом? – грозно спросил он. – Почему скрыл от Кенжи?

Я сам начинал закипать:

– Шигеру счел нужным умолчать, и я следовал его примеру. Первую присягу я давал ему. Я никогда не решился бы выдать чужие секреты. Тогда я служил клану Отори.

– И до сих пор так думаешь, – вставил Акио. – Это вопрос верности. Он всегда будет терзать тебя. – И едва слышно добавил: – Собака знает только одного хозяина.

Я повернулся к нему, чтобы встретиться глазами, заставить его замолчать, усыпить, но Акио бросил на меня презрительный взгляд и снова уставился в пол.

– Что же, рано или поздно вопрос разрешится, – ответил Котаро. – Полагаю, новое задание в полной мере выявит, кому ты предан. Если Ихиро знает о существовании и содержании записей, то его, безусловно, придется убрать.

Я молча поклонился, сомневаясь, что мое сердце ожесточилось настолько, чтобы убить Ихиро, который был учителем Шигеру, а затем моим: прежде мне не раз хотелось проучить старика, когда он наказывал меня, но он – один из Отори, он живет в доме Шигеру. Я связан с ним долгом и верностью, а также уважением, и как я только что понял, привязанностью.

В то же время я остро ощущал гнев мастера. Он чем-то напоминал беспрестанную ярость Акио по отношению ко мне, словно они оба ненавидели и боялись меня. «В семье Кикуты обрадовались, когда узнали, что Исаму оставил сына», – как-то сказала жена Кенжи. Если это такая большая радость, то почему они относятся ко мне настороженно? А еще она добавила: «Мы все были очень довольны». Юки упоминала о старой любви своей матери к Шинтаро. Разве могла смерть Шинтаро доставить ей радость?

В тот момент мать Юки казалась всего лишь болтливой старушкой, и я принял ее слова на веру. Позже она проявила себя во всем блеске: льстила мне, гладила меня по шерстке так же, как массировала виски своими чудотворными руками. Отношение семьи Кикута к моему неожиданному поведению было не столь однозначным, как они пытались представить: возможно, они пришли в восторг от моих способностей, но нечто во мне их встревожило, и я не мог понять, что именно.

Запугать меня не удалось, гнев вызвал во мне только упрямство, зажег огонь непослушания и придал сил. Я чувствовал, как дух противоречия растет во мне, и пытался понять, зачем судьба снова посылает меня в Хаги.

– Наступают смутные времена, – сказал мастер, разглядывая меня, словно читал мои мысли. – Дом семьи Муто в Ямагате подвергся обыску и расхищению. Искали тебя. Однако сейчас Араи уже в Инуяме, а до Хаги оттуда далеко. Возвращаться туда рискованно, однако намного реальнее опасность того, что документы попадут в чужие руки.

– А что, если бумаг нет в доме Шигеру? Они могут быть спрятаны где угодно.

– Предположим, Ихиро в курсе. Допроси его и принеси записи во что бы то ни стало.

– Я должен отправляться прямо сейчас?

– Чем раньше, тем лучше.

– Под личиной актера?

– В это время года актеры сидят дома, – презрительно сказал Акио. – К тому же мы едем вдвоем.

Мне совсем не по душе пришлась перспектива путешествовать в компании Акио.

– Акио будет сопровождать тебя, – сказал мастер. – Ваш дед недавно умер, и вы направляетесь в Хаги на поминальную службу.

– Я предпочел бы поехать без Акио, – заявил я. Акио фыркнул. Котаро ответил:

– У тебя не может быть предпочтений. Только послушание.

Во мне вспыхнула искра упрямства, и я посмотрел ему прямо в глаза. Котаро выдержал взгляд. Однажды он усыпил меня таким образом, но на сей раз я не поддался. Нечто в нем дрогнуло. Я вгляделся еще пристальней, и проникся подозрением: этот человек убил моего отца.

Я ужаснулся промелькнувшим мыслям, невольно стиснул зубы от напряжения, но взора не отводил. На лице мастера отразилось изумление, его глаза помутнели. Акио вскочил на ноги и ударил меня так, что я едва не упал.

– Как смеешь ты проделывать такое с мастером? В тебе нет ни капли уважения, мерзавец.

– Сядь, Акио, – велел Котаро.

