"Основание и Земля" - читать интересную книгу автора (Азимов Айзек)

 Часть третья. Аврора

VIII. Запрещенный Мир

– Голан, – сказал Пилорат, – я не помешаю, если посмотрю?

– Ничуть, Яков, – ответил Тревиз.

– А если буду задавать вопросы?

– Пожалуйста.

– Что вы делаете?

Тревиз поднял взгляд от экрана.

– Измеряю расстояние до каждой звезды, кажущейся близкой к Запрещенному Миру на экране, чтобы определить насколько они близки на самом деле. Их гравитационные поля должны были быть известны и поэтому мне нужны массы и расстояния. Не зная этого, я не смогу точно рассчитать Прыжок.

– А как вы делаете это?

– Каждая звезда имеет координаты, которые есть в банках памяти компьютера, и которые можно перевести в координаты системы Компореллона. Их легко можно скорректировать для нынешнего положения «Далекой Звезды» в пространстве относительно солнца Компореллона, и это даст мне расстояние до каждой из звезд. На экране все эти красные карлики выглядят довольно близкими к Запрещенному Миру, но одни из них могут быть ближе, а другие дальше. Понимаете, нам нужно их трехмерное положение.

Пилорат кивнул и сказал:

– И у вас уже есть координаты этого Запрещенного Мира…

– Да, но этого мало. Мне нужны расстояния до других звезд с точностью до процента или около того. Их гравитационное влияние в окрестностях Запрещенного Мира так мало, что небольшая ошибка не будет иметь ощутимого значения. Солнце, вокруг которого вращается Запрещенный Мир… то есть, может вращаться… имеет огромную интенсивность гравитационного поля в окрестностях этого Мира, и я должен знать расстояние до него с тысячекратно большей точностью, чем до других звезд. Только координаты этого не дадут.

– И что вы будете делать?

– Я измерю кажущееся удаление Запрещенного Мира… точнее, его звезды… от трех ближайших звезд, которые настолько слабы, при довольно большом увеличении, что можно сказать, их вообще нет. Вероятно, они ОЧЕНЬ далеко. Затем мы помещаем одну из этих трех звезд в центр экрана и прыгаем на десятую долю парсека в направлении, перпендикулярном направлению на Запрещенный Мир. Это можно сделать достаточно безопасно, даже не зная расстояния до относительно далеких звезд.

– Звезда, помещенная в центр, должна остаться там и после Прыжка. Две другие тусклые звезды, если все три действительно очень далеко, не изменят заметно своего положения. Однако, Запрещенный Мир достаточно близок, чтобы изменить свое положение в параллактическом смещении. По размерам этого смещения можно определить расстояние до него. Если я хочу иметь двойную уверенность, я выберу другие три звезды и повторю все еще раз.

– И сколько времени это займет? – спросил Пилорат.

– Не очень много. Основную работу проделает компьютер. Я только скажу ему, что нужно делать. Время понадобится мне для изучения результатов, проверки их правильности и того, что мои инструкции где-то не напутаны. Если бы я был одним из сорвиголов, верящих в себя и компьютер, это можно было бы сделать за несколько минут.

– Это действительно удивительно, – сказал Пилорат. – Подумать только, как много делает для нас компьютер!

– Я думаю об этом все время.

– Что бы вы делали без него?

– А что бы я делал без гравитационного корабля? Что бы я делал без моей астрономической подготовки? А без двадцати тысяч лет гиперпространственной технологии, стоящих за моей спиной? Фактом является, что я здесь… сейчас. Представьте, что мы окажемся на двадцать тысяч лет в будущем. Какие чудеса технологии найдем мы там благодаря этому? Или, может, окажется, что двадцать тысяч лет до этого человечество не существовало?

– Едва ли, – сказал Пилорат. – Даже если мы не станем частью Галаксии, есть еще психоистория, которая ведет нас.

Тревиз повернулся в кресле, освободив руки из зажимов.

– Давайте рассчитаем расстояния и решим вопрос о количестве времени, – сказал он. – Спешить нам незачем. – Затем он насмешливо взглянул на Пилората и сказал: – Психоистория! Знаете, Яков, этот вопрос дважды поднимался на Компореллоне, и дважды его определили как суеверие. Сначала это сказал я, – затем Дениадор. Как вы можете после этого считать ее чем-то другим, нежели суеверием Основания? Какая может быть вера без доказательств? Как вы считаете, Яков? Это скорее ваша область, нежели моя.

