"След оборотня" - читать интересную книгу автора (Левандовский Конрад)

Часть первая ПРИШЕЛЕЦ

ТЕНИ СМЕРТИ

Откуда-то из глубины мрачных дебрей донесся протяжный, надрывный вой волколака. Оборвалось соловьиное пение, смолкли сверчки. Даже ветер словно замер, неподвижно застыли тени. Одна лишь большая круглая луна невозмутимо продолжала заливать окрестности золотистым сиянием.

Ксин на мгновение остановился, повернув голову в ту сторону, откуда послышался голос, и оценил расстояние. Близко. Очень близко.

Он двинулся дальше. Длинным прыжком перемахнул через ручей и побежал, почти не касаясь острых стеблей травы. Он спешил, но гнал его отнюдь не страх. Причиной всему был Корень. Корень для Старой Женщины, которая в нем так нуждалась. Ксин чувствовал, что времени остается совсем мало, и потому хотел успеть. Должен был успеть.

Выскочив из-за деревьев на небольшую поляну, он остановился как вкопанный. Инстинкт лишь на мгновение опередил взгляд. Он припал к земле, взъерошив шерсть на загривке.

Волколак такого не ожидал. Он как ни в чем не бывало шел по следу человека, уже мысленно предвкушая свежую кровь и теплое, еще трепещущее мясо, а тут – на тебе!

Две пары сверкающих глаз молча вглядывались друг в друга – красно-синие волколака и зеленые Ксина.

«Уйдет или не уйдет?» – думал Ксин.

Тот не уходил, не мог решиться. Он чуял человека, но видел котолака – и не мог ничего понять.

Ксину надоело ждать, он неожиданно вскочил и прыгнул прямо на волколака. Драка ему была вовсе ни к чему, ему нужна была лишь свободная дорога. Он оттолкнулся от земли и, вытянувшись как струна, пролетел высоко над головой зверя.

И в том была его ошибка – он недооценил нападавшего. В мгновение ока источающая смрад пасть оказалась прямо под ним, а почерневшие клыки вонзились в бедро, едва не вырвав кусок плоти.

Ксин свернулся в клубок, и оба рухнули на землю, которая аж застонала от двойного удара. Деревья затряслись от яростного рыка, заполнившего весь лес.

Враги закружились в безумном танце, во все стороны полетели клочья дерна и фонтаны земли. Оба столь тесно сжимали друг друга в объятиях и столь отчаянно метались, что Ксин даже не пытался выпустить когти. Любая попытка освободить лапы могла завершиться лишь одним – бегством волколака вместе с частью его ноги. Выхода не было: он выпустил Корень и, извернувшись, вгрызся освободившейся пастью в горло противника. Вой сменился хрипом и бульканьем.

Если бы у него были такие же зубы, как и те, что впивались в его плоть, все давно уже было бы кончено. Но зубы у него были короче, да и пасть поменьше. Однако они сделали свое дело – волколак отпустил его, и в то же мгновение отпустил врага и Ксин.

Они отскочили в разные стороны.

Ксин зашипел и издал горловое рычание. Ему ответил лишь хрип волколака. Он бросил несколько быстрых взглядов по сторонам, но Корня нигде не обнаружил. Времени на поиски не было; он выпрямился и, медленно подняв передние лапы, напряг мышцы. Мягкие подушечки раздвинулись, ив лунном свете блеснули, подобно полированной стали, могучие когти.

Волколак замолк, напрягся и атаковал, оскалив пасть. Клыки против когтей. Они столкнулись быстрее мысли, но Ксин оказался еще быстрее и ошибок больше не совершал. Двумя ударами он сорвал с морды нападавшего все мышцы и сухожилия, обнажив голую кость и вросшие в нее зубы, бессильно хватавшие воздух в том месте, где только что стоял Ксин.

