"Любовь сильнее меча" - читать интересную книгу автора (Легостаев Андрей)

Глава первая. ДОРОГА В НЕВЕДОМОЕ

— …и послал к вану Пэкче послов с богатыми подарками. Именно тогда духи гор и лесов восстали против Севибоба и посадили его навечно в темнице из прозрачных стен в сердце огромного холма. С тех пор холм называют горой Севибоба и никто из всадников или пеших не могут к нему приблизиться — как ни старайся, все равно обходишь страшное место, оставляя его сбоку и позади. На вана Пэкче, которому Севибоб покровительствовал, попытался идти войной индийский царь Мапалипутра, но он был полностью разгромлен и больше никто не смел воевать, полагая, что Севибоб оставил вану Чангору свое могущество. Ван получал каждый год огромные подати со всех завоеванных государств, проявляя мудрость в правлении и увеличивая свою армию.

Карету подбросило на очередном ухабе, Марьян замолчала и откинула занавеску.

Свежий ветерок ворвался в карету. Радхаур открыл глаза. От неудобной положения затекла вся левая половина тела. Напротив сидел Этвард, он смотрел на Марьян и вся поза выражала задумчивое внимание. Большую часть скамьи занимал отец Бартл — толстый монах, которого непонятно зачем Этвард потащил за собой из Камелота. Монах появился при Этварде за время отъезда Радхаура в Рэдвэлл и с тех монах всюду следовал за юным королем. Радхаур считал, что его сводный брат мог найти себе советчика и поприятнее.

— Сэр Радхаур, — расплылся в улыбке отец Бартл, — раз вы проснулись, не могли бы протянуть руку и подать те чудесные засахаренные орешки. Мы уже все проголодались.

— Я и не спал, — пробурчал граф Маридунский, выполняя просьбу. Он тоже откинул занавеску, высунулся из кареты и крикнул кучеру:

— Эй, остановись, я выйду.

— Тебе неинтересно, милый? — встрепенулась Марьян.

Радхаур непроизвольно поморщился от этого обращения.

— Я просто не привык ездить в карете, — ответил он, стараясь не встретиться с Марьян взглядом. — Хочу размяться. Проедусь верхом.

— Может я потом дорасскажу про ванов Пэкче?

— Нет-нет, — быстро сказал Этвард. — Мне очень интересно. А потом забудешь…

— Да нет, я не забуду, — возразила Марьян.

— Пусть Радхаур едет верхом, если ему так хочется, а я дослушаю твою историю, — настаивал верховный король Британии.

— Да, мне так хочется, — сказал граф и вышел из кареты. — Эй, подведите моего коня!

Этвард тоже выбрался из кареты и, облокотившись на дверцу, смотрел на сводного брата и лучшего друга.

Радхаур взял подведенного оруженосцем коня и ловко вскочил в седло.

— Эх, когда сокровище в руках, его перестаешь замечать, — вдруг ни с того ни с сего сказал Этвард и забрался обратно в карету, громко хлопнув дверцей.

Радхаур пришпорил коня и помчался вперед, где в голове небольшого отряда ехали Ламорак, сэр Таулас и Гуул.

— Вы заблуждаетесь, сэр Таулас, — говорил бывший алголианин, — драконы не умеют говорить, это все просто вымыслы и сказки. Они вообще не более разумны, чем собаки или вот мой конь. Даже самые смышленые из драконьих пород, которые поддаются дрессировке — не более, чем животные. Поверьте моему слову, я два года состоял при драконьем вольере в каталоге Маджибаха, я вам рассказывал про него… Так вот, драконы — просто сильные твари, умеющие летать. Иногда поддаются дрессировке и тогда на них возят товары над джунглями. Но из шестнадцати вылупившихся из яиц дракончиков не всегда удается приручить даже одного. Их приходится убивать. Они неразумны, сэр Таулас…

— Обсуждаете утреннее происшествие? — поинтересовался Радхаур.

