Лагин Лазарь Иосифович Остров Разочарования
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ ПрологIIIIIIIVVVIVIIVIIIIXXXIXIIXIII
ЧАСТЬ ВТОРАЯ IIIIIIIVVVIVIIVIIIIXXXIXIIXIIIXIVXV
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ IIIIIIIVVVIVIIVIIIIXXXIXIIXIIIXIVXVXVIXVIIXVIIIXIXXXXXIXXIIXXIIIXXIV

X

- Вы поняли что-нибудь? - спросил Егорычев.

- По совести говоря, ничего, - честно сознался Мообс. - Кажется, они испугались вашей бороды.

- Не думаю. Скорее, она их обрадовала. В первый раз встречаю людей, кроме меня самого, которым моя борода так искренне понравилась... Да, вы заметили, они говорят по-английски?

- Ничего удивительного. Все негры у нас, в Штатах, говорят по-английски.

- Одно дело - в Америке... Но здесь ведь не Америка... Голые, бесспорные дикари, а говорят по-английски на острове, не обозначенном на карте!.. Удивительно!.. Голого дикаря зовут Гамлетом! И потом вам, Мообс, не странно, что на этом острове оказались именно негры? Скорее здесь можно было бы ожидать индейцев. Ведь мы ближе к Южной Америке, чем к Африке...

- Ну, это уже философия. По-моему, нам нужно поскорее возвращаться наверх. Там, безусловно, беспокоятся. Особенно после вашей стрельбы и наших криков.

- Ваша правда, Мообс, - согласился Егорычев. - Пошли! Они подобрали брошенную неграми кладь и спустя несколько минут уже были на лужайке.

Фламмери и Цератод осторожно вышли им навстречу из-за дальних деревьев.

- Ну что, вы его убили? - спросил Цератод, автоматически впадая в начальственный тон.

- Он выскользнул из рук, как угорь, - сказал Егорычев. Мообс понурил голову. Вот сейчас станет всеобщим достоянием злосчастная история с предохранителем. Но Егорычев не обмолвился об этом ни единым словом.

Предоставив Мообсу рассказывать о том, как удалось ускользнуть последнему оставшемуся на воле эсэсовцу, Егорычев заглянул в пещеру к Смиту. Оба эсэсовца спали или прикидывались спящими. Кочегар сидел в дверях на деревянном ящике и боролся с дремотой.

- Ну как, - встрепенулся он, завидев Егорычева, - поймали?

- Тссс! Не будем будить пленных! - подмигнул Егорычев, присел на краешек ящика и шепотом, на ухо, поведал Смиту, как обстоят дела. Но о промахе репортера он и ему ничего не сказал.

- Вам придется еще немного покараулить, - добавил он напоследок. - Сейчас я уложу нашего репортера отдыхать, а через часок он вас сменит.

- Невредно было бы подежурить и этому мистеру Фламмери, - высказал свое мнение кочегар. - А то как бы он не разжирел от безделья.

- Ему, может быть, было бы и невредно. Но нам, нашему общему делу, это, пожалуй, могло бы повредить.

Для полной ясности Егорычев мотнул головой в сторону пленных и выразительно пожал своей правой рукой левую.

- Понимаю, - сказал кочегар, тщательно обдумав слова Егорычева. - Это мне тоже приходило в голову.

- То-то же! - развел Егорычев руками и вышел из пещеры. У выхода его перехватил Мообс.

- Егорычев! - патетически обратился к нему репортер. - Благодарю вас от всего сердца. Вы настоящий джентльмен, и я вас еще больше полюбил!

- Ложитесь отдыхать, старина, - деловито промолвил Егорычев, который терпеть не мог приподнятых интонаций. - Через час вам придется сменить Смита.

- Не грех было бы заставить и мистера Цератода включиться в это дело, - заметил Мообс, движимый не столько чувством справедливости, сколько неприязнью к англичанам.

- Стоит ли? Мы еще успеем нагрузить его работой. Дела хватит на всех.

- Но это я так, между прочим, - поправился репортер. - А вообще, я буду счастлив оказать вам эту услугу.

