"Верный садовник" - читать интересную книгу автора (Ле Карре Джон)Глава 15До позднего вечера, пока наконец виски не взяло над ним верх, Сэнди Вудроу оставался на посту в посольстве, готовясь к своему выступлению на завтрашнем заседании «канцелярии», оценивая его с одной стороны, с другой, с третьей, со всех сторон, отгоняя призраки, осаждающие его, заглушая их обвиняющие голоса своим: он ни при чем, происшедшее — лишь цепочка случайных эпизодов, он никоим образом не способствовал внезапному отъезду Портера Коулриджа, его жены и дочери в Лондон, под сомнительным предлогом, что им срочно потребовалось найти для Рози специальную школу. Иногда его мысли словно обретали собственную волю, становились независимыми, перекидывались на развод по взаимному согласию, задавались вопросом, подходит ли Гита Пирсон или новая девушка Тара Как-там-ее из отдела торговли на роль постоянного спутника жизни, с кем предпочтут остаться мальчики. А может, лучше жить одному, мечтая о вечной подруге и не находя ее, наблюдая, как эта мечта уходит все дальше и дальше. Однако по дороге к дому с закрытыми окнами и запертыми дверьми он вновь ощутил себя кормильцем семьи и мужем… ладно, пусть и склонным по-тихому сходить на сторону (кому из мужчин это чуждо?), но, по большому счету, добропорядочным, хладнокровным, целенаправленным солдатским сыном, в которого много лет тому назад по уши и влюбилась Глория. Входя в дом, он удивился, где-то даже обиделся, обнаружив, что она не вышла с ним на телепатическую связь, не прочувствовала переполнявших его добрых намерений, не стала дожидаться его приезда, и теперь ему придется самому добывать пропитание из холодильника. «В конце концов, я — исполняющий обязанности посла, — с возмущением подумал Вудроу. — И имею право на уважительное отношение в собственном доме». — Есть новости? — примирительно крикнул он ей, в одиночестве ужиная холодным мясом. Потолок столовой, тонкая бетонная плита, служил также полом их спальни. — Разве тебе не сообщают новости на работе? — откликнулась Глория. — У нас нет возможности целый день слушать радио, если ты про это, — Вудроу намекал, что как раз у Глории такая возможность есть. Подождал с вилкой, застывшей на полпути ко рту. — В Зимбабве убили еще двоих белых фермеров, если это новости, — сообщила Глория после долгой паузы. — Как будто я этого не знаю! Пеллегрин целый день не слезал с нас. Почему мы не можем убедить Мои — воздействовать на Мугабе? По той же самой причине, по которой мы не можем убедить Мои воздействовать на Мои. Какого еще он мог ожидать ответа? Вудроу надеялся услышать: «Дорогой, как тебе трудно» — но над потолком воцарилось молчание. — Больше ничего? — спросил он. — Из новостей. Больше ничего? — А что еще ты хотел услышать? «Да что произошло с этой чертовой женщиной? — мрачно думал Вудроу, вновь наполняя стакан бордо. — Никогда не была такой. С тех пор как ее возлюбленный вдовец отбыл в Англию, бродит по дому, словно больная корова. Не пьет со мной, не ест, не смотрит в глаза. О прочем и не говорю, хотя и раньше она это дело не жаловала. Практически не красится, что удивительно». Но его порадовали слова Глории о том, что никаких новостей у нее нет. По крайней мере, он знал то, что для нее пока составляло тайну. Не так уж часто Лондону удавалось придержать важные новости. Обычно какой-нибудь кретин из департамента информации все выбалтывал прессе задолго до установленного срока. Так что резко повышались шансы на то, что «бомба» взорвется завтра, как он и просил Пеллегрина. — Речь идет о моральном аспекте, Бернард, — предупреждал он своего шефа. — Здесь для некоторых это будет тяжелым ударом. Я бы хотел, чтобы они узнали обо всем от меня. Учитывая, что Портер в отъезде. Всегда полезно напомнить, кто стоит у штурвала. И крепко держит его в