Песах Амнуэль Вперед, в прошлое!

Весной 2002 года в истории Государства Израиль произошли два события, важность которых для страны была, конечно, несоизмерима. Премьер-министр Хаим Визель подписал с сирийским диктатором Асафом Кади договор о полном отказе Израиля от контроля за Голанами. Естественно, в обмен на мир, точнее — на бессрочное перемирие. В отличие от этого события, о втором газеты не писали: из Киева в аэропорт Бен-Гуриона самолет компании «Украина эйрлайнз» доставил нового репатрианта по имени Соломон Лоренсон.

Так вот, можете поверить, второе событие было куда важнее первого.

О том, что, заполучив Голаны, арабы непременно нарушат подписанное ими соглашение, израильские правые не уставали повторять еще со времен Рабина, когда в Сирии, соответственно, правил еще Хафез Асад, отличавшийся от Кади лишь щеточкой усов — признаком, для политика абсолютно несущественным. А о том, какую роль сыграет в истории страны С.Б.Лоренсон, не предупреждал никто, хотя фамилия его и была закодирована в тексте Торы, в книге «Дварим», глава шесть. И ученые Бар-Илана, занимавшиеся компьютерным анализом Книги, могли бы это вычислить.

Впрочем, кого в то время интересовал некий Лоренсон?

Кстати, он прекрасно понимал, что никому в Израиле интересен не будет. Возраст — самый критический: 53 года. Специальность — самая «необходимая»: специалист по физике высоких энергий. И жена-украинка. В Киеве оставил должность старшего научного сотрудника, квартиру на улице Адама Мицкевича и престарелую тещу, проводившую дочь и зятя напутствием: «главное — с жидами не связывайтесь, облапошат».

Лоренсоны поселились в Рамат-Гане, сняв двухкомнатную квартиру на улице Кацнельсон всего за семьсот пятьдесят долларов. Взяли ссуду в банке «Дисконт», поскольку корзину абсорбции отменили еще в 2001 году, когда на землю обетованную ступила нога давно ожидаемого миллионного оле из давно распавшегося СНГ, а по данным Сохнута, число евреев, сидящих там на чемоданах, достигло-таки шести миллионов, сравнявшись с населением Израиля, включая вернувшихся домой палестинцев.

В ульпан супругов не взяли, поскольку у них не было денег на оплату учебы, в лишкат аводе их не поставили на учет, потому что они не имели справки об окончании ульпана, а Марию Степановну не приняли в союз уборщиц, из-за того, что она не знала, как будет на иврите «эти стекла я уже протирала». Что до Соломона Борисовича, то он покрутился день-другой на физическом факультете Тель-Авивского университета и понял, что киевская наука побогаче израильской — там он получал неплохие деньги из фонда Сороса как нуждающийся украинский исследователь, а здесь мог надеяться только на стипендию Шапиро (по имени известного начальника времен алии-90), да и то при условии, что выдержит конкурс — пять человек на место плюс экзамен по физике плазмы, которой он никогда в жизни не занимался.

Что обычно делает человек в таких обстоятельствах? Правильно — возвращается туда, откуда приехал. Есть другие предложения? Правильно — некоторые вешаются. Оба эти варианта, предложенные от чистого сердца, Соломон Борисович отверг. Первый — из самолюбия. Второй — из-за неэстетичности. Для судьбы Государства Израиль это решение имело, как оказалось впоследствии, принципиальное значение.

— Теория вероятности на нашей стороне, — сказал он жене. — Невезуха имеет критическую массу, а мы уже на пределе. Значит, нужно проедать оставшиеся деньги и спокойно ждать. Должно повезти в ближайшее время.

Оптимистическое заявление. Есть немало людей, для которых полоса везения началась только после смерти: они попали в рай, где круглые сутки могут теперь смотреть стриптиз с участием духа Мерилин Монро.

Как бы то ни было, у Соломона Борисовича в ожидании полосы везения оказалось много свободного времени, и он посвятил его занятию, о котором давно мечтал. Еще в Киеве он, бывало, говорил: «вот выйду на пенсию, и засяду за расчеты». По утрам Мария Степановна уходила к соседке-ватичке, приехавшей в Израиль в пиковом 1990 году, помогала ей ухаживать за детьми и получала не столько плату (пятнадцать шекелей в час — чисто символически), сколько удовольствие: малыши-близнецы были просто лапочками.