- Не мне, а нам. В том числе и самому себе. Только одно условие, Мообс: не давать этим эсэсовцам переговариваться ни с вами, ни между собой. И чтобы они ни в коем случае не подымались со своих мест. Вы понимаете, почему?

- Вы, кажется, считаете меня ребенком, Егорычев!

- Упаси меня бог от такого мнения! И пока вы на вахте, не допускайте в пещеру никого, кроме меня и Смита. Ясно?

Мообс утвердительно мотнул головой.

- Даже Фламмери.

- Даже Фламмери? - кисло переспросил репортер.

- Даже Фламмери. Обещаете?

- Обещаю.

- Потом я вам объясню причину. Сейчас ложитесь спать. А я спешу.

- С удовольствием. Только меня нужно разбудить. Вряд ли я сам так скоро проснусь.

- Разбудим.

В Мообсе вдруг заговорил товарищ:

- А может быть, лучше бы вам сейчас прилечь? Ведь вы больше всех нас устали.

- Мне еще рано, - ответил Егорычев и направился к Фламмери и Цератоду. - Ложитесь, ложитесь, не теряйте драгоценного времени!

Мообс не стал терять времени. Через минуту его бодрый храп разнесся по всей лужайке.

Фламмери и Цератод встретили Егорычева с озабоченными лицами.

Цератод величественным жестом пригласил его сесть. Егорычев сел и только сейчас по-настоящему почувствовал, как он устал.

«Неужели они хоть из вежливости не предложат мне отдохнуть?»-подумал он с любопытством.

Но у них ничего подобного и в мыслях не было.

Впрочем, Егорычев ни за что не согласился бы сейчас прилечь. Он уже заранее решил, что позволит себе прикорнуть только тогда, когда хотя бы важнейшие, самые неотложные дела будут улажены. А дела было еще непочатый край. Надо было решить, что предпринимать с оставшимся на свободе эсэсовцем, тщательно обыскать пещеру и ее окрестности, собрать в одно место все оружие, все документы, все оборудование и продовольствие, продумать, как изолировать пленных (об этом придется отдельно посоветоваться со Смитом), разработать систему вахт, попробовать еще сегодня приступить к ремонту рации и еще многое, многое другое.

А после всего этого еще оставался допрос майора Фремденгута, чтобы выяснить задачу, поставленную перед здешними эсэсовцами.

- Мистер Егорычев, - обратился к нашему герою Цератод, многозначительно подчеркивая каждое слово. - Поскольку именно в результате вашего неуважения к воле большинства (чему я, впрочем, принимая во внимание ваше специфическое воспитание, нисколько не удивляюсь) мы оказались сейчас в таком беспримерном тупике, мы с мистером Фламмери были бы в высшей степени рады услышать из ваших уст соображения по поводу создавшегося положения.

- Неужели вы, господин майор, все еще сомневаетесь, что нас прикончили бы в первый же день, если бы мы, позабыв о своем воинском долге, сдались в плен этим профессиональным убийцам? - отвечал ему Егорычев вопросом на вопрос, правильно поняв, о каком тупике идет речь.

- Мы не на митинге, где надо запугивать простачков, - насупился Цератод. - Я был бы вам, мистер Егорычев, крайне признателен, если бы вы отказались при беседе с нами от излишних агитационных интонаций и грубо прямолинейных суждений о нацизме.

Егорычеву некогда было пускаться в дискуссии е Цератодом. Но, Заметив, что Фламмери пытается подать реплику, он счел нужным уточнить свою мысль.

- Не думайте только, капитан Фламмери, что для вас они сделали бы исключение. У них здесь для этого слишком серьезное и засекреченное задание.

- Я позволю себе иметь на этот счет свое мнение, - процедил сквозь зубы капитан санитарной службы.

- А я рад за вас, что вам не пришлось проверить его на практике.

Затем, не дав обоим джентльменам времени для продолжения бесполезных препирательств, Егорычев изложил перед ними свой план действий.

