"Команда Смайли" - читать интересную книгу автора (Ле Карре Джон)
Глава 4
Они впустили его, сняв цепочку с двери, и принялись расспрашивать еще прежде, чем он снял пальто, – коротко и пристрастно. На трупе были какие-нибудь улики, Джордж? Что-либо, указывающее на связь с нами? Бог мой, сколько же времени вы на это ухлопали! Ему показали, где можно вымыться, забыв, что он уже знает. Смайли посадили в кресло, и он так и сидел – скромный и уже ненужный, в то время как Оливер Лейкон, главный префект Уайтхолла по связи с разведкой, мерял шагами вытертый ковер, подобно человеку с неспокойной совестью, а Лодер Стрикленд повторял все снова и снова пятнадцати разным абонентам в пятнадцати разных вариантах по старому телефону в дальнем углу комнаты: «В таком случае переключите меня обратно на полицейскую связь, девушка, немедленно», – порой грубо, порой заискивающе, в зависимости от ранга и костюма собеседника. Встреча со старшим инспектором происходила, казалось, век тому назад, а на самом деле прошло всего десять минут. В комнате пахло нестиранными пеленками и застоявшимся сигаретным дымом, и находилась она на верхнем этаже многоквартирного дома в эдвардианском стиле, стоявшего в каких-нибудь двух сотнях ярдов от Хэмпстедской пустоши. Перед мысленным взором Смайли развороченное лицо Владимира сливалось с бледными лицами живых, хотя лицезрение смерти не вызвало у него шока, а было воспринято лишь как подтверждение того, что его собственное существование подходит к концу, что он живет уже вопреки природе. Он уже ничего не ждал. А сидел, точно старик на сельском вокзале, который смотрит, как мимо проносится экспресс. И вспоминает, как ездил раньше.
«В общем, такое – не редкость для любой критической ситуации, – думал он: все галдят наперебой, никто не занимает центрального положения. Один говорит по телефону, другой мертв, третий вышагивает из угла в угол. Несмотря на нервозную обстановку, ничего не происходит, как при замедленной съемке».
Он принялся осматриваться, пытаясь сосредоточиться на чем-то другом. Побитые огнетушители, предоставленные министерством общественных работ. Колючие коричневые диваны – пятна на них стали немного заметнее. Но конспиративные квартиры, подумал Смайли, не то что старые генералы, – они не умирают. И даже не исчезают.
Внимание Смайли привлекли свидетельства хозяйского гостеприимства, оказываемого агенту, словно их выставили, чтобы оживить посетителя, которого уже не оживишь. Смайли мысленно произвел опись. В ведерке с растаявшим льдом – бутылка «Столичной», любимой водки Владимира. Селедка в банке. Маринованные огурцы, купленные поштучно и уже завядшие. Непременная буханка черного хлеба. Как и все русские, которых знал Смайли, старик редко пил водку без такого хлеба. Две водочные стопки из магазина «Маркс и Спенсер» – могли бы быть чище. Коробка русских папирос – не вскрытая; если бы Владимир пришел, то выкурил бы немало: при нем не было папирос, когда он умер.
«При Владимире не было папирос, когда он умер», – повторил про себя Смайли и мысленно сделал зарубку – завязал узелок на память.
Невообразимый грохот вывел Смайли из раздумий. Мостин, молодой парень, уронил на кухне тарелку. Лодер Стрикленд тотчас обернулся, требуя тишины, у телефона. Но она уже снова воцарилась. Что там, собственно, Мостин готовит? Ужин? Завтрак? Пирог с тмином для поминок? И что он за человек? Кто такой этот Мостин? Смайли пожал его влажную, дрожащую руку и тут же забыл, как он выглядит, – помнил только, что он молодой. И однако же он каким-то образом знал Мостина – во всяком случае, знал людей этого типа. «Мостин – это наша беда», – безоговорочно решил Смайли.
– Джордж! У вас встревоженный вид. Не стоит. Мы никоим образом не засвечены. Никто из нас!
– Я не встревожен, Оливер.
– У вас такой вид, точно вы себя в чем-то упрекаете. Я же вижу!
– Когда агенты погибают... – произнес Смайли, но не докончил фразы, да Лейкон и не стал дожидаться, когда он договорит.
Он снова зашагал – человек, занимающийся лечебной ходьбой, которому надо пройти не одну милю. «Лейкон, Стрикленд, Мостин, – думал Смайли под неумолчную барабанную дробь абердинского говора. – Один – доверенное лицо кабинета министров, другой – связной Цирка, третий – перепуганный парень. Почему здесь нет тех, кого это касается? Почему нет куратора Владимира, кем бы он там ни был? Почему нет Сола Эндерби, их шефа?»