Я бросил на него взгляд, но он смотрел в сторону.

– Извините, мастер, – робко произнес я. – Простите меня.

Мы оба знали, насколько никчемны мои слова. Он быстро встал, пылая от злости.

– С того момента, как ты появился в Племени, мы пытаемся защитить тебя от собственной глупости. – Котаро не повысил голоса, но в ярости его сомневаться не приходилось. – Не только ради тебя, конечно. Ты знаешь, какими обладаешь талантами, и как они важны для нас. Но воспитание, смешанная кровь и характер – все это вредит тебе. Я надеялся, что тренировки исправят отрицательные стороны, однако у нас нет времени продолжать занятия. Акио поедет с тобой в Хаги, и ты будешь подчиняться ему во всем. Он намного опытней тебя, знает расположение домов, где вы будете в безопасности, располагает информацией о людях, которым можно доверять.

Он выдержал паузу, дожидаясь знака согласия, затем продолжил:

– Мы заключили договор в Инуяме. Тогда ты нарушил приказ и вернулся в замок. Смерть Йоды принесла Племени одни неприятности. При его правлении мы чувствовали себя намного лучше, чем при Араи. Не говоря уже о правилах послушания, которые любой ребенок усваивает до семи лет, твоя жизнь принадлежит мне по твоему собственному решению.

Я молчал. Мне казалось, что Котаро вот-вот поставит на мне крест, что заканчивается его терпение, основанное на понимании человеческой сущности, которое меня раньше так успокаивало. Почти иссякло и мое доверие. Ужасное подозрение, единожды возникнув, не давало покоя: мой отец погиб по вине Племени, может, даже от рук самого Котаро, когда пытался уйти от них. Позже мне предстояло найти объяснение тому, как со мной обходятся Кикута, с каким упорством они настаивают на послушании, почему столь двойственно относятся к моим способностям и презирают мою преданность Шигеру, однако на тот момент размышления только усилили мою подавленность. Меня ненавидел Акио, я оскорбил мастера Кикуту, меня бросила Юки, Каэдэ, вероятно, умерла… Перечислять дальше не хотелось. Я продолжал хранить молчание, пока Кикута с Акио обсуждали детали путешествия.

Мы отправились следующим утром. На дороге встречалось много путников, которые возвращались до начала снегопадов домой на зимние праздники. Мы растворились в толпе – два брата, направляющиеся на похороны родственника. Мне не составило труда изображать человека, сломленного горем. Это было так близко к моему истинному состоянию. Лишь одно рассеивало окутавшую меня тьму – я снова увижу Хаги, снова услышу знакомую зимнюю песню.

Хаймэ, бывший партнер по тренировкам, сопровождал нас в течение первого дня. Он собирался присоединиться на зиму к группе борцов, чтобы готовиться к весенним соревнованиям. Мы ночевали с борцами, ужинали вместе с ними. Атлеты поглощали огромные порции рагу из овощей и цыплят, якобы приносящих удачу, потому что крылья цыплят никогда не касаются земли. Лапша из риса и гречихи расходилась в таких количествах, что иной семье хватило бы на неделю. Хаймэ уже походил на них своим грузным телом и спокойным лицом. Он с самого детства был знаком с этой группой, и борцы по-доброму подшучивали над ним.

Перед едой мы вместе мылись в огромной паровой бане, построенной над горячим серным источником. Массажисты и тренеры без устали натирали и теребили массивные конечности и торсы. Казалось, что находишься среди расы гигантов. Конечно же, все знали Акио и относились к нему с шутливым уважением, как к родичу хозяина, и в то же время с добродушным презрением, поскольку он не борец. Обо мне никто не спрашивал и вообще не обращал на меня внимания. Борцы жили в собственном обособленном мире. Я, очевидно, мало имел к нему отношения, и потому не мог их интересовать.

В разговоры я не вступал, но слушал внимательно. Узнал расстановку сил на весеннем соревновании, надежды и настроения борцов, оценил шутки, которые передавались шепотом среди массажистов, изучил ставки и то, как они отклонялись или принимались. Поздно вечером, когда Акио велел отправляться спать, и я уже лежал на тюфяке в общем зале, я услышал, как он разговаривает с Хаймэ в комнате внизу. Они решили на прощанье посидеть за чашкой чая.

