Леонов ЛеонидНашествие

Леонид Максимович ЛЕОНОВ

НАШЕСТВИЕ

Пьеса в четырех действиях

________________________________________________________________

Оглавление:

Действующие лица

Действие первое

Действие второе

Картина первая

Картина вторая

Действие третье

Действие четвертое

________________________________________________________________

Действующие лица

Т а л а н о в И в а н Т и х о н о в и ч - врач. А н н а Н и к о л а е в н а - его жена. Ф е д о р - их сын. О л ь г а - их дочь. Д е м и д ь е в н а - свой человек в доме. А н и с к а - внучка ее. К о л е с н и к о в - предрайисполкома. Ф а ю н и н Н и к о л а й С е р г е е в и ч - из мертвецов. К о к о р ы ш к и н С е м е н И л ь и ч - восходящая звезда. Т а т а р о в, Е г о р о в - люди из группы Андрея. М о с а л ь с к и й - бывший русский. В и б б е л ь - комендант города. Ш п у р р е - дракон из гестапо. К у н ц - адъютант Виббеля. С т а р и к. М а л ь ч и к П р о к о ф и й. П а р е н е к в ш и н е л ь к е. П а р т и з а н ы, о ф и ц е р ы, ж е н щ и н а в мужском пальто, о ф и ц и а н т, с у м а с ш е д ш и й, с о л д а т ы к о н в о я и д р у г и е.

Действие происходит в маленьком русском городе в дни Отечественной войны.

Действие первое

Низенькая комната в старинном каменном доме. Это квартира доктора Таланова, обставленная по моде начала века, когда доктор лишь начинал свою деятельность Влево двустворчатая дверь в соседние комнаты, с матовыми стеклами до пояса. Простая девичья кровать и туалетный столик, отгороженные ширмой в углу. Уйма фотографий в рамочках, и над всеми главенствует одна - огромный портрет худенького большелобого мальчика в матроске. В широком среднем окне видна черная улица провинциального русского городка с колокольней вдали, на бугре. Сумерки. А н н а Н и к о л а е в н а дописывает письмо на краешке стола; на другом его

конце Д е м и д ь е в н а собирает обед.

Д е м и д ь е в н а. А ночью тараканы с кухни ушли.

Нетерпеливый жест Анны Николаевны.

От немца бегут. Послушала бы на улице-то.

А н н а Н и к о л а е в н а. И все-то ты в дом тащишь. То подкову битую, то слух поганый.

Стучат в дверь.

Д е м и д ь е в н а. Войди. Кто еще там ломится?

К о к о р ы ш к и н (просунув голову). Это я, извиняюсь, Кокорышкин. Нигде Ивана Тихоновича застать не могу.

А н н а Н и к о л а е в н а. У него операционный день сегодня. Скоро вернется. Пройдите, подождите.

К о к о р ы ш к и н. Ничего, я тут-с.

И дверь закрылась.

А н н а Н и к о л а е в н а. Кокорышкин!.. Чудак какой!

Она идет за ним и приводит его, упирающегося. Это подслеповатый не

определенного возраста человек в пальтишке с чужого плеча.

К о к о р ы ш к и н. Тогда уж дозвольте не раздеваться, в домашнем виде я. Мне и дела-то - только бумаги подписать.

Д е м и д ь е в н а. Приткнись и не мешай. Письмо Федору Ивановичу пишем.

Кокорышкин сел, кашлянул разок и замер с папкой на коленях.

Точно с ума повскакали. Боровков всем домом укатил. Наверху тетка сидит, самовар держит. Уезжают люди-то.

А н н а Н и к о л а е в н а. Никто никуда не уезжает. Спроси вон Кокорышкина, он все знает.

К о к о р ы ш к и н (привстав). Точно. Уезжают-с.

А н н а Н и к о л а е в н а. Сейчас звонил Колесников и ничего не сказал. А уж ему-то, как председателю райисполкома, было бы известно.

К о к о р ы ш к и н. И он уедет-с.

А н н а Н и к о л а е в н а. И пускай едут. (Склоняясь над письмом.) И перестань бубнить, Демидьевна.

Д е м и д ь е в н а. Мне бубнить нечего... а вещи закопать, пока земля не задубенела, это всякий скажет. (Кокорышкину.) У Аниски три рубахи исподних забрали. Ленточка сверху лежала, стираная, косу заплетать... и на ту польстились.

К о к о р ы ш к и н. Это которая же Аниска?

Д е м и д ь е в н а. Внучка, даве из Ломтева, от немцев, прибежала. За сорок верст пешком махнула. Значит, сладко!

Кокорышкин сочувственно почмокал и снова замер.

Еле чаем отпоила, дрожма девка дрожит. Сейчас за сахаром послала постоять. Уж такова-то ласкова у меня: всё баушка да баушка... (Анне Николаевне.) Я ее на сундучке пристроила. Она и полы нам помоет и постирает что.

А н н а Н и к о л а е в н а. Конечно, пускай отдохнет. (Закончив письмо.) Ломтево! Там Иван Тихонович работу начинал, Федя родился, на каникулы туда приезжал. Как все обернулось!

Д е м и д ь е в н а. Пиши, пиши, обливай его материнскими слезами. (С сердцем взглянув на портрет мальчика.) Может, хоть открыточку пришлет!

А н н а Н и к о л а е в н а (заклеивая конверт). Последнее! Если и на это не откликнется, бог с ним. (Стеснительно, сквозь полуслезы.) Извините нас. Мы к вам так привыкли, Кокорышкин.

К о к о р ы ш к и н. Сердечно понимаю. (С чувством.) Хотя сам по состоянию здоровья детей не имел... однако в мыслях моих всем владел и, насладясь, простился... (Коснувшись глаз украдкой.) Не встречал я их у вас, Федора-то Иваныча.

А н н а Н и к о л а е в н а. Он в отъезде... Закрывай окна, Демидьевна, скоро самолеты полетят.

К о к о р ы ш к и н. И давно они в этом самом... в отъезде?

А н н а Н и к о л а е в н а. Три года уже... и восемь дней. Сегодня девятый пошел.

Д е м и д ь е в н а. Незадачник он у нас.

А н н а Н и к о л а е в н а. Он вообще был хилого здоровья. Только нянька его и выходила. А добрый, только горячий очень был... (Поднявшись.) Кажется, Иван Тихонович вернулся.

Д е м и д ь е в н а закрыла окна фанерными щитами, включила свет и вышла к себе на кухню. С портфелем, в осеннем пальто и простенькой шляпе, вернулась с работы О л ь г а. Минуту она, щурясь, смотрит на лампу, потом произносит тихо: "Добрый вечер, мама" - и проходит за ширму. И вот тревога

улицы вошла в дом вместе с сыростью на ее подошвах.

Раздевшись, Ольга бездумно стоит, закинув руки к затылку.

Разогреть тебе или отца с обедом подождешь?

О л ь г а. Спасибо, я в школе завтракала.

А н н а Н и к о л а е в н а (заглянув к ней). Ты чем-то расстроена, Оленька?

О л ь г а. Нет, тебе показалось. (Достав из портфеля кипу тетрадей.) Устала, а надо еще вот контрольную просмотреть.

А н н а Н и к о л а е в н а. А почему Оленька в глаза не смотрит?

О л ь г а. Так. Давеча войска мимо школы шли. Молча. Отступление. Ребята сидели присмире-евшие. И сразу как-то пусто стало... даже собаки затихли. (Очень строго). На фронте плохо, мама.

А н н а Н и к о л а е в н а. Когда же... случилось-то?

О л ь г а. Прошлой ночью. Они ударили танками в обход Пыжовского узла и вышли клином на Медведиху. К Колесникову по дороге забежала: бумаги жгут.

К о к о р ы ш к и н. Копоть везде летает, точно черный снег идет. Тяжелое зрелище!

О л ь г а. Простите, я вас и не заметила, Кокорышкин.

К о к о р ы ш к и н (жестко). Их бы теперь проволокой окружить да артиллерией всех и уничтожить.

О л ь г а. Легко нам, в тылу, судить о войне. А там...

А н н а Н и к о л а е в н а. А еще что случилось, Оленька?

Та молчит.

Вы не обедали, Кокорышкин? Идите на кухню. (В дверь.) Демидьевна, покорми Кокорышкина.

К о к о р ы ш к и н. Балуете, растолстею я у вас, Анна Николаевна. (Уходит.)

Мать выжидательно смотрит на дочь.

О л ь г а. Только не пугайся, мамочка... он жив и здоров. И все хорошо. Я сейчас Федю видела.

А н н а Н и к о л а е в н а. Где, где?

О л ь г а. На площади... Лужа большая, и рябь по ней бежит. А он стоит на мостках, нащурился во тьму, один...

А н н а Н и к о л а е в н а. Рваный, верно, страшный, в опорках... да?

О л ь г а. Нет... похудел очень. Я только по кашлю его и признала.

А н н а Н и к о л а е в н а. Давно приехал-то?

О л ь г а. Я не подошла, я из ворот смотрела. Потом домой кинулась предупредить.

А н н а Н и к о л а е в н а. Что же мы стоим здесь... Демидьевна, Демидьевна!

Д е м и д ь е в н а вбежала.

Демидьевна, Федя приехал. Собирай на стол, да настоечки достань из буфета. Уж, верно, выпьет с холоду-то. Дайте мне надеть что-нибудь, я сбегаю. А то закатится опять на тыщу лет...

Д е м и д ь е в н а. Коротка у тебя память на сыновнюю обиду, Анна Николаевна.

О л ь г а (за руки удержав мать). Никуда ты не побежишь. Мы предупреждали его об этой женщине. Он сам ушел от нас, пусть сам и вернется. (Слушая тишину.) Кто-то у нас в чулане ходит.

Они прислушиваются. Жестяной дребезжащий звук.

Корыто плечом задел. Верно, больной к отцу, впотьмах заблудился.

Д е м и д ь е в н а (шагнув к прихожей). Опять двери у нас не заперты.

А н н а Н и к о л а е в н а. Ступай, я запру.

Она выходит, и тотчас же слышен слабый стонущий вскрик. Так может только мать. Затем раздается снисходительный мужской басок: "Ладно, перестань,

мать. Руки-ноги на местах, голова под мышкой, все в порядке!"

Д е м и д ь е в н а. Дождалася мать своего праздничка.

На пороге м а т ь и с ы н: такая маленькая сейчас, она придерживает его локоть - тому это явно неприятно. Федор - высокий, с большим, как у отца, лбом; настороженная дерзость посверкивает в глубоко запавших глазах. К нему не идут эти франтовские, ниточкой, усики. Кожаное пальто отвердело от времени, плечо испачкано мелом, сапоги в грязи. В зубах дымится папироска.

Ф е д о р (избавившись от цепких рук матери). Здравствуй, сестра. Руку-то не побрезгуешь протянуть?

О л ь г а (неуверенно двинувшись к нему). Федор! Федька, милый...

Смущенный ее порывом, он отступил.

Ф е д о р. Я, знаешь, простудился... в дороге. Не торопись.

И вдруг яростный приступ кашля потряс его. Папироска выпала на пол. Ольга растерянно подняла ее в пепельницу. Он приложил ко рту платок, потом

привычно спрятал его в рукав.

Ф е д о р. Вот видишь, какой стал...

А н н а Н и к о л а е в н а. У печки-то погрейся, Феденька. У нас печка горячая. Стаскивай кожу-то свою. Давай я ее повешу.

Ф е д о р. Ладно, я сам. (Нетерпеливей.) Пусти же, я сказал.

Она стала еще меньше, попятилась. Он ставит пальто торчком у двери на

полу.

Не по чину на вешалку-то, постоит и так. (Пригрозив пальцем, как собаке.) Стоять. (И только теперь, вместо приветствия.) А постарела, нянька. Не скувырнулась еще?

Ни один мускул не шевельнулся на лице Демидьевны.

А н н а Н и к о л а е в н а. Оля, ты займи Федора... я пока закусочку приготовлю. (Федору робко.) Без ужина не отпустим тебя.

О л ь г а. Демидьевна приготовит, мама.

Д е м и д ь е в н а. Не трожь, дай ей руки-то чем-нибудь занять.

А н н а Н и к о л а е в н а торопится убежать. Губы ее закушены.

О л ь г а. Кажется, любовь к женщине, в которую ты стрелял, поглотила все в тебе, Федор. Даже нежность к матери. Ведь ты бы мог и помягче с нею. Она хорошая у нас. Она консерваторию для нас с тобой бросила, а какую ей карьеру пророчили!

Ф е д о р. Неловко мне, не понимаешь? Три дня по улицам шлялся, боялся войти, только бы этого... надгробного рыдания не слышать. (Обходит комнату, с любопытством трогая знакомые вещи.) Все то же, на тех же местах... Узнаю... (Открыл пианино, тронул клавишу.) Мать еще играет?

О л ь г а. Редко. Ты даже не написал ей ни разу. Стыдился?

Ф е д о р. Нет, так. Занят был. (Взглянул на портрет; на мгновенье поза его совпадает с позой мальчика на портрете.) Все мы бываем ребенками, и вот что из ребенков получается. (Не оглядываясь, няньке, через плечо.) Ты чего, старая, уставилась? Даже в спине загорелось.

Д е м и д ь е в н а. Любуюсь, Феденька. Больно хорош ты стал!

О л ь г а. Срок твой кончился? Ты, значит, вчистую вышел?

Ф е д о р. Нет, я не беглый... не бойся, не подведу.

О л ь г а (обиженно). Ты зря понял меня так. Посиди с ним, Демидьевна, я пойду маме помочь. (Уходит, опустив голову.)

Д е м и д ь е в н а. Ну, всех разогнал. Теперча, видать, мой черед. Давай поиграемся, расправь жилочки-то...

Робея перед ней, Федор одергивает слишком короткие ему рукава пиджака.

Похвастайся няньке, как ты бабенку зашиб за то, что красоты такой не оценила.

Он быстро и зло взглянул на нее.

Глазом-то не замахивайся. Береги силу. Скоро папаша придут.

Ф е д о р. Ладно, нянька, ладно. Уймись.

Д е м и д ь е в н а. Уж тайком-то и богу намекала, прибрал бы тебя от греха, скорбного да бесталанного... ан нет! (Сурово усмехнувшись.) И ведь что: в ту пору ж пальто семисезонное племяннику обыденкой у бога вымолила. А про тебя не дошла до уха божия моя молитва.

Федор слушает стоя, упершись в письмо на столе. Бумага хрустит под его

ладонью.

Люди жизни не щадят, с горем бьются. А ты все в сердце свое черствое глядишь. Что делать-то собрался?

Ф е д о р (глядя в пол). Не знаю. Жить по-старому я больше не могу.

Д е м и д ь е в н а. Совесть заговорила... аль шея еще болит?

Ф е д о р (сдаваясь). Не надо, нянька. Продрог я от жизни моей.

Д е м и д ь е в н а. То-то, продрог. Тебе бы, горький ты мой, самую какую ни есть шинелишку солдатскую. Она шибче тысячных бобров греет. Да в самый огонь-то с головой, по маковку!

Ф е д о р. Не возьмут меня. (Тихо и оглянувшись.) Грудь плохая у меня.

Д е м и д ь е в н а. А ты попытайся, пробейся, поклонись.

Заглянула А н и с к а; ей лет пятнадцать, на ней цветастое платьице и толстые полосатые шерстяные чулки. Она робеет при виде незнакомого

человека.

Входи, девка, не робей. Мы тут не рогатые.

А н и с к а. Я, бабушка, сахарок принесла.

Д е м и д ь е в н а. Положь на буфет, умница. Носом не шмыгай, сапогами не грохай, люди смотрят.

Благоговейно, на цыпочках, в вытянутых руках Аниска относит пакетик. У нее так светятся глаза и горят с холоду щеки, такая пугливая свежесть сквозит в движеньях, что нельзя смотреть на нее без улыбки. Лицо Федора

смягчается.

Не признаешь?

Ф е д о р. Важная краля. Кто такая?

Д е м и д ь е в н а. А помнишь, кубарик такой по двору в Ломтеве катался, спать тебе не давал? Она, Аниска. Ишь вытянулась. От немцев убежала. (Аниске.) Поздоровкайся, это Федор Иваныч, сын хозяйский. Он из путешествия воротился.

Аниска кланяется, облизывая губы. Федор недвижен.

Ф е д о р. Чего смеешься, курносая?

А н и с к а. Это я не смеюсь. Это у меня лицо такое.

Д е м и д ь е в н а. Ты поговори с ней, она у меня на язык-то бойкая.

Ф е д о р (не зная, о чем спросить). Ну, как немцы-то у вас там?

А н и с к а. А чево им! Ничево, живут.

Ф е д о р. В разговоре-то они как, обходительные?

А н и с к а. Ничего, в общем обходительные. Что и взять надоть - все на иностранном языке.

Ф е д о р (Демидьевне). Все ребята в Ломтеве приятели мне были. У длинного-то Табакова, поди, уж и дети. Много у него?

А н и с к а. Трое, меньшенькому годок. (Оживясь, Демидьевне.) Забыла тебе сказать, баушка... Как повели его с Табачихой на виселку, шавочка ихняя немца за руку и укуси. Аккуратненькая така была у них собачка. Беленькая! Так они шавочку рядом с хозяйкой вздернули... (Содрогнувшись, как от озноба.) Видать, уж и собаки воюют.

Ф е д о р (угрюмо). Та-ак... А Статнов Петр?

А н и с к а. Этот с первочасья в леса ушел. В баньке попарился напоследок и баньку спалил. И парнишку увел с собой, из шестого класса. Прошкой звать.

Федор улыбнулся на ее певучие интонации.

(Сердится.) А ты чево смеешься, путешественник?

Ф е д о р. Так, смотрю на тебя: смешная. Кабы все люди такие были!

О л ь г а, приоткрыв дверь, произносит одно лишь слово: "Отец". Все приходит в движение. Демидьевна отставляет стул. А н и с к а исчезает. Заметно волнуясь, Федор заправляет под пиджак концы серенького шарфа,

которым обмотана шея.

Д е м и д ь е в н а. Не лай отца-то. Дай ему покричать на себя, непоклонный.