— Нет, — усмехнулся Ламорак, — про тех двух драконов уже и забыли. Мелюзга, по сравнению с тем, что пролетел вдали четверть часа назад, — он махнул рукой, указывая направление:

— Там далеко, над лесом.

— Сэр Ансеис тоже утверждает, что драконы не бывают разумными, — согласился с Гуулом Радхаур. — Если, конечно, колдуны третьего-второго тайлора не принимают драконье обличье…

— Вот! — торжествующе воскликнул сэр Таулас. — Значит, тот дракон был колдуном. Настолько старым, что не мог уже обратно в человека превратиться. Вот он и говорит, что…

— Но гортань и язык всех драконов устроены таким образом, что это невозможно, — вновь возразил Гуул. — Субдирхэккер Веепорл потратил десятилетия жизни, пытаясь научить говорить драконов-визли, у которых пасть наиболее подходит…

Радхаур кивнул Ламораку и они придержали коней, отставая от спорящих.

Какое-то время друзья ехали молча.

— Последний раз путешествую так, — наконец сказал Ламорак.

— Как? — чтобы поддержать беседу спросил Радхаур.

— А вот так вот, — усмехнулся Ламорак. — Трясешься, не зная зачем и не зная куда, словно нищий пилигрим. Помнишь, как наши отцы путешествовали? Всю дорогу гонцы проверят, за день приличная гостиница вылизана до пылинки и стол готов. Это соответствует нашему званию. А тут всю задницу отбил и где переночуешь — неведомо. Может, опять на сырой земле.

— Рыцарь в боевом походе должен быть готов ко всему, — ответил Радхаур. Он думал о другом, что-то весь день не давало ему покоя и он не мог понять что именно.

— В боевом! — воскликнул Ламорак. — Так то — в боевом. Всю зиму мы гонялись за саксами да за армией графа Асогрина. Помнишь, в ущелье, вообще на снегу спали и три дня почти ничего не ели? Я хоть слово сказал? Война она и есть война… А здесь? То гуляешь десять дней в каком-либо замке, то неизвестно куда едешь. Меня от дороги уже просто тошнит. Тем более с утра ни замка, ни замшелой деревеньки не видели на пути — вообще ни одной живой души. Кроме драконов. Сэр Таулас говорит, что был здесь когда-то. Давно, еще до того, как стал отшельником у озера Трех Дев. Так вот, он говорит, что места здесь глухие. Где-то там впереди, у дороги, днем или двумя пути отсюда, как он утверждает, раньше стояла — да и сейчас наверное стоит, часовня. От нее вела единственная дорога в родилище драконов, где живет драконий царь, у которого три головы, причем одна человечья — в центре, левая — как у змеи, а правая — львиная.

— Так эту легенду мы еще в замке много раз слышали, — усмехнулся Радхаур.

— Но мы не думали, что окажемся поблизости.

— Ты боишься, Ламорак? — удивился граф.

— Нет, Уррий, — серьезно ответил король Сегонтиумский, назвав товарища детства мальчишеским именем в знак откровения и доверительности. — Не боюсь. Хочу определенности. Едем к драконьему царю — я готов. Но я хочу знать об этом. Едем в гостю к какому-либо рыцарю — я хочу, чтобы он нас ждал, либо был извещен о нашем прибытии. Эмрису захотелось посмотреть жизнь, он представляется простым рыцарем… Да много ли он увидел? Все ведь понимают, что простые рыцари с тремя каретами и отрядом в пятьдесят копий не ездят. Хоть бы путь узнал — куда лучше ехать. Ищет невесту — так поинтересуйся, где они есть… Хотя, они везде есть. Какая разница, кто тебе детей рожать будет? Вот, хотя бы в Шлефордорфском королевстве очень милая принцесса. Зачем куда-то еще ехать?

— Ты по дому соскучился? — вдруг спросил Радхаур.

