"Трамвай желанiй" - читать интересную книгу автора (Andrew Лебедев)Глава четвертаяПодавление желаний – Это сколько же километров члена ей надо было отсосать у этого карлика, чтобы паспорт гражданки Пятой республики заработать? – хмыкнул комиссар Андрэ. Вслух он этого не сказал. Но подумал. Он и сам был бы не прочь, чтобы она и ему отсосала. Уж больно баба эта русская, что пришла в комиссариат за карт де сежур, хороша была. Словно картинка из журнала. С Гийомом Рита познакомилась на суарэ у родителей своей новой подруги Гаранс Эро. Вообще-то, это был полноценный уикенд с заездом гостей в пятницу и с разъездом в воскресенье после обеда. У Бернара и Симоны Эро было две дочери и один сын. Бернар Эро имел собственную клинику, специализировавшуюся на лечении женских болезней – бесплодие, трудные случаи беременности, а также рак молочных желез и все такое прочее. Сам Бернар Эро был отличным хирургом, и богатые дамочки со всего Иль де Франс записывались в очередь за полгода, а то и за год, чтобы лечь и прооперироваться у него. Бернар Эро был богат. Его семья жила в большом доме в Бонвилль сюр Сен, причем дом этот проектировал для Бернара тот самый знаменитый архитектор, который построил в Париже институт арабской культуры, знаменитый тем, что имеет окна в виде диафрагм объектива фотоаппарата. И диафрагмы эти автоматически снижают или увеличивают световую пропускаемость окон, в зависимости от яркости светового дня. Гаранс сказала Рите, что дом стоит того, чтобы его посмотреть. Уикенд посвящался семейному празднику: младшей сестренке Гаранс – Вероник – исполнялось восемнадцать лет. Все члены семьи, а также дяди, тети, племянники и близкие друзья съезжались в Бонвилль сюр Сен в дом семейства Эро, чтобы со вкусом и весело провести два дня в конце этого еще жаркого для центральной Франции сентября. Гаранс работала на радио "Пари-Континент" журналисткой. Она вела разделы театра и светской хроники. С Риткой они сдружились буквально с первого же дня. – Родители про тебя все знают и примут тебя, как мою лучшую подругу, – успокаивала Гаранс явно мандражирующую Ритку. – Я про тебя все рассказывала и маме, и отцу, так что они тебя заочно уже очень и очень любят. Их маленькая белая "Рено Клио", накрепко застряв в пятничной пробке на выезде из Парижа, теперь двигалась коротенькими рывками. Проедут они метров сто и опять стоят. Проедут еще пятьдесят метров, и снова – стоп машина. В соседних авто, стоящих слева и справа от них, текла собственная жизнь. Какой-то молодой французик, сидя за рулем своей "Тойоты!, читал газету и одновременно брился электробритвой. Двое других – справа в синем "Фольксвагене" – смотрели футбольный матч по маленькому телевизору, закрепленному прямо над перчаточным ящиком. Какой-то месье, не вылезая из-за руля, менял пропотевшую сорочку на свежую. Наверное, ехал на важное любовное свидание. Двое в машине позади их белой "Клио" непрестанно целовались… Протащившись так почти пять километров и потратив на это почти час времени, они наконец-то поехали побыстрее. Вообще, до Бонвилля на Сене езды было не более пятидесяти километров. В иной день сорок минут для хорошей машины. Но в пятницу, чтобы дотащиться до родительского дома с работы, которая находилась на Рю Франсуа Премьер, Гаранс затрачивала порой до трех часов. – Что поделаешь! – восклицала она. – Франция больна автомобильными пробками! Дом действительно заслуживал того, чтобы ради свидания с ним простоять в пробках три часа и более. После дежурно-жонтильных и обязательных для европейцев потираний щечками и всех этих улыбчивых "бонжур-сава" и непременных "аншанте" (Сноска: Аншанте (фр.) – букв. "очарован", "очарована". Это слово почти