Я переключил внимание с храпа борцов и сконцентрировался на голосах внизу. Через пол отчетливо доносились звуки беседы. Меня всегда поражало, с каким постоянством Акио забывает об остроте моего слуха. Наверное, он не привык признавать чужое превосходство и оттого недооценивал меня. Сначала я усматривал в этом практически единственную слабость Акио, потом догадался, что он намеренно хочет довести до меня некоторые сведения.

Беседа шла своим чередом: приятели толковали о предстоящей тренировке, о старых друзьях, но потом вино развязало им языки.

– Вы поедете в Ямагату? – спросил Хаймэ.

– Вряд ли. Мастер Муто до сих пор в горах. Дом пуст.

– Я думал, Юки вернулась в семью.

– Нет, она в деревне Кикуты, к северу от Мацуэ. Она останется там, пока не родится ребенок.

– Ребенок?

Хаймэ, видимо, поразился не меньше меня. Они долго молчали. Акио отхлебнул вина. Когда он заговорил снова, голос стал значительно тише.

– Она носит ребенка Пса.

Хаймэ буквально зашипел в ответ:

– Извини, кузен, не хочу огорчать тебя, но это входило в план?

– А что тут такого?

– Я всегда думал, что ты и она… что вы когда-нибудь поженитесь.

– Мы повенчаны с детства, – сказал Акио. – Не исключено, что еще поженимся. Мастера хотели, чтобы Юки переспала с ним, утихомирила его и, если получится, зачала ребенка.

Если Акио и чувствовал обиду, он этого не показывал.

– Мне пришлось изображать ревность и подозрительность, – прямо заявил он. – Если бы Пес догадался, что им манипулируют, то вряд ли бы клюнул на удочку. Притворяться почти не понадобилось – я и не думал, что Юки это так понравится. Поверить не могу, что она была с ним, искала встречи день и ночь, как сучка во время течки…

Он резко замолчал. Затем, судя по звуку, залпом выпил чашку вина, открыл флягу и налил еще.

– Нет худа без добра, – сказал Хаймэ, слегка повеселев. – Младенец унаследует редкое сочетание талантов.

– Так думает и мастер Кикута. К тому же ребенок будет с нами от рождения. Его правильно воспитают, без всяких выкрутасов Пса.

– Изумительная новость, – отметил Хаймэ. – Неудивительно, что в последнее время ты выглядишь таким озабоченным.

– Я часто думаю о том, как убью его, – признался Акио, сделав большой глоток.

– Тебе уже отдали приказ? – угрюмо спросил Хаймэ.

– Все зависит от того, что случится в Хаги. Можно сказать, у него остается последний шанс.

– Пес о чем-нибудь догадывается? То есть понимает, что его испытывают?

– Когда догадается, будет уже поздно, – ответил Акио и после долгой паузы добавил: – Если бы Кикута знали о его существовании, то разыскали бы ребенка в раннем детстве и взрастили. Но Пса погубило сначала воспитание, а потом знакомство с Отори.

– Отец умер до его появления на свет? Ты знаешь имя убийцы?

– Тянули жребий, – прошептал Акио. – Неважно, кто выполнял приказ, решение принималось всей семьей. Мастер ввел меня в курс дела в Инуяме.

– Печально, – пробормотал Хаймэ. – Сколько способностей пропадает впустую.

– Причина в смешении кровей, – объяснил Акио. – Иногда в таких случаях рождаются редкие таланты, но, похоже, часто они не отличаются остротой ума. А единственное лекарство против глупости – смерть.

Вскоре они легли спать. Я лежал неподвижно с закрытыми глазами до самого рассвета, сознание с трудом переваривало новую информацию. Я понял, что уже неважно, выполню я задание в Хаги или нет. Акио найдет повод убить меня.

Когда я утром прощался с Хаймэ, он отвел глаза, хотя в голосе звучала напускная веселость. Затем хмуро смотрел нам вслед, наверное, думал, что уже никогда меня не увидит.