Волколак зарылся мордой в траву и перекувырнулся. Однако он тут же поднялся и атаковал снова, на этот раз в прыжке. Они столкнулись в воздухе.

Шкура на плече котолака с треском разорвалась, но два его когтя угодили прямо в один из синевато светящихся глаз, вырвав его вместе с куском черепной кости.

Стон волколака уже ничем не напоминая тот, что слышал Ксин в самом начале, – теперь это был пронзительный визг подыхающей твари. Наполовину ослепший, зверь начал отступать в сторону деревьев, но Ксин не позволил ему сбежать. Жгучая боль в плече и лапе затмила все, кроме желания отомстить.

Воспользовавшись полученным преимуществом, Ксин обошел его со стороны вырванного глаза…

Он рвал, грыз и терзал, чувствуя, как плоть врага поддается под его когтями. Его охватила хищная радость и возбуждение. Сладострастное желание убивать. Верх блаженства наступил, когда когти задних лап вспороли волколаку брюхо и запутались в кишках. Впрочем, ненадолго, ибо те порвались, словно никчемные веревочки.

Наконец он отошел и взглянул на дело своих лап. Зверь лежал неподвижно, не издавая ни звука, но он был еще жив. Над ним возникло яркое сияние, образуя отчетливо видимый сноп света, соединявший его с висевшим высоко на небе лунным диском…

Ксин подчинялся тем же самым законам и знал – это означает, что ни одна из нанесенных им ран на самом деле не смертельна, и, хотя их хватило бы, чтобы отправить на тот свет десяток обычных людей, волколак, однако, выздоровеет еще той же ночью.

И действительно – выпотрошенные внутренности зашевелились, вначале беспорядочно, но затем, подобно большим белым червям, начали вползать назад в распоротое брюхо. В траве что-то зашелестело; вовсе незачем было смотреть, чтобы удостовериться, что там катится окровавленный глаз, волоча за собой обломок черепа.

Сражаться еще раз у Ксина не было никакого желания, и он знал, что следует делать. Не спеша подойдя, к лежащему, он положил левую лапу ему на горло и, изо всех сил ударив когтями правой, с хрустом сжал ребра и грудину и потянул на себя. Послышался резкий треск и чавкающий звук. Он отшвырнул в сторону вырванный комок мяса и костей, после чего потянулся к открытому, трепещущему источнику жизненной силы…

Во все стороны брызнула кровь. Ксин поднялся, держа сердце в лапах. Лишь три вещи могли победить силу некро-креативной магии: серебряная пуля, или медное острие, или же когти родственного существа, именно такого как он…

Ксин разорвал добычу в клочки, словно тряпку, и разбросал ошметки по сторонам. Реакция была незамедлительной: луч переливающегося света рассеялся и исчез, какое-либо движение на земле прекратилось. Он посмотрел вниз. Обратное превращение уже свершилось… У ног котолака лежал истерзанный человеческий труп. Он присмотрелся внимательнее: от лица почти ничего не осталось, но, судя по рукам, это был молодой парень, почти ровесник Ксина…

Если родные найдут его и каким-то чудом опознают, подумал Ксин, он навсегда останется для них лишь жертвой, и никто никогда не узнает о нем правды…

Ксин забеспокоился – столько времени он потерял! Поспешно отыскав Корень, он побежал в лес.

За деревьями появились очертания хижины. Ксин побежал быстрее. Вскоре лес был уже позади. Его охватил страх – Тени Смерти, которые, когда он уходил, еще блуждали на краю зарослей, теперь приблизились почти к самому дому. Бесформенные, неопределенные, они шевелились и взмывали в воздух, чтобы рассеяться и тут же возникнуть снова. Пока продолжалось полнолуние, он видел их, позже мог лишь ощутить их присутствие, подобно псу, предчувствующему неизбежную смерть своего хозяина… Однако ни теперь, ни когда-либо не в его силах было уничтожить их или разогнать – они существовали лишь в виде особого рода ауры умирающего…

Стараясь не смотреть на повисший над дверью Знак, он крадучись переступил порог и припал к постели.