— Честно говоря — да, — рассмеялся Ламорак. — Там то же самое — но свое. Что я этих лесов не видел, что ли? У нас такие же. Если бы мы в те страны, о которых Гуул рассказывает, направлялись, то можно и потерпеть, отбивая зад о седло. Или, если точно знать, что где-то поблизости страна драконов и мы едем туда.

— Ты сам себе противоречишь, — усмехнулся друг.

— Ничуть. Мне надоело трястись в седле вот уже который день.

— Иди в карету и отсыпайся, кто тебе мешает?

— Ага, в одной сидит этот толстяк, который скоро в нужник засахаренными орешками ходить будет, в другой — служанки твоей Марьян. Нет уж, увольте. Женщина хороша лишь ночью, терпеть их болтовню и выкрутасы днем я не желаю. Да, — Ламорак вдруг вновь стал серьезен, — давно хотел поговорить с тобой по душам, Уррий, да все случая не выдавалось.

— Я слушаю, Ламорак, говори, — улыбнулся другу граф.

Юный король Сегонтиумский молчал, смотрел вдаль старой разбитой дороги. Снял с пояса флягу, выдернул пробку, понюхал содержимое и поморщился.

— Здесь все не так как дома, — проворчал он. — Вино кислое, эль светлый…

Радхаур не торопил, хотя даже не догадывался о чем пойдет речь.

Ламорак отхлебнул из фляги и протянул ее другу.

— Уррий, ты любишь Марьян? — спросил он.

Радхаур придержал коня.

— Зачем ты это спросил?

— Я не задавал тебе раньше таких вопросов, — стараясь не смотреть на друга, произнес Ламорак, — да и сейчас не очень-то хочется. Но ведь я все вижу, мы друзья с детства… Ты любишь Марьян или нет, ответь. Или закончим разговор.

— Я не знаю, — вздохнул Радхаур. — Наверное, я все-таки умер для любви… Я порой думаю, что никогда и не знал, что это такое. А сейчас не знаю: нужна ли она мне? Как я любил Лореллу! Мне казалось, что любил. После того, как барон Ансеис сказал мне, что пред настоящей любовью бессильно любое заклятие… Я не знаю, что и думать. Ведь я готов был на все ради Лореллы, я чуть не умер тогда, когда летел этим сиреневатым сгустком в магическом пространстве пробивать стену времени. И она меня любила… Мне так казалось. Но что-то было не так, раз заклятие подействовало… Я не знаю, Ламорак. Я сам все время думаю об этом. Иногда мне кажется, что я люблю Марьян. Ведь она пошла на смерть из-за меня. Иногда кажется, что я ее ненавижу. Когда мы воевали, а она была в замке, мне казалось — люблю. А сейчас просто терплю. Но и другого ж пути нет, Ламорак! Нет! Ведь она убьет себя. Я-то, дурак, надеялся, что тот ирландский рыцарь, что любил ее… Но он погиб… Я не знаю как и ответить на твой вопрос, Ламорак. Но почему ты вообще спросил об этом?

— Ты знаешь, что Этвард влюблен в Марьян? — вместо ответа спросил Ламорак.

— Что? — Радхаур был искренне удивлен.

Друг вновь протянул ему флягу.

— Только такой слепец как ты мог этого не заметить.

— Да ты бредишь, — неожиданно рассмеялся Радхаур, отглотнул вина и вернул флягу Ламораку. — С чего ты взял? Этварду просто нравятся ее рассказы и он прислушивается к ее советам. Она действительно очень много знает, я порой даже сам поражаюсь этому.

— Может, поначалу ему нравились только ее рассказы, — не согласился Ламорак, — но сейчас он глаз с нее не сводит. Да проснись же ты, Уррий! Вспомни, как сэр Таулас, когда победил на турнире, отказался выбирать королеву красоты, предоставив это право королю. И кого Этвард выбрал, а? Он даже не раздумывал ни мгновения, не проехал посмотреть других женщин. Он просто подошел и положил корону к ногам Марьян. И кто настоял, чтобы Марьян ехала сейчас с нами? Вспомни, ты же хотел отправить ее в Рэдвэлл или в замок к барону Ансеису. Разве я не прав? Да ты хоть раз присмотрись как Этвард глаз с нее не сводит.

