V. СЕТИ

Поскольку вещей у меня было немного, выехать в аэропорт не представляло для меня особых трудностей. Я заплатил по счету и попросил портье заказать мне такси. Не Рамона, а кого-нибудь другого.

Когда мы свернули на прямую автостраду, ведущую к аэропорту, я оглянулся. С удовлетворением увидел, что за нами, ничуть не скрываясь, следуют три автомобиля. Я откинулся на спинку сиденья и стал думать, кем могут быть эти трое.

Перед зданием аэропорта я остановил такси, вышел и, не обращая внимания на затормозившие со скрежетом позади меня крейсеры, спокойно вошел в здание. Пока все шло по задуманному плану.

Я прошел несколько шагов, затем небрежно опустил сумку рядом с собой на пол. Вынул из пачки сигарету и зажал ее в углу рта.

Маленький человек в черной шляпе был шагах в пятнадцати от меня, и когда я взглянул на него, подмигнул мне.

Я закурил, но спичку не стал выбрасывать. Аккуратно задул все еще горевшее на кончике пламя, извлек из кармана бумажный носовой платок, завернул в него спичку и элегантным движением, как опытный баскетболист – тело без костей, – забросил в урну, находившуюся в добрых пяти метрах от меня.

Поднял сумку и не спеша подошел к коротышке в шляпе.

– Хэлло! – произнес я, пытаясь изобразить смущенную улыбку. – Все в порядке?

Коротышка состроил гримасу отчаяния и попытался выудить из меня интересовавшие его сведения.

– Вы просили билет в Лас-Вегас, правда?

– Конечно.

– Вы не изменили своего намерения?

– Не смешите. Бенни… С чего бы я стал это делать? Где бумажка?

– Минуточку… За вами следили? Я загадочно посмотрел на него.

– По-моему, нет. Эти молодчики, наверно, отвязались от меня.

– Та-а-ак. Словом, вы в Лас-Вегас?

– Словом, туда. 3 – Мистер Джиральдини передает, что все о'кей, – сказал он со вздохом. – Лас-Вегас тоже о'кей.

– Спасибо. Где бумажка?

– Здесь. – С этим словом он полез в карман и вытащил мой билет. – Лас-Вегас. Где вы хотите остановиться?

– Не думал еще. Что предложите?

– Может, «Вегу»…

– Вы туда уже звонили?

– Вы мне этого не поручали.

– Ради бога. Бенни! Ну, так позвоните!

– О'кей… Сделаю, когда ваш самолет взлетит. Между прочим, он отправляется через пятнадцать минут. Не хотите сдать багаж?

– А как же! Не тащить же в руках. Пойдете со мной? Он покосился на урну, и на лбу у него выступили капельки пота.

– С вами, конечно… Пошли же скорей!

Он проводил меня до стойки, где я сдал багаж. Прямо удовольствие было смотреть, как его лоб все больше блестел от пота. Моя сумка как раз исчезла в конце тащившейся со скоростью улитки ленты транспортера, когда по мегафону объявили отправление моего самолета.

– Ну, что ж. Бенни… – сказал я и протянул ему руку.

– Пока, – сказал он, а пот уже градом катился с его лба. – Пока…

Словно потеряв голову, он повернулся и помчался к мусорной урне, куда я выбросил спичку и бумажный носовой платок.

Я пропустил вперед какую-то толстую даму, потом перешагнул через барьер и, сделав несколько шагов, очутился перед дверью с надписью «Сан-Антонио». Табло над дверью указывало, что самолет взлетает через четырнадцать минут с двадцать четвертой дорожки.

Я растянул губы в самой очаровательной улыбке и повернулся к девушке-контролеру.

– Простите, мадам, – произнес я, стараясь придать своему произношению легкий акцент, – я хотел бы полететь в Сан-Антонио…

– Что же вам угодно? – посмотрела она на меня приветливо.

– Дело в том, что у меня билет до Лас-Вегаса. Я думаю, что уже не успею выписать новый билет, а меня очень ждут после обеда в Сан-Антонио.

Она взяла мой билет, взглянула на него и вернула мне.

– Никаких проблем, сэр. Все равно мы продали только половину мест. Естественно, если вы хотите получить разницу…

– Не хочу, мисс, – улыбнулся я и незаметно оглянулся. – Главное, чтобы я был там после обеда, потому что из-за важных семейных дел…

Она распахнула передо мной дверь.

– Счастливого пути, сэр! И желаю приятно провести время в Сан-Антонио!

Иного и я не мог бы пожелать сам себе.

Я вздохнул с облегчением, лишь когда мы были уже вы высоте по меньшей мере трех тысяч футов над Санта-Моникой. Когда я представлял себе человечка в шляпе, роющегося в мусорной урне, у меня начинались приступы смеха. Потом моя ухмылка постепенно увяла. Я-то подозревал, что этим моим бегством дело не кончится.

В Сан-Антонио я начал с шоферов. Сел в одно из такси, ожидавших перед аэропортом, и небрежно бросил водителю:

– Отвезите меня на ферму Петера Силади!

Но этот номер у меня не прошел.

Шофер сдвинул на затылок широкополую шляпу, потом в зеркало заднего обзора внимательно пригляделся ко мне.

– Что вы сказали, мистер?

– Что я хотел бы попасть на усадьбу Петера Силади. Он почесал подбородок, уставившись на здание аэропорта из красного кирпича.

– Петер Силади? Чтоб мне сдохнуть, если я слышал когда-нибудь это имя. А я знаю все фермы в этих местах… Вы уверены, что не ошиблись, сэр?

– Послушайте, приятель, – сказал я ему. – Я ищу одну ферму и хочу найти ее.

– Ну что ж, – кивнул он. – Я сегодня свободен. Поищем вдвоем.

– Вот это я и хотел услышать. Но, по-вашему, такой фермы нет.

– Мне неизвестно только имя, которое вы назвали.

Не может быть, что ферма принадлежит кому-то другому?

– Может быть, – сказал я. – У кого бы получить информацию?

Он вынул из кармана то ли спичку, то ли зубочистку, сунул ее в рот и принялся жевать.

– У меня, – произнес он после короткого молчания.

– У вас? Но вы же, приятель, знаете ровно столько, сколько и я.

– Может, это и так. Только я еще знаю, у кого нужно спрашивать.

– Прекрасно,-сказал я и откинулся на сиденье. – Тогда, пожалуй, можем отправляться.

Он снова заговорил, когда мы уже проехали добрых полмили:

– Я сказал, что посвящу вам свой день. Но надеюсь, что вы живете не в богадельне?

Я выудил из кармана пятьдесят долларов и бросил на сиденье рядом с ним.

– Моя визитная карточка.

Он ухмыльнулся мне в зеркало.

– Меня, между прочим, зовут Рамоном.

– И вас тоже?

– Что? А кого еще? Впрочем, это неважно. В этих местах и господа бога зовут Рамоном. Вам интересно, что в таких случаях говорила обычно моя мамочка?

Я отрицательно качнул головой. На этом наш разговор на некоторое время прекратился.

Едва я успел умыться и надеть свежую рубашку, как в дверь постучали.

Я открыл дверь, на пороге стоял Рамон из Сан-Антонио. С довольным видом он небрежно прислонился к притолоке двери. По его плутоватому лицу, украшенному тоненькими усиками, стекали ручейки пота.

– Вы еще не готовы? – спросил он с нахальной улыбкой, но когда заметил пристегнутый у меня под мышкой пистолет, лицо его помрачнело.

– Это… – начал было он, но я его быстро остановил.

– Без паники, – сказал я и подмигнул ему. – Я боюсь щекотки под мышками… А так если кто сунется, то обожжет себе пальчики. А?

По нему было видно, что это ему не нравится.

– Не хочу попасть в каталажку, – произнес он натянуто.

– Кто, черт возьми, хочет? Заходите же, Рамон!

Он вошел, сел на стул, но успокоился, только когда я надел пиджак, а улыбка снова вернулась на его лицо, лишь когда вынутая из упомянутого пиджака следующая пятидесятидолларовая бумажка перекочевала в его ладонь.

– Ну, рассказывайте, Рамон!

– Ну… это было не просто. Дело в том, что фермы, принадлежащей тому типу по имени Петер Силади, нет в округе…

– Это вы, кажется, уже говорили.

– Только с тех пор я окончательно убедился в этом. Между прочим, на след меня навел другой парень. Собственно, не меня, а моего кореша.

– Что за парень?

– Молодой парень с квадратной головой и длинными руками.

– Ну, наконец! – Я почувствовал облегчение. – Рассказывайте же, ради бога!

– Вы хотите его убрать? – спросил он с беспокойством.

– Какого черта! Если у меня под мышкой пистолет, это еще не значит, что я обязательно хочу кого-то убрать. Может быть, это только для моей защиты.

– А вид не таков, – пробурчал он.

– У кого? У парня?

– Да нет… У вас…

Мне начало надоедать это дураковалянье.

– Давайте, пожалуй, к делу, – сказал я сердито. – Итак?

– Итак, этого парня многие знают. Только он не Силади…

– А кто?

– Хубер, Ренни Хубер. Я глубоко вздохнул.

– Сойдет и это. Где он живет?

– Где-то в сорока милях отсюда. На ферме Хубер.

– О'кей. Поехали туда.

– Не люблю, когда стреляют, – сказал он с кислой миной.

– Не будет никакой стрельбы. Высадите меня у ворот и можете уезжать. Получите двести за доставку и еще две сотни, чтобы забыть сегодняшний день. Договорились?

Через десять минут мы уже выехали на дорогу к ферме Хубер.

Окружающие Сан-Антонио поля когда-то были, очевидно, плодородной землей с фермерскими домами приятного вида, напоминающими о прошлом столетии, и с неопровержимыми следами забытой земледельческой культуры. Рядом с фермерскими домами, имитирующими времена английской колонизации, в качестве украшения заново отстроенных, не принадлежащих ни к какому стилю усадеб, возвышались строения, похожие на амбары для заготовки и хранения зерна, но не находящие сейчас никакого применения. Дворы, засаженные соснами, туями и кустами агавы, перерезали искусственные ручейки, а в бассейнах с голубой водой плескались загоревшие до черноты ребятишки.