всегда произносится при знакомстве вместо принятого у нас "приятно было познакомиться") гостеприимный Бернар Эро, взяв Риту под ручку, повел ее на экскурсию по дому и прилегающему к нему участку. По всему было видно, что хозяину нравится это занятие – хвастаться своей недвижимостью и что он часто и с удовольствием предается этой своей слабости – водить любые случайные и неслучайные экскурсии по своему обширному жилищу. В архитектурном плане дом представлял собой некий лунный модуль для космонавтов будущего. ОН состоял из четырех круглых строений с куполами, соединенных между собой трубообразными переходами с большими круглыми иллюминаторами вместо окон. В каждом из четырех полушарий дома были жилые комнаты. Так, одно полушарие – это был блок, где жили сам Бернар и его жена Симона; там были кабинет хозяина, спальня, будуар хозяйки и малая гостиная. Пройдя по трубообразному коридору в другой блок, Рита увидела тот мирок, в котором выросла ее подруга Гаранс. Это был детский блок с тремя спальными комнатами – для Вероник, Гаранс и их брата Антуана, причем двери каждой комнаты вели в общую детскую гостиную, которая одновременно была и игровой. Здесь небольшой белый рояль органично соседствовал с двумя дорожками для боулинга и с компьютерами, снабженными игровыми джойстиками. Глядя на этот детский мир, Ритка неожиданно прониклась завистью к Гаранс. Боже, как все же хорошо вырасти в таком доме, где все есть для того, чтобы на всю жизнь стать свободной от преследующих тебя комплексов (некоторые из ее соотечественниц, став богатыми, накупают и накупают себе туфель, велосипедов и прочих игрушек, потому что в детстве родители не могли позволить себе потратить на ребенка лишнюю копеечку). Следующий, третий блок был гостевой. В общую малую гостиную с большим домашним кинотеатром выходили двери четырех гостевых спален. Кроме того, здесь были гостевая ванная, отдельная душевая кабинка и два туалета. – Супер! Просто супер! – хлопала в ладоши Рита. И Бернару нравилось, что эта русская дикарочка восхищена его жилищем. Четвертый блок – огромная кухня, совмещенная с зимним садом, в котором тоже можно было накрывать столы. Здесь и предстояло им учинить праздничное застолье по поводу восемнадцатилетия Вероник. Но имелся еще и бассейн! Правда, он не был крытым, но ведь во Франции лето не как в Ленинграде-Петербурге! Оно здесь жаркое с мая по октябрь. И нынче, когда на дворе стоял сентябрь и в Питере люди уже надевали плащи, Бернар сходу предложил Ритке искупаться. Наверняка захотел фигурку ее заценить! Флирт, флирт, флирт, флирт… Из него состояла и состоит вся публичная жизнь француза, будь он семейный или холостой, будь он богатый, как хирург Бернар Эро, или бедный, как его слесарь-сантехник… Стол для праздничного ужина (во Франции его называют обедом, несмотря на то что такой обед может быть и в десять вечера) накрыли прямо в кухне, которая своими размерами напомнила Рите большую студенческую столовую. За столом собралось все большое семейство Эро, включая всех дядюшек, тетушек, кузенов и кузин, которые съехались поздравить Вероник, а заодно поглазеть на настоящую русскую дикарку. Ритка стеснялась, смущалась. Она боялась оказаться поодаль от подруги и поэтому за столом села рядом с Гаранс. С другой стороны рядом с Ритой посадили кузена Оливье. А напротив Риты сидели онкль Гийом и друг Бернара, тоже врач гинеколог, доктор Гастон. Все принялись шутить по поводу почти что совершеннолетия маленькой Вероник (почти, потому что полное совершеннолетие во Франции наступает в двадцать лет). Кузен Оливье шутил насчет того, что "кузен и кузина, по мнению классиков великой французской литературы, это самое опасное