"Серебряный любовник" - читать интересную книгу автора (Танит Ли)

Часть 2

Здесь темно, я едва вижу, что пишу, и вообще не знаю, зачем пишу. Это предрассудок, но мне кажется, что продолжаю писать из-за того, что начало положено. И, значит, если я запишу вторую часть, можно ждать следующую, хотя в действительности может получиться хуже. Если вообще что-то случится. Я думаю о завтрашнем, о послезавтрашнем дне и гадаю, что со мной станется.

Заснуть я не смогла и, встав утром в семь часов, сделала короткую магнитофонную запись для матери. Я сказала: "Вчерашнее было из-за Кловиса, он так по-хамски обращается со своими друзьями. И вообще я хотела поговорить о том, как К-3 ведут себя друг с другом. Но теперь все прошло. Я просто глупая."

Не скажу, что впервые лгала матери, но раньше никогда мне не приходилось жить с такой ложью. Нельзя было говорить ей правду. Я не могла понять, отчаяние это или стыд. Ночью я постаралась выплакаться, и к шести часам подушки стали такие мокрые, что я швырнула их на пол.

Я знала, что выхода нет.

В одиннадцать тридцать зазвонил видеофон. Я знала, кто это и не ответила. В полдень раздался новый звонок. Вскоре должна была проснуться мать и скрываться станет невозможно, поэтому я решила снять трубку.

Египтия возлежала в белом кимоно.

– Джейн, ты ужасно выглядишь.

– Я плохо спала.

– Я тоже. О, Джейн...

Она рассказала мне о Сильвере. Причем все в чудовищных подробностях. Я пыталась не слушать, но слушала. Красота, акробатика, нежность, юмор, неутомимость.

– Конечно, все это заложено в нем - и выносливость, и знание, и артистичность, но он был совсем как человек. О, Джейн, он просто волшебник. Теперь мне пару недель никакие мужчины не нужны. Утром я едва пришла в себя. Столько экстаза сразу вредно для здоровья. Кажется, у меня приступ мигрени. Ужасно болит висок.

Как будто металлическая проволока все глубже и глубже вонзалась в мой позвоночник, а конец ее сидел в голове. Она не уточнила, в каком виске у нее мигрень, поэтому оба мои виска ломило так, будто в них заколачивали гвозди. В глазах было темно. Проволока переломилась пополам, и я вскрикнула.

– Я проверила свой счет, чтобы узнать, не могу ли купить такого, но оказалось, что в этом месяце я уже превысила кредит. Все этот театр. О, Джейн. Я от него столько узнала о себе. Он нашел во мне такие чувствительные точки - с ним я стала настоящей женщиной. Это так странно. Он робот, но лучше любого мужчины дал мне почувствовать в себе женщину.

Вошел один из космонавтов с подносом, на котором стоял завтрак для матери, и я сказала:

– Египтия, мать идет.

– А-а. Хорошо. Перезвони мне.

– Ладно.

Я отключила видеофон и начала оседать на пол, но когда в дверь вошла мать, успела только опуститься на колени, будто собралась молиться.

Моя мать красива даже когда только что встала с постели и на лице без косметики одни огромные глаза, а волосы рассыпаны по плечам.

Если бы только я могла ей сказать...

– Здравствуй, дорогая.

– Здравствуй, мама.

– Ты что-то уронила?

– Э-э... я... - ну что тут сказать? - я говорила с Египтией, - как будто это объясняло мое странное поведение.

– Через полчасика, - сказала мать, - мы сможем поговорить о том, что тебя беспокоило.

– Я...

Я должна ей сказать.

Нет, нет, нет.

– Я сделала запись. Но теперь это уже не кажется мне таким серьезным. Мама, я устала. Я должна еще немного поспать.

Закрывшись у себя, я снова разрыдалась. Мне так нужно было, так хотелось рассказать ей все. Она смогла бы объяснить мои переживания и посоветовать, как их преодолеть.