– Почему вы говорите, что доказательств нет, Голан? – сказал Пилорат.

– Изображение Хари Сэлдона появлялось во Временном Сейфе дюжину раз и говорило о событиях, которые происходили. В свое время он не мог знать о событиях, и не мог предсказать их без психоистории.

Тревиз кивнул.

– Это звучит убедительно. Он ошибся с Мулом, но даже несмотря на его сбой, это впечатляет. И все же в этом нет ничего магического. Любой фокусник умеет делать трюки.

– Ни один фокусник не может предсказывать будущее на века вперед.

– Ни один фокусник не делает на самом деле того, в чем хочет убедить нас.

– Голан, я не могу придумать ни одного трюка, который позволит мне предсказать, что случится через пятьсот лет.

– Но вы не сможете придумать и трюк, который позволил бы фокуснику прочесть содержание сообщения, спрятанного на беспилотном орбитальном спутнике. А я видел, как фокусник делал это. Вам не приходило в голову, что Временная Капсула вместе с изображением Хари Сэлдона подделана правительством?

Пилората, похоже, потрясло это предположение.

– Они не могут сделать этого.

Тревиз презрительно фыркнул.

– Их бы поймали, попробуй они сделать это, – сказал Пилорат.

– Я в этом не уверен. Главное, что мы вообще не знаем, как работает психоистория.

– Я не знаю, как работает этот компьютер, но знаю, что он работает.

– Это потому, что другие знают, как он работает. Как может быть такое, если никто не знает как что-то действует? Если оно по какой-то причине перестанет действовать, мы будем бессильны что-либо сделать. И если психоистория вдруг прекратит работать…

– Люди Второго Основания знают, как она работает.

– Откуда вам это известно, Яков?

– Так говорят.

– Говорить можно что угодно… О, мы получили расстояние до звезды этого Запрещенного Мира и, надеюсь, очень точное. Давайте изучим эти цифры.

Он надолго уставился на них, губы его время от времени шевелились, как будто он считал в уме. Наконец, он спросил, не поднимая головы:

– Что делает Блисс?

– Спит, старина, – сказал Пилорат, затем добавил, как будто защищаясь: – Ей нужен сон, Голан. Сохранение себя частью Геи поглощает много энергии.

– Я думаю, – сказал Тревиз и повернулся к компьютеру. Положив руки на панель, он пробормотал: – Я сделаю несколько Прыжков с перепроверкой после каждого. – Он вновь убрал руки и обратился к Пилорату: – Я серьезно, Яков. Что вы знаете о психоистории?

Пилорат смутился.

– Ничего. То есть, конечно, я знаю два фундаментальных правила психоистории, но ведь их знают все.

– Даже я. Первое правило гласит, что количество людей должно быть достаточно велико, чтобы сделать статистическую обработку достоверной. Но что значит «достаточно велико»?

– По последней оценке, – сказал Пилорат, – население Галактики насчитывает около десяти квадриллионов, и эта цифра, вероятно, занижена. Думаю, этого достаточно.

– Откуда вы знаете?

– Потому что психоистория действует, Голан. Независимо от вашей логики, она действует.

– Согласно второму правилу, – продолжал Тревиз, – люди не знают о психоистории, поэтому знание не влияет на их поступки… Но они ЗНАЮТ о психоистории.

– Только о ее существовании, старина, а это не в счет. Второе правило гласит, что они не знают о ПРЕДСКАЗАНИЯХ психоистории, и что они не… Впрочем, люди Второго Основания предположительно осведомлены об этом, но они – случай особый.

– И на этих двух аксиомах разработана наука психоистории. В это трудно поверить.

– Не только на этих двух аксиомах, – сказал Пилорат. – Есть еще развитые математические и статистические методы. История гласит, что Хари Сэлдон изобрел психоисторию, моделируя на кинетической теории газов. Каждый атом или молекула газа движутся случайно, так что мы не можем знать положение или скорость любого из них. Тем не менее, пользуясь статистикой, мы можем разработать правила, с высокой точностью определяющие их поведение. Точно так же Сэлдон хотел разработать правила поведения человеческих обществ, хотя это решение было неприменимо к поведению отдельных личностей.

– Возможно, ведь люди – не атомы.