Радхаур неожиданно вспомнил последнюю фразу, произнесенную Этвардом, когда он выходил из кареты.

— Ну, положим ты прав, — сказал Радхаур и протянул руку к фляге. — Я не знаю, но пусть ты прав. Если Марьян захочет… Знаешь, Ламорак, мне даже очень нравится такой выход.

— Но ты отправил гонцов к ее брату. Ты живешь с ней уже больше года. Мы почти полгода путешествуем и ночи ты проводишь вместе с ней…

— И кто это говорит, тот ли Ламорак которого я знаю? — рассмеялся Радхаур.

— Тот самый. Одно дело — ночь в постели, другое — отвечать за нее перед богом.

— Марьян не нашей веры, — вдруг ни с того ни сего сказал Радхаур. — Она поклоняется своему Хвануну, молится ему каждый день тайком от всех.

— А ты, Радхаур? Ты нашей веры? В церкви ты стоишь, и тебя как будто и нет, одно тело присутствует. И я знаю, почему ты так рвался в Тевтонию — где-то здесь спрятан торс Алвисида. Твоего бога.

— Ты хочешь сказать, что я алголианин? — искренне рассмеялся Радхаур.

— Служить богу алголиан еще не значит самому быть алголианином, — загадочно ответил друг.

Радхаур вдруг ударил себя по лбу.

— Наконец-то! — воскликнул он.

— Что наконец-то? — переспросил Ламорак.

— Я понял, что не давало мне покоя весь день: я слышу зов. Слабый еще, но до частицы Алвисида совсем недалеко. — Радхаур стал серьезным. — Я готов пройти сквозь смерть, но я хотел бы знать, хочу я этого сам или мной движет судьба?

— А сам ты хочешь собирать сэра Алана?

— Да, — лаконично сказал Радхаур. Как отрезал.

Впереди неспешно ехали Гуул с сэром Тауласом; позади тарахтели на ухабах три кареты, за ними растянулась кавалькада оруженосцев и слуг. Солнце неумолимо клонилось к горизонту, окрашивая в странный фантастический цвет верхушки деревьев; некошенные луга с левой стороны дороги, много лет, казалось, не знавшие человеческого внимания, казались утомленными и зачарованными. Одинокое изогнутое ветрами дерево посреди необозримого луга напоминало раскорячившегося в жуткой пляске варвара. Со стороны луга, из-за едва видневшейся полосы деревьев, доносилось свежее дыхание и мгновениями казалось, что там поблескивает синева озера, сливающаяся с голубым безоблачным небом.

— Ты уверен, Ламорак? — неожиданно прервал молчание Радхаур.

— В чем?

— Что Этвард влюблен в Марьян.

— Спроси у него сам, если мне не веришь.

— Если так, пусть женится на ней, — задумчиво произнес Радхаур. — Я не возражаю.

— А у нее ты спросил?

— Ламорак, и это говоришь ты? Ты же никогда не интересовался, что думает женщина!

— Это просто потому, — усмехнулся Ламорак, и в этой усмешке отчетливо слышалась грусть, — что настоящая женщина на моем пути еще не встретилась. Только девки.

Дорога выворачивала к берегу обширного озера. Сэр Таулас и Гуул остановили коней и дождались двух друзей.

