"Роковой шторм" - читать интересную книгу автора (Блейк Дженнифер)

Глава 2

Портшез медленно двигался вдоль грязных улиц. Дождь хлестал по стеклам, размывая фигуры уличных торговцев и пешеходов, столпившихся под нависающими крышами. Хотя было еще слишком рано, у дверей кафе зажглись фонари, словно яркие маяки для промокших и продрогших несчастных, которые очутились на улице в такую скверную погоду. Сидя в портшезе, Джулия держалась за бархатную петлю и, крепко сжав губы, смотрела сквозь запотевшее стекло. Отец сказал, что встретит ее в их доме на улице Рояль перед началом погрузки на борт «Си Джейд». Он зашел в кафе, чтобы попрощаться со своими друзьями за рюмкой аперитива. Джулия прождала его почти три часа, и, поскольку он все еще не появился, она отправилась на пристань одна. Нельзя позволить капитану Торпу отплыть без них: англичанин и ~ так брал их на борт крайне неохотно, поэтому мог ухватиться за любой предлог, чтобы избавиться от них.

Шарль Дюпре не отличался пунктуальностью. Время — и собственное, и чужое — не много значило для него. Но все-таки было непохоже, чтобы он заставлял ждать себя так долго. Мсье Дюпре относился к дочери, как к любой женщине высшего круга: почтительно и с преувеличенным вниманием к ее комфорту. Видимо, что-то случилось, что даже помешало ему послать курьера с объяснением.

В то время как Джулия, нагнув голову, пыталась разглядеть прохожих на улице, передний носильщик поскользнулся на грязной мостовой. Портшез нырнул вперед, сбросив Джулию с мягких подушек на стекло. С трудом сдерживая ярость, она поднялась и села на место. Все тело ее ныло от непривычной работы, которую ей пришлось проделать в прошедшие несколько дней, глаза болели от полуночных бдений и свечного чада. Последние дни были сплошным кошмаром. Пальцы Джулии были в чернильных пятнах от сотен записок, которые она рассылала по городу, но это отнюдь не прибавило ей уверенности в том, что все будет исполнено надлежащим образом. Упакованные сундуки и коробки следовали в повозке за портшезом, однако она не могла точно перечислить их содержимое. Ее верная и исполнительная горничная Минна, которая служила ей уже пятнадцать лет, была замужем за дворецким Дюпре и готовилась в первый раз стать матерью. Пришлось освободить ее от всех приготовлений к отъезду, так как рассеянный взгляд молодой женщины красноречиво говорил о том, что распашонки и пеленки были для нее теперь гораздо важнее, чем одежда хозяев. Разумеется, не могло быть и речи об участии будущей матери в длительном плавании. Готовить новую горничную было слишком сложно, и Джулия решила обойтись без ее услуг. Конечно, ей будет не хватать Минны, однако она часто одевалась и причесывалась сама. Беспокоила ее главным образом стирка, но, без сомнения, и этот вопрос можно будет как-то решить.

Скатерти, столовые приборы, постельное белье, письменные и туалетные принадлежности, игральные карты, визитные карточки и десятки других вещей закупались и упаковывались, и все-таки навязчивая мысль, что она что-нибудь забудет, преследовала Джулию. Она промокла и озябла, ожидая, портшез. Конечно, вернись отец вовремя, можно было воспользоваться экипажем, но его пришлось оставить на случай, если мсье Дюпре явится после ее отбытия.

Портшез остановился. Взяв свой ридикюль и косметичку и откинув полы синего бархатного плаща, Джулия выглянула наружу: перед ней высилась громада корабля. Его ухоженный корпус был выкрашен в черный цвет, над ватерлинией шла широкая белая полоса, окаймленная красным. Выше было выведено название судна. Под бушпритом, нависавшим над пристанью, располагалась статуя — мастерски выполненная деревянная скульптура — женский торс, округлые очертания которого были скрыты лишь взметнувшейся гривой волос. Губы статуи улыбались, глаза зазывали, но в выражении лица был какой-то холодок, словно предупреждавший, что доверять не следует. Джулия переключила внимание на борт корабля. Отца нигде не было видно, и вообще не наблюдалось никаких признаков жизни, кроме трех моряков в майках, охранявших грузовой люк. С корабля на пристань спускались крутые сходни. Надев поверх туфелек патены и приподняв юбки, девушка осторожно ступила в грязь. Дождь несколько ослабел, однако не было уверенности, что он вновь не польет как из ведра. Пригнувшись, она поспешила к сходням. Застучав патенами по мокрым доскам, она едва не поскользнулась. Ухватившись за канатный поручень, девушка взглянула вверх. Капитан Торп, с мокрой от дождя головой, одетый в бриджи и рубаху с открытым воротом, легко спускался к ней, шагая уверенно, словно по земле. Молча взяв Джулию за руку, он помог ей подняться.. Такая неожиданная любезность была очень кстати: запачканные грязью патены были не слишком удобной обувью. Взойдя, она тут же сбросила их — чтобы не запачкать тщательно надраенную палубу и не таскать на ногах такую тяжесть.