Старая Женщина с усилием открыла глаза.

– Ты пришел… – прошептала она.

Ксин наклонился и открыл пасть. Корень упал на постель. Рука женщины дрогнула, пытаясь нащупать его, наконец пальцы наткнулись на то, что искали. Она слабо улыбнулась.

– Поздно, сынок… – сказала она очень тихо, но он ощутил в ее словах и сожаление, и облегчение сразу.

Он и раньше этого боялся, но сейчас, при виде Теней, опасения сменились уверенностью, наполнившей отчаянием его душу. Старая Женщина столь ослабла, что уже не могла сама приготовить себе снадобье, а его могучие, но неуклюжие лапы не в силах были справиться с этой деликатной работой.

До того мгновения, когда он снова должен был обрести человеческий облик, оставалось еще несколько часов…

Ксин был бессилен. Он мог лишь ждать, положив голову на край постели, а Тени Смерти уже проникли сквозь стены и танцевали в комнате.

Рука Старой Женщины поднялась и легла на его голову. Она гладила короткую шерсть, почесывала за ушами. Наткнувшись на засохшую кровь волколака, она на мгновение застыла. Потом он снова ощутил слабеющую ласку. Ксин понял, что она обо всем догадывается.

Шло время, и ничего не менялось, только Тени уже почти касались его самого. Он закрыл глаза, чтобы не смотреть на них.

– Я рада, что ты рядом со мной, – внезапно услышал он ее отчетливые слова.

Эти слова оказались последними. Рука, лежавшая на его голове, бессильно упала. Он отступил на шаг – Старая Женщина лежала с закрытыми глазами и уже не дышала. Тени исчезли.

Будь он волколаком, может быть, он сейчас бы завыл, но он не умел даже плакать, зато умел любить…

Наклонившись, он начал лизать ее стынущую руку. Добрую руку, которая, хотя и никогда не причиняла ему боли, покрыта была сетью глубоких шрамов – старых следов его клыков и когтей.

Он сидел, словно одеревенев от горя, и даже не заметил прошедших часов. Лишь легкая дрожь, сотрясшая все его тело, напомнила ему о том, что должно было произойти через несколько мгновений…

Где-то в глубине мозга возникла тупая боль и начала расти, пульсируя алым пламенем. Она росла, вздымалась, распирая череп, и внезапно, словно ледяная молния, выстрелила вдоль позвоночника. Ксин издал сдавленный стон и упал, конвульсивно дергаясь. Морду и лапы охватил живой огонь. Кости изгибались, словно ветки, а мышцы попеременно то распухали, то затвердевали. Зубы отступали в глубь челюстей, длина которых сокращалась судорожными рывками. Ему казалось, будто ему выдирают глаза, перемалывают пальцы и ноги. Шерсть по мере Превращения скрывалась под опухшей кожей.

Наконец наступил перелом – страдания быстро начали ослабевать. Вскоре осталось лишь легкое онемение, которое вскоре тоже прошло. Ксин поднялся с пола и сел, теперь он уже мог плакать…

Он закрыл глаза руками, и плечи его сотряслись от беззвучных рыданий. Так продолжалось некоторое время. Пронзительный холод раннего утра заставил его наконец подумать и о себе – ведь он был совершенно голый. Он встал и, взяв одежду, которую снял перед самым полнолунием, начал поспешно одеваться. Закончив, он снова посмотрел на тело Старой Женщины. Только теперь он понял, насколько он одинок.

– Ее нет, больше нет… – Его охватила новая волна безутешного горя. Кое-как собравшись с духом, он в последний раз посмотрел на ее доброе лицо, поцеловал ледяные щеки и накрыл тело простыней.