А Соломон Борисович пристраивался на кухне за сохнутовским столом и писал длинные цепочки формул. Когда что-то не получалось, он выходил на улицу и прогуливался до алмазной биржи. На ходу думалось лучше, но приходилось запоминать идеи, чтобы, вернувшись, записать на бумаге. Может, если бы у него был компьютер, даже завалящий вроде пятьсот восемьдесят шестого процессора с матобеспечением IBM Mathematics, дело пошло бы более резво, в чем, однако, Соломон Борисович весьма сомневался. Машина она и есть машина. А нужны идеи.

В трудовой книжке кандидата физико-математических наук С.Б.Лоренсона была, в частности, такая запись: «1989-1991 годы — старший научный сотрудник лаборатории физики времени, Институт физических проблем УкрАН». В лаборатории была совместная тема с московским Физическим институтом: проверка методики Н.А.Козырева об утилизации энергии времени. Собственно, именно тогда Соломон Борисович и заинтересовался всеми этими проблемами. Тему благополучно загубили — сначала не было идей, потом не стало сотрудников: кто ушел в «коммерческие структуры», кто — в политику, а прочие так и вовсе сменили гражданство. Москвичи все же успели построить некую действующую модель хронотрона, который мог перемещать предметы в прошлое на несколько микросекунд. Об этом были две публикации в «Журнале теоретической и экспериментальной физики» и одна, весьма поверхностная, статья в «Технике-молодежи». Шум затих быстро — оказалось, что в расчетах была методологическая ошибка, и ни в какое прошлое машина, скорее всего, не отправлялась.

А Соломон Борисович заболел этой проблемой. Он был убежден, что работу нужно продолжать. Но в новой реальности (суверенитет, кризис власти, экономический развал, локальные войны с Россией) физика нужна была только кое-кому из энтузиастов и таинственным западным распорядителям фонда Сороса. Впрочем, на работы в области физики времени Сорос денег не давал, и Соломону Борисовичу до самого отъезда в Израиль пришлось заниматься расчетами ядерных взаимодействий в кварковых средах…

День 12 июля 2002 года когда-нибудь станут отмечать как национальный праздник. Или как день национальной трагедии — это уж в зависимости от национальности… Поскольку именно в этот день С.Б.Лоренсон вывел формулу дополнительности массы-времени.

Когда Мария Степановна вернулась домой, ее муж сидел на краешке стола, пил кофе «Элит», который терпеть не мог, и мурлыкал полузабытый шлягер «Широка страна моя родная».

— Ты знаешь, — сказал он изумленной жене, — в жизни только один раз бывает момент счастья. Он продолжается миг и проходит, а остаются лишь воспоминания.

— Сейчас у тебя что — момент счастья или уже начались воспоминания? — спросила Мария Степановна. Впрочем, она была согласна с мужем — для нее единственным и неповторимым был момент, когда ей дали подержать ее новорожденного сына, которого они так и не успели записать Сергеем, потому что малыш через две недели умер от пневмонии. Больше детей у них не было.

— Вот, — сказал Соломон Борисович, — я вывел-таки формулу перемещения во времени. То есть, это, конечно, не одна формула, да и не формула вовсе, это целая теория, и сам я пока не понимаю, как удалось продраться, но… Видишь ли, все оказалось наоборот. Может, потому никто и не сумел…

— Тебя возьмут в Технион? — спросила Мария Степановна.

— Нет. Меня возьмут в Моссад. Им это больше понравится.

Но в Моссад господина С.Б.Лоренсона не взяли. Иврит у него был убогим, а формулы в лучшей разведке мира не понимали.

Теперь скажите мне, как на духу, что бы вы сделали, попав в подобную ситуацию. Вообразите, что вы оле хадаш и сделали открытие, которое, как вы полагаете, может принести Израилю либо удивительные блага, либо неисчислимые бедствия. Министерство абсорбции, Сохнут, университеты, и тем более частные фирмы отпадают. Моссад, как мы уже видели, — тоже.

