"Нет памяти о прежнем..." - читать интересную книгу автора (Аскеров Лев)

Часть первая

1

Женщина, которая должна была меня родить — умерла. И я остался жить.

Hо сквозь душную и колкую кошму, накинутую мне на голову, я еще долго слышал приглушенные голоса охваченных паникой людей.

— Спасайте!..

— Hу, что вы стоите?!..

— Надо вытянуть его!..

Голоса были разные — мужские и женские. Я их различал. А главное, понимал. Хотя языка, на каком они выкрикивались, я никак определить не мог. То, что это был не русский — могу побожиться. Hо он не был похож ни на один из европейских. Hа китайский и на арабский тоже не походил. Впрочем, иным языком, кроме русского и немецкого со словарем, я не владел.

Hо разве суть в этом? Главное, я все понимал. А издаваемые окружавшими меня невидимыми существами тревожные возгласы мгновенным и тихим прикосновением ложились мне в голову закоченными понятиями.

Придя в себя, я наверняка бы забыл о необычности своего восприятия невнятных звуков чужого наречия. И уж точно — никогда не вспомнил бы об этом. Hо последовавшие затем странные события прямо-таки выгравировали в моей памяти все, что тогда происходило со мной. А гравером тем стал тот, вдруг мягко и тихо прозвучавший, до боли родной голос. Именно он. Я не могу забыть его, а значит и всего того, что затем со мной произошло.

Он, голос тот, не принадлежал тем, кто, как мне казалось, причитал то ли надо мной, то ли рядом со мной — и над кем-то. Он был сам по себе. Со стороны.

Я услышал его перед тем, как открыть глаза. Он до сих пор звучит во мне. Стоит только вспомнить тот день. Сначала он напомнил мне всплеск воды — нежный и серебристо-распевный, от которого, как от нечаянного неземного блаженства сладко заныло в груди. И я узнал его. То был до бесконечности родной мамин голос.

— Они не помогут тебе, мой мальчик. Выбирайся сам, — сказала она.

Hу что особенного было в этих словах? Ничего особенного. Обычные слова. А сколько в них было любви, сочувствия, глубокого волнения и вдохновенного призыва! Целое море. Мол, вставай, сынок! Покажи им, каков ты у меня!..

Как это славно звучало! И именно в тот момент, после маминых слов — «мой мальчик, выбирайся сам!» — я открыл глаза.

Кругом — ни души. Никого, кто мог бы произнести что-либо членораздельное. Да и в тот миг, если я даже об этом и думал, то тут же, от охватившего меня ужаса, забыл.

Мне нужно было спасаться. Я лежал навзничь, придавленный грудой неподъемного железа, и задыхался. Видимо, мне переломало ребра, и они вонзились мне в легкие. Наверное, поэтому с губ моих стекала кровь. В наступившей тишине я не столько видел, сколько слышал, как, вытекая из меня, она с легким шипением уходит в песок.

Судя по тому, что я мог свободно двигать ногами — с позвоночником, слава Богу, ничего не случилось. Кроме того, я ощущал боль. Пронзительно острая, она дала о себе знать, когда я попытался пошевелить левой рукой. Раз я могу прислушиваться и мысленно ощупывать свои органы, значит, рассуждал я, с головой у меня тоже все в порядке. Сотрясения не было. Я знал, где и зачем нахожусь. И что произошло — тоже знал. То и другое, кстати, меня здорово напугало. Ведь никому в голову не придет искать меня здесь, в самом чреве Кара-Кумов, в шестидесяти пяти километрах от Небит-дага, на заброшенной много лет назад буровой.

Где-то года три назад мы подняли здесь разведочную буровую вышку. И только приступили к бурению, как вдруг и, как бывает, в срочном порядке, начальство перебросило нас на полуостров Челекен. В спешке наш геолог оставил здесь карты с обозначенными на них нефтегазоносными горизонтами. После этого, по случаю, а иногда и без него, он часто вспоминал о них и ругал себя последними словами. Вскоре он ушел на пенсию, и я стал старшим геологом конторы бурения. Когда нас снова бросили в пески Кара-Кумов, чуть севернее Небит-дага, я вспомнил о тех картах и понял, как они ценны. И вот сегодня, спозаранок, по прохладе, если, конечно, эту вязкую духоту летней пустыни можно назвать прохладой, никому ни слова не сказав, я «оседлал» УАЗик и прикатил сюда.

Будку, в которой находились заветные геологические карты, я увидел еще издали. Подъехать к ней было невозможно. Занудный и подолгу дующий «афганец» намел перед ней два высоких бархана.

Чтобы не увязнуть в них, я остановил УАЗик возле основания вышки, а сам пошел к будке, удивляясь тому, что она была совершенно целая. Хотя отсюда, неподалеку, в километрах пятнадцати, находился кишлак туркмен-скотоводов. Помнится, в нем жило пять семей. За то время, пока нас здесь не было, они могли по дощечке разобрать всю будку, или же до потолка загадить ее. Hо деревянное пристанище наше на удивление было не тронуто и загажено было не до потолка. Кроме десятка засохших и полусвежих «мин» на полу, все было так же, как мы, вероятно, и оставили свое жилище.