Ясно было, что ефрейтор Сморке если и задумает в целях уяснения обстановки пробираться сюда, на площадку, то, конечно, не рискнет проделать это в светлое время суток. Следовательно, до вечера можно считать себя обеспеченным от этой заботы. Представляет ли Сморке опасность? Бесспорно. Но ее не следует преувеличивать. Во-первых, у него только один путь на площадку - сравнительно узкая перемычка, которую легко можно держать под Контролем. Во-вторых, у него мало патронов - всего одна обойма. С каждым его выстрелом он становится безопасней. Значит, надо что-нибудь такое придумать, чтоб заставить его поскорее израсходовать весь свой боезапас. Егорычев берет решение этой задачи на себя. Хотя, конечно, он был бы счастлив, если бы у уважаемых господ офицеров оказались по этому вопросу какие-нибудь предложения.

У уважаемых господ офицеров по этому вопросу никаких предложений не оказалось.

- Во всяком случае, - продолжал Егорычев, выждав немножко для приличия, - если нам до вечера не удастся поймать или ликвидировать ефрейтора Сморке (при слове «ликвидировать» майор Цератод поморщился), надо будет заминировать тропинку. Мин достаточно - целый ящик.

- Хотел бы я иметь ваш оптимизм, - пробурчал Цератод.

- Уверяю вас, он основан на самом трезвом учете обстоятельств. Кстати, прошу вспомнить, вчера в это время мы и мечтать не смели, что сегодня будем не только живы, но и сыты и на довольно приятном кусочке земли.

- Вот именно, Кусочке! - фыркнул капитан Фламмери. . - Вас не устраивают размеры острова, капитан?

- Нет, что вы! Я в восторге.

- И, конечно, - продолжал Егорычев, пропуская мимо ушей язвительное пофыркиванье обоих джентльменов, - нужно будет сделать все, чтобы поскорее починить рацию.

- А вы умеете, господин капитан-лейтенант, ремонтировать радиоаппаратуру?

- Не очень, господин майор. В основном надежда на пленного фельдфебеля Кумахера.

- Слабая надежда.

- Мы уже с ним об этом договорились. Оба джентльмена были приятно удивлены.

- Если только, - уточнил Егорычев, - пленные не будут иметь оснований сомневаться в нашем единстве.

- Боже, какие красивые слова! - пробормотал Фламмери.

- Красивые - и только? О необходимости единства среди союзников неоднократно и весьма убедительно говорил не кто иной, как ваш президент, мистер Фламмери.

- Очень может быть. Я никогда не был поклонником мистера Франклина Рузвельта.

- И все же он ваш президент и ваш главнокомандующий, мистер капитан Фламмери.

- Наш дом с ним не считался и в Штатах. Тем меньше у меня оснований и охоты считаться с его благоглупостями здесь, на острове.

- Если пленные заметят разлад между нами, они не будут нам подчиняться и будут нам всячески ставить палки в колеса. Поймите, мы можем починить рацию и попробовать связаться с Европой или уж, во всяком случае, с Южной Америкой.

- Если мне не изменяет память, вы недавно заявляли, что вам даже не известны координаты острова? - учтиво осведомился Цератод и прикрыл ладошкой невольный зевок.

- Не только мне, но и майору Фремденгуту.

- Куда же вы, простите, будете вызывать помощь?

- Нас запеленгуют. Это сравнительно несложно. При теперешнем состоянии радиотехники...

- Согласитесь, это одинаково несложно и для наших и для немцев.

- Но немцам значительно сложнее добраться сюда.

- Вы так полагаете?

- Я в этом убежден. Я не сомневаюсь, что Гитлеру уже сейчас не до этого острова.

- Вы имеете основания так судить? - спросил Фламмери.

- Да. Положение на советском фронте становится все хуже и хуже для Гитлера.

- Попробуем согласиться с вами. Но послать подкрепление сюда, на остров, он не сможет только при одном условии - при условии, если ему запрут выход в Атлантику.

- Вы полагаете, что эта перспектива нереальна?

- Она реальна только в одном случае - в случае открытия второго фронта.

- А разве оно невозможно?

- Возможно... Когда вы и немцы расколотите друг друга до полного истощения...

- Не раньше, мистер Фламмери?

- Раньше нет никакого расчета, мистер Егорычев. - Тут Фламмери спохватился, что, пожалуй, слишком разоткровенничался. - Да полно, мистер Егорычев! Ведь мы не в клубе! Оставим споры на отвлеченные темы до более счастливых времен.

- Что ж, - сказал Егорычев, - мы дойдем туда, куда будет нужно.

