"Счет по-венециански" - читать интересную книгу автора (Леон Донна)

Глава 23

Всю первую половину дня Брунетти рылся в папках в поисках заветного интерполовского отчета о проституции; параллельно он заказал разговор с полицией в Удине. Телефонистка справилась со своим делом быстрее, чем он: и Брунетти минут пятнадцать беседовал с капитаном полиции Удине, подробно рассказавшем ему об аварии. Прощаясь, Брунетти попросил капитана прислать ему по факсу все документы по этому делу.

Еще через двадцать минут комиссару удалось-таки раскопать документ, в котором говорилось о международных каналах поставок проституток; на чтение ушло полчаса. Отчет поразил Гвидо, а вывод: «По подсчетам различных полицейских и иных международных организаций, количество женщин, переправляемых за рубеж для занятия проституцией, достигает полумиллиона человек» — показался ему невероятным. В документе просто систематизировали ту информацию, которая в общем-то была известна и Гвидо, и большинству его коллег в Европе, так что шокирующими оказались масштабы и организованность этого бизнеса.

Схема одурачивания девушек мало чем отличалась от той, которую применили к Маре: молоденькой девушке из развивающейся страны обещали новую жизнь в Европе. Кого-то из них легковерными делала любовь; большинство же вполне устраивала перспектива стать домработницей или, к примеру, артисткой. Девушкам рассказывали сказки о достойной жизни и возможности посылать деньги на родину, а со временем перевезти своих близких сюда, в Европу, и жить с ними вместе в этом земном раю.

Однако по приезде их ждали неприятные открытия, вроде тех, что выпали на долю Мары. Выяснялось, в частности, что в контракте, подписанном ими до отъезда, был пункт, обязывающий их «вернуть» пятьдесят тысяч долларов тому, кто привез их в Европу. Паспорт у несчастных выманивали под разными предлогами в первый же день и внушали им, что в чужой стране они находятся незаконно и что им грозит арест и длительное тюремное заключение, поскольку в соответствии с подписанными ими бумагами они должны очень крупную сумму денег. Многие не сдавались и в этой ситуации, даже перспектива ареста их не пугала. Таким устраивали групповые изнасилования, и они покорялись. Если и это не помогало, находились еще более жестокие методы убеждения. Некоторые из девушек погибали. Слухи обо всем этом распространялись быстро. Все меньше и меньше жертв решались оказывать сопротивление.

В результате бордели развитых стран пополнялись экзотичными темноволосыми и темнокожими красавицами: тайскими женщинами, чья мягкая скромность так льстит мужскому самолюбию и питает их чувство превосходства; очаровательными метисками из Доминиканской Республики — мы ведь с вами знаем, черные только об этом и думают; ну и, конечно, этими горячими бразильянками — ясное дело, прирожденными шлюхами.

Далее в отчете констатировалось, что при современной низкой стоимости перевозок существует реальная возможность расширения рынка за счет стран Восточной Европы, где тысячи голубоглазых блондинок остались без работы или лишились всех своих сбережений из-за инфляции. Жестокая нужда, к которой им пришлось привыкнуть за семьдесят лет существования коммунистических режимов, сделала их легкой добычей: увлечь их красивыми сказками о жизни на Западе не составляло ровным счетом никакого труда. Вот они и старались всеми правдами и неправдами, кто в легковых машинах, кто в грузовиках, кто пешком, а кто и на санях, перебраться к западному соседу и обрести там свой Эльдорадо. Вот только, когда они туда добирались, у них отбирали все: документы, права, а главное, надежду.

Брунетти ни на секунду не усомнился, что все именно так и происходило, и его потрясла эта страшная цифра: полмиллиона человек. Он открыл последнюю страничку отчета и пробежался по списку составлявших его людей и организаций: этого хватило, чтобы убедиться в достоверности выводов, но количество жертв все равно не укладывалось в голове. В некоторых провинциях Италии едва ли набралось бы полмиллиона жительниц. Это число было сопоставимо с населением целого города.