Слава Богу, что Египтия не могла купить его в этом месяце.

Какой ужас, спать с...

Я закрыла глаза и почувствовала на губах его серебряный поцелуй.

Я заснула на мокрых подушках прямо на полу, и снилось мне все, что угодно, только не Сильвер.

В два часа мать позвонила мне по внутреннему телефону и позвала на ленч в Перспективу. Она уважала мое право на личную жизнь и заботилась о том, чтобы при желании я всегда могла уединиться. Тут я почувствовала, что должна спуститься. Мы сели за стол.

– Тебя сегодня не видно и не слышно, дорогая. Может быть, ты еще о чем-то хочешь мне рассказать?

– Да нет, ничего такого. Интересный был обед?

Мать стала рассказывать про обед, а я пыталась заставить себя ее слушать. Иногда она упоминала что-то веселое, и я смеялась. Все время я порывалась сказать ей, что влюбилась, но каждый раз удерживала себя. А не сказать ли ей: "Я хочу купить робота особого образца"? Разрешит ли она? Вообще-то я могу купить все, что хочу, с помощью кредитной карточки, соединенной с личным счетом матери, но у карточки месячный лимит, одна тысяча И.М.У.. Мне этого вполне хватало, я старалась особенно не роскошествовать, хотя мать всегда давала понять, что не делает разницу между ее и моим. Но в тоже время она хотела видеть меня благоразумной. А человекоподобный робот стоит тысячи. Да что там - тысячи стоит одно ионизированное серебро. Такая покупка отнюдь не говорит о благоразумии.

В любом случае, если его не купит Египтия - купит другой. Он принадлежит всем. Хоть Египтии, хоть Остину. А нравится ли ему самому доставлять удовольствие? Что чувствует он, занимаясь любовью?

После ленча мать включила видеоканал новостей и стала делать пометки. Она пишет статьи на политические, социологические, исторические темы, но это так, скорее хобби. Опять сильно трясет Балканы. Похоже, там снова начинаются социальные волнения, но достоверных сведений нет. Где-то из-за землетрясения отвалилась вершина горы. В пяти западных городах произошли восстания бедноты. Мать не стала смотреть канал местных новостей, где могли дать сообщение об усложненных образцах роботов, но когда она выключила видео, нервы у меня были напряжены до предела.

Тут я поняла, что она принесла жертву, оставшись со мной, поскольку обычно смотрела видео в своем кабинете. Должно быть, она все же догадалась, что у меня не все ладно, и я сомневалась, долго ли смогу молчать. А если я скажу, что она ответит? "Дорогая, все это было бы прекрасно, если бы у тебя был сексуальный опыт, но ты еще девушка. Сомневаюсь, что стоит начинать половую жизнь с каким-то неодушевленным устройством. По ряду важных причин. И прежде всего из-за твоих собственных психологических потребностей..." Я буквально слышала ее голос. Конечно, она права. Вряд ли я могу рассчитывать в будущем на подлинные отношения с человеком, если в первый раз отправляюсь в постель с роботом.

Я спустилась в библиотеку, взяла книгу и села на балконе, глядя, как небо выплывает из-за дома и удаляется в светлую пустоту подо мной. В конце концов мне стало казаться, что я подвешена на веревке над этой пустотой, пришлось уйти с балкона, вернуться к себе и лечь в кровать. Никогда раньше в Чез-Стратосе у меня не кружилась голова, хотя Кловис не ходит к нам именно потому, что, как он выражается, у него здесь пах проваливается.

Я решила позвонить Кловису, не зная, что ему сказать.

– Алло, - ответил невидимый Остин. Кловис никогда не включает видео.

– А-а. Привет. Это Джейн.

– Джеймс?

– Джейн. Могу я поговорить с...

– Нет. Он в душе.

Судя по голосу, сеанс не произвел на Остина должного впечатления, он был вполне счастлив.

– Это женщина говорит? - спросил он.

– Это Джейн.

