"Дважды благословенная" - читать интересную книгу автора (Бристол Ли)

Глава 11

Кэмп осторожно постучал в дверь комнаты дочери и, получив разрешение, вошел. Тори уже приготовилась ко сну и была в простой белой ночной рубашке и шелковом пеньюаре в цветочек. Кэмп смутно вспомнил, как заказывал этот пеньюар в Сент-Луисе в качестве рождественского подарка для дочери. Кэмп мало внимания уделял подобным вещам — как правило, этим ему помогала заниматься Консуэло. Может быть, в этом и был корень его проблем — он слишком мало внимания уделял дочери, вот и упустил ее.

Тори сидела у окна за небольшим столиком, на котором стоял поднос с едва начатым ужином. Волосы ее еще были влажными после недавно принятой ванны, лицо отмыто от грязи, но все это не могло скрыть ни черных кругов под воспаленными глазами, ни отчаяния в этих глазах.

Кэмп откашлялся, приготовившись говорить, но слова застревали у него в горле. Ему нужно было время, чтобы привести в порядок свои мысли. Сказать предстояло слишком многое, и Кэмп не был уверен, что сумеет подобрать нужные слова. Что он, в конце концов, знал о женщинах, о взрослых дочерях? Он всегда был человеком дела, привыкшим принимать быстрые решения и не оглядываться назад. До сих пор ему казалось, что он делает для дочери все, что может. Сейчас он впервые усомнился в этом.

Кэмп постарался как можно приветливее улыбнуться дочери и сделал рукой знак, что она может продолжать ужин. Пока Тори ела, Кэмп нервно мерил комнату шагами, сцепив руки за спиной.

Кэмп уже много лет как перестал заходить в комнату своей дочери — фактически с тех пор, как она стала достаточно взрослой, чтобы укладывать ее в кроватку, укрывать одеялом и целовать на ночь; и теперь он удивился, как изменилась ее комната за эти годы.

Конечно, Кэмп знал, что дочь листает каталоги, так как время от времени ей требовались то новомодные шторы, то какие-то подушечки на кресла. Кэмп привык исполнять все ее капризы, даже не задумываясь. Что она делает со всеми этими шторами и подушками — он никогда не интересовался.

Комната Тори, как и все комнаты в доме, была большой, с двумя каминами, окнами почти во всю стену и маленьким балконом, выходившим на горный склон. Как и остальные комнаты, она была укреплена толстыми бревенчатыми стенами, а для пущей прочности еще и большими дубовыми панелями изнутри. Тори, разумеется, не хотелось жить в комнате с деревянными стенами, и она обила их симпатичной тканью — голубые розочки на белом фоне. Занавески на окна сшили из той же ткани. Комната делилась на две части — спальня и кабинет. Кровать была большой, почти квадратной. На ней лежало простое белое покрывало, а в изголовье возвышалась целая гора подушек от огромной до самой крошечной. В комнате стояло множество маленьких столиков, покрытых ажурными скатертями и уставленных всевозможными женскими безделушками — духами, пудрой, книжками в изысканных переплетах… Кресла были маленькими, с завитушками на подлокотниках и светло-голубой обивкой — с первого взгляда на них можно было безошибочно определить, что они принадлежат женщине. Кэмп оглядывал комнату со странным чувством: как мало он, оказывается, знал о своей дочери!

Тори сидела не меняя позы и выжидающе глядя на отца. Стараясь выглядеть непринужденным, но понимая, что у него это плохо получается, Кэмп улыбнулся:

— А неплохо, я смотрю, ты обставила комнату! Раньше я и не замечал… Что ж, ты права — женщину должны окружать женские вещи.

Подойдя к камину, Кэмп взял в руки портрет покойной жены в строгой деревянной рамочке.

— Когда я познакомился с твоей матерью, она была моложе, чем ты сейчас. Боже, как недавно это было — и как давно…

— Жаль, — проговорила Тори, — что я мало похожа на маму. Она была настоящей леди — спокойной, уравновешенной, никогда не совершала серьезных ошибок. Уж она-то никогда не огорчила бы своих родителей так, как я огорчила тебя!

Кэмп рассмеялся, на минуту забыв обо всех своих горестях:

— Она? Знала бы ты, как она однажды огорчила своих родителей — когда сбежала со мной! Они тогда чуть ли не весь штат подняли на ноги, заставили прочесать с собаками едва ли не каждую милю…

Тори удивленно посмотрела на отца:

— Я и не знала…

Кэмп покачал головой:

— Ее родители тогда пришли в бешенство: они считали, что я ей не пара. К тому же ей было всего пятнадцать… — Он помолчал. — Может, они и были правы — жизнь у нас так и не сложилась. Что это за жизнь, когда муж почти все время в отлучке, а ты дома одна с маленьким ребенком.