Дочитав документ, Гвидо положил его на середину стола, а потом взял и отодвинул подальше, словно боясь замараться. Он открыл ящик, достал карандаш, листок бумаги и набросал список, в котором было всего три человека. Первым был майор бразильской полиции, с которым он познакомился на семинаре в Париже несколько лет тому назад, вторым — владелец фирмы по импорту-экспорту с офисами в Бангкоке и, наконец, проститутка по имени Пия. Все они были чем-то обязаны Брунетти, вот он и даст должникам шанс расплатиться с ним информацией.

Следующие два часа он висел на телефоне, наговорив на баснословную сумму, от которой, впрочем, не осталось и следа, стоило одному небезызвестному сотруднику СИП нажать пару кнопок на клавиатуре. В результате всех этих разговоров он не узнал почти ничего нового, однако теперь у него сформировалось собственное, более личное и более полное представление о ситуации.

Майор де Ведиа из Рио не разделил ужаса и возмущения Брунетти. Что толку думать о таких мелочах, когда на прошлой неделе арестовали семерых из находящихся в его подчинении офицеров: они были чем-то вроде карательного отряда, нанятого местными торговцами. Для того чтобы отстреливать беспризорников, толпившихся у входа в магазины и мешавших покупателям.

— Те, кому удается попасть в Европу, просто счастливицы, Гвидо, — сказал он, прощаясь.

Такое же непонимание встретил Брунетти и у предпринимателя из Бангкока.

— Комиссар, больше чем у половины местных проституток СПИД. Тем, кому удается уехать из Таиланда, по-настоящему везет.

Самым ценным источником информации оказалась Пия. Брунетти застал ее дома. Она не могла отойти от своей любимицы, золотистого ретривера Луны, которая должна была вот-вот ощениться. Пие было известно все об этом виде деятельности, и она очень удивилась, что им вдруг заинтересовалась полиция. Когда комиссар рассказал ей, что его интерес связан с убийством троих бизнесменов, она разразилась долгим и громким хохотом. Успокоившись, она стала рассказывать, что девушек привозят со всего света. Некоторые работают на улице, большинство же держат в домах, поскольку так за ними следить легче. Да, их, бывает, и поколачивают — если не те, на кого они работают, то клиенты. Жаловаться? А кому тут пожалуешься? Документов у них нет; хозяева старательно убеждают глупышек, что в Италии они вне закона; многие даже итальянского не знают. Правда, не сказать, чтобы от профессионалок в этом деле требовалось блестящее красноречие.

У Пии не было к ним особой враждебности, хотя, конечно, конкуренция не вызывала у нее восторга. И она, и ее подруги обходились без сутенеров, и их материальное положение было относительно стабильным: по крайней мере у каждой была квартира, машина, у некоторых даже собственный дом. У иностранок же не было ничего, поэтому они не

могли позволить себе послать клиента, какими бы дикими ни оказывались его требования. Такие вот залетные девицы, да еще наркоманки, были самыми большими их конкурентками, потому что мирились с чем угодно, на все соглашались и ничему не сопротивлялись. Полностью беззащитные, они нередко становились жертвами жестокого обращения и, что самое страшное, переносчицами заболеваний. Он спросил, сколько таких работает на панели в округе Венето. Она рассмеялась в ответ и сказала, что он и цифры подходящей не знает. Тут Луна так пронзительно гавкнула, что ее расслышал даже Брунетти, и Пия сказала, что ей пора бежать.

— Кто же всем этим заправляет? — спросил он, надеясь выудить из собеседницы еще хоть что-нибудь.

— Это же big business, комиссар, — отозвалась она. — С тем же успехом можно спросить, кто руководит банками или фондовой биржей. Их нетрудно узнать по отличным стрижкам и костюмам на заказ. Каждое воскресенье они ходят в церковь, в будние дни на работу, а потом, тайком от всех, считают барыши, которые наварили на тех, кто работает на спине. Эти женщины для них не более чем товар. Вот увидите, скоро нас будут выставлять на фьючерсной бирже. — Она хохотнула и предложила весьма грубое название для подобного «товара», но тут Луна отчаянно взвыла, и Пия поспешила положить трубку.

