"Ночь волка" - читать интересную книгу автора (Лейбер Фриц)

IV

Рано утром следующего дня стены без окон начали ползти вверх по оголенному каркасу небоскреба, стоящего между их домом и озером. Дейзи закрыла эту сторону шторами затемнения. В течение еще одного-двух дней их мысли и разговоры были заняты неясными апокалиптическими видениями Гастерсона о том, как возбужденные щекотунами кроты вываливаются из подземелий, чтобы расщепить оставшиеся деревья, заключить в резервуары атмосферу и, возможно, демонтировать звезды — по крайней мере, с этой стороны Вселенной, — но потом они оба вновь зажили привычной беззаботной жизнью Гастерсон печатал, Дейзи ежедневно ходила за покупками в маленький магазинчик на поверхности, работающий в дневное время, и начала рисовать фреску на полу пустой квартиры, находящейся через одну квартиру от них.

— Нам нужно заманить к себе соседей, — как-то предложила она. — Мне необходимо, чтобы кто-то держал мои кисти и восхищался Как насчет того, чтобы съездить вниз в час коктейля, Гастерсон, и подхватить с собой парочку девушек для начала? Блесни своим мужественным обаянием, слегка ущипни их, подчеркни радости жизни на высоте, но удостоверься, что с ними можно сосуществовать. В то же время ты мог бы забрать в «Микро» наш чек на два ярда.

— Ты аморальная, алчная девка, — безразличным тоном произнес Гастерсон, пытаясь вообразить безумие вне безумия что сделало бы его следующий роман настоящим бестселлером пробуждающим в людях самостоятельное мышление

— Если ты так меня себе представляешь, то тебе не надо было сжевывать маску ВВ.

— Я предпочел бы тебя в зеленую полосочку, — сказал он ей. — Но в полосочку ли, в горошек или загоревшая ты лучше, чем все эти коктейльные кротихи.

По правде говоря, им обоим очень не нравилось спускаться вниз. Гораздо приятней было сидеть, уединившись, в своем высоком доме и наблюдать, как люди из Глубин Кливленда (так между собой они называли местный подземный пригород) несутся на рассвете на работу на бетонные поля и фабрики без окон, летят куда-то на реактивных самолетах и мчатся по магистралям, проводят послеобеденные партизанские учения с перерывом на чашечку кофе, а затем в сумерках, торопясь, возвращаются назад в атомозащитные, ярко освещенные, поражающие размерами, но все равно вызывающие клаустрофобию пещеры.

Фэй и его проекты вновь стали казаться сном, хотя Гастерсон наткнулся все же на интригующее объявление о щекотунах в газете «Манчестер Гардиан», которую он получал ежедневно по факсу Трое их детей тоже рассказали о подобных объявлениях, переданных по телевизору, хотя для мелюзги они не представляли особого интереса. А однажды днем они пришли домой с потрясающей новостью — старостам классов в подземных школах выдали щекотунов. Но после допроса с пристрастием Гастерсон убедился что это вовсе не щекотуны, а просто радиоприемники двусторонней связи со школьным полицейским участком.

— Что само по себе не очень хорошо, — позже прокомментировал Гастерсон Дейзи. — Но было бы куда противнее думать, что этих следящих за временем «суперэго» уже пристегивают к детским плечам. Можешь ты себе представить Гека Финна со щекоту ном, который указывает ему, когда следует завязывать волосы в пучки от злых духов, а когда — поплавать?

— Могу поспорить, что Фэй смог бы это представить, — возразила Дейзи. — И вообще — когда он собирается принести тебе этот чек? Яго хочет реактивный велосипед, и я пообещала Иможен, что куплю ей наборчик косметики «Вина», да и Клаудиусу тоже может что-нибудь понадобиться.

Гастерсон, нахмурившись, размышлял.

— Знаешь, Дейз, — сказал он, — у меня такое чувство, что Фэй в больнице, его пичкают наркотиками и кормят внутривенно. Он так подпрыгивал в прошлый раз, что через неделю щекотун должен был защипать его до смерти.

Фэй появился в тот же вечер словно затем, чтобы опровергнуть эти предположения. Освещение было тусклым. Что-то случилось со старым трансформатором, и в ожидании ремонта две оставшихся заселенными квартиры довольствовались батареями, по причине чего лампы из ярких сфер превратились в таинственно светящиеся янтарные свечи, а старинная пишущая машинка Гастерсона стала работать медленнее.

Фэй вел себя спокойно или, по крайней мере, хорошо себя контролировал, так что на какое-то мгновение Гастерсон даже подумал, что он снял своего щекотуна. Затем, когда маленький человечек вышел из тени, Гастерсон заметил большую выпуклость на его правом плече.

— Да, нам пришлось немного его увеличить, — скупо пояснил Фэй. — Дополнительные суперхарактеристики. В то время как сам прибор в целом был чрезвычайно удачным, подсознательная эйфория оказалась слишком эффективной. Несколько сотен пользователей стали страдать прыгоманией Мы сделали пощипывание более нежным и ослабили воздействие на подсознание — ты понимаешь, о чем я: «День ото дня я становлюсь все круче и все спокойнее» Но и после этого стабилизирующее воздействие все еще было желательным. Так вот, после конференции на высшем уровне мы решили объединить щекотун с регулятором настроения.