– Мне показалось, Джеймс. Слушай, Джейвин, а не перезвонить ли тебе попозже? Скажем, через годик? - и он отключился.

После этого я набрала Хлою, но та не ответила. Номер Джейсона и Медеи я набирать не стала.

Мать позвонила по внутреннему телефону.

– Я слушала твою запись, Джейн, и ничего не поняла. Что сделал Кловис?

– Очередной сеанс.

– Из-за этого ты расстроилась?

– Он играет с людьми, как кошка.

– Кошки не играют с людьми. Кошки играют с мышами. Кажется, он мошенничает со спиритическим столом?

– Да, мама.

– При благоприятных обстоятельствах контакт с потусторонним миром может быть установлен, - сказала мать.

– Ты имеешь в виду приведения?

– Я имею в виду законы физики. Душу, Джейн. Не бойся использовать правильные термины. Свободная душа не привязана к одному физическому состоянию и живет множество жизней во множестве тел, а при желании может иногда общаться с нашим миром. Теологи связывают эту активность в начале столетия с падением Астероида, которое вскоре произошло. Так что, возможно, Кловис тут не при чем.

– Да нет, мама.

– Я оставила в раздатчике несколько витаминов. Когда спустишься, робот-три тебе их даст.

– Спасибо.

– А теперь мне надо собираться. Несколько часов избегая ее, чтобы не выдать свою страшную тайну, теперь я была повергнута в ужас.

– Ты уходишь?

– Да, Джейн. Ты же знаешь. Я уезжаю на три дня на север. Конференция физических обществ.

– Я... я совсем забыла... мама... мне все-таки нужно поговорить с тобой.

– Дорогая, у тебя же был целый день.

– Всего четыре часа.

– Я больше не могу задерживаться.

– Но это срочное дело.

– Попробуй рассказать быстро.

– Но я не могу!

– Значит, нужно было раньше.

– Ну, мама! - я ударилась в слезы. Откуда во мне столько слез?

В человеческом теле много воды. Наверное, во мне ее уже не осталось.

– Джейн, следует назначить встречу с твоим врачом.

– Я не больна. Я...

– Я могу оторвать полчаса от своего графика. Сейчас я поднимусь к тебе, и мы поговорим. Согласна?

Что делать? Что делать?

Дверь открылась, и мать вошла, уже полностью готовая, накрашенная и сверкающая. Передо мной разверзлась бездна. И сзади тоже. Я ничего не могла сообразить. Я всегда доверялась матери. Да чем таким ложным, интимным не могла бы я поделиться с ней, особенно теперь, когда она сдвинула свой график ради меня?

– Только, милая, как можно короче, - сказала Деметра, заключив меня в свои объятия, в "Лаверте", в блаженство и спасение. - Это имеет отношение к Кловису?

– Мама, я влюбилась, - обрушилась я на нее, но еще не всей тяжестью. Мама, я влюбилась. - Нет, я не могла. - Мама, я влюбилась в Кловиса!

– Боже праведный! - вымолвила мать.

То, что нужно было сделать в самом начале, я сделала только часов в шесть вечера. Мать, наконец, ушла, и я еще глубже погрузилась в омут своей вины, потому что врала ей просто безбожно, да еще из-за меня она опоздала. Мать действительно хотела помочь мне. Это ее Грааль или только один из них. К счастью, можно было легко замаскировать свою ложь.

– Кловис К-3, он никогда не ответит на мои чувства, - повторяла я ей снова и снова. - Просто глупое увлечение. Я сделала все, чему ты меня учила, и выяснила свои психологические побуждения. И уже почти их преодолела. Но я хочу, чтобы ты знала. Я лучше себя чувствую, если расскажу тебе все.

Боже, как я могла солгать ей в таком деле! Почему я так уверена, что должна скрывать правду? Наконец, она приготовила мне успокаивающий седатив и ушла. Он пах взбитой клубникой, и мне очень хотелось выпить его, но я не стала. Минут через десять после того, как "Бэкстер" поднялся с крыши, и Перспектива перестала трястись, выдумка насчет любви к Кловису показалась мне такой забавной, что я залилась смехом и покатилась по тахте. Ничего нелепее нельзя было придумать даже в самом отчаянном состоянии. Когда-нибудь я расскажу ему об этом, и он тоже повеселится.