соседство в смысле любовной интриги и что теперь, когда Вероник стала взрослой, он не боится Бернара и готов пуститься во все тяжкие". – Поехали со мной на Мартинику! – через весь стол крикнул Оливье своей почти совершеннолетней кузине. – Я уже еду туда с моим школьным бойфрэндом, – отрезала кузина, смеясь. Оливье картинно схватился за левую половину груди и с криком: "Я убью его на дуэли!" принялся корчить уморительные рожи, изображая, как будет протыкать соперника рапирой. Гинеколог доктор Гастон все спрашивал Риту про Россию, причем его информированность о предмете интереса была настолько убогой, что Рите было даже как-то странно. Странно было объяснять, что в России не закусывают водку снегом и что по утрам там не идут на завод (непременно оборонный) или на фабрику на лыжах, отгоняя палками наседающих на россиян белых и бурых медведей. Впрочем, ничего удивительного. За полтора месяца ее стажировки во Франции Рита видела по телевизору только три сюжета о жизни в России. Причем все эти три сюжета непрестанно повторялись телеканалами Франс-два, Франс-три и Тэ-Эф-шесть (других каналов маленький телевизор, что стоял у нее в гостинице, просто не показывал). Так, в одном сюжете на фоне фиолетово-зеленого дыма, валившего из труб какого-то завода, в холодной реке старые женщины в ватниках и шерстяных платках стирали заскорузлыми руками заскорузлые синие и грязно-белые кальсоны… В другом сюжете, снятом прямо в Москве, трое щуплых солдатиков с лицами записных идиотов (и где только таких нашли?) попрошайничали возле станции метро, выпрашивая у прохожих мелочь и сигареты… Третий ролик был посвящен русским девушкам… С унылыми лицами они стояли вдоль дороги, поджидая шофера-дальнобойщика… Клиента на сеанс быстрого орального секса… Как же при таком обилии информации можно иметь иное мнение о России! Впрочем, доктор Гастон первым как раз и проявил к Рите тот самый интерес без подтекста, что под стать имиджу девушки из России. После ужина, который все упорно называли обедом, в курительной комнате он поймал Риту за локоток и шепотом недвусмысленно предложил (или спросил?): "Так я приду к тебе сегодня ночью? Ты ведь в отдельной гостевой?" Рита даже не смогла обидеться. Она даже и не поняла – обижается она или ей надо радоваться и смеяться? – Нет, вы не придете ко мне сегодня ночью, – ответила она, убирая руку доктора. – А зачем же ты сюда приехала? – спросил доктор. – Я приехала на день рождения сестры моей подруги, – удивленно ответила Рита. – Нет, я имею в виду – в страну. Зачем ты приехала во Францию? – уточнил Гастон. – Я? – недоуменно пожала плечами Рита. – Да, ты! – кивнул Гастон. – Разве не для этого? – и он сделал неприличное телодвижение, имитирующее секс, сопроводив его жестом пальцев, показывающим, что секс должен сопровождаться денежной оплатой. – Я приехала сюда учиться профессии – и только за этим, – сказала Рита, густо краснея. – Ладно, я все про вас знаю, – махнул рукой Гастон, – не хочешь сейчас, вот тебе моя визитная карточка, – и он протянул Рите бумажку с напечатанными на ней телефонами. – Звони, если надумаешь, и знай, я никогда не скуплюсь на подарки. Вообще, смех-смехом, но за два дня лонгированной вечеринки – секс ей предложили по очереди с небольшими перерывами почти все мужчины, гостившие в доме у Бернара. Сам папаша Бернар в воскресенье вечером тоже сподобился и предложил лично отвезти Риту назад в Париж, но с обязательным заездом по пути в одно известное ему место… В хорошенькую гостиницу на берегу Сены. Ритка сама уже не знала, как себя вести: бить французов по мордам или научиться отказывать с улыбкой, подстраиваясь под тон всеобщей сексуальной озабоченности и ссылаясь на