На том же листочке с фамилиями Брунетти стал производить нехитрые вычисления. Сначала он решил прикинуть, сколько в среднем можно заработать, если брать с клиента, как тогда с него, по пятьдесят тысяч лир, но тут же был вынужден признать, что понятия не имеет, сколько у девочек бывает таких клиентов в день. Он остановился на десяти, просто чтобы легче было считать. Даже если исходить из того, что работают они по пять дней в неделю, хотя Брунетти сильно сомневался, что владельцы балуют их двумя выходными, — получалось, что на них зарабатывали два с половиной миллиона в неделю, то есть десять миллионов лир в месяц. Грубо говоря, на одной проститутке зарабатывали в год по сто миллионов лир. Ну не сто, а, скажем, пятьдесят — с поправкой, пусть очень приблизительной, на все возможные ошибки, которые он мог допустить по ходу расчетов. Попробуем теперь умножить эту сумму на количество проституток, ввозимых в Европу, на пятьсот тысяч. Он и правда не знал, как назвать получившуюся цифру, поэтому решил посчитать нули: получилось двенадцать. Пия оказалась права: это действительно большой бизнес.

Интуиция и опыт подсказали ему, что от Мары и ее сутенера ничего нового об этом он не узнает. Он занялся другим: позвонил Вьянелло и спросил, не удалось ли найти того окулиста, что продал очки, найденные в ресторане в Падуе. Вьянелло на пару минут прикрыл трубку рукой, звук исчез, а когда его голос послышался вновь, в нем звучал гнев, если не сказать посильнее.

— Я сейчас поднимусь к вам, Dottore, — сказал он и повесил трубку.

Едва Брунетти увидел раскрасневшегося Вьянелло на пороге своего кабинета, он понял: у сержанта только что был приступ ярости. Мягко прикрыв за собой дверь, подчиненный Брунетти подошел к его столу и произнес только одно слово:

— Риверре.

Дальнейшие объяснения были излишни. Этот-тип был сущим наказанием не только для них, но и для всей квестуры

— Что на этот раз?

— Он нашел этого окулиста еще вчера, записал его фамилию на бумажку, а мне ничего не удосужился сказать, пока я сам не спросил.

Будь Гвидо в хорошем расположении духа, он посоветовал бы радоваться, что Риверре на сей раз хотя бы догадался фамилию записать, но сегодня запасы его терпения и благодушия были явно на исходе. К тому же оба они и так прекрасно знали, что некомпетентность Риверре в комментариях не нуждается.

— Так как его имя?

— Карраро. У него кабинет на Калле-делла-Мандорла.

— Риверре узнал, кому он их продал?

Вьянелло закусил нижнюю губу и процедил, невольно сжимая кулаки:

— Нет, не узнал. А зачем? Ему ведь велено было выяснить, продавал или не продавал окулист очки по такому-то рецепту, и все. Он выяснил и успокоился.

Брунетти достал телефонный справочник и без труда нашел нужный номер. Окулист сказал, что ждал еще одного звонка из полиции, и тут же продиктовал Брунетти имя и адрес женщины, которая приобрела те очки. У Гвидо сложилось впечатление, что собеседник уверен, будто полиция беспокоит его только за тем, чтобы вернуть очки владелице, и он предпочел не разрушать эту иллюзию.

— Вот только боюсь, дома вы ее не застанете, — продолжал между тем доктор Карраро. — В это время она, скорее всего, на работе.

— Скажите, а где она работает? — спросил Брунетти благодарно-заинтересованным тоном.

— У нее собственное турагентство неподалеку от университета. Между учебным корпусом и магазином ковров.

— Да-да, я знаю, где это. — Брунетти и правда вспомнил большую, сплошь обклеенную плакатами витрину, мимо которой проходил сотни раз. — Огромное вам спасибо, Dottore. Я прослежу за тем, чтобы этой даме вернули ее очки.