— Спасибо, капитан, — сказала Джулия, когда они остановились у входа в кают-компанию. Ее улыбка была искренней, а золотисто-янтарные глаза излучали тепло.

— Не за что. Ваша каюта — вторая дверь налево. Будьте осторожны. — Коротко кивнув, он направился к выходу.

— Капитан! — Ее голос прозвучал резче, чем хотелось.

— Да, мадемуазель. — Он повернулся, нахмурившись.

— Мой отец на борту?

— Нет еще.

— Можно сообщить мне, когда он прибудет? Кроме того, наш багаж следует за мной.

Редьярд Тори посмотрел на офицера в морской форме, который приближался к ним.

— Вот человек, который займется вами. Позвольте представить — первый помощник капитана Джереми Фри из порта в Балтиморе… Джереми, это мадемуазель Дюпре, которая отправится с нами. Поручаю вам проследить за тем, чтобы она ни в чем не нуждалась.

После ухода капитана удивление, промелькнувшее на лице первого помощника, сменилось улыбкой.

— Добро пожаловать на борт «Си Джейд»! — сказал он приятным баритоном. — Чем могу быть полезен?

Его дружелюбный тон успокоил Джулию. Синяя форма офицера хорошо сочеталась с его светлыми волосами и карими глазами. На загорелой коже проступали веснушки.

Джереми Фри был среднего роста, с волевым подбородком и твердым, но чувственным ртом. Пообещав сообщить о появлении Шарля Дюпре и проследить за погрузкой их багажа, он проводил девушку к каюте. Распахнув дверь, офицер шагнул в сторону, пропуская Джулию вперед.

Каюта была невероятно маленькой и казалась чуть больше ящика. Низкий потолок делал ее еще меньше. У стены находилась единственная койка, умывальник с раковиной и графином для воды над маленьким шкафчиком с ведром, миниатюрный письменный стол, прикрепленный к полу вместе со стулом. Угол оказался единственным свободным местом, где можно было разместить лишь несколько самых необходимых предметов гардероба, а под иллюминатор влезал один маленький сундучок, так что если бы Джулия взяла с собой горничную, бедняжке Минне пришлось бы спать в гамаке или на полу.

Осмотрев каюту, Джулия поняла, что раньше та принадлежала мужчине. В этом, впрочем, не было ничего необычного. Однако полное отсутствие комфорта обеспокоило ее.

— Надеюсь, мистер Фри, — медленно сказала она, — что не слишком обременяю кого-либо своим присутствием на судне.

— О нет, мадам, во всяком случае, не очень.

Она откинула капюшон плаща и сухо произнесла:

— Следовательно, обременяю. В детстве я путешествовала на корабле морем в Европу и заметила, что вторая от капитана каюта обычно принадлежит первому помощнику. Скажите, мистер Фри, это, случайно, не ваша каюта?

Первый помощник слегка покраснел:

— Клипер не рассчитан на большое число пассажиров, мадам. Я не возражаю против того, чтобы делить какое-то время каюту со вторым помощником. Мне будет приятно думать, что здесь поселились именно вы. То есть…

— Не беспокойтесь, Я ценю ваше отношение, — сказала Джулия, подарив ему одну из своих самых обворожительных улыбок, — и очень вам благодарна.

— Это идея капитана, мадам. Ваш отец, мистер Робо и еще один пассажир поселятся вместе с корабельным хирургом.

— Я не думала, что здесь будет так тесно.

— «Си Джейд» оборудован как грузовое судно. Собственно, корабль всегда возил грузы с тех пор, как сошел со стапеля.

Шум наверху привлек внимание первого помощника.

— Понятно.

— Это, должно быть, ваш багаж. Не принести ли что-нибудь прямо сюда?

В точности запомнив описание маленького сундучка и двух картонок, он вышел.

К счастью, отец появился следом за повозкой с багажом.

— Не сердись, моя дорогая, — сказал он, найдя дочь в кают-компании, — необходимо было провести деловую встречу и обсудить положение дел. Я тебе все расскажу, как только мы устроимся.

В это время маленький проход заполнялся моряками, которые несли сундуки, коробки, корзины. Со всех сторон сыпались вопросы, куда что заносить, и только Джулия могла разобраться в этом хаосе.

