"Когда не нужны слова" - читать интересную книгу автора (Бристол Ли)Глава 19Двое людей стояли перед Крысоловом навытяжку, как солдаты по команде «смирно». Лишь вспотевшие лбы да бегающие глаза выдавали их возбужденное состояние. У Джордана была на перевязи рука, а лицо побледнело от боли, но он не осмелился, сославшись на рану, уклониться от личного доклада. Тем более что ранение он получил по собственной глупости. Уинстон сидел в своем кресле с прямой спинкой, скрестив ноги и сложив на коленях руки. Он был мрачен и явно разочарован. — Вы подвели меня, джентльмены. Я не люблю, когда меня подводят мои люди. Следовало мне поехать туда самому. Роберте судорожно глотнул воздух. Собравшись с духом, он пустился в объяснения: — Мы почти схватили ее, сэр. Кто мог ожидать, что Киттеридж окажет сопротивление? Он созвал своих людей. Одного мы ранили, но когда началась стрельба, мы побоялись задеть ее. Вы же сами сказали, что не хотите, чтобы ей причинили увечье, сэр. У Уинстона напряглось лицо, но что было толку ругать этих людей за глупость, если это было их врожденное качество? Они ворвались в дом Киттериджа, словно разбойники с большой дороги, размахивая оружием. Что тому оставалось делать? Самый робкий человек будет защищаться, если ему будут угрожать, а Киттеридж всегда питал слабость к беззащитным женщинам. Даже если бы они специально планировали провалить дело, то не смогли бы добиться больших результатов, но что можно еще ожидать от этих недоумков? Они были неплохими солдатами, но понятия не имели, как действовать в цивилизованном мире. — Одного я ранил, сэр, — напомнил Джордан. — Киттериджа? — спросил Уинстон, и в глазах у него на мгновение зажегся интерес. — Нет, сэр. Трудно сказать, облегчение или разочарование отразилось на физиономии Уинстона. Но мгновение прошло, и лицо снова стало непроницаемым. — Ага. Значит, Киттеридж взял ее под свое крылышко, не так ли? Интересный поворот событий. — Сэр! Если вы дадите мне людей и если мы лучше подготовимся, я вас больше не подведу. Мы могли бы выехать сегодня, на рассвете окружить дом… — Нет. — Уинстон поднялся на ноги. — Это моя обязанность, и я лично привезу сюда Мадди Берне. А пока нас ждут другие неотложные дела. Передайте капитану, чтобы в течение получаса прислал в «Кулабу» дюжину людей. — Он направился к двери, по пути сняв с крючка свою шляпу. — Я буду ждать их. Два часа спустя служащие «Кулабы» находились в камере предварительного заключения и ожидали допроса. Комнаты на нижнем этаже были разгромлены, столы перевернуты, картины содраны со стен, хрусталь перебит, напитки вылиты из бутылок, обои и ковры были исполосованы ножами в тщетной попытке отыскать тайники или входы в потайные помещения. Они не нашли ничего. У входа собралась возбужденная толпа любопытных, уличное движение остановилось; несколько влиятельных лиц, часто бывавших в «Кулабе», протолкались внутрь, требуя объяснений, но узнав, по чьему приказу произведен погром, они, пристыженные и испуганные, поспешили ретироваться. Да, это показательное представление ни у кого не оставило сомнений в могуществе Крысолова. Однако Уинстон устроил его совсем не по этой причине. При виде всей этой роскоши ему становилось не по себе. От запаха алкоголя его чуть не вырвало желчью. Карточные столы и игральные кости казались ему смертельным оружием, угрожавшим неосторожным простакам. Он пылал праведным гневом в своем стремлении избавить город от вертепа, который устроила здесь эта проститутка. Но и это еще не все. Он заслужил свою репутацию не только благодаря упорству в преследовании жертвы — он носом чуял зло. Судя по его прозвищу, он брал след преступника и загонял его в угол. И никогда не ошибался. Сейчас инстинкт подсказывал ему, что след ведет сюда, к Мадди Берне, и отсутствие доказательств выводило его из себя. Разрушение «Кулабы» было