Смайли пришли на ум несколько строк Одена, запомнившихся еще с тех времен, когда ему было столько же, сколько сейчас Мостину. «Восславим того / что стоит по вертикали / хотя ценим того / что по горизонтали». Или что-то в этом роде.
«И почему он здесь? – мучился неразрешимым вопросом Смайли. – Прежде всего, почему здесь я? Из всех сотрудников я для них еще больший мертвец, чем старик Владимир».
– Не желаете ли чаю, мистер Смайли, или что-нибудь покрепче? – бросил сквозь открытую кухонную дверь Мостин.
«Интересно, – подумал Смайли, – он от природы такой бледный?»
– Только чай, спасибо, Мостин! – резко развернувшись, откликнулся Лейкон. – После шока чай безопаснее. С сахаром, верно, Джордж? Сахар восстанавливает потерянную энергию. Страшное было зрелище, Джордж? Как все это для вас ужасно.
«Нет, это не было ужасно, это была правда, – мелькнуло в голове Смайли. – Владимира застрелили, и я видел его мертвым. Наверно, вам тоже следовало на него посмотреть».
Должно быть, не в силах оставить Смайли в покое, подошел Лейкон с другого конца комнаты и теперь смотрел на него умными непонимающими глазами. Человек сентиментальный, импульсивный, но без внутренней пружины, он выглядел как рано постаревший мальчик с нездоровым гноящимся рубцом на шее – там, где воротничок рубашки натирал кожу. В этот предутренний, отведенный для молитвы час черный жилет и белый воротничок создавали впечатление, что он – в сутане.
– Я ведь с вами едва поздоровался, – жалобным тоном произнес Лейкон, словно обвинял Смайли. – Джордж. Дружище. Господи Боже мой.
– Здравствуйте, Оливер.
Но Лейкон продолжал стоять, глядя на него сверху вниз, склонив набок вытянутую голову, словно ребенок, изучающий насекомое. Смайли вспомнил взволнованный телефонный звонок Лейкона два часа назад.
* * *
– Случилось ЧП, Джордж. Вы помните Владимира? Джордж, вы проснулись? Вы помните старого генерала, Джордж? Он еще жил в Париже?
– Да-да, я помню, – ответил Смайли. – Да, Оливер, я помню Владимира.
– Нам нужен кто-нибудь, связанный с его прошлым, Джордж. Кто-нибудь, кто знал его привычки, может опознать его, притушить возможный скандал. Нам нужны вы, Джордж. Да ну же, Джордж, проснитесь.
Он и старался проснуться. Как старался и переместить трубку к уху, которое лучше слышит, и сесть на чересчур широкой для него одного кровати. Но тем не менее растянувшись на необжитой стороне, где раньше спала его сбежавшая жена, так как у той стороны стоял телефон.
– Вы хотите сказать, что в него стреляли? – уточнил спросонья Смайли.
– Почему вы не слушаете меня, Джордж? Его застрелили насмерть. Сегодня вечером, Джордж, да проснитесь же, вы нужны нам!
* * *
Лейкон снова отошел, покручивая на пальце кольцо с печаткой, словно оно вдруг стало ему тесно. «Вы мне нужны, – подумал Смайли, глядя на то, как Лейкон вышагивает по кругу. – Я люблю вас, я ненавижу вас, вы мне нужны». Эти апокалипсические заявления напомнили ему Энн, которая говорила вот так же, когда оказывалась без денег или без любовника. «Главную смысловую нагрузку во фразе несет имя существительное или субъект, – размышлял он. – Не глагол и, уж во всяком случае, не дополнение или объект. Эго, требующее пищи. Я им нужен – но зачем? – снова задумался он. – Чтобы их утешить? Отпустить им грехи? Что такое они совершили, чтобы им понадобилось мое прошлое для возмещения ущерба, нанесенного их будущему?»
А в глубине комнаты Лодер Стрикленд уже разговаривал с Властями, вытянув руку в фашистском салюте.
– Да, шеф, он в этот момент с нами, сэр... Я скажу ему, сэр... Совершенно верно, сэр... Я передам ему... Да, сэр...
«Почему шотландцев так притягивает все таинственное? – не в первый раз за всю свою карьеру подумал Смайли. – Механики на кораблях, администраторы в колониях, шпионы... Исторически укоренившаяся в шотландцах ересь влечет их поклоняться чужим богам», – решил он.