Примерно через час Джулия, одевшись в простое платье из белого шелка и накинув на плечи красную с золотом шаль, чтобы не простудиться после дождя, прошла в обеденный салон, надеясь увидеть там своего отца с бокалом вина в руке. Однако комната, освещенная тусклым фонарем, висящим над покрытым зеленым сукном столом, оказалась пустой и тихой. Через мгновение появился капитан Торп. В иллюминаторе виднелись огни города, похожие в сгущающихся сумерках на огненные цветы.

— Добрый вечер, мадемуазель Дюпре, — сказал он. — Садитесь, пожалуйста.

Джулия села на предложенный стул, приводя в порядок свои юбки и складки шали. Она привычным жестом коснулась золотой пчелы на бархотке. Последовало неловкое молчание, во время которого у нее мелькнула мысль о приличии происходящего. В свои двадцать лет Джулия редко оставалась наедине с незнакомым мужчиной. Однако ближайшие месяцы ей предстояло находиться именно в таком окружении, и подобные мысли лучше выбросить из головы. Она уже не была слишком юной. В этом возрасте многие не только выходили замуж, но и становились матерями. Немало людей ее круга назвали бы ее старой девой, не будь она столь привлекательна. И уж, конечно, она никоим образом не нуждалась в покровительстве Редьярда Торпа. Несмотря на самоуверенность капитана, они могли бы с таким же успехом встретиться где-нибудь в толпе; и эта мысль раздражала Джулию, а присутствие его высокой фигуры в комнате угнетало ее. Теперь он был в форме, такой же, как у первого помощника, но отделанной золотой тесьмой. Джулия уже собралась поздравить себя с тем, что это усилие было предпринято ради нее, однако отбросила эту мысль как безосновательную.

— Дождь кончился? — спросила она, когда он сел у дальнего конца стола.

— Да, проясняется.

— Значит, утром не возникнет трудностей с отплытием?

— Ни малейших. Я надеюсь, ваш отец благополучно прибыл на корабль?

Джулия не обратила внимания на намек, который мог слишком ее огорчить, ответила утвердительно.

— Его задержала деловая встреча, хотя мне трудно судить о ее важности.

Капитан прищурился от внезапно вспыхнувшего интереса, но промолчал.

Подыскивая интересную для моряка тему разговора, Джулия сказала:

— Я полагаю, вы очень рады, что снова уходите в плавание?

Он откинулся на спинку стула и положил руку на край стола.

— В этом есть определенные преимущества.

— В самом деле? — продолжила она.

— В море я хозяин своего корабля и всех, кто находится на нем.

— Но это лишь теоретически, капитан? — сказала Джулия, стараясь скрыть улыбку. Видимо, ему не давало покоя то, что они с отцом настояли на этой поездке.

— Отнюдь, — возразил он. — Пока не видно земли, мое слово — закон.

Джулия пристально посмотрела на Торпа, чувствуя в его словах какой-то подвох. Она уже вздернула подбородок, собираясь потребовать объяснений, но дверь отворилась и появился Марсель де Груз.

Он подошел к ним, затем остановился.

— Я не помешал? — спросил он, ехидно улыбаясь, глядя то на капитана, то на Джулию.

— К счастью, да, — саркастически откликнулся капитан, когда заметил румянец на щеках девушки.

В черных глазах де Груа отразилось раздумье, пока он не прикрыл их тяжелыми веками. Подойдя к столу, он сел возле Джулии.

— Сегодня вы очаровательны, мадемуазель, — заметил француз.

Джулия пробормотала что-то подобающее моменту. Де Груа тоже переоделся к обеду. В своем темном мундире с шелковыми лацканами цвета полированной стали, сильно накрахмаленной рубашке и белых бриджах он выглядел слишком торжественно для корабельной трапезы. Рядом с капитаном Торпом он смотрелся как денди в трауре. Желая отомстить де Груа за смущение, в которое он ее привел, Джулия окинула взглядом его темное облачение и спросила:

— Могу ли я выразить вам соболезнование, мсье?

— Что? О, нет, нет, мадемуазель. В этом нет необходимости. Мои друзья в полном здравии. Что касается моей семьи, то мне некого оплакивать.

— Простите мою ошибку, — сказала Джулия, прикрывая глаза ресницами, прежде чем заметила усмешку капитана Торпа.

— Вам я могу простить что угодно, — ответил де Груз галантно, хотя и чуть жестче обычного.

Джулия с трудом продолжала беседу, и поэтому с облегчением встретила появление Джереми Фри, мсье Робо и своего отца. Остальных офицеров судна не было видно, так как они отправились в город, стараясь с наибольшей пользой распорядиться своей последней ночью на берегу.

Следом вошел стюард с подносом, заставленным стаканами и бутылками с шерри. Обслужив всех, он удалился, и капитан Тори спросил:

— Насколько я понимаю, мсье Дюпре, у вас есть новости?