— Бог мой, — вмешался Гастерсон, — что, есть и такая машина?

— Конечно. Она годами использовалась на бывших душевнобольных.

— Никак не успеваю идти в ногу с прогрессом, — сказал Гастерсон, сокрушенно качая головой. — Отстаю по всем статьям.

— Пусть твой щекотун напомнит тебе, чтобы ты почитал обозрения Научной службы, — ответил ему Фэй. — Или просто вели ему просмотреть эти обозрения и… нет, это все еще на стадии разработки, — он взглянул на плечо Гастерсона, и глаза его округлились. — Ты не носишь новую модель щекотуна, которую я послал тебе, — произнес он с ноткой осуждения в голосе.

— Я ее не получал, — заверил его Гастерсон. — Почтальоны доставляют на поверхность почту и посылки, бросая их в высокоскоростные мусорные выталкиватели в надежде, что вихрь доставит их по нужному адресу. — И добавил, словно желая помочь: — Наверное, его украли русские, пока он пытался освоиться с обстановкой.

— Это не тема для шуток, — нахмурился Фэй. — Мы надеемся, что щекотун впервые в истории мобилизует весь потенциал свободного мира. Гастерсон, тебе придется носить этот щелкунчик. Человеку теперь уже невозможно будет жить без него в современном мире.

— Может, я и буду носить, — успокаивающе сказал Гастерсон, — но сейчас расскажи мне о регуляторе настроения. Я хочу включить его в мой новый роман о безумии.

Фэй покачал головой:

— Твои читатели попросту подумают, что ты отстал от жизни. Если все же будешь его использовать, то не акцентируй на нем внимание. Как бы там ни было, регулятор настроения — это просто физиотерапевтическое устройство, которое контролирует химический состав крови и электрические токи тела. Оно подключено непосредственно к кровеносной системе и поддерживает в ней оптимальный уровень сахара и других веществ, а когда необходимо, впрыскивает эйфории или депрессии, а иногда и немного адреналина, например, во время выполнения срочной работы.

— Это болезненно? — крикнула из спальни Дейзи.

— Мучительно, — отозвался Гастерсон. — Не обижайся на нее, пожалуйста, — ухмыляясь, сказал он Фэю. — Послушай-ка, разве не я предложил, когда мы виделись в прошлый раз, инъекции кокаина?

— Да, это правда, — уныло согласился Фэй. — Кстати, Гасси, вот обещанный чек на один ярд. «Микро» не бросает слов на ветер.

— Ура! — едва слышно донеслось одобрение Дейзи.

— Мне казалось, что ты говорил о чеке на два ярда, — капризно сказал Гастерсон.

— Бюджетники всегда навязывают компромисс в последнюю минуту, — пожал плечами Фэй. — Придется с этим смириться.

— Обожаю получать деньги и всегда рада трем футам, — с готовностью откликнулась Дейзи. — Шесть футов могут вызвать у меня комплекс неполноценности, но когда я получаю ярд, я чувствую себя, как любовница гангстера.

— Так не хочешь ли прийти, чтобы насладиться лицезрением ярдовой бумажки, детка, а потом спрятать ее за подвязку ажурного вышитого бриллиантами чулка? — воззвал Гастерсон.

— Нет, сейчас я кое-что делаю как раз с этой частью моего туалета. Но не отходи ни на шаг от ярда, Гастерсон.

— Есть-есть, капитан, — заверил он ее. А потом, повернувшись к Фэю, сказал: — Значит, вы изъяли из щекотуна повторяющиеся фразы доктора Куэ?

— Вовсе нет. Просто сбалансировали их с депрессином. Влияние на подсознание и сейчас остается самым важным стимулом для торговли. Все характеристики щекотуна кумулятивны, Гасси. Ты по-прежнему недооцениваешь масштабы деятельности этого прибора.

— Полагаю, что так. А что это за «срочные работы»? Если вы используете щекотун, чтобы вводить наркотики рабочим для поддержания их в рабочем состоянии, то это лишь модернизация моего предложения о кокаине, и я претендую на еще одно авторское свидетельство. Сотни лет назад южноамериканские индейцы жевали листья коки, чтобы избавиться от ощущения усталости.

— В самом деле? Очень интересно, но это ведь доказывает приоритет индейцев, не так ли? Я попытаюсь, Гасси, но ни на что не рассчитывай. — Он откашлялся, его глаза стали отчужденными, он повернул голову немного вправо и отчетливо произнес: «Пух-Бах. Время: уст ноль пять. Один ноль пять семь. Ноль ноль. Запись: Идея Гасси о коке в бюджет. Закончить». Он пояснил: — На новых моделях «люкс» у нас теперь установлен воспринимающий речевые сигналы механизм: ты можешь записать себе меморандум, не снимая рубашки. Я, между прочим, использую последние минуты каждого часа для запоминания мелочей. Все пятьдесят девятые и пятьдесят восьмые минуты завтрашнего дня уже использованы, и я начал пятьдесят седьмые.

— Я и без того понял твой меморандум почти полностью, — неприветливо сказал ему Гастерсон. — Последние «ноль-ноль» обозначали секунды, правда? Сейчас я бы назвал это недоработкой — почему не микросекунды? А как ты запоминаешь, где уже записал меморандум, чтобы не сделать поверх него новую запись? В конце концов, ты ведь делаешь перезаписи.