единственным выходом для душившей его ярости. Пусть даже пока он не поймал ее с поличным, но он ее сломает. И со знанием дела он продолжал крушить все вокруг. Оставив своих людей довершать дело в нижних помещениях, он поднялся наверх в ее личные апартаменты. Простота меблировки и убранства ее жилища поразила его. Кружевные занавески на окнах были раздвинуты, стекла чисто вымыты, ковры несколько выгорели на солнце. Со своими обоями в розочках и занавесками, отороченными оборочками, ее чистенькая спальня была похожа на комнату ребенка. Она едва ли была похожа на будуар проститутки. Он подошел к окну, задумчиво потрогал накрахмаленные шторы и злобно сдернул их с крючков на пол. Потом подошел к кровати. Он представил себе ее голую под одним из многочисленных клиентов — возможно, под самим Киттериджем — и почувствовал омерзение. Стащив с кровати матрац, он исполосовал его ножом, выпустив пух, которым он был набит. Перевернув на бок остов кровати, он перешел к ящикам комода, вывалив их содержимое на пол. Постояв немного, он расправил плечи и приступил к более тщательному обыску. Шкатулку для писем он оставил напоследок, потому что был уверен, что обнаружит там какую-нибудь улику инкриминирующего характера — отмеченные в календаре даты, список имен, какое-нибудь подозрительное письмо, — и ему хотелось не спеша посмаковать свой успех. Открыв крышку, он вынул лежавший сверху сложенный лист плотной бумаги. Рисунок не сразу привлек его внимание, и он хотел было отложить его в сторону. Но тут он заметил нацарапанную внизу подпись. Он прищурился, глаза его потемнели от удивления. — Киттеридж! — пробормотал он вслух. Он повернулся к окну, пытаясь догадаться, что бы это значило. Насколько тесно связан Киттеридж с этой женщиной? С каких пор все это продолжается? Листок бумаги выглядел старым, был сильно потерт на сгибах. Кажется, он от кого-то слышал, что Киттеридж больше не рисует? Он рассмотрел рисунок внимательнее, и постепенно ему открылась правда. Лицо его побелело, на щеке рельефно обозначился шрам. Сперва он этому не поверил. Но память вернула его в другую жизнь, на тысячу лет назад. И чем больше вглядывался он в портрет, тем меньше сомнений у него оставалось. Вот оно, возмездие. Грехи прошлого описали полный круг, чтобы не остаться неотмщенными. Он подошел к двери и крикнул вниз: — Роберте! Принеси мне декларации всех судов, прибывших в сиднейский порт в 1817 и 1818 годах. Займись этим лично и принеси их мне домой до конца дня. — Слушаюсь, милорд! Уинстон вернулся в спальню и еще долго сидел там, вглядываясь в портрет и вспоминая. Потом он осторожно сложил рисунок по сгибам и засунул в карман плаща. Из «Кулабы» он уходил с улыбкой победителя на губах. Эша многое тревожило. Когда гнев понемногу прошел, он начал понимать безрассудство своей затеи и чуть было не повернул назад. Только сумасшедший мог потащить женщину без предварительной подготовки в такие дебри. Здесь водилось больше ядовитых змей, чем где-либо в мире. Здесь же находился естественный ареал обитания собак динго, лай которых слышатся по ночам, и это были коварные, безжалостные создания, способные завалить лошадь или кенгуру раньше, чем человек успеет достать оружие. В пещерах и дуплах деревьев скрывались и другие смертоносные твари, названий которых он даже не знал. Не следовало также забывать о том, что где-то в этих горах бродит Джек Корриган со своей бандой убийц и мародеров. Едва ли они спускаются до этих предгорий, но такая уязвимая группа путников, как Эш и Мадди, представляет собой легкую добычу. Он бросил раненого и беспомощного управляющего, оставил без присмотра свое поместье. Трудно себе представить, что он может найти там по возвращении. И что произойдет, когда эти мерзавцы вернутся и обнаружат, что поместье никем не охраняется? Он тревожился о том, как Мадди перенесет это