— В самом деле? — откликнулся старший из мужчин, многозначительно поглядев на первого помощника.

— Вам не следует опасаться присутствия Джереми. Как первый помощник, он должен знать, куда и с какой целью направляется судно. К тому же он мой друг, и я полностью ему доверяю.

Отец Джулии на мгновение задумался, затем кивнул:

— Зная, что вы заинтересованы в сохранении тайны нашей миссии, я приму ваш совет. Сегодня днем получено известие с острова Святой Елены. Чиприани Франческо, метрдотеля императора, который был весьма полезен ему как соглядатай и союзник, отравили. Неизвестно, из-за его преданности хозяину или просто он отведал блюдо, предназначенное Наполеону. В ночь, когда это случилось, Франчески прислуживал за обедом. Он умер неделю спустя в страшных мучениях.

— Считает ли император это покушением на его жизнь? — спросил Робо.

— Император не делится своими мыслями. Однако сейчас важно как можно скорее вырвать его из этой нездоровой обстановки.

— Конечно, — мягко согласился Робо. — Я и раньше так думал.

Все немедленно осознали, что спасти Наполеона от очередной опасности

— значило подставить под удар Эжена Робо. То, что этот тихий, безыскусный человек даже не пытался избежать этой участи, делало угрызения совести более мучительными.

— Простите меня, мой друг, — нахмурившись, сказал Дюпре. — Такая смерть… — трудно винить за желание избежать ее.

Робо перевел взгляд на светлое пятно от фонаря на поверхности стола.

— Что ж… По сравнению с остальными, это не самый плохой конец.

Капитан Торп попытался прервать поток этих мрачных высказываний.

— Отразилось ли это событие на планах императора?

— В послании про это ничего не сказано. Однако здравый смысл подсказывает, что время становится нашим врагом, с которым, как и с тюремщиками императора, приходится сражаться всеми доступными средствами.

«Си Джейд» покинул пристань на рассвете и, покачиваясь на волнах подводного течения, повернул свой нос, украшенный бюстом сирены, в сторону бирюзового залива. Джулия лежала без сна в своей каюте и слушала, как выкрикиваются команды. Плавное покачивание плывущего корабля наполнило ее странным чувством, точно она сама оторвалась от берега и теперь плыла, утратив цель и направление. Она инстинктивно прикоснулась к деревянной переборке каюты, которая вибрировала от напряжения, словно корабль был живым существом. Удары волн о корпус корабля регулярно чередовались, неся в себе необъяснимую угрозу.

Надеясь избежать подобных фантазий, Джулия откинула одеяло и соскользнула с койки. Она не стала зажигать лампу и оделась в темноте, натянув на себя первое подвернувшееся под руку платье из розового льняного батиста поверх вышитой сорочки и нижней юбки. Золотая пчела на шее и кашемировая шаль завершили ее туалет.

Туман окутал реку тонким покрывалом, а деревья на берегу, казалось, вырастали прямо из облаков. Новый Орлеан уже скрылся из виду. Единственным признаком человеческого обитания были поля с покачивающимся на ветру сахарным тростником.

Поручни красного дерева оказались влажными на ощупь. Джулия спрятала мокрые, замерзшие пальцы под мышками и подняла лицо навстречу ветру. Сырой воздух щекотал ноздри запахами пеньки, свежей краски и дегтя. Когда подняли паруса, движение на палубе замедлилось. Один или два матроса с любопытством взглянули на нее, и тут же быстро отвели глаза. Вспышка их трудового рвения объяснялась приближением капитана.

— Вы рано встали, мадемуазель, — приветствовал ее Торп.

— Меня разбудило отплытие. — Она и не подозревала, насколько холодным был ветер, пока не оказалась под прикрытием большого тела капитана. От него исходило какое-то волнующее тепло, словно он обладал скрытым магнетизмом, и ей пришлось сдержать норов и подойти ближе. Усилием воли Джулия заставила себя успокоиться, а он взял ее за руку и повел к носу корабля, подальше от команды.

— Не жалеете об отъезде? — осведомился он, останавливаясь и поворачиваясь к ней.

Девушка покачала головой и попыталась улыбнуться.

— Уверены? Подумайте хорошенько, пока еще есть время вернуться в Новый Орлеан.

Она посмотрела на него широко открытыми глазами.

— Неужели вы это сделаете?

— Мог бы, — ответил он спокойно, встретив ее янтарный взгляд.

— Я и не предполагала, что вам до такой степени хочется избавиться от меня, капитан. Весьма сожалею, но, боюсь, вам придется смириться с моим присутствием.

Усмешка медленно искривила его губы.

— А это идея, — сказал Торп, с интересом наблюдая, как румянец смущения окрасил ее щеки.