Комиссар положил трубку, взглянул на Вьянелло и сказал:

— Регина Черони. Тебе это имя что-нибудь говорит?

Вьянелло покачал головой.

— Она владеет турагентством. Тем, что рядом с университетом.

— Хотите, сходим к ней вместе.

— Нет, пожалуй, я зайду туда сам перед обедом и вручу очки синьоре Черони в собственные руки.

Брунетти стоял под мелким холодным ноябрьским дождем и смотрел на залитый солнцем пляж. Там, между двумя огромными пальмами, был натянут гамак, а в нем лежала молодая красавица, на которой, насколько он мог разглядеть, была только нижняя часть бикини. Неподалеку разбивались о песчаный пляж волны, лазурное море простиралось до самого горизонта. Каких-то миллион восемьсот тысяч лир, и все это его: комната в гостинице на двоих плюс перелет туда-обратно.

Он толкнул дверь и вошел в агентство. Привлекательная молодая особа, сидевшая у компьютера, подняла на него глаза и приветливо улыбнулась.

— Здравствуйте, — сказал он и тоже улыбнулся. — Могу я видеть синьору Черони?

— Простите, а кто ее спрашивает?

— Меня зовут синьор Брунетти.

Она жестом попросила его подождать, нажала еще пару кнопок на клавиатуре и встала. Слева от нее застрекотал принтер, распечатывая билет на самолет.

— Минутку, синьор Брунетти. Я скажу ей, что вы пришли.

С этими словами она направилась в глубь офиса, туда, где располагалась еще одна дверь. Она постучала и зашла, не дожидаясь ответа. Через пару минут она появилась на пороге той комнаты и, открыв дверь настежь, пригласила Брунетти войти.

Он оказался в кабинете, куда менее просторном, чем приемная. Однако теснота его с лихвой компенсировалась изысканностью. Здесь стоял стол, как ему показалось, тиковый, с отполированной до зеркального блеска поверхностью; полное отсутствие ящиков как бы говорило о том, что его роль здесь не сводится к примитивной функциональности. Пол устилал бледно-золотистый ковер из иранского шелка, похожий лежал в кабинете у тестя Гвидо.

В кабинете восседала женщина со светлыми волосами, забранными назад и скрепленными гребешком из слоновой кости. Простота костюма подчеркивала его качество: он был из темно-серого шелка прекрасной выделки с большими накладными плечами и очень узкими рукавами. Ей было, видимо, за тридцать, но искусный макияж и элегантность не позволяли точно определить, сколько именно: немного за тридцать или уже под сорок. На ней были очки в тяжелой оправе. На левой линзе, в нижнем углу, виднелся небольшой полукруглый скол размером чуть больше горошины.

Хозяйка подняла глаза на вошедшего Брунетти, улыбнулась, не разжимая губ, затем сняла очки и положила их на стопку бумаг — все это без единого слова. Гвидо обратил внимание, что ее костюм на удивление точно повторяет цвет глаз, — еще одна, отнюдь не случайная деталь. Брунетти вспомнилось описание, которое дает Фигаро пассии графа Альмавивы: «Прехорошенькое существо, юное, обворожительное: крохотная ножка, стройный стан, алый ротик, а уж пальчики! Щечки! Зубки! Глазки!»

— Слушаю вас, — проговорила она.

— Синьора Черони?

— Да.

— Я принес ваши очки. — С этими словами Брунетти достал их из кармана, ни на минуту не отрывая глаз ее лица.

Она просияла и от этого стала еще прекрасней.

— Правда? Чудесно! — сказала она и встала из-за стола. — Где же вы их нашли?

Брунетти прислушался: у нее был легкий акцент, возможно славянский, но определенно восточноевропейский.

Он молча передал ей через стол кожаный очечник. Она взяла его у Брунетти из рук и положила на стол, не заглянув внутрь.