– Верно, – сказал Пилорат. – Люди обладают сознанием, и их поведение значительно усложняется проявлением свободы воли. Как Сэлдон справился с этим, я понятия не имею, и уверен, что не смогу этого понять, даже если кто-то захочет мне объяснить.

– И все это, – сказал Тревиз, – зависит от людей, которые и многочисленны и ничего не знают. Не кажется ли вам зыбким этот фундамент, на котором покоится огромная математическая структура? Если эти аксиомы неверны, все развалится.

– Но поскольку План не развалился…

– О, если правила фальшивы не целиком, а лишь частично, психоистория может проработать несколько веков, а затем, по достижении критического состояния, разрушится, как это временно произошло во времена Мула… Или, скажем, есть еще третье правило…

– Какое третье правило? – спросил Пилорат слегка нахмурясь.

– Я не знаю, – сказал Тревиз. – Аргумент может казаться идеально логичным и элегантным и все же содержать невыразимые предположения, что никто даже не упоминает его.

– Если это так, значит, оно имеет достаточный вес, иначе не было бы само собой разумеющимся.

Тревиз фыркнул.

– Если бы вы, Яков, знали историю науки так же хорошо, как знаете традиционную историю, вы поняли бы, как это плохо… Впрочем, я вижу, что мы уже в окрестностях солнца Запрещенного Мира.

Действительно, в центре экрана была яркая звезда, настолько яркая, что экран автоматически уменьшил освещенность, так что все прочие звезды просто исчезли.

Оборудование для купания и личной гигиены на борту «Далекой Звезды» было компактно, а использование воды всегда ограничивалось до разумного предела во избежание перегрузки очистных устройств. Тревиз сурово требовал этого и от Пилората, и от Блисс.

Тем не менее, Блисс всегда оставалась свежей, ее темные глянцевитые волосы были чисты, а ногти сияли.

Войдя в рубку, она сказала:

– Вот вы где!

Тревиз поднял голову и заметил:

– Ничего удивительного. Едва ли мы могли покинуть корабль, а тридцатисекундные поиски обнаружили бы нас неизбежно, даже если до этого вы не нашли бы нас ментально.

– Вы хорошо знаете, – сказала Блисс, – что это выражение было просто формой приветствия, и незачем понимать его буквально. Где мы?.. Только не говорите: «в рубке».

– Блисс, дорогая, – вмешался Пилорат, – мы внутри планетной системы ближайшего из трех Запрещенных Миров.

Она подошла к нему и положила руку ему на плечо, а он обнял ее за талию.

– Он не может быть очень запрещенным, – сказала она. – Ничто не остановит нас.

– Он запрещен потому, что Компореллон и другие миры второй волны колонизации добровольно отрезали себя от миров первой волны, принадлежащих космонитам. Если мы не чувствуем связи с этим добровольным решением, что может нас остановить?

– Эти космониты, если они остались, могли тоже добровольно отделиться от миров второй волны. Поэтому то, что мы не думаем о вторжении к ним, не значит, что они так не думают.

– Верно, – сказал Тревиз. – ЕСЛИ они существуют. Но пока что мы даже не знаем, существует ли планета, на которой они могли бы жить. Все, что мы пока видим, обычные газовые гиганты. Их два, и к тому же не очень больших.

– Но это не значит, что мир космонитов не существует, – поспешно сказал Пилорат. – Обитаемый мир должен быть гораздо ближе к солнцу и значительно меньше, так что его трудно обнаружить на фоне солнечного сияния с такого расстояния. Нужно сделать микропрыжок вовнутрь, чтобы найти эту планету. – Он казался гордым, говоря, как опытный космический путешественник.

– В таком случае, – сказала Блисс, – почему бы нам не двинуться вперед?

– Пока нет, – ответил Тревиз. – Я хочу, чтобы компьютер проверил, нет ли признаков искусственных сооружений. Мы будем двигаться туда поэтапно, проверяя каждый этап. Я не хочу вновь оказаться в ловушке, как было, когда мы приближались к Гее. Помните, Яков?

– Ловушки, подобные той, могут поджидать нас каждый день. Первая, с Геей, дала Блисс. – Пилорат нежно взглянул на нее.

Тревиз усмехнулся.

– Вы надеетесь каждый день получать новую Блисс?

