"Однажды жарким летом" - читать интересную книгу автора (Аллен Иоганнес)

Глава 3

Через несколько дней вернулся папа. Мне нравилось в нем все — даже запах — смесь табака и лосьона после бритья. Я всегда выбегала ему навстречу, висла на шее и целовала.

— Ну как ты вела себя, Хелен? — спрашивал он.

Но только я начинала обдумывать, как ему ответить, он уже отворачивался. У него не было времени — надо было пройти в кабинет и налить себе виски. Мама сидела в кресле — она была спокойной, умиротворенной и счастливой. Сегодня утром она разговаривала с Ним, и я читала это в веселом блеске ее глаз.

— Хорошо съездил? — спрашивала она, глядя не на него , а на свою сигарету.

— Да, чудесно, — отвечал папа. — На обратном пути мне надо было кое-что посмотреть в Париже. Я побывал там в настоящей русской бане.

— Как интересно, дорогой, — отзывалась мама равнодушно. — Значит, ты на сей раз чист, несмотря на долгое путешествие.

— Когда мы едем на виллу? — спрашивал он, бросив на нее взгляд, который мне не хотелось бы замечать. — Завтра? Ты успеешь собраться?

— Конечно. Все готово. Может быть, у нас кое-кто погостит недели две-три.

— И кто же это?

— Дядя Хенинг, если сможет.

— Отлично. Чудесно. Я тоже мечтаю расслабиться.

Моменты папиного расслабления были вполне комическими, даже клоунскими. Он надевал деревянные башмаки и какую-нибудь потрясающе старую одежду, вооружался тяпкой или лопатой и отправлялся в сад. В такие минуты все в доме просто обожали его. Мы прислушивались, как он ходит, ругается, что-то копает и выкорчевывает, а спустя час видели, как возвращается, возмущенный, что его усилия по наведению порядка в саду не увенчались успехом. В обед он выпивал два пива и три шнапса и ложился соснуть. Через пару дней мама посылала за садовником, чтобы восстановить нанесенный ущерб. К счастью, подобные вылазки случались не чаще пары раз в год. Папа же считал, что он единственный в доме, кто ухаживает за садом и в городе, и на вилле.

Как можно было не любить такого отца? Я не могла. Он был высоким, крупным, и когда садился на плетеное кресло, я всегда боялась, что оно рухнет. В нем на самом деле было больше мальчишеского, чем в Джоне, и я иногда ощущала к нему настоящие материнские чувства. Я никогда не боялась отца, как иногда боятся отцов девчонки. Один раз в жизни он ударил меня — когда я перевернула бутылку старого виски, о котором он говорил в течение всего обеда. Все виски до капельки вылилось на ковер, а я пряталась в комнате после того, как он ударил меня. Спустя час он появился в проеме двери.

— Я не должен был бить тебя, особенно при людях, — сказал он. — Признаю, что был неправ… Не думай об этом больше, Хелен, ладно?… Ты меня слышишь? Хелен, с тобой разговаривает отец…

Наша вилла в Тисвильде терялась среди полей, а терраса находилась всего в двадцати ярдах от берега. Ночью можно было лежать и слушать, как бьется о берег вода, и я часто вставала, чтобы выйти посмотреть на ночное море. В этом была бездна романтики. И каждый раз я представляла одну и ту же сцену — от горизонта ко мне движется старинный парусный корабль. Я вижу на палубе высокого молодого загорелого моряка со смеющимися белыми зубами в небесно голубом платке, повязанном вокруг пояса. Он машет мне, машет и машет. Я бегу навстречу по берегу, шепча:

«Наконец-то, Энтони, наконец…» Он на руках несет меня на корабль и приказывает уродливому старому капитану с деревянной ногой плыть прочь. Мы стоим с ним на палубе, он обнимает меня за плечи, я прижимаюсь к нему, берег теряется вдали, а из-за горизонта медленно выкатывается раскаленный шар солнца…

Или мне представлялась другая история: я вижу быстроходное судно, которое несется к берегу, рассекая волны и оставляя позади себя белые барашки. А на нем — на нем легкий и изящный, как птица, морской офицер в белой фуражке с золотым околышем. Он складывает ладони у рта и кричит мне: «Хелен, дорогая, я люблю тебя! Послушай! Я покончу с собой, если ты не поедешь со мной в Калифорнию!»Я медленно и высокомерно иду ему навстречу по берегу, позволяю поцеловать себе руку, а в воздухе слышится нежный хор ангелов. Когда я всхожу на корабль, то оглядываюсь, а на берегу стоят папа с мамой, взявшись за руки, они машут мне, а где-то за деревьями прячется одинокий и отчаявшийся Мортон. Вдруг он выбегает на берег и кричит: «Хелен!..»

Моя летняя жизнь на море была полна подобными мечтами и фантазиями. Казалось, само место будит воображение, заставляя грезить о любви и счастье. Это море вдохновляло сны, и я с наслаждением упивалась красотой каждого мгновения дня и ночи. Это лето было жарче, ярче и прекраснее других. Море сияло, как огромное зеркало, а утром уже было так солнечно, что мама выходила к завтраку в темных очках. Вокруг дома росли розы, воздух был напоен сладким ароматом, и на меня то и дело накатывало странное состояние, которое я была не в состоянии определить — мне то хотелось плакать, то хохотать, как сумасшедшей. Я просто чувствовала, как расту, хотя давно считала себя сформировавшейся женщиной. Да и не в этом было дело — скорее странное состояние объяснялось влиянием природы, слиянием с ней.