Федор отходит к окну. Входит Т а л а н о в - маленький, бритый,

стремительный. Кажется, он не знает о возвращении сына.

Т а л а н о в. Обедать не буду. Чаю в кабинет, погуще. Демидьевна, пришей же мне, милочка, вешалку наконец. Третий день прошу. (Заметив сына и тоном, точно видел его еще вчера.) А, Федор! Вернулся в отчий дом? Отлично.

Федор собирается ответить - ему мешает глухой, мучительный кашель. Склонив голову набок, Таланов почти профессионально слушает и ждет окончания

припадка.

Отли-ично...

Д е м и д ь е в н а унесла шубу. Федор спрятал платок.

Давно в городе?

Ф е д о р. Вчера. (И заученно, точно заготовил раньше.) Я доставил тебе с матерью неприятности. Извини.

Т а л а н о в. Мы тоже виноваты, Федор. Ты был первенец. Мы слишком берегли тебя от несчастий... и ты решил, что все только для тебя в этом мире.

Федор покривился при этом.

Эта женщина... умерла?

Ф е д о р. Нет. Я хотел и себя, но не успел.

Т а л а н о в. За что же ты ее... так?

Ф е д о р. Я любил ее. Зря.

Т а л а н о в. А теперь?

Федор молчит.

Приехал отдохнуть? Что ж, поживи, осмотрись.

Ф е д о р. Спасибо. Нет. Все будут смотреть, учить. Я пришел к тебе на прием, как к врачу.

Т а л а н о в. Отлично. Только, брат, я вечерами плохо видеть стал. Садись к свету, хочу рассмотреть тебя.

Послушно и даже приподняв край матерчатого абажура, Федор садится у лампы. Свет искоса падает ему на лоб. Опершись в руку Федора, брошенную на столе,

Таланов смотрит в лицо сына. Федор выдергивает руку.

Ф е д о р. Ну... поставил диагноз?

Т а л а н о в. Да. Кашель твой мне не нравится... и этот глянцауген*, и руки твои - влажные, горячие.

_______________

* Блеск глаз. (Здесь и далее в подстрочных примечаниях - перевод

с немецкого. - Ред.)

Ф е д о р. Это все пустяки. Я другое имел в виду.

Т а л а н о в. И другое. Ты растерян. Резкость твоя от смущения. И эти усики тоже. Ты ищешь выхода. Это уже хорошо. (Так говорят с провинившимся ребенком.) Оглянись, Федя. Горе-то какое ползет на нашу землю. Многострадальная русская баба плачет у лесного огнища... и детишечки при ней, пропахшие дымом пожарищ, который никогда не выветрится из их душ. Знаешь, сколько этих подбитых цыпляток прошло через мои руки? Вчера, например... (Он махнул рукой.) Э, боль и гнев туманят голову, боль и гнев. А болезнь твоя излечимая, Федор.

Ф е д о р. Тем лучше. Садись, сочиняй рецепт.

Т а л а н о в. Он уже написан, Федор. Это - справедливость к людям.

Ф е д о р. Справедливость? (Возгораясь темным огоньком.) А к тебе, к тебе самому справедливы они, которых ты лечил тридцать лет? Это ты первый, еще до знаменитостей, стал делать операции на сердце. Это ты, на свои кровные копейки, зачинал поликлинику. Это ты стал принадлежностью города, коммунальным инвентарем, как его пожарная каланча...

Т а л а н о в (слушая с полузакрытыми глазами). Отлично сказано, продолжай.

Ф е д о р. И вот нибелунги движутся на восток, ломая все. Людишки бегут, людишки отрезы вывозят и теток глухонемых. Так что же они тебя-то забыли, старый лекарь, а? Выдь, встань на перекрестке, ухватись за сундук с чужим барахлом: авось, подсадят. (И зашелся в кашле.) Э, все клокочет там... и горит, горит.

Т а л а н о в. Не то плохо, что горит, а что дурной огонь тебя сжигает.

Ольга приоткрыла дверь.

Не мешай нам, Ольга.

О л ь г а. Папа, извини... там Колесников приехал. Ему непременно нужно видеть тебя.

Т а л а н о в (с досадой). Да, он звонил мне в поликлинику. Проси. (Сыну.) У меня с ним минутный разговор. Ты покури в уголке.

Ф е д о р. Мне не хотелось бы встречаться с ним. Черный ход у вас не забит?

О л ь г а. Зайди пока за ширму. Он спешит, это недолго.

Федор отправляется за ширму.

(Открыла дверь.) Папа просит вас зайти, товарищ Колесников.

Тот входит в меховой куртке и уже с кобурой на поясном ремне. Он тоже лобаст, высок и чем-то похож на Федора, который из-за ширмы слушает

последующий разговор.

К о л е с н и к о в. Я за вами, Иван Тихонович. Машина у ворот, два обещанных места свободны. (Ища глазами.) У вас много набралось вещей?

Т а л а н о в. Я не изменил решения. Я никуда не еду, милый Колесников. Здесь я буду нужнее.

К о л е с н и к о в. Я знал, что вы это скажете, Иван Тихонович.

О л ь г а (тихо, ни на кого не глядя). Времени в обрез. Небо ясное, скоро будет налет.

Т а л а н о в (Колесникову). Торопитесь, не успеете мост проскочить... Ну... попрощаемся!

Колесников не протянул руки в ответ.

Вы ведь тоже уезжаете?

К о л е с н и к о в (помедлив). Нас никто не слышит... из соседней квартиры?

Т а л а н о в. У нас булочная по соседству.

Ольга хочет уйти.

К о л е с н и к о в. Вы не мешаете нам, Ольга. (Таланову.) Дело в том, что... сам я задержусь в городе... на некоторое время. Я член партии и, пока я жив...

Т а л а н о в. Вот видите! (В тон ему.) Я тоже не тюк с мануфактурой и не произведение искусства. Я родился в этом городе. Я стал его принадлежностью... (для Федора), как его пожарная каланча. И в степени этой необходимости вижу особую честь для себя. За эти тридцать с лишком лет я полгорода принял на свои руки во время родов...

К о л е с н и к о в (улыбнувшись). И меня!

Т а л а н о в. И вас. Я помню время, когда ваш отец был дворником у покойного купца Фаюнина. (Иронически.) Постарели с тех пор, доложу вам. Мало на лыжах ходите.

К о л е с н и к о в (взглянув на Ольгу). Ну, теперь будет время и на лыжах походить.

Федор задел гребень Ольги на столике. Вещь упала.

(Насторожился.) Нас кто-то слушает там... Иван Тихонович.

Т а л а н о в. Нет... Никто.

Колесников заметил пальто Федора и молча поднял глаза на Таланова. В ту же

минуту Федор выступает из-за ширмы.

Ф е д о р. Никто - это, по-видимому, я. Как говорится в романах, из стены вышел призрак средних лет. Гутен абенд*, бояре!

_______________

* Добрый вечер.

Т а л а н о в (смущенно). Вы не знакомы? Это Федор. Сын.

Ф е д о р. Когда-то мы встречались с гражданином Колесниковым. В детстве даже дрались не раз. Припоминаете?

К о л е с н и к о в. Это правда. У нас в ремесленном не любили гимназистов. (С упреком Таланову.) Не понимаю только, что дурного в том, что сын... после долгой разлуки... навестил отца!

Ф е д о р. Ну, во-первых, сынок-то меченый. Тавро-с! А во-вторых, прифронтовая полоса. Может, он без пропуска за сто километров с поезда сошел да этак болотишками сюда... с тайными целями пробирался?

О л ь г а. Чем ты дразнишь нас, Федор? Чем?

К о л е с н и к о в. Вы напрасно черните себя. Вы споткнулись, правда... но, если вас выпустили, значит, общество снова доверяет вам.

Ф е д о р. Так полагаете? Ага. Тогда... Вот вы обронили давеча... что остаетесь в городе. Разумеется, с группкой верных людей. Как говорится добро пожаловать, немецкие друзья, на русскую рогатину. Пиф-паф!.. Так вот, не хотите ли взять к себе в отряд одного такого... исправившегося человечка? Правда, у него нет солидных рекомендаций, но... (твердо, в глаза) он будет выполнять все. И смерти он не боится: он с нею три года в обнимку спал.

Неловкое молчание.

Не подходит?

К о л е с н и к о в (помедлив). Я остаюсь только до завтра. Я тоже покидаю город.

Ф е д о р. Понятно. (Поглаживая усики.) Не потому ли так настойчиво и рекомендуете папаше драпануть отсюда?

Т а л а н о в. Я прошу тебя быть вежливым с моими друзьями, Федор.

К о л е с н и к о в. Я отвечу ему. Иван Тихонович безраздельно подарил себя людям. К нему ездят даже из соседних районов. Нам хотелось избавить его от опасностей. К тому же здесь будет довольно шумно, начнут оживать всякие мертвецы. Уже и теперь высовываются кое-где из подполья змеиные головки.

Ф е д о р. Значит, сестре моей, например, полезен этот шум?

О л ь г а. Я остаюсь со школой, Федор.

Ф е д о р (руки в карманах и покачиваясь). А не проще? Немцам потребуются видные фигуры для разных должностей...

О л ь г а (с намеком, резко). Боюсь, что они уже нашли их, Федор!

К о л е с н и к о в. Кончайте вашу мысль. Меня мать ждет в машине.

Ф е д о р. А не опасаетесь ли вы, что папаша здесь глупостей без вашего присмотра натворит?

К о л е с н и к о в. Вы озлоблены, но в вашем несчастье повинны только вы. Кроме того, мне некогда вникать в ваши душевные переливы. В другой раз. До свиданья, Иван Тихонович!

Они обнялись. Колесников перевел взгляд на Ольгу.

О л ь г а (тихо). Я провожу вас до машины.

К о л е с н и к о в (Федору). От души желаю вам найти себе место в жизни.

Ф е д о р (фальцетом). Мерси-и.

О л ь г а выходит вслед за К о л е с н и к о в ы м.

Т а л а н о в. Догони и извинись, Федор.

Ф е д о р. Доктор Таланов никогда не сек своих детей. С годами его взгляды на воспитание изменились?

Таланов устало полузакрыл глаза. Вернулась О л ь г а. Она зябко обхватила

руками плечи.

О л ь г а. Звезды, звезды... И, кажется, уже летят.

Ф е д о р (полувиновато, отцу). Слушай, неужели ты и теперь боишься его? Сколько я понимаю в артиллерии, эта пушка уже не стреляет.

Т а л а н о в. Теперь я знаю твою болезнь. Это гангрена, Федор. (Ему дурно: ухватясь за край скатерти, он оседает в кресло.)

Ольга кинулась к нему.

О л ь г а. Папа, ты заболел?.. Дать тебе воды, папа?

Д е м и д ь е в н а, вошедшая с ужином, торопится помочь ей.

Только тихо, тихо, чтоб мама не услышала.

Они успевают дать ему воды и подсунуть подушку под голову, когда приходит

А н н а Н и к о л а е в н а.

Мама, ему уже лучше. Ведь тебе уже лучше, папа?

Т а л а н о в. Трудный день выпал. Всё дети, дети...

Д е м и д ь е в н а (Федору). Ступай уж пока, ожесточенный. Потом постучишься... (совсем тихо) я тебя впущу.

Через плечо няньки Федор все смотрит на отца и суетящихся вокруг него женщин. Он, кажется, не верит, что пустяки могут вызвать такие следствия.

О л ь г а (подойдя к Федору). В самом деле, тебе лучше уйти теперь. Отец рано поднимается... работы много, очень устает.

Ф е д о р (беря пальто). Я не знал, Оля, что это... твой жених. Извини!

О л ь г а (с горечью). И это все, что ты понял за весь вечер, Федор?

Издалека, все повышаясь и усиливаясь, возникает сигнал воздушной тревоги. Ф е д о р слушает, подняв голову, потом уходит, никем не провожаемый. Молчание. Присев к столу и сжав уши ладонями, Ольга принимается за правку

тетрадей.

А н н а Н и к о л а е в н а (мужу). К тебе Кокорышкин с бумагами. Позови его, Демидьевна.

Д е м и д ь е в н а (на кухню). Войди, казенная бумага. Засох поди у печки-то.

Она уходит, взамен появляется К о к о р ы ш к и н и уже на ходу достает

чернильницу из кармана.

Т а л а н о в. Задержал я вас, Кокорышкин.

К о к о р ы ш к и н. Пустяки-с. Зато помечтал на досуге.

А н н а Н и к о л а е в н а. О чем же вам мечтается? (С болью.) Не о сыне ли?

К о к о р ы ш к и н. Мои мечтания больше все из области сельского хозяйства. (Копаясь в портфеле.) Диоклетиан, царь, удалился от государственных дел для ращения капусты. В Иллирию! (Подняв палец.) Громадные кочны выращивал. (Подавая бумагу.) О проведении оборонных мероприятий.

Т а л а н о в. Это о курсах медсестер? (Подписывая.) А ведь был день, Аня... и у нас все наше, мечтанное, было впереди. И ты держишь экзамен, на тебе майское платье. И ты играла тогда... уже забываю, как это?

Анна Николаевна идет к пианино. Одной рукой и стоя она воспроизводит

знаменитую музыкальную фразу.

И дальше, дальше. Там есть место, где врываются ветер и надежды.

Тогда она садится и играет в полную силу. Молча Кокорышкин подает, а

Таланов подписывает бумаги.

К о к о р ы ш к и н. И последнюю, Иван Тихонович.

Слышен разрыв бомбы, и второй - ближе. Музыка продолжается. Это борьба двух противоположных стихий. Когда героическая мелодия заполняет все, следует третий, совсем близкий разрыв. Дребезг стекла и грохот обвала. Свет гаснет. С разбегу Анна Николаевна успевает сыграть два последующих

такта. Потом тишина.

Чернил не опрокиньте, Иван Тихонович. Погодите, я вам спичечку чиркну.

А н н а Н и к о л а е в н а. Оля, зажги лампу. На окне стояла.

Вспыхнула спичка. Ольга уже у окна. Громадные тени колеблются на стенах. Короткая пальба и непонятный шум с улицы. Лампа разгорается плохо. Все на ногах. Портрет Феди лежит на полу, и как будто уже наступил другой вечер

другого мира. Д е м и д ь е в н а с огарком входит из кухни.

О л ь г а. Принеси метлу, Демидьевна, стекла вымести. Федя упал.

Д е м и д ь е в н а уходит. Слабый шорох у двери. Только теперь Талановы замечают на стуле возле выхода незнакомого старичка с суковатой палкой между колен. Он улыбается и кивает, кивает плешивой головой, то ли

здравствуясь, то ли милости прося и пристанища.

Т а л а н о в (с почтенного расстояния). А ты как попал сюда, отец?

С т а р и к. Со страху заполз, хозяин. Небеса рушатся.

Ольга подносит лампу ближе. На госте грязные стеганые штаны и такая же кофта; сума и ветхая шапочка лежат у ног. Точно принюхиваясь, Кокорышкин

со всех сторон осматривает старика.

О л ь г а. Ты сам-то откуда, старик?

С т а р и к. Странствую, как Лазарь... в пеленах, в коих был схоронен. И, эва, плита гроба моего еще глядит мне вслед. (И, стуча палкой, таким обострившимся взором уставился в угол, что все невольно покосились туда же.) Чево, чево чресла-то разверзла, вдовица каменная!

А н н а Н и к о л а е в н а (вполголоса). Наверно, больной... на прием к тебе притащился.

Т а л а н о в (уже профессионально). И давно странствуешь, отец?

С т а р и к. Ведь как: ум-то жадный, немилосливый, шепчет - год, год, а ноги-то стонут - триста, триста! Так и бреду, в два кнута.

О л ь г а. Так ты не туда забрел, дедушка.

С т а р и к. Дом-то фаюнинской?

Т а л а н о в. Дом-то фаюнинский, да тебе через площадь надо. Номера не помню, тоже бывшего купца Фаюнина дом. И там проживает доктор вроде меня, с бородочкой. Он как раз специалист по странникам. К нему и ступай.

А н н а Н и к о л а е в н а. Пускай переждет, пока налет кончится.

С т а р и к. Спасибо, Анна Миколаевна, за жалость твою.

А н н а Н и к о л а е в н а (насторожась). А вы меня откуда знаете?

С т а р и к. Может, и во сну встренулись ненароком. Вот креслице стоит, мягонькое... и креслице снилось раз. На нем еще подпалинка снизу есть.

О л ь г а. Никакой подпалинки там нет, вы ошибаетесь.

С т а р и к. Есть, дочка, есть. Сон был такой: колечко закатилось, а дворник свечку под низ и поставь. Чуть пожара не наделал.

Т а л а н о в. Я такого случая не помню.

С т а р и к. А давай взглянем, Иван Тихонович. Подержи-ка батожок мой, хозяюшка. (Кокорышкину.) Помоги, мушиная чахотка.

Вдвоем с Кокорышкиным они кладут кресло набок. На холщовой подбивке

явственно видно большое горелое пятно. Талановы переглянулись.

Тебя, дочка, еще на свете не было, а вещь эта уже в конторе у Николая Сергеевича Фаюнина стояла.

И что-то в отношениях решительно меняется. Кокорышкин почтительно и чинно

кланяется старику.

К о к о р ы ш к и н. Добро пожаловать, Николай Сергеевич. Измучились, ожидамши. Свершилось, значит?

С т а р и к. А потерпи, сейчас разведаем. (Жесткий, даже помолодевший, он идет к старомодному телефонному аппарату и долго крутит ручку.) Станция, станция... (Властно.) Ты что же, канарейка, к телефону долго не идешь? Это градский голова, Фаюнин, говорит. А ты не дрожи, я тебя не кушаю. Милицию мне.. Любую дай. (Снова покрутив ручку.) Милиция, милиция... Ай-ай, не слыхать властей-то!

К о к о р ы ш к и н (выгибаясь и ластясь к Фаюнину). Может, со страху в чернильницы залезли, Николай Сергеевич, хе-хе!

Фаюнин вешает трубку и сурово крестится.

Ф а ю н и н. Лета наша новая, господи, благослови.