Ничего не приходит в голову, кроме как упрятать в чемодан и забыть? Да, я тоже на этом бы остановился. Господин С.Б.Лоренсон подумал и отправился к канцелярию Премьер-министра на Кикар Царфат в Иерусалиме.

Говорят, что лет десять назад русские врачи-олим, чтобы быть услышанными господином Рабиным, устраивали голодовки в саду Роз. И знаете

— без толку. В те же годы поселенцы выражали свое негодование политике капитуляции тем, что жгли покрышки и на той самой Кикар Царфат драли глотки, утверждая, что не уйдут с Голан даже если правительство «Аводы» будет выкуривать их слезоточивым газом. И знаете — тоже без толку, как нам блестяще доказало правительство Хаима Визеля.

Разумеется, и господина С.Б.Лоренсона господин Х.Визель лично не принял. Да и принесенного им письма под названием «Меморандум» лично не читал, поскольку русского не знал отродясь. Но на какой-то из ступенек правительственной лестницы означенный «Меморандум» все же нашел своего читателя, и только эту случайность мы должны сейчас благодарить. Или проклинать? Опять таки, в зависимости от вашей национальности.

Впрочем, эмоции — потом. Когда-нибудь станет известно имя первого читателя «Меморандума Лоренсона», и история воздаст ему по заслугам. Во всяком случае, личная судьба господина С.Б.Лоренсона от этого никак не изменится. Я же считаю своей целью рассказать о фактах, ибо все знают следствия — они перед глазами, — но кто знает причины?

Итак, продолжаю.

В тот вечер, вернувшись из резиденции главы правительства (впрочем, он так и не сказал Марии Степановне, что не был пропущен дальше приемной), Соломон Борисович пил на кухне чай, как он любил — с сахаром вприкуску, — и, блаженно улыбаясь, чего с ним не случалось уже очень давно, говорил:

— Ну вот, теперь я и тебе, Машенька, могу рассказать, что я такого наделал. Никто с меня подписки не взял, так что совесть моя чиста.

Любопытно, кто должен был брать у Соломона Борисовича подписку о соблюдении тайны? Пакид, одуревший от посетителей? Впрочем, даже у мудрейших людей бывают провалы в логике.

— Смотри, — продолжал Соломон Борисович, придвинув чистый лист бумаги, — фантастику ты не любишь, Уэллса, знаю, не читала, так я тебе объясню с азов.

— Читала я «Машину времени», — сухо сказала жена, — ты уж совсем меня за уборщицу считаешь, а у меня, если ты не забыл, филологическое образование.

— Прости… Ну так вот, беда всех попыток построить машину времени, была одна: и мы, и москвичи, да и американцы тоже, исходили из того, что чем больше масса машины, тем больше энергии нужно в нее вбухать, чтобы забросить в прошлое. Причинная механика Козырева о том же, и Хокинг с Новиковым… А на деле все не так. Энергия содержится в самом времени, ниоткуда ее брать не нужно. Это раз. И второе. Чем меньше масса тела, тем меньше в нем энергии времени, и тем меньше что?

Соломон Борисович замолчал и поднял глаза на Марию Степановну — ему нужно было услышать хоть какой-нибудь ответ, чтобы продолжить рассказ.

— Тем меньше нужно этой энергии потратить, — наобум ответила жена. — Тебе еще чаю налить?

— Налей, только не такой крепкий. Неправильно. Чем меньше масса тела, тем менее глубоко в прошлое его можно забросить. Я рассчитал. Человека можно отправить в прошлое не дальше, чем на микросекунду. Именно столько и получилось десять лет назад у москвичей, а они не понимали, почему никак не могут увеличить глубину погружения. Закон природы, вроде принципа дополнительности Гейзенберга. Вот, а пирамиду Хеопса, скажем, можно заслать в прошлое на… сейчас, где это я считал… на сто двадцать лет. Чувствуешь разницу? Чтобы отправиться на тысячу лет в прошлое, нужно сделать машину массой с остров Кипр. Если взять всю нашу Землю, то ее без проблем можно отправить аж на миллиард лет назад. А Вселенную — так к самому моменту Большого взрыва. Ни на секунду больше, кстати, и ни на секунду меньше. Удивительно красивый закон природы. Я назвал его принципом дополнительности массы-времени.