— Не вижу в этом ничего смешного, — резко произнесла девушка.

— Разве? Вам не хватает чувства юмора! — предположил он. — Или, может быть, вы просто не привыкли к тому, чтобы кто-то подтрунивал над вами?

Джулия не успела открыть рот, чтобы опровергнуть обвинения, как он предостерегающе поднял руку.

— О, я позаботился о том, чтобы узнать про вас как можно больше. Ваша мать умерла, когда вам было тринадцать лет, отец забрал вас из скучной монастырской школы и сделал своей домоправительницей и помощницей. У вас бездна достоинств — от чисто женских до сугубо мужских, таких, как стрельба из пистолета, умение править упряжкой и ездить верхом, блестяще играть в карты и в шахматы. Красивая, изящная, умная, говорящая на двух или на трех языках, сведущая в науке и в искусстве — все это вряд ли может вызвать насмешку, однако все мы имеем свои уязвимые стороны.

— Достаточно благодарности, что вы смирились с обществом столь несовершенного создания.

— Горячий нрав, маскируемый под острый ум, — вот первый недостаток. Лично я всегда считал бесхарактерную женщину жалким созданием, а некоторые находят это серьезным изъяном.

Джулии захотелось ударить его, чтобы согнать с его лица снисходительную улыбку, но она сдержалась, так как это послужило бы лишним доказательством ее горячего характера.

— Возможно, я должна быть польщена вашим интересом, — произнесла она вслух.

— Вы испорчены мужским вниманием. Безусловно, в этом виноват ваш отец и его не слишком молодые друзья. Когда я перечислял ваши достоинства, вы не обратили на это внимания и не произнесли ни слова в знак одобрения.

— Я и не подозревала, что это комплименты. Что же до моей испорченности — вы знаете меня слишком плохо, чтобы делать подобные выводы.

Губы капитана дрогнули в усмешке.

— Безусловно, вы заботливы, внимательны и готовы к самопожертвованию, я уверен, что вам воздают должное… Но почему же вы до сих пор не замужем? Уж не потому ли, что ни один мужчина не в силах удовлетворить вашего тщеславия?

Она повернулась к нему. В янтарных глазах вспыхнула искра ярости.

— Вы уверены, что разговор обо мне, капитан, или вас разочаровала какая-то другая женщина? Я не замужем, так как еще не встретила мужчину, без которого не смогла бы жить. Если иметь отца, который доверяет своей дочери самостоятельно выбрать себе супруга, вместо того чтобы навязывать кого-нибудь, означает испорченность, то я принимаю ваше обвинение. Что же касается моего тщеславия, то оно не настолько велико, чтобы позволить мне судить о ближнем после нескольких часов знакомства.

Даже если он и почувствовал колкость в ее ответе, то никак не показал этого.

— Браво, — сказал капитан тихо, и глаза его одобрительно сверкнули. — У меня появляется надежда, что вы не станете слишком тяжелой обузой в плавании.

— Вы… уж не хотите ли вы сказать, что все это время лишь провоцировали меня, чтобы услышать мой ответ? Это самый низкий поступок, с каким мне пришлось столкнуться.

— В самом деле? Должен сказать, что у вас небогатый опыт. Такая экспедиция, как эта, слаба настолько, насколько слаб ее самый уязвимый член. Иногда бывает полезно проверить твердость союзников, равно как и силу врагов.

— Слаба? Это экспедиция, хорошо профинансированная, организованная самим Наполеоном и поддерживаемая его сторонниками на двух континентах, не говоря уже о Святой Елене!

— С моей стороны, мадемуазель, это выглядит так: я еду освобождать человека, охраняемого флотом самой большой морской державы в мире, с помощью пожилого джентльмена, щеголя, молодой женщины и умирающего. Стоит ли винить меня за излишнюю осмотрительность?

— Послушайте, капитан, — произнесла она, — вы не должны недооценивать собственные силы!

— Но не ваши, — откликнулся он и, оттолкнувшись от перил, зашагал прочь.

Последующие дни были похожи один на другой. Мсье Робо и Марсель де Груа редко выходили к завтраку. Отец Джулии, сибарит, всегда встававший поздно, казался взволнованным морским воздухом и их общей целью. Он взял привычку завтракать, обедать и ужинать вместе с офицерами корабля и настаивал, чтобы Джулия сопровождала его. Она делала это с удовольствием. Ей была по душе дружеская атмосфера в обеденном салоне, и она без особого труда узнала много подробностей об управлении судном от Джереми Фри и второго помощника — ирландца по фамилии О'Тул. Последний не отличался особой красотой — у него были огненно-рыжие волосы, которые торчали дыбом от сырого соленого воздуха и напоминали металлическую щетку, щербатые зубы и покрытое шрамами лицо, на котором оставили следы все его сорок прожитых лет. Но все эти внешние недостатки компенсировались смелостью. Еще до того, как они оставили позади мутное течение Миссисипи, Джулия перестала быть для него «мадемуазелью Дюпре» и превратилась в «мою дорогую Джулию». Сколько она ни хмурилась, принимая холодный и чопорный вид, ничто не могло удержать его от фамильярности, а он был слишком занятным, и ей было жаль лишаться его общества ценой сохранения собственного достоинства.