Теперь уже и сквозь прочные каменные стены сюда сочится треск пулеметных

очередей, крики и лязг наползающего железа.

Ныне отпущаеши, владыко, раба своего по глаголу твоему с миром. Яко видеста очи мои...

Его бесстрастное бормотанье заглушается яростным звоном стекла. Снаружи вышибли раму прикладом. В прямоугольнике ночного окна - искаженные ожесточением боя, освещенные сбоку заревом, люди в касках. Сквозь плывущий

дым они заглядывают внутрь.

Это немцы.

Действие второе

Картина первая

И вот беда грозного нашествия застлала небо городка. Та же комната, но что-то безвозвратно ушло из нее, стала тусклой и тесной. Фотографии Федора уже нет, только срамное, в паутине и с гвоздем посреди, пятно зияет на обоях. Сдвинутые вещи, неубранная посуда на столе. Утро. В среднее окно видна снежная улица с тою же, но уже срезанной наполовину колокольней на бугре. Соседнее, высаженное в памятную ночь, забито поверх одеяла планками фанеры. Откуда-то сверху - то усилится, то затихнет - доносится унылое, от безделья мужское пение. О л ь г а, одетая по-зимнему, собралась уходить.

А н н а Н и к о л а е в н а держит дверь за скобку.

О л ь г а. Мама, мне каждая минута дорога... Мама!

А н н а Н и к о л а е в н а. А я не пущу тебя, Ольга, не пущу.

О л ь г а. Пойми, дети могли собраться... Из шестидесяти хоть трое. Что будет с ними?

А н н а Н и к о л а е в н а. Сядь и рассуди: какие же занятия сегодня? И кто, безголовый, пошлет своего ребенка в школу!

Два, один за другим выстрела. Пригнув голову, кто-то суматошливо и

беззвучно пробежал под окном.

Отойди от окна, Ольга.

О л ь г а (переменив место). Некоторые живут при глухих бабках, а те и землетрясенья не услышат, если бы случилось... Я должна, мне нужно пойти. Я деньги за это получаю, мама!

Т а л а н о в (из соседней комнаты). Дай человеку что-нибудь делать, Анна.

А н н а Н и к о л а е в н а. Ты хочешь потерять и дочь? Последнюю, Иван. (Демидьевне, которая вошла из кухни.) Чего они там распелись-то? Точно отпевают кого...

Д е м и д ь е в н а. И верх и флигелек во дворе заняли. Куды ни глянь - солдат торчит. (Доверительно.) Опять нонче четверых немцев нашли заколотых. А сверху записочка на всех общая.

А н н а Н и к о л а е в н а. А в записке что?

Д е м и д ь е в н а. А в записочке надпись, сказывают, - "добро пожаловать". Наро-оду похватали! И у нас на дому синяя бумага висит. Большие деньги сулят, кто докажет. Ищут...

А н н а Н и к о л а е в н а. Кого же ищут-то?

Д е м и д ь е в н а. Кто его знает, Андрея какого-то. А у нас в городу Андреев-то штук тридцать поди наберется.

О л ь г а. Нам это неинтересно, Демидьевна. Мы люди мирные. И вам лучше заниматься своим делом.

Д е м и д ь е в н а. В немки, что ль, записаться? (Обиженно.) Картошка-то у нас на погребе, мимо немца идти. Рази Аниску послать? Она, как ветерок, проскочит.

А н н а Н и к о л а е в н а. Пока не стихнет, никому из квартиры не выходить. Пошли ее сюда, на столе прибрать. (Ольге, после ухода Демидьевны.) Расспроси-ка ее, что в Ломтеве-то делается!

Ольга, не раздеваясь, терпеливо садится на стул. Вошла А н и с к а.

А н и с к а. Меня баушка послала. Что делать-то надо?

А н н а Н и к о л а е в н а. Прибери посуду, девочка, только не побей чего-нибудь.

Пыхтя от важности порученного дела, Аниска приступает к работе.

А вот Ольга говорит, что зря ты из Ломтева убежала.

А н и с к а (рассудительно). Чево зря! Лютовать стали, Анна Миколавна. Избу вытопят, сестры нашей, бабенок, нагонят, распатронят как следовает быть... и пошла карусель. У меня подружка была, на одной парте сидели, Клавушка... Так, нагишом, в ледяную воду и кинулась. (По-бабьи, концом головного платка она коснулась глаз.) Чать, помните озерышко-то наше?

А н н а Н и к о л а е в н а. Помнишь, Оля, ломтевские озерки? Ивы старые кругом... помнишь?

О л ь г а безучастно смотрит в окно.

А н и с к а. Офицер один боле всех зверовал. Белобрысый, ровно дым, а хроменькой. Надругается да еще спину сургучом припечатает. С чего бы это, Анна Миколавнушка? Ведь баба-то, чать, не письмо.

О л ь г а (решительно поднявшись). Ну, мамочка, я пошла. А то мне поздно станет.

А н н а Н и к о л а е в н а. Платок-то порваней надень. Да горбься, горбься на улице-то. Горбатая да убогая кому глянется!

Ольга отворила дверь и тотчас закрыла. Долетел шум ссоры: ворчливый басок

Демидьевны и знакомый тенорок Фаюнина.

О л ь г а (отцу, в соседнюю комнату). Иди, папа. Начинается светлая жизнь. К тебе власть с визитом. Я черным ходом пройду. (Обернувшись.) Не беспокойся, мама... я скоро вернусь. (Ушла.)

Обороняясь от наступающего гостя, появляется Д е м и д ь е в н а. На Ф а ю н и н е летний просторный пиджак со складками от лежанья в заветной укладке. Сапоги, стоячий воротничок и лысина блестят, как натертые воском.

У него вид и повадки дореволюционного филера.

Ф а ю н и н. Не заигрывай, голубушка, старик я. Пусти руки, не заигрывай.

Д е м и д ь е в н а. Не посмотрю, что Лазарь. Вдругорядь уже поглубже закопаем, чтоб не вылезал.

Ф а ю н и н. Ай-ай, дуреха какая. Уйди, не расстраивай меня, уйди.

Т а л а н о в (выходя к Фаюнину). И правда, уйди, Демидьевна.

Косясь и ворча, та отходит в сторону.

Ф а ю н и н. Разве можно такие слова, да на людях, да под горячую руку, да кому?.. Мне! Ай, дуреха. (Всем.) Поздравляю вас, родные мои. Не за горами, не за горами свет.

Все молчат. Он напрасно ждет ответа.

А вы не молчите со мной, родные. Не за платой квартирной, с миром пришел. И пришел к вам один. Мог бы и во множестве нагрянуть, а один пришел. Эва, весь тут.

А н н а Н и к о л а е в н а. Зачем же вы нас пугаете, Фаюнин?

Ф а ю н и н. Чем тебя, хозяюшка, птаха сирая испугать может, чем? Твой дом - полная чаща, а мое гнездо где? Где слава моя, фирма где? Одна газетина парижская писала, что де лён фаюнинский нежней, чем локоны Ланкло Ниноны... Нету! Где птенец мой любимый? В тесной земляной каморке почивает.

Д е м и д ь е в н а. В богадельню, что ли, его, краснорожего? Уж он людей травить зачал.

Ф а ю н и н (круто повернув голову, так что воротничок врезался в шею). Чего-с? У сирой пташки востры зубки прорезались. Как бы ей тебя, старушечка, не укусить!

Т а л а н о в. Ты, Демидьевна, так и не пришила мне вешалки. Принеси в кабинет. Пусть Анна Николаевна займется.

Обе поняли и уходят.

Т а л а н о в. Вы, конечно, по делу ко мне, господин Фаюнин?

Ф а ю н и н. Угадали. Второй день стремлюсь задушевно поговорить с вами, Иван Тихонович. (Аниске, которая подметает пол, намеренно пыля на Фаюнина.) Стань, деточка, в подъезде. Как машина подкатит, упреди. Брысь!

А н и с к а убежала.

Сядем, Иван Тихонович. Старики, а ровно на дуели стоим.

Т а л а н о в. Я слушаю вас.

Они сели.

Ф а ю н и н. Где пешком, где опрометью - светлый день грядет. Уже скоро, шапки снявши у святых ворот Спасских, войдем мы с вами в самый Архангельский собор. И падем на плиты и восплачем, изгнанники рая. (Мельком.) Давно в Кремле-то не бывали?

Т а л а н о в. Давно.

Ф а ю н и н (иронически). Я тоже, все как-то собраться не мог. Сперва, знаете, скитался, потом в одиночестве томился, затем строительством занимался, в горах Акатуя... (Заметив движение Таланова.) Виноват?!

Т а л а н о в. Мне непонятно... чем я вызвал такое доверие ваше.

Ф а ю н и н. Сходность судьбы-с. Милостями от прежних оба мы не отягощены; сынки наши, может, на одних нарах в казенном доме спали. Кроме того... (Он щелкнул крышкой часов и почмокал.) Ай-ай, время-то. Давайте уж пряменько. Домичек этот со всей его начинкой предназначен под комендатуру. Сперва в школу метили, где Ольга Ивановна ваша, да поскольку сгорела дотла, а ремонт нонче, сами знаете... Словом, сейчас сюда прибудут для осмотра адъютант Виббеля, коменданта, и Мосальский-господин. Значит, вас с супругой трянут отсюда на старости лет. Но... (почти на ухо, по-приятельски) бог-то силен! Виббель, по слухам, на тигров охотился, но, подобно Первому Петру, государю, ужасно мышек боится. Вот мы бы его мышками, а?

Т а л а н о в. Вы покороче, я понятливый.

Ф а ю н и н. Слушаю-с. (Деловито.) Утречком опять четверых нашли. Все одним почерком, в бочок, заколоты. И с записочкой... Следовательно, остался в городе один какой-то шутник, Андреем его зовут, Андреем. Кто бы это мог быть, а? Хоть бы фотографию взглянуть, что за Бова такой бесстрашный.

Т а л а н о в. Фотографией не занимаюсь. Андреев знакомых не имею. Все больше Иваны. И сам я тоже Иван.

Ф а ю н и н. Теперь неповинные пострадают. Виббель-то отходчив, да с него Шпурре требует. А Шпурре этот... Известно вам, что такое дьявол? Так вот, господин Шпурре этим самым дьяволом кровь у себя в управлении, как тряпкой, вытирает. Вытрет, выжмет насухо и сушиться на веревочку повесит. Да-с! А уж чего, казалось бы, этому Андрею руками махать. Можайск-то пал, уж в подзорную трубу воробьев на Архангельском соборе видать... (В самые глаза.) Убедили бы вы его при личном свидании, чтоб сокрылся от греха, не мутил бы нашего города!

Т а л а н о в. Это кого же убедить?.. Шпурре, дьявола или самый Архангельский собор?

Ф а ю н и н (почти по-детски). Нет, а этого самого Андрея.

Т а л а н о в. На площадь, что ли, выйти и кричать, пока не услышит?

Ф а ю н и н. Разве так дозовешься!.. А вы черканите ему письмишечко, чтоб пришел по срочному делу. Кокорышкин так полагает, что адресок его вам непременно известен. Вот и повидаетесь.

Он ласково поглаживает рукав Таланова. Тот поднялся, шумно отставив стул.

Т а л а н о в. И опять не туда вы забрели, Фаюнин. В должности этой я никогда еще не состоял.

Ф а ю н и н (тоже встав). Это... в какой должности?

Т а л а н о в. А вот в должности палача. Не справиться мне, силы не те. Тут, знаете, и веревку надо намылить и труп на плече оттащить...

Ф а ю н и н. Жаль, жаль! Боюсь... больно Кокорышкин кругом вьется. С Мосальским снюхается, из зубов кусок вырвут... (С надеждой.) Ведь не к спеху, можно и завтра, а?

С перепуганным видом А н и с к а влетает из прихожей.

Ну, что там?

А н и с к а. Енерал приехал! (Пометавшись, она потом незаметно прячется за портьерку.)

Фаюнин выглянул в окно.

Ф а ю н и н. Хватайтесь за свое счастье, Иван Тихонович. Сам Виббель прикатил. (Он заранее замирает в полупоклоне.)

Входит М о с а л ь с к и й, из эмигрантского поколенья, в русском, видимо отцовском, башлыке и дубленом командирском полушубке. Он пропускает вперед

похрамывающего адъютанта Кунца, белобрысого, как дым.

К у н ц. Achtung!*.

_______________

* Смирно!

Затем, потирая подмерзшие уши, появляется В и б б е л ь, высокий пожилой

офицер в шинели. Фаюнин устремляется навстречу.

Ф а ю н и н (скороговоркой). Рад приветствовать в собственном доме, где познал жизнь и сам родил сына моего, павшего в беззаветном бою с коммунизмом. Фаюнин... градский голова. Фаюнин.

К у н ц. Zuruck!*.

В и б б е л ь (Кунцу, гладко и медленно, точно читает упражнение). Я уже давал приказ моим офицерам говорить в этой стране по-русски. (Полуобернувшись.) Sklave?

М о с а л ь с к и й (переводит на ухо). Раб.

В и б б е л ь. Раб может не знать язык господина, aber** господин объязан знать язык раба.

К у н ц (покраснев и с усилием). Это та-ак трудно, господин майор.

В и б б е л ь (сердясь). Но я сам говорю по-русску. (Указав пальцем на Таланова.) Кто этот?

Ф а ю н и н (самозабвенно). Таланов, знаменитый здешний, извините за выражение, эскулап-с.

Виббель склонил голову к Мосальскому.

М о с а л ь с к и й (на ухо). Arzt!***.

_______________

* Назад!

** Но.

*** Врач!

В и б б е л ь. Пошему молшит?

Ф а ю н и н. Доктор Таланов взволнован честью видеть господина Виббеля.

М о с а л ь с к и й. Тебе приличнее, Фаюнин, называть господина коменданта - господин майор.

В и б б е л ь. Нишево. (Таланову.) Надо говорит, мой дружок.

Ф а ю н и н. Господина Таланова сын известен нам как борец против советской власти.

Т а л а н о в (вспыхнув и со стыдом). Это все неправда... Ложь и неправда.

Ф а ю н и н. От скромности!.. Господина Таланова сын совместно с геройски погибшим сыном моим Гавриилом...

Виббель хмурится.

М о с а л ь с к и й. Когда ты напомнишь это в десятый раз, Фаюнин, мы отправим тебя в долговременную побывку к твоему сыну. (Таланову.) Отвечай. Сколько здесь комнат и выходов?

Т а л а н о в. Когда вы родились, молодой человек, я уже лет десять верно служил моей родине. (Помолчав.) Три и кухня. Выходов два.

М о с а л ь с к и й (опустив глаза). Подвальное помещение у вас имеется?

Таланов отрицательно качнул головой.

Угодно господину майору осмотреть расположение комнат?

Ф а ю н и н (забегая вперед). Здесь, изволите видеть, у них кабинет. Имеется неудобство: как ни кинь, стол приходится против окна. Конечно, если поставить дополнительно часового...

Мосальский останавливает его за плечо.

М о с а л ь с к и й. Останешься здесь, Фаюнин.

Т а л а н о в. Могу я уйти теперь?

Ему не отвечают. Виббель взглянул на Кунца, тот остается.

М о с а л ь с к и й с В и б б е л е м уходят.

Ф а ю н и н (желчно). Уж если вы, Иван Тихонович, сами выгоды своей не понимаете, так мне по крайней мере не мешайте. Они же вам тут кровью все загадят!

Т а л а н о в. Ах, не трогайте вы меня, Фаюнин.

У окна, где стоит Кунц, дрогнула портьера. Кунц с интересом отводит ее в

сторону. Прижавшись к косяку, Аниска в ужасе молчит.

Кунц узнал свою беглянку.

Кунц. Ah? du? mein feiner Kafer!*

_______________

* Ах, это ты, милочка!

Он тянется пальцами к ее подбородку. Аниска с визгом бросается наутек; приговаривая: "Komm mal her? komm mal her? Liebchen"*, К у н ц спешит за нею. В сопровожденье М о с а л ь с к о г о возвращается встревоженный

В и б б е л ь.

_______________

* Поди сюда, поди сюда, красотка!

М о с а л ь с к и й. Кто тут кричал?

Ф а ю н и н (разводя руками). Такая оказия! Мышка скользнула да прямо девчонке под подол...

В и б б е л ь (тихо). Что есть мишка?

М о с а л ь с к и й (на ухо). Maus*.

Ф а ю н и н. Их тут и раньше пропасть бегало. По причине соседства булочной. За обоями так, бывало, стайками и шурстят.

_______________

* Мышь.

В и б б е л ь в нерешительности посматривает под ноги себе. Виновато

посмеиваясь, возвращается К у н ц.

Только они тута ласковые, господин майор, как канарейки...

В и б б е л ь (содрогнувшись). А, ньет. Этот плохой дом. Ньет этот, ну... Kein Raum fur die Wachtmannschaft*.

М о с а л ь с к и й. Конвойная рота.

В и б б е л ь. Да, так. Wir mussen in alte Loch zuruck**.

_______________

* Нет помещения для охраны.

** Придется возвращаться в прежнюю дыру.

Вскинув два пальца к козырьку и все еще поглядывая по углам, он поворачивается к выходу. Для прочности воздействия Фаюнин решается даже

преградить ему путь.

Ф а ю н и н. А ведь только, господин майор, от них вреда нету... от мышек. (Действием показывая, как это делается.) Ее в уголочек загонишь, пальчиками этак сдавишь шеечку... и в форточку. Сальто-морталь - и все!

В и б б е л ь ускоряет шаг. Не отставая, Ф а ю н и н убегает за ним.

М о с а л ь с к и й (уже вежливо). Скажите, доктор... Я не очень верю этой лисе. Сюда действительно забегали мыши?

Т а л а н о в (в лицо). И крысы, господин офицер.

В глазах Таланова не читается и следа насмешки. М о с а л ь с к и й неохотно берется за скобку двери. Вернувшийся Ф а ю н и н, облизывая

губы, сторонится в дверях.