— Щекотун сигналит и потом ищет ближайшее свободное место для информации.

— Понятно. А для чего это «Пух-Бах»?

— Да брось ты, — улыбнулся Фэй. — Это мой пароль для активации механизма, благодаря которому он не будет откликаться на случайные цифры, которые услышит

— Но почему «Пух-Бах»? Фэй хмыкнул:

— Прекрати. Эх ты, писатель. Это литературная ссылка, Гасси. Пух-Бах (ну вспомни же!) был Лордом Выше Чем Все Прочие из «Микадо». У него был небольшой список, и ничего из этого списка никогда не упускалось.

— Ах да, — вспомнил Гастерсон, хмуро взглянув на него. — Насколько я припоминаю, все, что входило в этот список — это имена людей, которым планировалось снести голову при помощи Ко-Ко. Лучше действуй поосмотрительней, Коротышка. Это может быть дурным знаком. Не исключено, что все эти рабочие, на которых ты нацепил щекотуны, качающие в них адреналин, чтобы они делали двойную работу, не замечая этого, однажды восстанут и придут, чтобы снести голову тебе.

— Только уволь меня от этой марксистской мифологии, — запротестовал Фэй. — Гасси, у тебя абсолютно неверный взгляд на щекотуна. Действительно, пока что большую часть оптовых партий щекотунов закупили, если не считать правительство и армию, большие компании для перепродажи своим сотрудникам…

— Ага!

— …. но это все потому, что никто лучше щекотуна не обучит нового сотрудника его работе. Каждую секунду щекотун повторяет новичку, что надо делать, и тот сразу начинает работать в полную силу, не отвлекая других работников. А записать на пленку алгоритм рабочего процесса — самое плевое дело. И ты поразишься, когда узнаешь, какое благотворное влияние оказывает подсознательное воздействие на моральное состояние сотрудников. Ведь как обычно бывает, Гасси: большинство людей слишком недальновидны и лишены воображения, чтобы заранее оценить преимущества щекотунов. Они покупают их только потому, что это настоятельно рекомендуют их компании, а выплата осуществляется небольшими частями, которые высчитывают из зарплаты. Они обнаруживают, что со щекотуном рабочий день летит быстрее. Малыш на твоем плече — твой друг, несущий душевный комфорт и добрые советы. Первое, что он запрограммирован говорить, — это «Расслабься, приятель». Уже через неделю они носят щекотунов 24 часа в сутки и покупают их для жен, чтобы те не забывали причесываться, мило улыбаться и готовить их любимые блюда.

— Я понял, Фэй, — прервал его Гастерсон. — Щекотун стал попросту новомодным средством, повышающим производительность труда. Где-то я читал однажды о соляных таблетках. Торговые автоматы продавали их везде, даже в офисах с кондиционерами, где влажная подмышка встречалась не чаще двух раз в год, а девушки потели только шампанским. Десятилетие спустя люди уже не понимали, для чего предназначались эти пыльные белые таблетки. Иногда их ошибочно принимали за транквилизаторы. Точно так же будет и со щекотунами. Откроет кто-нибудь затхлую кладовку и увидит груды этого серебристого металлолома, собирающего пыль и

— Не будет этого! — яростно запротестовал Фэй. — Щекотуны не мода. Они изменят историю, они сделают революцию в свободном мире! Да, как же! Прежде чем «Микросистемы» выпустили первый экземпляр в продажу, мы сделали правилом обязательное ношение щекотуна каждым нашим сотрудником! А это не что иное, как абсолютная вера в нашу продукцию…

— Каждым сотрудником за исключением самого высокого начальства, конечно, — язвительно перебил его Гастерсон — И это не принижает твой собственный ранг, Фэй. Как начальник Отдела исследований и развития, ты, конечно, лицо заинтересованное и должен демонстрировать особый энтузиазм

— Тут ты не прав, Гасси, — возликовал Фэй. — Наше высокое начальство, все до единого человека, отнеслось к своим персональным щекотунам с куда большим энтузиазмом, чем любая другая категория работников на всем предприятии.

Гастерсон сгорбился и покачал головой.

— Если это так, — мрачно сказал он, — то, возможно, человечество заслужило щекотун.

— Буду на этом настаивать! — с энтузиазмом и без колебаний согласился Фэй, а потом добавил: — Перестань придираться, Гасси. Щекотун — великое изобретение. Не выступай против него только потому, что ты имел какое-то отношение к его созданию. Ты должен только попробовать и тоже начнешь его носить.

— Предпочту умереть в мучениях.

— И прекрати эти мрачные разговоры! Гасси, я уже говорил и снова скажу: ты просто боишься этой новинки. Tы ведь даже закрылся шторами, чтобы не видеть фабрику по производству щекотунов.

— Да, я боюсь, — сказал Гастерсон. — Я действительно бо… О-о-х!

Фэй резко повернулся. Дейзи стояла в проеме спальни, на ней было короткое обтягивающее серебристое платье. На этот раз она была без маски, но ее коротко подстриженные волосы переливались серебром, а ноги, руки, ладони, лицо, шея — каждый миллиметр кожи, не прикрытый платьем, — были раскрашены идеально ровными вертикальными зелеными полосами.