Пилорат, похоже, обиделся, а Блисс раздраженно сказала:

– Мой дорогой друг – кажется так называет вас Пил – вы можете двигаться более быстро. Пока я с вами, вы не попадете в ловушку.

– Меня защитит Гея?

– Конечно. Она обнаружит присутствие других разумов.

– Вы уверены, что достаточно сильны, Блисс. Я позаботился дать вам возможность поспать, чтобы сохранить силу для поддержания контакта с главным телом Геи. Насколько можно полагаться на ваши способности на таком расстоянии от источника?

Блисс покраснела.

– Сила связи вполне достаточна.

– Не обижайтесь, – сказал Тревиз. – Я просто спросил… Разве вы не видите, что Геей быть невыгодно? Вот я – не Гея, а совершенно независимая личность. Это значит, что я могу улететь со своего мира так далеко, как захочу, и останусь Голаном Тревизом. Все, чем я обладаю, останется со мной, что бы я ни делал. Если я буду один в космосе, в парсеках от любого другого человека, неспособный по какой-либо причине связаться с кем-либо или хотя бы увидеть искру одинокой звезды в небе, я останусь Голаном Тревизом. Возможно, я не сумею выжить и умру, но останусь Голаном Тревизом.

– Один в космосе и вдали от всех остальных, – сказала Блисс, – вы не сможете позвать на помощь своих друзей с их талантами и знаниями. Один, как изолированная личность, вы будете слабее себя, как части целого общества. И вы знаете это.

– И все же это не будет тем же ослаблением, что в вашем случае. Связь между вами и Геей гораздо сильнее, чем между мной и моим обществом, и эта связь тянется через гиперпространство и требует энергии на поддержание, так что вы должны буквально задыхаться в ментальном смысле и чувствовать себя гораздо слабее, нежели я.

Юное лицо Блисс стало жестким и мгновение она перестала казаться молодой, став более Геей, чем Блисс, как будто для того, чтобы опровергнуть точку зрения Тревиза.

– Даже если все, что вы говорите, так и есть, – сказала она, – вы полагаете, что ничего не платите за эту выгодную сделку? Разве не лучше быть теплокровным существом вроде вас, нежели холоднокровной, скажем, рыбой, или еще кем-то?

– Черепахи холоднокровны, – сказал Пилорат. – На Терминусе их нет, но на некоторых мирах есть. Они закованы в панцирь и движутся очень медленно, но живут долго.

– Так вот, не лучше ли быть человеком, чем черепахой, и двигаться быстро при любой температуре? Разве не лучше вести высокоэнергетическую деятельность, иметь быстро реагирующую нервную систему, интенсивные и долговременные мысли, чем медленно ползать, чувствовать постепенно и иметь туманное представление о своем окружении?

– Допустим, это так, – сказал Тревиз, – и что с того?

– А разве вы не знаете, чем вынуждены платить за теплокровность? Для поддержания температуры более высокой, чем у вашего окружения, вы должны расходовать энергию гораздо более щедро, чем черепаха. Вы должны есть почти непрерывно, чтобы вливать в свое тело энергию с той же скоростью, с которой она его покидает. Вы проголодаетесь гораздо быстрее, чем черепаха, и умрете тоже быстрее. Но предпочли бы вы быть черепахой и жить медленнее, но дольше? Или все-таки заплатите цену и будете быстродвижущимся, быстрочувствующим и думающим организмом?

– Эта аналогия верна, Блисс?

– Нет, Тревиз, в случае с Геей все более благоприятно. Мы не расходуем много энергии, когда находимся вместе. И только, когда часть Геи удаляется через гиперпространство от остальной Геи, начинается расход энергии… Поймите, что то, за что вы проголосовали, не просто большой индивидуальный мир. Вы приняли решение в пользу Галаксии – обширного комплекса миров. В любом месте Галактики вы будете частью Галаксии и будете окружены ее частями, начиная от блуждающего между звездами атома и кончая черной дырой. При этом нужно будет малое количество энергии, чтобы оставаться целым. Ни одна часть не будет на большом расстоянии от всех других частей. И вы выбрали все это, Тревиз. Как вы можете сомневаться, что ваш выбор хорош?

Тревиз ненадолго задумался, затем поднял голову и сказал:

– Может, я выбрал и хорошо, но я должен убедиться в этом. Решение, которое я принял, наиболее важное в истории человечества, и не достаточно того, что оно хорошо. Я должен ЗНАТЬ, что оно хорошее.