Ф а ю н и н. Видали, - как пробка у меня вылетел! Вопите "ура", Иван Тихонович: сам буду жить у вас. (На радостях он даже пытается обнять Таланова.) Зато уж потесню маненько, кабинетик-то отберу. Временно! Крупной фирме место только в Москве. Кстати, я его и на новоселье пригласил. Четверть века именин не справлял... теперь уж по новому стилю их отпляшем. Подарков не жду, а уж с супругой пожалуйте!

Т а л а н о в. Вряд ли выйдет, - мы люди больные...

Ф а ю н и н. Не пренебрегайте: сам Шпурре будет. Пригодится! Насчет Андрея подумайте. И хотя... (загадочно) мы его, возможно, еще нынче вечерком сами увидим, политически важно, чтоб это исходило именно от вас. А ведь ловко придумано: д о б р о п о ж а л о в а т ь! Шпурре так распалился, что аж искры от него летят, как эти словца услышит.

Т а л а н о в. Я устал, я устал от вас, Фаюнин.

Ф а ю н и н. Лечу. Еще в управу надо, потом мертвяков немецких хоронить, потом с жителями совещание... Дела! Вы пока вещи-то переносите, а вечерком я и сам переберусь. Ауфвидерзен, что значит - будьте здоровеньки, господин эскулап! (И, сделав ногами балетный росчерк, убежал.)

Минуту Таланов стоит посреди, повторяя: "Обезьяны, обезьяны..." Потом начинает снимать фотографии со стен. За этим делом застает его А н н а

Н и к о л а е в н а.

А н н а Н и к о л а е в н а. Что ты делаешь, Иван?

Т а л а н о в. Освобождаю место, Аня. Здесь предполагается обезьянник.

Анна Николаевна закутывает голову шерстяным платком.

Далеко собралась?

А н н а Н и к о л а е в н а (с досадой). И ведь запретила из дому выходить. Солдаты шляются по городу, трезвые хуже пьяных... Аниска пропала, Иван.

Войдя через заднюю дверь, О л ь г а проходит к себе за ширму.

Хоть Ольга-то вернулась, слава богу. (Громко.) Оля, к тебе два каких-то товарища пришли по школьным делам.

О л ь г а. Ничего, подождут.

А н н а Н и к о л а е в н а ушла.

Т а л а н о в. Что у тебя в школе, Ольга?

О л ь г а (Почти беспечно). Как всегда, мама оказалась права. Из ребят никто не явился. (Она вышла, взяла хлеб со стола.) Ужасно проголодалась.

Т а л а н о в. Что же ты делала в школе?

О л ь г а. Заглянула в класс. Пустой, неприбранный... И только сквозняк Африку на стенке шевелит. Там окно разбито.

Т а л а н о в. Одно разбито... или несколько?

Опустив руку с хлебом, Ольга пристально смотрит на отца.

Мы жили дружно, Оля. И у тебя никогда не было от нас секретов. Но вот приходят испытания, и ты выдумываешь разбитое окно... и целую Африку, как могильный камень, нагромождаешь на нашу дружбу. Ты рассеянная. Ты даже не заметила, что школа-то сгорела, Оля.

О л ь г а (ловя руки отца). Милый, я не могла иначе. Я не имею права. Ты же сам требуешь, чтоб я дралась с ними... мысленно требуешь. Кого же мы - Федора туда пошлем? (Нежно и горько.) И я уже не твоя, папа. И если пожалеешь меня - уйду. (И сквозь слезы еще неизвестная Таланову нотка зазвучала в ее голосе.) Ах, как я ненавижу их... Речь их, походку, все. Мы им дадим, мы им дадим урок скромности! И если пушек не станет и ногти сорвут, пусть кровь моя станет ядом для тех, кто в ней промочит ноги!

Т а л а н о в. Вот ты какая выросла у меня. Но разве я упрекаю или отговариваю тебя, Ольга, Оленька!

О л ь г а. И не бойся за меня. Я сильная... и страшная сейчас. В чужую жалобу не поверю, но и сама не пожалуюсь.

Т а л а н о в. Вытри слезы, мать увидит. Я пока взгляну, что она, а ты прими своих гостей. (С полдороги, не обернувшись.) Фаюнин обмолвился, что вечером намечается облава. Так что, если соберешься в школу...

О л ь г а (без выражения). Спасибо. Я буду осторожна.

О т е ц ушел. Ольга отворила дверь на кухню. Она не произносит ни слова. Так же молча входят: Е г о р о в, рябоватый, в крестьянском армяке, и другой, тощий, с живыми черными глазами, - Т а т а р о в, в перешитом из

шинели пальтишке. Говорят быстро, негромко, без ударений и стоя.

Кто из вас придумал назваться школьными работниками? На себя-то посмотрите! А что в доме живет врач и вы могли порознь прийти к нему на прием, это и в голову не пришло?

Т а т а р о в. Верно. Сноровки еще нет. Учимся, Ольга Ивановна.

Е г о р о в. Ничего. Ненависть научит. Мужики-то как порох стали, только спичку поднесть. (Передавая сверток в мешковине.) Старик Шарапов велел свининки Ивану Тихоновичу передать: жену лечил у него... Видела Андрея?

О л ь г а. Да. Он очень недоволен. В Прудках разбили колунами сельскохозяйственные машины. Зачем? В Германию увезут или стрелять из молотилок станут? Паника. А в Ратном пшеницу семенную пожгли. Прятать нужно было.

Е г о р о в. Не успели, Ольга Ивановна.

Т а т а р о в (зло). А свою успели?

О л ь г а. И все забывают непрерывность действия. Чтоб каждую минуту чувствовали нас. Выбывает один - немедля, с тем же именем заменять другим. Партизан не умирает... Это - гнев народа!

Дверь распахнулась. Ничего не понять сперва: шум, плач, чей-то востренький смешок. Не замечая посторонних, вбежала А н н а Н и к о л а е в н а.

А н н а Н и к о л а е в н а. Быстро, дай что-нибудь теплое... юбку, одеяло, все равно!

О л ь г а. Что случилось? С папой? Ты вся дрожишь, мама.

С силой, непривычной для женщины, А н н а Н и к о л а е в н а выдернула из-под кровати чемодан Ольги и наспех выхватывает вещи. Ольга выглянула в

прихожую.

Она под машину попала, мама?

А н н а Н и к о л а е в н а (убегая с ворохом вещей). Самовар поставь... и корыто железное из чулана сюда!

О л ь г а (гостям). На кухню. Там договорим.

Е г о р о в и О л ь г а уходят. Татаров задержался: ему видна прихожая.

По его посуровевшему лицу можно прочесть о происходящем там.

Г о л о с Т а л а н о в а. Я подержу под руки пока... Освободи диван, Демидьевна!

Г о л о с А н н ы Н и к о л а е в н ы. Ничего, милочка, ничего. Здесь их нету... успокойся.

Пятясь и не сводя глаз с Аниски, которую сейчас введут в комнаты,

появляется Д е м и д ь е в н а.

Д е м и д ь е в н а (причитая). Махонькая ты моя, зве-ез-дочка, потушили тебя злые во-ороги...

Горе ее бесконечно.

Картина вторая

И вот переселение состоялось. Теперь жилище Таланова ограничено пределами одной комнаты, заваленной вещами: еще не успели разобраться. Вдоль стен наспех расставлены кровати: одна из них, видимо, спрятана за ширмой. Веселенькая ситцевая занавеска протянута от шкафа к окну, закрытому фанерой. В углу, рядом со всякой хозяйственно-обиходной мелочью - щетка, самовар, еще не прибитая вешалка, - стоит разбитый, вверх ногами, портрет мальчика Феди. Поздний, по военному времени, час. У Фаюнина передвигают мебель, натирают полы: торопятся устроиться до ночи... Только что закончилось чаепитие на новом месте. Присев на тюк возле стола, А н н а Н и к о л а е в н а моет посуду. Т а л а н о в склонился над книжкой

журнала.

Т а л а н о в (откладывая книгу). Так рождается новая область медицины: детская полевая хирургия!

С фаюнинской половины слышен визгливый голос Кокорышкина: "Краем, краем заноси... Люстра, люстра! В ноги надо смотреть..." Треск мебели, жалобный звон хрустальных подвесок, что-то упало и покатилось. "Мильонная вещь, деревенщина!" Какой-то огромный предмет протаскивают за открытой дверью. В жилетке, с перекошенным лицом, влетает, обмахиваясь картинкой, К о к о р ы ш к и н, произносит: "Упарят они меня нынче. Откажуся, откажусь... Капусту стану садить!" - и исчезает. Таланов идет закрыть дверь, но и после сюда сочится брань и скрежет; кажется, нечистая сила переставляет там стены с места на место, а на матовом стекле появляются размахивающие руками силуэты и тени фантомов, занятых благоустроением

фаюнинского уголка.

Помяни мое слово: съест Фаюнина наш Кокорышкин. В гору пошел!.. Ну, спать пора, Аня, поздно.

А н н а Н и к о л а е в н а. Надо еще Ольги дождаться. (Вдруг.) Как ты думаешь, зачем сюда приехал Федор?

Т а л а н о в. Не надо о нем, Аня. Мы похоронили его еще тогда, три года назад.

А н н а Н и к о л а е в н а. Да (обычным голосом). Не пора давать лекарство?

Т а л а н о в. Через десять минут.

А н н а Н и к о л а е в н а. Через десять минут уже нельзя ходить по улицам, а Ольги еще нет.

Т а л а н о в. Открыла бы дверь на всякий случай.

А н н а Н и к о л а е в н а. У нее есть ключ.

На кухне хлопнула дверь.

Легка на помине.

Рванув на себя дверь, вся в снегу вошла О л ь г а. Стоя к родителям спиной, она отряхивает шубку за порогом. Так удается ей скрыть одышку от

долгого бега.

О л ь г а (еле переводя дыхание). Кажется... я опять опоздала к чаю?

А н н а Н и к о л а е в н а. Чайник еще горячий. Пей. Что на улице?

О л ь г а. Снег идет... вьюга. По двору на ощупь шла.

На стекле сгущается силуэт К о к о р ы ш к и н а, потом входит он сам.

Ольга делает вид, что не замечает его.

Жалко часовых в такую ночь!.. Вам что-нибудь нужно, Семен Ильич?

К о к о р ы ш к и н. Метелочки у вас не найдется? Пыль обмести.

О л ь г а. Конечно. (Она подает ему щетку.) И вообще, если что-нибудь потребуется... Устраиваетесь?

К о к о р ы ш к и н. Расставляемся. Все фаюнинские вещи разыскал. Стол письменный в исполкоме, буфет из детских яслей вырвал... Бесстрашно по улицам ходите, Ольга Ивановна!

О л ь г а. О, у меня еще семь минут в запасе, Семен Ильич.

Голос Фаюнина: "Семи-он!"

К о к о р ы ш к и н. Несу-у... (Проникновенно и с намеком.) Ну, на новом-то месте приснись жених невесте! (Он побежал.)

Ольга прикрывает за ним дверь.

А н н а Н и к о л а е в н а. Я даже не знала, что его зовут Семен Ильич. Что же ты стоишь? Садись, пей чай, раз пришла.

О л ь г а (неуверенно). Видишь ли... я не одна пришла. Такое совпадение, знаешь. Я уже во двор входила, гляжу, а он бежит...

Т а л а н о в. Кто бежит?

О л ь г а. Ну, этот, как его... Колесников! А с угла патрульные появились. Я его впустила...

Родители не смотрят друг на друга: каждый порознь боится выдать, что знает

об Ольге.

Он уйдет, если нельзя. Он минут через шесть... или десять... уйдет.

Т а л а н о в. Так зови его. Где же он сам-то?

О л ь г а. Видишь ли, он ранен немножко. Пуля случайно задела. Пустяки, плечо...

Т а л а н о в быстро уходит на кухню.

Мамочка, ничего не будет. Папа перевяжет ему, и он уйдет... домой. Я так прямо ему и сказала... Он понимает.

А н н а Н и к о л а е в н а. Посмотри мне в глаза, Оля. (Она приподняла за подбородок ее опущенную голову.) Ты у нас смелая и честная девочка, но ты... последняя. Федор не вернется. Отец стар. Несчастье убьет его.

Ольга порывисто целует ее в лоб. Т а л а н о в впускает К о л е с н и к о в а. Он в той же меховой, уже потрепанной куртке,

небритый, рука бессильно висит вдоль тела.

О л ь г а. Что с ним?

Т а л а н о в. Сейчас посмотрим. Оля, воду и тазик. За ширму. Стань у двери, Анна.

Беззвучная стремительная суета. Все на своих местах.

Пройдите сюда, на кровать.

К о л е с н и к о в (идя за ширму). Как нескладно все получилось. И спать вам не даю, да и нагрянуть за мною могут. Снег бы не подвел!

Т а л а н о в. Придумаем что-нибудь. Снимайте ваш камзол. (Уходит следом за Колесниковым.)

Сцена пуста. Дальнейший разговор происходит за ширмой. Льется и булькает

вода. Таланов моет руки.

Снимите совсем. Помоги, Ольга. Не торопитесь, вытяните руку...

Треск разрываемой ткани.

Здесь больно?

К о л е с н и к о в. Немножко... Тоже нет, только ноет. А как странно все это, Иван Тихонович! (Его интонация меняется в зависимости от степени боли при перевязке раны.) Я говорю, как странно: восемь лет мы работали с вами вместе. Я вам сметы больничные резал, дров в меру не давал, на заседаниях бранились. Жили рядом...

Он замолк. Упали ножницы.

Т а л а н о в. Спирт. Потерпите, сейчас закончим. Выше, выше... Бинт.

Потом из молчания снова возникает голос Колесникова.

К о л е с н и к о в. И за все время ни разу не поговорили по душам. А ведь есть о чем. Нет, теперь не больно... И сколько таких неопознанных друзей у нас в стране...

Т а л а н о в. Пока все. Утром еще посмотрим. Где мы его положим. Аня?

Та не успевает ответить. Резкий и властный стук в раму окна. Смятенье. С усилием натаскивая на себя куртку, Колесников первым выходит из-за ширмы.

К о л е с н и к о в. Это за мной. Вот и вас-то подвел. (Идет к выходу.) Я встречу их во дворе. Сразу тушите свет - и спать.

А н н а Н и к о л а е в н а. Оставайтесь здесь.

К о л е с н и к о в. Они будут стрелять... Да и я так, запросто, им не дамся.

А н н а Н и к о л а е в н а уходит, сделав знак молчать. Текут томительные минуты. От Фаюнина несется игривая музычка: музыкальный ящик аристон. На кухне голоса. Колесников отступает за ширму. Обессилевшая, хотя опасность миновала, А н н а Н и к о л а е в н а пропускает в комнату Ф е д о р а. Он щурится после ночи, из которой пришел: непонятный, темный, тяжелый. Усики сбриты. Позже создается впечатление, что он

немножко пьян.

А н н а Н и к о л а е в н а. А мы уж спать собрались, Федя.

Ф е д о р. Я так, мимоходом зашел. Тоже пора бай-бай: уста-ал. (Садится, потягиваясь и не замечая, что все стоят и терпеливо ждут его ухода.) Деревни кругом полыхают. Снег ро-озовый летит, и в нем патрули штыками шарят. (С зевком.) Облава! (Подмигнул Ольге.) А я знаю, по ком рыщут... Найдут, черта с два! Он глядит где-нибудь из щелочки и ухмыляется. Бравый товарищ, я бы взял в компанию такого.

О л ь г а. А сам-то как же прошел? У тебя ночной пропуск есть?!

Ф е д о р. У меня в каждом заборе пропуск. (Задиристо.) Стрельнули бы, так и у меня есть. (Хлопнув по карману.) Пуля за пулю, баш на баш.

Т а л а н о в. Выдали, что ли... оружие-то?

Ф е д о р. Из земли вырыл, товарищ завещал. (И только теперь заметив обступившую его выжидательную тишину, поднимается.) Я ведь, собственно, по делу. У вас выпить чего-нибудь не найдется? Иззяб весь.

Т а л а н о в. Странно, Федор. Русские деревни горят кольцом, а тебе холодно. Зашел бы да и погрелся у головешек... (Резко.) Нет у нас водки, Федор.

Ф е д о р. У доктора да нету... Смешно!

О л ь г а (примирительно). Я на днях зарплату получила. (У нее все падает из сумочки при этом от спешки.) Возьми, купи себе... только там, там...

А н н а Н и к о л а е в н а. Убери свои деньги, Ольга. (И вдруг, сорвавшимся голосом.) Подлец... как тебе не стыдно! Волки, убийцы в дом твой ворвались, девочек распинают, старух на перекладину тащат... а ты пьяный-пьяный приходишь к отцу. Ты уже испугался, испугался их, бездомный бродяга? (Мужу.) Он трус, трус...

Т а л а н о в (дочери). Уведи на кухню. Фаюнин услышит.

О л ь г а. Мама, пойдем, мамочка. Там, за печкой, поплачешь. (Беря ее под руку.) Он сейчас уйдет. Осталось же в нем хоть немножко сердца. Он уйдет...

А н н а Н и к о л а е в н а. Бог его накажет... пусть бог его накажет!

О л ь г а увела плачущую. Федор выдерживает пристальный взгляд отца.

Ф е д о р. И опять сорвалось. Вот три дня мотаюсь по городу... и все додумать не умею. Сто мильонов разве меньше, чем я?.. Мелькнет ниточка и рвется. Озяб я... Дай мне лекарство, отец, чтоб спалило все внутри... Дай!

Т а л а н о в (не сразу). Хорошо, я дам тебе лекарство, сильней которого нет на свете.

Ф е д о р (хрипло). Сейчас дай.

Т а л а н о в. Сейчас дам. Выпей его залпом, если сможешь.

Он неторопливо отдергивает веселенькую занавесочку. Сперва и не поймешь, в чем дело. Сгорбясь, сидит Д е м и д ь е в н а, поглаживая кого-то, лежащего на кровати и накрытого почти с головой. Из-под одеяла

посверкивают горячечные точечные зрачки.

Можно к вам, Демидьевна?.. Не задремала?

Д е м и д ь е в н а. Не может. (С глухой мужицкой лаской.) Спи ты, касатка. Спи ты, яблонька моя полевая. Спи...