— А зачем в Моссад ходил? — решилась, наконец, спросить Мария Степановна. Ее этот вопрос мучил третью неделю, но спрашивать не решалась

— мало ли какие секреты вывез ее благоверный из Киева, может, было среди них что-то такое…

— А, Моссад… — отмахнулся муж. — Недалекие люди. Не понимают, в чем гарантия безопасности Израиля. Я вот…

Он встал и начал ходить по комнате, держа чашку с чаем в ладонях, будто грелся. Рассказать? С одной стороны, он не имел от жены тайн. Разве что та история с Ириной, инженером из отдела твердого тела… Но это было давно, он и сам забыл. С другой стороны, вещь слишком серьезная, и лучше до поры, до времени… А с третьей стороны, кому Маша расскажет? Близнецам годовалым, которых метапелит?

Решился.

— Слушай сюда. Израиль наш — страна небольшая. Но если проложить вдоль его границ сеть с тем физическим составом, что я рассчитал, составом, который улавливает темпоральную энергию… Израиль станет машиной времени. И мы все — в ней. Масса этой машины такова, что она — то есть мы все — окажемся знаешь где? То есть — знаешь когда? В смысле — в каком времени?

— Ну! — сказала Мария Степановна, потому что муж замолчал, вытянув руку с чашкой.

— За три тысячи лет до новой эры. В Древней Иудее. Не раньше и не позже.

— Погоди, — сказала Мария Степановна, которая, хотя была филологом и нянькой, но обладала все же развитым логическим мышлением. — Куда мы там свалимся? Там уже есть… был, то есть… свой Израиль, в смысле, вся земля эта, она ведь с тех пор не изменилась, и люди жили, а мы им на голову…

— О, ты ухватила суть! Все нормально, принцип дополнительности это учитывает. Односторонние перемещения во времени вообще невозможны. Это все равно, что черпать энергию ниоткуда. Вечный двигатель. Нет, если мы отправляемся в прошлое, то та часть материи, которую мы там заместим, окажется в будущем. То есть — в нашем настоящем. Поняла? Мы там — они здесь. Равновесие времени сохраняется. А поскольку земля, как ты верно заметила, с тех пор почти не изменилась, то это все значит: мы, люди, евреи, со всеми домами, дорогами и так далее окажемся там, в прошлом, а все, кто жил на этой земле тогда, со всем своим скарбом и коровами, окажутся здесь, между морем и рекой.

— Между Асафом Кади и Мусой Джемирелем, — заключила жена. — Хорошую свинью ты им подложишь, а? Никакого кашрута.

— Ну… — уклончиво сказал Соломон Борисович, оставляя за собой последнее слово, — все это теория, знаешь ли…

Но это уже не было теорией. Впрочем, господин С.Б.Лоренсон долго еще оставался в неведении.

Соломона Борисовича взяли в шмиру. Зарплату положили самую низкую, а работать нужно было по ночам. Соломон Борисович считал, что ему крупно повезло — если бы поставили в дневную смену, разве мог бы он, приспособив тетрадку на узком столике, писать свои формулы, которые, как известно, обладают свойством тянуть одна другую — только кажется, что вывел нечто окончательное, как тут же возникает идея удлинить, сократить и обобщить.

Мария Степановна тоже постепенно приобретала вес в обществе — ей давали уже и накайон, да и платить стали по-божески, почти как ватичке. Жить стало легче, жить стало веселей. Тем более, что подруга писала из Киева: президент Ковальчук совсем «з глузду зъихав» и приватизировал Национальный банк. Говорят, что на Украине будут теперь гнать разные валюты как самогон.

Мария Степановна ахала и, показывая письмо мужу, говорила:

— Все катится и катится, никак никуда не прикатится. Что будет с ними лет через десять?

— А что будет с нами? — справедливо бурчал господин С.Б.Лоренсон.