Но ферма Хубер резко отличалась от остальных. Отчасти, может быть, потому, что она стояла на границе между городской окраиной и собственно сельской местностью, а отчасти, наверное, из-за той цели, для которой использовали фермерский дом. Если остальные были предназначены для отдыха и удовлетворения тщеславия, то этот, пожалуй, служил убежищем.

У забора в добрых метра два высотой, с протянутой поверху колючей проволокой, я трогательно распрощался с Рамоном и, сжимая в руке портфель, остановился в конце пыльной подъездной дороги.

Солнце ожесточенно палило мне в голову, и я чувствовал, что раскаленные металлические части портфеля начинают обжигать мою руку.

Я не спеша подошел к металлическим воротам, выкрашенным в серый цвет. Было заметно, что когда-то они, видимо, были черного цвета, а серыми стали со временем – словно поседели. Ощупал поверхность ворот: и там и сям проступала ржавчина, но ворота были на удивление массивными.

Я посмотрел направо, налево, но нигде не обнаружил кнопки звонка. Молотка тоже не было. Не было и телекамеры, которая могла бы засечь меня.

Я нажал на ворота, стукнул кулаком. Потом еще и толкнул – но все напрасно. Поставив на землю становящийся все более горячим портфель, я заглянул в щель. Дом стоял на просторном дворе в трехстах-четырехстах шагах от меня, позади него располагались другие постройки и, очевидно, парк или лужайка. И ни малейшего движения вокруг.

Мною начал овладевать страх, Неужели мои птички улетели?

Так я проканителился несколько лишних минут, а потом решил, что как бы то ни было, но попаду в дом. Я прошелся вдоль забора, пока не обнаружил место, где в стене не хватало одного кирпича. Я поднял голову и взглянул на проволоку, надеясь в душе, что она не под напряжением.

Потом положил портфель на землю, открыл его, вынул оттуда два запасных носовых платка, затем достал из кармана тот платок, которым пользовался, и, наконец, снял с шеи галстук. Все это я тщательно связал, подыскал камень величиной с кулак и привязал его к концу получившейся связки.

Когда с этим было покончено, я прислонил портфель прямо к стене, встал на него, изо всех сил вцепился одной рукой в то место, где отсутствовал кирпич, а другой забросил камень на проволоку.

Связка из галстука и платков с камнем на конце взлетела вверх, намоталась на проволоку и – о, чудо! – не оборвалась.

Пока, по всяком случае.

Я горячо помолился и поскольку знал, что нерешительность действует на человека, как огнетушитель на огонь, вцепился в связку и подтянулся к верхнему краю забора.

Отсюда, с высоты я мог уже лучше рассмотреть ферму Хубер. От закрытых ворот к расположенной перед домом широкой площадке для автомобилей вела посыпанная гравием дорожка. Окна двухэтажного дома закрывали жалюзи зеленого цвета, накрытые садовые столики на огромной террасе свидетельствовали о том, что здесь недавно завтракали. Я сглотнул слюну и вытянулся на верху стены возле колючей проволоки. Распутал связку с галстуком, и минут через пять мне удалось втащить наверх и портфель.

Теперь я практически был готов нанести визит на ферму Хубер.

Не раздумывая, я быстро спрыгнул с почти двухметровой высоты и почувствовал удовлетворение от того, что прыжок получился совершенно бесшумным. Мое удовлетворение возросло еще больше, когда я заметил, что рядом с домом блестит вода бассейна. Боже мой, как давно я не плавал!

Затем потуже затянул пояс и притаился под деревьями.

Плавать, конечно, я люблю, но ни в коем случае не под водой и не с пятнадцатифунтовым камнем на шее…

Перебегая, крадучись, от дерева к дереву, я приблизился к дому, Я очень надеялся, что неучтивость хозяев не зашла так-далеко, чтобы охранять дворе помощью собак. На всякий случай я расстегнул пиджак и взялся за рукоятку пистолета. Береженого бог бережет, а лучшее средство от укуса собаки – Смит и Вессон 38-го калибра.

Я двигался уже вдоль бассейна, когда мною стало овладевать чувство, что мое осторожничанье излишне. Меня прямо обжигала мысль, что обитатели дома покинули свое гнездышко. Но я надеялся, что не навсегда – если мне очень повезет.

И я припустил к дому, словно от этого зависело, догоню я их или нет. Взлетел по ступенькам на террасу и беглым взглядом окинул оставленную на столе посуду.

Если бы я не мчался так, поддавшись панике, то, пожалуй, обратил бы внимание на пару мелочей, которые, несомненно, заставили бы меня остановиться и призадуматься.

Это, как я сказал, при нормальных обстоятельствах.

Пара мелочей заключалась в следующем. Во-первых, количество тарелок. Их было по меньшей мере с десяток на длинном столе, и возле каждой лежал использованный столовый прибор.

Во-вторых, мне следовало бы обратить внимание и на тот немаловажный факт, что некоторые из сидевших за столом ели на завтрак яйцо всмятку.

Какое ко всему этому отношение имеет яйцо всмятку? А всего лишь такое, что когда я пробегал мимо стола, следы вытекшего на тарелку яйца только начинали подсыхать.

А это, как известно, означает, что…

Словом, при нормальных обстоятельствах я обязательно обратил бы на это внимание.

В несколько прыжков я очутился возле двери и даже не удивился, когда от моего толчка она легко раскрылась. И даже не скрипнула, как это принято в домах с привидениями.

Все-таки я не совсем забыл об осторожности и не захлопнул за собой дверь. И хотя в комнату проник дневной свет, та часть ее, где находилась лестница, ведущая на второй этаж, была погружена в полумрак. А возле самих ступенек уже царила полная тьма.

Переступив порог, я застыл на месте и осмотрелся в огромном холле.

Холл дома Хубер был больше похож на экспозиционный зал крупного музея египтологии, чем на мирный холл провинциального фермерского дома. Стены были сплошь покрыты бесчисленными рядами масок, фотографий и подвешенной на гвоздях посуды, и я мог только предположить, что значительная часть этих предметов – всего лишь копии знаменитых археологических находок.

Когда мои глаза привыкли к полумраку, то рядом с погруженной в темноту лестницей я разглядел две мумии, которые спали своим тысячелетним сном, почему-то прислонившись к стене.

И поскольку нигде не было ни малейшего движения, меня снова охватил страх. Что будет, если…?

Вдруг в комнате отчетливо послышалось пыхтение и какие-то странные звуки, как будто что-то скоблили. Я поднял голову и посмотрел в темный угол. Затем поднес руку к глазам и принялся тереть их изо всех сил.

Потому что одна из мумий оттолкнулась от стены и, что-то бормоча, двинулась в мою сторону.

После первых мгновений паники я чуть не расхохотался во всю глотку. И вот этим они хотят одурачить меня? Меня?

«Мумия», пыхтя и хрипя, приближалась. Я же спокойно сел на стул и положил ноги на стоявший рядом столик для курения. Полез в карман, вытащил сигарету, спички и закурил.

Увидев, как моя рука тянется к карману, мумия остановилась, но заметив, что я всего лишь закуриваю, что-то растерянно пробормотала.

Я решил, что пора установить отношения.

– Хэлло, Аменхотеп! – сказал я непринужденным, светским тоном. – Как поживаете?

Она снова что-то пробурчала и снова медленно двинулась ко мне.

Я приятельски улыбнулся ей и указал на другой стул.

– Не присядете? Я полагаю, в этих тряпках неудобно…

В это мгновение вспыхнули лампы, и комнату залило ослепительным светом. «Мумия» застыла на месте и повернулась. Только тогда я заметил, что она была не чем иным, как щитом в человеческий рост, размалеванным под мумию. И щит держал перед собой мужчина высокого роста с рыжей бородой. Теперь, когда он повернулся ко мне спиной, я смог увидеть его фигуру и понял, что это Хальворссон, фольклорист.

Я раскрыл рот, чтобы поздороваться, когда откуда-то сверху, с лестницы в тишине прозвучал твердый голос:

– Довольно, Кнут!

Рыжий бородач отодвинул от себя щит и отступил с ним к стене. Там он прислонил его, потом повернулся ко мне и сложил руки на груди.

Я отвел от него глаза и взглянул туда, откуда шел голос. Прямо на меня смотрел седой человек среднего роста.

Ну, и в руках у него был войсковой карабин.

Поскольку я всегда был вежливым мальчиком, то и сейчас не мог совершить насилия над своей натурой. Я встал, поклонился и покосился на медленно опускавшийся карабин.

– Хэлло, мистер Силади…как поживаете?

Когда Силади спустился на первый этаж, отовсюду появились и остальные. Белобрысый Йеттмар вынырнул из-за другой мумии, в то время как высокий, черномазый, о котором я подумал, что это Никое Карабинас, выполз из-под лестницы. А японец Осима просто вдруг возник передо мной, словно появился из японской истории о привидениях.

Они подошли ко мне и обступили плотным кольцом. Ствол карабина почти упирался мне в грудь.

– Вы кто? – спросил Силади.

– Меня зовут Сэмюэль Нельсон.

– Обыщите его, Никое.

– Это излишне, – сказал я. – Под левой рукой под мышкой у меня пистолет и…

– Цыц! – сказал грек. – И подними руки!

Я послушно поднял кверху свои лапы. Руки Карабинаса неумело ощупали меня. При таком обыске у меня могло бы, пожалуй, остаться даже кое-как спрятанное оружие.

Он взял мой пистолет и сунул себе в карман.

– Я могу сесть? – спросил я непринужденно, когда они меня обезоружили.

Мужчины растерянно переглянулись, потом Силади кивнул.

– Садитесь.

Я присел и с любопытством посмотрел на них.

– Как, черт возьми, вы заметили меня? В воротах все-таки есть камера?

Никто не ответил. Силади отдал свою пушку японцу, а сам сел на край стола.