Т а л а н о в. Вот тебе лекарство, Федор. Оно на человечьей крови замешано.

Ф е д о р (почти спокойно). Кто же это?

Т а л а н о в. Ты видал ее у нас. Смешную Аниску помнишь? Она. Ей пятнадцать. Их было много... рыжих, беспощадных. Твоя мать нашла ее уже на дровах, в сарае. Всю в занозах.

Д е м и д ь е в н а. Была смешная, да и ни смешиночки в ей не осталося.

А н и с к а (высвободив голову и каким-то дрожким, пылающим голосом). Ска-азку давай... баушка. Где ты, где?

Д е м и д ь е в н а. Тут я, тут, яблонька. (Напевно и меланхолично.) И вот, махонька моя, лишь успел он вымолвить свое прошение, глянь - идут к нему полем четыре великих мастера. За руки держутся, голова в облаках. Один в сером, другой в полосатом пальте, в белом третей, а четвертый в черном. Ветер, дождь, мороз-воевода...

А н и с к а (с проблеском сознанья). А в черном-то кто же... баушка?

Д е м и д ь е в н а. А в черном пальте - солнышко. В черном-то, чтоб ему ненароком не спалить чего. Оно куда и полюбовно глянет, а там огонь бурлит.

Аниска заулыбалась, довольная, поднялась на локте. Демидьевна откидывает

со лба ее волосы.

И пошла меж их дружная работа. Ветер пыхтит - дорожки подметает, дожжик рощу моет, а солнышко радугу над воротами меелким гвоздичком приколачивает...

Ф е д о р (грубовато, тронув Демидьевну за плечо). А ну, пусти меня посидеть близ нее, нянька.

Демидьевна смотрит на Таланова, тот разрешительно кивает.

Т а л а н о в (вполголоса). Приподними ее немножко.

Д е м и д ь е в н а. Подымайся, звездочка. Ты его не бойсь. Это сынок хозяйский, Федор Иваныч. Он тебе пряничек преподнесет.

Безотрывно, опершись локтем в колено, Федор смотрит в горящие глаза

Аниски.

Ф е д о р. Есть у ней кто-нибудь из родни-то?

Д е м и д ь е в н а. Были. Были у ей и браты, соколиной рати. Один-то убит, в десантной части. А другой и пононче бессонно бьется. Танкист он подмосковный. Одна я у ей тута. А и самоё - утресь завязало в узелок, и развязаться не могу...

Ф е д о р (в самые глаза). Здравствуй, Аниска.

В лице Аниски родится ужас.

А н и с к а. Ой, беги, беги... они тебя за шею повесят, беги-и!

Она бессильно отваливается к стене. Федор поднимается, разминаясь.

Ф е д о р. Хватит мне, пожалуй. Уж больно жжет...

Д е м и д ь е в н а (Таланову). Спиночку-то еиную не показать ему? Спиночка-то вся сургучом закапана. (Решительно Аниске.) Сыми, давай, рубашечку-то, чернавушка. Пускай Федор Иванович посмотрит. Он из путешествия воротился, еще не знает...

И вот начала было приподымать розовую, с прошивками, Ольгину сорочку, но

Таланов остановил ее, а Федор уже отошел.

Т а л а н о в (поверх уже задернутой занавески). Лекарство пора, Демидьевна... Вот и все, Федор. Ну, спать нам тебя положить негде, а уж ночь во дворе...

Ф е д о р (смотря на свой портрет). Слушай... у тебя здесь никого нет?

Т а л а н о в. За дверью - Фаюнин, а здесь - нет. А что?

Ф е д о р. Поцелуй меня, отец. В лоб. Вперед и за все разом поцелуй... Можешь?

Таланов криво усмехнулся на непонятную просьбу сына. Вернулась на цыпочках О л ь г а. И вдруг оказывается, сами того не замечая, все смотрят на один и тот же предмет: тазик с ярко-красными бинтами после перевязки. Ольга делает прерывистое движение убрать таз, и это выдает тайну. Сдержанное лукавство проступает в лице Федора. Зайдя сбоку, он сильным и неожиданным движением сдвигает ширму гармоникой. Там стоит

Колесников.

Э, да у вас тут совсем лазарет. Комплект!.. Ну, как, приятно стоять за ширмой?

О л ь г а. Понимаешь, он случайно вывихнул руку, и вот...

Ф е д о р (насмешливо). Не вижу смысла скрывать... что к врачу на прием зашел такой знаменитый человек. (В лицо.) А за вас большой приз назначили, гражданин Колесников.

К о л е с н и к о в. Мне это известно, гражданин Таланов.

Ф е д о р. И все-таки за тебя - мало. Я бы вдесятеро дал. (Четко и не без вызова.) Вникни, старик, в мои душевные переливы. Сейчас я пойду из этого дома вон. Пока не выгнали. Никаких поручений мне не дашь?.. Могу что-нибудь твоим передать, а?

К о л е с н и к о в. Да видишь-ли... нечего мне передавать. Да и некому.

Ф е д о р. Та-ак, понятно. Как говорится в романах: и он удалился, низко опустив голову. Зря зашел, наследил только. (Наклоняясь к ногам.) Вы чего тут наделали в благородном семействе? Пошли вон!

И действительно, создается впечатление, что это устыженные ноги торопятся вынести его из дома. Все тревожно провожают его взглядом: какую решимость

уносит он под этим шутовством? Ольга, не выдержав, рванулась вслед.

О л ь г а (вдогонку). Большие деньги можешь заработать одним ударом! (И сразу ослабев.) Он все любовь переживает, шут гороховый.

Он обернулся на эту пощечину. Высоко приподняв одну бровь, он обводит всех почти смеющимися глазами. Потом резкий поворот, рывок в дверь, что то

упало на кухне, - и молчание.

(Презрительно.) Любовь переживает...

Т а л а н о в. Это ты зря сделала, Ольга. Теперь, я боюсь, вам придется быстро уходить отсюда, Андрей Петрович.

Колесников двигается к выходу. На пороге его останавливает А н н а

Н и к о л а е в н а.

Выпусти Андрея Петровича.

А н н а Н и к о л а е в н а (шепотом). Нельзя. Во дворе какой-то человек стоит. В шляпенке. Мычит и весь дрожит при этом.

Т а л а н о в. Может, больной ко мне?

А н н а Н и к о л а е в н а. Какие же теперь больные! Не думаю.

О л ь г а. Как же Федор-то ушел в таком случае?

А н н а Н и к о л а е в н а. Значит, не Федор ему нужен.

Двустворчатая дверь торжественно открывается. В одной жилетке, с приятностью в лице, в упоении от достигнутого могущества, входит Ф а ю н и н. Сзади, с подносом, на котором позванивают налитые бокалы, семенит К о к о р ы ш к и н. Шустренькая мелодия сопровождает это

парадное шествие.

Ф а ю н и н. Виноват. Хотел начерно новосельишко справить... Да у вас гости, оказывается?

Выхода нет. Точно в воду бросаясь, Анна Николаевна делает шаг вперед.

А н н а Н и к о л а е в н а (про Колесникова). Гости и радость, Николай Сергеевич. Только что сын к нам воротился.

Т а л а н о в. Через фронт пробирался. И, как видите, пулей его оттуда проводили.

О л ь г а. Знакомьтесь. Федор Таланов. А это градоправитель наш, Фаюнин.

Церемонный поклон, Кокорышкин подслеповато и безучастно смотрит в сторону.

К о л е с н и к о в. Простите, не могу подать вам руки.

Ф а ю н и н. Много и еще издалека наслышан о вас. Присоединяйтесь!

Все разбирают бокалы. У Кокорышкина дрожат руки, стекло позванивает.

Возьми и себе бокалишко да поздравь с возвращением молодого человека, муха.

Не спеша Кокорышкин ставит поднос на стол, выбирает бокал пополнее.

К о к о р ы ш к и н. Добро пожаловать... Федор Иваныч!

Все смущены. Кажется, Кокорышкин и сам понял свою оговорку - завертелся,

заюлил. И, может быть, это только танец его сокровенного ликованья.

О л ь г а. Забудьте вы эти слова, Семен Ильич. Попадете вы в историю!

Все смеются над смущением Кокорышкина.

Ф а ю н и н. Он теперь и наяву бредит: тайну бы раскрыть... (Поднимая бокал.) Ну, будем радехоньки!

Действие третье

Та же, что и вначале, комната Таланова, теперь улучшенная и дополненная во вкусе нового жильца: ковры, пальма, аристон, солидная мебель, вернувшаяся по мановению старинного ее владельца. Длинный, уже накрытый стол пересекает сцену по диагонали. К нему приставлены стулья - много, по числу ожидаемых гостей. На переднем плане высокое, спинкой к рампе, кресло для Виббеля. Кривой и волосатый о ф и ц и а н т, весь в белом, завершает приготовления к новоселью. Сам Ф а ю н и н, в золотых очках и дымя сигарой в отставленной руке, подписывает у столика бумаги, подаваемые К о к о р ы ш к и н ы м. Тот уже побрит, приодет, в воротничке, как у Фаюнина, даже как будто немножко поправился. День клонится к вечеру. На месте Фединой фотографии висит меньшего размера портрет человека с крохотными усиками и как бы мокрой прядью через лоб. Разговаривая, все

часто на него поглядывают.

К о к о р ы ш к и н. И еще одну, Николай Сергеич.

Ф а ю н и н. Что-то мне, братец, голову от твоих бумаг заломило.

К о к о р ы ш к и н. Государственное дело только с непривычки утомляет. А как обмахаешься, так и ничего. (Подавая следующую.) О сокрытии от германских властей пригодного для них имущества. Не беспокойтесь, сам Шпурре составлял-с!

Фаюнин подписывает.

И последнюю, Николай Сергеич. (Злорадствуя чему-то.) При мне господин Федотов, начальник полиции, от Шпурре выходили. Утирали платком красное лицо. Видимо, получивши личное внушение. От собственной, господина Шпурре, руки... Плохо Андрея ловит-с! (Подавая бумагу.) О расстреле за укрытие лиц партизанской принадлежности.

Ф а ю н и н (беря бумагу). Что с облавой?

К о к о р ы ш к и н. Осьмнадцать душ с половиной. Один - мальчишечка. Из них, полагают, двое соприкосновенны шайке помянутого Андрея.

Ф а ю н и н. Эх, его бы самого хоть пальчиком коснуться.

К о к о р ы ш к и н (тихо и внятно). Это можно-с, Николай Сергеич.

Выронив бумагу на колени, Фаюнин уставился в него поверх очков. Кокорышкин

многозначительно косится на официанта.

Ф а ю н и н. Слетай, ангелок, проведай там телятину. Не готова ли!

О ф и ц и а н т уносится на талановскую половину.

К о к о р ы ш к и н. Есть у меня один приятель... да дорого просит.

Ф а ю н и н. Ну!

К о к о р ы ш к и н. Смеяться станете!.. Имея довоенный еще позыв к политической деятельности, а также стремление искать и находить... Словом, поскольку господина Федотова теперь турнут за непригодность.

Ф а ю н и н (сообразив). В начальники метит твой приятель? Да он в своем уме? Это же к самому дракону в пасть лезть. Его сам Виббель трясется. Да ты сам-то видал Шпурре хоть раз?

К о к о р ы ш к и н (благоговейно вдыхая воздух). Уму непостижимо. Сила!

Ф а ю н и н. Деньги же дают, муха.

К о к о р ы ш к и н. Я с ним и так и сяк, - отказывается. Деньги, говорит, есть условный знак мирного времени. Теперь ничего на них не укупишь, а после взятия Москвы другие выпустят.

Ф а ю н и н. Еще когда выпустят-то! За Москвой-то еще Волга. А за ней Урал лежит в шубе снеговой. А еще дале - Сибирь, с речищами, с лесищами. А уж позади ее и невесть что! Только сполохи шатаются... Россия - это, брат, такой пирог, что чем боле его ешь, тем боле остается!

Кокорышкин пожал плечами: дескать, мое дело сторона.

Ты выуди адресок-то, да и обмани.

К о к о р ы ш к и н. Эх, Николай Сергеич! Нонче еще три солдатика задобропожаловали. Может, и сейчас заготовка на завтра идет. А ведь за это с градского головы взыщут... Скажут: все сигары курили-с?

Фаюнин суеверно откладывает сигару.

Повременим - может, и дешевше подвернется.

Он складывает бумаги в портфель: Фаюнин сердится. В сопровождении о ф и ц и а н т а, осунувшаяся и строгая, в зловещем черном платье,

Д е м и д ь е в н а вносит блюдо с телятиной.

Д е м и д ь е в н а (почти величаво). Куды падаль-то ставить, коршуны?

К о к о р ы ш к и н. Не задевай. Зачем, зачем торопишься? Час настанет, сама помрешь.

Д е м и д ь е в н а. Эх, недоглядела я тебя, Семен Ильич.

К о к о р ы ш к и н. Еще придешь ко мне в стряпухи наниматься. И прогоню... и прогоню!..

Ф а ю н и н (шикнув на Кокорышкина). Сюда, на серединку, ставь, старушечка. Ой, хорошо ли ужарилась-то? (Отрезав кусок.) Ну-ка, пожуй, не жестка ли?

Д е м и д ь е в н а. По моим зубам и каша тверда.

Ф а ю н и н. А все равно пожуй, старушечка.

Усмехнувшись на его опасения, Демидьевна ест мясо. Тогда, осмелев, и

Фаюнин лакомится куском поменьше.

Ай-ай, ровно бы горчит маненько, а?.. Пригаринка, видно. А не смейся. Видала на стенках-то? Уж ищут одного такого, Андрейкой звать. (Подмигнув.) Вот бы тебе хватануть капиталец, на черный-то день, а?

Д е м и д ь е в н а. Куды мне! Капиталу в могилу не возьмешь. Кабы еще продуктами выдавали.

Ф а ю н и н. Можно, можно и продуктами.

Д е м и д ь е в н а. Еще смотря, какие продукты. Сухие аль в консервах?

Ф а ю н и н. По желанию. Мыло да крупка хоть век пролежат.

К о к о р ы ш к и н. В Египте мумию нашли. При ей пшено и кусок мыла. Как вчера положено!

Д е м и д ь е в н а. А как уладимся-то, змей? По чистому весу, с нагиша, станешь платить аль с одежей? А ну-к, у ево бомбы в карманах? Ведь поди чугунные?

Деликатно отвернувшись, Кокорышкин беззвучно смеется. Плечики его

вздрагивают. Официант вторит ему, прикрываясь салфеткой.

Ф а ю н и н. Не омрачай мне праздника, старушечка. Именинник я. Уйди, уйди от греха. (Оглянулся.)

Официант усердно перетирает бутылки. Медленная и прямая, Д е м и д ь е в н а уходит, бросив на прощание: "Чушки!" Фаюнин толкает в

бок Кокорышкина.

К о к о р ы ш к и н. Уж дайте досмеяться, Николай Сергеич. Хуже нет, когда недосмеюсь!

Ф а ю н и н. Полно, рассержусь, полно.

К о к о р ы ш к и н. Ну, чево, чево вам от меня? Ей-богу, Мосальский дороже даст. Только мигнуть.

Ф а ю н и н. Человек-то он верный, приятель твой?

К о к о р ы ш к и н. Господи! (Вкладывая всю душу.) Он является сыном бедного околоточного надзирателя. Пятен в прошлом не имел. И даже наоборот, судился за растрату канцелярских средств. Сто сорок два рубля-с.

Ф а ю н и н. Больше-то, - аль рука дрогнула?

К о к о р ы ш к и н. Больше не доверили, Николай Сергеич.

Ф а ю н и н. Ты?

К о к о р ы ш к и н. Я-с!

Оба смеются.

Ф а ю н и н. Ну, показывай товар лицом, а то гости собираться станут.

К о к о р ы ш к и н. Увольте, сам тыщу лет ждал. Вся душа перегорела.

Ф а ю н и н. Хоть за ниточку-то дай подержаться. Может, ты только завлекаешь меня!

К о к о р ы ш к и н. Разве уж ниточку!..

Косясь на дверь к Талановым, он шепчет только: "Ольга Ивановна!" - и

отскакивает. Фаюнин раздумчиво мычит.

Ф а ю н и н. Сам-то он далеко отсюда находится?

К о к о р ы ш к и н. Небыстрой ходьбы... минут двадцать семь.

Ф а ю н и н. А не сбежит он у тебя?

К о к о р ы ш к и н. Я враз, как прознал, шляпу одну во дворе поставил. Сам не пойдет, чтоб своих не выдать... Все одно как на текущем счету лежит.

Ф а ю н и н. Ну, муха, быть тебе слоном. Бумаги отнесешь, надушись... и покрепче надушись... Пахнешь ты нехорошо! И приходи. Я тебя на Шпурре выпущу, а уж ты сам яви ему свое усердие.

С дороги Кокорышкин оглядывается, опасаясь за врученную тайну: "Не спугните, Николай Сергеич!" И верно, оставшись один, Фаюнин сразу оказывается у талановской двери. Он дважды собирается постучать туда, но еще прежде на стекле появляется силуэт Таланова и раздается стук. Отскочив

в противоположный угол, Фаюнин сурово вертит ручку телефона.

Комендатуру. Фаюнин. Подожду.

Повторный стук.

Войдите.

Это Т а л а н о в. Он очень теряется в своей новой роли просителя.

Ай-ай, а супругу-то на кухне забыл, просвещенный человек!

Т а л а н о в. Я не в гости, я по делу, Николай Сергеич!

Ф а ю н и н (суше). Личному?

Т а л а н о в. Не совсем.

Ф а ю н и н. Присядьте пока. (В трубку.) Не освободилась еще? Подожду. (Раздумчиво, глядя на стол.) Четверть века зажмурясь жил в надежде: проснусь... и всё позади. Отшумело, как дождь ночной. И солнышко. И яблонька в окошко просится. И раскрылись очи, и, эва, яства райские стоят, а на душе - ровно на собственные поминки попал. Как эта болезнь прозывается, доктор?

Т а л а н о в. Предчувствие, Николай Сергеич.