– Джордж! – неожиданно громко произнес Стрикленд, так что имя Смайли прозвучало как приказ. – Сэр Сол самым теплым образом приветствует вас, Джордж! – Он повернулся кругом, все еще держа в вытянутой руке трубку. – В более спокойное время он должным образом выразит вам свою признательность. – И снова в трубку: – Да, шеф, Оливер Лейкон тоже со мной, как и лицо, занимающее аналогичное положение в министерстве внутренних дел, – в данный момент он беседует с комиссаром полиции по поводу нашей бывшей заинтересованности в покойном и подготовки заявления для печати.
«Бывшей заинтересованности», – тотчас отметил Смайли. Бывшей заинтересованности в человеке с развороченным лицом и без папирос в кармане. Зато с желтым мелом. Смайли открыто уставился на Стрикленда: отвратительный зеленый костюм, ботинки из свиной кожи, обработанной под замшу. Единственное, что изменилось, – появились рыжеватые усики, правда, не как у военных, наподобие тех, что носил Владимир.
– Да, сэр, «личность, исчезнувшая из жизни и представляющая исторический интерес», сэр. («Это точно, – заметил про себя Смайли. – Исчезнувшая из жизни, вычеркнутая, забытая».) Очень точно подмечено, – продолжал Стрикленд. – И Оливер Лейкон предлагает включить эту формулировку слово в слово в заявление для прессы. Я попал в точку, Оливер?
– Чисто исторический, – раздраженно поправил его Лейкон. – А не исторический. Нам меньше всего это нужно! Чисто исторический интерес. – И он пересек комнату с явным намерением посмотреть в окно на занимавшийся рассвет.
– Эндерби по-прежнему у руля, Оливер? – поинтересовался Смайли, обращаясь к спине Лейкона.
– Да, да, Сол Эндерби, ваш старый противник, по-прежнему у руля и творит чудеса, – нетерпеливо отозвался Лейкон. Он дернул занавеску, и она сорвалась с крючков. – Правда, работает не в вашем стиле, но почему, собственно, он должен следовать вам? Он сторонник Атлантического союза. – Теперь он принялся поднимать раму окна. – Нелегко работать при таком правительстве, надо вам сказать. – Он сильнее нажал на ручку. Ледяной холод обдал колени Смайли. – Слишком много приходится работать ногами. Мостин, где же чай? Мы ждем его, похоже, уже целую вечность.
«Всю нашу жизнь», – продолжил за него Смайли.
В гору, фыркая, взбирался грузовик – заглушая гул мотора, до Смайли снова донесся голос Стрикленда, который никак не мог договорить с Солом Эндерби.
– Мне кажется, в прессе не следует уж слишком его принижать, шеф. В подобных случаях главное – ровность тона. Даже если личной жизни, как в данном случае, касаться опасно. Важно, чтобы ничего не проскользнуло о настоящем. О, верно, безусловно, верно, шеф, правильно... – И, продолжая льстиво гундосить, оставался, однако, настороже.
– Оливер... – произнес Смайли, теряя терпение. – Оливер, вы не станете возражать, если...
Но Лейкон был из тех, кто говорит, а не слушает.
– Как Энн? – рассеянно спросил он, растопырив локти на подоконнике, обращаясь к окну. – Надеюсь, с вами и все такое прочее? Не в бегах? Боже, до чего я ненавижу осень.
– Благодарю, отлично. А как... – И запнулся, тщетно пытаясь вспомнить, как зовут жену Лейкона.
– Бросила меня, черт бы ее побрал. Сбежала с этой дрянью – инструктором по верховой езде, разрази ее гром. Оставила меня с детьми. Девочек я, слава Богу, отправил в школы-интернаты. – Опершись на руки, пригнувшись, Лейкон посмотрел на светлеющее небо. – Вон там висит Орион как золотой шар среди дымовых труб, – заметил он.
«Еще одна смерть», – с грустью подумал Смайли, ненадолго задержавшись мыслью на разбитом браке Лейкона. Ему припомнилась хорошенькая женщина не от мира сего и стайка дочек, катавшихся на пони в саду их беспорядочного дома в Аскоте.
– Мне очень жаль, Оливер.
– Почему вам должно быть жаль? Это же не ваша жена. А моя. В любви каждый за себя.
– Не могли бы вы закрыть окно, пожалуйста! – крикнул Стрикленд, снова набирая чей-то номер. – Тут холодище, как в Арктике!
Лейкон раздраженно захлопнул окно и снова зашагал по комнате.
Смайли сделал вторую попытку.
– Оливер, в чем дело? – настаивал он. – Зачем я вам нужен?