– Послушайте, кто вы такой!

– Я уже сказал – Сэмюэль Нельсон.

– Я предупреждаю вас, что это частное владение! Тут ходить категорически запрещено. Что бы вы сказали, если бы мы вас пристрелили без предупреждения, когда вы перелезали через забор?

– Боюсь, что не очень много.

– Какого черта вы вообще здесь делаете? И как вам взбрело в голову просто взять и перелезть через забор?

– Я не мог открыть ворота.

– Следовательно, если вы не можете открыть какие-нибудь ворота, вы перелезаете через них, да? И, конечно, плевать вам на то, что скажут об этом живущие в доме?

Я понял., что пора прибегнуть к своей самой обезоруживающей улыбке.

– Что вы, вовсе нет. Только у меня срочное дело к хозяину.

– К кому?

К мистеру Силади.

Ни у кого и мускул не дрогнул на лице, когда я произнес это имя.

– К мистеру Силади? Вы, вероятно, попали не по адресу, молодой человек. Это ферма Хубер…Что вам нужно от этого Силади?

Я откинулся на спинку стула и с подчеркнутым превосходством в улыбке оглядел их всех.

– А что, если нам познакомиться, прежде чем я отвечу на ваши вопросы? Я уже сказал, что я – Сэмюэль Нельсон. Вы, если не ошибаюсь, – мистер Петер Силади!1 – Откуда вы это взяли?

Я поджал губы и невозмутимо продолжил «знакомство»:

– Мистер Хальворссон? Вас, действительно, нетрудно узнать. Как и мистера Осиму. Следовательно, это высокий человек со смуглым лицом может быть только Никосом Карабинасом, а вы – мистер Йеттмар. Поправьте меня, если я ошибся!

Естественно, они ничего не возразили. Лишь стояли, застыв, как палочки в леденцах.

– Не хватает Селии Джордан, – я посмотрел по сторонам с таким видом, словно ожидал, что откуда-нибудь появится и она. – Не вижу также доктора Хубер. А остальные все здесь… Разве что еще…

В этот момент в комнатах верхнего этажа послышался громкий шум, и в царившем наверху полумраке вырисовалась фигура мужчины среднего роста, который звонким голосом сказал вниз:

– Папа! Посмотри-ка, что я нашел… Есть два неиспользованных билета на самолет, и я подумал…

Он замолчал, потому что, очевидно, тишина внизу показалась ему странной. Снова послышался шум, и кто-то сбежал вниз по жалобно заскрипевшим деревянным ступенькам.

– Папа! Что тут у вас случилось? Я говорю, что…

Тут он увидел нас. Он стоял на самой нижней ступеньке и собирался ступить на пол, когда наконец понял, что здесь что-то произошло. Тень пробежала по его смуглому, индейского типа лицу, когда он заметил в руках Осима пушку и меня, стоявшего под дулом. Я бы не сказал, что мое появление вызвало у него радость.

Зато я весьма обрадовался. Настолько, что, забыв про пушку и пистолет, рванулся вперед, протянул к нему руки, а мое лицо, должно быть, так и сияло от возбуждения.

– Ренни! – воскликнула, чувствуя, что меня и в самом деле захлестывает волна радости. – Ренни! О, черт побери! Все-таки я тебя нашел!

Я не знаю, что было самым большим сюрпризом для команды Петера Силади за прошедшие два десятилетия. Но вряд ли меня можно будет обвинить в нескромности, если таковыми я назову свое появление на ферме Хубер.

Ренни опустил свои длинные руки, и в его позе, действительно, было что-то обезьянье. Однако пытливые карие глаза свидетельствовали о редком уме.

– Это… кто такой? – спросил он и указал на меня.

– Забрался к нам через забор, – сказал Силади и пожал плечами. – Его мог навести на наш след Киндлер.

Это замечание, естественно, не ускользнуло от моего внимания, только я еще не знал, как его истолковать. Я раздавил сигарету и потянулся рукой к своему портфелю.

– Вы позволите?

Осима упер мне в бок ствол пушки.

– Только никаких глупостей!

Я щелкнул замками портфеля и вынул из него тетрадь в клетку. Снова щелкнул, закрывая портфель, и положил тетрадь на стол.

– Это я принес вам… Точнее, мистеру Силади. Грек и Хальворссон с любопытством наклонились над тетрадью.

– Что это?

Но не успели они и прикоснуться к тетради, как Силади, подбежав, растолкал их и схватил тетрадь со стола.

– Боже мой! – воскликнул он. – Мой дневник! Мой рабочий дневник! Который остался там в…

– В университете Санта-Моники, – договорил я. – Вы, очевидно, полагали, что он сгорел. Верно?

Он не ответил, а принялся листать тетрадь, не зная, радоваться или рвать на себе волосы.

Наконец, он взглянул на меня, и в глазах его было безграничное отчаяние.

– Я полагаю, вы все прочитали.

– До последней буквы, – подтвердил я благодушно.

– Вам известно и остальное?

– Пока нет.

– Это тот самый дневник, о котором ты рассказывал, Петер? – спросил Карабинас, нахмурившись. Силади безмолвно кивнул головой.

– Тогда нечего ломать голову… Мы должны убрать этого типа.

Его слова были встречены молчанием, и я почувствовал, что нельзя дать им время свыкнуться с этой мыслью.

– Это вам мало что даст, – сказал я с наигранным спокойствием.

Силади с убитым видом махнул рукой.

– Конечно. Вы же не думаете, что он пришел сюда, не сделав сначала копии с дневника! Она, очевидно, хранится у его сообщников, и если…

Он не договорил, потому что остальным и так было ясно, что он хотел сказать.

Тут Силади, смирившись с создавшимся положением, толкнул меня в бок.

– Давайте, говорите. Каковы ваши условия? Какого лешего вам нужно вообще?

Прежде чем перейти к сути дела, я хотел кое-что выяснить, хотя бы затем, чтобы закрепить этим свое превосходство.

– Вы собрались все вместе, – сказал я и с удовлетворением оглядел их. – Очевидно, отправляетесь куда то? Я бы не удивился, если бы нашел наверху, в сейфе, несколько паспортов.

– Вы здесь ничего не найдете, разве что свою могилу! – прошипел Осима.

Теперь я был абсолютно уверен в правильности своей догадки.

– Начнем с того, что мне известно все, – произнес я спокойно. – А это практически означает, что вы у меня в руках. Я могу сделать с вами, что захочу,

– Дело выглядит несколько иначе, – сказал Осима и еще сильнее вдавил мне в бок ствол своего оружия.

– Вы хотите найти захороненную, или подземную, пирамиду. И если я не ошибаюсь, Ренни улетит на планету Красного Солнца, или как там она называется. Так вот, я здесь затем, чтобы помочь вам!

– Да что вы говорите! – сказал с насмешкой Карабинас. – Вы полагаете, что мы нуждаемся в вашей помощи?

– Полагаю.

– Какая скромность! И нам понадобится помощь вот такого паршивого ничтожества/ Почему? Вы не скажете, почему?

Одной рукой я молниеносно схватил стоявшую на краю стола цветочную вазу, а другой в то же мгновение оттолкнул от себя ствол пушки. С размаху опустил вазу на голову стоявшего ко мне ближе всех Хальворссона и вырвал пушку из рук Осима. Когда кто-то обхватил меня сзади руками за шею, я слегка, почти небрежно двинул его в подбородок. Потом, услышав шум падения, улыбнулся и направил на них ствол пушки.

– Руки вверх! Все к стене! Ты тоже, Ренни!

Ренни поднялся с пола и присоединился к остальным.

Я подождал и Хальворссона, который, наконец пришел в себя, и, потирая голову и пошатываясь доковылял до стены. Вот теперь я мог устроить им небольшую промывку мозгов.

– Вы спрашиваете меня, зачем вам нужна помощь? Раскройте пошире глаза… Именно поэтому!

С этими словами я эффектным движением швырнул пушку на стол и снова сел на свой стул.

– Уберите эту пушку к дьяволу! Еще случайно выстрелит и зацепит кого-нибудь из нас. Мистер Силади… Вы здесь хозяин. Могу я вас кое о чем попросить, пожалуйста/ Они повернулись и неуверенно приблизились ко мне. Они смотрели на меня так, будто и я, как Им/, прилетел с Красного Солнца.

– Что вам угодно, мистер…

– Нельсон, – подсказал я.

– Так что же, мистер Нельсон, чем могу служить?

– Я два дня почти ничего не ел… и… я увидел там, на террасе остатки яиц всмятку. Вы меня понимаете, правда?

Недаром я подозревал, что самый сообразительный среди них Ренни. Остальные еще только напряженно размышляли, когда он уже умчался на кухню.

Расправившись с яйцами всмятку, я снова был готов предоставить себя к их услугам. Только далеко не был уверен, хотят ли этого они.

Во всяком случае, я откинулся на спинку стула и закурил сигарету. И пока пламя зажигалки лизало кончик сигареты, я исподтишка изучал их.

Что верно, то верно – зрелище было не слишком утешительное. Я думаю, дружелюбнее всех смотрел на меня Ренни: возможно, по той причине, что по возрасту был ближе всех ко мне. А вот что касается остальных.-.!

Силади еще туда-сюда, зато если бы остальные могли пронзить меня своими взглядами, то, думаю, яйцо всмятку мгновенно превратилось бы в моем желудке в кусок льда…

Петер Силади дождался, пока моя сигарета не разгорится, потом приступил к допросу.

– Итак, вы говорите, что вы нам нужны.

– Я постарался привести доказательства.

– Вы предлагаете услуги телохранителя?

– Можно и так сказать.

– А если мы не будем на это претендовать?

– Мне неважно, как вы это назовете.

– Я имею в виду, что мы вообще не претендуем на вашу помощь.

– Я слишком много знаю, чтобы вы отказались.

– Гм. Это верно…Через Киндпера?

– Это так важно?

– Еще не знаю… Может быть, важно. Как к вам попал мой дневник?