руках. Разумеется, не делая на это упор. Но надо указать Лондону на четкий контроль, под который взята ситуация после того, как здесь не стало Портера, шарахавшегося от мало-мальской проблемы. Конечно, он лезет из кожи вон. Может, это ее и злит. Резиденция посла в сотне ярдов по этой же улице, полностью укомплектованная, функционирующая, с «Даймлером» в гараже, разве что на флагштоке нет флага. Есть Портер Коулридж, наш отсутствующий посол. И есть маленький я, выполняющий за него всю работу, тянущий тяжеленный воз, с нетерпением ожидающий дня, когда меня назначат его официальным преемником и в мое полное распоряжение перейдут кабинет, резиденция, «Даймлер», Милдрен, к годовому жалованью добавятся тридцать пять тысяч фунтов, и это назначение станет еще одним шагом к званию рыцаря". Но его мечты так легко могли обратиться в прах, потому что в Оффисе крайне неохотно утверждали заместителя на место начальника. Предпочитали вернуть его домой, потом отправить в другую страну. Разумеется, случались исключения, но очень редко… Его мысли вернулись к Глории. Леди Вудроу: к этому она еще не готова. Потому и нервничает. Не говоря уже о том, что она томится от безделья. Ей определенно не хватало еще пары детей. Что ж, в резиденции про безделье она забудет, это точно. Один свободный вечер в неделю, и то если повезет. И стала ужасно сварливой. Учинила разнос Джуме из-за какого-то пустяка. А в понедельник, он и представить себе не мог, что доживет до такого дня, вдрызг разругалась с архисучкой Еленой, по так и не установленной причине. А ведь он как раз собирался предложить Глории пригласить Елену и ее мужа к обеду. Теперь, слава богу, об этом не могло быть и речи. Но в разрыве с Еленой он видел и темную сторону. Глория без закадычной подруги — что мотор без шестеренок. И тот факт, экстраординарный факт, что она заключила вооруженное перемирие с Гитой Пирсон, совершенно его не успокаивал. Только два месяца тому назад Глория ее в упор не видела. «Я не желаю иметь ничего общего с получившими английское образование дочерьми браминов, которые разговаривают, как мы, а одеваются, как дервиши. — Вудроу стоял совсем рядом, когда она делилась этими мыслями с Еленой. — И эта Куэйл дурно на нее влияет». Ныне «эта Куэйл» мертва, а Елена полностью вышла из доверия. И Гита, по-прежнему одевающаяся, как дервиш, по просьбе Глории повела последнюю в Киберу, чтобы найти ей работу в одном из агентств по оказанию гуманитарной помощи. Повела, между прочим, в тот самый момент, когда сама Гита доставила Вудроу массу хлопот. Во— первых, ее демонстративное поведение на похоронах. Конечно, нет писаных правил о том, как должно вести себя на этой церемонии. Тем не менее Вудроу полагал, что она вышла за рамки приличий. А потом последовал длительный период агрессивного траура, когда она бродила по «канцелярии», словно зомби, отказываясь встретиться с ним взглядом, хотя в не столь уж далеком прошлом он рассматривал ее в качестве… скажем, кандидатки. А в последнюю пятницу, без всякого объяснения, попросила дать ей отгул, хотя работала в «канцелярии» совсем ничего, занимала самую низшую должность и, конечно же, не имела права ни на какие отгулы. На что он, по доброте души, ответил: «Да, хорошо, Гита, пожалуй, мы можем пойти тебе навстречу, только не загони его», -всего лишь невинная шутка, которую женатый мужчина средних лет может позволить в разговоре с симпатичной молодой женщиной, но, если бы взгляды могли убивать, он бы точно рухнул у ее ног. А как провела она день, который он даровал ей? На зафрахтованном самолете с дюжиной других женщин из так называемого клуба памяти Тессы полетела к этому чертову озеру Туркана, чтобы под бой барабанов и пение псалмов возложить венок на то место, где убили Тессу и Ноя! Вудроу узнал об этом в понедельник, открыв «Найроби стандарт» и увидев ее на фотографии, между двумя здоровенными африканками, которые вроде бы приходили на похороны. — Ты только посмотри, Гита Пирсон, — фыркнул он, протягивая газету Глории. — Мертвых надо хоронить, а не выкапывать из могилы каждые десять минут. Такого я от нее не ожидал. — Если бы мы не принимали итальянского посла, я бы полетела с ними, — ответила Глория, полным упрека голосом. Свет в спальне погас. Глория притворилась спящей. — Дамы и господа, пожалуйста, присядьте. Этажом выше гудела мощная дрель. Вудроу отрядил Милдрена на восстановление тишины, а сам в это время перебирал на столе бумаги. Гудение стихло. Вудроу оглядывая собравшихся, пока не появился запыхавшийся Милдрен. В отсутствие посла общие планерки не проводились, поэтому Вудроу распорядился, чтобы на совещаниях в «канцелярии» присутствовал весь состав посольства. И теперь в зале сидели Тим Донохью и его помощница Шейла, военный атташе, Барни Лонг из отдела торговли. И бедная Салли Эйткен, заикающаяся и краснеющая от волнения, присланная на стажировку из Министерства сельского хозяйства и рыболовства. Гита, заметил он, устроилась в привычном для нее углу: после смерти Тессы она делала все, чтобы стать невидимой. Она по-прежнему носила на шее так раздражающий его черный шарф, который напоминал ему о грязной повязке, закрывавшей рану Тессы. И как расценивать ее косые взгляды: флирт это или презрение? С этими восточными красавицами никогда ничего не поймешь. — Боюсь, друзья, я должен поделиться с вами грустными новостями, — начал он бодрым голосом. — Барни, если вы не возражаете, займитесь дверью, как говорим мы в Америке. Не надо нести ее к моему столу, достаточно только плотно закрыть. Смех… но отнюдь не веселый. Он сразу перешел к делу, как, собственно, и собирался. Взял быка за рога — все здесь профессионалы, нечего рубить хвост по кускам. Коротко глянул на лежащие перед ним бумаги, несколько раз постучал по ним тупым торцом карандаша, расправил плечи и начал: — Вот на чем я хотел бы остановить ваше внимание этим утром. Первая новость остается под грифом «Секретно», пока ее не обнародуют англичане или кенийцы. Сегодня в двенадцать часов дня кенийская полиция выпишет ордер на арест доктора Арнольда Блюма, обвиняемого в убийстве Тессы Куэйл и шофера Ноя. Кенийцы уже связались с правительством Бельгии, и работодатели Блюма заранее проинформированы. Мы узнали об этом через Скотленд-Ярд, который работает в тесном контакте с Интерполом. Ни протестов, ни ахов изумления не последовало, разве что скрипнули два-три стула. Вот тут загадочные глаза Гиты наконец-то уставились на него, полные то ли восхищения, то ли ненависти. — Я знаю, что для вас всех это шок, особенно для тех, кто знал и любил Арнольда. Если вы хотите поставить в известность ваших партнеров, я разрешаю, но особо не усердствуйте. — На память пришла Глория, которая до гибели Тессы видела в Блюме выскочку-жиголо, а теперь вдруг озаботилась его судьбой. — Не могу сказать, что мне самому все это нравится, — признался Вудроу. — Пресса, конечно, всему найдет объяснение. Опять будут пережевывать отношения Тессы и Блюма. Если его поймают, будет громкий процесс. Поэтому для посольства это едва ли не худший вариант развития событий. На данном этапе у меня нет никаких сведений о доказательствах, которыми располагает полиция. Мне лишь сказали, что улики не оставляют ни малейших сомнений в виновности Блюма, но иного ожидать от полиции и не приходится, не так ли? — Короткая улыбка, призванная чуть разрядить атмосферу. — Вопросы? Вопросов не последовало. Должно быть, известие всех ошарашило. Даже Милдрен, который был в курсе с вечера, ограничился лишь тем, что почесывал кончик носа. — Вторая новость имеет отношение к первой, но вопрос этот куда более деликатный. Делиться