Кэмп поставил портрет на место и повернулся к дочери.

— Я, как всякий отец, всегда хотел, чтобы у тебя все сложилось хорошо, мечтал выдать тебя замуж, прежде чем умру, знать, что у тебя надежный муж…

Тори заставила себя улыбнуться:

— Об этом не беспокойся, папа. Не найду мужа — сама о себе позабочусь. Ты же всегда говорил мне, что я сильная. С работой на ранчо справляюсь не хуже любого мужчины…

— Нет, женщине это не подходит.

Тори опустила взгляд, не в силах смотреть в глаза отцу.

— Папа, я решила остаться одна. Ты же знаешь, что у меня просто нет иного выхода. Теперь, после того, что я сделала, ни один мужчина на мне не женится.

В комнате воцарилась тишина. Кэмп подошел к дочери ближе. Ему хотелось, чтобы голос его прозвучал мягко, но в нем все равно проступала твердость:

— Родная, ты же ведь всегда доверяла мне, ты знаешь, что я всегда поступал так, как лучше для тебя. Поверь, мое теперешнее решение продиктовано тем же.

Тори подняла глаза на отца, почувствовала страх, от которого вдруг стало трудно дышать. Да, она доверяла отцу, знала, что он желает ей только лучшего — но все равно ничего не могла поделать с этим страхом.

Предчувствия ее не обманули.

— Я думаю, — торжественно расправил плечи Кэмп, — ты будешь рада узнать, что мистер Кантрелл оказал мне честь, попросив твоей руки. Я дал свое согласие.

Тори была слишком шокирована, чтобы хоть как-то отреагировать — словом или поступком. Она просто уставилась на отца во все глаза.

— Мне кажется, — продолжал он, — тебя вполне можно назвать счастливой. По крайней мере он белый, американец… Ваши дети наверняка будут сильными, здоровыми. И что самое главное, — понизил голос Мередит, — он мой. Он мне обязан. Ему придется во всем подчиняться мне. Можно ли мечтать о большем?

Тори с трудом обрела дар речи:

— Но почему, папа? Я же тебе сказала, между нами ничего не было!

Кэмп горько усмехнулся.

— Ты сбежала с этим мексиканцем. Не с кем-нибудь, а с человеком, который всю жизнь был моим злейшим врагом. Большое ли значение имеет после этого, было или не было у тебя что-нибудь с этим Кантреллом?

— Папа, я тебя прошу…

Кэмп нахмурился, взгляд его стал еще суровее.

— Подумай об этом, дочка, и я уверен, ты поймешь, что я прав. Это единственный и самый простой способ исправить положение. — Постаравшись смягчиться, Кэмп дотронулся до лица дочери рукой. — Родная, у меня ведь тоже в жизни было много неприятностей, без этого нельзя. Но я научился извлекать из них выгоду. Иначе бы мне не удалось достичь в жизни того, чего я достиг.

Руки Тори непроизвольно сжались в кулаки, к лицу, еще за минуту до того смертельно бледному, прилила кровь.

— Нет! — задыхаясь, прохрипела она. — Я ни за что на свете не выйду за него! Ты не можешь меня заставить!

Лицо Кэмпа потемнело.

— Заставлю, дочка, заставлю, ты плохо знаешь Кэмпа Мередита!

Тори почувствовала, как в ней черной волной поднимается паника.

— Нет! Я запрусь в комнате, я убегу, я покончу с собой!.. Папа! Ради Бога, не делай этого! Я знаю, ты меня любишь, не делай этого!

Но Кэмп оставался непреклонным:

— Хватит, Тори! Я и так всю жизнь только и делал, что потакал твоим капризам. Я отпустил тебя в этот проклятый Новый Орлеан — если бы я отказался, не произошло бы и всей этой заварушки. Не трать понапрасну время, Тори, со мной спорить бесполезно. Пойми же, — добавил он уже мягче, — я просто не вижу иного выхода.

Тори понимала, что спорить бесполезно. Однако все ее существо противилось решению отца.

— Но, папа, — предприняла она последнюю, отчаянную попытку, — я… я не люблю его.

— Сочувствую, — Кэмп был все так же непреклонен, — но ты наверняка понимаешь, что в твоем положении выбирать не приходится. Сама виновата, заварила кашу — сама и расхлебывай.

Кэмп направился к двери. На пороге он обернулся.

— Завтра же утром пошлю за священником, — безучастно произнес он. — Так что, думаю, сейчас тебе лучше как следует отдохнуть.