Отсмеявшись, я отперла алкогольный раздатчик и налила себе мартини. Я снова приняла ванну, надела черное платье, потом села в парикмахерской комнате и закрутила волосы на бигуди. Лицо в зеркале было белым, а глаза слишком темными, чтобы можно было их назвать зелеными. Я не люблю косметику. Она так противно липнет к коже, а я забываю про нее, лезу к лицу руками и размазываю все по щекам. Но сейчас на лице оставалось еще много краски, которую я не л сняла вчера вечером и не смыла слезами сегодня утром. Как следовало ожидать, краска слегка размазалась, я все подправила, а рот разрисовала под осенний буковый лист. Допила мартини, делая вид, что мне это приятно, сняла бигуди, причесалась и выкрасила ногти в черный цвет. Думаю, вам понятно, для чего я все это делала.

Когда я набирала номер робота-оператора, руки у меня дрожали.

– Чей номер вам нужен?

– Номер "Электроник Металз Лимитед".

– К вашим услугам.

На экране появились очертания человека, одетого в костюм-тройку: пиджак, брюки, жилет и рубашка из подходящей к ним по цвету светло-серой шелковой ткани. На классическом носу сидели темные очки. Он приветливо смотрел на меня, сцепив свои ухоженные руки.

– Совэйсон из "Электроник Металз". Чем могу служить?

Он просиял и облизал губы. Видимо, энергичен. Коммивояжер?

– Я хочу кое-что спросить, - сказала я дрожащим и срывающимся голосом.

– Это ведь роботы вашей фирмы были вчера в городе?

– Да. "Электроник Металз". Это мы.

– Особые и усложненные образцы?

– Да. Двадцать четыре модели. Металл и укрепленный пластик. Линия усложненных образцов. Целиком из металла. Девять моделей. Что вы хотели узнать?

Мое лицо пылало, надеюсь, он этого не видел.

– Меня интересует стоимость найма.

– Найм не продажа. Этим мы не занимаемся.

– Я случайно узнала, что один из усложненных был нанят вчера вечером.

– Правильно. И не один, а все. Но, видите ли, это элемент, э-э, рекламной кампании, притом рискованный, всего на один день и на одну ночь. Эти роботы - всего лишь опытные экземпляры.

– То есть, они не продаются?

– А-а, продажа - другое дело. Вы задумали покупку?

Не надо отвлекаться. Он почему-то нервничает не меньше меня.

– Нет. Я хотела только нанять. Позвольте мне поговорить с Директором.

– Э-э... одну минуту... я не хочу производить плохое впечатление. Служащий боялся потерять хорошую работу. Мне стало неловко. - У нас тут проблемы по этой части.

– С роботами?

– Э-э... с транспортировкой.

– Ваши роботы лабильны. Вчера они разгуливали по всему городу, как люди. Если я одного найму, разве он не может просто пойти со мной?

– Хм. Между нами говоря, всем нравится то, что эти замечательные роботы умеют делать. В перспективе еще один удар по последним бастионам человеческих рабочих мест. Вы же знаете, как это бывает. Небольшая толпа. Легкие беспорядки.

– Беспорядки?

– Э-э... приехала полиция. А это, оказывается, всего лишь мирная демонстрация. Пока кто-нибудь не начнет, толпа может и с места не сдвинуться. Но уж если начнет - лучше держать наши товары подальше от нее... А! - он посмотрел куда-то вниз и округлил свои глаза за темными стеклами. Я поняла, что зажглась информационная панель в корпусе от стола. Информация, видимо, была не из приятных. - Хм, - сказал он. - Кажется, я сболтнул лишнее. Хорошо. Я подключу вас к нашему отделению по контактам. Оставьте там ваш код и номер. Завтра вам позвонят и вы обсудите с ними вашу просьбу.