присутствие у нее некого мэка – копэна (Сноска: мэк – парень, любовник. Копэн – друг, любовник.) Или же просто изображать из себя советскую дуру и тупо объяснять им всем, что русские девушки это не обязательно и не тождественно – проститутки… Предлагал ей и Оливье – несмотря на то, что был здесь со своей очаровательной беременной женушкой. А вот Гийом – он самым последним ей предложил. В пятницу, после ужина-обеда вся молодежь – Вероник, Гаранс, Рита, Оливье, брат Антуан и еще пара-другая нестарых дядьев, усевшись в три машины, отправились в ближайший клуб пить пиво и играть в модный американский бильярд. И всякий раз, когда наступал черед Рите бить кием по шарам, Оливье подходил к ней сзади и пытался помогать, подправляя ей прицел, но при этом он непрестанно трогал ее за грудь и оглаживал по попке. Идя спать в свою комнату, Рита потом вся тряслась… Будут ломиться к ней? Все сразу? Или по очереди будут к ней лезть? На второй день, в субботу, уже на четырех машинах все, кроме Бернара и мадам, отправились к местной достопримечательности – собору двенадцатого века, затем планировался обед (на этот раз дневной) в местной, стилизованной под американское ранчо – оберж (Сноска: оберж – таверна, закусочная с гостиничными номерами.). Собор не произвел на Риту особенного впечатления. За полтора месяца она такого добра здесь вдоволь насмотрелась. Да-да-да-да-да! Она здесь уже полтора месяца. На исходе уже ее стажировка, а… А к замужеству она не приблизилась ни на сантиметр! И что делать? Залезть на Эйфелеву башню и крикнуть оттуда: "Женихи! Кто хочет жениться на красивой по бартеру? Русская красота в обмен на парижскую прописку!" Но судя по всему, жениться на русской здесь, где само это слово ассоциируется только с быстрым оральным сексом за деньги, никто не собирался. В соборе Святой Магдалины Рита купила свечку… Странно, у них для этого совершенно не надо было стоять в очереди в свечную лавочку, как в русских церквах. Здесь бросаешь в ящик столько денег, сколько хочешь, и берешь свечку. Свечки тут не разные, как у нас, по толщине и качеству воска, а все одинаковые. И не длинные и тонкие, а, наоборот, очень толстые и совсем коротенькие, такие толстые, как стакан, и втыкать их в дырочку шандала совершенно не обязательно. Их зажигают и ставят возле распятия или любой иной скульптуры… У них икон почти нет, зато Иисус, Мадонна и святые стоят повсюду, вырезанные из дерева и покрытые лаком… Стоят и скорбят, потупив взоры. Ритка тоже постояла и поскорбела. Помолилась чуток. – Боже, дай мне выйти замуж и остаться здесь, во Франции! Святая Магдалина, помоги мне выйти замуж и остаться во Франции! На Гийома она вообще не обращала никакого внимания. На его робкие, но жадные глансы она никак не реагировала. Не отмечала ее внутренняя сигнальная система на его позывы, и все тут! Гийом был на грани между уродством и минимальной нормой. Не совсем карлик, но почти. Американского комика Дени де Вито все знают. В Гийоме росту было чуть-чуть поменьше. Сантиметров на пятнадцать поменьше… И он был похудее. В общем, не совсем карлик, но и не просто "человек маленького роста"… А какой-то такой, на грани или почти за гранью дозволительно неприятного. Чтобы объясниться с Ритой Гийом пошел на хитрость. Он схитрил. Он предвосхитил ее реакцию первого отторжения и решил сперва подготовить ее. Пусть у нее будет пища для размышлений! Наутро в воскресенье Гийом сказал Гаранс, что его машина не совсем исправна и что он хочет оставить ее на парковке у дяди Бернара. А поэтому не подбросит ли Гаранс его, Гийома, к нему домой, ведь это почти совсем по пути в Париж? Гийом знал, что Рита тоже поедет в машине с Гаранс, он и рассчитывал, что