Я на секунду задумался и решил, что будет лучше раскрыть карты. Все равно я смогу целым и невредимым выпутаться из этой истории, только если использую их в своих целях. А для этого мне, пожалуй, придется быть искренним, по меньшей мере, на 99 процентов.

Я раздавил сигарету и подался вперед.

– Послушайте внимательно. Но сначала сядьте, потому что я не люблю, когда у меня стоят над душой. Теперь второе: я делаю вам предложение. Я расскажу вам все, что знаю об этом деле, когда закончу, то я возьму свою шляпу, и вы больше никогда обо мне не услышите.

– Вы можете это сделать хоть сейчас, – сказал Карабинас.

– Может быть, все-таки вы позволите мне сказать? Силади учтиво склонил голову.

– Прошу вас, мистер Нельсон. Раз уж так получилось…

Я снова закурил, потому что чувствовал, что от моих следующих слов зависит все или, по крайней мере, почти все.

– Во-первых, я – частный детектив Сэмюэль Нельсон.

– Кажется, мы это уже слышали, – пробурчал с неприкрытой неприязнью Йеттмар.

– Я занимаюсь этим ремеслом десять лет, и у меня довольно хорошая репутация на другом побережье.

– Представляю себе…

– Именно так, мистер Йеттмар. И меня знают как весьма порядочного человека. Во всяком случае, насколько может быть порядочным частный сыщик.

– То есть, ни насколько, – сказал Осима.

– Ну-ну, зачем же так сгущать краски. В нашем ремесле есть вполне порядочные ребята, если даже это вам трудно себе представить. И не забывайте, мистер Йеттмар, что большинство из нас борется с преступниками. Только мы ведь тоже люди. И конечно, со своими недостатками и страхами.

– Бросьте, а то я, чего доброго, разрыдаюсь, – проворчал грек.

– Как пожелаете… Словом, за прошедшие десять лет мне пришлось распутывать много опасных дел. Не раз моя жизнь висела на волоске. Но мне всегда как-то удавалось выпутываться. И, между прочим, этим я обязан еще и тому, что обходил дальней дорогой мафию. Если я слышал, что в чем-то замешаны кланы, то можете быть уверены, что там вы не найдете Сэмюеля Нельсона. Знаете ли, это было как-то полезнее для здоровья.

– И это вы называете порядочностью?

– Только осторожностью, мистер Карабинас. Если покончить с их деятельностью или хотя бы ограничить ее не может государство, то я не думаю, что почетная миссия сделать это за него ждет именно Сэмюеля Нельсона. Эту честь я охотно уступлю другим.

– Продолжайте…

– Но в последнее время я был недостаточно осторожен. То ли успехи ударили мне в голову, то ли это минутная слабость – не знаю. Во всяком случае, я перешел кое-кому дорогу. Вам что-нибудь говорит фамилия Джиральдини?

Силади покачал головой, и только японец наморщил лоб.

– Джиральдини? Где-то читал. Какая-то знаменитость на восточном побережье.

– Вот-вот. Только слово «знаменитость» – слабое выражение. Джиральдини – глава одного из крупнейших кланов, у которого власти больше, чем у ФБР. Несколько сотен отчаянных мальчиков готовы выполнить любой его приказ.

– Что-то припоминается.

– Так вот… мне удалось наступить Джиральдини на любимую мозоль.

Впервые за все это время в глазах Силади промелькнуло что-то вроде заинтересованности.

– Как вы это сделали?

– Клянусь, совершенно случайно… по крайней мере, почти случайно. Мне шепнули кое-что на ухо, а я передал это компетентным органам. После этого Джиральдини припаяли несколько лет.

– Всего-то?

– Больше было невозможно. Не было доказательств. Я полагаю, вы теперь узнали эту фигуру?

– Узнал.

– На мое счастье, тот, от кого я получил сведения, умер, не успев наклепать на меня.

– Так в чем дело?

– Вы не знаете Джиральдини. Когда он вышел из-за решетки, то поручил своим людям провести расследование. Тысяча человек работали по этому делу день и ночь. И знаете, каков был результат?

– Неужели они докопались, что вы…?

– Конечно, это было не так просто. У них не было ни одного прямого доказательства, поэтому люди Джиральдини действовали методом исключения. И в конце концов остались три-четыре человека, которые могли передать информацию. Вы знаете, какое у них в этом случае правило?

– Ну, думаю, они должны убрать всех четырех.

– Именно так. Только Джиральдини не стал этого делать. Напротив, он пригласил меня к себе и поручил одно дело.

– Гм.

– Сейчас вы все поймете. Он положил передо мной фотографию: на ней был младенец полутора-двух лет. Затем поручил мне достать малыша хоть из-под земли.

– Младенца?

– Секундочку. Только вот фотографию эту сделали в Санта-Монике двадцать два года назад.

– Боже милостивый) – Джиральдини, конечно, выдал мне страшную историю о своем друге, который попал в тюрьму, о его неверной супруге, о брошенном ребенке и тому подобное.

– И вы, конечно, поверили ему) – Вы меня за дурачка принимаете, мистер Силади? Просто я был вынужден взяться за это дело.

– Иначе они бы вас убрали, да?

– Очевидно. А таким образом я выиграл немного времени.

– Времени? Для чего?

– Сейчас скажу. Секундочку… Словом, я начал разыскивать мальчугана с фотографии и приехал в Санта-Монику. Узнал, что университет сгорел. Потом мне в руки попался ваш дневник. И, наконец, я нашел вас. Теперь понимаете?

– Ну…

– Вижу, вы все еще не поняли, почему я хочу вам помочь. Так послушайте меня все. Когда Джиральдини дознался, что заложить его могли только эти четыре несчастных пигмея, он практически подписал мой смертный приговор. Вполне вероятно, что остальных уже нет в живых. А расправу со мной он на некоторое время отложил. Потому что ему нужен был человек, который разыщет малыша с фотографии, то есть тебя, Ренни. Он знал, что я дока в своем деле. И приговорив меня к смерти, он знал также, что рискует немногим. Он успеет меня убить и после того, как я закончу дело. Мое вознаграждение в любом случае – несколько пуль. Он даже уже назначил и парня, который приведет приговор в исполнение. Одного коротышку в черной шляпе…

– Начинаю понимать, – сказал Силади.

– Дело осложняется тем, что в игру включилась и конкурирующая организация, клан Ренци. Сначала я подумывал натравить их друг на друга, но от этого все-таки пришлось отказаться. Коротышка в шляпе следит за каждым моим шагом. Если я буду слишком тянуть, он прикончит меня.

– Он и теперь знает, где вы? – помрачнел Карабинас.

– Мне удалось оторваться. Но только на некоторое время.

– Понимаю.

– Теперь, когда я прочитал дневник и все знаю, у меня есть две возможности: либо я иду к Джиральдини и все ему рассказываю… в этом случае я тут же получаю свое вознаграждение.

– Пулю…

– Совершенно верно. Либо же – и это вторая возможность – я попытаю счастья с вами вместе.

Я замолчал, и все остальные тоже молчали. Сдвинув брови, они уставились кто друг на друга, кто в пол.

– Это – моя последняя и единственная возможность, – продолжил я. – В противном случае – мне конец.

– Таким образом, это мы нужны вам, – буркнул Осима.

– Я бы скорее сказал, что мы одинаково нужны друг другу, – сказал я. – Не думаете же вы всерьез, что вам удастся выполнить вашу программу без такого парня, который знает свое дело? Когда против вас Джиральдини и Ренци…?

– Кто такой этот Ренци?

– Другая организация. Конкуренты Джиральдини. Силади задумчиво посмотрел на меня.

– А вы, вы-то, собственно, на что рассчитываете? Я чуть-чуть поколебался, раскрыть ли им все мои карты.

– Видите ли, – произнес я осторожно, – Здесь я человек конченый. Я смогу вступить с ними в борьбу, только если мне удастся заманить их на чужую территорию. Чужую для них. Например, в Египет.

– Вы хотите с ними там посчитаться?

– Такие у меня планы. И если мне очень повезет, то на сцену появятся сами Джиральдини и Ренци. А если мне повезет еще больше…

– Вы их возьмете.

– Ну, примерно так!

– А рискуем всем, конечно, мы?

– Поймите же, у вас нет выбора. Еще два-три дня – и мы будем в лапах мафии. Вы не представляете себе. какая опасность вам угрожает. Два-три дня – и вас уже не будет в живых, а Ренни окажется в руках у мафии. Головой ручаюсь!

Только теперь до них стало доходить, что все это не пустые слова.

– Ваш единственный шанс – слушаться меня. Это и мой единственный шанс. Поэтому-то я и сказал, что мы нужны друг другу. Я надеюсь, вы, наконец, сообразили, о чем идет речь?

– Просто не могу поверить, – неистовствовал Карабинас.

– А я верю ему, – пробормотал японец.

– Как фотография попала к Джиральдини? – спросил неожиданно Силади.

– Не имею понятия. Это вы должны бы знать. Они помолчали немного, потом Силади сказал:

– Пожалуй, Киндлер мог проговориться.

– Киндлер?

– Вы читали дневник. Тогда вам должно быть известно и то, кто такой Киндлер.

– Кажется, тот тип, который вытащил пробку из…

– Точно.

– Значит, он все-таки выдал вас? Силади потряс головой.

– Не так, как вы имеете в виду.

– Как же, в таком случае?

– Его страстью была фотография. Он нафотографировал кучу снимков с сосуда со спермой, как сам потом в этом признался.

– Помню.

– Потом он отдал нам негативы.

– И это помню.

– Только не все. Кое-что он оставил себе, проявил их и положил в конверт с соответствующими примечаниями. _ – Вам известно, что было в этих примечаниях?

– В общих чертах. Он был недалек от истины. Из наших опытов он сделал вывод, что мы раскрыли тайну оживления мумий.

– Кретин!

– Погодите, Нельсон… На этом Киндлер успокоился и не предпринял ни одной попытки что-либо выведать у нас. Но несколько лет назад он умер, и наследство вместе с фотографией Ренни досталось его племяннику. Фотографию Ренни тоже сделал Киндлер, и вы, конечно, понимаете, что сделал он это без нашего разрешения. Этот несчастный был уверен, что Ренни – не что иное, как оживленная мумия младенца.