Ф а ю н и н. Предчувствие?.. (В трубку.) Спасибо, деточка. Битте, мне фирте нуммер нужен. Данке*. (Почтительно.) Это помощник господина Шпурре? Фаюнин беспокоит. Да опять насчет новоселья-с. Обещались. Что?.. Плохо слышно, что? (Он трясет и дует в трубку.) Комендант тоже обещались... в целях поддержания авторитета градского головы. Да, кое-кто уже собирается. Что?.. Не слышу, не слышу, что? (Таланову.) Визг какой-то. И кричит-то как, послушайте-ка!

Т а л а н о в (склоняясь ухом к трубке). Это женщина кричит.

Ф а ю н и н. Допрашивают... Ай-ай, и голос знакомый будто. (Озабоченно.) Ваша-то Ольга Иванна дома ли?

Т а л а н о в (вздрогнув). Была дома... А что?

Ф а ю н и н. Ну и слава богу. (Бережно повесив трубку.) Не будем мешать им. Вот я и готов, Иван Тихонович.

_______________

* Пожалуйста, мне нужен четвертый номер. Спасибо.

Таланов собирается с силами. Фаюнин слушает, откинувшись к спинке, прикрыв

глаза и играя цепкой часов.

Т а л а н о в. Я пришел выразить свою глубокую обиду.

Ф а ю н и н. Чем именно?

Т а л а н о в. Вам известно, что ко мне вернулся сын. Временно он живет у меня. Вчера он собрался в баню с дороги...

Ф а ю н и н. С прострелянной-то рукой? Ай-ай, не бережется наша молодежь... Виноват, слушаю, слушаю!

Т а л а н о в (решаясь после промаха идти напролом). И тогда оказалось, что к моим дверям приставлена какая-то гнусная фигура... в шляпенке да еще с обмороженными ушами.

Фаюнин приоткрыл один глаз, глянул, словно клювом ударил, и снова замер. И

только засуетившиеся пальцы обнаружили его волнение.

Ясно, Федору стало противно... и он вернулся домой. (Горячо и убежденно.) Слушайте, Фаюнин. Мне шестьдесят. Меня никто никогда не трогал. И я прошу господ завоевателей оставить мою семью в покое и теперь!

Он даже стукнул ладонью по столу, Фаюнин ловит его руку.

Ф а ю н и н. Да успокойтесь вы, Иван Тихонович. Голубчик, придите в себя, успокойтесь. Господи, да кто же вас обидеть собирается! Людей-то ведь нету... я да Кокорышкин на весь город. Ведь вы, к примеру, не согласитесь у чужих ворот постоять... ведь нет? Ну, вот! Вот и берут всякую шваль. (Возмущенно.) Да еще с обмороженными ушами... ай-ай-ай! И вид из окна портит, да еще и заразу занесет. Скажу, непременно скажу... чтоб сменили!

Часы-кукушка в соседней комнате глухо кричат шесть раз. Окончательно

смерклось.

Не идут гости-то. Вот вам и точность немецкая.

Фаюнин намеренно молчит, а Таланов все не уходит. Его мучит подозрение,

что Фаюнину что-то известно.

Кстати, как вы решили насчет того письмеца?

Т а л а н о в. Это какого письмеца?

Ф а ю н и н. Написали бы, говорю, а дочка ваша, Ольга Ивановна, и отнесла бы, поскольку она и теперь с ним видается. С Андреем-то!.. А вот и гости сползаются...

Просочился откуда-то в щель длинный, со стоячими волосами и в слежавшемся сюртуке г о с п о д и н а р т и с т и ч е с к и х м а н е р и л о ш а д и н о й в н е ш н о с т и. Он поклонился в пространство и сел, сложившись в коленях. Впорхнули - т о л с т я ч о к с у н и в е р с и т е т с к и м з н а ч к о м на толстовке под руку с в о с т р у ш е ч к о й в м е л к и х бантиках. Они задержались у столика, а когда отошли, оказалось, что там уже обмахивается веером с т а р у ш к а в б а л ь н о м п л а т ь е, под которым видны подшитые валенки. Г о с т и двоятся и троятся, как шарики под чашкой фокусника, переставляемой с места на место. И между всеми уже носится с одухотворенным лицом, теперь даже шикарный К о к о р ы ш к и н. Таланов

кланяется. Фаюнин провожает его.

А Федору Ивановичу я и пропуск выхлопочу. Пускай хоть ночью в баню ходит... (Заслышав оживление в прихожей и заглянув туда.) Я это ему, пожалуй, и сам скажу. (Уходя с Талановым.) Принимай гостей, Семен Ильич!

Кокорышкин включает свет. Теперь видны и г о с т и второго плана, уже плакатные, с ограниченными маникенными движениями. Нерусская речь из

прихожей. Кокорышкин выглянул и даже будто уменьшился в размерах.

К о к о р ы ш к и н (молитвенно). Внимание, господа. Шпурре!

Все взоры обращены к двери. Быстро входит М о с а л ь с к и й.

М о с а л ь с к и й (конфиденциально). Господа... я должен предупредить друзей, что Вальтер Вальтерович является сюда сразу после работы. Вальтер Вальтерович не спал ночь. И потому лучше не раздражать его... громкой русской речью...

Тишина испуга. Кое-кто попятился к дверям.

Нет, зачем же... вы разговаривайте, общайтесь. Вальтер Вальтерович сам любит повеселиться.

Все затаили дыханье. Мелким шажком, точно его катят на колесиках, появляется плотный, кубического сложения ч е л о в е к с ж е л т о в а т ы м л и ц о м, в штатском, фиолетовых тонов и в обтяжку, костюме. Шея поворачивается у него лишь вместе с туловищем. На пиджаке, под сердцем, железный крест первой степени. Он останавливается и глядит. Кокорышкин приближается, делая изящные движения кистями рук, точно плывет.

К о к о р ы ш к и н (просветленно). Добро пожаловать, добро пожа...

Это производит впечатление выстрела из пушки в упор. Вострушка ахнула. Середина сцены опустела. Рыжая щетка усов у Шпурре становится перпендикулярно к губе. Лицо меняет цвет. Он испускает странный свистящий

звук. Помертвевший Кокорышкин пятится назад.

Извиняюсь, нет, нет...

Ш п у р р е (шагнув на него, как в пустоту). Ah, Himmelarsch!*

_______________

* Солдатское ругательство.

Кокорышкин жмется к столу, падают позади него бутылки. В его лице закаменелое выражение какого-то смертельного восхищения. Шпурре запускает

ему ладонь за стоячий воротничок. Суматоха.

Колесникофф?

Он, как перышко, поворачивает Кокорышкина спиной к двери и ведет его вытянутой рукой. Они уходят ритмично, как в танце, нога в ногу и глаза в глаза. Кокорышкин не сопротивляется, он только очень боится наступить на ногу Шпурре. Процентов на тридцать пять он уже умер. При выходе его, как дитя, перенимает рослый д и н с т ф е л ь д ф е б е л ь. Затем карьера Семена Ильича идет много быстрее. Откуда-то сквозь стену доносится его сдавленный и, скорее всего, удивленный вопль: "Николай Сергеевич!" И все стихает. Самый выстрел похож на то, будто кто-то гулко кашлянул на улице. В ту же минуту, покусывая усы, возвращается Ф а ю н и н. Он с первого

взгляда понимает все.

Ф а ю н и н (поискав глазами). Тут у меня старичок был такой. Где же он?

Г о с т ь-л о ш а д ь (в октаву). Прекратился старичок.

М о с а л ь с к и й (нервно поламывая пальцы). Пустили бы какую-нибудь музыку, господа.

Кто-то запускает аристон. Погромыхивая на стертых валах, звучит

полька-пиччикато. Ш п у р р е вернулся.

Ш п у р р е. Уфф! (И, странно, из него выходил дым при этом.) Он... пошел... домой. (С юмором.) Немножко!

М о с а л ь с к и й (тихо). Das war eine alte russishe Redensart*.

_______________

* Это было старинное русское выражение.

Мгновение Шпурре быковато молчит, потом разражается громовым смехом. Тогда уже и все начинают подсмеиваться над блистательной неудачей Кокорышкина.

Ш п у р р е (хохоча). Redensart? Ha, Trottel!*

_______________

* Выражение? Ха, идиот!

Входят т р и н е м е ц к и х о ф и ц е р а. Фаюнин аплодирует, гости следуют его примеру. На губах переднего офицера родится язвительная

усмешка.

П е р в ы й о ф и ц е р. Das ist ja das reinste Paradies*.

В т о р о й о ф и ц е р. So fern's, im Paradies Bordelle gibt**.

Т р е т и й о ф и ц е р (явно под хмельком). Aber, es scheint, wir sind in die Abteilung fur Pferde geraten***.

_______________

* Да это просто рай!

** Если только в раю имеются бордели.

*** Но, видимо, мы попали в лошадиное отделение.

Они залпом и металлически смеются. Шпурре скосил глаза.

Ш п у р р е (ворчливо). Hier hangt das Bild des Fuhrers, meine Herren!*

_______________

* Здесь висит портрет фюрера, господа!

Струхнув, офицеры отходят в сторону. Их привлекает вострушка в бантиках, к

неудовольствию толстячка. Мосальский жестом подзывает Фаюнина.

М о с а л ь с к и й. Тебе лично известен весь этот зверинец?

Ф а ю н и н. Помилуйте, Александр Митрофанович. Промышленность, адвокатура-с! Даже бас имеется, только прославиться не успел.

М о с а л ь с к и й. Отвечаешь за благополучие вечера. Шампанское в доме найдется?

Ф а ю н и н. На столе-с. Победы ждут, извиняюсь, али приезжает кто?

М о с а л ь с к и й. Я скажу. Комендант будет через четверть часа. Приглашай к столу.

Ф а ю н и н. Прошу дорогих гостей закусить, чем бог послал.

Орава движется к столу. Влево от кресла, предназначенного для Виббеля, садится Шпурре. Пространство вокруг него знаменательно пусто. Мосальский кладет перед ним часы и стучит ножом о бокал, требуя внимания. Это приходится повторить, так как один офицер через стол рассказывает другому анекдот: "Ach, ubrigens... Kennen Sie schon den neuen Witz? Also, zu einem

Madchen kommt ein Jude..."*. Тот уже хохочет.

_______________

* Кстати, знаете новый анекдот? К одной девушке приходит еврей...

М о с а л ь с к и й. Хозяин просит налить бокалы.

В тишине булькает разливаемое вино.

Господин комендант, который уже вышел сюда, поручил мне сказать эту речь. Времени нет, господа, я буду краток. (Шпурре.) Можно говорить по-русски?

Тот монументально кивает головой.

Сейчас, господа, когда мы так приятно сидим у радушного хозяина, пишется последний абзац исторической справедливости. Германская раса, как в бутылку запертая славянами в старой тесной Европе, вышибла пробку и стремительно потекла на восток, неся новый порядок и повелевающую волю. В эту минуту мы ожидаем телефонных сообщений колоссального значения.

Ш п у р р е. Zeit*. (Среди тишины он по прямой идет к телефону и выжидательно кладет руку на рычаг.)

М о с а л ь с к и й (звеняще). Ржавый замок, тысячу лет провисевший на воротах Востока, взломан. Господа... сейчас взята Москва!

_______________

* Здесь в значении: пора!

Фаюнин украдкой крестится. Артист-лошадь вытирает лоб громадным носовым платком. Стоя, все берутся за бокалы. Телефонный звонок. Шпурре срывает

трубку.

Ш п у р р е. Hier Hauptmann Spurre. Wer dort? (И вдруг, почти наваливаясь на аппарат.) Ermordet... wen? Uff!! Wer noch? Lorenz, Pfau, Mulle... Ja!*

_______________

* У телефона капитан Шпурре. Кто говорит? Убит... кто? Уфф! Кто

еще? Лоренц, Пфау, Мюлле... Да!

Откинув стулья, офицеры обступают Шпурре.

Ф а ю н и н (подталкивая Масальского). Что, что там? Эх, спросить бы его, стоят ли еще московские-то соборы?

М о с а л ь с к и й (переводя междометия Шпурре). Тихо!.. Виббель убит. И с ним трое, из штаба. По дороге сюда.

Фаюнин схватился за голову.

Ш п у р р е. Wer ist der Tater? (Яростно.) Antworten sie auf meine Fragen und stottern sich doch nicht so, Waschlappen. Einer? Jawohl!.. Ha, sechs Schusse!*

М о с а л ь с к и й (для Фаюнина). Стрелял один. Шесть выстрелов... К черту руку!

_______________

* Кто убийца? Отвечать на вопросы и не заикаться, тряпка! Один?

Конечно. Ха, шесть выстрелов!

Фаюнин отдергивает руку от его локтя. Тем временем артист-лошадь под шумок

подносит бокал к губам. Мосальский с силой ударяет его по руке.

За что пьешь, скотина?

А р т и с т-л о ш а д ь (оскорбленно). Как вас понимать... в переносном смысле или буквально?

М о с а л ь с к и й (сквозь зубы). Буквально. Понимать.

А р т и с т-л о ш а д ь (стряхивая брызги с сюртука). Ну, тогда другое дело.

Шпурре шипит на них. Вид его страшен, воротник ему тесен. Гостей сразу становится вдвое меньше. Они растушевываются так же незаметно, как и

появились.

Ш п у р р е. Haben sie ihn geschnappt? So richtig. Ich bleibe hier. Bringen sie ihn her!* (Он вешает трубку и валится на случайный стул, одиноко стоящий посреди.)

_______________

* Схватили его? Хорошо. Я остаюсь здесь. Доставить его сюда!

Офицеры уже стоя и пальцами подкрепляют силы у стола.

Raus mit der Bande da!*

М о с а л ь с к и й (гостям, толпящимся у двери). Здесь будет происходить допрос, милорды. Продолжение увидите на площади. Покойной ночи, господа. (Он сам выпроваживает гостей.)

_______________

* Вон эту сволочь!

Шпурре недвижен. Кого-то ударили в прихожей. И тогда, не подозревая о случившемся, являются запоздавшие гости: муж и жена Т а л а н о в ы.

Т а л а н о в. Гостей еще принимают, Николай Сергеич?

А н н а Н и к о л а е в н а. Федор придет попозже. Ему делают перевязку.

Фаюнин скользит к ним, прижав палец к губам.

Ф а ю н и н. Слышали, камуфлет какой? Виббеля угрохали. И не пикнул. И с ним еще шестерых. Допрыгались.

А н н а Н и к о л а е в н а. Не может быть... Это ужасно!

Ф а ю н и н. Десять пуль, одна в одну всадил. Наповал.

Т а л а н о в. Кто же это, кто стрелял-то?

Ф а ю н и н. Должно быть, этот... не то Обозников, не то Хомутников. Ай-ай, Виббеля-то как жаль. В Амстердаме и сейчас еще его постановления на стенках висят. И угодил с размаху в русскую окрошку!

Т а л а н о в (берясь за скобку). Нам тогда, пожалуй, лучше...

Ф а ю н и н (преграждая выход). Наоборот, самое интересное начинается... Сейчас его сюда приволокут. (Кивнув на Шпурре, сидящего к ним спиной.) Самому невтерпеж стало взглянуть, что такой за Тележников. Присаживайтесь тихонько в уголок.

Ш п у р р е. Tisch. Papier*.

_______________

* Стол. Бумагу.

Он не меняет позы мешка с мукой, вкось поставленного на стул. К нему приставляют ломберный столик, приносят чернильницу, бумагу, графин с

водой, расставляют стулья для участников предстоящего допроса.

Nehmen sie Platz, meine Herren!*

_______________

* Займите места, господа!

Офицеры, дожевывая, занимают места. Грохот сапог и стук оружия. Деловито

возвращается М о с а л ь с к и й.

М о с а л ь с к и й (Шпурре). Он здесь. Разрешите ввести его?

Тот делает движение указательным пальцем. Склонившись, М о с а л ь с к и й уходит. Солдаты занимают места у выходов. Команда, потом слышен надрывный, уже знакомый кашель. Анна Николаевна тревожно поднимается навстречу звуку, Таланов едва успевает удержать ее. В ту же минуту быстро вводят Ф е д о р а. С непокрытой головой, в пальто, он своеобычно прячет платок в рукаве. Он кажется строже и выше. С каким-то обостренным интересом он оглядывает комнату, в которой провел детство. Конвойный офицер кладет перед Шпурре пистолет Федора и при этом на ухо сообщает дополнительные сведения. Тишина, как перед началом обедни. Шпурре обходит свою жертву, снимает неприметную пушинку с плеча Федора, потом в зловещем молчании

садится на место.

Ш п у р р е (Масальскому). Verhoren Sie ihn!*

М о с а л ь с к и й (со злой и подчеркнутой вежливостью). Встаньте дальше.

Ф е д о р. Не бойтесь. У меня все отобрали.

М о с а л ь с к и й. Встать дальше.

_______________

* Допрашивайте его!

Федор отступает на шаг, зябко потирая руки.

Рекомендую отвечать правду. Так будет короче и менее болезненно. Это вы стреляли в германского коменданта?

Ф е д о р. Прежде всего я прошу убрать отсюда посторонних. Это не театр... с одним актером.

Обернувшись в направлении его взгляда, Мосальский замечает Таланова.

М о с а л ь с к и й. Зачем эти люди здесь?

Ф а ю н и н (привстав). Свидетели-с. Для опознания личности изверга.

М о с а л ь с к и й. Я разрешаю им остаться. Займите место ближе, мадам. Вы тоже... (указывая место Таланову) сюда! (Федору.) Имя и фамилия?

Ф е д о р. Я хочу курить.

Мосальский смотрит на Шпурре. Тот делает разрешительное движение пальцем.

Держа папиросу за табак, Мосальский протягивает ее Федору.

И спичку.

Шпурре усмехнулся. Мосальский подносит спичку. Они смотрят в глаза друг другу. Огонь жжет пальцы, но ненависть еще сильнее. Мосальский

отворачивается, когда падает свернувшийся уголек спички.

Ф а ю н и н (в величайшем оживлении). Видать, закоулистый господин!

Ш п у р р е. Wer ist der Mann?*

М о с а л ь с к и й. Итак, кто вы?