Ничего к этому не добавишь. Все помнят, чем славен был год две тысячи третий. Государство Палестина решило приобрести ядерный реактор и поставить его в Иерихо. Сирия потребовала назад всю область вокруг Кинерета, которая принадлежала ей лишь в мечтах. Иордания, задушенная палестинцами в братских объятиях, заявила, что денонсирует договор с Израилем и отзывает посла, поскольку с евреями невозможно разговаривать из-за их беспочвенных притязаний на Аль-Кудс. Да что говорить… Премьер Хаим Визель ждал помощи от Вашингтона, но жестокий экономический кризис не позволял президенту Ролстону уделять внимание внешней политике. Премьер обращался к Москве, но Россия только что подписала долгосрочный договор о дружбе с новым иранским аятоллой и в упор не желала видеть протянутой руки каких-то евреев, самим существованием своим подрывающих основы ислама. Все стало ясно, когда Саддам Хусейн прямо сказал в очередной речи: «Я пережил и Буша, и Клинтона, и Хадсона. Ролстон мне тоже не указ. И если мой народ потребует, я сожгу не половину Израиля, как обещал лет десять назад, а весь, и половину Сирии впридачу, потому что для моих бомб Израиль слишком мал».

И он был прав. Если, конечно, смотреть с востока на запад.

Время от времени Соломон Борисович наведывался на Кикар Царфат, но в связи с ухудшающимся внешнеполитическим положением резиденцию премьер-министра охраняли теперь десантники из «Гивати», и пройти сквозь этот заслон могли разве что американские морские пехотинцы. Да и то, если сильно намылятся.

Соломон Борисович хотел показать свои новые расчеты, о которых даже Марии Степановне не говорил ни слова. Поэтому и на этих страницах рассказать об идеях господина С.Б.Лоренсона не представляется возможным — если не знает жена, не знает никто.

Осень 2003 года ознаменовалась в истории человечества двумя событиями: Саддам Хусейн объединил под своим началом шестнадцать арабских стран, связав их общим военным договором, а Соломон Борисович приобрел компьютер IBM AT-1086. Следствия новой авантюры бессмертного иракского диктатора ощутил весь Ближний Восток. Приобретение С.Б.Лоренсона осталось незамеченным. И напрасно — второе событие в отдаленной исторической перспективе наверняка окажется более важным.

Зима выдалась гнусно дождливая. Потолок в мастерской, которую охранял Соломон Борисович, протекал, скрыться от душа можно было только под зонтом, да и холод не позволял сидеть на одном месте. Соломон Борисович полночи ходил взад-вперед, а потом, когда Творец временно прекратил поливать любимую им землю, вышел подышать — на улице было теплее, чем в помещении.

Неподалеку от мастерской уже неделю велась прокладка какого-то кабеля. Говорили, что по всему Израилю компании кабельного телевидения меняют систему на новейшую, способную принимать сто двадцать два канала. Дело было хорошее, люди готовили кошельки, хотя о повышении платы пока речь не шла. Но всем было ясно: новое оборудование — новые цены.

Катушка с кабелем, накрытая брезентом, стояла на обочине дороги, конец кабеля черной змеей свисал к самой земле, и Соломон Борисович из любопытства подошел поближе.

Кабель был странным. Прежде всего, в нем оказалась только одна жила. О каких же ста каналах говорят люди? — подумал Соломон Борисович. Он наклонился и увидел характерный зеленоватый блеск. Провел пальцем, понюхал даже, чтобы удостовериться. Вернулся в мастерскую и, хотя Творец вновь открыл небесные краны, Соломон Борисович так и мок до утра, совершенно забыв о зонте.

Естественно, заболел. И был, естественно, уволен за прогул через три дня. Здоровье, конечно, дороже, но не о здоровье думал Соломон Борисович, лежа под двумя одеялами и похлебывая горячий чай. Он знал, какой кабель прокладывают по всей стране, и какие программы можно будет смотреть, если по кабелю пропустить ток частотой триста тринадцать герц и напряжением в половину вольта.

Нужно вести мирный диалог, — строго сказал президент Ролстон премьеру Визелю, когда тот, прибыв в Вашингтон, попросил у Штатов усиленной военной помощи. Диалог, конечно, дело хорошее, но отдавать Израилю было больше нечего. Разве что Беер-Шеву (Бир-эс-Сабу).

Премьер обратился к нации с вопросом: бороться за мир или положиться на волю Творца? Ответ был ясен и без референдума. Соломон Борисович тоже голосовал за Творца и был, наверно, единственным среди олим и ватиким, кто понимал истинный смысл этого обращения к Богу.