сможет затащить девушек к себе на чашку кофе и там похвастаться своей недвижимостью. В процессе обучения такой прием называется НАГЛЯДНОЙ АГИТАЦИЕЙ. Разъезжались шумно. Снова по-европейски терлись щечками и снова говорили друг дружке дежурные, ничего не значащие жонтильные слова. Бернар и Симона просили приезжать теперь безо всяких церемоний. Хозяин подмигнул Ритке, мол, помнишь про гостиницу на берегу Сены, в которую я тебя звал? И доктор Гастон тоже, пожимая руку, напомнил: мол, телефоны мои у тебя есть, звони, если что! Известно что! Замуж он не возьмет, у него жена, которая сейчас в Америке занята каким-то дико перспективным медицинским бизнесом, и жену эту он ни за что не бросит, потому как вся недвижимость их на нее записана. И Оливье тоже подмигивал… Жена беременная рядом стоит, а он подмигивает… Козел! Гийом уселся сзади. "Рено Клио" машинка небольшая. Так называемого "гольф-класса". Позади для ног пространства в ней немного. Но для Гийома – в самый раз! В машине, как только они тронулись в путь, Гийом все ж таки разговорился. Сел за Гаранс, чтобы по диагонали ему лучше было на Риткин профиль глядеть, и давай им рассказывать про то, как много у него, оказывается, всякой недвижимости во Франции. И что главное его достояние – домик в Иври – они обе непременно должны сегодня же осмотреть. Ведь городок Иври такой замечательный! Почти Париж! И до метро недалеко, и река Сена рядом, и до дворца Фонтенбло, в котором Наполеон отрекся, всего тридцать километров – полчаса на машине. Домик и вправду оказался неплох. Каменный, старинный. Построенный еще при Людовике Пятнадцатом, но сохраненный в идеальном состоянии и напичканный всеми чудесами современной электроники. Дом стоял на участке земли, тоже принадлежавшем Гийому. Здесь был плодовый сад и большая лужайка, постоянно орошаемая автоматической дождевальней. – Вам надо обязательно кухню осмотреть, – сказал Гийом, – кухня сохранена почти в том самом первозданном виде со всей посудой, печью и плитой. Кухня и вправду ослепила. Ослепила белизной почти музейно-антикварного фаянса и красным сверканием начищенной меди бесчисленных кастрюль. – Глядя на эту красную медь, понимаешь смысл английской поговорки bold as brass, – сказал Гийом, улыбаясь. Рита давно уже заметила, что вопреки бытующим суждениям, будто французы не любят английской речи, где бы она ни бывала здесь, во Франции, большинство молодых людей радовалось любому случаю блеснуть своими познаниями в английском. Но Гаранс спешила в Париж и от предложенного им кофе пришлось отказаться. – А это вам сувенир на память об Иври, – сказал Гийом, уже на пороге суя в Риткины руки какую-то фаянсовую посудину. – Спасибо, – дежурно сказала Рита, – вы такой любезный! – Там внутри вы найдете письмо, – сказал Гийом как-то странно улыбаясь. Он вообще – такой странный… – А чего это он такой странный, этот твой дядя? – спросила Рита уже в машине. – Гийом? – переспросила Гаранс. – По-моему, он сексуально озабочен. Кажется, он на тебя запал. Давай прочитаем, что он там тебе написал? – Нет, – вздрогнув ответила Рита, – я сперва сама прочту, а потом, может, и тебе расскажу. – Ладно, – сняв с руля руку и махнув ею, сказала Гаранс, – я догадываюсь, что он написал. А потом вдруг добавила: – Знаешь, у него в школе проблемы были из-за порнографии. Его из одной школы выгнали даже. А Рита помолчала и спросила: – А дом этот, он его? – Его собственный, – подтвердила Гаранс, – и у него еще что-то там есть на юге, вроде как в Анесси домик в горах. Он меня туда как-то звал даже. Письмо Рита распечатала сразу же, как приехала к себе в гостиницу. Дорогая Рита! Я выбрал этот несколько старомодный способ объяснения не