– Что еще нужно вам, кроме моих слов?

– Не знаю, но найду это на Земле, – убежденно произнес он.

– Голан, – сказал Пилорат, – звезда превратилась в диск.

Так оно и было. Компьютер, занятый своими делами и не обращающий внимания на разговоры, которые велись вокруг него, в несколько этапов приблизился к звезде и достиг расстояния, определенного Тревизом. Они продолжали оставаться вне плоскости вращения планет, и компьютер разделил экран, чтобы показать три внутренние планеты.

Ближайшая к солнцу имела на поверхности температуру, при которой вода оставалась жидкой, и кислородную атмосферу. Тревиз подождал, пока будет рассчитана ее орбита и первая оценка оказалась благоприятной. Он приказал продолжать вычисления, ибо чем дольше наблюдать за движением планет, тем более точны будут вычисления их орбит.

Совершенно спокойно Тревиз произнес:

– Перед нами пригодная для жизни планета.

– О! – Пилорат выглядел восхищенным настолько, насколько позволяла его торжественная внешность.

– Однако, – сказал Тревиз, – боюсь, что у нее нет спутника-гиганта. Точнее, пока не обнаружено вообще никакого спутника. Итак, это не Земля. По крайней мере не та, которую мы представляем.

– Пусть это вас не беспокоит, Голан, – сказал Пилорат. – Я предположил, что мы не найдем здесь Земли, когда увидел, что ни один из газовых гигантов не имеет системы колец.

– Вот и хорошо, – сказал Тревиз. – Следующий шаг, это установление природы жизни, населяющей планету. Поскольку имеется кислородная атмосфера, можно быть совершенно уверенным в наличии растительной жизни, но…

– Животной жизни тоже, – сказала вдруг Блисс. – И в большом количестве.

– Что? – повернулся к ней Тревиз.

– Я чувствую это. На таком расстоянии это довольно слабо, однако планета несомненно не просто пригодна для жизни, но и населена.

«Далекая Звезда» находилась на орбите вокруг Запрещенного Мира, на расстоянии достаточно большом для поддержания периода обращения чуть больше шести дней. Похоже, Тревиз не собирался сходить с орбиты.

– Поскольку планета обитаема, – объяснил он, – и поскольку, по словам Дениадора, была когда-то населена людьми, имевшими высокоразвитую технологию и представляющими первую волну колонистов – так называемыми космонитами – они могли еще более развить технологию и могут не испытывать особой любви к нам, как представителям второй волны, сменившей их. Я предпочитаю дать им возможность показаться самим, чтобы немного познакомиться с ними перед посадкой.

– Они могут не знать, что мы здесь, – сказал Пилорат.

– Это мы должны знать, если они появятся. Я полагаю, что если они существуют, то попытаются установить с нами контакт. Может, даже захотят выйти и захватить нас.

– Но если они более развиты технологически, мы можем оказаться беспомощными перед ними…

– Я в это не верю, – сказал Тревиз. – Технологический прогресс это еще не все. Они могут значительно превосходить нас в чем-то, но это явно не межзвездные путешествия. Это мы, а не они, заселили Галактику, и во всей истории Империи я не знаю ничего, по чему можно было бы решить, что они покидали свои миры и являлись к нам. Если же они не совершали космических путешествий, как могли они надеяться на серьезные успехи в астронавтике? А если они этого не сделали, у них не было возможности получить что-либо подобное гравитационному кораблю. Правда, мы не вооружены, но даже если они выйдут против нас на своих неуклюжих военных кораблях, то вероятно не смогут схватить нас… Нет, мы вовсе не беспомощны.

– Они могли продвинуться в ментальной сфере. Возможно, Мул был космонитом…

Тревиз раздраженно пожал плечами.

– Мул не мог быть никем. Жители Геи называли его аберрантом Геи. Это был случайный мутант.

– Есть также мнение, – сказал Пилорат, – разумеется, не принимаемое всерьез, что он был механическим автоматом. Другими словами, роботом, хотя это слово не употреблялось.

– Если здесь есть что-то, представляющее ментальную опасность, мы будем зависеть от способности Блисс нейтрализовать ее. Она может… Кстати, она сейчас спит?

– Спала, – ответил Пилорат, – но зашевелилась, когда я выходил.

