"В стране литературных героев" - читать интересную книгу автора (Рассадин Станислав Борисович, Сарнов...)

Путешествие седьмое. Шерлок Холмс и Остап Бендер

Квартира Шерлока Холмса на Бейкер-стрит. Рождественские каникулы кончились, и в великом сыщике уже никто не признал бы недавнего лорда Беспорядка. Он сухо-деловит и не намерен больше терять ни одной минуты своего драгоценного времени. Рядом с Холмсом – наши герои и, разумеется, неизменный доктор Уотсон.


Холмс: Что ж, друзья, на этот раз я не обману ваших ожиданий. Уотсон, будьте добры, передайте мне досье профессора Мориарти.

Уотсон: Вот оно, Холмс.

Холмс: Благодарю вас. По правде говоря, мне не слишком-то приятно углубляться в эти воспоминания. Но я обещал рассказать историю своего воскрешения, и я сдержу слово… Итак, взгляните на этот документ, джентльмены. Перед вами подлинное, собственноручное письмо сэра Артура Конан-Дойла, адресованное его матери миссис Мэри Фоли. Уотсон, сделайте одолжение, прочитайте его нам вслух.

Уотсон: Охотно, Холмс. (Берет письмо и читает) "Дорогая матушка! Я решил убить Шерлока Холмса…" (В негодовании останавливается.) Знаете, Холмс, при всем моем почтении к нашему создателю это его намерение кажется мне чудовищным. Убить! Вас – убить!

Гена: Да уж! Это просто свинство!

Уотсон: Уж если ему понадобилось непременно кого-то убить, убил бы лучше меня!

Холмс: Вы настоящий друг, Уотсон! Однако читайте дальше.

Уотсон (продолжает читать): "…убить Шерлока Холмса. Он отвлекает меня от более важных вещей".

Гена: Более важных? Неужели же Конан-Дойл не понимал, что его рассказы про вас – самое лучшее, что он написал?

Холмс: Представьте, не понимал. И, как вы знаете, прибег к помощи моего заклятого врага Мориарти, чтобы свести меня в могилу.

Уотсон (снова вспыхивает от негодования): Какой беспринципный союз! Конан-Дойл, прибегающий к помощи негодяя Мориарти,- нет! Это уж слишком!..

Холмс (невозмутимо): Не горячитесь, Уотсон. Такая пылкость более к лицу нашему юному другу Гене… Я продолжаю. Итак (в голосе его ирония), я был убит. Однако не прошло и двух лет, как Конан-Дойл вынужден был воскресить меня.

Гена: То есть как это-вынужден? Кто же мог его заставить?

Холмс: Я.

Гена: Как же так? Все-таки ведь это он вас выдумал…

Холмс: Не спорю, в известном смысле я – лишь плод воображения Конан-Дойла. Конан-Дойл действительно создал мой характер. Но, создав его, он уже не мог распоряжаться моими мыслями и поступками, не считаясь с особенностями моего характера. Следовательно, в некоторых случаях уже не я ему вынужден был подчиняться, а он мне!

А.А.: Позвольте, но ведь на этот раз речь идет о совершенно особом случае. Насколько я понимаю, вас уже не существовало. Вы были убиты.

Холмс: Это Конан-Дойл думал, что я убит. Но я был живехонек! Каждый день я возникал в его воображении – целый и невредимый – и доказывал ему, что мне еще рано отправляться на покой. Конан-Дойл сперва пытался со мной спорить, но вскоре он вынужден был сдаться. "Да, – признался он, – я и сам вижу, что поступил опрометчиво. Но теперь уже поздно давать событиям обратный ход".

Гена: Почему?

Холмс: Он ссылался на то, что моя смерть засвидетельствована опытными экспертами и потому неопровержима. Уотсон, будьте добры, прочтите нам заключение экспертизы.

Уотсон (послушно читает): "Осмотр места происшествия, произведенный экспертами, не оставил никаких сомнений в том, что схватка между противниками кончилась так, как она неизбежно должна была кончиться при данных обстоятельствах: они вместе упали в пропасть, так и не разжав смертельных объятий…"

Холмс: Благодарю вас, Уотсон, хотя эти строки и не доставляют мне особого удовольствия… Так вот, господа, мнение этой, с позволения сказать, экспертизы казалось Конан-Дойлу непреодолимым препятствием. И тут я подсказал ему выход!