– А что еще за племянник, черт возьми?

– Это совершенно неважно. Некий Дальтон. Мистер Дальтон.

– Никогда не слышал этого имени.

– И мы раньше не слышали.

– То есть как – раньше?

– Пока он не объявился…

– Что? Этот Дальтон заявился к вам?

– Несколько месяцев назад.

– При каких обстоятельствах?

– Ну… он прислал письмо.

– Сюда?

– Да.

– Откуда он знал ваш адрес?

– Не могу себе представить. Словом, мы получили конверт, в котором он прислал лам несколько фотографий сосуда со спермой… и, конечно же, письмо.

– Подозреваю, что в нем могло быть…

– Естественно, от требовал денег.

– Много?

– Миллионы.

– Ого. А вы что?

– Мы, понятно, не ответили. Если бы ответили, тем самым признались бы, что действительно сделали то, в чем… гм… этот Дальтон нас подозревал.

– Как он на это прореагировал?

– К нашему величайшему изумлению, никак. Тогда-то, между прочим, мы и приняли решение превратить ферму Хубер в крепость. Тогда же построили и забор.

– Понимаю. Значит, Джиральдини узнал все от Дальтона.

– Вы думаете?

– А откуда же еще? Очевидно, ваш друг Дальтон связался с мафией. И не требуется особой фантазии, мистер Силади, чтобы вообразить себе, где сейчас может быть этот Дальтон.

Похоже, однако, у него фантазии не хватало.

– А что? Где он? – спросил он недоуменно.

– Или в земле, или под водой, – сказал я. – Но может быть и такое, что его залили бетоном. Во всяком случае, он, как пить дать…

– Уже мертв. Джиральдини не тот человек, который позволит, чтобы другие ухватились за жирный кусок.

– Боже правый! Вы не скажете, где здесь жирный кусок?

Тут уже я не смог удержаться от громкого смеха.

– Видите ли, мистер Силади, я думаю, что у вас весьма смутное представление о мафии.

– Ну… что верно, то верно, я не специалист в этой области.

– Оно и видно. Вы, простые обыватели, склонны видеть в мафии обычную организацию преступников. Но это не так, поверьте мне!

– Нет? Так что же это тогда, черт возьми?

– Организация предпринимателей. Именно. Только со своей специфической структурой и со своими же средствами!

– Не понимаю, что вы имеете в виду.

– То, что мафия тоже думает головой. Ее задача не только в том, чтобы грабить и убивать, это даже не в первую очередь.

– Так в чем же, черт побери?

– Влезть в какое-нибудь дело. И если это дело легальное – тем лучше.

– Послушайте! Вы только подумайте! Где тут дело! Разве что шантаж? Я потряс головой.

– Какое там. Если бы речь шла только об этом, Джиральдини все предоставил бы Дальтону, Как вы думаете, что можно выжать из вас шантажом?

– Ну,..

– Я не хочу гадать. Но поверьте, что из-за этого Джиральдини и мизинцем не шевельнет.

– Тогда из-за чего же?

– Джиральдини узнал от Дальтона, чем вы тут занимаетесь.

– Это невозможно!

– По крайней мере, узнал то, что подозревал Дальтон. Что вы оживляете мумии.

– Но ведь… это… чистое безумие!

– Но ведь Дальтон этого не знал, следовательно, не мог знать и Джиральдини. Для него главное одно: влезть в выгодное дело. И любой ценой! Понимаете? Мистер Силади, это главное… Любой ценой!

– Так… на что же рассчитывал этот Джиральдини?

– Не знаю. Он и сам не знает. Но на что-то рассчитывает. Может быть на то, что вашим способом можно оживить все мумии, которые выкопали когда либо из-под песка. Может быть, он считает, что ваше волшебное зелье можно использовать и как лекарство. Хотя я подозреваю, что его, Джиральдини, интересует только одно: сколько денег можно выкачать из ваших исследований.

– Я все же считаю невообразимым, что…

– Полно, мистер Силади, что вы считаете невообразимым? – спросил я, и в моем голосе невольно прозвучало раздражение. – Послушайте же и попытайтесь рассуждать за Джиральдини. Итак,., У меня есть эликсир, а к нему в придачу мумия. Абракадабра… мумия оживает. Хорошенько потягивается и вылезает из саркофага. Тогда вы подходите к ней и по-дружески начинаете ее расспрашивать.

– Клянусь, вы сошли с ума!

– Не я! Я сейчас Джиральдини. Но дальше. Вы подходите к ней и говорите: «Послушайте, мистер Аменхотеп, ситуация такая и такая, вы очнулись после тысячелетнего сна, искренне поздравляю вас, надеюсь, вы хорошо будете чувствовать себя на исходе двадцатого столетия, на заре атомного века. И надеюсь, вы благодарны нам за то, что разъясните нам, где можно найти золотые сокровища, где еще есть захороненные мумии, словом: где нам стоит самолично покопаться в земле. Понимаете, мистер Силади? Я подозреваю, что Джиральдини комбинирует что-то в этом духе. Ведь мафия влезла и в международную торговлю художественными шедеврами, причем прочно влезла.

– Безумие!

– Безумие или нет, но ситуация именно такова.

– Ну, а другой?

– Ренци?

– Кажется, так.

– Из того же теста, что и Джиральдини. Одного поля ягоды, только называются по-разному.

– А он откуда узнал?

– Пожалуй, от Дальтона. Может быть, этот дурачок начал торговаться с обоими кланами. Может быть и так, что убрал его Ренци, а не Джиральдини.

Теперь, рассказав в сущности все, я почувствовал облегчение. Решать – их право. А я мог только надеяться, что от их решения будет и мне польза, если из этой заварухи вообще можно извлечь какую-то пользу,..

Я встал и засунул свой револьвер под мышку.

– Уж не обессудьте, я немного пройдусь. А вы хорошенько все обмозгуйте. Сказать вам мне больше нечего. Но хочу еще раз подчеркнуть, что сотрудничество было бы полезно для обеих сторон. Это все, что я могу сказать.

И я уже повернулся, чтобы выйти, когда в тишине, последовавшей за моими словами, прозвучал приятный голос.

– Я думаю, что вы правы, мистер Нельсон. Я, во всяком случае, верю вам…

Я вскинул голову и посмотрел на верхнюю ступеньку лестницы:там, наверху, на высоте второго этажа, словно выйдя из облаков, стояли, держась за руки, две женщины.

Одна из них была высокой, стройной, с седыми прядями в каштановых волосах. Струившийся из-за ее спины свет выгодно оттенял полную грудь, зрелую женственность с едва заметными первыми признаками увядания. Рядом с ней стояла молодая девушка лет восемнадцати-девятнадцати, достигавшая женщине где-то до плеч. Она стояла, слегка сутулясь, ее незанятая рука покоилась на перилах лестницы. И когда ока повернула голову, чтобы взглянуть на свою мать, миссис Силади, то есть на доктора Хубер, ее вырисовавшийся в резком свете профиль напомнил мне рельефы с изображениями египетских богинь.

Я почувствовал, как у меня задрожали колени, а с губ против моей воли сорвались слова:

– Вы… вы кто?

Она снова повернула голову и улыбнулась мне.

– Вы не знаете? Я сестра Ренни… Сети. Я вышел наружу, пошатываясь, как пьяный. Так или иначе, но мне нужно было глотнуть свежего воздуха.

Покачиваясь от головокружения, я добрел до озерца и обошел вокруг него раза три, когда она нагнала меня. Ее подошвы едва касались гравия, и все-таки я слышал ее шаги, начиная с того момента, когда она вышла из дома.

Если бы я был сентиментален, то сказал бы, что ее шаги отдавались в моем сердце.

К счастью, я не таков и поэтому тот факт, что я слышал ее шаги, объяснил всего лишь своим острым слухом.

Так и будем считать!

Она легко подошла ко мне и с бледной улыбкой на лице протянула руку.

– Приличия требуют, чтобы я представилась. Хотя… я уже сделала это на верху лестницы.

– И вы, наверняка, знаете мое имя.

– Конечно, – улыбнулась она. – Ведь мы слышали, о чем вы говорили внизу…

И все-таки мы протянули друг другу руки.

– Хэлло, Сети.

– Хэлло, Сэм.

Она так и сказала: Сэм.

Я считаю себя довольно-таки тертым калачом, но в этот момент, не отрицаю, смутился. Ведь я не знал даже, черт побери, кто она, собственно говоря, такая. Дочь доктора Хубер или Иму? Потомок фараонов или чуждое существо с планеты Красного Солнца?

Она почувствовала мое смущение, потому что слегка кашлянула и направилась в сторону, противоположную от дома, туда, где я еще не успел побывать.

В несколько шагов я догнал ее, но все еще не знал, о чем с ней разговаривать. К счастью, она помогла мне преодолеть замешательство.

– Вы… не знали ничего обо мне?

– Собственно говоря, нет. Это ускользнуло от моего внимания. Из чего видно, что я плохой наблюдатель.

– То есть?

– Мистер Силади… ваш отец…то есть…

– Называйте его спокойно моим отцом, ведь и я его считаю отцом.

– Так вот, ваш отец упомянул о вас в дневнике. Собственно, лишь вскользь.

– Вскользь?

– Да. В общем… он написал всего лишь, что ваша мама, когда Ренни был еще младенцем, снова… гм… ну, это…

– Забеременела?

– Да…

– Что ж, это, пожалуй, была я.

– А… откуда у вас это имя?

– В честь Сета. Звезды Сириус. Знаете, это была самая почитаемая звезда у древних египтян. Они считали, что она вызывает разливы Хапи, который оплодотворяет поля. Без Сета нет Египта. Папа дал мне имя Сети… Сети, то есть Сет, дочь Сириуса.

– Красиво и выразительно, – кивнул я.

– Как и имя Ренни, – сказала она. – Сын Ра – Ренни.