– Зашевелилась? Нужно будет разбудить ее, если что-то начнет проясняться. Проследите за этим, Яков.

– Хорошо, – тихо сказал Пилорат.

Тревиз повернулся к компьютеру.

– Единственное, что беспокоит меня, это входные станции. Обычно они уверенно указывают на планету, населенную людьми с высокой технологией. Эти же…

– С ними что-то не так?

– Да, кое-что. Во-первых, от них нет никакого излучения, кроме теплового.

– А что это такое?

– Тепловое излучение характерно для любого объекта, более теплого, чем его окружение, и имеет широкий спектр, зависящий от температуры. Именно его и излучают входные станции. Если на них работали какие-то машины и приборы, имелась бы утечка нетеплового, неслучайного излучения. Поскольку же присутствует только тепловое, можно предположить, что либо станции пусты и были такими тысячи лет, либо люди, живущие на них, достигли такого прогресса в этом направлении, что не допускают никаких утечек.

– Возможно, – сказал Пилорат, – на планете есть высокоразвитая цивилизация, а входные станции пусты потому, что планета так долго оставалась одна, что ее обитателей перестала волновать возможность чьего-то появления.

– Может быть… Или же это ловушка особого рода.

Вошла Блисс, и Тревиз, заметив ее краем глаза, брюзгливо заметил:

– Да, мы здесь.

– Как я вижу, – сказала Блисс, – наша орбита не изменилась.

Пилорат торопливо объяснил:

– Голан очень осторожен, дорогая. Входные станции выглядят необычно, и мы не понимаем значения этого.

– Вам нечего тревожиться об этом, – равнодушно сказала Блисс. – На планете, вокруг которой мы вращаемся, нет признаков разумной жизни.

Тревиз изумленно уставился на нее.

– О чем вы говорите? По вашим словам…

– Я сказала, что на планете есть животная жизнь, и она там есть, но где вас учили, что животная жизнь обязательно подразумевает людей?

– Почему же вы не сказала этого, когда впервые обнаружили животную жизнь?

– Потому что на таком расстоянии у меня не было уверенности. Я ощущала только несомненные признаки нервной деятельности, но при такой интенсивности невозможно отличить бабочку от человека.

– А сейчас?

– Сейчас мы гораздо ближе и, хотя вы думали, что я сплю, я не спала… или же спала очень недолго. Я, если так можно выразиться, прислушивалась к любому признаку ментальной деятельности, достаточно сложной, чтобы означать присутствие разума.

– И ничего не было?

– Я могу предположить, – сказала Блисс с внезапной осторожностью, – что если я ничего не обнаружила с такого расстояния, значит, на планете не более нескольких тысяч людей. Если мы подойдем ближе, я смогу установить это еще более точно.

– Что ж, это меняет дело, – смущенно сказал Тревиз.

– Я думаю, – сказала Блисс, казавшаяся совсем сонной, – вы можете сейчас забросить все анализы излучений, все предположения, рассуждения и что еще там вы могли придумать. Мои чувства геянки действуют гораздо более эффективно и точно. Возможно, вы поймете, что я имею в виду, если я скажу, что лучше быть жителем Геи, чем изолянтом.

Тревиз помолчал, прежде чем ответить, явно стараясь взять себя в руки. Когда он заговорил, слова его были вежливы, а тон почти официален:

– Благодарю вас за информацию. И все же вы должны понять, что, пользуясь аналогией, мысль о совершенствовании моего обоняния, совершенно недостаточна для решения расстаться с человечеством и стать ищейкой.

Двигаясь сквозь облачный слой и атмосферу, они разглядывали Запрещенный Мир. Он выглядел как будто побитый молью.

Как и следовало ожидать, полярные районы покрывали льды, но толщина их была невелика. Горы были бесплодны с редкими ледниками, но и они были невелики. В разных местах виднелись небольшие пустынные участки.

Если отбросить все это, планета была потенциально прекрасной. Ее континенты были довольно крупными, но извилистыми, так что имели длинную береговую линию и богатые прибрежные равнины значительной протяженности. Имелись также полосы тропических и умеренных лесов, окруженных лугами – и все-таки ощущение побитости молью не проходило.

Тут и там леса пересекали полубесплодные участки, а луга были редкими и рассеянными.

– Какая-то болезнь растений? – недоумевающе спросил Пилорат.

– Нет, – медленно сказала Блисс. – Что-то более худшее и более длительное.