А.А.: Вы хотите сказать, что это вы придумали версию вашего спасения?

Холмс: О нет! Дело не в версии. Сэр Конан-Дойл был достаточно умным и изобретательным человеком, чтобы придумать любую убедительную версию. Но я подсказал ему, что причиной моего воскрешения из мертвых должно быть не что иное, как мой характер. "Такой человек, как Шерлок Холмс, – сказал я ему, не может уйти со сцены, не закончив своих дел! И даже если существуют действительно неопровержимые доказательства моей смерти, это значит, что по каким-то причинам мне самому нужно было дать доверчивым экспертам эти доказательства!"

Гена: Ну конечно! Я отлично помню, как это все было! Когда профессор Мориарти упал в пропасть, вы сообразили, что для разоблачения всей его шайки вам выгодно, чтобы вас считали мертвым! (Увлекаясь воспоминаниями, он говорит все горячее.) И вот вы стали карабкаться по скале, хотя она была совсем-совсем отвесная… Прямо вот как эта стена! Ух, я помню, как вам было жутко, когда пучок травы, в который вы вцепились руками, оторвался и вы чуть не упали в пропасть…

Холмс (он непривычно растроган): Спасибо, мальчик. Ты рассказал об этом так живо, словно был в тот страшный миг рядом со мной.

Гена: А у меня такое чувство, как будто я и правда был рядом с вами…

Холмс: Вот, господа, вам самый краткий и правдивый отчет о том, как вышло, что я сперва умер, а потом воскрес. Вы удовлетворены моими объяснениями?

А.А.: О да! Вполне!

Уотсон (восторженно): Подумать только, Холмс! Вы рассказали об этом, как о самом заурядном факте! А ведь я уверен, что во всей мировой литературе не найдется больше ни одного героя, который мог бы похвастаться чем-либо подобным!

А.А.: (осторожно). Мне кажется, можно припомнить еще несколько случаев, когда умерший герой неожиданно для всех вдруг воскресает.

Уотсон (запальчиво): Неожиданно для всех, но только не для автора! Не забывайте, что мой друг Холмс не просто воскрес из мертвых! Он воскрес вопреки воле своего создателя! Он спорил с самим Конан-Дойлом и настоял на своем! Кто еще способен на это?

Гена: Да, Архип Архипыч! Вы должны признать: такое под силу только Шерлоку Холмсу!


Профессор как будто собирается что-то возразить. Но в это время под самыми окнами раздается резкий автомобильный сигнал, фырканье и чиханье старенького мотора и, наконец, скрип тормозов. Клаксон хрипло воспроизводит мелодию матчиша: "Матчиш хороший танец! Та-ра-ра-та-та-та! Его привез испанец! Та-ра-та-та-та-та!"


Уотсон: Взгляните, Холмс! Какой удивительный экипаж остановился под нашими окнами!

Холмс (не оборачиваясь): Не вижу, что вы нашли в нем удивительного! Судя по специфическому тарахтению его мотора, это самый обыкновенный "Лорен-Дитрих", впрочем, весьма и весьма потрепанный.

Гена: Да это же "Антилопа Гну"! А из нее вылезает Паниковский!

Холмс: Вы имеете в виду этого субъекта в грязной соломенной шляпе и коротковатых брюках, из-под которых довольно явственно виднеются завязки от кальсон?

Гена: Ну да! Это он самый и есть! Но как вы узнали про завязки от кальсон? Вы ведь даже не выглянули в окно!

Холмс: Не так уж трудно угадать внешность человека, приехавшего в таком автомобиле. Если вас это интересует, могу добавить, что этот человек явно не в ладах с Уголовным кодексом. Он мелкий воришка и средних достоинств мошенник. Длительное время он зарабатывал себе на пропитание тем, что разыгрывал роль слепого…

Гена: Точно!.. А как вы про это узнали?

Холмс: Разве вы не слышите характерное постукивание его тросточки? Он ощупывает ею нашу дверь, как это обычно делают слепые… Да-да, войдите, мистер Паниковский! Не стоит так долго задерживаться в передней. Вам все равно не удастся украсть мой зонтик. Я давно уже принял меры на случай таких визитеров, как вы!