Мы провели в пути три дня, почти не разговаривая, пока не добрались до границы, за которой начинались земли Отори. Пересечь границу не составило труда – у Акио нашлись все необходимые документы. Решения всегда принимал он: где обедать, где ночевать, по какой дороге идти. Я покорно следовал за ним. Я знал, что бояться нечего, пока мы не прибыли в Хаги. Только я мог пробраться в дом Шигеру через соловьиный этаж. Некоторое время спустя я даже начал сожалеть, что мы не подружились в пути. Казалось, вся дорога коту под хвост. Мне так не хватало товарища вроде Макото или старого знакомого из Хаги, Фумио, с кем я мог бы поговорить и поделиться путаницей своих мыслей.

Я ожидал, что сельская местность на территории Отори будет столь же процветающей, какой я ее впервые увидел, проезжая здесь с Шигеру, однако повсюду остались следы от буйства гроз и голода, который за ними последовал. Многие деревни казались покинутыми, поврежденные дома покосились, изголодавшиеся люди просили милостыню у дороги. Я уловил обрывки разговоров о том, что теперь господа Отори требуют шестьдесят процентов урожая вместо прежних сорока, и что проще покончить с собой и убить детей, чем медленно умирать от голода зимой. Властителям предстояло содержать и кормить армию, которую собирали для сражения с Араи.

Чуть раньше мы могли быстро добраться на лодке, но зимние штормовые ветра, уже достигшие побережья, принесли с собой серые пенистые волны. Рыболовные лодки были пришвартованы, где возможно, или вытащены далеко на сушу до весны. Рыбацкие семьи жгли костры на берегу, выпаривая соль из морской воды. Пару раз мы останавливались погреться и перекусить, Акио платил несколько мелких монет. Пища была скудной: морская рыба, суп из бурых водорослей, морские ежи и моллюски.

Какой-то местный рыбак предложил купить у него дочь, забрать ее в Хаги, попользоваться или продать в бордель. Девочке едва исполнилось тринадцать, она лишь слегка округлилась. Симпатичной не назовешь, но я до сих пор помню ее лицо, напуганные глаза, слезы, взгляд облегчения, когда Акио вежливо отказал, отчаяние отвернувшегося отца.

Той ночью Акио жаловался на холод. Он сожалел о своем решении.

– Девчонка согрела бы меня, – повторял он.

Я представил себе, как девушка спит рядом с матерью, как ее терзает выбор между голодной смертью и рабством. Я думал о семье Фуроды, которую выгнали из обветшалого, но удобного дома, вспоминал о крестьянине, убитом на тайном поле, о деревне, которая обречена из-за меня на вымирание.

Эти беды никого не заботили – так устроен мир, – но меня они преследовали непрерывно. По ночам я предавался размышлениям, не дававшим покоя весь день.

Юки носит моего ребенка. Племя его воспитает, а я, вероятно, никогда не увижу.

Кикута убили моего отца за то, что он нарушил закон Племени, они, не колеблясь, покончат и со мной.

Я не строил далеко идущих планов и не принимал решений. Я просто коротал долгие ночные часы, а в голове вертелись мысли, как камешки на ладони, которые поворачиваешь, чтобы лучше рассмотреть.

В окрестностях Хаги горы уходили прямо в море. Пришлось свернуть в глубь материка и подниматься по крутому склону, пока мы не одолели последний перевал и стали спускаться к городу.

Сердце переполнялось чувствами, но я молчал, ничем не выдавая себя. Город, как и прежде, лежал в колыбели залива, окруженный реками-близнецами и морем. Наступил вечер зимнего солнцестояния, и тусклые лучи едва пробивались сквозь серые тучи. Деревья оголились, опавшие листья густо устилали землю под ногами. Дым от рисовых стеблей голубой стеной окутал реку до самого каменного моста.

Начались приготовления к празднику: кругом висели священные веревки из соломы, у дверей домов стояли сосны с темными иглами, часовни наполнялись людьми. Вода в реке прибывала – было время прилива. Вода пела свою бурную песнь, и за пенящейся волной я словно слышал голос каменщика, замурованного внутри своего творения, ведущего вечную беседу с рекой. С мели поднялась цапля, мы спугнули ее своим приближением.

Пересекая мост, я снова прочел надпись, слова, некогда произнесенные Шигеру: «Клан Отори приветствует справедливых и преданных. Остерегайтесь, неправедные и неверные».

Неправедные и неверные. Как раз обо мне. Я предал Шигеру, который доверил мне свои земли, и стал несправедливым и безжалостным, как все в Племени.