Изображение задрожало, и я яростно стукнула по выключателю.

Зачем я это сделала? Наверное потому, что до завтра еще сто лет, завтра будет поздно.

А что теперь?

Я стала прогуливаться по Перспективе. Какой сегодня красный закат. Бордовый, как плащ Сильвера. Как волосы Сильвера.

Я стала думать про восстания бедноты, о которых сообщили по каналу новостей. Говорят, на субчек не проживешь. Иногда взбешенные безработные разбивают роботов, хотя обычно вандалов отпугивают встроенные сигналы тревоги и защитные механизмы электрошока. Но во время одного из восстаний был сожжен машинный склад. Это было за тысячи миль отсюда. Представьте, что мирная толпа возле "Электроник Металз" вдруг взбесилась. Огонь, поглощающий его лицо - лицо воскового ангела.

Я бросилась к видеофону и снова позвонила Кловису.

– Говорит автоответчик Кловиса. Как раз Кловис предается содомии. Позвоните через час, хотя боюсь, что вы получите тот же ответ.

(В действительности Кловис оставляет такой ответ даже тогда, когда выходит в ресторан или уезжает на неделю на пляж. Однажды Дэвидид, раз за разом слыша его в течение двух дней, кинулся в квартиру на Нью-Ривер и орал на дверь, но та была заперта. А когда ее открыл один из брошенных любовников Кловиса, Дэвидид ударил его).

Закат приобрел цвет горячего пепла, потом холодного. В городе наступал вечер, и он расцветал огнями. Толпа возле ворот Э.М. начинала понимать, как красиво горят дома в темноте.

Я включила канал местных новостей. Сообщили о строительстве новой подземки, о стычке гангстеров возле Олд-Ривер, о вероятном повышении цен на сигарины из-за больших потерь урожая в одной из самых сейсмичных зон. А, вот. Я увидела толпу, собравшуюся у ворот "Электроник Металз Лимитед" в Новом Арборе. В толпе росло волнение. Люди кричали что-то в сторону замызганного стеклянного фасада. Диктор рассказывал о важности роботов и о том, почему рабочие их ненавидят. Казалось, в редакции новостей не понимали, что Э.М. выпускает разных роботов. Или они просто хотели избежать невольной рекламы. Толпа продолжала шуметь. Там было человек сто. Достаточно искры. Но я была бы там в безопасности. Меня защитил бы полицкод, который обеспечивает точную идентификацию личности нападающего и мгновенный вызов полиции. Да и в любом случае полиция ведет наблюдение за толпой. Я видела на экране, как ее самолетки шныряли туда-сюда на фоне сумеречного неба.

Но что бы я стала делать, оказавшись там? Что я могла изменить? Нет смысла идти туда. Даже если бы я сумела пробраться сквозь это сборище, кто бы осмелился открыть мне двери Э.М.? Ведь они могут воспользоваться этим и попытаться захватить вход.

Я бродила взад-вперед по Перспективе, не выключая канал. Там кто-то швырнул бутылку, камера проследила ее полет. Бутылка ударилась о фасад "Электроник Металз" и разбилась.

Скоро мимо платформы на той стороне Каньона проплывет семичасовой флаер, похожий на мотылька. Через пятнадцать минут я могла бы быть над Олд-Ривер, через двадцать я сошла бы в Южном Арборе и пробежала три квартиры до Восточного. Арбор - неприветливый район, грязное скопище заброшенных офисов и разрушенных магазинов, еще не отстроенных после столкновения с Астероидом. Там на каждом шагу ночные клубы, будто стервятники на развалинах, а уцелевшие промышленные предприятия, восстановившись, борются друг с другом за существование.

Если я пропущу этот флаер, другой будет не раньше девяти часов. Вызовешь такси - прождешь не меньше получаса.