— Скоро ночь, — сказал бывший отшельник, — пора разбивать лагерь. Эти места пустынны, до ближайшего города или замка еще день-два пути. Я был здесь очень давно — нехорошие места, злые. Дальше дорога резко поворачивает в лес. Завтра мы увидим старую часовню. Когда-то в ней жил отважный рыцарь, сэр Аселен, предупреждающий, что по боковой дороге лучше не ехать. Славный был боец, один из лучших… — Таулас вздохнул. — Хотел совершить подвиг, победив драконьего царя, но едва живым вернулся, весь в ранах. Чудом выжил, долго, говорил, болел. Но вернулся — единственный из всех отважных храбрецов. Оттуда больше никто не возвращался. И с тех пор он никого туда не пускал — даже самому бесстрашному рыцарю бессмысленно воевать с тем, что многажды сильнее и не мешает никому жить… Да… пора разводить огонь и готовить ужин, из-за скучной дороги, кажется, голод в сто раз сильнее, чем после хорошенькой заварушки.

— Да, — согласился Радхаур. — Скажите, его величеству.

Таулас поскакал к медленно приближающейся карете, что-то крикнул кучеру и тот, натянув вожжи, остановил лошадей. Радхаур тоже поскакал к карете, спрыгнул и подошел к открывшему дверцу сэру Таулусу.

Этвард сидел, уставившись на Марьян и предупреждающе подняв вверх палец в знак просьбы не перебивать.

Марьян рассказывала:

— Ван Санчог, правнук легендарного Чангора, не мог противостоять войскам моего деда, поскольку, воцарившись на престоле Пэкче с четырнадцати лет, Санчог лишь пировал да развлекался. Когда в казне кончались деньги на пиры и развлечения, Санчог вводил новые подати, а пытавшихся его отговорить советников казнил жестоко и беспощадно. Летописи рассказывают, что головы на частоколе вокруг дворца Санчога все время были свежие. И когда подошли войска Когуре, Санчог забился во дворец и пировал со своими наложницами, надеясь на крепкие стены и что его защитит народ и армия. Но и народ, и главные военачальники с радостью встретили моего деда, вана Когуре. Во время же последнего пира вана Санчога на стене появилась из ничего надпись кровью» Берегись, покайся «. Говорят, это сам Севибоб из своего плена пытался наставить на путь истинный потомка своего любимца, мудрого и грозного вана Чангора. Но Санчог не прервал пира, хотя можно еще было вернуть к себе военачальников, встав во главе их, заслужив либо почетную смерть в бою, либо свободу. Санчог предавался пьянству и разврату… Его поднял на копья собственный народ, встретив моего деда, как освободителя. Это был конец великой эпохи страны Пэкче… Что было дальше, ваше величество, я расскажу завтра, если вы захотите.

Этвард вышел из кареты и подал руку Марьян.

Радхаур задумчиво смотрел на них.

Да, Ламорак прав, нет сомнений. Этвард влюблен в Марьян, поэтому и не останавливал взгляда ни на одной из сакских и тевтонских принцесс.

Его величество согласился с доводами сэра Тауласа и распорядился остановится на ночлег на берегу живописного озера, похожего на столь милое его детским воспоминаниям озеро Гуронгель.

Всадники спешились — кто собрался ставить палатки, кто направился в лес за хворостом.

Радхаур повернулся и пошел к воде.

Берег и озеро действительно очень напоминали озеро в котором жил царь Тютин с дочерями, только островка посередине не было. Радхаур присел на корточки, обмакнул пальцы в воду и провел ими по лбу. Захотелось прямо в том, в чем был войти в воду и пройти все озеро по дну. Он, рыцарь воды, так и не проверил до сих пор слова повелителя Ста Озер, что может жить в воде без вреда для здоровья…

Ламорак оказался прав. Прав — Этвард влюблен в Марьян. Как Радхаур сам этого не замечал? И что теперь ему, Радхауру, делать? Он не любит Марьян, он сказал ей это еще в Храме Каменного Зверя и с тех пор чувства его не изменились. Он не испытывал к ней отвращения, в минуты близости с ней он даже ощущал счастье, но прекрасно понимал, что окажись на ее месте другая он мог бы испытывать то же самое.