Паниковский (входя): Вы жалкая и ничтожная личность.

Уотсон (негодующе): Этого о моем друге Холмсе еще никто не смел сказать!

Холмс: Спокойствие, Уотсон! Не забывайте, что наш гость обладает дипломатической неприкосновенностью. Ведь, судя по всему, он явился к нам в качестве дипкурьера. Не так ли, мистер Паниковский?

Паниковский: Получите и распишитесь.

Холмс (беря в руки письмо): Так и есть! Я был прав: письмо. Господин профессор, оно адресовано вам.

А.А. (не без удивления): Вот как? (Вскрывает конверт и читает.) "Уважаэмый Архип Архипович и Гэна!.."

Уотсон: На каком языке это написано?

А.А.: На русском. Но с каким-то странным, чуть ли не турецким акцентом…

Холмс: Позвольте взглянуть на почерк.

А.А.: Пожалуйста, только это вам мало что даст: письмо напечатано на пишущей машинке.

Холмс (невозмутимо): Я так и думал. Читайте дальше!

А.А.: (продолжает читать): "В моэм лицэ имээтэ того самого литэратурного гэроя, который спэрва был зарэзан, а затэм воскрэс. Шэрлок Холмс будэт увэрять вас, что таким гэроэм являэтся он. Нэ вэрьтэ эму! Он хочэт ввэсти вас в заблуждэниэ. Это чэловэк рэдкого тщэславия. Мне ничэго нэ стоит эго опровэргнуть. Могу прэдставить всэ нэобходимыэ докумэнты. Командовать парадом буду я!.. С почтэниэм – прэдсэдатэль правлэния Чэрноморского отдэлэния конторы по заготовка рогов и копыт – О. Бэндэр. Приложэниэ. Бэз приложэний".

Уотсон: Возмутительно! Эти гнусные инсинуации, направленные против моего друга Холмса! И этот варварский акцент! Вы можете говорить что угодно, Холмс, но я не сомневаюсь, что этот нелепый акцент понадобился автору письма исключительно для того, чтобы еще больше унизить и оскорбить вас!

Холмс: Вы ошибаетесь, Уотсон. Он понадобился ему совсем с другой целью. Этим нехитрым способом автор письма пытается сбить меня со следа. Он наверняка читал мою статью о том, что каждая пишущая машинка имеет свой почерк. И вот он сознательно решил изменить "почерк" своей машинки, чтобы окончательно меня запутать.

Гена: Да нет же! Просто в его машинке нет буквы "е", и он ставит вместо нее "э" оборотное!

Холмс: Вы так думаете?

Гена: Да я не думаю, я точно знаю! Эту машинку Шура Балаганов на базаре купил по приказанию Остапа Бендера!

Холмс: А кто он такой, этот Остап Бендер?

А.А.: Даже не знаю, как бы поделикатнее выразиться… По роду своих занятий он… э-э… жулик…

Холмс: Я так и думал. Это, кстати, видно и по письму. В таком случае отправим его к Лестрейду, и дело с концом! С заурядным жуликом справятся и в Скотланд-Ярде. А я привык иметь дело только с выдающимися преступниками.

А.А.: Пожалуй, я не совсем точно выразился. Остап Бендер не обыкновенный жулик. Он – великий комбинатор. Именно так мы привыкли его называть. И, право же, он вполне заслужил этот громкий титул.

Холмс: Если я вас правильно понял, вы настаиваете на том, чтобы я принял этого человека и выслушал его нелепые претензии?

А.А.: Да, мне кажется, это не лишено смысла.

Гена: Мистер Холмс! Вы не пожалеете! Этот Остап – вот такой парень!

Холмс: Хорошо… Мистер Паниковский, передайте тому, кто вас послал, что мы готовы его принять. Только быстро! Мое время стоит дорого!

Паниковский (уходя): Не беспокойтесь, вы имеете дело с Паниковским.

Холмс: Уверен, что этот ваш великий комбинатор не заставит себя ждать.

Остап (входя): Вы правы! Я, как и вы, привык ценить свое время. Ведь время, которое у нас есть, – это деньги, которых у нас нет.

Холмс: Добрый день, мистер Бендер! Я рад, что хоть в этом мы с вами сходимся.