– Для начала вы единственный, кто его знал. Стрикленд, вы еще не закончили? Он вроде тех, кто читает по радио объявления в аэропорту, – заметил он тут же с глупой ухмылкой. – Конца не видно.
«А ты можешь сломаться, Оливер, – сделал вывод Смайли, заметив, какие отсутствующие у Лейкона глаза, когда тот подошел к свету. – Слишком много на тебя свалилось, – с неожиданным участием подумал он. – Свалилось на нас обоих».
Из кухни появился таинственный Мостин с чаем – образец серьезного современного недоросля в широких брюках, с гривой каштановых волос. Глядя, как он ставит поднос, Смайли наконец нашел ему эквивалент в своем прошлом: у Энн был одно время похожий на него любовник, студент теологического колледжа в Уэльсе, ожидавший рукоположения. Она подобрала его на шоссе М-4, подвезла, а потом утверждала, что спасла от гомосексуализма.
– В каком секторе вы работаете, Мостин? – тихо поинтересовался Смайли.
– Занимаюсь всякой всячиной, сэр. – Он согнулся вровень со столом, демонстрируя поистине азиатскую гибкость. – Такой у нас со времени вашего ухода появился сектор, сэр. Это своего рода оперативный резерв. Там работают главным образом стажеры, дожидающиеся назначения за границу.
– Понятно.
– Я слушал вашу лекцию в Детских Яслях в Саррате, сэр. Для вновь поступивших. «Поведение агента в оперативной обстановке». Это была лучшая лекция, какую я слышал за все два года.
– Благодарю вас.
Но телячьи глаза Мостина продолжали внимательно его изучать.
– Благодарю вас, – повторил Смайли, еще более озадаченный.
– С молоком, сэр, или с лимоном, сэр? Лимон – это для него, – неслышно добавил Мостин, словно это могло служить рекомендацией, чтобы взять лимон.
Стрикленд повесил трубку и теперь возился с поясом от брюк – то ли распускал его, то ли затягивал.
– Ну что ж, придется подправить правду, Джордж! – неожиданно громко возвестил Лейкон, словно оповещая о своем миропонимании. – Человек невиновен, а обстоятельства свидетельствуют о другом. Золотого века никогда не было. Есть только золотая середина. И следует об этом помнить. Мелом написать на нашем зеркале для бритья.
«Желтым мелом», – уточнил про себя Смайли.
Стрикленд принялся шагать по комнате.
– Вы. И Мостин. Молодой Найгел. И вы, сэр!
В ответ Мостин поднял на него свои серьезные карие глаза.
– И чтоб ничего на бумаге, – предупредил Стрикленд, вытирая усы тыльной стороной ладони, словно то ли рука, то ли усы были мокрые. – Вы меня слышите? Это приказ свыше. Встречи ведь не было, значит, и не надо заполнять обычную форму о встрече или чего там еще. Вам ничего не надо делать – только держать рот на замке. Понятно? Свои расходы вы запишете как мелкие выплаты наличными. И представите мне лично. Чтоб в картотеке ничего не осталось. Понятно?
– Я понял, – отозвался Мостин.
– И никаких рассказов на ушко этим маленьким вертихвосткам из канцелярии – все равно узнаю. Вы меня слышите? Налейте же нам чаю.
В сознании Джорджа Смайли, пока он слушал этот разговор, произошли кое-какие перемены. Из беспорядочного обмена намеками, из ужасного зрелища на пустоши высветилась ошеломившая его правда. Он словно почувствовал удар в грудь и на миг отключился от происходящего в комнате, от этих троих загнанных людей. Форма о проведенной встрече? Встречи не было? Встречи Мостина с Владимиром? «Великий Боже, – догадался он, замыкая порочный круг. – Господи, спаси, сохрани и защити нас. Мостин был куратором Владимира?! Старого человека, генерала, которым мы в свое время гордились, препоручили этому неоперившемуся юнцу!» И тотчас удивление сменилось взрывом ярости. Смайли почувствовал, как у него задрожали губы, от возмущения к горлу подкатился ком, препятствуя потоку слов, и, когда он повернулся к Лейкону, стекла его очков словно запотели от высокой температуры.
– Оливер, может быть, вы все-таки скажете мне наконец, что я здесь делаю, – в третий раз зловещим шепотом произнес он.
И протянул руку, взял из ведерка со льдом бутылку водки. Без приглашения отвинтил колпачок и налил себе довольно большую порцию.