Оглядевшись по сторонам, он нашел веревку и кусок ткани и принялся за работу. Вскоре перед ним лежал длинный бесформенный сверток.

Ксин стоял выпрямившись, светловолосый, а его зеленые глаза смотрели куда-то вдаль…

– Она так долго была здесь, рядом со мной… была всегда… – тихо проговорил он.

Она нашла его давным-давно, двухмесячным младенцем. Он лежал брошенный на каком-то пустыре, пригвожденный к земле тремя осиновыми колышками. Палачи перестарались – и потому он выжил. Вполне хватило бы и одного, но в сердце. Те же три как раз прошли мимо – сердце оказалось между ними, – и его кошачья живучесть использовала свой шанс.

Женщина освободила его, обработала раны, от которых не осталось даже следа, и накормила. Он быстро выздоровел.

Она наверняка догадывалась, кто он такой на самом деле, и все же однажды ночью, когда весело агукающий в своей кроватке карапуз превратился в маленькое обезумевшее чудовище, это застало ее врасплох. Она даже не отнеслась к этому всерьез, не подозревая, сколь могучая сила и ненависть завладели его маленьким телом. Он набросился на нее, охваченный звериной яростью. Они долго боролись. Она делала все, чтобы не причинить ему вреда, он же хотел лишь убивать. Он очень сильно ее тогда поранил, особенно руки.

На другой день, когда она плакала от боли, он, как обычно, криком требовал своего молока.

Она не ожесточилась, никак его не наказала, продолжая ухаживать за ним так, как только умела. Она лишь стала осторожнее и, когда наступало полнолуние, принимала меры. Однако даже тогда она не пыталась его связать или запереть. Напротив, она сама пряталась или уходила, давая ему полную свободу. Никому другому это не угрожало, поскольку до ближайших селений было много часов пути.

Он так никогда и не узнал, как она оказалась посреди этой внушающей ужас пустоши и почему здесь поселилась. Она не была волшебницей, но и простой крестьянкой тоже не была. Она просила его, чтобы он ни о чем не спрашивал, и он уважал ее волю.

Шли месяцы, годы, большую часть времени он был здоровым, веселым мальчуганом, обожавшим играть и бегать, но временами, на несколько ночей в месяц, когда небо не было затянуто тучами, он превращался в кровожадное чудовище, беспощадно охотившееся на ту, кого он обычно называл «мама»…

Он рос и со временем начал замечать и понимать то, что с ним творилось. Однажды, вернувшись в человеческий облик, он принес ей букетик собранных в лесу цветов. Он просил прощения и плакал. Впрочем, он мог этого и не делать, ибо она никогда на него не сердилась.

Потом появилось отвращение к самому себе. Чувство вины и стыда росло вместе с ним, все усиливаясь. Он все больше любил Старую Женщину. Тем больше, чем в большей степени мог понять и оценить ее доброту. Любовь эта, соединяясь с переполнявшим его гневом, все сильнее подавляла сосредоточенный в нем заряд чуждой ненависти.

С каждым очередным Превращением он все отчетливее помнил, кем был днем, пока наконец не наступил перелом. Он приблизился тогда к ее укрытию и запищал. Она поняла, что произошло нечто необычное, и отважно вышла. Сидевшее внутри него зло предприняло последнюю попытку; он весь дрожал, когда она подходила к нему. Она протянула руку. Эти шрамы! Он бросился прочь, боясь, что не выдержит. Вскоре он, однако, остановился и снова пошел к ней. Она коснулась его, погладила по спине, и внезапно мрачные чары развеялись. Он прижался к ней, мурлыча и ласкаясь, словно обыкновенный кот, а она, гладя его, долго плакала от счастья…

Одно лишь оставалось загадкой: почему в этот момент он не вернулся в человеческий облик? Лишь позже, когда он начал взрослеть, выяснилось, что было тому причиной.