— Вы не хотите проверить, они ли это?

— Нет. Я узнала очечник, — ответила она и снова улыбнулась. — А вот вы как догадались, что они мои?

— Мы обзвонили окулистов города.

— Кто это «мы»? — вырвалось у нее. Но тут же, вспомнив о хороших манерах, она сказала: — Что же это я, даже сесть вам не предложила. Простите мне мою невежливость. Присаживайтесь.

— Благодарю вас, — сказал Брунетти и занял один из трех стульев, стоявших у ее стола.

— Прошу прощения, Роберта забыла вас представить. Как ваше имя?

— Брунетти. Гвидо Брунетти.

— Спасибо вам, синьор Брунетти. Спасибо, что побеспокоились. Вы ведь могли мне просто позвонить, и я бы с удовольствием подъехала туда, куда бы вы сказали, и забрала их сама. Право, не стоило идти на другой конец города только за тем, чтобы мне их вернуть.

— На другой конец города? — повторил за ней Брунетти.

Она, казалось, удивилась его вопросу, правда, лишь на короткое время. Она сделала легкое движение рукой, словно отметая и его вопрос, и собственное удивление.

— Это так, всего лишь фигура речи. Я в том смысле, что мое агентство расположено вроде как на отшибе.

— Ну да, конечно.

— Даже не знаю, как вас благодарить.

— Можете, к примеру, сказать, где именно вы их оставили.

— Вообще-то, — сказала она, улыбаясь, — если бы я знала, где именно их забыла, то не считала бы их потерянными, разве не так?

Брунетти промолчал.

Она пристально посмотрела на него. Он продолжал молчать. Она взглянула на очечник и пододвинула его к себе. Потом достала очки и, как Брунетти тогда в ресторане, согнула одну дужку, потом резко отвела обе дужки в стороны; очки по-прежнему гнулись, но не ломались.

— Отличная вещь, правда? — проговорила она, не поднимая на него глаз.

Брунетти и на это ничего не ответил.

Тогда она промолвила, словно бы невзначай:

— Мне просто не хотелось привлекать к себе внимание.

— Чье? Наше? — уточнил Брунетти, рассудивший, что если ей известно, как далеко ему пришлось идти, чтобы до нее добраться, то, по-видимому, она должна понимать, откуда именно он пришел.

— Да, ваше.

— Почему?

— Он был женатым мужчиной.

— Синьора, не забывайте, еще немного — и наступит двадцать первый век.

— Что вы хотите этим сказать? — спросила она и взглянула на него с искренним непониманием.

— Женат — неженат. Это ведь давно никого не волнует.

— Это весьма волновало его жену, — пылко проговорила она, сложила очки и сунула их обратно в очечник.

— Даже после его смерти?

— Особенно после его смерти. Я не хотела, чтобы возникли подозрения, что я имела к этому какое-то отношение.

— А вы имели?

— Комиссар Брунетти, — сказала она, немало удивив Гвидо обращением по должности, — у меня пять лет ушло на то, чтобы стать гражданкой этой страны, и я нисколько не сомневаюсь, что мое гражданство могут мгновенно отобрать, стоит мне только оказаться в поле зрения правоохранительных органов. Именно поэтому я старалась сделать все возможное, чтобы не привлекать к себе внимания.

— Вы уже привлекли.

Она сжала губы, выдавая тем самым искреннюю досаду.

— Я надеялась этого избежать.

— Итак, вы знали, что оставили очки там, в ресторане?

— Я знала, что потеряла их в тот самый день, но надеялась, что в другом месте.

— У вас с Фаверо был роман?

Он заметил, что она подумала и только потом ответила легким кивком головы.

— Как долго это продолжалось?

— Три года.

— Вам хотелось изменить положение вещей?

— Боюсь, я не поняла вашего вопроса.

— Вы надеялись выйти за него?

— Нет, меня и так все устраивало.

— »Так» — это как?

— Мы виделись раз в несколько недель.

— И чем занимались?