Но и тут Лейкон пришел в смятение, задумался, забегал глазами, стал тянуть время. В мире Лейкона прямые вопросы считались верхом дурного вкуса, но прямые ответы были еще хуже. С секунду, застигнутый врасплох, он стоял в центре комнаты и в изумлении смотрел на Смайли. В гору прогрохотала машина, неся с собой весть, что за окном существует реальный мир. Лодер Стрикленд громко хлебнул чаю. Мостин неуверенно присел на табурет для рояля, хотя рояля тут и в помине не было. А Лейкон, судорожно размахивая руками, все пытался подобрать слова, достаточно уклончивые, чтобы затемнить подлинную суть.
– Джордж, – приступил он. Ветер с треском плюнул в окно струей дождя, но Лейкон не обратил на это внимания. – Где Мостин? – вдруг спросил он.
А Мостин, не успев присесть, уже выскочил из комнаты по нужде. Они услышали рокот спускаемой воды, словно от духового оркестра, и бульканье в трубах по всему дому.
Лейкон потянулся рукой к шее, провел по рубцу на коже. И нехотя заговорил:
– Три года назад, Джордж – начнем с этого момента, – вскоре после того, как вы ушли из Цирка, ваш преемник Сол Эндерби – ваш достойный преемник – под давлением заинтересовавшегося нами кабинета министров – я говорю: заинтересовавшегося, поскольку кабинет был только что сформирован, – решил произвести далеко идущие перемены в практике разведки. Я ввожу вас в курс дела, Джордж, – пояснил он, прерывая самого себя. – И делаю это, потому что вы – это вы, а также в память о прошлом и из-за того, – он ткнул пальцем в окно, – что там случилось.
Стрикленд, расстегнув жилет и развалившись, подремывал словно пассажир первого класса в ночном самолете. На самом же деле его маленькие глазки настороженно следили за каждым движением Лейкона. Дверь открылась и снова закрылась, впустив Мостина, который вновь опустился на табурет для рояля.
– Мостин, надеюсь, вы заткнете уши и не станете слушать. Я говорю сейчас о большой, большой политике. Одной из таких далеко идущих перемен, Джордж, стало решение создать межведомственную комиссию по определению политики. Смешанную комиссию, – он сделал округлый жест руками, – частично Вестминстер, частично Уайтхолл, – в которую вошли бы представители кабинета министров, а также основные наши клиенты из Уайтхолла. Так называемые «Мудрецы». Но эта комиссия, Джордж, должна находиться между разведывательным сообществом и кабинетом министров. В качестве канала, фильтра, тормоза. – Он подчеркивал свои слова жестами вытянутой руки, словно сдавал карты. – Чтобы заглядывать через плечо Цирка. Осуществлять контроль, Джордж. Бдительность и отчетность в интересах более открытого правительства. Вам это не нравится. Я вижу по вашему лицу.
– Я вне игры, – коротко возразил Смайли, – я не вправе судить.
Внезапно на лице Лейкона появилась растерянность, а в голосе послышалось чуть ли не отчаяние.
– Вы бы послушали их, Джордж, наших новых хозяев! Вы бы послушали, как они говорят о Цирке! Я у них мальчик для битья, черт бы меня побрал, я это знаю: каждый день получаю тумаки! Издевки. Подозрения. Недоверие на каждом шагу, даже со стороны министров, которые уж должны бы разбираться. Как будто Цирк – некое жуликоватое животное, недоступное их пониманию. Как будто британская разведка – придаток консервативной партии, которая является ее полновластным хозяином. Не их союзник, а некая змея, автономно действующая в их социалистическом гнезде. Будто вернулись тридцатые годы. Вы знаете, они даже снова заговорили о необходимости принять Акт о свободе информации в Великобритании по американскому образцу! Подготовить его в кабинете министров! Чтобы были открытые слушания, разоблачения – все на потеху публике! Вы бы поразились, Джордж. Вам стало бы больно. Подумайте только о том, как это отразится хотя бы на морали. Да разве Мостин когда-либо поступил бы на работу в Цирк после подобной шумихи в прессе и везде? Поступили бы, Мостин?
Вопрос этот, казалось, глубоко потряс Мостина, ибо его озабоченные глаза, казавшиеся почти черными из-за нездоровой кожи, приняли еще более сосредоточенное выражение, и он поднес большой и указательный пальцы к губам. Но не сказал ничего.
– На чем я остановился, Джордж? – обратился к нему Лейкон, внезапно потеряв нить.
– На Мудрецах, – не без сочувствия подсказал Смайли.
Лодер Стрикленд со своего дивана добавил собственное суждение о комиссии:
– Мудрецы, как же! Шайка торговцев фланелью левого толка. Правят нашей жизнью за нас. Советуют, как вести дела в лавке. Бьют нас по рукам, если мы ошиблись в сложении и написали не ту сумму.