Мы пошли рядом молча, потом она неожиданно остановилась, повернулась ко мне и схватилась за лацканы моего пиджака. Ее волосы щекотали мне шею, и я почувствовал запах духов, напоминающих аромат сандала.

– Вы боитесь меня, – посмотрела она мне в глаза.

У нее были огромные карие глаза. И в ее коричневых зрачках вращались красные круги, которые все увеличивались, медленно затягивая меня в этот все затопляющий коричневый цвет.

Усилием воли я ответ взгляд и почувствовал, что на лбу у меня выступили капельки пота. И я знал, что это вряд ли только от зноя в Сан-Антонио.

– Почему бы мне бояться? – спросил я тихо.

– Потому что вы считаете, что я неземной человек.

– Ну,., что касается…

– Глупости, – оборвала она меня. – Я такая же земная, как и вы,.. Даже в том случае, если…

– Если?

– Если мой отец…

Она больше ничего не сказала, а продолжала идти рядом со мной молча, пока мы не дошли до скамейки, стоявшей под виноградной беседкой на возвышении и почти не видной из-за дома. Возле беседки покачивали кронами липы, и их тяжелые вздохи заполняли окрестности, окончательно вытесняя аромат сандала, исходивший от Сети.

Мы сели, и только я хотел сморозить какую-нибудь глупость, может быть, о липах или о чем-нибудь еще, сам не знаю, как вдруг заметил, что в глазах ее стоят слезы, а плечи подрагивают, словно она плачет.

Я осторожно обнял ее за плечи и бережно повернул к себе.

– Что-то случилось. Сети?

Она потрясла головой, отчего из ее глаз брызнули несколько слезинок и упали, исчезнув в траве.

– Ничего… только…

– Только?

– Я еще ни разу не разговаривала с таким человеком, который бы знал, что… что…

– А они?

– Они – другое дело. Розалинда – моя мать, а Петер… что ж, Петер… ведь он, в конце концов, тоже мой отец или приемный отец. А остальные как бы члены моей семьи. Дяди и тети… Ведь я знаю их с самого рождения.

– Видимо, нелегкая у вас была жизнь. Сети. Она улыбнулась, словно преодолевая боль.

– Вы считаете? Я думаю, вы не можете себе пред– ставить, что у меня иногда бывает на душе. И никогда ни с кем я не могла об этом поговорить!

– Но ведь у вас же есть мама, Сети! Она повесила голову и уставилась на сложенные на коленях руки.

– Да. Мама… Знаете, Сэм, я много думаю над тем, в самом ли деле я люблю ее.

– У вас есть причина не любить ее? Она покачала головой.

– Не знаю. Только иногда у меня такие странные ощущения, и думаю я о таких странных вещах…

– О каких, например?

– Ну… было ли у нее право давать мне жизнь?

– Право? – спросил я с удивлением. – Люди вообще-то не привыкли философствовать о правах, когда… гм… зачинают детей.

– Только меня-то ведь не зачали, понимаете? Я бы ничего не могла поставить ей в вину, если бы они потеряли голову одним теплым весенним вечером на лугу, где стрекочут кузнечики. Но я-то результат сознательного вмешательства… Ой, и вымолвить даже противно!

– Конечный результат тот же самый.

– Не знаю, хотела ли мама в самом деле меня… Понимаете? Меня!

– Но ведь…

– Я всего лишь результат эксперимента. Копия Ренни. Запасный вариант.

– Запасный вариант?

– Конечно же. Если бы с Ренни что-нибудь случилось или случится, у них есть еще я. Дублер, если хотите, или запасный космонавт номер два.

– Я думаю, вы преувеличиваете. Сети.

– Вовсе нет. Но это сейчас и не главное. Проблема скорее в том, что я не знаю, действительно ли мама хотела меня, или только… она хотела, чтобы эксперимент удался.

Несмотря на то, что в душе был согласен с ней, я попытался ее утешить.

– Не думаю, что над этим стоит ломать голову. Сети. Значительная часть человечества появилась на свет против воли родителей, более того: родители все делали для того, чтобы их дети не приходили в эту юдоль скорби.

– Но это же совсем не то!

– Почему не то?

– Потому что… Ну, я не знаю. Знаете, временами, когда мама погладит меня или скажет ласковое слово, я чувствую себя как специально выращенный чудо-кролик в очень красиво обставленной, огромной клетке. Хозяин иногда подходит и поглаживает кролику уши. И, естественно, гордится им. Направо и налево хвалится тем, что у него есть, и тем, что он один, совсем один вырастил этого кролика!

– Я думаю, вы несправедливы к вашей маме. Сети.

– Может быть. Но я хотела бы у вас кое-что спросить.

– Пожалуйста.

– Вы знаете мою историю. Скажите, как вы думаете, что побудило мою маму принять в свое лоно семя того человека… моего отца?

Да, это был каверзный вопрос, и вряд ли я был в состоянии дать на него убедительный ответ.

– Может быть, она любила вашего отца, – сказал я, раздумывая. – Вы знаете, что у него… то есть у мистера Силади, никогда не могло быть детей?

– Знаю. Они рассказали мне все.

– Изведать человеческую душу невозможно. Сети. Может быть, ваша мама воображала себе, что таким образом она забеременеет от вашего папы, то есть, от мистера Силади. Все же, вы уж простите меня, этот Иму, в конце концов, – всего лишь фикция.

– Может быть, для вас, а для меня он, вопреки всему, настоящий отец!

Несомненно, так оно и было.

Мы немного помолчали, потом она снова заговорила:

– О моем отце, то есть о моем приемном отце, мне сказать нечего. Он, действительно, как настоящий отец. Да он и есть отец, по сути дела.

– Вот видите!

– Но только и для него самое главное – эксперимент. Иногда я замечала, как он украдкой изучал нас с Ренни. В такие моменты в его взгляде было что-то жуткое.

– Жуткое?

– Как бы это сказать? Что-то такое, чего быть не должно. Он смотрел на нас так, как смотрел бы работорговец на своих рабов. Годимся ли мы для некоей определенной цели. Постоянно высматривая в нас это. Пригодны ли мы будем для полета на планету Красного Солнца? Ренни, конечно, в первую очередь.

– Я думаю, у вас богатое воображение, Сети!

– А что бы вы сделали на моем месте? Ведь я даже не знаю, кто я такая.

– Вы то, чем сами себя считаете.

– Ой, Сэм, бросьте эти злосчастные банальности! Разве вы не видите, что от них никакого проку? В моем случае все не так, как у других. Я не просто девушка-сирота, которую вырастили приемные родители. Мой отец умер три с половиной тысячи лет тому назад.

Что и говорить – тяжелый случай.

– Я бы не знала, что желать, и в том случае, если бы мой отец был только египтянином, жившим почти четыре тысячи лет назад. Представьте себе это, если можете. Хотя я думаю, что никому, кроме Ренни и меня, незнакомо это чувство. Отец, который умер тысячи лет тому назад! И если бы проблема была только в этом… Но ведь отец к тому же еще неземной человек… и неясно даже, человек ли он вообще.

– Конечно же, человек) – Почему? Потому что он похож на нас? Обезьяны тоже похожи!

– Ваш… гм… отец по отношению к нам… обладал… несравненно более высоким интеллектом.

– Это мне ничего не говорит. Более высокий интеллект – еще не доказательство, что он человек. И, в конце концов, остается самый важный вопрос: кто такая, собственно, я.

Я опустил голову.

– Я появилась на свет в результате скрещивания неизвестного существа с человеком. Это, несомненно, свидетельствует о моей человеческой природе. Ведь общеизвестно, что животное и человек не могут иметь совместных потомков.

– Вот видите!

– Тем не менее, я не совсем человек. Посмотрите на мою голову, – и с этими словами она склонила голову, отведя рукой в сторону копну волос. – Как игральная кость, только намного больше.

Она, действительно, была такой.

– И ребра у меня, как тюремная решетка, и голосовых связок нет. Что вам еще надо? Я и человек, и не человек.

– Вы ведете себя совершенно как человек, – сказал я, улыбаясь в замешательстве.

– Конечно, меня же всему научили. Но я еще с детства с трепетом наблюдаю за собой, когда из меня временами рвется наружу нечто, несвойственное человеку. Нечто, чего я боюсь больше, чем кто бы то ни было…

– Что вы имеете в виду?

– Даже не знаю. Только когда я впервые увидела своего отца, то во мне возникла уверенность, что есть во мне что-то и от его генов, причем немало. И гены эти несут послание, послание неведомого мира. И что однажды… однажды… я буду вынуждена повиноваться этому посланию) – Вы видели вашего… отца?

– Иму? Естественно. Почему бы мне его не видеть? Видела, и не раз…

– И что вы чувствовали?

– Что я чувствовала? – спросила она задумчиво. – Вначале, полагаю, только отвращение…

– Отвращение?

– Вы удивлены? Я тогда еще была школьницей. И я никогда не любила мумии, хотя благодаря профессии моего приемного отца у меня были все возможности вволю насмотреться на них, При виде Иму я просто почувствовала гадливость. Он был ужасен. И еще ужаснее было сознание того, что этот кошмар, этот жалкий образчик гниения и разложения плоти – мой отец. Меня и сейчас еще пробирает дрожь при одном воспоминании об этом!

– А позже?

– Позже? Позже я успокоилась и долго разглядывала его через стеклянную крышку. Любопытно было, кто он был такой, как он жил? Любил ли когда-нибудь, были ли у него жена, дети… мои братья и сестры. Забавно, да?

– Вовсе не нахожу это забавным.

– Тем не менее, это так. Чуть ли не четыре тысячи лет. Но он – мой настоящий отец!

Она устремила свой взгляд на липы к продолжала:

– Еще позднее я стала в себе что го замечать. А именно, что я не такая, как Ренни. Какая-то другая.

– Другая?

– Ренни живет только своей задачей. Он все делает для того, чтобы суметь долететь до планеты Красного Солнца и установить контакт между ними и Землей. Знаете, я иногда просто боюсь его.