путешествие. Она была не очень опытным наездником и не привыкла скакать по пересеченной каменистой местности предгорий. К тому же здесь сильно досаждали насекомые и изнурительная жара. Но Мадди даже если и страдала, то не показывала виду. Замотав шарфом голову от насекомых, она крепко держала в руках поводья и не жаловалась. Она вообще ничего не говорила. Ее стоическое молчание лишь напомнило Эшу о том, что тревожило его больше всего. Ситуация, в которую он так безрассудно ввязывается, усложнялась с каждой минутой. Предполагалось, что он работает на губернатора, однако он не подчинился приказу об аресте и сейчас, преступая закон, помогает преступнику скрыться. За это ему, несомненно, еще придется поплатиться, но совесть у Эша была чиста и последствия его мало волновали. Ему приходилось справляться и с худшими ситуациями. Его раздражало лишь, что он позволил себе впутаться в этот клубок политики и заговоров, до которых ему не было дела и от которых он принципиально держался подальше. Но сейчас, сам того не желая, он оказался вовлеченным именно в такую ситуацию. Он взглянул на Мадди, такую миниатюрную и хрупкую: она изо всех сил старалась держаться в седле прямо. «Ах, Мадди, Мадди, — подумал он. — Что за неведомая сила заставляет меня принимать твои проблемы так близко к сердцу? И почему я не вполне уверен, что поступаю правильно?» Ответом ему был только хриплый крик попугая, и Эш пришпорил коня. У Мадди так страшно болели все мышцы, как не болели после первых дней, проведенных на судне, когда она пыталась удержаться на узкой койке, борясь с морской качкой. Голова у нее болела от недосыпания и тревоги. Незнакомая природа пугала и настораживала, жара изматывала, опасности подстерегали на каждом шагу, но она их просто не замечала. Она пыталась думать о «Кулабе» и обо всем, что оставила, уезжая. Она думала о Рейли и о том, как ему удастся справиться с людьми Крысолова, когда они вернутся за ней. Она упорно старалась не думать о карте, которая была засунута в узел с одеждой, привязанный к седлу, и о том, что скоро ей, возможно, придется ею воспользоваться. Она смотрела на Эша, ехавшего впереди, и размышляла о гневе, который она вчера увидела в его глазах, когда он решил, что она ему умышленно солгала. Всего за несколько дней он дал ей нечто неожиданное и абсолютно незнакомое — простое человеческое счастье. Возможно, впереди ее ждет долгая жизнь, и другие события вытеснят этот короткий эпизод из памяти, но она знала, что после этого уже ничто не будет как прежде. Если бы сейчас ей предложили исполнить одно-единственное желание, то она выбрала бы не собственную безопасность и не безопасность Рейли или даже Джека, не «Кулабу» и спокойную жизнь в Сиднее. Нет, она пожелала бы вернуть эти несколько дней в Роузвуде — мир и покой в душе, когда не замечаешь, как течет время, простое счастье быть вместе с Эшем. Ей было стыдно за такие мысли, но это была правда. И сейчас для нее важнее всего на свете была возможность вновь увидеть одобрение в его глазах. Они разбили лагерь, пока еще было светло, расположившись под прикрытием каких-то деревьев неподалеку от ручья. Эш, взяв в руки большую ветку, старательно очистил площадку от листьев и сучьев, под которыми могли скрываться насекомые и другая мелкая живность, а Мадди принялась собирать хворост для костра. — Тебе нет необходимости заниматься этим. Я сам обо всем позабочусь, — раздраженно сказал он. — Ты теперь ненавидишь меня? — тихо спросила она. Он, видимо, искренне удивился. — Ненавижу тебя? А разве есть за что? Мадди уставилась в землю, чувствуя, как в сердце шевельнулась совершенно несбыточная надежда. — Я нарушила закон. Я привела вооруженных людей в твой дом. А теперь ты вынужден из-за меня продираться сквозь эту чащобу, когда тебе следовало бы находиться дома и заниматься своими делами. — Законы и правительства мало меня волнуют, — махнул рукой Эш. — Если бы я нес наказание за каждое нарушенное правило, то от меня к этому времени осталась бы только тень. — Но ты работаешь на губернатора, — робко напомнила Мадди. — Работаю, — подтвердил он с каким-то странным выражением лица и пошел расседлать лошадей. Мадди.