Лейкон бросил на Стрикленда осуждающий взгляд, но не стал возражать.
– Одной из наименее спорных обязанностей Мудрецов, одной из первейших обязанностей, которую возложили на них наши хозяева и которая записана в совместно разработанной хартии, является проверка фондов. Ревизия ресурсов Цирка на операции во всем мире и сопоставление их с деятельностью, осуществляемой в соответствии с законными потребностями сегодняшнего дня. Не спрашивайте, что в их представлении является «законными потребностями сегодняшнего дня». Это весьма спорный вопрос. Однако мне следует быть лояльным. – И продолжил тем же тоном: – Достаточно сказать, что в течение полугода провели проверки и в соответствующее место нанесли удар топором. – Он умолк, уставившись на Смайли. – Вы меня слушаете, Джордж? – недоуменно спросил он.
В этот момент и правда трудно было сказать, слушал ли его Смайли. Тяжелые веки бывшего патрона почти закрылись, и щелочки глаз почти не видны были за толстыми стеклами очков. Он сидел прямо, но опустив голову, так что подбородок жирными складками сползал на грудь.
Лейкон помедлил немного, затем продолжил:
– И вот в результате этой рубки топором – этой проверки фондов, если угодно, – со стороны наших Мудрецов некоторые категории тайных операций тем самым были объявлены излишними. Запрещены. Так?
Распластавшись на своем диване, Стрикленд перечислил не подлежащее разглашению:
– Никаких слежек. Никаких ловушек. Никаких дублеров. Никакой стимуляции перебежчиков. Никаких эмигрантов. Вообще никакого жульничества.
– Как это понимать? – произнес вдруг Смайли, словно очнувшись от глубокого сна.
Но Лейкон не любил разговоров впрямую и пропустил его вопрос мимо ушей.
– Пожалуйста, Лодер, не стоит упрощать. Давайте подойдем к этой проблеме органически. Здесь важно концептуальное мышление. Итак, Мудрецы создали кодекс, Джордж, – обратился он снова к Смайли. – Каталог предписываемых действий. Так? – Но Смайли не столько слушал, сколько ждал, что будет дальше. – Выстроили все в линеечку: правильное и неправильное использование агентов, наши права охоты в странах Содружества – или отсутствие таковых, – словом, всякое разное. Подслушивание, слежка за границей, операции с целью дезинформации... они мужественно осуществили этот мамонтов труд.
К всеобщему удивлению, исключая его самого, Лейкон сцепил пальцы, вывернул ладони и вызывающим стаккато хрустнул суставами.
– А кроме того, – продолжал он, – в их запрещенный список – а это по-настоящему жесткий документ, безо всякого уважения традиций – включены такие моменты, как классическое использование двойных агентов. Нашим новым хозяевам угодно было назвать это «одержимостью». Старые игры в перевертыши, когда перевербовывают и отсылают назад шпионов противника, то, что в ваши дни считалось хлебом насущным контрразведки, – сегодня, Джордж, по общему мнению Мудрецов, сегодня это признано устаревшим. Экономически невыгодным. Выбрасывайте их.
Еще один грузовик, пьяно пыхтя, взобрался на холм или съехал вниз. Послышался глухой удар колес о кромку тротуара.
– Господи, – буркнул Стрикленд.
– Или еще один пример – беру наугад: чрезмерный упор на эмигрантские группы.
На этот раз никакого грузовика – лишь глубокая, осуждающая тишина воцарилась за его словами. Смайли по-прежнему молча воспринимал информацию, не вынося суждений, сосредоточив все внимание на Лейконе, вслушиваясь в его слова с обостренным восприятием слепого.
– Эмигрантские группы, да будет вам интересно узнать, – продолжал Лейкон, – или, точнее говоря, давние связи Цирка с ними – Мудрецы предпочитают называть это «зависимостью», но я считаю, это слишком сильно сказано, я не согласился с ними, однако оказался в меньшинстве – сочтены сегодня провокационными, не соответствующими разрядке, подстрекательскими. Дорогостоящим пристрастием. И тем, кто возится с ними, грозит кара отлучения. Я это серьезно, Джордж. Вот до чего мы дошли. Так далеко простирается сфера их хозяйничанья. Можете себе представить.
И, словно открывая грудь для удара со стороны Смайли, Лейкон развел руками, в то же время по-прежнему глядя вниз на Смайли, а из глубины комнаты раздался голос Стрикленда, который с шотландским акцентом повторил все то, что сказал Лейкон, только в более жесткой форме.