потому, что не умею разговаривать с девушками, а потому, что написанное можно перечитать несколько раз, чтобы лучше понять смысл, скрытый за простым порядком слов… Можно вернуться назад и вновь прочитать отдельные строчки, если не понял чего-то, можно, перескочив сразу вниз, узнать итог высказывания… А вложив в устную форму, быть может, самое главное в своей жизни объяснение, рискуешь оказаться непонятым. А это уже преступление против себя самого, против собственной жизни и судьбы, выраженное в небрежном обращении с самым судьбоносным моментом в собственной биографии. И поэтому я не мог доверить свое признание, свое предложение, обращенное к вам, простой устной речи. Ведь вы бы могли просто оборвать меня, не дослушав до конца, или нам мог бы кто-то помешать, какая-то случайность могла бы прервать мое объяснение, и после этого уже трудно было бы искать другие слова и другой случай для того, чтобы вновь начать это нелегкое для меня дело. Я начну с конца. Я хочу предложить вам стать моей женой. Это суть моего предложения. А теперь, когда я сказал главное, я могу спокойно перейти к деталям и объяснить вам как мои резоны, так и предлагаемые мною кондиции нашего возможного конкордата об альянсе. Прежде всего, чтобы быть понятным вам, я скажу, что, будучи нормальным мужчиной (ах, абстрагируйтесь, пожалуйста, от предубеждений и условностей внешнего порядка, смотрите в суть!), я нуждаюсь в женщине. Это так естественно, не правда ли? А еще, будучи мужчиной с амбициями, подтвержденными некоторой собственностью и средствами, в выборе моей женщины я руководствуюсь вкусом и моими представлениями о красоте, поступаться которыми я никогда не собирался, не взирая ни на какие суждения окружающих. Здесь я должен перейти к признанию: Вы – мой идеал. Вы – квинтэссенция моего представления о красоте, мечта моих детских снов и фантазий. Увидев вас, я мгновенно понял, что готов пожертвовать очень многим в этой жизни ради того, чтобы вы были моей. И думаете, я не знаю, что вся эта свора бесстыдно-распущенных знакомых и родственников буквально затаскивала вас в постель, рассматривая вас как доступный объект удовлетворения своих похотей? Они не умеют держать язык за зубами и даже заключают на вас пари между собой – кто скорее и за какую сумму уложит вас в постель! Но я смотрю на вас не с вожделением. Я смотрю на вас с восхищением. Я вижу в вас не сексуальную рабыню, не игрушку, полученную за деньги, но вижу равную себе и свободную в своем выборе женщину. Вижу в вас человека. Поэтому, говоря о готовности жертвовать ради того, чтобы быть с вами рядом, я отдаю себе отчет в том, что жертвенность эта потребует от меня не только материального, затронет не только вопросы отношения к моей собственности, к моим деньгам, но и к моей свободе, к тому духовному, чем я располагаю. И я готов поделиться с вами. Я готов… И начнем с того, что я готов сделать вас француженкой. Мне известны законы Пятой республики, и я точно знаю, что наш марьяж даст вам право претендовать на получение гражданства. И я готов помочь вам в этом. Готов помочь, рассчитывая и на вашу встречную помощь. Надеясь, что и вы поможете мне в том, чтобы сделать меня счастливым. Дорогая Рита, я обещаю вам тот уровень жизни, какого вы никогда не видели и не сможете увидеть у себя, в вашей стране. Став гражданкой Франции, вы сможете свободно перемещаться по всему миру. Мы вместе с вами как муж и жена не реже двух раз в год будем совершать путешествия – и первое, на ваш выбор, мы могли бы совершить уже нынче, еще до Рождества – слово за вами. Мы жили бы в моем доме в Иври. Вы только что могли осмотреть его. Тут без тесноты поместимся не только мы с вами, но и наши