– Боитесь Ренни? Она кивнула.

– Боюсь его. Никогда не забуду, что он сказал однажды, когда мы еще учились в начальной школе.

– Что же он сказал?

– Дети подрались, что в этом возрасте случается почти каждый день. Из-за чего-то одноклассники Ренни его поколотили. Не так, чтобы очень, просто всыпали ему немного. Ренни в слезах прибежал домой и, помнится, так и трясся от ярости. И без остановки орал, что еще посчитается с этой гнусной бандой, вот только вернется назад на планету Красного Солнца, приведет сюда тех и уничтожит вместе с ними все человечество. Тогда я даже как-то всерьез приняла его слова.

– Глупости! Ведь он был тогда еще маленьким мальчиком.

– Знаю. Только с тех пор я не в силах забыть яростного и угрожающего Ренни.

– Вы думаете, что это имеет какое-то значение?

– Не знаю. Несомненно одно: Ренни пошел в отца, а я в маму. Конечно, слова: я думаю, что в Ренни доминируют гены отца, а во мне – матери, – звучат как-то очень банально и буднично. Ренни хочет быть таким, как они, а я – человеком. И всегда хотела бы быть им. Пожалуй, в этом и причина того, что нам так и не удалось стать по-настоящему близкими. И интересы у нас совсем разные.

– Что вы изучаете? – спросил я, почувствовав облегчение от того, что мне, может быть, удастся отвлечь внимание от мучительной исповеди.

– Я учусь на медицинском факультете.

– А Ренни?

– О, Ренни интересует все. Он учился одновременно в техническом вузе и на философском факультете. Ренни – живая энциклопедия. Ведь ему нужно знать все. Ему нужно будет отчитываться перед ними, рассказать о нас!

Внезапно она повернулась ко мне.

– А вы?

– Что – я?

– Почему вы частный детектив?

– Спросите что-нибудь полегче. Чем-то наложить.

– Вам нравится то, что вы делаете?

– Когда как. Иногда я воображаю себя этаким борцом за социальную справедливость.

– Не издевайтесь.

– Я не издеваюсь.

– А сейчас?

– Сейчас? Просто спасаю свою шкуру.

– Вы думаете, вам все удастся?

– Попробую. Хотя положение мое далеко не завидное.

– Сколько вам лет, Сэм?

– Тридцать. Это так важно?

– Не знаю. У вас есть жена?

– Была. Но не будем говорить о ней.

– Как хотите. Как вы думаете, Ренни улетит?

– Если ракета в исправности и мы ее найдем, да. Вам жаль его?

Она сделала странное, едва заметное движение рукой.

– Конечно, хотя вернее… даже не знаю. Я уже говорила, что мы никогда не были особенно близки. И, в конце концов, для него будет счастьем, если он сможет улететь… думаю, и для остальных тоже.

– А вы?

– Я бы хотела полностью оставаться человеком. Совсем человеком. И охотно обменяла бы свои решетчатые ребра на обычные.

Потом вдруг лицо ее омрачилось.

– Все-таки, я немного боюсь, – сказала она. – Боюсь Ренни. И боюсь за Землю, а в последнее время и все чаще вспоминаю тот день, когда Ренни прокричал, что уничтожит человечество.

Тут неожиданно для самого себя я потянулся к ней и взял ее руки в свои.

– Это было очень давно, Сети… Ведь и Ренни все связывает с нами…

– Конечно, конечно, – пробормотала она в смущении и встала, чтобы направиться к дому. – Ренни улетит. И я не знаю, увижу ли его когда-нибудь снова…

Мы медленно шли через беседку, и не могу сказать, что мне это было неприятно.

Может быть, еще и потому, что пока мы не дошли до самого дома, она не отняла у меня свою руку.

Полчаса прошли, и я снова сидел напротив них в холле. Все смотрели на меня, будто видели впервые, а я попытался читать в их взглядах. Но не успел я там хоть что-нибудь вычитать, как Петер Силади встал, словно на заседании, и откашлялся.

– Дорогой мистер… э… Нельсон. Сейчас было бы неуместно пускаться в длинные рассуждения. Э… Речь идет о том, что мы, в конечном счете, находимся в крайне стесненном положении. И хотя вы, так сказать, буквально вломились в дом и… гм… ну… так сказать, незваный гость, у нас нет другого выбора, как довериться вам. За прошедшие полчасика мы тут немножко поговорили… и… гм… пришли к соглашению, что у нас нет причин не доверять вам. В конце концов, не так уж и многим мы рискуем. Вот. Это все.

Я задумался, встать ли и мне, но все-таки решил сидеть.

– Будущее даст вам ответ на вопрос, правильно ли вы решили, – сказал я и почувствовал, как у меня с души свалился огромный камень. – За мной, во всяком случае, дело не станет…

– Какое дело? – спросил неожиданно Ренни и с любопытством уставился на меня своими ореховыми глазами.

– Ну, если все получится так, как мне хотелось бы, то все мы будем довольны. Вы улетите, следовательно, эксперимент пройдет успешно, а о возможном будущем науки и человечества и говорить не приходится.

– А вы?

– Мой черед придет лишь после этого. Но надеюсь, что и у меня все утрясется, как только над головой Джиральдини и Ренци разгладятся волны.

– Это довольно поэтический образ, – заметила одобрительно доктор Хубер.

Но это был отнюдь не образ. Я всерьез надеялся, что однажды волны Нила сомкнутся над трупами Джиральдини и Ренци.

Потому что если этого не случится, то, очевидно, там окажусь я.

Когда, наконец, ситуация прояснилась, я посчитал, что пора приступить к обсуждению деталей.

– Когда вы собираетесь уезжать? – спросил я.

– Где-то через неделю, – сказал Силади. – Дело в том, что мы тем временем отпразднуем двадцатидвухлетие Ренни.

– Это имеет какое-то особое значение?

– Ну,., собственно, нет. Только… когда… словом, когда мать уже носила Ренни, мы решили, что отправимся, как только он закончит свою учебу… Вскоре после того, как ему исполнится двадцать два года.

– Все еще не понимаю, почему именно тогда.

– Потому что… Ведите ли, мистер Нельсон… Просто мы не можем даже предположить, как долго он будет в руги.

В голове у меня забрезжила догадка.

– Судя по вашему дневнику, Иму и остальные были не стары.

– Но и не очень молоды. Во всяком случае, будет лучше, если Ренни отправится как можно раньше. Не говоря уже о том, что пирамиду могут обнаружить в любой момент.

Это, несомненно, было так.

Тогда уже мой план был в общих чертах готов.

– Послушайте меня, – начал я. – По моим скромным подсчетам, у нас есть еще дня три-четыре. Если только я не ошибаюсь.

– В чем?

– В том, что Дальтона уже нет в живых.

Я увидел, что они не улавливают мою мысль.

– Поймите же, – сказал я терпеливо. – Дальтон начал торговаться с мафией из-за тайны, и они его убили, так?

– Так.

– По крайней мере, такова была наша гипотеза. И основывается она на том, что если бы это было не так, то Джиральдини и Ренци уже имели бы от Дальтона ваш адрес и были бы здесь еще несколько дней или даже недель тому назад. Более того, в таком случае Джиральдини не стал бы давать мне это поручение. Итак, Дальтона убрали прежде, чем успели выведать у него ваш адрес.

– Безупречная логика.

– Но есть в ней изъян.

– Какой же, ради бога?

– То, что абсолютной уверенности в этом нет. Может быть, они держат Дальтона в заложниках, а он пытается надуть их. И не выдает ваш адрес. Вопрос лишь в том, сколько он так протянет. Возможно, ему пригрозят, и он расколется. Нужно учитывать и это.

– Что же вы посоветуете, мистер Нельсон?

– Слишком медлить мы не можем. Скажем… у нас есть пять дней. Как у вас с упаковкой вещей?

– В основном, все готово.

– Визы?

– В порядке.

– Тогда, значит, нет только у меня… Но так или иначе, я получу ее тоже…

– Вы имеете в виду – уже там?

– Естественно. Мне лучше появляться в городе как можно реже. Потому что у меня есть один знакомый…

Маленький элегантный человек, в черной шляпе. И мне до чертиков не хочется с ним встречаться.

Сквозь ставни моей комнаты пробились первые рассветные лучи и прогнали сон. Я тихо оделся, крадучись спустился по лестнице, подхватил со стола два забытых кекса и, работая на ходу челюстями, вышел во двор. Мне оставалось только надеяться, что кексы не оставили специально для мышей, посыпав ядом. Я пробежал два раза вокруг озерца, потом сел на берегу. Я думал, что буду в одиночестве, но не учел лягушек. У края воды прямо напротив меня сидела огромная зеленая квакушка: по ней было видно, что вывели ее искусственным путем. Она надменно вылупилась на меня своими выпученными глазами, на шее у нее пульсировали мембраны, задние лапки время от времени нервно подергивались.

Несколько секунд мы в упор смотрели друг на друга, потом, похоже, ей это надоело, потому что она с шумным всплеском прыгнула в воду.

Позади меня затрещали срезанные недавно в беседке и брошенные на землю виноградные лозы, по которым шагал и я, ища на берегу уединения. Я обернулся, сзади стоял Ренни.

– Доброе утро! – сказал он приветливо и плюхнулся на землю рядом со мной. – Вы всегда встаете так рано?

– Это связано с моим ремеслом. Иногда, бывает, всю ночь не смыкаю глаз.

– Представляю себе. Я много читал о частных сыщиках. Не сладко им живется.

– Верно, несладко. Ну, а вы?

– Почему я встаю рано? Даже не знаю. Я вообще сплю немного. А особенно в последнее время.

– Вы думаете о вашем путешествии?

– О нем и о многом другом. О себе, например. Кто я такой и почему делаю то, что я делаю.

– И что вы надумали?

– Кажется, ничего. Хотя я пытался узнать все.

– Об Иму?

– Да. О моем отце.

– Ну и?

– Ну… я узнал немного нового. Вы, конечно, знаете, что Иму – всего лишь голограмма. Объемный снимок. Так его воспроизводит аппарат.