– Группы выброшены на помойку, Джордж, – подтвердил Стрикленд. – В большом количестве. Приказы сверху. Никаких контактов, даже на расстоянии вытянутой руки, в том числе и с доблестными артистами, устроившими смерть покойного Владимира. Для них создан специальный архив на пятом этаже под двумя замками. Никто из офицеров не имеет права доступа без письменного разрешения шефа. Копия в еженедельных отчетах Мудрецам для инспекции. Смутные времена, Джордж, скажу откровенно, – смутные.
– Джордж, спокойно, – смущенно произнес Лейкон, уловив что-то, чего другие не услышали.
– Какая полнейшая бессмыслица, – намеренно громко произнес Смайли. Он поднял голову и устремил взгляд на Лейкона, словно подобной безапелляционностью желал подчеркнуть свои возражения. – Владимир дорого нам не стоил. Не был он и нашим пристрастием. И уж меньше всего стеснял нас экономически. Вы прекрасно знаете, что он терпеть не мог брать у нас деньги. Мы просто навязывали их ему, чтобы он не голодал. Что же до подстрекательства, несоответствия разрядке, что бы это ни означало, – что ж, да, нам приходилось порой его сдерживать, как большинство агентов, но когда доходило до дела, он выполнял приказы как овца. Вы же были его поклонником, Оливер. Вам известно не хуже меня, чего он стоил.
За ровностью тона Смайли не укрылось его нечеловеческое напряжение. Не преминул Лейкон заметить и опасных красных пятен на его щеках.
И Лейкон налетел на самого слабого из присутствующих:
– Мостин, я надеюсь, вы все это забудете. Вы меня слышите? Стрикленд, скажите ему.
Стрикленд повиновался с превеликим рвением:
– Мостин, сегодня, ровно в девять тридцать утра, вы явитесь в Административно-хозяйственный отдел и подпишете бумагу о согласии с нашими принципами и правилами, которую я лично составлю и завизирую!
– Да, сэр, – сказал Мостин после небольшой боязливой паузы.
Только теперь Лейкон ответил на тираду Смайли:
– Джордж, я восхищался этим человеком. Но никогда не восхищался его группой. Тут я провожу четкое разграничение. Человек сам по себе – да. Во многих отношениях фигура, если угодно, героическая. Но не те, с кем он водил компанию: фантазеры, нищие князьки. Как и не те, кого засылал к ним Московский Центр и кого они так тепло пригревали на своей груди. Никогда. Мудрецы тут правы, и вы не можете этого отрицать.
Смайли снял очки и стал протирать стекла широким концом галстука. В бледном свете, пробивавшемся сквозь занавески, его одутловатое лицо казалось влажным и беззащитным.
– Владимир был одним из лучших агентов, каких мы когда-либо имели, – смело заявил Смайли.
– Потому что был вашим агентом, хотите вы сказать? – с издевкой бросил Стрикленд за спиной Смайли.
– Потому что он был хорош! – отрезал Смайли, и в комнате воцарилась испуганная тишина, в то время как он брал себя в руки. – Отец Владимира был эстонцем и убежденным большевиком, Оливер, – продолжал он уже более спокойно. – Образованный человек, юрист. Сталин наградил его за лояльность, а потом умертвил во время чисток. При рождении сына нарекли Вольдемаром, но он изменил имя на Владимира из верности Москве и революции. Ему хотелось верить, несмотря на то что сделали с его отцом. Он вступил в ряды Красной Армии и по милости Божьей избежал чисток. В войну он отличился, сражаясь как лев, а после войны стал мечтательно ждать наступления либерализации в России и освобождения своего народа. Этого не произошло. Вместо того он увидел безжалостные репрессии на своей Родине, и их проводило правительство, которому он всю жизнь служил. Десятки тысяч его сограждан-эстонцев отправились в лагеря, в том числе и несколько его родственников. – Лейкон открыл было рот, намереваясь прервать Смайли, и благоразумно закрыл. – Счастливчикам удалось бежать в Швецию и Германию. Мы говорим о населении в миллион трезвых, работящих людей, которое разорвали на куски. Однажды вечером, отчаявшись, Владимир предложил нам свои услуги. Нам, англичанам. В Москве. И потом в течение трех лет занимался шпионской деятельностью в самом сердце столицы. Всем ради нас рисковал, каждый день!
– И само собой разумеется, наш Джордж вел его, – буркнул Стрикленд, как бы намекая, что уже одно это обстоятельство сбрасывает со счетов мнение Смайли.
Но Смайли было уже не остановить. Мостин, примостившись у его ног, слушал как завороженный.