– Я видел множество миров, – сказал Тревиз, – но такого не встречал.

– Я видела всего несколько миров, – сказала Блисс, – но Гея считает, что это именно то, чего можно было ожидать от мира, который покинули люди.

– Почему? – спросил Тревиз.

– Подумайте, – резко сказала Блисс. – Ни один обитаемый мир не имеет настоящего экологического баланса. Земля когда-то должна была иметь его, но если это был мир, на котором развивалось человечество, довольно долгое время на нем не существовало ни людей, ни других видов, способных развивать технологию и изменять окружающую среду. В те времена в природе должно было существовать равновесие. Однако, на всех других обитаемых мирах люди старательно переделывали свое окружение, подгоняя к своим требованиям растения и животных, но экологическая система, которую они устанавливали, была несбалансированной. Она имела ограниченное число видов, причем только тех, которые устраивали людей, или не могли помочь переделке…

– Знаете, что это напоминает мне? – сказал Пилорат. – Извини, Блисс, что прерываю, но это так точно подходит, что я не мог удержаться. Однажды мне попался старый миф о сотворении мира. По нему жизнь была создана на планете и состояла из ограниченного числа видов, которые были полезны для человека. Потом первые люди сделали что-то глупое – не знаю точно, что, старина, потому что эти старые мифы набиты символами и только запутывают, если понимать их буквально – и земля планеты была проклята. «Колючки и чертополох получить ты за это» гласило проклятие, хотя эта фраза лучше звучит на древнем Галактическом языке, на котором была написана. Вопрос в том, действительно ли это было проклятие? Люди не любят и не хотят колючки и чертополох, но, может, они необходимы для экологического равновесия?

Блисс улыбнулась.

– Поразительно, Пил, как все напоминает тебе о легендах, и как они все иллюстрируют. Люди, переделывая мир, удаляют колючки и чертополох, а затем трудятся, чтобы сохранить полученный мир. Это не саморегулирующийся организм, каким является Гея, а скорее смешанная коллекция изолянтов, впрочем, недостаточно разнообразная, чтобы экологическое равновесие сохранялось неопределенно долго. Если человечество исчезает, если кончается его руководящее вмешательство, созданный им порядок жизни неизбежно нарушается. Планета начинает переформировывать себя.

Тревиз скептически заметил:

– Если это и происходит, то не слишком быстро. Этот мир мог быть свободен от людей двадцать тысяч лет, и все же до сих пор видно, что о нем заботились.

– Конечно, – сказала Блисс, – это зависит от того, насколько хорошее экологическое равновесие было создано здесь. Если оно было действительно хорошим, такое состояние может сохраняться долгое время и без людей. В конце концов, двадцать тысяч лет это очень много в условиях человеческой деятельности.

– Я полагаю, – сказал Пилорат, внимательно глядя на планету, – что если планета дегенерировала, можно быть уверенным, что люди ушли.

– Я по-прежнему не ощущаю ментальной деятельности на уровне людей, и готова предположить, что планета свободна от них. Там есть постоянное бормотание на низших уровнях сознания, впрочем, достаточно высоких, чтобы представлять птиц или млекопитающих. Точно так же я не уверена, что обратная переформировка планеты означает отсутствие людей. Если общество не понимает важности сохранения окружающей среды, планета может ухудшиться, даже если люди живут на ней.

– Такое общество, – сказал Пилорат, – должно быстро разрушиться. По-моему, вряд ли возможно, чтобы люди не понимали важности поддержания факторов, которые позволяют им жить.

– У меня нет такой веры в человеческий разум, Пил. Мне кажется вполне естественным, что если общество состоит только из изолянтов, местные и даже индивидуальные интересы легко могут перевесить интересы всей планеты.

– Не думаю, что такое возможно, – сказал Тревиз. – Поскольку ни один из миллиона населенных людьми миров не ухудшился настолько, чтобы говорить об обратной переформировке, ваш страх перед изолянтами, Блисс, выглядит преувеличенным.

Корабль тем временем перешел из зоны дня в зону ночи. Это проявилось в том, что быстро сгустились сумерки, а затем стало темно, за исключением звезд, видневшихся там, где небо было чистым.