— Скоро мы станем самым могущественным государством на планете, — сказал он в тот вечер Марии Степановне. Жена писала в это время письмо своей подруге в Киев, спрашивая, смогут ли они с мужем найти работу и кров, если вернутся на самостийну Украину.

— Конечно, — сказала она, не вдумываясь. — Украина всегда была великой державой.

— Только вот нефть придется добывать самим. Ирония, что будем делать это на берегу Персидского залива, — пробормотал Соломон Борисович, как обычно, оставляя за собой последнее слово.

Историю открытия принципа дополнительности времени я изложил выше со слов самого С.Б.Лоренсона, следуя тексту его письма, которое пришло в Киев именно 18 марта 2004 года. Письмо шло полтора месяца — очень неплохая скорость по нынешним временам. С Соломоном Борисовичем мы работали вместе десять лет. Из них три — в институте физпроблем. Вместе строили ту, первую, модель машины времени, которая так и осталась на стенде, поскольку институт не пожелал даже потратиться на разборку.

Я ушел тогда в «коммерческие структуры» и неплохо зарабатывал, но физику все же забыл не настолько, чтобы не понять идеи дополнительности. Потрясающая идея. Хорошо, что письмо прибыло 18 марта — не пришлось долго мучиться вопросом: что там стряслось на Ближнем Востоке.

Ну вы-то помните, как в вечерней программе новостей 17 марта американская CNN передала в эфир сообщение собственного корреспондента в Багдаде о том, что Саддам принял решение в ближайшие сутки покончить с Израилем, поскольку братья-арабы бездарно профукали переговоры, так и не добившись от евреев отступления из Аль-Кудса (Иерусалима). Я видел этот репортаж и, как все нормальные люди, не поверил. Если решил покончить, почему об этом знают репортеры? Если все же действительно пошел на этот шаг, то должен предвидеть упреждающий удар ЦАХАЛа. Или провокация? Скорее всего. Мускулами играет и на нервы действует.

Я так решил, и все так решили, и Израиль, видимо, так решил, потому что другой информации не было, и я лег спать в уверенности, что ничего худого ни с Израилем вообще, ни с другом моим Соломоном в частности, не произойдет.

А утром восемнадцатого сообщили о гибели греческого военного судна близ берегов Израиля. Воспринялось как нелепая утка: свидетели утверждали, что на катер напал огромный ящер, переломил корабль хвостом, а потом проглотил, не прожевав.

И связь пропала. Невозможно было пробиться ни в Багдад, ни в Амман, ни в Дамаск, да и Тель-Авив замолчал. По телефону — я имею в виду. Что показывали спутники? Что сообщали дипломаты? Может, президенты Ролстон и Боргачев все прекрасно знали с самого начала, но мы-то, простые зрители и слушатели, до позднего вечера были вынуждены верить такому бреду, какого я в жизни своей не слышал. С утра: ядерная война между Багдадом и Тель-Авивом. Израиля больше нет. Судьба Багдада неизвестна. В полдень: нет никакой связи со всем Ближним востоком, самолеты не летают, радио и телевидение ничего не передают, сейсмологи отметили серию землетрясений на всем пространстве от Средиземного моря до Индийского океана. В пять вечера: радиоактивные воздушные массы движутся в сторону Италии.

Я как раз закончил переговоры с финнами о бартерной сделке и, вернувшись домой (сердце ныло — что там с друзьями, с тем же Соломоном, дурак такой, поехал на погибель, а я его не отговорил), обнаружил в почтовом ящике письмо. Слава Богу! Прочитав, я понял, что случилось. Ну и что мне было — радоваться?

Ну, спасся Израиль от ракет Саддама. Отправился вместе с людьми, домами, землей от моря до реки, да и с самой рекой впридачу — туда, в прошлое, за тридевять веков, к предкам, к шумерам и этим… как их… мидийцам, что ли? А упомянутые шумеры и мидийцы (впрочем, нет, не мидийцы там жили и не шумеры даже, а впрочем, какое это имеет значение?) оказались в двадцать первом веке под прицелом хусейновых ракет и в полной, надо полагать, истерике.