— Это сюрприз для Гастерсона, — объяснила она Фэю. — Он говорит, что я ему такой нравлюсь. Считается, что эта липкая зеленая жидкость еще и грязеотталкивающая.

— Хорошо бы, — заметил Гастерсон, а затем на его лице появилось восторженное выражение. — Я скажу тебе, почему твой щекотун так популярен, Фэй. Не потому, что он активизирует память, и не потому, что воздействием на подсознание поддерживает «эго» человека. А потому, что каждому дает возможность освободиться от ответственности, помогает не замечать тяготы каждодневного существования. Знаешь, Фэй, их ведь очень много, этих маленьких человечков, принадлежащих к подземной крысиной расе, боящихся атомной смерти и посмертного воздаяния, и у них достаточно денег, если выпала Удача, чтобы дожить до новой Удачи, а еще есть миллионы и миллионы правил игры, которые им необходимо помнить. Представь себе такую пешку: каждое утро, когда он просыпается, он должен помнить обо всем, что ему нужно сделать, иначе он может три раза подряд упустить свою Удачу, и, возможно, впереди замаячит страшная черная ладья в железных доспехах и собьет его с шахматной доски. Но теперь, глядите-ка, у него есть щекотун, и он поверяет этой милой серебристой вещице все, что надо помнить. Конечно, ему не избежать, в конце концов, всех этих дел, но пока он не чувствует груза ответственности, она больше не давит на его хлипкие ллечи. Он освободился от обязательств…

— Ну и что в этом плохого? — громко перебил его Фэй. — Что плохого, если с маленького человека сняли гнет? Почему бы щекотуну не быть суррогатом «суперэго»? Начальник Отдела мотивации «Микро» сразу отметил эту положительную черту и оценил ее тремя плюсами. Кроме того, все твои аргументы — слишком сложное и запутанное признание того, что щекотун активизирует память. Серьезно, Гасси, что в этом плохого?

— Я не знаю, — медленно, с отсутствующим видом сказал Гастерсон. — Я только знаю, что мне это кажется плохим, — он сморщил свой большой лоб. — Прежде всего, потому, что человек исполняет чьи-то приказы. У него есть своего рода хозяин. Он возвращается к рабской психологии

— Он исполняет свои собственные приказы, — с отвращением к чужой тупости возразил Фэй. — Щекотун — это просто механический напоминатель, записная книжка, по сути, ничего больше, чем обратная сторона старого конверта. Это не хозяин.

— Ты в этом абсолютно уверен? — спокойно спросил Гастерсон.

— Гасси, неотесанный чурбан… — разгоряченно начал было Фэй. Внезапно его черты исказились, и он дернулся — Извините, ребята, — быстро сказал он, направляясь к двери, — но мой щекотун сказал, что мне пора идти.

— Эй, ты, наверное, имел в виду, что это ты велел своему щекотуну сказать тебе, что пора идти? — прокричал ему вслед Гастерсон.

Фэй обернулся в дверях. Он облизнул губы, глаза его забегали.

— Я в этом не уверен, — произнес он странным натянутым голосом и стремглав вылетел из комнаты.

Несколько секунд Гастерсон созерцал пустоту на том месте, где только что стоял Фэй. Затем вздрогнул Потом пожал плечами.

— Должно быть, я сдаю, — пробормотал он. — Я ведь даже не предложил ему ни одной новой идеи.

Потом он повернулся к Дейзи, которая все еще стояла в дверях с непроницаемым выражением на лице.

— Слушай-ка, ты выглядишь, как персонаж «Тысячи и одной ночи», — сказал он ей. — Ты изображаешь кого-то конкретно? Как далеко идут эти полосы?

— Ты мог бы и сам это выяснить, — холодно заметила она. — Все, что тебе надо сделать, — это сперва убить для меня дракона или двух.

Он смотрел на нее долго и пристально. Наконец благоговейно сказал:

— Боже мой! У меня есть все, чего только можно пожелать. Что же мне сделать, чтобы быть достойным этого?

— У тебя есть большой револьвер, — посоветовала ему она, — и ты выйдешь с ним в мир, и совершишь налеты на крупные компании, и заберешь у них ярды и ярды денег — прямо мотками, как ленточки, — и принесешь их мне домой

— Не говори больше ничего о револьвере, — сказал он, — даже шепотом, и вообще выбрось его из головы. Он у меня есть, черт подери — тридцать восьмого калибра, — и я не хочу, чтобы какой-нибудь псионический[6] монитор, о котором мне ничего не известно, уловил твои мысли, и ребята из-под земли явились, чтобы забрать у нас оружие — один из немногих символов индивидуальности, которые у нас остались.

Внезапно Дейзи, кружась, отошла от двери, сделала три полных оборота так, что ее серебряные волосы, разметавшись, приподнялись и стали похожи на коническую шляпу кули[7], сделанную из металла, а потом присела в реверансе посередине комнаты

— Я только что придумала, кто я, — объявила она, моргая ресницами — Я милый серебряный щекотун в зеленую полосочку.