Остап: Приятно иметь дело с интеллигентным человеком. Как сказал бы один мой знакомый, некто Фунт, Шерлок Холмс – это голова!

Холмс (деловито): По странной случайности в моей картотеке нет ни вашей фотографии, ни оттиска ваших пальцев. Позвольте вашу руку!

Остап (вежливость мгновенно его покидает): А может, вам еще дать от мертвого осла уши? Или ключ от квартиры, где деньги лежат?

Холмс (он скандализован): Не знаю, господин профессор, почему вы назвали этого человека великим комбинатором. Скорее, его следовало бы назвать великим наглецом!

А.А. (смущенно): Право, мистер Холмс, мне так неловко, что Остап Ибрагимович заговорил с вами в таком тоне.

Холмс (ледяным тоном): О, не смущайтесь! У меня крепкие нервы. В меня стреляли из духового ружья. Меня пытались заразить азиатской чумой. Даже сам мой создатель – и тот, как вы знаете, вознамерился однажды сбросить меня в пропасть. Как видите, я жив. Надеюсь, что не погибну и от дешевой остроты этого человека, которого вы почему-то зовете великим комбинатором…

Остап (спокойно усаживаясь в кресло и кладя на колени принесенную им знаменитую папку с ботиночными тесемками): Вот и прекрасно. Только давайте условимся: никаких эксцессов! Вы не будете размахивать руками, хвататься за голову и падать в обморок…

Холмс: О, это не в моих правилах. Итак, что вы имели в виду, когда писали этим джентльменам, что я якобы намерен ввести их в заблуждение?

Остап: Вы тут забивали баки насчет того, что это именно вы уговорили Конан-Дойла воскресить вас.

Холмс: Разумеется, я! А кто же еще мог убедить его в этом?

Остап: Известно кто: читатели! Это они, прочитав о вашей гибели, не давали Конан-Дойлу покоя до тех пор, пока он не придумал для вас выход из безвыходного положения…

Холмс (несколько растерян): Не скрою, мои поклонники тут тоже сыграли известную роль…

Остап: Вот видите? Он согласен. Как говорил один мой знакомый монтер, согласие есть продукт при полном непротивлении сторон…

Холмс (он несколько заморочен бешеным натиском Остапа): Но позвольте…

Остап: Пардон, я еще не кончил. Итак, вы сами признали тот факт, что Конан-Дойл воскресил вас, идя навстречу пожеланиям трудящихся. Что же касается меня, то мое воскрешение было исключительно делом моих собственных рук. Я твердо усвоил истину, прочитанную мною в одном плакате: "Дело помощи утопающим дело рук самих утопающих!"

А.А.: Позвольте, Остап Ибрагимович! А как же Ильф и Петров? Они, значит, тут вовсе ни при чем?.. Но ведь вы, так сказать, их вымысел! Плод их фантазии… Если бы не Ильф и Петров, вас бы вообще на свете не было!

Холмс (обрадован поддержкой): Вот именно!

Остап (развязывает ботиночные тесемки своей папки): Ну что ж, приступим. Господа присяжные заседатели! В качестве свидетелей вызываются авторы романов "Двенадцать стульев" и "Золотой теленок" Илья Арнольдович Ильф и Евгений Петрович Петров. В моем распоряжении имеются их письменные показания, подлинные и неоспоримые. Свидетели сообщают о крупной ссоре, которая возникла между ними по следующему поводу: убить ли героя романа "Двенадцать стульев" Остапа Бендера-то есть вашего покорного слугу или оставить его в живых? (Порывшись в своей папке и найдя нужную бумагу, торжественно ее зачитывает.) "Участь героя решилась жребием. В сахарницу были положены две бумажки, на одной из которых дрожащей рукой был изображен череп и две куриные косточки. Вынулся череп – и через полчаса великого комбинатора не стало. Он был прирезан бритвой".

Холмс (презрительно): И после этого вы станете утверждать, что имели какое-то влияние на мистера Ильфа и мистера Петрова? Да ведь этот ваш документ неоспоримо доказывает, что вы были просто игрушкой в их руках!

Остап: Спокойно. Вы не в церкви, вас не обманут. Итак, мы установили, что авторы долго спорили, прежде чем решили, как им поступить со мной. Может быть, вы сами догадаетесь, почему они спорили?