присела на корточки и печально задумалась. Как все странно. Всего несколько недель назад Эштон был самым опасным ее врагом, и она не задумываясь любыми доступными ей средствами расстроила бы его планы и не пожалела об этом. Но теперь она отдала бы все на свете, лишь бы он не пострадал по ее вине. Мадди никогда не желала причинять ему зла или подвергать опасности. Она и представить себе не могла, что он будет вынужден делать выбор: либо защищать ее, либо выполнять свою работу дтя губернатора. И уж совсем никогда, даже в самых диких фантазиях, ей не приходило в голову, что он может сделать выбор в ее пользу. Тем не менее он так и поступил. Ради нее он рисковал своей честью, совестью и личной безопасностью, а она в конце концов будет вынуждена предать его. Эш принес несколько камней, чтобы обложить ими место, отведенное для костра, и при одном взгляде на него у Мадди замерло сердце. На нем была широкополая кожаная шляпа, из-под которой выбивались довольно длинные золотистые волосы, бежевые бриджи и зеленый дорожный плащ, сильно поношенный и, судя по всему, очень удобный. Видавшие виды высокие сапоги были скорее практичными, чем модными. На нем не было ни жилета, ни галстука, а ворот рубашки расстегнут. Сейчас он совсем не походил на молодого шеголя, который явился в «Кулабу» в вечер их знакомства. Однако в глазах Мадди он никогда не выглядел лучше, чем сейчас, — сильный, чувствующий себя свободно и непринужденно в негостеприимной и даже враждебной обстановке. Взглянув на него еще раз, Мадди вдруг отчетливо поняла, что дальше так продолжаться не может. Он не сделал ей ничего плохого, и она не должна поступать с ним бесчестно. — Думаю, было бы лучше, если бы ты оставил меня, чтобы я добиралась до твоих друзей самостоятельно. Тебе следует вернуться в Роузвуд, а когда они снова явятся за мной, сказать, что я уехала той же ночью и ты обо мне больше ничего не знаешь, — сказала она. Как-нибудь Мадди сама доберется до Джека, и Эш никогда не узнает правды. Он лишь взглянул на нее и принялся обкладывать камнями место для костра. — Не говори чепухи. Я не собираюсь бросать тебя в этих дебрях. — Ты, возможно, не понимаешь… — начала она. Да уж, он очень многого не понимал, вернее, не знал. — Все в порядке, — презрительно заявил Эш. — Безмозглые исполнители и недоумки-начальники — с такими мне и раньше приходилось встречаться. — Но, Эштон… — В ее голосе против воли звучало отчаяние. — Что бы ты ни делал, Крысолов от меня ни за что не отвяжется, а ты, помогая мне, лишь ставишь себя под угрозу. Ты не можешь изменить то, что я сделала, а я не могу допустить, чтобы ты расплачивался за мои преступления. Эш пристроил на место последний камень и взглянул на Мадди. Лицо у нее осунулось от усталости, волосы были взлохмачены, одежда тоже выглядела не лучшим образом после дня, проведенного в седле. Она казалась такой хрупкой и беспомощной… Ее свобода и даже жизнь были под угрозой, но тревожилась она не за себя, а за него. Его охватила волна нежности, и он улыбнулся ей виноватой улыбкой, потом вздохнул и покачал головой. — Как тебе объяснить? — пробормотал он. — Когда я приехал в Америку, я увидел совершенно дикую страну, населенную настоящими варварами. Все там вызывало у меня отвращение, но больше всего возмущало то, что люди не умеют вести себя за столом. — Он взглянул на нее и, заметив недоумение в ее взгляде, усмехнулся. — Потом я жил и работал с этими людьми, а иногда вместе с ними боролся за жизнь. Я одевался в одежду, сшитую из шкур животных, которых