На следующий день Дейзи разменяла чек «Микро» на тысячу псевдосеребряных долларов, сделанных из алюминиево-бронзового сплава. Она спрятала их в сломанной электронной кофеварке Гастерсон продал свой роман о безумии и начал новый — о сумасшедшем медике с икающим истерическим смехом, который ловко приспособил регулятор настроения, чтобы превращать душевнобольных в нимфоманок, убийц-маньяков и святых поневоле. Но на сей раз из головы у него не шел Фэй и последние, леденящие душу слова, произнесенные маленьким нервным человечком перед уходом.

Из-за этого он не мог выбросить подземный мир из памяти так же легко, как обычно. У него было чувство, что в норах существовал теперь на свободе новый тип крота и что земля у подножия их небоскреба может вздыбиться в любой момент.

Однажды к концу дня он засунул полдюжины свеженапечатанных листов себе в карман, спрятал машинку, подошел к вешалке и снял с нее свой приз — шахтерскую каску с электрической лампой.

— Иду вниз, капитан, — прокричал он в сторону кухни.

— Возвращайся ко второй полувахте, — ответила Дейзи. — И помни мой приказ заарканить пару понимающих в искусстве молодых девиц.

— Только если найду пегую с пристрастием к шотландскому виски или жемчужно-серую в фиолетовую крапинку, — сказал ей Гастерсон, прикоснувшись к каске жестом идущего на смерть гладиатора.

Не прошел Гастерсон и половины дороги через парк к эскалаторному бункеру, как сердце его начало колотиться. Он решительно включил лампу на каске.

Как он и предполагал, пришлось ожидать в напряжении десять лишних секунд, пока на поверхности по его вызову не появился роботизированный люк, который наконец впустил его, предварительно проверив удостоверение личности.

К этому времени сердце Гастерсона стучало, как кувалда. Он неуклюже вскочил на эскалатор, обеими руками вцепился в движущийся поручень и закрыл глаза, когда ступени подползли к краю спуска и понесли его вниз. Секундой позже он заставил себя открыть глаза и, оторвав руку от поручня, нажал на еще один выключатель лампы, которая тут же начала мигать белым светом, словно он был гражданским самолетом, летящим в самый центр военных действий.

Еще одним усилием воли он заставил себя держать глаза открытыми и, содрогаясь, изучал мизансцену. Проскочив фарлонг[8] бомбозащитной крыши, он попал в большую тускло освещенную пещеру. На темно-синем потолке мерцали звезды. Стены были пробуравлены десятками сводчатых проходов, в которых помещались оживленно торгующие магазинчики, а над ними вовсю сияла реклама. От сводчатых проходов отходили десятка три движущихся тротуаров. Прихотливо изгибаясь и соприкасаясь друг с другом, они выписывали удивительный многослойный лист клевера. На движущихся тротуарах было полно людей, которые ехали не шевелясь, как целеустремленные статуи, или с натренированной грацией переступали с тротуара на тротуар, подобно тысячам тореадоров, выполняющих веронику[9].

Тротуары двигались быстрее, чем, насколько он помнил, во время его последнего авантюрного похода под землю, и в то же самое время передвигавшаяся под ним толпа была гораздо более спокойной, чем ему запомнилось тогда. Такое впечатление, будто пять тысяч или около того кротов, находящихся в поле зрения, все время прислушиваются — к чему-то. Но что-то в них еще изменилось — этому изменению он не смог в первый миг найти определение — или, подсознательно, не захотел. Стиль одежды? Нет Бог ты мой, не надеты ли на них одинаковые маски-монстры? Нет… Цвет волос? Н-да…

Он изучал их так внимательно, что не заметил, как лента эскалатора доползла до конца спуска. Едва не оторвав каблуки, он соскочил с нее и столкнулся с группой из четырех человек, стоявших на крохотном треугольном островке, который не двигался. Эти четверо, по крайней мере, были одеты в соответствии с новой модой — в полосатые серые плащи-накидки, отчего казалось, что их головы торчат из центра раскрытых зонтов или выглядывают из гигантских грибных шляпок

Один из них ухватил Гастерсона и избавил его, потерявшего равновесие, от риска оказаться на тротуаре, который мог бы увезти его в Толедо.

— Гасси, пес ты эдакий, ты, должно быть, на расстоянии уловил, что я хону увидеться с тобой, — закричал Фэй, похлопывая его по плечам — Познакомься с Дэвидсоном Кестером и Хейзеном, моими коллегами. Мы все работаем в «Микро» — Компаньоны Фэя с удивлением глазели на мигающую лампочку на каске Гастерсона, Фэй быстро пояснил — Мистер Гастерсон пишет новеллы о безумии. Вы знаете, он — НэМэ

— Аббревиатура от «независимо мыслящий» произносится эНэМ, — машинально поправил Гастерсон, все еще внимательно вглядываясь в окружавшую их толпу и пытаясь определить, что же в них изменилось с прошлого раза. — «НМ» работают на творческой энергии. Эксцентричны. Взрываются через париетальный надлом кости, если посмотреть на них косо. Замечены в убийствах «чайников», широкомыслящих, и других людей с дыркой в голове.

— Ха-ха, — рассмеялся Фэй. — Ну, ребята, я нашел того, кто мне был нужен. Как там двигается новый роман?