Гена (он напряженно следит за поединком двух своих любимых героев): Наверно, потому, что их двое было! Один одно говорил, другой-другое…

Остап: Есть другие мнения? (Общее молчание.) Просто удивительно, до чего туго вы соображаете! Да разве они друг с другом спорили?

Гена: А с кем же?

Остап: Со мной!.. (Слегка помрачнев.) Сперва они, правда, со мной не согласились, решили довериться жребию, и мне пришлось перенести маленькую операцию. (Проводит пальцем по шее.) Как видите, остался даже небольшой шрам… Но потом они горько пожалели об этом. Можете убедиться. Документ второй. Личные показания одного из авторов. (Снова раскрывает папку.)

Холмс: Я вижу, у вас тут целое досье?

Остап (подмигнув): В нашем деле, дорогой коллега, без этого нельзя. (Достает из папки очередную бумагу, читает.) "Судьба великого комбинатора была решена при помощи маленькой лотереи. Впоследствии мы очень досадовали на это легкомыслие, которое можно был" объяснить лишь молодостью и слишком большим запасом веселья…" (Складывает документ и прячет его обратно в папку.) Как видите, Ильф и Петров умели признавать свои ошибки. Они воскресили меня…

Холмс (не без злорадства): Ага! Значит, вы признаете, что это все-таки они воскресили вас?

Остап: Они-то они! Но если бы вы знали, чего мне это стоило! Я действовал то хитростью, то напором. Я пускал в ход все свое обаяние…

Холмс: А нельзя ли поконкретнее? Чего именно вы хотели от них добиться?

Остап: Того же, чего хотел добиться друг моего детства Коля Остен-Бакен от подруги моего же детства Инги Зайонц. Он добивался любви. И я добивался любви. И, как видите, добился. Авторы полюбили меня, и им стало жаль со мной расставаться.

Холмс: Что ж, могу сказать, что со мной было точно так же. С той лишь разницей, что мне не надо было добиваться от Конан-Дойла любви. Он сам полюбил меня, сразу и на всю жизнь.

Остап: Вот как? А доказательства?

Холмс: Вы, кажется, осмелились усомниться в правдивости моих слов?

Остап: Что вы, что вы! Я просто обратил внимание присяжных заседателей на то, что ваше утверждение голословно. Суд не может руководствоваться только вашими показаниями. Уж вы-то должны это знать! Да и я, признаться, не прочь ознакомиться с какими-нибудь документами… Разумеется, из чисто детского любопытства…

Холмс: Но ведь и вы, в сущности, еще не представили никаких документов, в которых прямо говорилось бы о вашей личной роли во всем этом деле!

Остап: Не давите на мою психику!.. Документ третий. Еще одно свидетельское показание самих авторов. (Достает из папки новый документ, читает.) "Остап Бендер был задуман как второстепенная фигура, почти что эпизодическое лицо. Для него у нас была приготовлена фраза, которую мы слышали от одного нашего знакомого бильярдиста: "Ключ от квартиры, где деньги лежат". Но Бендер стал постепенно выпирать из приготовленных для него рамок. Скоро мы уже не могли с ним сладить. К концу романа мы обращались с ним, как с живым человеком, и часто сердились на него за нахальство, с которым он пролезал почти в каждую главу…"

Холмс (он несколько обескуражен): Ну, в нахальстве вашем мы и не сомневались.

Остап (миролюбиво): И нахальство помогло. Если бы не это мое так называемое нахальство, я бы, наверно, так и остался мелкой эпизодической фигурой. А теперь… (Самодовольно усмехается.) Ну как? Вопросы есть? (Встает.) Лед тронулся, господа присяжные заседатели! Вы были извещены письмом, что командовать парадом буду я. Так вот, парад наступил, и я, как вы можете заметить, им командую…

Уотсон (не выдерживает): Как вы смеете! Я никому не позволю разговаривать в таком тоне с Шерлоком Холмсом! Вы наглец! Вы самозванец! Вы!.. Вы!.. Вы!..

Остап: Ай-яй-яй! Посмотрите на него! Не человек, а какой-то конек-горбунок! Прямо дым из ноздрей валит!..