– Мы даже, если помните, Оливер, наградили его медалью. Не для того, конечно, чтобы он ее носил или чтобы она у него где-то лежала. Это был лист пергамента, на который он время от времени мог взглянуть и на котором стояла подпись, очень похожая на подпись королевы.
– Джордж, все это история, – слабо запротестовал Лейкон. – Это не сегодняшний день.
– В течение трех долгих лет Владимир, оставаясь нашим лучшим источником, снабжал нас данными о возможностях Советов и их намерениях – и это в разгар «холодной войны». Он был близок к их разведке и доносил нам и об этом. Затем однажды, во время служебной командировки в Париж, он воспользовался представившейся возможностью и сбежал, и слава Богу, иначе был бы убит много раньше.
Лейкон внезапно перестал понимать.
– Что вы хотите этим сказать? – заволновался он. – Что значит раньше? О чем вы?
– Видите ли, в те дни Цирк в значительной степени подчинялся командованию агента Московского Центра, – ответил Смайли с невероятным долготерпением. – Просто повезло, что Билл Хейдон находился в командировке за границей, когда Владимир работал на нас. Еще три месяца, и Билл засветил бы его до небес.
Лейкон не нашелся что сказать, и Стрикленд вместо него нарушил молчание.
– Билл Хейдон то, Билл Хейдон се, – с издевкой произнес он. – А все потому, что вас с ним связывала не только служба... – Он хотел было продолжить, но передумал. – Хейдон, черт побери, мертв, – неожиданно закончил он, – как и вся та эпоха.
– Как и Владимир, – спокойно произнес Смайли, и снова разговор прервался.
– Джордж, – торжественным тоном возобновил беседу Лейкон, словно наконец найдя нужное место в молитвеннике. – Мы прагматики, Джордж. Мы приспосабливаемся. Мы не хранители священного огня. Я прошу вас, я вам рекомендую помнить это!
Смайли еще не вполне закончил посмертное слово по старику Владимиру и, чувствуя, что это будет единственным по нему некрологом, спокойно, но решительно продолжил:
– А когда Владимир благополучно вышел из игры, то стал уже куда менее ценным достоянием, как все бывшие агенты.
– Да уж, – не преминул вставить Стрикленд тихим голосом.
– Он остался в Париже и с головой погрузился в движение за независимость Прибалтики. Ну хорошо, дело это было проигранное. Кстати, англичане до сегодняшнего дня отказываются признавать de jure советскую аннексию трех прибалтийских государств, ну да ладно. Возможно, вы не знаете, Оливер, что Эстония до сих пор имеет миссию и генеральное консульство возле Куинс-Гейт. Мы, судя по всему, не отказываемся поддерживать проигравшую сторону, даже при окончательном проигрыше. Но не прежде. – Он шумно вдохнул. – Да, в Париже Владимир сколотил группу прибалтов, и группа эта, как все эмигрантские группы и все проигранные дела, захирела... дайте мне докончить, Оливер, я не так часто подолгу говорю!
– Дорогой мой, – произнес Лейкон и покраснел. – Говорите столько, сколько хотите, – добавил он, перекрывая громкий вздох Стрикленда.
– Группа распалась, начались ссоры. Владимир спешил, желая собрать всех под одной крышей. А группки – каждая – блюли свои законные интересы, и они никак не могли прийти к согласию. Произошло генеральное сражение, полетели головы, и французы вышвырнули Владимира из страны. Мы переправили его в Лондон с несколькими его приспешниками. На старости лет Владимир вернулся к лютеранской вере отцов, променяв марксистского Спасителя на христианского Мессию. Мы, по-моему, должны поощрять и это тоже. Или, возможно, наша политика уже стала иной? А теперь он убит. И коль скоро мы говорили о прошлом, то вот оно прошлое Владимира. А теперь – зачем здесь я?
Звонок в дверь раздался как нельзя более кстати. Лейкон сидел все такой же красный, а Смайли, тяжело дыша, снова протирал стекла очков. Служка Мостин почтительно снял цепочку с двери и впустил высокого мотоциклиста-курьера со связкой ключей, болтавшихся в затянутой в перчатку руке. Мостин почтительно вручил ключи Стрикленду, тот расписался за них и внес запись в собственную книгу. Курьер, посмотрев долгим, влюбленным взглядом на Смайли, отбыл, оставив у Смайли чувство вины за то, что он его не узнал, несмотря на все причиндалы. Но Смайли предстояло решать другие загадки, куда более неотложные. Ни слова не говоря, Стрикленд бросил ключи в раскрытую ладонь Лейкона.