- Джентльмены! - укоризненно промолвил Цератод. - Разговор начался по поводу единодушия...

- Хорошо, - сказал Егорычев. - Будем считать, что насчет единодушия мы договорились. По крайней мере, о единодушии в присутствии пленных.

- Конечно, если вы, мистер Егорычев, не будете злоупотреблять нашей лояльностью, - ласково улыбнулся Цератод. - Лично мне кажется.

- Прошу прощения, - перебил его Фламмери, - вы ничего не слышите, джентльмены?

Снизу, из долины, доносился отдаленный гул, который можно было бы назвать набатом, если бы существовали деревянные колокола. Звонко и часто били во что-то, напоминавшее огромный ксилофон.

В деревне происходило что-то необычное.

- Уж не связан ли этот прелестный концерт с нашим прибытием на остров? - озабоченно промолвил Фламмери. - Это очень похоже на боевую тревогу.

- Не думаю, - сказал Цератод. - Никакого движения со стороны деревни не видно.

Словно в опровержение его слов из-за деревьев, плотным кольцом окружавших деревню, стали показываться еле заметные кучки туземцев. Кучки росли, пока, наконец, не слились в толпу. Потоптавшись некоторое время на месте, она двинулась по направлению к северной оконечности острова.

- Будет правильным, если мы примем некоторые меры предосторожности, - сказал Егорычев, и оба его собеседника с ним сразу согласились.

Он вынес из пещеры пулемет, роздал обоим джентльменам автоматы, на которые господа офицеры посмотрели не без опаски, напомнил, как с ними обращаться.

- Стрелять только по моему приказанию. Не думаю, чтобы они шли с дурными намерениями... Но, конечно, осторожность никогда не мешает.

Толпа быстро приближалась. Она была уже метрах в восьмистах от речки. Вместе с безоружными мужчинами, мерно бившими в длинные деревянные барабаны, шли женщины и дети. Они пели с веселыми лицами довольно печальную песню и хлопали в такт ладошами.

- Могу поклясться, что я когда-то слышал нечто подобное, - задумчиво протянул Цератод, вслушиваясь в приближавшуюся мелодию.

- И я тоже, - сказал мистер Фламмери. - Но где? .. И когда? .. Тра-та-та-та-а-рам, тра-та-та-та-а-рам, - стал он невольно подтягивать. И вспомнил. - Боже, да ведь это четырнадцатый псалом!.. Ну конечно, четырнадцатый псалом! Но как они перевирают мотив! Язычники нечестивые! Линчевать их за это мало!

- В самом деле, псалом, - не сразу согласился с ним Цератод. - Они идут к нам с пением псалмов. Это вполне мирная демонстрация.

- Ну, это еще как сказать, - усмехнулся Фламмери. - Можно прийти с псалмами на устах и с мечом под плащом.

- Люди на низшей ступени цивилизации никогда до этого не додумаются, - строго возразил Цератод. - Впрочем, минут через двадцать мы с вами сможем это проверить на деле...

Не прекращая петь и бить в барабаны, толпа стала вброд, с камешка на камешек, перебираться через речку.

Но когда уже, по крайней мере, треть толпы благополучно переправилась и потянулась вверх по тропинке, то и дело пропадая за крутыми поворотами, шествие вдруг остановилось. Люди, приставив ладони козырьками к глазам, стали смотреть в сторону деревни, а потом с криками бросились обратно. Только теперь наблюдавшие с площадки отвлеклись от живописного зрелища торжественной процессии и заметили над деревней высокую и все более темневшую стену дыма, выплескивавшегося через живую пальмовую ограду. Деревня горела.

- Смотрите, смотрите! - воскликнул Фламмери, протягивая Егорычеву бинокль Фремденгута. - Да не туда! Вон туда смотрите!

Из густой чащи, скрывавшей на юго-западном склоне котловины горное селение, высыпало и помчалось в сторону горевшей деревни около сотни мужчин, размахивавших каменными топорами и еще какими-то длинными жердями, которые на таком далеком расстоянии можно было с одинаковой степенью достоверности принять и за копья и за какое-нибудь другое, неизвестное еще европейцам оружие. Они бежали с необыкновенной легкостью, перепрыгивая через встречавшиеся препятствия с изяществом и стремительностью коренных горцев, и что-то кричали.