Ф е д о р. Меня зовут Андрей. Фамилия моя - Колесников.

_______________

* Кто этот человек?

Общее движение, происходящее от одного гипноза знаменитого имени. Анна Николаевна подняла руку, точно хочет остановить в разбеге судьбу сына: "Нет, нет..." Шпурре вопросительно, всем туловищем, повернулся к ней,

она уже справилась с собою.

Записывайте, второй раз повторять не стану.

М о с а л ь с к и й (с сомнением). Это точно... ваша фамилия?

Ф е д о р. Думаете, что я хочу присвоить себе честь поболтаться за него на виселице? Это, пожалуй, слишком высокая честь для самозванца.

М о с а л ь с к и й (офицеру). Bitte, schreiben Sie auf*! (Федору.) Ваше звание, сословие, занятие?

Ф е д о р. Я русский. Защищаю родину.

М о с а л ь с к и й (смутясь). Я понимаю, но... нам нужно знать вашу последнюю должность.

_______________

* Пожалуйста, записывайте!

Молчание.

Ф а ю н и н. Разрешите пояснить. Председатель уездной советской власти.

Мосальский вполголоса диктует офицеру, который записывает.

Точно-с. Вот хоть и господина Таланова спросите. Им, как врачу, все жители известны.

М о с а л ь с к и й. Вы подтверждаете?

Т а л а н о в (не очень уверенно). Да... Мы встречались на заседаниях.

Ф а ю н и н. И мамашу спросите заодно.

Мосальский переводит глаза на Анну Николаевну.

А н н а Н и к о л а е в н а (не отрывая глаз от Федора). Да. И хотя, мне кажется, десять лет прошло с последней встречи, я узнаю его. Я могу уйти?

М о с а л ь с к и й. Еще минуточку, мадам.

Талановы сели.

Ш п у р р е. Wieviel Manner hat er genabt?*

М о с а л ь с к и й. Сколько людей состояло...

Ф е д о р. Я понял вопрос, офицер. Нас было пятеро.

_______________

* Сколько людей у него было?

Шпурре жмурится в усмешке.

М о с а л ь с к и й (почти вкрадчиво). А вы не ошибаетесь, господин Колесников?

Ф е д о р (в тон ему). Да нет, я в арифметике силен.

Все кратко посмеялись.

М о с а л ь с к и й. Но ваши люди действовали одновременно в десяти местах. Минимально мы считали вас за тридцать - сорок.

Ф е д о р. А это мы так хорошо работали, что вам показалось за сорок. (Сдержанно.) Погодите, когда их останется четверо, они померещатся вам за тысячу.

Фаюнин возмущенно подталкивает в бок Таланова, - какова, дескать,

дерзость.

М о с а л ь с к и й (подавив в себе ярость). Если ты не перестанешь скалиться, потаскуха, я сам сдеру этот смех с твоей морды...

Ф е д о р (так же негромко и с потемневшими зрачками). Это твоя мама обучала тебя на чужбине русскому языку?

Шпурре бьет кулаком по столу. Звон стакана о графин. От прежней элегантности Мосальского не остается и следа. Со словами: "Скорой смерти ищешь, дьявол?" - он пружинно поднимается и, схватив пистолет за ствол, кидается к арестованному. Два солдата привычно, со спины, выпрямляют Федора. Нахмурив брови, Анна Николаевна безотрывно смотрит в лицо сына.

Ф а ю н и н (вцепясь в локоть Мосальского). Только не здесь, Александр Митрофанович, ради Христа, миленький... Не здесь! Тут же еда, вы мне всю обстановку забрызгаете. Там у нас тихий чуланчик есть... Александр Митрофанович!

Шпурре также показывает жестом, что делать это предпочтительнее там.

Федора уводят.

А н н а Н и к о л а е в н а. Если не уйти... то хоть отвернуться я могу, господин офицер? Я не люблю жандармских удовольствий.

М о с а л ь с к и й (смешавшись). Вы свободны. Благодарю вас, мадам. (На ходу расстегивая рукава сорочки, он спешит догнать ушедших.)

А н н а Н и к о л а е в н а. У меня закружилась голова. Проводи меня, Иван. (Видит на полу оброненный платок Федора. Вот она стоит над ним. Она поднимает его. В его центре большое красное пятно... Все смотрят. Она роняет платок.) И тут кровь. Какая кровь над миром...

Фаюнин любезно провожает Талановых до дверей. А н н а Н и к о л а е в н а

уходит первою.

Ф а ю н и н. Железная у тебя старушка, доктор. Ты послабже будешь. (И враз притворил за ним дверь.)

Исподлобья поглядывая на телефон и внезапно меняя направления, Шпурре ходит по комнате. Он даже берет трубку, свистит, стучит по ящику, как бы стремясь разбудить в нем голоса победы. Потом очень обеспокоенный М о с а л ь с к и й вводит м о т о ц и к л и с т а. Отдание чести. Из громадного штабного конверта Шпурре извлекает крохотную, в несколько слов, записку. Он вертит ее в руках. Мосальский воровски заглянул через плечо. В

его лице отразилась растерянность.

Ш п у р р е. Verhor vertragen!*

_______________

* Допрос отложить на завтра!

Уходит м о т о ц и к л и с т. Удаляются офицеры. Конвойный командир снимает караул: "Vertreten, marsch!"* Шпурре все еще смотрит в записку.

_______________

* Команда.

Ф а ю н и н. Ай новости есть, милый человек?

М о с а л ь с к и й (торопливо застегивая запонку на обшлаге). Не пришлось бы тебе, Фаюнин, где-нибудь в канаве новоселье справлять. Плохо под Москвой.

Ф а ю н и н (зловеще). Убегаете, значит... милый человек? А мы?

Уходит и М о с а л ь с к и й. Шпурре все стоит. Фаюнин осторожно, чтоб

разведать обстановку, подходит к нему с бокалом вина.

Не позволите винца... для поддержания сил?

Точно не узнавая, Шпурре смотрит на него сверху вниз и вдруг хватает за плечи. Это разрядка бешенства. Оба бормочут что-то - Шпурре и Фаюнин, раскачивающийся в его лапах. Вино расплескивается из бокала. Откинув градского голову в кресло и оглашая тишину одышкой, Ш п у р р е покидает гостеприимного именинника. Фаюнин долго сидит зажмурясь: судьба Кокорышкина еще витает над ним. Когда он открывает глаза, в меховой куртке, надетой на одну руку, другая на перевязи, перед ним стоит

К о л е с н и к о в и с любопытством разглядывает его.

К о л е с н и к о в. Шею-то не повредил он тебе?

Фаюнин щурко смотрит на него.

Я бы и раньше зашел, да вижу - ты с гостем занят... (И показал жестом.) Мешать не хотел.

Ф а ю н и н (с ядом). В баню, что ль, собрался, сынок?

К о л е с н и к о в. Уходить мне пора. Засиделся в отцовском доме.

Ф а ю н и н. Посиди со стариком напоследок... Федор Иваныч.

Колесников садится: задуманное предприятие стоит таких задержек.

Поближе сядь.

К о л е с н и к о в. Поймали, слыхать, злодея-то. Что ж не радуешься?

Ф а ю н и н. Задумался я, Федор Иваныч... Как отступали красные-то, я эдак при обочинке стоял. Тишина, кашлянуть страшно. А они идут, идут... И не то зубы, знаешь, не то снег под лыжами поскрипывает. Тут соскочил ко мне паренек один в шинелке, молоденький, обнял, дыханьем обжег... "Не горюй, говорит, дедушка. Русские вернутся. Русские всегда возвращаются..." (Поежась.) Как полагаешь, сдержит свое слово паренек?

К о л е с н и к о в. Тебе видней, Николай Сергеич. Не меня паренек-то обнимал.

Ф а ю н и н. И вспомнилось еще: как зайдешь, бывало, в дворницкую, к родителю твоему: "Запрягай, Петруха, рыженькую, а в пристяжку Гамаюна да Сербиянку возьми!" Вскинет он кафтанишко, кушаком опояшется, ровно пламенем... да как вдаримся с ним во льны, в самый ветер луговой... Э-эх!

Ничто не изменилось в позе Колесникова, равно и в лице Фаюнина,

раскрывающего свои карты.

Мы Петра Колесникова не забижали. К праздникам обновки, малюточкам сластей. (Толкнув в колено.) Ай забыл фаюнинские прянички?

К о л е с н и к о в. С кем говоришь, Николай Сергеич? Невдомек мне.

Ф а ю н и н (строго). Бог тебя нонче спас. Бог и я, Фаюнин. Это мы с ним петелку с тебя сняли.

Два громких аккорда на талановской половине, и потом музыка, почти

затухающая порою.

Железная старушка играет. Доказать мне стремится, что не жалко ей родимого сынка... (Тихо.) Сдавайся, Андрей Петрович. Ведь я тебя держу.

Колесников стремительно поднимается, оглянулся. В залитом луною окне постояла т е н ь в ш л е м е и с о ш т ы к о м и снова двинулась

взад-вперед.

Тогда он садится и закуривает.

К о л е с н и к о в. Куда уж сдаваться? И так в паутине твоей сижу. Сказывай, зачем звал?

Ф а ю н и н. В непогодную ночь мы с тобой встретились. Какие дерева-то ветер ломит, оглянись. И мы с тобой в обнимку рухнем посередь людского бурелому... А может, полюбовно разойтись?

К о л е с н и к о в. Так ведь не пустишь, хорь.

Ф а ю н и н. Милый, дверку сам открою... А как вернется паренек в шинелке, и ты мою старость приютишь. Не о фирме мечтаю. Не до локонов Ниноны: сыновья на отцовские кости ложатся мертвым сном спать! Хоть бы конюхом аль сторожем на складу... Мигни - и уходи! (Помолчав.) Выход только в эту дверь. Там не выйдешь!

К о л е с н и к о в. Значит, бьют ваших под Москвой... русские-то?

Ф а ю н и н. Все - весна и жизнь лежат перед тобою. Нюхни, сынок, пахнут-то как! Хватай, прячь, дарма отдаю... Ночь ведь, ночь, никто не услышит нас.

Глубоко, во всю грудь затягиваясь, Колесников курит папироску.

Сыми веревку-то с Ольги Ивановны... Шаршавая!

Он отваливается назад в кресло. Колесников тушит окурок о каблук.

К о л е с н и к о в. Да, вернется твой паренек, Николай Сергеич. Уж в обойме твоя пуля и в затвор вложена. Предателей в плен не берут. Думалось мне сперва, что обиду утолить на русском пожарище ищешь. Гордый три раза смертью за право мести заплатит. А ты уж все простил. Нет тебя, Фаюнин. Ветер войны поднял тебя, клуб смрадной пыли... Кажется тебе - ты городу хозяин, а хозяин-то я. Вот я стою - безоружный, пленник твой. Плечо мое болит... и все-таки ты боишься меня. Трус даже и в силе больше всего надеется на милосердие врага. Вот я пойду... и ты даже крикнуть не посмеешь, чтоб застрелил меня в спину немецкий часовой. Мертвые, мы еще страшней, Фаюнин. (Ему трудно застегивать куртку одной левой рукой.) Ну, мне пора. Заговорился я с тобой. Меня ждут. (Выходит.)

Без движения, постаревший и маленький, Фаюнин глядит ему вслед. Кукушка кричит время. Вопль вырывается у Фаюнина. В прыжок он оказывается у

телефона.

Ф а ю н и н. Комендатуру! Разъединить! Здесь Фаюнин. (Крутя ручку телефона.) Врешь, мой ножик вострей твоего, врешь... (В трубку.) Цвай. Это Шпурре? Фаюнин здесь. Давай, миленький, людишек быстренько сюда... я тебе подарочек припас... то-то! (Бросив трубку.) За Оленькой-то вернешься, сынок. Ой, ночь длинна, ой, не торопись с ответом!

Действие четвертое

Подвальное складское помещение, приспособленное под временную тюрьму. Два полукруглых окна под тяжелым сводчатым потолком. Одно забито вглухую, с дощатыми склизами, по которым спускали товар; другое - веселое, в розовой оторочке от недавней метели. Там, вверху, редкий для декабря погожий полдень. Блики солнца, точно задуваемые ветерком, мерцают на кирпичной выбеленной стене со следами надписей: "Лукоянов, 1907" и еще: "Не курить, а кто заку 1 ру". Ниже, в сумерках, за уступом стены, виден сквозь дверь с копейчатой, церковного образца решеткой, н е м е ц к и й ч а с о в о й; на крюке у него русский лабазный фонарь. Это часть подвала; другая, соединенная низкой аркой, направо, во мраке. На нарах, сооруженных из разнокалиберной ящичной тары и рогож, разместились люди, которым назначено провести здесь остаток их последнего дня. С т а р и к в кожухе, и, примкнув к его плечу, дремлет м а л ь ч и к в лапотках; рябой Е г о р о в, громадный и беспокойный, ходит взад-вперед, словно ищет выхода из этой братской ямы; Т а т а р о в стоит на ящике у стены с замотанными тряпьем пальцами; время от времени он коротко и зло встряхивает ими. О л ь г а в меховой жакетке горячо и, видимо, напрасно убеждает в чем-то все время зябнущую ж е н щ и н у в мужском пальто; с у м а с ш е д ш и й с обмороженными ушами и в заерзанной шляпе пирожком... Другие без движения лежат на нарах. Что-то неравномерно гудит над головой, и, притулясь на рогоже у стены, сумасшедший томительно вторит этой почти музыкально чистой ноте. На фоне этих двух сливающихся звуков солдат за дверью тянет старую окопную песню:

"Steh'ich in finster Mitternacht

So einsam auf der stillen Wacht,

So denk'ich an mein treures Lieb

Ob sie mir treu und hold verblieb!"*

_______________

* Когда я стою мрачной полночью

Одиноко на часах,

Я думаю о моей верной зазнобе,

Верна ли она нашей любви!

Т а т а р о в (подняв обе руки открытыми ладонями в солнечный блик над головой). А щекочет солнышко-то, пробирается. Я так думаю, что ежели год целый день и ночь держать их в солнышке, так поправились бы пальчики мои... а?

О л ь г а. Не думай о них, Татаров. Не так больно будет. Рассказывай дальше-то!

Т а т а р о в (его ярит непрестанная боль). Ну, тут кэ-эк п-устит он меня по всей немецкой матушке... "Это ты, кричит, Татаров... ты, потаскуха, вместе с Колесниковым эшелон под откос пустил?" Может, и пустил бы, отвечаю, да времени не было. Враз за всем не угонишься! А Колесников, спрашиваю, кто таков?.. "Ну, смеется, сейчас мы тебе копию его покажем. Привести". А пока опять за дело принялись. И обращенье враз стало такое вежливое...

Е г о р о в. Нация культурная. У них ведь как: окурочка наземь не кинешь. Кинул - сейчас с тебя штраф, семь копеек.

Т а т а р о в. Во-во! "Положьте руку на стол. Пальчики раздвиньте". А я уж и боли не чую. Эх, заарканили, думаю, милого дружка... И до третьего еще не добрались, слышу - ведут. Вижу краешком глаза, кто-то еле ноги переставляет, а глаз поднять не смею... струсил, все во мне повяло. А потом ка-ак махану глазами-то, так сердце во мне...

Е г о р о в (с надеждой). Не он?

Татаров покосился на сумасшедшего, вдруг прекратившего свое нытье и раскачиванья. Все повернулись к нему лицом, - тот еще усерднее

возвращается к своему занятию.

О л ь г а. Неинтересно это, Татаров, право же, неинтересно.

Е г о р о в (резко). А по-моему, Ольга Ивановна, так очень даже завлекательно.

Молчание.

Т а т а р о в (разглядывая закутанные пальцы). Уж и мастеровиты были: все могли. Валенки тебе обсоюзить, конька взнуздать, танец на гармонии изобразить... Стрелять тоже умели. (Мечтательно.) Эх, в тихий бы, тихий вечер, когда цветики на ночь засыпают, встренуться мне с этим боровком у овражка, один на один. И не надо мне ничего, ни твоего вострого ножичка...

Е г о р о в. Та-ак. Еще чего тебе желательно?

Т а т а р о в (виновато). Тоже щец бы с капусткой напоследок похлебать.

Е г о р о в. Еще! Ты заказывай, не стесняйся.

Т а т а р о в. Посмотреть тоже охота, что там, на воле-то, делается.

Егоров поднял голову к окну.

Е г о р о в. Вот это можно. Сейчас узнаем, что на свете новенького. (Он составляет ящики один на один.)

С т а р и к. Тогда уж парнишку моего снарядим. Он полегше.

Е г о р о в. Не буди. Больно спит-то сладко.

С т а р и к. Ничего, он привышный у нас. (Тормоша мальчика.) Прокофий, Прокофий... полно на коньках-то кататься. Ишь нос обморозил совсем. Очкнись!

Мальчик протирает глаза.

А ну, полезай за новостями наверх. Мир просит.

Часовому не видно за выступом стены, как мальчик карабкается к окошку.

Старик снизу поддерживает это шаткое сооруженье.

П р о к о ф и й. Ух, снегу намело-о!

Е г о р о в. Ты дело гляди. Столбы-то стоят?

П р о к о ф и й. Не видать. Тут какой-то шут ноги греет.

В окно видно: рядом с неподвижным ружейным прикладом беззвучно топчутся

две иззябших немецких ноги в военных обмотках.

Пляши, пляши, подождем.

Он даже припевает: "У-уторвали от жилетки рукава, уторвали от жилетки

рукава..." Движенья ног и припев, к общему удовольствию, совпадают.

С т а р и к. Не озоруй, парень. Услышит.

Ноги наконец отошли.

П р о к о ф и й (удивленно). На качель похоже, дедушка.

Т а т а р о в (зло и негромко). Не туды смотришь. В небо выглянь: чье гудит-то... Наши аль ихние?

И тотчас же доносится отдаленная стрельба зениток.

П р о к о ф и й. Тоже спрашивает. Рази они по своим станут палить! (Старику.) А боле ничего, дедушка! Только воробьев массыя летает.

С т а р и к. Слезай, еще застрелит.