Он не был человеком. В нем было слишком много кошачьих черт – именно они проявились в тот период. У него были продолговатые, а не круглые зрачки, иначе, чем у всех, расположенные скулы, слегка необычный голос, по-другому выглядевшие ногти и множество иных, часто даже трудно различимых деталей, не говоря уже о гибкости, ловкости или манере передвигаться.

Он был смешанной крови, и часть его природы была чисто звериной, постоянно подверженной воздействию магии. И потому всегда, когда на небе ярко светила луна, он становился котолаком. Но не более того. В облике человека или зверя он оставался самим собой – жизнерадостным Ксином, который умел любить…

Ксин – странное имя. Старая Женщина рассказывала, что первое его Превращение произошло как раз в тот момент, когда она раздумывала, как его назвать. Внезапно из колыбели донеслось шипение разъяренного кота. Позднее она несколько облагородила этот звук, и тот стал его именем.

Было время, когда его мучила собственная непохожесть на других, он пытался искать свое место в жизни. Он не хотел быть столь единственным и неповторимым – не человеком и не зверем.

Все создания Онно, которыми кишели окрестности, обычно принимали его за своего. Лишь изредка их сбивал с толку человечий запах, которым он пропитался, живя рядом со своей опекуншей, – так же, как и волколака этой ночью. Однако он никогда не чувствовал себя своим среди них. Проще говоря, он терпеть их не мог – и тем не менее прекрасно знал.

Вампиры, например, вылезали, когда полную луну закрывали легкие облака, ибо они не любили чересчур яркого света и не были столь тупы, как волколаки, запах никогда не вводил их в заблуждение. С Ксином тогда не происходило Превращение, но он любил разгуливать ночью по лесу. Ему часто приходилось встречать вампиров, а если даже и нет, то он и так всегда знал, где они притаились. К нему они относились безразлично, порой уступали ему дорогу, чуя, что его кровь – для них смертельный яд. Он даже придумал забаву – наносил себе легкую рану в присутствии вампира. Тот, почуяв кровь, тут же впадал в транс и начинал метаться. Его инстинкт самосохранения боролся с неумолимым желанием сосать, которое в конце концов всегда побеждало. Вампир припадал к ране и пил стекающие из нее капли лишь затем, чтобы мгновение спустя с воем и в конвульсиях рассыпаться в прах.

Это было любимым щенячьим развлечением Ксина.

Волколаков он презирал, пожалуй даже в большей степени, чем они того заслуживали. Несомненно, виной тому была его кошачья натура, которая терпеть не могла ничего родственного псам. Он никогда не встречался с ними в человеческом обличье, поскольку Превращению подвергался точно при таких же условиях, как и они. Приключение же, случившееся с ним этой ночью, отличалось от остальных лишь тем, что обычно это он искал волколаков, а не наоборот…

С другим котолаком он встретился лишь однажды.

В первое мгновение он даже обрадовался. Однако, увидев в глазах того лишь слепую, неразумную ненависть, он не испытал ничего, кроме отвращения. Ксин четко дал сопернику понять, что это его территория, – и вполне успешно, ибо больше никогда его не видел.

Упырихи были единственными, с кем он поддерживал почти добрососедские отношения. Причина состояла в том, что когти у них были немногим меньше, чем у него, а зубы намного больше, а кроме того, его кровь была ядовита для них точно так же, как и для вампиров, и они о том знали…

Старая Женщина не выжила бы здесь даже одной ночи, если бы ее не оберегал Знак, всегда висевший над дверью хижины.

Ксин прервал размышления и посмотрел в ту сторону. Кованое серебро, казалось, шло волнами и дрожало, но это была лишь иллюзия – он не мог различить истинных очертаний Знака, ибо именно такова была одна из черт силы, связанной с этим талисманом.

Он не любил этот кусок зловещего металла и всегда старался держаться от него подальше. Хотя со временем он привык к его присутствию, однако каждый раз, когда он переступал порог, ему казалось, будто его обливают кипятком.