ею с кем-либо без моего разрешения я запрещаю. Моего или посла, если он вернется. Никому из вас принимать такое решение не положено. Я выразился достаточно ясно? Его определенно поняли, потому что многие согласно кивнули. Теперь на нем скрестились все взгляды, а Гита вообще не отрывала от него глаз. «Господи, а если она влюбилась в меня: как мне выбираться из такой ситуации, — подумал он. — Ну, конечно! Именно поэтому она налаживает отношения с Глорией! Сначала нацелилась на Джастина, теперь — на меня! Она же хищница, так и норовит сбросить жену за борт!» Он с трудом отогнал от себя эти мысли, не имеющие отношения к повестке дня. — С прискорбием вынужден сообщить вам, что наш коллега Джастин Куэйл как сквозь землю провалился. Вы, должно быть, знаете, он не пожелал, чтобы представители Форин-оффис встречали его в аэропорту, сказав, что обойдется своими силами. Он беседовал с Элисон Лендсбюри, в тот же день общался за ленчем с Пеллегрином. Оба пришли к выводу, что он переутомлен, мрачен и настроен враждебно. Ему предложили санаторий и консультации специалиста по психологической разгрузке, но он отказался. А потом исчез. Теперь уже Вудроу сосредоточил свое внимание не на Гите, а на Донохью. Но, разумеется, он наблюдал за ними исключительно уголком глаза, избегая прямых взглядов. И у него создалось ощущение, что и Донохью, и Шейла получили информацию об исчезновении Джастина раньше, чем он. — В день прибытия в Англию, точнее, вечером того же дня, Джастин отправил пространное письмо главе управления по кадрам, в котором сообщил, что берет отпуск, чтобы уладить дела жены. Отправил обычной почтой, благодаря чему выиграл три дня. К тому времени, когда управление по кадрам попыталось остановить Джастина, для его же блага, он, как говорится, пропал с экранов всех радаров. Более того, предпринял меры, чтобы замести следы. Он объявлялся на острове Эльба, где находится поместье Тессы, но, когда в Оффисе узнали об этом, уже уехал оттуда. Куда, известно одному богу, но кое-какие версии на этот счет есть. Он не подал формального заявления на отпуск, тогда как в Оффисе пытались помочь ему как можно быстрее встать на ноги, искали место, где он мог бы за год или два залечить свои раны. — Пожатие плеч показало, что в этом мире не ценят доброго отношения. — Если он что сейчас и делает, то исключительно по собственной инициативе. И работает определенно не на нас. Он строго оглядел аудиторию, вновь вернулся к своим записям. — Есть еще аспекты, напрямую связанные с национальной безопасностью, в которые, вы понимаете, я посвятить вас не могу, поэтому Оффис вдвойне озабочен тем, где и когда он вынырнет на поверхность. Они и просто по-человечески волнуются за него, как, я уверен, и мы все. Здесь он являл собой образец выдержки и самоконтроля, но, похоже, не выдержал напряжения. — Вудроу подходил к самому трудному, но его слушатели уже успели подготовиться к удару. — В нашем распоряжении имеются мнения экспертов, и, с нашей точки зрения, ничего хорошего они не сулят. Сын солдата выдержал многозначительную паузу. — Существует вероятность того, что Джастин отказывается смириться с тем, что его жена мертва, и отправился на ее поиски. Печально, конечно, но мы говорим о логике временно помутившегося рассудка. Мы надеемся, что временно. Другая версия, с той же степенью вероятности, указывает на то, что Джастин решил мстить и теперь ищет Блюма. Пеллегрин, из лучших побуждений, дал ему знать, что Блюма подозревают в убийстве Тессы. Возможно, Джастин воспринял его слова как истину в последней инстанции и начал действовать. Все это очень грустно. На мгновения Вудроу увидел себя символом этой самой грусти. Таким и должен быть английский государственный чиновник. Всегда сохраняющим олимпийское спокойствие, не спешащим осудить, приговорить. Не