А.А.: Прошу вас, не сердитесь на Остапа, мистер Уотсон. Я понимаю, вам трудно привыкнуть к его манерам…

Уотсон (слегка остыв): Вы правы. Я забыл, что мистер Бендер не кончал ни Оксфорда, ни Кембриджа. Но дело ведь не только в манерах!

А.А.: А что касается существа дела, то здесь с ним спорить не приходится. Он рассказал нам чистую правду.

Уотсон: Не верю! Этого не может быть! Есть только один литературный герой, который способен вступить в единоборство со своим создателем и победить! И этот герой – Шерлок Холмс! Чтобы совершить такое, надо обладать его железной волей, его несокрушимой логикой, его стальными нервами, его…

Остап: Нахальством!


На этот раз могла бы разгореться самая нешуточная ссора. Уотсон, ошеломленный невинной подсказкой Остапа, даже лишается дара речи. К счастью, профессор успевает воспользоваться этой невольной паузой и спасает положение.


А.А.: Друзья мои! Одну минуточку! Никто из нас не сомневается в том, что Шерлок Холмс действительно обладает огромной волей, мощным интеллектом, железной логикой и другими выдающимися качествами. Наш друг Остап Бендер тоже наделен незаурядной настойчивостью, упорством, изумительной изобретательностью… Но одержали они победу над своими авторами вовсе не благодаря этим своим выдающимся качествам!

Все (в один голос):

– Как?

– Что он говорит?

– Ну, это вы бросьте!

А.А.: Если вы сомневаетесь в справедливости моих слов, ответьте мне только на один вопрос. Как, по-вашему, обладала пушкинская Татьяна Ларина железной волей Шерлока Холмса или – простите меня, Остап Ибрагимович, – вашим незаурядным нахальством?

Все:

– Что за чушь?

– Как их можно даже сравнивать?

– Кроткая, скромная Татьяна…

– Прошу вас с должным почтением говорить о женщине.

А.А.: Так вот, послушайте, что писал Пушкин одному своему приятелю об этой кроткой и скромной женщине. (Читает.) "Представь себе, какую штуку удрала со мною Татьяна! Она замуж вышла! Этого я никак не ожидал от нее…"

Уотсон (запальчиво): Уж не хотите ли вы сказать, что Татьяне Лариной удалось поступить вопреки воле своего создателя? То есть совершить то же, что и моему другу Холмсу?

А.А.: И не только ей! На всякий случай и я захватил с собой досье. Примерно то же, что Пушкин говорил о своей Татьяне, Лев Николаевич Толстой писал об Анне Карениной. И о Вронском. (Читает.) "Глава о том, как Вронский принял свою роль после свиданья с мужем, была у меня давно написана. Я стал поправлять, и совершенно неожиданно для меня, но несомненно Вронский стал стреляться…". А вот вам фраза из другого письма того же Толстого: "Вообще герои и героини мои делают иногда такие штуки, каких я не желал бы…"

Гена: Вот это да!

Уотсон: Просто поразительно!

А.А.: Если угодно, могу привести свидетельство еще одного писателя. (Читает.) "Писать начинаешь, конечно, по плану. Но когда примерно четверть работы сделана, возникают сначала недомолвки, потом и жестокие ссоры автора с героями. Автор сует в нос героя план: "Полезай сюда, вот в это место!"- а герой упирается, не лезет…".

Уотсон: По-вашему, выходит, что подвиг моего друга Холмса, сумевшего одержать победу над самим Конан-Дойлом, вовсе даже не подвиг, а весьма заурядный и даже обычный факт?

А.А.: Во всяком случае, это не исключение, а правило!

Уотсон: Но ведь…

Холмс: Умоляю вас, Уотсон, прекратите этот нелепый спор! Вопреки мнению мистера Бендера я не настолько тщеславен, чтобы стремиться стать исключением из всех литературных правил. Вот что касается криминалистики – это совсем другое дело! Тут я действительно не знаю себе равных!

Остап: С этим даже я не стану спорить. Мне просто повезло, что вы не работали в Черноморском уголовном розыске. Иначе моя контора "Рога и копыта" не просуществовала бы и двух дней!


И, к великому удовольствию Гены, Шерлок Холмс и Остап Бендер обмениваются дружеским рукопожатием.