дети, сколько бы их у нас с вами ни было. Но кроме того, у меня есть два дома в Испании и еще дом во Французских Альпах. Я далеко не бедный человек. И живи вы со мной, вы никогда бы не стесняли себя в средствах, даже если бы и не стали работать – чему я не стал бы препятствовать – будь на то ваша и моя воля мужа и жены! Сразу после нашей свадьбы я куплю вам машину. Она нужна, если жить в пригороде Парижа. Машину в ценовой группе до ста тысяч франков, что соответствует нашему (или пока еще только моему) статусу верхней части среднего класса. Я куплю вам бижутерии (Сноска: Бижутерия (фр.) – драгоценности.), я буду одевать вас по моде, вы не будете знать отказа в карманных расходах. Вы будете довольны мной, потому как я буду самым заботливым мужем на свете. Но дорогая Рита, если только вы решитесь и дадите мне знать об этом по телефону, указанному на моей визитке, то мы поедем к моему адвокату, и он покажет вам проект нашего брачного контракта. Прежде, чем вы примете решение, я хочу, чтобы вы знали основные кондиции этого конкордата… Если вы согласитесь стать моей женой, то вам следует знать, что в течение четырех лет вы будете жить по вашему русскому паспорту, имея для проживания во Франции так называемый карт де сежур – вид на жительство. С этим документом вы можете свободно перемещаться по стране и за ее пределами по всей Европе, США и Канаде. Вы можете получать водительские права, получать постоянную работу в частных и государственных учреждениях, можете учиться во французских университетах и получать дипломы. Паспорт и гражданство вы получите после слушания нашего дела в суде – через четыре года нашего марьяжа, то есть вашего замужества. При условии, если я подтвержу под присягой, что не имею сомнений в том, что вы вышли за меня только с целью ускорить процесс получения французского гражданства, и я буду должен подтвердить под присягой, что вы все четыре года были безупречной женой во всех… я повторяю, ВО ВСЕХ отношениях безупречной. И кроме того, даже после получения вами паспорта гражданки Республики Франция в течение двух лет я буду иметь право опротестовать в суде ваше гражданство. Я хочу, чтобы вы, давая мне обещание, знали всю правду. А правда в том, что я хочу, чтобы вы были моей женой. Хочу, чтоб были моей женой как можно скорее. Спасибо вам за то, что вы терпеливо дочитали это письмо до конца. Теперь в радостном ожидании ответа, ваш Гийом Эро де Бэнер Рита прочитала письмо и задумалась. Неужели все так просто? Помолилась святой Магдалине – и шмяк! И сразу получила письмо с предложением стать француженкой. И даже с приставкой "дю"… Может, мало помолилась? Может, не там помолилась? А если бы съездила в православную церковь в Сен-Женевьев дю Буа? Тем более, что это совсем рядышком с Иври? Может, тогда бы и жених повыше ростом выпал бы в раскладе? Недаром свечки у них в церквах такие низенькие? Такие малорослые… А время пребывания на стажировке сжималось, как Шагреневая кожа… Тик-так – отсчитывал секунды внутренний таймер. Надо решаться. Надо решаться. А что? Через шесть лет ей будет только двадцать девять. Но шесть лет это шесть лет. А в компании Гийома эти шесть лет сойдут за шестьдесят. Теория относительности гениального Эйнштейна. Пять минут с Сохальским это мало, а пять минут со страшным французским карликом… Шесть лет! Из записок А.