"Однажды жарким летом" - читать интересную книгу автора (Аллен Иоганнес)

Глава 9

Скорее всего, родители не проявляли деликатность, а просто старались не думать, и, соответственно, не говорить об этом неприятном предмете. Так они пытались закрыть глаза на любую проблему всегда. У меня не было чувства вины. Хотя, кажется, должно было быть. Единственным результатом всей истории было то, что мне запретили устраивать вечеринки у нас дома, но саму в гости отпускали, как прежде. Не могли же они меня запереть дома, выпуская только в школу.

Ко мне вернулись беспокойство и неуверенность, и очень трудно было вновь обрести равновесие. Я не могла подолгу оставаться на одном месте. То я вдруг кидалась вниз, чтобы включить проигрыватель, то пыталась научиться шить, то хватала книгу, то бесцельно слонялась по саду, то от скуки отправлялась в кино, но не всегда могла дождаться конца сеанса. Хотя часто погасший в зале свет приносил облегчение — я знала, что меня ждут два часа мечтаний о другом мире, который появлялся на экране, — тот прекрасный и светлый мир ничем не напоминал о нашей тусклой жизни. Иногда мы с Вибике, посмотрев хороший фильм, приходили ко мне, забирались с ногами на диван в моей комнате и начинали плакать, не потому что кино было грустным, а потому что нам хотелось дать волю чувствам.

— Я просто не могу этого вынести, — шептала Вибике. — все, что они говорят друг другу — так красиво, и так искренне. Ты помнишь?..

И мы снова вспомнили весь фильм.

К тому времени Вибике стала моей самой близкой подругой. Мы вместе возвращались из школы домой, все друг с другом обсуждали и пару раз в неделю отправлялись вместе в кафе. Там Вибике развлекала меня одной и той же сценкой. Она изображала девушку, которая одна сидит за столиком, пьет и курит. Вдруг появляется некий темноволосый парень (испанец или мексиканец — в зависимости от настроения) приставляет к груди револьвер, стреляется и падает к ее ногам. Смысл был в том, что он застрелился ради нее, но Вибике, равнодушно тронув мыском туфли бездыханное тело, возвращалась к своему стакану, а потом как человек, которого потревожили во время важного дела или оторвали от серьезных размышлений, бормотала что-то вроде: «Ну и ну» или «Гм».

Я пыталась повторить сценку, но у меня никогда не получалось так здорово, как у нее. Вибике говорила, что я слишком явно удивляюсь, и это получается неестественно, но я считала, что если в женщине есть что-то человеческое, то она не может демонстрировать полное равнодушие в такой ситуации. Тут мы с ней расходились во мнениях.

Парни-одноклассники предпочитали другие — более опасные развлечения. Я до сих пор вздрагиваю, когда вспоминаю их забавы. Одна из них состояла в том, чтобы на спор стоять на краю платформы, когда мимо проходит транзитный поезд. Выигрывал тот, кто становился ближе всех к краю. Конечно, они выпендривались перед девчонками, а мы впадали в настоящий ужас.

Другой игрой была езда на мотоцикле у самого озера. Надо было остановиться так, чтобы переднее колесо повисло над обрывистым берегом. Я видела это только один раз, но и его хватило. Пару раз мальчишки не успевали притормозить и падали прямо в одежде в воду, а там было довольно глубоко. Потом они усовершенствовали игру — привязывая друг друга к седлу. На моих глазах один парень по имении Карл Отто упал в озеро, и его еле-еле выловили и откачали. Потому что наши балбесы оцепенели от испуга и не сразу бросились за ним, а потом долго не могли развязать узлы веревки. Мотоцикл, конечно, выловить не смогли.

После этой истории они придумали какое-то другое, не менее опасное соревнование, но я больше не ходила смотреть на их безумные игры. До сих пор чувствую ветер проходящего мимо на всей скорости поезда и ужасно не люблю стоять на крутом берегу.

Однажды в сентябре, когда было еще очень тепло, а небо казалось по-летнему голубым и высоким, я набралась мужества и напомнила мистеру Брандту про его приглашение. Он тут же подтвердил, что будет рад меня видеть, и на следующий день я уже сидела в его кабинете, полном книг, и мы говорили о Шекспире. Обычно он приглашал на чай трех-четырех школьников, но в этот раз я была одна.

— Вы одна из моих лучших учениц, Хелен, — сказал он. — Вы прекрасно чувствуете поэзию.

— Спасибо, — ответила я, зная, что краснею. Я всегда готовилась к его предмету, как, впрочем, и все девчонки в классе.

— Вы знаете сонеты Шекспира? — спросил он, прикурив трубку.

— Не то чтобы…

— У вас в учебнике есть один. Мы еще не дошли до него, но мне кажется, что вы достаточно взрослая, чтобы понять его. Прочитать?

— Да, пожалуйста, — попросила я польщенная.

Он сел напротив, положил трубку, заглянул мне в глаза, как будто еще сомневался, пойму ли я, а потом начал читать:

Скажи, что я уплатой пренебрег

За все добро, каким тебе обязан,

Что я забыл заветный твой порог,

С которым всеми узами я связан,

Что я не знал цены твоим часам,

Безжалостно чужим их отдавая,

Что позволял безвестным парусам

Себя нести от милого мне края.

Все преступления вольности моей

Ты положи с моей любовью рядом,

Представь на строгий суд твоих очей,

Но не казни меня смертельным взглядом.

Я виноват. Но вся моя вина

Покажет, как любовь твоя верна.

Потом он опустил книгу и посмотрел на меня. Как странно было слышать любовное стихотворение в таком исполнении, в школе он читал стихи совсем по-другому.

— Правда, очаровательно? — спросил мистер Брандт.