Я шел по улицам, свесив голову и опустив глаза, изменяя черты лица, как учил меня Кенжи. Я не думал, что кто-нибудь узнает меня. За последние месяцы я немного подрос, похудел, но стал более мускулистым. Волосы коротко острижены, одежда ремесленника. Язык тела, речь, походка – все изменилось с тех пор, как я шествовал по этим же улицам молодым господином из клана Отори.

Мы направились в пивоварню на краю города. Я проходил мимо десятки раз, не ведая о том, какие дела там творятся. Но Шигеру должен был знать.

Мне стало спокойней оттого, что он следил за деятельностью Племени, был осведомлен о вещах, которых даже они не знали, например, о моем существовании.

В пивоварне готовились к зимней работе. Заготавливали в огромных количествах дрова, чтобы подогревать чаны. В воздухе стоял запах забродившего риса. Нас встретил маленький растерянный человек, похожий на Кенжи. Он принадлежал к семье Муто, звали его Юзуру. Хозяин не ожидал гостей в самом конце года, его взволновало мое присутствие и наш рассказ о секретном задании. Он поспешно провел нас в потайную комнату.

– Ужасные времена, – сказал он. – Отори предстоящей весной наверняка начнут снаряжаться на войну с Араи. Пока нас спасает только зима.

– Вы слышали о кампании Араи против Племени?

– О ней все говорят, – ответил Юзуру. – Поэтому нам велели поддерживать во всем Отори. – Он бросил на меня взгляд и обиженно произнес: – При Йоде дела обстояли намного спокойней. Привести его сюда – серьезная ошибка. Если кто-нибудь узнает…

– Завтра нас уже не будет, – сказал Акио. – Просто надо кое-что забрать из бывшего дома.

– Из дома господина Шигеру? Это безумие. Вас поймают.

– Не думаю. Он довольно талантлив.

В комплименте явно прозвучала насмешка, и я еще раз убедился, что Акио готов убить меня. Юзуру вытянул нижнюю губу:

– Даже обезьяны падают с деревьев. Что там такое важное?

– Мы полагаем, что Отори хранил подробные записи дел Племени.

– Шигеру? Фермер? Не может быть!

Взгляд Акио потемнел:

– Почему?

– Всем известно… ну, Шигеру был хорошим человеком. Его все любили. Его смерть – ужасная трагедия. Но он умер, потому что… – Юзуру заморгал и посмотрел на меня снисходительней. – Он был слишком доверчивый. Практически невинный. Какой из него заговорщик? Он и не догадывался о существовании Племени.

– У нас есть причины думать иначе, – сказал Акио. – До завтрашнего рассвета станет ясно, кто прав.

– Вы пойдете на дело сегодня ночью?

– Да, нужно вернуться в Мацуэ до начала снегов.

– Что ж, снег выпадет рано. Вероятно, до конца года. – Юзуру с радостью переключился на банальную тему о погоде. – Кругом приметы тяжелой долгой зимы. И если весна принесет нам войну, то лучше пусть не наступает как можно дольше.

В темной комнате было невыносимо холодно. Меня уже в третий раз прятали в подобной клетушке. Юзуру сам принес нам еды, чая, быстро остывшего, и вина. Акио пил вино, а я отказался, понимая, насколько важна предстоящей ночью острота чувств. Мы сидели молча.

В пивоварне стало тихо, хотя запах не развеялся. Я слушал звуки города, столь знакомые, что казалось, я знаю, с какой улицы доносится каждый из них, даже из какого дома. Мне удалось немного расслабиться. С Дайшоне, ближайшего храма, доносился звон колоколов вечернего молебна. Я представил себе открытое всем ветрам здание, темно-зеленый сумрак рощи, каменные фонари на могилах господ Отори и их вассалов. Я намеренно погрузился в сон, надеясь увидеть предков.

Словно из белого тумана показался Шигеру, промокший насквозь, истекающий кровью, но с горящими черными глазами, в которых таилось немое послание. Внезапно я проснулся, дрожа от холода. – Выпей вина и успокойся, – сказал Акио. Я покачал головой, встал и сделал разминку для разогрева мышц, которой научился в Племени. Затем сел медитировать, я пытался сохранить тепло, сосредоточиться на предстоящем задании, собраться с силами сознательно выполнить то, что некогда мне удавалось инстинктивно.