А вскоре должно было произойти нечто еще похуже…

Однако пока он предпочитал об этом не думать. Он взял тело на руки и вышел из дому.

На краю поляны рос красивый раскидистый дуб. Старая Женщина очень любила отдыхать в его тени. Ксин уложил ее там, где она обычно сидела, и вернулся за лопатой.

Послышался тихий треск, когда почерневший металл вонзился в дерн. Потом заскрежетала земля.

Сознание его затуманилось от монотонного ритма работы, и, лишь когда последний ком глины упал на продолговатый холмик, взгляд Ксина стал более осмысленным.

Теперь пришла пора для самого главного – обезопасить могилу, иначе сразу же после захода солнца сюда сползлась бы вся окрестная нечисть, чтобы вытащить и сожрать труп. Внешне все выглядело просто – достаточно было принести и положить на могилу Знак.

– Принести… – мрачно усмехнулся он. – Вот только сперва нужно до него дотронуться!

Когда-то он пытался коснуться его палочкой – дерево вспыхнуло, а он ощутил такую боль, словно ему оторвали руку. Больше он не повторял попыток.

Сглотнув слюну, он направился в хижину. Взял табурет, поставил перед входом. Он торопился, желая опередить страхи и сомнения. Забрался на табурет. Горячий вихрь, словно из открытой печи, резко ударил в лицо. Ему показалось, будто он смотрит на кипящую ртуть, а волосы начинают тлеть.

Чувствуя, что больше не выдержит жара, он отчаянным движением вытянул руки…

Страшный удар пронзил мозг, превратив внутренности в один обезумевший клубок. Чудовищная сила схватила за горло и рванула вниз. Он услышал приглушенный стук – это его тело ударилось о землю.

Сознания он не потерял, лишь перед глазами затрепетало какое-то красное полотнище, которое внезапно разлетелось на множество мелких кусочков, бесновавшихся перед глазами, словно бесчисленная стая пьяных пауков.

Он не знал, сколько пролежал неподвижно, охваченный пронизывающей болью. Когда он встал, в нем оставалось лишь одно чувство – твердое, нечеловеческое упрямство. Он повторил попытку, на этот раз поставив стол вместо шаткого табурета.

– Я перестану только тогда, когда ты меня прикончишь, – прохрипел он час спустя, поднимаясь с крышки стола и вытирая тыльной стороной ладони текущую из носа кровь.

– Я должен это сделать ради нее! – Его руки схватили

Знак… И ничего. Совсем ничего. Он остолбенел.

Контуры звездообразного артефакта уже не дрожали, он мог нормально прочитать покрывавшие его руны, о существовании которых прежде даже не догадывался. Обычный кусок слегка позеленевшего металла…

– Неужели я его повредил и он утратил Силу? – забеспокоился Ксин. Выбежав наружу, он остановился у могилы. Выкопав в ней неглубокую ямку, он поместил в нее Знак и засыпал. Постояв немного в нерешительности, нервно потирая подбородок, он снова присел и вытянутой рукой провел по поверхности холмика. Мягкая, влажная земля, никакого тепла или вибрации.

«А – может, это я изменился? – подумал он. – Нужно проверить!»

Он зашагал в сторону леса.

Вскоре он оказался там, где когда-то проходила давно уже заброшенная дорога. Много лет назад это был оживленный тракт, но теперь от него осталась лишь полоса молодых деревьев, явно выделявшихся в угрюмой массе старых замшелых стволов. Он осторожно шел вдоль нее, внимательно наблюдая за тем, что когда-то было обочинами тракта.

Внезапно он насторожился. Постояв немного неподвижно, он пошел дальше, но так, чтобы даже малейший шелест не выдал его присутствия. Он крался в сторону камня – не слишком большого, плоского булыжника, на который наверняка охотно присаживались усталые путники, чтобы расслабить натруженные ноги.