убил собственными руками, а есть с тарелки иногда было слишком большой роскошью, и я не обращал внимания, если приходилось обходиться без ножа и вилки. Тогда я начал понимать, что для того, чтобы покорить дикую страну или даже просто выжить в ней, надо самому быть дикарем. — Он задумался, на него нахлынули воспоминания. Потом он вернулся к действительности и снова занялся костром. — Я думаю, что жизнь, которую я прожил, слишком отдалила меня от благ цивилизованного мира, чтобы меня беспокоили повеления губернаторов или законодателей. Они меня не пугают, и я не считаю преступлением то, что ты сделала. — В таком случае почему ты согласился выследить Джека Корригана? — Потому что, дорогая моя, — сказал он, сооружая под хворостом гнездышко из сосновой хвои и сухих веточек, — англичане ждут, когда появится возможность строить здесь кирпичные дома, сажать сады, разводить чистокровных лошадей и собираться поужинать в таких элегантных заведениях, как твоя «Кулаба», и мы не можем позволить банде дикарей и преступников стоять на пути прогресса. Цивилизация стучится в дверь, она готова распространиться за пределы этих гор, а я, как ни странно, по-видимому, неплохо умею прокладывать дорогу цивилизованному миру. — Когда костер занялся, он отряхнул руки и поднялся на ноги. — Поэтому я и взялся за это. — Он взглянул на нее с улыбкой. — Кстати, одно к другому едва ли имеет отношение, не так ли? Ты помогла вырваться на свободу всего одной беспомощной супружеской паре — ведь не самому же Джеку Корригану? Это совсем другое дело, — сказал он и отправился за водой к ручью. Они поужинали холодной бараниной с хлебом и заварили крепкий чай. Мадди видела, что Эш прилагает все усилия, чтобы отвлечь ее от тревожных мыслей, и старалась подыграть ему. Но ей было не по себе. Не могла она сказать ему, что не подстерегающие их опасности ее беспокоят и даже не собственная судьба, а то, что она вынуждена лгать ему. После того как они поели, Эш бросил в костер охапку зеленых веток, чтобы дым отогнал насекомых. Из дорожной сумы Эш достал бумагу и угольный карандаш. Прислонившись спиной к стволу дерева и нахмурив лоб от усердия, он принялся делать набросок. Мадди тем временем разложила в нескольких шагах постель, пристроив на место защитную сетку от москитов. Время от времени она с любопытством поглядывала на него и наконец, не выдержав, спросила: — Что ты делаешь? — Пустяки, ничего интересного, — ответил он, пожав плечами. — У меня привычка наносить на карту каждое место, в котором я появляюсь, в надежде, что когда-нибудь мне удастся изобразить что-нибудь достаточно разборчивое. А это придется скопировать кому-нибудь, кто умеет провести прямую линию. Я так и не научился делать это левой рукой. — У тебя вполне удобочитаемый почерк, — улыбнулась Мадди, вспомнив записки, которые он ей присылал. Он скорчил гримасу. — Ты мне льстишь, дорогая. Он почти не поддается прочтению, и, насколько я помню, почерк у меня всегда был плохой. Однако для составления карт требуется несколько большая точность. Она хотела подойти к нему, но он неожиданно поднял голову и тихо произнес: — Смотри! Мадди быстро повернулась в направлении его взгляда, и тревога сменилась удивлением, когда она увидела то, на что он указывал. По периметру их стоянки шествовало странное существо — некая помесь утки и крупной крысы с волосатым телом, длинным плоским клювом и перепончатыми лапами. Мадди никогда еще не видывала ничего похожего и не поверила бы, если бы кто-нибудь описал ей нечто подобное. Вид существа вызывал отвращение и одновременно завораживал. Животное остановилось и замерло, как будто ошеломленное их присутствием, оценивая возможную опасность. Потом, очевидно, решив, что они не опасны, диковинное создание неторопливо, вперевалочку продолжило свой путь к ручью. Мадди, задержавшая дыхание, с облегчением