Этакий темпоральный сдвиг и привел, естественно, к временной непроходимости радиоволн (представляю, какая там ионизация воздуха!) и всем прочим неприятностям, о которых с утра твердят по телеку и радио.

Я представил себе, как просыпаются израильтяне, разбуженные землетрясением (сдвиг коры — ничего не поделаешь), и как не обнаруживают не только своих воинственных соседей, но и всего остального человечества, а лишь орды нелепых, ничего не понимающих пращуров, испуганно глядящих из-за Иордана на чудо нечеловеческое — танки «Маркава» и автоматы по продаже «Кока-колы». Стоило ли спасать народ еврейский этакой ценой? Или… А что — идея была вполне в духе мудрого политика: вернуться к истоку истоков и научить все эти ближневосточные племена уму-разуму, дать им Тору, наконец! И стал, значит, премьер Визель царем Израильским, господи, до чего фантазия дойти может…

Так вот я мучился идеями, перечитывая соломоново письмо и глядя в телевизор, где вместо свежей информации давали тысяча триста восемьдесят седьмую серию «Санта-Барбары».

Нет, что-то было в этом ненормальное. Не учел я что-то, не понял из письма.

Ну конечно! Нападение ящера, о котором передавали утром. Если темпоральный обмен произошел на отрезке в три тысячи лет, как писал в письме Соломон, — откуда ящер? А если ящер, то…

Вы понимаете, о чем я думал всю ночь на девятнадцатое? Впервые за десять лет я перелопачивал физические справочники, писал формулы и оценивал параметры тензоров темпоральных смещений. Нет, Соломон не ошибся. Израиль мог уйти в прошлое лишь на три тысячелетия. Плюс минус двести лет.

Неужели мы ошиблись оба? Неужели бедный Соломон со всем еврейским народом и палестинцами впридачу провалился не к шумерам с мидийцами, а… к динозаврам? Господи, это могло быть только так! Ведь никакие археологические раскопки не показывали следов техногенной цивилизации на Ближнем Востоке. Нигде не сохранилось ни развалин Кнессета, ни остатков взлетной полосы аэропорта Бен-Гуриона, ни даже завалящей автомобильной свалки. Не было Израиля в те времена, не было!

Я мерял шагами комнату, жена ворочалась за стеной и ворчала что-то, я не обращал внимания. Понятно, что мы с Соломоном ошиблись. Понятно, что соломонову ошибку повторили все, кто перепроверял его выводы, все, кто превращал Израиль в гигантскую машину времени с единственно заданным интервалом заброса. В чем ошибка — установят физики. Но ведь теперь уже ничего не исправить! Саддам Хусейн вместе с Асафом Кади построят новый Аль-Кудс, слово Иерусалим исчезнет из лексикона, а динозавров, что бродят сейчас на месте вчера еще сверкавшей огнями улицы Алленби, перестреляют любители острых ощущений. Или биологи переловят для своих биологических изысканий. Найдут применение.

Представляете? Я был в ту ночь, как мне казалось, единственным человеком на планете, кто знал истину.

А к утру мне позвонил знакомый физик из Еревана и закричал, что мир сошел с ума, потому что со стороны Ирана, а, скорее всего, из Азербайджана на армянскую землю наступают стада тиранозавров, и у этих мусульман ничего бы не получилось, если бы их не поддерживала Москва. Только тогда до меня все же дошло истинное положение дел.

Соломон думал, что в Моссаде не понимают физику. В Моссаде-таки не понимают физику, но там понимают, что такое Саддам Хусейн.

И вот я спокойно сижу перед телевизором, пью кофе и жду выступления президента Ролстона. Интересно, появится ли рядом с ним премьер Хаим Визель, или он предпочтет держаться в тени?

Соломон хороший физик, и я ему это скажу при встрече. А политик он никудышный.

Он все правильно рассчитал. И я тоже, хотя голова и была тяжелой как бревно. Чтобы машина времени оказалась у динозавров масса ее должна быть… ну вот, точно, — равна Ираку, Ирану, Сирии, да всему арабскому востоку. Кроме Израиля.

Один вопрос только остался. Как называлась эта блестящая операция «Моссада» по прокладке новых систем телевизионных кабелей вдоль границ всех арабских государств?

Впрочем, разве в названии дело?