боящимся принимать трудные решения, прислушивающимся к своим инстинктам. Ободренный безупречностью исполнения своей роли, он почувствовал, что имеет право на импровизацию. — Похоже, что люди, оказавшиеся в той же ситуации, что и Джастин, очень часто действуют по плану, о существовании которого даже не подозревают. Словно включается автопилот, только ожидавший предлога побудить их сделать то, что они подсознательно планировали. В чем-то это сходно с самоубийством. Кто-то произносит ничего не значащие для всех, кроме этого человека, слова, и дальше он уже не осознает, что творит. Не слишком ли много он наговорил? Или мало? Не перегнул ли палку? Гита смотрела на него, как разъяренная сивилла, и он не мог прочитать выражения пожелтевших глаз Донохью. Что он в них видел? Презрение? Злость? А может, всего лишь свидетельство того, что они преследуют разные цели и пути их совершенно не пересекаются? — Но наиболее вероятная версия, и на ней, к сожалению, сходятся ведущие психоаналитики Оффиса, заключается в следующем: Джастин решил, что смерть Тессы — результат заговора, и начал поиски убийц. И вот это очень серьезно. Если человек не может адекватно воспринимать реальность, ему везде чудятся заговоры. Если не может смириться с тем, что мать умерла от рака, начинает винить во всем лечащего врача. И хирургов. И анестезиологов. И медицинских сестер. Которые, разумеется, все заодно. И вместе старались прикончить мать. У меня сложилось впечатление, что Джастин точно так же воспринимает случившееся с Тессой. Ее не просто изнасиловали и убили. Тесса стала жертвой международной интриги. Умерла не потому, что была молода и привлекательна и оказалась не в том месте и не в тот час, а потому, что Они хотели ее смерти. Кто эти Они — боюсь, каждый может предложить свой вариант. Возможно, сосед-бакалейщик или женщина из Армии спасения, которая позвонила в вашу дверь, чтобы вручить их журнал. Они все повязаны. Все участвовали в заговоре с целью убийства Тессы. Нервный смех в зале. Он слишком много говорит или они проникаются его мыслями? Пожалуй, надо сосредоточиться на главном. — Или, в случае Джастина, это могут быть подручные Мои, Большой бизнес, Форин-оффис и мы, сидящие здесь. Мы все враги. Все заговорщики. И знает об этом только Джастин, что является еще одним свидетельством паранойи. В глазах Джастина жертва не Тесса, а он сам. Кто ваши враги, окажись вы на месте Джастина, зависит от того, с кем последним вы говорили, какие книги и газеты читали в последнее время, какие фильмы видели и в какой фазе дневных биоритмов находитесь. Нам также сообщили, что Джастин много пил, чего в Найроби за ним не замечалось. Пеллегрин говорит, что ленч на двоих в его клубе обошелся ему чуть ли не в месячное жалованье. Вновь нервный смех, на этот раз смеялись все, за исключением Гиты. Он покатил дальше, выписывая на льду все новые фигуры. «Это та моя часть, которую ты ненавидела больше всего», — говорит он Тессе, мысленно возвращаясь к ней. «Это голос, который погубил Англию, — игриво сказала ты мне, когда мы танцевали. — Это голос, потопивший тысячу кораблей, и все наши». Очень забавно. Что ж, слушай теперь этот голос, девочка. Слушай, как будут обливать грязью репутацию твоего мужа, спасибо Пеллегрину и моим пяти годам, проведенным в департаменте информации Форин-оффис. Тошнота на мгновение подкатила к горлу. На то самое мгновение, в течение которого он ненавидел отращенную им толстую кожу бесчувственности. Эта тошнота могла бы погнать его из зала, под предлогом, что ему нужно срочно позвонить или справить естественную нужду, только для того, чтобы уйти от себя. Эта тошнота уже приводила его к столу, где он выдвигал ящик, брал лист бумаги, присланный издательством Ее Величества, и покрывал его заверениями в любви и безрассудными