выдохнула воздух. — Что это было? — Невероятно, — пробормотал Эш. Его глаза возбужденно блестели. Он инстинктивно переложил угольный карандаш в правую руку и перевернул страницу альбома. — Это утконос. Что за удивительный континент! Здесь покрытые шерстью животные откладывают яйца, птицы бегают, вместо того чтобы летать, деревья сбрасывают кору, а не листья, а семена некоторых плодов располагаются снаружи. Пока он говорил, его рука быстро наносила штрихи на бумагу, и Мадди, заметив это, затаила дыхание. Однако не успел рисунок обрести форму, как рука Эштона начала дрожать и угольный карандаш выпал из пальцев. Мадди закусила губу, увидев, как блеск в его глазах исчез и они потускнели. Взглянув на упавший на землю карандаш, он тихо произнес: — Проклятие. Иногда, знаешь ли, я забываюсь, и мне кажется, что с моими руками все в порядке. Но пальцы быстро напоминают, что это не так. Они всегда помнят. — Он с горечью стиснул губы, но тут же продолжил: — Боже мой! Вокруг столько удивительного! Оно так и просится на бумагу, а я могу лишь смотреть! — Он взглянул на Мадди, заставил себя улыбнуться и добавил: — Возможно, именно поэтому я чувствую себя как дома в этой несуразной стране, где все — от птиц и животных до растений и деревьев — похоже на ошибку природы, которую она забыла исправить, так и оставив причудливым, уродливым, ни на что не похожим, как я. Мадди подошла к нему. — Ты не такой, — заявила она, сама удивляясь своему сердитому тону. Он с горечью продолжил: — Художник, который не может рисовать, исследователь, не умеющий начертить карту, — нет, я, конечно, не уродец. Я просто уникален — таких больше нет! Мадди уселась рядом и робко попыталась развеять его плохое настроение. — Значит, ты носишь длинные волосы затем, чтобы быть уникальным? — А-а, значит, ты заметила? — Напряжение постепенно оставляло его, и улыбка стала более естественной. — Если тебе не нравится, я с удовольствием остригу их. — Надеюсь, ты этого не сделаешь, — не раздумывая сказала Мадди. — Мне нравится так, как есть. В глазах его блеснули веселые искорки, он улыбнулся: — Значит, ты не станешь Далилой для этого Самсона? — Что? — переспросила она. — Так, ничего. — Улыбка на его лице угасла. — Просто вспомнилось то, что мне однажды сказали. — Он отвел взгляд, потом снова взглянул на нее и спокойно спросил: — Мадди, можно задать тебе один серьезный вопрос — и больше я обещаю не возвращаться к этой теме? Мадди испуганно насторожилась. Даже если он это заметил, то не показал виду. — Наверное, нелегко такой молодой женщине, как ты, остаться одной, без мужа, отца или другого мужчины, который защищал бы тебя, превратить таверну в клуб для избранных и сделать из него процветающее заведение? Ты трудилась не покладая рук и добилась поразительных результатов, но пренебрегла всем достигнутым, поддавшись глупому импульсу помочь паре беглых каторжников. Ты отнюдь не глупа: будь ты глупенькой, ты не смогла бы столько времени держаться на плаву в мире мужчин и, несомненно, понимала, чем рискуешь. Почему ты это сделала? Как могла решиться на такой безрассудный поступок? Мадди никогда еще не рассматривала то, что делала, с этой точки зрения и, услышав его слова, смутилась и испугалась, осознав масштабы опасности, которой изо дня в день подвергала себя. Он считает ее безрассудной? Да она всю свою жизнь мечтала быть в безопасности! Больше всего на свете она хотела создать для себя тихое безопасное гнездышко, которое никто не смог бы разрушить. Однако она не раздумывая рисковала всем, чего добилась, причем не один раз, а почти ежедневно в течение последних четырех лет своей жизни, как будто хотела, чтобы ее поймали. Она взглянула на Эша. В ее глазах были беспомощность и смятение. — Похоже, у меня не было выбора, — ответила она. Эш с облегчением вздохнул и нежно прикоснулся к ее спутанным