Она сердито взглянула на него:

— И снова я не поняла вопроса!

— Чем вы занимались, когда виделись?

— Dottore Брунетти, а сами вы как полагаете, чем занимаются любовники, когда встречаются?

— Сексом.

— Совершенно верно, Dottore. Занимаются сексом. Вот и мы занимались тем же самым. — Брунетти видел, что она злится, но, казалось, не из-за вопроса.

— Где? — коротко спросил он.

— Простите, не поняла?

— Где вы занимались с ним сексом?

— В кровати, — процедила она сквозь плотно сжатые губы.

— Где?

Молчание.

— Где находилась эта самая кровать? В Венеции или в Падуе?

— И там и там.

— В квартире или гостиничном номере?

Не успела она ответить, как раздался тихий звонок телефона. Она сняла трубку, молча выслушала звонившего, сказала, что перезвонит попозже, и повесила трубку. Этой пары минут, прервавшей ритм их беседы, было достаточно, чтобы к синьоре Черони вернулось самообладание и хладнокровие.

— Простите, комиссар. Вы не могли бы повторить свой последний вопрос?

Он повторил, хотя прекрасно понимал, что небольшой передышки, которую обеспечил ей этот звонок, хватило, чтобы придумать оптимальный ответ. Но ему все равно интересно было узнать, не изменит ли она первоначальный вариант ответа.

— Я спросил, где вы занимались любовью.

— Здесь, у меня на квартире.

— А в Падуе?

Она изобразила легкое замешательство.

— Что?

— Где вы встречались, когда бывали в Падуе.

Она скромно улыбнулась:

— Простите, я просто неправильно вас поняла. Обычно мы встречались здесь, у меня.

По тому, как неожиданно потеплела ее интонация, Брунетти понял, что сейчас она начнет врать.

— Роман-то, как таковой, уже практически сошел на нет, но мы по-прежнему были друг другу симпатичны и оставались хорошими друзьями. Так что время от времени мы просто вместе ужинали, иногда здесь, иногда в Падуе.

— Не припомните, когда вы в последний раз виделись с ним в Венеции?

Она отвернулась, решая, как ответить на этот вопрос.

— Нет, что-то не помню. Думаю, летом.

— Синьора, вы замужем?

— Я разведена.

— Живете одна?

Она кивнула.

— Как вы узнали о смерти синьора Фаверо?

— Прочла в газетах наутро после того, как это случилось.

— И нам звонить не стали?

— Нет.

— Несмотря на то, что видели его накануне?

— Именно потому, что видела. Как я уже объясняла вам минуту назад, я не слишком доверяю властям.

В минуты отчаяния Брунетти казалось, что им уже никто не доверяет, но делиться этим наблюдением с синьорой Черони, пожалуй, не стоит.

— Скажите, синьора, откуда вы родом?

— Из Югославии. Из города Мостар.

— Как давно вы переехали в Италию?

— Девять лет назад.

— Почему вы решили здесь остаться?

— Сначала я приезжала сюда как туристка. Потом нашла работу и решила остаться.

— В Венеции?

— Да.

— Какую же работу вы нашли? — спросил он, хотя знал, что эту информацию можно при желании получить в иностранном отделе.

— Сначала в баре. Потом получила место в турагентстве. Знание нескольких языков помогло.

— А теперь вот это, да? — спросил Брунетти, широким жестом показывая на кабинет. — Вы ведь здесь хозяйка?

— Да.

— Давно?

— Три года. Пришлось больше четырех лет копить деньги, чтобы внести задаток. Но теперь-то это агентство мое. И это еще одна причина, по которой я стараюсь избегать любых неприятностей.

— Какие же у вас могут быть неприятности, если вам нечего скрывать?

— Сказать по правде, комиссар, я что-то не замечала, чтобы правоохранительные органы когда-нибудь обращали внимание, есть тебе что скрывать или нет. Скорее наоборот. А поскольку я ничего не знаю об обстоятельствах смерти синьора Фаверо и, соответственно, не могу предоставить полиции никакой полезной информации, я решила никуда не звонить.