Корабль сохранял свою высоту, точно фиксируя атмосферное давление и напряженность гравиполя. Они были слишком высоко, чтобы натолкнуться на какой-нибудь горный массив, поскольку этап горообразования на этой планете давно закончился. И все же компьютер на всякий случай ощупывал пространство перед кораблем микроволновыми лучами.

Тревиз взглянул на бархатную темноту и задумчиво сказал:

– Наиболее убедительным признаком покинутости планеты является отсутствие видимого света на ее темной стороне. Ни одно технологическое общество не будет мириться с темнотой… Как только окажемся на дневной стороне, спустимся ниже.

– А что нам это даст? – спросил Пилорат. – Там тоже ничего нет.

– Кто вам это сказал?

– Блисс. И вы.

– Нет, Яков. Я говорил, что нет излучений технологического происхождения, а Блисс сказала, что нет признаков человеческой ментальной активности, а это вовсе не означает, что там никого нет. Даже если на планете нет людей, должны остаться какие-то реликты. Мне нужна информация, Яков, и остатки технологии могут оказаться полезными для этой цели.

– Через двадцать тысяч лет! – голос Пилората поднялся почти до крика.

– Что, по-вашему, может пережить двадцать тысяч лет? Там не будет ни снимков, ни бумаг, ни отпечатков; металл будет уничтожен ржавчиной, дерево сгниет, пластик развалится на гранулы. Даже камни будут разрушены эрозией.

– Но все это может иметь не двадцать тысяч лет, – терпеливо сказал Тревиз. – Я упомянул этот период как наибольший срок, который планета могла оставаться свободной от людей, потому что легенды Компореллона говорят об этом мире, как о процветающем двадцать тысяч лет назад. Но вполне возможно, что последние люди умерли или покинули его всего тысячу лет назад.

Они достигли другого конца ночной стороны и встретили рассвет, почти мгновенно вспыхнувший ярким солнечным светом.

«Далекая Звезда» нырнула вниз и продолжала снижаться, пока не стали четко различимы детали поверхности. Маленькие островки, испятнавшие берега континентов, были сейчас хорошо видны. Большинство из них были зелеными от растений.

– Я считаю, – сказал Тревиз, – что мы должны изучить эти площади особенно тщательно. Мне кажется, что это места, где концентрация людей была особенно большой, и экологическое равновесие особенно нарушено. Эти площади могут быть центрами начинающейся переформировки. Как вы считаете, Блисс?

– Это возможно. В любом случае, при отсутствии ясного знания мы должны смотреть там, где это проще увидеть. Луга и леса могли поглотить большое количество признаков обитания человека, но осмотр их может потребовать много времени.

– Поразительно, – сказал Пилорат, – что мир может восстановить свое прежнее равновесие. Что могут развиться новые виды, а плохие районы быть заселенными вновь.

– Возможно, Пил, – отозвалась Блисс. – Это зависит от того, насколько хорошо было первичное равновесие. Но чтобы излечить себя и путем эволюции достичь нового равновесия, планете потребуется гораздо больше времени, чем двадцать тысяч лет.

«Далекая Звезда» больше не вращалась на орбите. Сейчас она медленно дрейфовала над пятисоткилометровой полосой степи с редкими группами деревьев.

– Что вы думаете об этом? – спросил вдруг Тревиз, указывая на что-то. Корабль прекратил движение и повис в воздухе. Гравитационные двигатели загудели громче, почти полностью нейтрализуя притяжение планеты.

Там, куда указывал Тревиз, ничего не было видно. Похожие на насыпи наносы почвы и редкая трава – вот и все.

– По-моему, это ни на что не похоже, – сказал Пилорат.

– Там развалины какого-то прямолинейного сооружения. Видите параллельные линии и другие, отходящие от них под прямым углом? Видите? Это не может быть никаким естественным образованием. Это человеческая архитектура – фундамент и стены, и это так же ясно, как если бы они все еще стояли, доступные взгляду.

– Допустим, что это руины, – сказал Пилорат. – Если мы собираемся заняться археологией, нам придется копать и копать. Нужны годы, чтобы сделать это на должном уровне.

– Верно, но у нас нет для этого времени. Это могут быть слабые очертания древнего города и, что-то из этого, может быть, еще стоит. Нужно проследить эти линии и взглянуть, куда они нас приведут.

Они привели к одному из концов площади, в место, где деревья стояли более густо, окружая какие-то развалины.

– Неплохо для начала, – сказал Тревиз. – Мы садимся.