Раздался колокольный звон с Дайшоне. Полночь. Я услышал приближение Юзуру, отворилась дверь. Он поманил нас рукой и провел через дом к внешним воротам. Там Юзуру разбудил стражников, и мы перебрались через стену. Залаяла собака, но ее тотчас утихомирили шлепком.

Было темно, хоть глаз выколи, с моря дул леденящий сырой ветер. В такую жуткую ночь никто не высовывается из дома. Мы молча дошли до берега реки и направились на юго-восток, туда, где соединяются реки. Запруда для рыбы, которую я переходил вброд, обмелела во время отлива. За дамбой находился дом Шигеру. У ближайшего берега покачивались пришвартованные лодки. Мы когда-то переплывали на них реку, чтобы попасть на земли с рисовыми полями и фермами. Шигеру учил меня искусству земледелия и орошения, способам выращивания различных культур. На этих же лодках доставлялась древесина для чайной комнаты и соловьиного этажа, они погружались глубоко в воду от тяжести пахучих досок, которые заготовляли в лесу за фермами. В ту ночь было слишком темно, нельзя было разглядеть даже горные склоны, где они росли.

Мы припали к земле у узкой дороги и пригляделись к дому. Свет не горел, виднелся только тусклый огонек жаровни в караульной у ворот. Я слышал, как глубоко дышат во сне охранники и собаки. Будь жив Шигеру, поспать на посту стражникам не удалось бы. Я разозлился и на них, и на себя.

– Знаешь, что делать? – прошептал Акио. Я кивнул.

– Так иди.

Планов мы не строили. Акио просто послал меня за добычей, словно сокола или охотничью собаку. Я неплохо представлял себе суть его замысла: когда я вернусь с записями, он заберет их, а потом сообщит, что меня, к несчастью, убили стражники и сбросили тело в реку.

Я пересек улицу, стал невидимым, перемахнул через стену и очутился в саду. Меня тотчас окутала приглушенная песня дома: вздохи ветра в деревьях, бурчание ручья, плеск водопада, наступление реки с началом прилива. Нахлынула печаль. Что я здесь делаю? Вернулся в дом ночью, как вор? Во мне взыграла кровь благородного отпрыска семейства Отори.

Соловьиный этаж простирался по всему дому, но для меня он не помеха. Даже в темноте я сумею пройти так, что пол не запоет. Я забрался по стене до окна верхней комнаты, выбрав тот же путь, что наемный убийца Шинтаро больше года назад. Прислушался. Кажется, комната пуста.

Ставни закрыли, чтобы не задувал ледяной ночной ветер, но не на засов. Я с легкостью раздвинул их и бесшумно проскользнул внутрь. В комнате было чуть теплее, зато гораздо темнее. Затхлый воздух свидетельствовал о том, что сюда давно никто не входил, разве что привидения.

Я слышал, как спит прислуга, и узнал каждого. Только того, кто мне нужен, среди них не нашел – Ихиро. Я спустился по узкой лестнице, чьи скрипы изучил как свои пять пальцев. Внизу я понял, что дом вовсе не погружен в темноту, как казалось снаружи. В самой дальней комнате, которую так любил Ихиро, горела лампа. Я тихо направился туда. Бумажная ширма была задернута, но лампа бросала на нее тень старика. Я отодвинул ширму.

Ихиро поднял голову и посмотрел на меня без тени удивления. Печально улыбнулся и развел руками.

– Чего ты хочешь? Ты же знаешь, я сделал бы все, чтобы подарить тебе покой, но я стар. Я чаще пользовался пером, чем мечом.

– Учитель, – прошептал я. – Это я, Такео.

Я вошел в комнату, закрыл за собой дверь и опустился перед ним на колени.

Ихиро вздрогнул, словно проснулся от глубокого сна, как будто он пребывал в мире мертвых, и его вновь потревожили живые. Он схватил меня за плечи и притянул к себе, поближе к свету.

– Такео? Это, правда, ты?

Он трогал мою голову, руки – проверял, не призрак ли я, – по щекам текли слезы. Затем обнял меня, прижав мою голову к плечу, словно встретил давно потерянного сына. Я чувствовал, как вздымается его худощавая грудь.