- Они бегут грабить горящую деревню! - жарко проговорил Фламмери, почему-то переходя на шепот. - Боже мой, всюду войны, всюду войны!

В этом восклицании можно было расслышать не только лицемерную горечь за печальную судьбу человечества, но и плохо скрытое удовлетворение человека, который заполучил последнее недостававшее звено для того, чтобы окончательно утвердиться в выведенном им и жизненно ему необходимом законе.

- Положение довольно типическое, - согласился с мистером Фламмери Цератод, тщательно рассмотрев в бинокль обе группы, изо всех сил бежавшие к горевшей деревне. - Человек человеку - волк. Всюду одно и то же... Люди бегут воспользоваться бедой своих соседей! Так было, так будет, пока существует человечество.

У Егорычева было что возразить обоим джентльменам, но он решил промолчать.

- Давайте сюда бинокль! - все тем же жарким шепотом проговорил Фламмери, буквально вырывая его из рук Цератода. Он испытывал азарт и восторг, которые до того переживал только однажды, в Мексику, во время боя быков, наблюдая, тоже в безопасности, как отчаявшееся и полное предсмертной ярости животное подняло на рога незадачливого тореадора и тут же упало, насмерть пораженное подоспевшим пикадором. - Они уже приближаются!.. Сейчас начнется бой дикарей!.. О, киношники дали бы сто тысяч долларов за такие первоклассные кадры!

Но вопреки столь уверенным предсказаниям мистера Фламмери никакого боя не произошло. Вбежав в горящую деревню почти одновременно с северной и южной ее окраин, островитяне исчезли из поля наблюдения.

- Бой у горящих хижин! - с чувством произнес Фламмери. - Дикари, пронзенные копьями и разбивающие друг дружке черепа!.. Джентльмены, я отдал бы две недели своей жизни, чтобы полюбоваться таким аттракционом! А вы? - обратился он к Егорычеву, который за все время пожара не проронил ни слова. - Неужели вам не хотелось бы хоть на несколько минут очутиться в этой деревне?

- Очень! - сказал Егорычев. - Кстати, почему это вы уверены, что те, с топорами, побежали грабить горящую деревню, а не помогать тушить пожар?

- Вы не знаете дикарей, сэр, - осклабился мистер Фламмери.

- А мне кажется, что вы не знаете людей, - холодно возразил Егорычев.

Трудно было найти более подходящий момент для того, чтобы доказать островитянам свое доброе отношение, чем именно сейчас. Для этого нужно было бы только принять участие в тушении пожара. Но деликатное положение «мужик, волк, коза и капуста» все еще не было разрешено, и ни Егорычеву, ни Смиту ни в коем случае нельзя было еще отлучаться с площадки. Впрочем, через несколько минут Егорычев получил возможность убедиться, что он не успел бы добежать и до подножия перемычки, как пожар пошел на убыль. Сначала исчезли бледные языки пламени, потом взметнулось над пальмами несколько густых шапок дыма (это, очевидно, обрушились горевшие хижины), и, медленно растаяв на фоне белого, раскаленного полуденным солнцем неба, они превратились немного погодя в тоненькие струйки дыма. Минут через десять ничего, кроме обуглившихся крон нескольких пальм, не говорило о несчастье, поразившем деревню. А еще через четверть часа на южной ее окраине показались кучки усталых людей, медленно направлявшихся в сторону горной деревушки. Пройдя примерно полпути, они останавливались, делились на две группки, из которых одна, большая, продолжала свой путь в горы, а другая, состоявшая, очевидно, из провожающих, спешила обратно к пожарищу, где погорельцев ждали неотложные дела.

Егорычев насмешливо глянул на Фламмери и Цератода. Цератод хладнокровно протирал толстые стекла своих очков, предоставляя мистеру Фламмери исключительное право на предстоящий обмен мнениями.

- Итак, - не удержался Егорычев, - я не знаю дикарей?

- Мне остается только вознести славу всевышнему! - набожно ответил капитан санитарной службы и возвел к побелевшим небесам маленькие злые глазки цвета очень жидкого какао с молоком.