Бродя по палубе, сидя с книгой в шезлонге, полоская и просушивая одежду, Джулия коротала утро. В полдень, если она не оставалась в каюте, занимаясь рукоделием, Марсель де Груа обычно составлял ей компанию. Нельзя сказать, что она не чувствовала расположения к нему. Де Груа был истинным джентльменом, обильно расточавшим похвалы ее необычайным качествам. Сначала казалось естественным, что он считал Джулию с отцом и себя в определенном смысле выше остальных, но вскоре она устала от его постоянных жалоб на корабль и его офицеров. Он так явно дорожил ее обществом, что временами казалось, его скорее привлекает ее статус единственной женщины на борту, чем личное очарование.

Постепенно фамильярность стала проявляться и в манерах Марселя. Однажды, когда Джулия подала ему руку для приветствия, он вместо того, чтобы склониться над ней, как было принято, крепко сжал ее и поднес к губам ладонью вверх. А затем Джулия почувствовала прикосновение горячего, влажного языка. Она вырвала руку и звонко ударила его по щеке. На короткое мгновение в глазах де Груа вспыхнула ярость, но он подавил своя чувства и притворился обиженным.

— За что, мадемуазель Дюпре? Разве я чем-то оскорбил вас?

— Вы сами прекрасно знаете, — вспыхнула Джулия и инстинктивно вытерла ладонь о юбку. Ей даже не верилось, что это происходит с ней.

— Я протестую. Понятия не имею…

Золотые искорки гнева загорелись в ее глазах от такой наглости. Она открыла рот, чтобы разоблачить его, но, осознав, что будет непросто выразить словами совершенное им преступление, не нашла что сказать.

— Не можете объяснить? И не пытайтесь. Как человек с некоторым опытом, я понимаю, что перепады настроения присущи молодым леди. Я не обижаюсь на вас за эту внезапную вспышку и искренне прошу прощения за ошибку, которая вызвала ваш гнев.

Менее уверенная в себе молодая женщина могла бы предположить под воздействием его вежливых возражений и обиженного вида, что чувства обманули ее. Джулию нельзя было провести: но, не желая обвинять его в грубой, скандальной форме, она не могла придумать ничего лучшего, чем удалиться с высоко поднятой головой, окутавшись холодным презрением. Это возымело желанный результат. Марсель теперь вел себя с подчеркнутой вежливостью, хотя время от времени Джулия ловила на себе его бессовестный «взгляд.

Она не могла решить, стоит ли говорить о нем отцу. Шарль был так занят, постоянно совещаясь с капитаном Торпом и мсье Робо, что ей не хотелось его обременять. Кроме того, Джулия отчасти сама создала себе сложности подобного рода, отправившись в путешествие без горничной или подходящей компаньонки. Возможно, отец начал бы выговаривать Марселю, и, если бы тот продолжал настаивать на своей невиновности, они обязательно бы поссорились. А де Груа слыл искусным фехтовальщиком; поговаривали даже, что он убил родственника и был вынужден бежать из Франции в Луизиану. Скорее всего это было правдой, и Джулия не хотела подвергать риску отца. Хотя мсье Дюпре любил прихвастнуть тем, как он хорошо дрался на рапирах в молодости, теперь у него вряд ли хватило бы сил на подобный поединок.

Как-то отдыхая в своей каюте в теплые послеполуденные часы, Джулия услышала звон оружия на палубе и рывком вскочила на ноги. Широко открытыми глазами она смотрела на мужчин, столпившихся у бака в одних рубашках. Через минуту девушка облегченно вздохнула: один из них был Марсель де Груа, второй — капитан Торп. Ее отец с горящими азартом глазами стоял с другой стороны вместе с мсье Робо и значительной частью команды. Было шумно: заключались пари, вслух обсуждались достоинства и недостатки противников. Судя по комментариям, капитану отдавалось предпочтение за более длинный выпад и физическую силу, но сторонники Марселя де Груа были голосистей. Француз был несколько меньше ростом, но быстрее двигался и владел оружием с необычайной легкостью и грацией.