— У меня климакс, похоже, — пробормотал Гастерсон. по-прежнему глядя мимо Фэя на стоящих вокруг людей. — Регулятор настроения должен ожить. А затем… — Его голос стал затихать, когда он сообразил, что Кестер, Дэвидсон и Хейзен попрощались и уже ехали вдаль. Скривившись, он напомнил себе, что никто не хочет слушать "писателя — он слишком хорошо умеет слушать сам, чтобы можно было позволить ему еще и говорить. Что ж, тогда разберемся — все вокруг выглядят странно, потому что у всех одинаковое выражение лица?.. Или у них симптомы одной и той же болезни?..

— Я собирался навестить тебя, но теперь мы можем зайти ко мне, — говорил тем временем Фэй. — Есть два вопроса, которые я хотел бы…

Гастерсон напрягся.

— Боже мой, да они же все горбатые! — закричал он.

— Ш-ш! Ну конечно, — с укором зашептал Фэй. — Они все носят щекотуны. Но тебе не стоит оскорблять их из-за этого.

— Я ухожу отсюда. — Гастерсон вознамерился бежать, словно от пяти тысяч Ричардов Третьих.

— Нет, никуда ты не уйдешь, — возразил Фэй, вцепившись в него рукой. Почему-то под землей казалось, что маленький человечек больше весит. — Ты выпьешь коктейль в моей клетушке для размышлений. Кроме того, если ты собираешься подниматься вверх по эскалестнице, идущей вниз, то у тебя случится сердечный приступ.

В доме у Гастерсона управлять им было так же легко, как носорогом-одиночкой, но вдали от него — и особенно под землей — он был больше похож на бесхарактерного слона. Все его кости вываливались из него через ступни, как он описывал это свое состояние Дейзи. Поэтому он с жалким видом смирился, когда Фэй, изучив его с головы до ног, отключил мигающую лампочку (со словами: «Эта шахтерская кепка старомодно смотрится, Гасси»), а затем, к удивлению Гастерсона, сунул свою сумку, которую носил на поясе, под правое плечо гастерсоновского пальто, застегнув его, чтобы сумка лучше держалась.

— Это чтобы ты не выделялся, — пояснил он и еще раз быстро окинул Гастерсона взглядом. — Сойдет. Пошли, Гасси. У меня есть о чем рассказать. — Три быстрых шага, и земля чуть не ушла из-под ног Гастерсона, но Фэй вовремя подтолкнул его. Маленький человечек вспрыгнул на движущийся тротуар вслед за ним, и вот они, стоя рядом, уже безо всякий усилий легко скользили вперед.

— Представь себе, что это подземный серфинг, — сказал ему Фэй. — Это даже бодрит… если думать об этом правильно, — его голос потускнел и угас.

Гастерсон чувствовал страх и казался себе еще более горбатым, чем все остальные стоящие на тротуарах люди, — горбатым не только физически, но и морально. Тем не менее, он храбро возразил:

— Это у меня есть, о чем тебе рассказать. Я написал шесть страниц предупреждений насчет ще…

— Ш-ш! — остановил его Фэй. — Давай используем мой беззвучный телефон.

Он достал свой телефон-блин и растянул его так, что накрыл их лица подобно большому яшмаку[10] Гастерсон, которому пришлось вжаться шеей в рубчатую выпуклую поверхность накидки, чтобы он мог оказаться щека к щеке с Фэем, опасался/что это бросается в глаза, но потом понял, что никто из стоящих рядом не обращает на них внимания. Причина такой погруженности в себя внезапно пришла ему в голову. Они слушали своих щекотунов! Он поежился.

— У меня есть шесть страниц с предупреждениями насчет щекотунов, — повторил он в горячую влажную тишину телефона-блина. — Я их отпечатал, так что ничего не забуду в пылу полемики. Я хочу, чтобы ты прочитал все до единого слова. Фэй, у меня все это крутилось в голове с тех пор, как я стал думать, кто — ты или твой щекотун — заставил тебя улизнуть из нашего дома в последний раз. Я хочу, чтобы ты…

— Ха-ха! Всему свое время, — смех Фэя в телефоне-блине был металлическим. — Но я рад, что ты решил протянуть руку помощи, Гасси. Эта вещь завоевывает все о-о-очень быстро. Если говорить о национальных масштабах, то щекотунизация взрослого населения подземелья достигла девяноста процентов.

— Не верю, — запротестовал Гастерсон, свирепо глядя на горбы вокруг них. Движущийся тротуар спускался вниз по слабо освещенному тоннелю, в стены которого были врезаны двери, а над ними сияла реклама. Люди, в глазах которых светился восторг, сделав небольшой пируэт, соскакивали с тротуара или же запрыгивали на него. — Вещь не может развиваться так быстро, Фэй. Это противоестественно.

— Ха, но мы не в природе существуем, а в обществе. Общество же в эпоху НТР развивается в геометрической прогрессии. И не просто в геометрической прогрессия, а экспоненциально. Между нами, начальник Отдела математики «Микро» сказал мне, что сейчас мы на четвертой ступени развития прогресса и переходим на пятую.

— Ты хочешь сказать — мы развиваемся так быстро, что должны быть настороже, чтобы не оказаться отброшенными назад, когда выйдем на новый круг? — спросил Гастерсон, рассматривая туннель впереди, чтобы видеть повороты. — Или не исчезнуть прямо в бесконечности?