обещаниями. «Кто привел меня к этому? — спрашивал он себя, продолжая говорить. — Кто сделал меня таким? Англия? Мой отец? Школы, в которых я учился? Моя вечно испуганная мать? Или семнадцать лет, которые я лгал во имя своей страны?» «Мы достигли того возраста, Сэнди, — просветила ты меня, — когда наше детство более не может служить оправданием. В твоем случае проблема в том, что тебе для этого придется прожить годков девяносто пять». Красноречие не подвело его. Он говорил и говорил: — Какой же заговор вообразил себе Джастин… и какое место отвел в нем нам, посольству и его сотрудникам? Определил ли нас в одну лигу с масонами, или иезуитами, или Ку-Клукс-Кланом, или Мировым банком? К сожалению, просветить вас я не могу. Но могу сказать, что в заговорщики мы точно попали. Он уже высказывал порочащие измышления, указывая на конкретные личности, а теперь уж точно разрабатывает эту версию. Поэтому вполне возможно, что завтра или через три месяца он вновь объявится в Кении, — театральная пауза. — И на этот случай я требую от вас, всех вместе и каждого в отдельности… это не просьба, Гита, это приказ, какие бы чувства вы лично ни питали к Джастину… поверьте мне, я не хуже вас знаю, какой он милый и обаятельный человек… чтобы вы незамедлительно, в любое время дня и ночи, известили меня о его появлении. Или Портера, когда он вернется. Или… — взгляд на секретаря, — Майка Милдрена, — с губ едва не сорвалось: «Милдред». — Или ночного дежурного посольства. Незамедлительно. Прежде чем пресса, полиция или кто-то еще выйдет на него — сообщите о его появлении нам. Глаза Гиты еще больше потемнели, в глазах Донохью добавилось болезненной желтизны. А вот Шейла, не мигая, сверлила его ледяным взглядом. — Для удобства и из соображений безопасности Лондон дал Джастину кодовое имя — Голландец. Почти что Летучий голландец. Если даже случайно, а мы говорим о психически неуравновешенном человеке, имеющем в своем распоряжении неограниченные финансовые ресурсы, его путь пересечется с вашим, увидите вы его, услышите, узнаете, что он где-то рядом, ради не только нашего, но его благополучия, снимите телефонную трубку, где бы вы ни были, и скажите: «Я насчет Голландца, Голландец делает то-то и то-то, я получил письмо от Голландца, он только что позвонил мне, прислал факс или письмо по электронной почте, он сидит передо мной в моем кресле». С этим все ясно. Вопросы? Да, Барни? — Вы сказали «порочащие измышления». Кого и в чем он обвинял? Вудроу прекрасно понимал, что Барни коснулся опасной темы. Не зря он подробно обсудил все нюансы с Пеллегрином по телефону спецсвязи Портера Коулриджа. — Судя по всему, фармакология превратилась для него в навязчивую идею. Как нам представляется, он убедил себя в том, что производители одного препарата… или его разработчики, несут ответственность за убийство Тессы. — Он думает, что ей не перерезали горло? Он же видел тело! — воскликнул Барни. — Боюсь, речь идет о ее пребывании в больнице. Препарат убил ее ребенка. То был первый выстрел заговорщиков. Тесса пожаловалась производителям, поэтому они убили и ее. — Он опасен? — спросила Шейла, должно быть, для того, чтобы продемонстрировать присутствующим, что не располагает закрытой для остальных информацией. — Он может быть опасен. Таково мнение Лондона. Его главная цель — фармацевтическая компания, производящая препарат. Потом ученые, которые его создали. Потом те, через кого препарат попадает к больным. В нашем конкретном случае — компания, которая импортирует его в Кению, а это холдинг «Три биз», поэтому мы должны их предупредить. — Донохью и ухом не повел. — И позвольте повторить, что мы имеем дело с внешне рациональным и выдержанным английским дипломатом. Не думайте, что он превратился в психа с пеплом в волосах, выпученными глазами и пеной у рта. Он