Полиция не допустит там ничего серьезного, я же все равно ничего не смогу сделать, а здесь у меня недопитый мартини, клубничный седатив и еще кредитная карточка с месячным лимитом в тысячу И.М.У.; однако робота я себе позволить не могу. Гораздо лучше было остаться дома и забыть обо всем.

Я едва не опоздала на флаер. На платформе было еще человек двадцать пассажиров, одни - в ярких вечерних туалетах - собирались повеселиться в городе, другие - ночные рабочие с серыми опустошенными лицами - ехали делать то, к чему роботы не приспособлены. Механический водитель был без головы.

Я не помню, когда показались огни города, не помню даже, как сошла на платформе Южного Арбора. Только пустившись бегом, заметила краем глаза, что на углу выпивают несколько мужчин. Скоро небо надо мной заполнилось маленькими роботами-самолетами, - целый рой их, мигая огнями и завывая сиренами, летел к центру города.

Почти сразу я влилась в поток людей, которые о чем-то спорили, ругались, просто галдели, и вскоре приблизилась к расстеленному на земле широкому полотнищу. При свете фонарей я прочитала на нем: ЛОМАЙ МАШИНЫ. Людская волна разбилась рядом, освободив проход, а может оттесняя меня со своего пути. Схлынув, она оставила после себя осколки стекла и обрывки бумаги. Казалось, демонстрация потеряла свой накал или была силой раздроблена на мелкие группы еще до того, как успела проявить свою неукротимую ярость. Одинокая полицейская машина, неторопливо двигавшаяся по шершавому бетону, обрызгала меня грязью, отметила код и последовала за толпой, оставив меня одну среди длинных теней от фонарных столбов.

Ворота "Электроник Металз", когда я подошла к ним, оказались открыты и освещены разноцветным неоном. Полицейская машина пряталась во внешнем дворе. Люди, скучившись в уголке, горячо о чем-то спорили, иногда их силуэты вылавливала своими фарами еще одна машина, беспрестанно кружившая возле них. Такие странные сцены я не раз видела и на экране, и на улицах, но никогда в них не участвовала. Я вошла в ворота и пересекла внешний двор. Никто не обращал на меня внимания. Я прикоснулась к панели посетителей, встроенной в дверь. На ней засветилось крошечное окошко и произнесло: "Здание сейчас закрыто". Большинство выставочных складов в городе имеют механизированный персонал и не закрываются всю ночь в ожидании клиентуры; я решила, что Э.М. в большой тревоге за свои товары.

– Я вам позвонила недавно, - сказала я дверной панели. - Насчет покупки одного из ваших роботов усложненного образца.

– Пожалуйста, звоните или приходите завтра.

– Я проехала двадцать миль, - сказала я, как будто это что-то могло значить.

– Из-за непредвиденных обстоятельств, - сказала дверь, - здание сейчас закрыто. Пожалуйста, звоните или приходите завтра.

Вдруг что-то случилось с моими ногами: я их больше не ощущала. Я сползла вниз и села прямо в своем черном платье в грязную тень портика. Я была подобна роботу с отключенной энергией. Меня будто закрыли на ночь, как это здание.

Вскоре люди ушли, полиция уехала, а я продолжала сидеть на земле потерявшийся ребенок, который не знает дороги домой. Надо было подняться и найти такси. Если я останусь здесь, меня может забрать полицейский патруль, подумав, что я больна.

В темноте за воротами я видела яркое сине-зеленое пятно Астероида. В его свете чернели остовы разрушенных толчком жилых домов, лишившихся обитателей, как зимние деревья листьев. Я смотрела туда, впервые в жизни не чувствуя себя в безопасности. Какой я была благодушной и самодовольной, смеясь над страхами Египтии!

Если бы я вернулась домой, в Чез-Стратос, в свои комнаты, я забралась бы в постель, завернулась с головой в зеленую простыню и никогда бы больше не осмелилась сюда придти. Насколько я понимала, они его демонстрировали. Робот для выставки. Может, я и ошибаюсь: тот человек на видео, Совэйсон, говорил так неуверенно. А вдруг это была не просто демонстрация против безработицы? Вдруг городской совет запретил "Электроник Металз" выпускать роботов, которые во всех отношениях превосходят людей.