— Точно! Конечно же, последний скачок, по большей части, нам обеспечен щекоту ном, Гасси, щекотун уже избавил нас от абулии[11], алкоголизма и амнезии во многих городских районах — и это только на одну букву алфавита! Если щекотун не превратит нас через шесть недель в нацию гениев с феноменальной памятью, пребывающей в постоянном созидании, я стану жить наверху.

— Ты хочешь сказать, это хорошо, когда множество людей стоит с остекленевшими глазами, прислушиваясь к чему-то бормочущему им в уши?

— Гасси, ты не способен распознать прогресс, даже столкнувшись с ним лицом к лицу. Щекотун — это самое великое изобретение человечества после языка. Без всяких исключений, это самое великое из когда-либо созданных устройств, направленных на интеграцию человека во все то, что его окружает. Согласно нынешнему порядку только что купленный щекотун вначале направляется в органы правительства и гражданской обороны для первичной установки, затем — к работодателю покупателя, затем — к его врачу-психологу, затем — к капитану его бункера и уж затем — к нему самому. Все, что необходимо для благополучия этого человека, записывается на бобины. Эффективность в третьей степени! Кстати, у России тоже теперь есть щекотуны. Наши спутники-разведчики их сфотографировали. Они похожи на наши, только коммунисты носят их на левом плече… Но они на две недели отстают от нас в разработках, и им никогда не удастся сократить отставание!

Гастерсон отпрянул на секунду от телефона-блина, чтобы вдохнуть воздуха. Девушка с пухлыми губками и стройной фигурой, стоявшая в двух футах от него, вздрогнула — среднее пощипывание, подумал Гастерсон. Затем она нащупала в сумочке пояса таблетку и сунула ее в рот

— Черт, а ведь щекотун недостаточно эффективен в том, что касается мелочей, — рявкнул Гастерсон, нырнув обратно в уединение яшмака, который он делил с Фэем. — Почему бы доктору этой девушки не настроить регулятор настроения ее щекотуна так, чтобы он впрыскивал ей лекарство?

— Ее доктор, вероятно, хочет чтобы она научилась дисциплинировать себя, — бойко ответил Фэй — А сейчас будь внимательным. Здесь дорога раздваивается. Я проведу тебя через заднюю дверь «Микро».

Лента движущегося тротуара отделилась от основной полосы и нырнула под углом в короткую аллею. Гастерсон едва ощутил место соединения, когда они пересекали его, не меняя скорости. Затем лента ускорила свое движение до тридцати футов в секунду и понесла их к глухой стене, где аллея заканчивалась. Гастерсон приготовился спрыгивать, но Фэй схватил его одной рукой, а другую руку, в которой он держал бляху и значок, протянул по направлению к стене. Когда они находились на расстоянии десяти футов от стены, она резко отъехала в стороны, а затем захлопнулась за ними так быстро, что Гастерсон подумал, на месте ли у него каблуки и целы ли сзади брюки.

Фэй, спрятав свою бляху и телефон-блин, положил значок в нагрудный карман Гастерсона.

— Воспользуешься им, когда будешь уходить, — небрежно сказал он. — То есть если будешь уходить.

Гастерсон, пытавшийся читать плакаты-инструкции, развешенные на стенах, мимо которых они проезжали, начал теперь тщательно обдумывать последнее зловещее предположение, пришедшее ему в голову, но как раз в это время лента замедлила свой бег, перед ними распахнулись и закрылись вращающиеся двери, и они оказались в роскошно обставленной клетушке для размышлений размером минимум восемь футов на пять.

— Да, это что-то, — оценивающе сказал Гастерсон, чтобы показать, что он не законченный мужлан. А затем, вспомнив об исследованиях, которые он проводил, когда писал исторические романы, добавил: — Она такая же большая, как купе пульмановского вагона или как каюта помощника лейтенанта в войну 1812 года. Тебя, должно быть, действительно ценят.

Фэй кивнул, с трудом улыбнулся и со вздохом сел в компактное, слишком сильно набитое вращающееся кресло. Его руки повисли, а голова склонилась на вздутое плечо накидки. Гастерсон уставился на него. Насколько он мог припомнить, маленький человечек впервые выдал усталость.

— Сейчас у щекотуна есть только один серьезный недостаток, — начал Фэй. — Он весит двадцать восемь фунтов. Его начинаешь чувствовать, пробыв на ногах пар) часов. Безусловно, мы собираемся придать следующей модели антигравитационные характеристики, о которых ты говорил описывая гранаты преследования Мы воплотили бы это уже и в этой модели но нам необходимо было ввести в нее массу других вещей, — он снова вздохнул. — Одни лишь элементы сканирования и принятия решений утроили его массу.

— Эй, — запротестовал Гастерсон, подумав о девушке с пухлыми губками, — ты хочешь сказать, что все эти люди несли на себе груз в тринадцать килограммов

Фэй медленно покачал головой.

— На них на всех была третья модель или четвертая Я ношу шестую, — сказал он, раздувшись от гордости. — я несу подлинный крест, а не одну из его бальсовых копий.

Его лицо немного просветлело, и он продолжил.