Радхаур не злился на Этварда — нет. Только радовался, что другу оказалось доступным чувство, которое для самого Радхаура умерло навсегда. Теперь надо лишь… Что надо сделать сейчас ему, Радхауру? Да просто поговорить по душам с названным братом. В лоб спросить: любишь? И если да, то бери ее в жены, я уйду в сторону. Не встану на пути чужого счастья, если своего нет. А Марьян? Так она же умная женщина, очень. Вон какая начитанная. И в Храме, и потом, уже в Британии, у нее все советы спрашивали. Даже барон Ансеис любил с ней говорить о чем-то таком, что обычному рыцарю кажется полной белибердой. Марьян же наверняка видит, что Этвард влюблен в нее. И что он, Радхаур, — нет. Она все поймет. Конечно, поймет. И это выход. Для него, Радхаура. Он вновь обретет свободу и долгожданный душевный покой. Он не рожден для любви, он — Наследник Алвисида…

Да, решено. Он сегодня же поговорит с Этвардом. Им нечего друг от друга скрывать они понимают с полуслова, они — всю жизнь вместе, названные братья, скованные клятвой у Озера Трех Дев. И это, пожалуй, будет даже благородно со стороны Радхаура. Очень благородно. Даже жертвенно. И он именно так и сделает.

Услышав легкие, почти беззвучные, шаги за спиной Радхаур не обернулся, продолжал смотреть на спокойно-зеленоватую гладь озера.

Марьян опустилась рядом с ним на песок и тоже стала смотреть на воду.

Радхаур молчал.

— Ты думаешь о ней, — вдруг сказала Марьян. — Она была очень красивая?

— Кто? — не понял рыцарь.

— Ну… она… Девушка из озера.

— Лорелла?

— Да.

— Красивая… — вздохнул Радхаур. — Только я сейчас думал не о ней. О тебе.

— Не правда, — чуть ли не со слезами сказала Марьян. — Ты все время думаешь о ней. Даже тогда, в Храме, когда любовью подарил мне красоту и счастье, ты думал о ней, о девушке из озера.

— Кто тебе проболтался, — резко встал на ноги Радхаур. — Этвард?! Вряд ли Ламорак, значит — Этвард. Я только им рассказывал о…

— Какой ты глупый, любимый, — Марьян улыбнулась ему, как мать улыбается несмышленому ребенку. — Я сама догадалась. Ты во сне шептал ее имя. И в ту ночь, и позже…

— Я… Сейчас я думал о тебе. Я хотел…

Марьян встала и приложила пальчик к его губам.

— Идем к костру, милый. Скоро будет готов ужин. Я проголодалась. И замерзла. Обними меня, пожалуйста.

Радхаур молча снял куртку и накинул на плечи Марьян. С озера действительно тянуло прохладой. Они пошли к костру, дым которого стремился к быстро темнеющему небу.

Бессмысленная, невозможная, дурацкая ситуация. Радхаур не любит Марьян, и уже не сможет заставить себя полюбить ее. Нет, она не вызывает у него отвращения, она умная и очень красивая. Но Радхаур умер для любви. А Этвард любит Марьян. Но изменить ничего нельзя. Радхаур неожиданно отчетливо понял, что недавние мысли его наивны и глупы, никакие разговоры не помогут: Этвард хлопнет ему по плечу и скажет, что он свято помнит клятву у Озера Трех Дев. А Марьян обнажит левую грудь и скажет, что смертельная рана появится здесь вновь… Нет, она, конечно так не скажет. Просто так сделает. И на Радхауре будет еще одна смерть женщины, имевшей несчастье полюбить его.

Интересно, как поступил бы на его месте сэр Алан, бог Алвисид, зов которого живет в душе. Радхаур не знал. Но зато догадывался, что сказала бы, вздумай он просить совета, голова Алвисида:» Собери меня, юный Сидморт, и я разрешу все твои проблемы!». Как бы не так, сэр Алан. Есть вещи, которые невозможно разрешить — например, родить любовь там, где она невозможна.