Меня покорили слова и музыка стиха. И почему отец никогда не читал мне стихов? Может, он думал, что я недостаточно взрослая, чтобы понимать любовную лирику?

— Ты думаешь о любви, как о чем-то высоком и чистом, а, Хелен? — спросил меня мистер Брандт неожиданно на «ты».

— Что вы имеете в виду? — удивилась я.

— Ты тоскуешь по любви, да? Ты ведь понимаешь, что это то, с чем нельзя играть?

Разговор принял необычный личный оттенок. Это было совершенно против правил.

— Я об этом не думала, — уклонилась я.

— Я почти не знаю, что происходит между мальчиками и девочками после школы, — продолжал он. — И в каком-то смысле, меня это не касается. Хочу только сказать, что совершить над любовью насилие, обычно значит потерять ее навсегда.

Почему он говорил это? Неужели, просто посмотрев на меня, понял, что я вела себя бездумно и потеряла невинность? Мне предоставилась прекрасная возможность раскрыться. Он должен был понять все. Наконец, передо мной был человек, с которым можно было поговорить! Но момент был уже упущен. Пришел один из ребят, принес сделанные уроки, и мы заговорили о принце Альберте и королеве Виктории, все больше и больше отдаляясь от предмета, который я жаждала обсудить.

Но все-таки этот день подарил мне нечто, стоящее размышления. Мистер Брандт относился ко мне неравнодушно. Он говорил о насилии в любви и драме потери. И этот сонет… Возможно, я поняла все лучше, чем он думал.

В тот день я осталась дома одна. Даже Нелли куда-то ушла, и весь дом остался в моем распоряжении. А мне было ужасно одиноко, и я не знала, как пережить этот бесконечно долгий вечер. Для начала я включила проигрыватель и принялась дирижировать большим ножом для бумаги, который взяла в папином кабинете. Я сняла туфли и ходила из комнаты в комнату, громко размахивая руками и раздавая указания музыкантам, чувствуя себя юным гением, выступающим перед тысячами слушателей. Я снова и снова ставила одну и ту же пластинку, как будто исполняя произведение на бис. Меня обожала публика, я отказывалась давать автографы, потому что после концерта мне предстоял потрясающий прием, где я должна была появиться в белом платье, розовых перчатках и медалью «Гений искусств» (один раз я видела в журнале фотографию женщины с такой наградой). Все было так красиво и так реально…

Когда эта игра мне наскучила, я взяла из папиного кабинета несколько красивых бутылок и выстроила их перед собой на спинке дивана, потом выбрала одну с самой яркой этикеткой, принесла два бокала и налила их.

— Это ваш, мистер Брандт, — провозгласила я. — Выпейте и расскажите мне о себе. Вам удобно тут на диване? Хорошо. Вы пришли открыть мне свое сердце и спросить совета… но сначала — попробуйте. Это прекрасный старый ликер. Ваше здоровье!

Я чокнулась стаканами и выпила, а потом откинулась на кресле.

— Значит, у вас проблемы, мистер Брандт, — произнесла я вслух. — Давайте-давайте, будьте откровенны. Не стесняйтесь. Вы несчастны и мечтаете о помощи? У вас сложности с женой? Нет? Тогда что? Конечно, вы все расскажете, ведь вы так прекрасно формулируете. Вам нечего бояться — вы тут один. Боже мой, что вы такое говорите?! Меня? Я произвела на вас такое впечатление? Нет, не молчите. Как это мило, но я самый обыкновенный человек, хотя все понимаю… Но, боюсь, я не смогу ответить на ваши чувства, дорогой мистер Брандт. Ну-ну, не принимайте так близко к сердцу. Вы справитесь, вы ведь сильный. Любовь всегда причиняет боль и страдания. Давайте еще выпьем. За здоровье, мистер Брандт, мой милый друг! Я всегда буду вам сестрой, обещаю — обещаю от всей души.

Я выпила еще и встала. Я уже забыла, что на диване сидит мистер Брандт, он уже исчез, и на его месте был Френсис, и мы с ним тоже побеседовали. Я почти ощущала его. Потом мы целовались, и закончили на полу, на ковре…

Потом что-то заставило меня расставить везде бокалы — на подоконнике в гостиной, на столе в столовой, в курительной, в папином кабинете… Куда бы я ни приходила, меня ждал полный стакан. Я крутилась туда-сюда, и юбка красиво колыхалась и взметалась к голове. Все было так замечательно. Ликер возымел свое действие, я становилась все более и более пьяной. Одна в большом доме с десятком стаканов и бутылок. Это было довольно забавно. Потом я уже не могла удерживать равновесие и уселась на пол. Я посмотрела сквозь стакан на знакомую до тошноты комнату и это было последнее, что я увидела в тот вечер. «За здоровье! — провозгласила я. — Как здорово устроить вечеринку, на которой сам себе хозяин и гость. Здоровья тебе, старая, молодая, замечательная девчонка!»

Потом мне пришлось побежать в туалет, а последние силы ушли на то, чтобы отнести стаканы на кухню и помыть их. Кровать качалась, как карусель, я думала про сонет Шекспира и заснула, вспоминая его удивительные слова.

В следующий раз, когда я пошла к мистеру Брандту, там уже была Вибике. Мы пили чай с пирожными и болтали о школе и будущем экзамене. Моя подруга хихикала и строила из себя дурочку. Ее рыжие волосы напоминали пламя, разожженное в углу кабинета. А я вспоминала свои реальный и вымышленный разговоры с мистером Брандтом, мечтая, чтобы все повторилось, и боясь этого.

Учитель на некоторое время вышел из комнаты, а когда вернулся, из кармана брюк у него торчал кончик носового платка, который был похож на полу белой рубашки. Вибике толкнула меня под столом и хихикнула. Это было нечестно. Очарование исчезло навсегда.