Е. Баринова: Коммерческая литература и телевидение раздражают ту область мозга собаки Павлова, куда вживлен электрод, ту область мозга, что отвечает за активное выделение слюны. Зажигается лампочка, в мозг подается ток. The dog – salivates! Потребитель – покупает! Но чем это кончается для собаки? Собаке Павлова хотя бы памятник поставили! А поставят ли потом благодарные потомки памятник массовому потребителю коммерческой литературы? Тому потребителю, который на зажженную лампочку с надписями "секс", "бандитские приключения", "любовный роман" выделял слюньку и покупал, покупал, покупал… А ведь ощущения у потребителя, которого дергают за одни и те же нервные окончания, притупляются. И для того чтобы добиться прежнего результата, надо постоянно усиливать напряжение, надо постоянно увеличивать силу воздействия. И кончаются эксперименты с любителями коммерческих развлечений одним и тем же. Как и все наркоманы, потребители "остренького" наращивают дозу и умирают. Это как с тем сластолюбцем, что, пресытившись созерцанием традиционных прелестей в том их объеме, который дает, к примеру, танец живота, переходит далее к потреблению продукции в жанре жесткой порнографии и далее, и далее, не возбуждаясь уже от вида группы совокупляющихся мужчин и женщин, хочет видеть сцены с насилием, сцены с развращением малолетних и так до самого изощренного – до картинок, где женщин отдают на растерзание ослам и гориллам и где в конце совокупления участников блуда кидают в камнедробилку. Нет предела совершенству! Телевидение, катящееся таким Макаром, рано или поздно докатится и до реалити-шоу, где снедаемые алчностью участники станут сводить друг друга с ума, убивать, насиловать, сажать на иглу… А телезрители, подключенные на так называемую интерактивную обратную связь, при стремительно развивающихся технологиях телекоммуникаций и не заметят, как сами станут… убитыми и изнасилованными. Но нас, литературоведов, интересует литература. И вот вопрос намбер уан: а если мы имеем дело с любителем "умненького" чтива? То это тоже порождает эскалацию? Ему подавай все умнее и умнее? Наверное, все же в будущем мы будем иметь дело с еще большим расслоением нашего читательского общества. Умные станут еще умнее, богатые станут еще богаче, образованные станут еще образованнее, развратные станут еще развратнее, а глупые оглупятся до состояния совершенной глупости. Собственно, иллюстрациями к двум последним позициям могут послужить первые страницы некоторых еженедельных газет и содержание иных телепрограмм. Если в первые годы вседозволенности на заманивающих покупателя обложках размещались робко обозначенные женские груди по соседству с небольшим количеством кровавых топоров, ножей, пистолетов и пачек с долларами, что должно было будоражить те центры в мозгах покупателей, что отвечают у них за распоряжение кошельками, то в дальнейшем – с годами, груди на первых страницах еженедельников увеличивались в размерах, а предметы, что, по мнению не шибко изощряющихся в разнообразии дизайнеров, олицетворяют зло, тоже увеличивались и росли, как объект при нажатии кнопки "zoom" – и рядом с грудастыми барышнями стали появляться людоеды, убийцы с топорами и фиолетовые кадавры вроде Фредди Крюгера. Это как по закону Ломоносова-Лавуазье – о сохранении серединного значения массы и энергии – если прибавляется в объеме сисек на обложке, то это свидетельствует об убавлении объема мозгов у потенциального потребителя. Что же до воплощенной эссенцированной глупости, то она уже проявилась в своих формах. Ее пришествие свершилось! Можно с полной уверенностью утверждать, что она более всего похожа на мужчину, переодетого женщиной, или на двух мужчин, переодетых старушками. Но все же нас интересует перспектива умного чтения. Будет оно? И если в шестидесятые и семидесятые ХХ века элитарным чтением были Кафка, Камю, Маркузе и Юнг, то что будет в шестидесятые ХХI века? И имеет ли место эффект перехода и замещения? Когда элитарное становится нормой? Кто победит? Переодетые женщинами мужчины? Или… |
|
|