– Судя по дневнику вашего отца… то есть мистера Силади, вы сказали однажды, что Иму отвечал на ваши вопросы.

Он печально покачал головой.

– Просто я так думал тогда. Вы же знаете, что я был еще ребенком. Конечно, я у него что-то спрашивал, и у меня возникало впечатление, что он отвечает на мои вопросы. Но мог ли он отвечать? Может ли отвечать кто-то из глубины трех с половиной тысяч лет?

– А после этого… Вы и после этого встречались с ним?

– Конечно. Почти каждый вечер. Я наизусть помню каждое его слово.

– Не сердитесь, Ренни… как вы заставляете работать скарабея?

– Просто. Держу над ним свою ладонь.

– Значит, для этого не нужна вольтова дуга?

– А зачем? Похоже, во мне есть что-то, включающее автоматику. Очевидно, так было задумано. Между прочим, это уже доставило мне немало неприятностей.

– Из-за чего?

– Ну, из-за того, что во мне есть что-то… Представьте себе, если я беру в руки непроявленную пленку, она становится абсолютно непригодной. От одного моего прикосновения. Становится такой, словно ее вынули из кассеты, засветили.

– Вероятно, какое-то излучение.

– Что-то такое. Только его нельзя измерить. Следы оставляет, но никак не поддается измерению. Удивительно, да?

– Ну… Честно говоря, я в этом не очень разбираюсь.

– Не бойтесь, это не опасно. Насколько я знаю, от. меня еще никто не заболел. Даже моя мама, или, во всяком случае, та, кого так называют.

Странная интонация, с которой он произнес эти слова, резнула мне слух.

– Как вы сказали? Ведь она и в самом деле ваша мама.

– Моя мама? Не знаю… Во всяком случае, она родила меня.

– Я думаю, это одно и то же.

Он посмотрел мне в глаза с иронической улыбкой.

– Вы так полагаете? В таком случае, для ребенка из пробирки пробирка является его мамой?

– У ребенка из пробирки нет мамы.

– Но будет. Обязательно будет. А потом можно будет поспорить, кто же его мама. Вы полагаете, что от малыша потом будут требовать, чтобы он почтительно здоровался с пробиркой, из которой вышел на свет божий?

Я – человек довольно бесцеремонный, но тон, в котором он говорил о своей матери, оскорбил мой слух.

– Не забывайте, Ренни, ваша мать – живой человек!

– Конечно… Но только не забывайте и вы, что она сама себе выбрала роль пробирки. И должна нести за это ответственность!

– Вы не любите вашу маму? Он, негодуя, пожал плечами.

– А почему бы мне ее любить? Я благодарен ей за то, что она меня родила. И я всегда могу постоять за себя. Вам это любопытно?

– А ваш отец?

– Вы имеете в виду Силади? О, он тоже не имеет ко всему этому никакого отношения, как… и к моей матери. Давайте так и будем это называть, хорошо? Матери у меня нет и не будет! Но отец есть!

– Иму?

– Да. Он.

– Но ведь…

– Я знаю, что вы хотите сказать. Что Иму умер. Но разве не он отец?

– Вы с ума сошли!

– А, может быть, не совсем? Что знаете вы, да и я тоже о тех? К чьему роду я принадлежу? Может быть, у них там и смерти нет?

– Не забывайте, что они тоже убивали друг друга!

– А если они умеют воскрешать мертвых?

– Я полагаю, вы хотите сказать, что очень хотели бы забрать с собой мумию Иму.

– Естественно. Хотя и знаю, что пока это невозможно.

– А потом… что вы будете делать потом? Он сдвинул брови и отвернулся.

– Естественно, установлю контакт между людьми и моими.

Он сказал это именно так: слово в слово. И все это начинало мне все меньше нравиться.

Он, очевидно, что-то заметил, потому что широко улыбнулся и похлопал меня оп плечу.

– Я жутко рад, Сэм, что вы с нами. Вы как-то придаете нам уверенность. Без вас мне, пожалуй, никогда не удастся попасть на планету Красного Солнца.

Потом он подмигнул мне, вскочил на ноги и трусцой побежал к деревьям в глубине парка.

Я же остался совсем наедине со своими мыслями, которые принялись так грызть мой мозг, словно я сунул голову в жилище рыжих муравьев. Но тут поблизости снова объявилась лягушка.

Она покосилась на меня и квакнула. Кто его знает, почему, но и это меня не успокоило.

Вечерело, и я снова вместе с Сети сидел в беседке. Огромная тарелка луны только что взошла над Сан-Антонио, так что этот вечер сам господь бог создал для любви.

Конечно, если вам есть в кого влюбиться.

Сети поставила ноги на скамейку и натянула на колени платье. Налетевший порыв вечернего ветерка шевелил ее кудри, и в лунном свете четко вырисовывалась необычная форма ее головы.

– Могу я вас спросить? – разрушил я чары лунного света.

Она взглянула на меня и безмолвно кивнула головой.

– Вы тоже встречаетесь с… вашим отцом?

– С Петером?

– Нет. С Иму.

– Да… Иногда встречаюсь.

– Когда?

– Ну… когда позволяет Ренни.

– Что? От Ренни зависит, чтобы…

– От него. Как это ни удивительно – от него. Так уж повелось с детства.

– Странно.

– Возможно. Пожалуй, и мне это тогда казалось странным, но потом я привыкла. Сейчас мы как бы сводные брат и сестра, у которых одна мать, но разные отцы. Для меня отец – Петер, а для Ренни – Иму.

– А… вы… никогда не включали аппарат?

– Скарабея? А как же. Когда была совсем еще маленькой. Ренни иногда позволял и мне подержать над ним руку. И тут же появлялись Иму или мир Красного Солнца, или же древний Египет. И во мне все-таки есть эти гены!

– И вы их чувствуете?

Она печально покачала головой.

– Не думаю. Я никогда не замечала. С тех пор, как помню себя, я всегда чувствовала себя человеком. А об этом другом мире я как бы прочитала в сказке или увидела в кино. Я – прямая противоположность Ренни.

– И… вы думаете, что Ренни… выполнит свою миссию?

Увы, мне не удалось сформулировать этот вопрос более тонко, чтобы узнать то, что меня интересовало больше всего.

Сети пригладила волосы и сокрушенно уронила руки.

– Нам остается только одно: доверять ему… К сожалению, я не могу ответить на ваш вопрос. В последнее время… мы заметно отдалились друг от друга.

Я решил быть искренним, до жестокости искренним.

– Видите ли, мисс Силади, – начал я, – я не знаю, отдают ли они себе отчет в том, что все мы играем с огнем. И если все верно, то не только с огнем, но и ядерной энергией, лазерной техникой и всякими прочими безобидными лучами светлячков. Когда я обнаружил дневник мистера Силади и прочел его, то, честно скажу, у меня по спине от восторга мороз прошел. Нет, я думал не о Джиральдини, и не о том другом типе. Они совсем другого поля ягоды… Я тоже был очарован огромными возможностями. Установить контакте внеземными разумными существами, которые к тому же еще походят на нас. Изучить их культуру, перенять их технику, цивилизацию! Это было бы колоссально… если это будет. Только с тех пор оптимизма у меня заметно поубавилось.

– Из-за Ренни?

– Вы угадали. Ведь из дневника неясно было, кто такой, собственно, Ренни. Когда я читал, у меня перед глазами стоял маленький смуглый мальчуган с квадратной головой, этакий Иисус Христос атомной эры, который призван совершить для человечества нечто великое. Но с тех пор, к сожалению, ситуация сильно изменилась.

– Я так и думала.

– Странно, что я говорю все это именно вам, тому… кто… ну, в конце-концов, сделан из того же теста, что и Ренни. И все-таки я должен сказать. Я просто не верю этому парню… И теперь даже не знаю, хочу ли я в самом деле, чтобы он улетел туда и рассказал им о нас.

Кстати… Вы можете как-то объяснить, почему Ренни стал таким, что… Почему он стал ненавидеть или, если это не то слово, во всяком случае, презирать человечество?

Она уныло покачала головой.

– Откуда мне знать? Может быть, потому, что Ренни лучше всех нас знает историю. Историю человечества. Удивительно ли, что он раз и навсегда разочаровался в нас?

Она так и сказала: «в нас».

Я тоже был вынужден покачать головой.

– Конечно, это не удивительно. Только это ведь еще не причина, чтобы парень натравил на нас тот, другой мир.

– Вы думаете, что… он может это сделать?

– Такое может случиться. Может получиться так, что ваш брат сделает совсем не то, на что рассчитывают те существа. Может быть, он сделает нечто противоположное. И тогда я, Сэмюэль Нельсон, стану палачом человеческого рода… Во всяком случае, в переносном смысле. Потому что теперь все зависит от меня… Если я через пять минут исчезну отсюда навсегда, это будет означать конец великого эксперимента. Своими силами вам никогда с этим не справиться!

– Тогда почему же вы не уходите? – спросила она тихо, отвернувшись от меня.

То, что я ответил, прозвучало странно и непривычно для меня самого.

– Что-то удерживает меня, – сказал я.

– Что же?

– Пара карих глаз и квадратная голова… Она с признательностью взглянула на меня.

– А вы, оказывается, умеете ухаживать!

Огромная луна висела над Сан-Антонио, как надутый воздушный шар, и словно подбадривала меня, мол, действуй же, Сэм, действуй!

И вышло так, что я взял ее за руку, а она не отняла ее, я обнял ее, а она не отстранилась, я поцеловал ее, а она ответила на мой поцелуй.

А потом она склонила голову мне на плечо и сквозь слезы прошептала:

– О, Сэм… Наконец, наконец, я тебя нашла!

Луна довольно усмехнулась над Сан-Антонио, а мне было чудовищно стыдно. Я ни вот на столько не был влюблен в Сети, а она все же лежала в моих объятиях. Может быть, она излучала неземную силу, которой я не мог противостоять, а может быть, только ее непорочность пленила меня.

И сегодня еще я не знаю ответа.