Ихиро немного отстранился и посмотрел мне в лицо.

– Я принял тебя за Шигеру. Он часто приходит ко мне по ночам. Стоит в проходе. Я знаю, чего он хочет, но что я могу поделать? – Старик смахнул слезы рукавом. – Ты стал очень похож на него. Прямо жутковато. Где ты пропадал все это время? Мы думали, тебя убили, но каждые пару недель возобновляются розыски, поэтому мы решили, что ты все еще жив.

– Меня прятало Племя, – сказал я, полагая, что старику известно о моем происхождении. – Сначала в Ямагате, а последние два месяца – в Мацуэ. Я заключил с ними сделку. Они похитили меня в Инуяме, но выпустили, чтобы я забрался в замок и вызволил Шигеру. В ответ я согласился пойти к ним на службу. Вы, наверное, не знаете, что во мне течет кровь Кикуты.

– Я догадывался об этом, – сказал Ихиро. – Зачем еще Муто Кенжи появляться в нашем доме? – Он взял мою руку и с благодарностью сжал ее. – Мы наслышаны о том, как ты спас Шигеру и свершил месть, убив Йоду. Признаюсь, раньше я считал, что Шигеру совершил большую ошибку, усыновив тебя, но ты опроверг все мои дурные предчувствия и сполна выполнил свой долг той ночью.

– Не совсем. Господа Отори – изменники, они выдали его Йоде и до сих пор не наказаны.

– Ты за этим сюда пришел? Твои слова принесли бы покой душе Шигеру.

– Нет, меня послали люди Племени. Они полагают, что господин Шигеру хранил о них записи, и хотят с моей помощью получить их.

Ихиро криво улыбнулся.

– После Шигеру осталось много записей. Я просматриваю их каждую ночь. Господа Отори заявили, что твое усыновление прошло незаконно, но поскольку ты погиб, а у Шигеру нет других наследников, его земли должны перейти обратно к замку. Я искал доказательства, хотел помочь получить владения, принадлежащие тебе по праву. – Его голос зазвучал громче и настойчивей. – Ты должен вернуться, Такео. Не меньше половины клана поддержит тебя в благодарность за то, что ты сделал в Инуяме. Многие подозревают, что дяди Шигеру вступили в заговор, который привел к его кончине, и возмущены до предела. Вернись и заверши свою месть!

Шигеру находился где-то рядом. Я ждал, что он в любой момент войдет в комнату энергичной походкой, со своей неизменной добродушной улыбкой и темными глазами, которые казались откровенными, а на самом деле так много скрывали.

– Я действительно должен отомстить, – медленно произнес я. – Иначе покоя не обрести. Однако люди из Племени, несомненно, попытаются убить меня, если я уйду, и не только попытаются, но не успокоятся, пока не уничтожат меня.

Ихиро тяжело вздохнул.

– Не могу поверить, что ошибся в тебе, – сказал он. – Если это так, то лучше убей меня. Я стар и готов отправиться в другой мир. Но мне хочется убедиться, что дело Шигеру завершено. Ты прав, он вел записи, касающиеся Племени. Он считал, что Срединному Краю не видать спокойствия, пока Племя занимает столь сильную позицию, поэтому посвятил жизнь поиску сведений о них. Шигеру постарался утаить свои занятия ото всех, даже от меня. Он был крайне скрытным человеком, и никто об этом не подозревал. А как иначе? В течение десяти лет Йода и дяди пытались от него избавиться.

– Можешь показать мне бумаги?

– Я не отдам их Племени, – сказал он. Дрогнула лампа, и на лице Ихиро отразился лукавый взгляд, которого я никогда раньше не видел. – Принесу масла, а то мы скоро останемся в темноте. Я разбужу Шийо.

– Не надо, – сказал я, хотя мне и хотелось увидеть старую женщину, которая следила за домом и относилась ко мне, как к сыну. – Я не могу остаться.

– Ты пришел не один?

Я покачал головой:

– Снаружи меня ждет Кикута Акио.

– Он опасен?