Мальчик спускается вовремя. Шаги на лестнице. Звон ключей. Татаров произносит мельком: "Это правильно, в тюрьме всегда должны ключи звенеть. Я в описаниях читал". Все, кроме сумасшедшего, уставились на дверь. Ольга

выглянула на лестницу.

О л ь г а. Спокойствие, товарищи, спокойствие. Кажется, Колесникова с допроса ведут.

Гремит засов. К о н в о й н ы е вводят Ф е д о р а. Кроме надорванного рукава, внешнего ущерба на нем не видно. Пиджак накинут на плечи, голова склонена набок. Прислонив его к стене и удостоверясь, что стоит прочно,

к о н в о й н ы е удаляются.

О л ь г а. Товарищи, помогите кто-нибудь довести его до койки.

Никто не смотрит на Федора. Ольга одна идет к нему.

Е г о р о в (вполголоса). Это он?

Т а т а р о в. Он.

Е г о р о в (иронически). Шибко изменился Андрей Петрович. Не признаешь!

О л ь г а (точно будя спящего). Андрей, Андрей... посмотри на меня. Это я, Ольга. Ну, что, что там было? Нам показалось, ты год там пропадал.

Ф е д о р (взглянув на сестру). Длинный... разговор был.

О л ь г а (не выдержав его взгляда). Пойдем, я уложу тебя.

В молчании Ольга отводит его на свое место у стены. Она помогла ему взвалить на койку отяжелевшие ноги и сама присела рядом. Вся камера

украдкой наблюдает за ними.

Лежи, теперь тебе надо отлежаться. А пока я зашью тебе пиджак.

Ф е д о р. Лишняя роскошь теперь, Ольга.

О л ь г а. Колесников всегда должен быть опрятен. Даже сегодня, даже там. Пусть никто не увидит: как это трудно... быть Колесниковым. Давай сюда пиджак. (Она снимает с себя жакетку и накрывает ему грудь.) Лежи. Так надо.

Е г о р о в (Татарову). Эй, герой... не видишь, что делается?

Т а т а р о в (быстро сдергивает с себя шинелишку и остается в одной кочегарской тельняшке). Накинь на него лучше душегрейку мою, Ольга Ивановна. Простудишься!

О л ь г а. Спасибо, Татаров. А сам?

Т а т а р о в. Я теплый. Об меня счас прикуривать можно, во! (Подойдя к койке.) Здорово, товарищ Колесников. Не признаешь дружка? А вместе за смертью-то рыскали.

О л ь г а. Оставь его, Татаров... потом! (Накрывая шинелью.) Хочешь пить? Можно достать снега.

Ф е д о р. Нет, мне хорошо. Я даже кашлять перестал. (Улыбнувшись.) Должно быть, выздоравливаю. Накрой меня с головой.

О л ь г а. Зачем?

Ф е д о р (подражая ей). Так надо.

Она исполняет его желанье.

О л ь г а (женщине). Вы помянули, что у вас иголка есть. Дайте... О, и с ниткой! (Она принимается за работу.)

Подошел Егоров.

Е г о р о в (глядя на ее проворные руки). Ты что-то путаешь нас, Ольга Ивановна. Колесникова я с малых лет знавал... и мать его и деда.

О л ь г а (понизив голос). Этот человек умрет сегодня первым.

Т а т а р о в (надменно). Что ж, это большая честь: умереть Колесниковым.

О л ь г а. Идите в угол, зовите других. Я подойду туда сейчас.

Ж е н щ и н а. Ступайте, Ольга, я сама зашью. Надо же что-нибудь делать, делать, делать...

Ольга передает ей работу. Люди собираются в углу под окном. Сумасшедший проявляет признаки беспокойства. Совещание началось. Часовой снова затянул

песню:

"Als ich zur Fahne fortgemust,

Hat sie noch einmal mich gekusst,

Mit Blumen meinen Hut geschmiickt

Und liebend mich ans Herz gedruckt"*.

_______________

* Когда я отправлялся в поход,

Она меня еще раз поцеловала,

Украсила шапку мою цветами

И любовно к сердцу меня прижала.

Прокофий открывает глаза.

П р о к о ф и й (не поворачивая головы). Дедушка, а дедушка...

С т а р и к. Чего не спишь, человек?

П р о к о ф и й. Дедушка... это больно?

С т а р и к. Это недолго, милый. (С суровой нежностью.) Зато с кем сравняешься! Поди, проходили в школе-то и про Минина Кузьму и про Сусанина Ивана?

Прищурив глаза, Прокофий смотрит в пространство перед собой.

То бородачи были, могучие дубы. Какие ветры о них разбивалися! А ты еще отрок, а вровень с ними стоишь. И ты, и ты землю русскую оборонял. Вот ты сидишь, коньки твои отобрали, сон тебя бежит. А уж, надо думать, Сталину про тебя известно. Ведь на таком посту ему только виду показывать нельзя, его должность строгая. Послы держав пред им чередуются, армии стоят, генералы приказов ждут... всё народ бывалый, неулыбчатый. Тут уж бровинкой не шевельни!.. А может, внутри у него одна дума, что томится в лукояновском подвале русский солдат тринадцати годков, Статнов Прокофий, ожидает казни от ерманского палача...

П р о к о ф и й (оживясь). Дедушк... ему по телефону доложат аль по радио? Думается, по радио лучше, быстрей, а?

С т а р и к. Нет, человек. Про это по прямому проводу, из сердца в сердце, передают.

Совещание окончилось. Мальчик снова закрыл глаза.

Е г о р о в (проходя мимо старика). Внучек, что ли?

С т а р и к. Еще родней, человек. Внучком-то он мне и раньше был.

Т а т а р о в. На войне все - родня.

Е г о р о в. На чем зацапали с мальцом-то?

С т а р и к. Прошибка у нас вышла. (Он мигнул на сумасшедшего, вновь прекратившего свои упражнения.) Собачка, вишь, у нас проголодалась. И пошли мы на речку, грибков для ей нарубить. Да, глядим, ухо из сугроба торчит. А при ухе гражданинишко, паршивый такой, земли своей падаль...

Е г о р о в (громко). Вот бы ухом-то собачку и покормить!

И опять сумасшедший старательно делает свое дело. Егоров садится возле

Федора. Он говорит с ним, не открывая его лица.

Е г о р о в. Что, товарищ... болит?

Ф е д о р. Теперь лучше, согрелся.

Е г о р о в. А ты не стыдись. Это больно, когда бьют. Кого хошь спроси, всех били. Били тебя, Татаров?

Т а т а р о в. По телу нет. Только этот... маникюр делали.

Е г о р о в. Слышал? И Катерину Петровну не пожалели... а надо бы: она не одна. До Ольги Ивановны еще дойдет черед. (Так, обводя глазами камеру, он доходит до сумасшедшего.) А того дядьку до безумия заколотили. Ишь качается... Эй, шляпа, били тебя?

С у м а с ш е д ш и й (плачевно). Били...

Е г о р о в (подмигнув товарищам). По большой били аль по маленькой?

Тот уже раскаялся в своем промахе. В подражание куриному перышку, засунутому у того за ленту шляпы, Егоров сует за ухо себе пучок соломы и

присаживается на корточки рядом.

Ты какой же... тихопомешанный аль бурный, вроде меня? (Жестко.) Я не люблю, когда со мной молчат! Давно спятил-то?

С у м а с ш е д ш и й. Во вторник два месяца будет.

Е г о р о в. Давно-о! Мой стаж меньше... я еще любитель, так сказать. Зато порой такое на меня вдохновение находит, что как стукну иного подлеца промеж бровей... остается сильное впечатление на всю жизнь. (Поднеся кулак к его глазам.) Посмотри, какая прелесть! (Поднявшись, другим тоном.) Нам тут надо заседание провесть. Сядь у двери и скули пошибче, чтоб часовой не скучал. Все, пошел!

В мгновенье ока сумасшедший переселяется с рогожей на указанное место.

(Гадливо, вслед ему.) И какая-то несчастная песенкой тебя баюкала, у бога счастья для тебя просила... (Всем.) Начнем, товарищи?

О л ь г а (приоткрыв лицо Федора). Ты не задремал, Федя?.. отдохнул?

Ф е д о р (совсем тихо). Да.

Молчание.

О л ь г а. Друзья твои хотят поговорить с тобою. (Она помогла ему надеть пиджак.) Можно и лежать, Федор.

Ф е д о р. Нет, я хочу сесть. Помоги мне. (Он спускает ноги.)

Татаров снова надевает шинель.

Е г о р о в (с горечью). Президиума выбирать не станем? Пусть будут там те, кто раньше нас, в самые черные дни, отдал жизнь за это. За самое дорогое на свете... Еще один человек стучится к нам, товарищи. Ольга Ивановна рассказала вам про него.

Внезапное гуденье самолета, прошедшего на бреющем полете. Пулеметная очередь. Единодушный вздох, и вдруг женщина кричит навзрыд, запрокинув

голову и разрывая платок на себе.

Ж е н щ и н а. Отомстите за нас, отомстите... Убивайте убийц, убивайте убийц!

Всё сдвигается с места, кроме мальчика, который сурово из-под приспущенных век смотрит на обезумевшую. Зашевелилось за дверью, щелкнул затвор винтовки, к решетке приник часовой. Ольга торопится отвести женщину на

другую сторону камеры. Приходит успокоение. Мальчик закрывает глаза.

Т а т а р о в (ворчливо). К порядку, товарищи, к порядку.

Е г о р о в (спокойно). Этот человек дважды просился к Андрею в его партизанскую дружбу. Андрей проявил осторожность, обязательную для всех нас. Оставшись один, этот человек вел себя хорошо. (Чуть повысив голос.) Он убивал убийц, ворвавшихся в наш дом. Когда Андрей выбыл, он взял на себя его имя...

О л ь г а. И не уронил его.

Е г о р о в. ...И не уронил его. С великой болью Андрей принял эту жертву для общего дела. Будем кратки: нас могут прервать в любую минуту. Кто имеет вопросы к товарищу?

Т а т а р о в. Я хочу. (Федору.) Вот она сказала, что, когда ты вышел ночью от отца, у дверей стоял тот самый, в шляпе с перышком. А ты сообразил будто и решил дать время Андрею уйти. Верно это?

Е г о р о в (Федору). Ответишь?

Ф е д о р. Да... Неверно это. А просто спеклось все во мне... после Аниски. Я себя не помнил, вот.

Т а т а р о в. А ты не из обиды Колесниковым стал? Не хочешь, дескать, живого принять, примешь мертвого. Полюбуйся, мол, из папашина окошка, как я на качелках за тебя покачаюсь... Так нам таких не надо!

О л ь г а. Объясни, Федя, почему ты принял чужое имя.

Ф е д о р. Мне казалось (и в его улыбке явилось что-то от того мальчика Феди на разбитом портрете)... что им еще страшнее станет, когда Колесников снова нагрянет, уже убитый. (Сквозь кашель.) Наверно, он теперь не спит, не спит...

Молчание.

Я протянул вам жизнь... и расписки в получении не требую.

Е г о р о в. Не сердись, товарищ. Партизан имеет право на любые вопросы. (Лежащему под рогожей.) Ты, Паша, не хочешь высказаться?

Молчание.

Раз сама совесть наша молчит, дело ясное. Голосую. Кто против принятия этого человека в наш истребительный отряд... пусть поднимет руку.

С т а р и к. Чего? В герои не просятся... туды самовольно вступают.

Е г о р о в. А ты, Паша?

Молчание. Егоров снимает с его лица рогожу. Тот лежит с открытыми глазами.

Паша, Павел... ты что? Ты слышишь меня, Паша?

Молчание. Егоров прикрыл вновь лицо мертвого.

Итак, единогласно. Ну, дай я поцелую тебя, новый Колесников!

Т а т а р о в (зло и настойчиво). В губы, в губы!

Егоров обнял Федора. Где-то вверху лестницы шум и голоса. Слышна команда: "Ganzer Zug, halt! Links um! Richt' euch!"* И, сбросив с себя личину,

выпрямив шись в рост, сумасшедший устрашенно прижимается к стенке.

_______________

* Взвод, смирно! Налево равняйсь!

Е г о р о в. Приготовьтесь, товарищи.

Все, кроме Федора, сбиваются в кучу на правом ближнем плане.

О л ь г а. Идти в ногу, глядеть легко, весело. На нас смотрят те, кто еще сегодня вечером сменит нас. Красивыми, красивыми быть, товарищи!.. (Федору.) Вставай, Федя, пора...

Федор присоединяется к остальным. За дверью показываются люди.

Т а т а р о в. Раньше в барабаны били при этом. Я в описаниях читал. Что-то не слыхать...

Мальчик шарит шапку на нарах.

С т а р и к. Шапку-то оставь, Прокофий. Тут недалеко.

Дверь открылась. Входят с о л д а т ы, о ф и ц е р, Ш п у р р е,

М о с а л ь с к и й. У офицера фотоаппарат на ремне.

Т а т а р о в. Видать, карточку будут сымать на память. Своим мамашам пошлют!

Ш п у р р е (показывая на выход, свистяще). Добро пожаловат!

Все разом двигаются вперед. Конвойный офицер предупредительно выставляет

руку - три пальца.

Е г о р о в. По трое, значит...

Короткое замешательство, никто не смотрит в глаза друг другу. Егоров

выбирает глазами первую партию.

Ну, я пойду (Федору), ты, конечно, и...

Т а т а р о в. ...И я. Пойдем, пойдем... я им покажу, я им покажу, сволочам, как наши умирают. (Федору.) Ты на плечо мне опирайся, Андрей. Плечи-то у меня пока здоровые.

Ф е д о р. Ничего, я сам. (Ольге.) Если увидишь мать, объясни ей... я не был пьян в ту ночь, накануне. Я просто не спал тогда две ночи, негде было...

С о л д а т ы окружают их и уводят. Последним покидает подвал Мосальский.

О л ь г а. Слушайте, офицер... Офицер говорит по-русски?

Мосальский наклонил голову.

Здесь есть беременные...

М о с а л ь с к и й (поморщившись от слова). Веревка выдержит, мадмуазель.

О л ь г а (упавшим голосом)... и дети!

М о с а л ь с к и й. Вы задерживаете меня, мадмуазель. (Прокофию.) Сколько тебе лет, Статнов?

П р о к о ф и й (с вызовом). Семнадцать.

Иронически поклонившись, М о с а л ь с к и й уходит. Уже по своему почину

Прокофий поднимается по ящикам к окну.

Народу сколько нагна-али...

Он вынул тряпку из пробоины в окне. Ветерок пахнул в лицо его горсткой

снега. Снова пальба зениток...

П р о к о ф и й (вцепившись в решетку). Дедушка, парашюты, парашюты. В небе тесно стало, дедушка! (Он соскочил, уткнулся в колени старика, и все, что скопилось за день, разряжается теперь нестыдными, ребячьими слезами.)...

Видны бегущие ноги в окне. Снятое полотнище парашюта розовым облаком застилает его на мгновенье. Потом кто-то вопя: "И-эх, ты злое семя!" вышибает прикладом забитое досками окно. И тотчас н е с к о л ь к о ч е л о в е к, громыхая и крича, спускаются по склизам в сумрак ямы, и первым из них - К о л е с н и к о в. После яркого полдневного снега они

ослепленно молчат.

К о л е с н и к о в. Чужих нет? (Ольге, кивнув на выход.) Встреть мать. (Двум с карабинами.) А ну, пошарьте под корягами. Может, налимишко найдется.

Д в о е уходят во тьму соседнего подвала. Женщина беззвучно плачет.

(Всматривается в лица людей.) Федор Таланов... Федор!

Все молчат.

П р о к о ф и й. Троих наверх увели. Теперь уж их не догонишь.

Из соседнего подвала слышен голос: "Дай сюда фонарика, Андрей Петрович...

налима держу. Руку лижет. Тут запасный выход есть".

К о л е с н и к о в. Иду. (Уходит.)

Ольга шагнула к п а р е н ь к у в ш и н е л ь к е, который, засучив

рукав, зажал локоть ладонью.

О л ь г а. У вас кровь, товарищ.

П а р е н е к (еще в возбужденье атаки). Разве убережешься в этой суматохе!

Ольга наспех рвет платок для временной перевязки, паренек шарит глазами по

подвалу!

С т а р и к. Аль что потерял, сынок?

П а р е н е к. Не-е... А как отступали мы в прошлом месяце, пожалел я старичка одного. Сбежал я к нему на обочинку, прижал ко грудкам... "Не горюй, говорю, дедушка..." И последнюю горбушечку в пазуху ему сунул...

О л ь г а. Вот и все пока, только не гните в локте.

П а р е н е к. И весь месяц я его во снах видал. Подойду: "Потерпи, скажу, дедушка... скоро придем: русские всегда возвращаются. Дай только обозлиться маненько. Ведь русского обозлить - проголодаешься!" А у меня установка такая: слово дал - держись...

Из соседнего подвала, пятясь перед партизаном, выходит в защитной бекешке

Ф а ю н и н, потом К о л е с н и к о в.

К о л е с н и к о в. Какой же это налим? Это есть по всем статьям щука. А еще рыбак!

Паренек растерянно засматривает в лицо Фаюнина.

Никак, наш-то нашел своего старичка с обочинки.

П а р е н е к. А поправился ты, дедушка, с горбушечки-то моей.

Фаюнин молчит. Сверху спускается Т а л а н о в, с ним А н н а

Н и к о л а е в н а.

А н н а Н и к о л а е в н а (во всю силу боли своей). Ольга!.. (И затихла, уткнувшись в плечо дочери.)

Паренек касается фаюнинского плеча.

П а р е н е к. И порадоваться-то нам с тобой тут негде, дедушка. (И в ласке его звучит железо.) Пойдем на свежий воздух, там обнимемся...

Они уходят.

О л ь г а (отцу). Она видела... там?

Тот утвердительно кивает.

(Заглянув в лицо матери.) Мама, у тебя сухие глаза. Нехорошо, поплачь о Феде, мама. Он уходил, а теперь снова вернулся. Он рядом с тобой стоит, он снова твой, мама!

А н н а Н и к о л а е в н а. Он вернулся, он мой, он с нами...

1941 - 1942