Противники ходили кругами, делая ложные выпады и защищаясь. Клинки из отличной стали звенели и пели. Лицо капитана было сосредоточенным, в то время как де Груа самоуверенно улыбался. Один или два раза клинок француза грозил оказаться быстрее защиты соперника, но Торп вовремя исправлял положение. При каждом случае де Груа удваивал усилия, уверенный в молниеносной победе. Они медленно передвигались по палубе, и капитан отступал перед блестящими выпадами Марселя. Но французу ни разу не удалось коснуться противника клинком, и постепенно им овладел гнев. Улыбка растаяла, уступив место напряженной гримасе. Капли пота собрались на лбу и побежали по вискам, тогда как капитан отмахивался от него как от мухи. Когда матросы подвинулись, чтобы лучше видеть сражающихся, Джулия подошла к отцу.

— Что это, папа? Почему они дерутся? — спросила она шепотом.

— Кто знает? Может, из спортивного интереса, или от скуки, а может, просто хотят померяться силами.

— Но это не дуэль?

Отец нахмурился, продолжая следить за борьбой.

— Начиналось не как дуэль, но теперь, боюсь, добром это не кончится.

Уж не хочет ли капитан Торп испытать мужество де Груа, как в свое время испытывал ее? Если так, то он зашел слишком далеко. Француз — серьезный противник. Джулия, к своему изумлению, вместо тихого злорадства чувствовала беспомощность и гнев. Их миссия слишком важна, чтобы рисковать ею в подобных поединках. Хотя капитан Торп временами бывал попросту несносен, его роль в общем успехе операции значила слишком много, чего нельзя было сказать о де Груа.

В то время как глаза Джулии следовали за сверкающей сталью двух клинков, она обдумывала, как прекратить этот поединок. Проще всего — встать между ними. Однако прежде чем она успела сделать какое-либо движение, обстановка изменилась. Капитан Торп прекратил отступление и, не сдерживаемый более слабеющей защитой француза, двинулся вперед. Рапиры скрестились, и легкое лезвие, вырвавшись из руки де Груа, загремело о палубу. Капитан Торп опустил шпагу и тут же раздался гром поздравлений от моряков. Де Груа, с белым как мел лицом, принужденно поклонился.

— Мои поздравления, капитан. Отдаю должное вашему мастерству и стратегии.

Джулия затаила дыхание, ожидая, как капитан Торп воспримет этот завуалированный намек на бесчестный выигрыш. Но он, держа свой клинок под мышкой, спокойно поднял шпагу и подал ее де Груа.

— Одно не может существовать без другого, — невесело сказал он. — Пойдемте, я угощаю.

— Позвольте присоединиться к вам через несколько минут, я хочу пойти в каюту и привести себя в порядок, — произнес де Груа.

— Как вам угодно, — отозвался Торп и, заказав грог для матросов, повел остальных в кают-компанию праздновать победу. Если бы он оглянулся, как это сделала Джулия, то увидел бы, что де Груа провожает его тяжелым взглядом, крепко сжав губы; его черные глаза сверкали от ненависти.

Через четыре дня они прибыли в порт Гавана на острове Куба. Капитан Торп немедленно сошел на берег договориться о доставке свежей воды и продовольствия. Отец Джулии пошел вместе с ним. Он упоминал о местных бонапартистах, но Джулия думала, что он просто хочет развеяться и посидеть в каком-нибудь кабачке с подходящей компанией.

Опустились сумерки, а отца все еще не было. Джулия не слишком беспокоилась. Де Груа и корабельный хирург Хастингс, маленький человек с тонкими чертами лица и лысеющей головой, также сошли на берег прошлой ночью и до сих пор не вернулись. Капитан Торп появился за час до обеда. Он сказал, что расстался с ее отцом несколько часов назад перед входом в кафе неподалеку от берега, и, очевидно, Шарль слегка увлекся и потерял счет времени, но скоро вернется, вспомнив, что дочь будет переживать. Джулия выслушала это сообщение и холодно кивнула, а затем с благодарностью приняла предложение Джереми Фри пройтись по палубе. Было приятно прогуляться в присутствии ненавязчивого первого помощника, и, кроме того, она надеялась увидеть отца, спешащего на борт «Си Джейд».

Вид Гаваны с палубы корабля Джулии не понравился — скопление старых некрашеных зданий, привалившихся друг к другу в грязи, словно пьяные. Островки света фонарей вспыхивали то здесь, то там, раздавалась громкая музыка и хохот. Свет, казалось, притягивал уличных женщин: они, словно бабочки, слетались на огоньки. Их груди, открытые низкими вырезами, казались бледными, бедра покачивались под длинными юбками с разрезами до щиколоток. Джулия увидела, как моряк потащил одну из женщин в глубь улочки и, прислонив ее к стене, в полутьме воспользовался длинным разрезом на юбке. Джереми немедленно увел ее в другую часть корабля и заговорил о достопримечательностях Гаваны, и лишь спустя какое-то время они вернулись на старое место.