Еще два шага. Он напрягся и, тщательно рассчитав все свои действия, прыгнул. Пальцы левой руки сжались на шероховатой выпуклости и дернули ее вверх, а правая рука по локоть исчезла в образовавшейся щели.

Из-под камня послышались визг и писк. Ксин отвалил булыжник в сторону и обеими руками схватил вырывающегося выкидыша. Тот, отчаянно вопя и хлопая крыльями, ударами клюва пытался заставить Ксина ослабить хватку. Однако он ловко переместил руки и схватил маленькую тварь за горло и основание кожистых крыльев.

– Попался! – прошипел он, сильно встряхивая добычу.

Выкидыш замолк. Ксин поднял его одной рукой вверх и, облизывая царапины на другой, с интересом рассмотрел.

Этот монстр – наполовину птица, наполовину человек – возник из небрежно закопанного четырех-, а может быть, пятимесячного плода. Единственное его предназначение заключалось в том, чтобы преследовать беременных женщин. Пара черных, лишенных какого-либо выражения глаз бессмысленно таращилась на Ксина.

Занятый охотой на выкидыша, он забыл о мучивших его сомнениях, но, когда все кончилось, он снова ощутил неприятную, тошнотворную судорогу в области желудка. Тут он вспомнил, что со вчерашнего вечера ничего не ел.

«Сейчас все выяснится», – думал он, бегом преодолевая мрачную чащу.

На поляну он выскочил вспотевший как мышь – скорее от эмоций, чем от усталости, – и сразу же направился к могиле. В трех шагах от нее выкидыш отчаянно захрипел и дернулся столь резко, что чуть не вырвался.

– Ага, значит, не все так плохо. – Он перехватил добычу поудобнее.

Несколько мгновений он подержал страшилище над самым Знаком – вопли были такие, словно кто-то душил ворону, но Ксин ничего особенного не почувствовал.

– Значит, это все-таки я! – удивленно отметил он. – Ну, для надежности… – Он с размаху швырнул выкидыша прямо на Знак, прикрытый тонким слоем земли.

Он аж задохнулся от изумления: едва его жертва коснулась могилы, вверх ударил могучий язык голубого огня, а в воздухе закружились большие хлопья сажи да еще немного белого дыма. И все.

– Одним паршивцем меньше, – пробормотал Ксин и вернулся в хижину. Взяв ведро с водой, с облегчением вылил себе на голову. Отряхнувшись, зашел в кладовую и начал поедать все, что попадало ему в руки. Быстро утолив первый голод, он в какой-то момент поймал себя на том, что бессмысленно перебирает пальцами в горшке с маринованными грибами.

Ксин медленно отложил в сторону обгрызенный кусок мяса.

– И что теперь?.. – задумался он.

Об этом можно было и не спрашивать. Старая Женщина давно уже сказала ему, что он должен сделать. Теперь ему предстояло отправиться к людям. Он содрогнулся. Людей он знал лишь по ее рассказам и тем полутора десяткам книг, которые сначала читала ему она, а потом он сам до тех пор, пока не выучил их наизусть.

Она в подробностях рассказывала ему обо всем, что повидала в жизни, обходя молчанием лишь то, что непосредственно касалось ее самой. Он знал, где и как себя вести, чего ожидать, что говорить и делать. Она научила его даже ругаться.

Он знал, умел, понимал… но на самом деле скорее предпочел бы общество вампиров и упырих…

– Никуда не пойду, здесь останусь, – решил он. Неожиданно откуда-то издалека он услышал, а может быть, вспомнил, ее тихий голос: «Ты должен найти того, кто полюбит тебя таким, какой ты есть. Как я. Никто не может быть один, не может быть один, один, один…»

Беззвучное эхо рассеялось, словно легкая дымка. Он уставился в пространство перед собой.

– Хорошо, мама, – прошептал он.

И снова принялся за еду.