остался таким же, каким мы его помним и любим. Воспитанным, хорошо одетым, симпатичным и пугающе вежливым. И будет оставаться таким, пока не начнет кричать о всемирном заговоре, убившем его ребенка и жену. — Пауза. Комментарий для себя: «Господи, до какой низости может опуститься человек!» — Это трагедия. Больше, чем трагедия. Я думаю о том, что сейчас испытывают те из нас, кто был близок к нему. Именно поэтому мне и приходится бить тревогу. Пожалуйста, никаких сантиментов! Если Голландец появится на вашем горизонте, мы должны узнать об этом немедленно. Понятно? Благодарю. Обсудим другие дела, раз уж мы все здесь? Да, Гита. Если и раньше Вудроу не мог разобраться в чувствах Гиты, то теперь тем более не понял бы, что творилось у нее на душе. Она вставала, когда остальные, включая его самого, оставались на своих местах. Это она знала. Вставала для того, чтобы ее увидели. Вставала потому, что никогда раньше не слышала столько лжи, потому что просто не могла усидеть на стуле. Вот она и встала, выражая протест, в ярости, готовая в лицо назвать Вудроу лжецом. Встала, потому что никогда в жизни не встречала таких замечательных людей, как Тесса, Арнольд и Джастин. Все это Гита знала, когда поднималась на ноги. Но, глядя в лживые глаза Сэнди Вудроу, поверх повернувшихся к ней голов военного и торгового атташе, Милдрена, личного секретаря посла, поняла, что должна действовать иначе. Воспользоваться методом Тессы. Не из трусости — из тактических соображений. Она могла назвать Вудроу лжецом и насладиться мгновением славы, после которого ее ждало немедленное увольнение. И что она могла доказать? Ничего. Он ничего не выдумал. Но очень уж ловко исказил факты. — Да, Гита, дорогая. Он откинул голову назад, приподнял брови, приоткрыл рот, словно учитель пения, готовый запеть вместе с ней. Она быстро отвела взгляд. «До чего этот старик Донохью, с опущенными уголками рта, похож на старого бульдога сестры Мэри в монастыре. Вчера я играла в бадминтон с Шейлой, и она тоже наблюдала за мной». К своему изумлению, Гита услышала, что обращается к собранию. — Возможно, я выбрала не самый удачный момент, Сэнди. Может, лучше вернуться к этому делу через несколько дней, — начала она. — Сейчас, похоже,, не до этого. — Вернуться к чему? Не дразни нас, Гита. — Мы получили запрос из «Международной продовольственной программы», Сэнди. Они настоятельно просят прислать нашего представителя в КПДЭП на очередной семинар фокус-группы по самообеспечению потребителей. Она лгала. Лгала не менее убедительно, чем Вудроу. Каким-то чудом память подсказала ей нужные сведения, и она препарировала их в своих целях. Если б Вудроу попросил ее принести соответствующий факс, она бы не сумела вывернуться. Но он не попросил. — Потребителей чего, Гита? — хохотнув, полюбопытствовал Вудроу. — Гуманитарной помощи, Сэнди, — со всей серьезностью ответила Гита. — Речь идет о том, как выжить деревне, племени, городу, получающим продовольственную и медицинскую помощь, если агентства, которые ее обеспечивают, прекратят свою деятельность. Это очень важная проблема. Какие меры предосторожности следует предпринять донорам, чтобы сохранить от разграбления склады и средства доставки. От этих дискуссий ждут практических результатов. — Да, логика тут есть. И как долго продлится это мероприятие? — Три полных дня, Сэнди. Вторник, среду и четверг, возможно, захватит и пятницу. Но дело в том, Сэнди, что с отъездом Джастина мы лишились представителя в КПЭДП. — И ты задалась вопросом, а не пошлют ли тебя вместо него! — воскликнул Вудроу, вновь хохотнул, показывая, что знает все уловки молодых красивых женщин. — Где будет проходить семинар, Гита? В Городе греха? — так он называл комплекс представительства ООН. — В Локикоджио, Сэнди, — ответила Гита. Не Голландец. Джастин. |
|
|