— О чем вы беседовали за ужином в тот вечер?

— Да я и не помню толком. Он говорил что-то о покупке новой машины, о том, что не знает, какую выбрать, но тут-то я точно не могла ему ничем помочь.

— Наверное, потому что сами вы не водите. Или я не прав?

— Не вожу. Да здесь это и не нужно, не так ли? К тому же, — проговорила она с улыбкой, — я ничего не понимаю в машинах, как, впрочем, и большинство женщин.

Любопытно, подумал Брунетти, зачем это она решила так явно потрафить его мужскому тщеславию, тем более что сама она как раз из тех, кто без труда вышел на равные позиции с мужчинами.

— Официант того ресторана, где вы ужинали, рассказал, что Фаверо показывал вам какие-то бумаги.

— Ах да! Вот значит, когда я достала очки. Они у меня для чтения.

— Что это были за бумаги?

Она замолчала, то ли вспоминая, то ли придумывая ответ.

— Это был проспект одной компании. Он предлагал мне вложить в нее свои деньги. Агентство же приносит прибыль, вот он и хотел «заставить деньги работать», как он это называл. Но меня это не заинтересовало.

— Не помните, что была за компания?

— Нет, к сожалению, нет. Я не слишком интересуюсь такими вещами. — Вот уж в это Гвидо верилось с трудом. — А это что, важно?

— Мы нашли в багажнике его машины кое-какие документы, — соврал Брунетти, — теперь пытаемся разобраться, какие из них важные, а какие не очень.

От него не укрылось, что она хотела было спросить о бумагах, но передумала.

— Скажите, а не было ли в его поведении в тот вечер чего-то необычного? Может быть, он был чем-то обеспокоен или расстроен?

Тут комиссару пришло в голову, что любой собеседник удивился бы, с чего это он так долго ходил вокруг да около, подбираясь к этому вопросу.

— Он был каким-то вялым. Но это вполне можно объяснить переутомлением. Он несколько раз упомянул в тот вечер, что много работает.

— Над чем именно, он не говорил?

— Нет.

— Хорошо. А куда вы направились после ужина?

— Он подвез меня до вокзала, и я отправилась домой, в Венецию.

— Каким поездом?

Она подумала и сказала:

— Я была в Венеции около одиннадцати.

— Значит, это тот самый, на котором ехал Тревизан, — сказал Брунетти и понял, что это имя ей знакомо.

— Это тот человек, которого убили на прошлой неделе? — спросила она, немного помолчав.

— Да. А вы что, его знали?

— Он был нашим клиентом. Мы занимались бумагами и билетами, когда он или кто-то из его служащих куда-то выезжал.

— Странно это, не правда ли?

— Что странно?

— Что двое мужчин, которых вы знали, умерли на одной неделе?

В ответ она проговорила холодно и бесстрастно:

— Нет, мне это не кажется таким уж странным, господин комиссар. Вы что же, хотите сказать, что между этими двумя смертями может быть какая-то связь?

Брунетти не стал отвечать на этот вопрос. Он встал, протянул ей руку и сказал:

— Спасибо, синьора Черони, за то, что уделили мне время.

Она пожала протянутую руку, потом встала, обошла стол, двигаясь необычайно грациозно, и проговорила:

— Ну что вы, это я вас должна благодарить за то, что побеспокоились и занесли мне мои очки.

— Это всего лишь наш долг.

— И все нее спасибо, что побеспокоились.

Она открыла перед Брунетти дверь в приемную и пропустила его перед собой. Молодая женщина по-прежнему сидела за компьютером. Из принтера свисала длиннющая лента билетов. Синьора Черони прошла вместе с гостем к входной двери. Уже открыв ее, он обернулся, они еще раз пожали друг другу руки, после чего он удалился. А синьора Черони так и стояла спиной к золотистому пляжу и смотрела на удаляющегося комиссара, пока тот не свернул за угол.