Берти и я целый день ходили в купальниках. Мы все время купались, ныряли и загорали на берегу. Берти быстро загорела, став из золотисто-коричневой почти черной. Я же сначала вся покраснела, как рак, но потом тоже понемногу подрумянилась.

Впрочем, оказалось, что от бесконечных купаний и загорания тоже устаешь.

— Что-то должно произойти, — сказала как-то раз Берти. — Что-то волнующее.

В этот вечер приехал дядя Хенинг, но нас с подругой это касалось мало. Мама ждала его приезда и напудрилась больше, чем следовало. Кофе подали в сад, прислуживала Нелли, которая была вовсе не в восторге от нашего выезда на природу и за все лето едва ли хоть раз вышла к морю.

— Давайте пройдемся после кофе, — предложил папа. — Нигде больше не увидишь такого заката, Хенинг.

— Может быть, дядя Хенинг предпочитает посидеть в саду, — возразила мама. Хенинг закурил сигару и сказал с ребяческим видом:

— Я сделаю все, что вы захотите.

— Да вы лучший гость, который у нас когда-либо был, — воскликнул папа. — Не понимаю, почему вы так и не женитесь во второй раз, вы просто созданы для семьи. Или все-таки есть планы?

— Должен вас разочаровать — я об этом не думал.

Мама так резко поставила на стол чашку, что та звякнула. То ли папа был непозволительно глуп, то ли отказывался что-либо понимать. Мне показалось все это крайне неприятным, и поэтому я сказала, что мы с Берти пройдемся.

— Не забудь накинуть куртку, — бросила мама вслед. — Становится прохладно.

Когда мы вышли на дорогу, солнце село, и небо заливал ровный бархатный багровый свет. Воздух был совершенно неподвижным, и многие сидели в беседках при свечах — только так можно было немного отогнать расплодившихся от жары комаров.

Возле деревенского киоска толклась группка парней и девчонок. Берти остановилась.

— Привет, Эрик, — поздоровалась она с плотным коротышкой, которому явно было не больше восемнадцати.

— Эй, ребята! — отозвался он. — Что это вы тут делаете?

— Я гощу у Хелен, — кивнула на меня Берти. Компания лениво закивала в знак приветствия.

— Сегодня у одного приятеля танцы, — сообщил Эрик. — Пойдемте с нами, если хотите, тем более, что нам не хватает девчонок.

— Большое спасибо, — рассмеялась Берти. — Мы польщены!

— Так чего мы ждем? — удивился Эрик. — Пошли.

Мы двинулись гурьбой к ярко освещенному коттеджу. Он стоял ближе остальных к морю, и на самом берегу были постелены доски для танцев. Почти сразу, как мы появились, меня подхватил какой-то парень и мы с ним пустились в пляс. Танцевать у самой воды было довольно странно — море тихо шуршало у ног, а магнитофон только мешал его музыке, тем более, что запись была не самой лучшей, словом, у меня не было настроения выплясывать. Мелодия кончилась, парень отпустил меня, и я вдруг сразу почувствовала себя очень одинокой и ушла одна к морю, чтобы просто посидеть, глядя на тихо плещущиеся волны. «А вдруг это тот самый вечер, когда на горизонте появится мой корабль, — думала я, — именно сейчас он мне так необходим!»

Вдруг я увидела, что не одна у берега — кто-то сидит рядом. Я повернула голову и наткнулась на пару ярко-синих глаз. Они улыбнулись и чем-то напомнили мне глаза отца, хотя были на самом деле совершенно другими.

— Меня зовут Френсис, — представился парень. — А я раньше тебя не видел.

— А я здесь первый раз, — отозвалась я. — Меня зовут Хелен.

Ему вряд ли было больше восемнадцати, и он был такой загорелый, что белки глаз казались голубоватыми на почти черной коже. Волосы у него были коротко подстрижены, а руки длинные и сильные. Я заметила, как под загорелой кожей ходят упругие мышцы.

— Почти стыдно заводить шумную музыку в такой вечер, — заметил он. — Это портит тишину и покой воды.

— Я думала о том же самом, — обрадовалась я.

Потом мы долго сидели молча, просто глядя на волны, пока сзади продолжались шум и веселье. Потом он взял меня за руку и просто легко пожал ее, я не ответила на пожатие, но по телу прошла теплая волна. Он был одинок и печален — я это почувствовала, и сердце у меня дрогнуло. Мы просто сидели на песке и касались друг друга пальцами, как будто двое слепых вели тихую игру или разговор. Я даже представать не могла, что руками можно сказать так много.

Наверное, прошло довольно много времени, пока появилась Берти и сказала, что хочет домой. Сейчас же. Видимо, она не имела должного успеха и решила немедленно уйти. Мы направились к нашему коттеджу и шли с Френсисом, взявшись за руки, Берти поплелась сзади. Все получилось очень удачно — Френсис узнал, где я живу, и пообещал, что зайдет на следующий день. Прежде чем он повернулся, чтобы уйти, я поймала отсвет его застенчивой улыбки.

До конца дороги мы с Берти молчали, я смотрела под ноги, Берти на прощанье бросила одно из своих словечек, выражавших крайнюю степень недовольства, и ушла к себе в комнату. Я тоже пошла к себе и легла, но долго не могла уснуть и пялилась в потолок, прислушиваясь к звукам, которые доносились с улицы. Мне казалось, что я все еще чувствую пожатие его нежной руки.