волосам. — Ах, Мадди, — тихо произнес он, — ты удивительная женщина. Такая храбрая, такая милая… — Он прикоснулся кончиком пальца к уголку ее глаза и добавил почти шепотом: — И такая красивая. У Мадди от его прикосновений и слов замерло сердце. Ужасы последних суток исчезли из ее мыслей, как утренний туман, и она подумала: «Он собирается меня поцеловать». Ей хотелось, чтобы он это сделал. Как было бы чудесно вернуться в предыдущую ночь, когда все было просто и ясно, и она могла забыть все, что стоит между ними. Ей хотелось сделать вид, что все это не имеет значения и что у них есть будущее, и хотелось, чтобы Эш обнял ее и никогда не отпускал. Он сидел совсем близко. Прядь его волос упала на лоб, а нижняя часть лица успела покрыться легкой щетиной. Она видела каждую морщинку на его лице. От его теплого взгляда у нее гулко и часто билось сердце, она с нетерпением ждала, что же он предпримет дальше. Нежное прикосновение руки к ее лицу, его легкое дыхание, от которого у нее затрепетали ресницы, да и сама его близость — все для нее было ново и казалось чудом. — Ты такая красивая, — пробормотал он, — и такая усталая. — Эштон… — Нет, — сказал он и, погладив еще раз ее волосы, опустил руку. — У тебя сейчас и без того проблем хватает. Не позволяй мне стать одной из них. Но разве он был проблемой? Он был сейчас единственным, что было правильно в ее жизни. Она так и хотела ему сказать, но это было бы совсем глупо. Она опустила глаза и отодвинулась от него. — Мы оба устали, — тихо сказала она. — Пора нам, наверное, ложиться спать. Эш хотел было согласиться, но его рука сама по себе легонько прикоснулась к ней и тем самым остановила ее. Нет, он не забыл об обещаниях, которые дал самому себе и ей, и ему не нужно было напоминать, по каким причинам ему не следует давать волю своим низменным инстинктам, — он сам хорошо это знал. Она была слишком хрупкая, слишком уязвимая, ее было так легко обидеть, но он пока не был готов отпустить ее. — А не посидеть ли нам еще немного? — тихо предложил он. — Мы могли бы посмотреть, как появляются звезды. Мадди улыбнулась, соглашаясь, и снова уселась рядом с ним. Его рука самым естественным образом обняла ее за талию, и ее голова удобно легла на его плечо. Она почувствовала себя легко и свободно, как ребенок, оказавшийся под надежной защитой, а Эш прислонился головой к стволу дерева и закрыл глаза, наслаждаясь этим мгновением. — Если бы я мог нарисовать тебя сейчас, — пробормотал он несколько мгновений спустя, — я использовал бы туманные краски утра — голубой, розовый и серебряный с добавлением золотистого солнечного для твоих глаз. Получился бы настоящий шедевр. Полотно повесили бы в Национальной галерее, и люди приезжали бы за тысячи миль, чтобы полюбоваться на него. — Он посмотрел на нее сверху вниз, в глазах его поблескивали искорки смеха. — Тебе бы этого хотелось? — Думаю, внимание стольких людей смущало бы меня, — сказала Мадди. — Зато ты стала бы бессмертной. — Я предпочла бы безопасность. Сидя в объятиях Эша и слушая его беззаботную болтовню, она действительно чувствовала себя в безопасности. Чувствовала, что ее оберегают, что ею дорожат. Его увечная рука лежала на ее бедре. Она робко прикоснулась к ней кончиками пальцев, потом переплела свои пальцы с его и нерешительно сказала: — Эштон, тебе никогда не приходило в голову, что волшебная сила заключена не в твоих руках? Эш, затаив дыхание, смотрел на нее — такую милую, невинную и искреннюю. Его переполняло чувство, которое он не смог бы выразить словами, даже если от этого зависела бы его жизнь. Он просто поднес к губам их переплетенные руки и нежно поцеловал ее пальцы, выразив этим все, что не мог выразить словами. Да и не нужны были слова. Потом он снова прислонился к стволу дерева и закрыл глаза. Когда на небе высыпали звезды, они спали в объятиях друг друга. |
||
|