Они пробыли наверху около часа, когда Джулия увидела человека, идущего по плохо освещенной улице. Хрупкая фигура, самодовольный, почти надменный вид выдавали Шарля Дюпре. И хотя на таком расстоянии было трудно разглядеть лицо, но по тому, как он шел, помахивая тростью, Джулия сразу догадалась, что отец хорошо провел время и очень доволен собой. Капитан Торп был прав, не стоило так волноваться, подумала она, глядя, как отец шагает вдоль грязных улиц.

Джулия уже хотела сказать об этом Джереми, как вдруг увидела за спиной пожилого человека два темных силуэта. Они нависли над ним прежде, чем тот успел повернуться или вскрикнуть. Нож сверкнул и опустился раз, другой. У Шарля подкосились колени, он упал. Разбойники склонились над ним, обшаривая одежду. Через секунду они вскочили, держа в руках кошелек и часы. Джулия закричала, но разбойники уже бросились наутек, и их тени растаяли в темном квартале.

Джереми не позволил Джулии идти туда. Дюпре принесли на борт на носилках еще живого. Корабельный хирург по-прежнему пребывал в городе. Капитан Торп сам остановил кровотечение, перевязал раны и устроил пожилого джентльмена по возможности удобнее в его каюте. Джулия помогала, и никакие доводы капитана не могли остановить ее; когда же она заявила, что не боится крови, так как много раз видела, как перевязывают раны слугам и наблюдала за появлением на свет детей, он перестал уговаривать ее.

К счастью, все это время отец не приходил в сознание. Его лицо посерело, грудь вздымалась неровно, словно дыхание причиняло ему боль. Раненого приподняли на подушках, и ему немного полегчало, хотя временами Джулии казалось, что он не дышит. Она поменялась каютой с мсье Робо, чтобы быть рядом с отцом, подолгу лежала, прислушиваясь к его дыханию, и страдала от собственного бессилия. К утру он пришел в сознание, но был слаб и бледен, хотя полностью отдавал себе отчет в происходящем. Послав за капитаном, Дюпре сообщил ему, что не хочет никаких изменений планов из-за своего ранения, что не останется в Гаване и не собирается возвращаться в Новый Орлеан, не желая допустить, чтобы случившееся несчастье помешало ему участвовать в исторических событиях. Экспедиция не должна откладываться. Рядом дочь, которая сможет ухаживать за ним, и, если случится худшее, пусть это произойдет во время выполнения достойного дела.

Капитан Торп посмотрел на Джулию. Она стояла рядом, положив руку на плечо отца.

— Вы согласны? — отрывисто спросил он.

Как могла она не согласиться? Борьба за исполнение своей воли изнуряла отца, и Джулия пальцами чувствовала дрожь его тела.

— Пусть будет так, как хочет мой отец, — глаза девушки потемнели от боли.

— Даже если это не в ваших интересах?

— Не имеет значения.

— Подумайте, — мрачно промолвил он. — Позднее, когда не будет пути назад, вы наверняка пожалеете о своем решении.

Что он имеет в виду? Что отец не выдержит, если плавание будет продолжаться? Что потом будет невозможно повернуть назад, даже если они захотят, и придется придерживаться плана императора?

Подняв голову, она сказала:

— Ни я, ни мой отец не желаем погубить экспедицию.

— Не сомневаюсь, но я не о том.

Его напряженный взгляд пытался выразить что-то важное, но он не решался высказаться вслух, боясь побеспокоить раненого.

Внезапно Джулия поняла значение его слов. В случае смерти отца она остается на корабле одна, без опекуна и защитника. Мысль пугала, но она прогнала ее. Отец будет жить! Облизнув пересохшие губы, девушка сказала:

— Мы ценим вашу заботу, капитан, и тем не менее просим продолжить плавание, как будто бы нас не было на корабле. Ничто не должно помешать спасению Наполеона.

— Очень хорошо, — согласился он и с коротким поклоном вышел. Когда звук его шагов стих в кают-компании, отец повернул голову на подушке.

— Дочь моя, — начал он, но остановился.

— Да, папа? — Джулия повернулась, чтобы он видел ее лицо.

Он долго смотрел на нее, нахмурившись, видимо, не только от боли, и наконец, покачал головой.

— Ничего, — произнес он. — Нет, ничего.

Они отплыли на рассвете. Через пять дней судно оказалось в полосе штормов. Качка на корабле открыла ножевые раны ее отца. В бреду, в лихорадке, он стал кашлять кровью. Спустя девять дней после того, как они вышли из Гаваны, он скончался и был похоронен в море.