— Конечно, благодаря новым улучшенным характеристикам он более чем стоит того и по ночам, когда лежишь, его едва ощущаешь, и если не забывать посыпать под ним тальком дважды в день, то он не будет натирать по крайней мере, слишком сильно

Невольно отшатнувшись. Гастерсон почувствовал как что то уперлось в его правое плечо Рывком расстегнув пальто он судорожно сунул под него руку и вытащил оттуда сумку Фэя а затем очень аккуратно положил ее на верх шкафчика и вздохнув, расслабился, как человек, который только что избежал большой и вряд ли только символической опасности. Потом он вспомнил кое-что о чем говорил Фэй и снова выпрямился.

Да, ты сказал что у него есть сканирующие и принимающие решение элементы. Даже по твоим странным стандартам это означает что твой щекотун думает А если он думает, то у него есть сознание — пусть даже на уровне робота.

— Гасси, — нахмурившись, утомленно сказал Фэй, — в наше время элементы С и ПР есть во многих вещах. В сортировщиках почты, ракетах, роботах-врачах, высококлассных манекенах — и это только некоторые механизмы Они «думают», выражаясь архаично, но это совсем не то слово И конечно же, они не имеют сознания.

— Твой щекотун мыслит, — упрямо повторил Гастерсон, — как я тебя и предупреждал Он сидит на твоем правом плече, он оседлал тебя, будто ты пони или умирающий от голода святой Бернар, а теперь он еще и мыслит.

— Ты так думаешь? — зевнул Фэй. — Ну и что? — Он быстро и как-то волнообразно повел своим плечом, словно у его левой руки было три локтя. Гастерсон был озадачен, поскольку никогда прежде не замечал этого жеста у Фэя, и ему было интересно, где тот мог его подцепить. Может быть, он имитирует подобострастного шефа Службы финансов «Микро»? Фэй снова зевнул и сказал: — Пожалуйста, Гасси, не беспокой меня хоть несколько минут… — Его глаза были полуприкрыты.

Гастерсон посмотрел на ввалившиеся щеки Фэя и на большую выпуклость под накидкой.

— Послушай, Фэй, — спросил он тихим голосом, когда прошло около пяти минут, — ты медитируешь?

— Да нет, — отозвался Фэй, вздрагивая и сдерживая очередной зевок — Просто отдохнул немного. Я как-то сильней устаю в последнее время. Извини меня, Гасси. Но почему ты подумал о медитации?

— Просто я уже размышлял об этом и раньше, — сказал Гастерсон. — Понимаешь, когда ты впервые начал разрабатывать щекотун, мне пришло в голову, что только в одном он действительно мог бы стать полезным, несмотря даже на то, что ты снабдил его элементами С и ПР. И вот в чем эта польза заключается: механический секретарь может взять на себя все обязательства и все тяготы повседневной жизни человека в реальном мире, позволив ему проникнуть в другой мир — мир мыслей, чувств и интуиции, дав ему возможность задержаться в этом мире, заняться самосовершенствованием. Не знаешь, кто-нибудь использует щекотун таким образом?

— Конечно нет. — Фэй скептически рассмеялся. — Кому нужно зря терять время в воображаемом мире и пропустить то, что сделает его щекотун — я имею в виду, что щекотун сделает для него в будущем, то есть, что он велел своему щекотуну сделать для него.

Совершенно не обратив внимания на то, что Гастерсона буквально затрясло от его слов, Фэй выпрямился и, кажется, оживился:

— Ха, то, что я ненадолго закемарил, мне помогло. Щекотун заставляет тебя отдыхать, это одна из его наилучших черт Пух-Бах относится ко мне добрее, чем я сам к себе отношусь. — Нажав на кнопки, он открыл маленький холодильник, достал оттуда два картонных куба из вощеной бумаги и передал один из них Гастерсону. — Мартини? Надеюсь, ты не против, если мы выпьем прямо из картонки.

Твое здоровье. Теперь, Гасси, старик, я хочу поговорить с тобой о двух вещах…

— Погоди, — сказал Гастерсон, к которому, казалось, вернулась его прежняя уверенность — Вначале мне нужно кое-что выкинуть из головы — Он вытащил из внутреннего кармана машинописные листочки и разгладил их — Я тебе уже о них рассказывал Я хочу, чтобы ты их прочитал, прежде чем мы займемся другими делами Вот

Фэй посмотрел на листки и кивнул, но не взял их Он поднес руки к горлу и расстегнул застежку своей накидки, а затем помедлил

— Ты это носишь, чтобы скрыть горб, который появляется из-за щекотуна? — заполнил паузу Гастерсон — У тебя вкус лучше, чем у других кротов

— Ну, в общем-то не совсем для того, чтобы спрятать л — запротестовал Фэй, — а как раз наоборот чтобы другим не было завидно Мне было бы неловко расхаживать с шестой моделью, способной сканировать и принимать решения, в то время как остальные не имели возможности его купить до двадцати двух пятнадцати сегодняшнего вечера, когда он поступит в открытую продажу. Многие жители подземелья сегодня не будут спать вообще. Они будут стоять в очередях, чтобы сдать свой старый щекотун в счет покупки шестой модели, которая почти так же хороша, как и Пух-Бах

Он начал было разводить руками, но снова заколебался, со странным опасением глядя на великана, а затем все же сбросил накидку.