– Он почти наверняка попытается убить меня. Особенно если я вернусь с пустыми руками. – Интересно, который час, чем теперь занимается Акио. Мой слух наполняла зимняя песня дома, так не хотелось с ней расставаться. Мой выбор сузился. Ихиро ни за что не передаст записи Племени, я же не способен убить его и заполучить бумаги самостоятельно. Я достал из-за пояса нож, почувствовав в руке знакомый вес. – Остается только покончить с собой.

– Что ж, это выход, – сказал Ихиро и усмехнулся, – но не самый лучший. Ведь в этом случае никогда не найдут покоя духи, посещающие меня ночами. А убийцы Шигеру останутся безнаказанными.

Лампа зашипела. Ихиро встал:

– Принесу масла, – пробормотал он.

Я слышал, как он шаркает по дому, и подумал о Шигеру. Сколько ночей он сидел допоздна в этой комнате? Вокруг стояли коробки со свитками. Праздно разглядывая их, я вдруг ясно вспомнил деревянный сундук, который нес вверх по склону в подарок настоятелю, когда мы пришли в храм смотреть картины Сэссю. Мне показалось, что я увидел улыбку Шигеру.

Вернувшись и подлив в лампу масла, Ихиро сказал:

– В любом случае записи не здесь.

– Знаю, – ответил я. – Они в Тераяме.

Ихиро широко улыбнулся.

– Если хочешь выслушать мой совет, хотя раньше ты их всегда пропускал мимо ушей, то поезжай туда. Прямо сейчас, сегодня. Я дам тебе денег на дорогу. Монахи спрячут тебя на зиму. Там ты сможешь спланировать месть господам Отори. Именно этого хочет Шигеру.

– Я тоже. Но я заключил сделку с мастером Кикутой. Теперь я связан с Племенем обещанием.

– Полагаю, сначала ты присягнул в верности Отори, – отметил Ихиро. – Разве не он спас тебе жизнь до того, как Племя узнало о твоем существовании?

Я кивнул.

– Ты сказал, что Акио собирается убить тебя? Они уже подорвали твое доверие. Можешь пройти мимо него? Где он?

– Я оставил его на дороге. Он может оказаться где угодно.

– Ты услышишь его, не так ли? А как насчет тех уловок, которые ты использовал против меня? Находился в другом месте, когда я думал, что ты занимаешься.

– Учитель!

Я начал рассыпаться в извинениях, но он жестом попросил меня замолчать.

– Я прощаю тебе все. Не мое обучение помогло тебе вызволить Шигеру из Инуямы.

Он снова вышел и вернулся с ниткой монет и рисовыми пирогами, покрытыми бурыми водорослями. Я не захватил с собой ни мешочка, ни коробки, нужны были свободные руки. Я привязал деньги под одеждой, а пироги засунул за пояс.

– Найдешь дорогу? – спросил Ихиро, засуетившись, как всегда перед поездкой в часовню или иной вылазкой.

– Думаю, да.

– Я напишу письмо, чтобы тебя пропустили через границу. Напишу, что ты слуга нашего дома – так ты и выглядишь, – едешь делать приготовления для моего визита в храм в следующем году. Встретимся в Тераяме, когда сойдут снега. Дождись меня там. Шигеру в свое время заключил союз с Араи. Не знаю, как между вами обстоят дела, но тебе следует попросить у него защиты. Араи будет благодарен за любые сведения, которые можно использовать против Племени.

Ихиро взял кисть и быстро набросал текст.

– Писать еще не разучился? – спросил он, не поднимая глаз.

– Так себе.

– Придется тренироваться всю зиму. – Он запечатал письмо и встал. – Кстати, что случилось с Ято?

– Он попал в мои руки. Его хранят для меня в Тераяме.

– Время вернуться за мечом. – Он снова улыбнулся и заворчал: – Шийо убьет меня за то, что я не разбудил ее.

Я сунул письмо за пазуху, и мы обнялись.

– Странные капризы судьбы приводят тебя в наш дом, – сказал он. – Полагаю, эта связь неразрывна.

Голос сорвался, и он чуть не заплакал.

– Знаю, – прошептал я. – Постараюсь следовать вашему совету.

Я понимал, что не могу бросить этот дом и наследство. Они принадлежали мне. Я потребую свое достояние назад. Слова Ихиро содержали глубокий смысл. Пришла пора порвать с Племенем. Записи Шигеру помогут мне: я смогу договориться с Араи. Только бы добраться до Тераямы.