Наконец я встала с земли и тщательно отчистила платье. То, что произошло потом, было делом случая, хотя казалось, будто произошло из-за меня. Я вдруг поняла, что ворота остались открытыми по ошибке, в суматохе забыли включить механизм, ведь если здание заперто, то должны быть закрыты и ворота. А раз так, то кто-то должен вернуться и закрыть их. Буквально через секунду во внешний двор въехал длинный черный пикард, остановился, и из него вышел человек. На лице его сверкнули две молнии - неоновые блики в линзах очков. Он едва не наступил на меня и крякнул от удивления.

– У меня код, - сказал он. - Не двигайтесь. Это был Совэйсон.

– Уходите, или я вызову полицию. Самое время было сказать что-нибудь резкое. Кловис бы растерялся. Но у меня во рту пересохло.

– Я вам звонила. Вы говорили со мной недавно по видео.

– Угрозы ни к чему не приведут. Через секунду он нажал бы кнопку этого дурацкого кода и я выпалила:

– Я решила купить один из образцов.

– Э-э... о-о, - произнес Совэйсон. - О-о, - повторил он, обойдя меня так, чтобы свет неона падал на мое лицо. - Мадам, извиняюсь, но я не предполагал, что вы придете сюда после того, как оператор нас рассоединил.

Его прежняя неучтивость объяснялась полученным из-за меня нагоняем, а теперь он мог с помощью удачной сделки реабилитировать себя. ~ Или он все же просто устыдился?

– А я вернулся, чтобы запереть, - сказал Совэйсон. - Я здесь мелкая сошка. - Он положил ладонь на дверную панель. Был он слегка навеселе. Дверь узнала его и отворилась со зловещим скрипом. - Проходите, прошу вас.

Он подумал, что я чудаковатая богачка. Почему богачка - это понятно. Ужасно, что это видно с первого взгляда. Чудаковатая - потому что сидела у двери в Новом Арборе, не зная наверняка, что кто-то придет ее запереть.

В фойе он щелкнул несколькими выключателями и вызвал лифт, глянув перед этим на ворота. Мы поднялись на торговый этаж и очутились в прохладном офисе, отделанном кожей.

Собственный блеф тем временем заставил меня похолодеть от ужаса. Я говорила себе, что еще не поздно отказаться, ведь я ничего еще не подписала, а устное соглашение нигде не зафиксировано. А если я все же заключу сделку, то, наверное, Деметре волей-неволей придется ее подтвердить. Может быть, это будет разумнее всего? Но как я ненавижу лгать, особенно по крупному.

Совэйсон сел на стул и выдвинул из стены поднос с напитками. Мы выпили. У нас обоих тряслись руки. Они не перестали трястись и после второй порции - он пил виски, я - лимонный джус. Очевидно, этот день выдался трудным для нас обоих. Он рассказывал мне про "Электроник Металз", но я почти ничего не запомнила. Как будущий покупатель, я должна была притвориться заинтересованной, и пришлось целиком сосредоточиться на этом. Хорошо, если я слышала одно слово из двадцати. Я все еще не могла поверить, что попала в это здание.

– Здесь у нас выставка товаров, - сказал он. - Я расслышала эти слова только потому, что интуитивно поняла: сейчас он будет показывать мне склад. - Я сам придумал, как высветить все преимущества трех типов. Соблаговолите пройти? - Он осушил стакан, поднял другой и взял меня за руку, показывая, как отползает в сторону одна из стен. - Простите меня, мадам, но вы оч-чень молоды.

– Мне восемнадцать. - Неужели я не тянула на двадцать?

– Прекрасный возраст - восемнадцать.

Теперь, когда я описываю все это, мне понятно, что он пытался приволокнуться. Он был стандартно привлекателен, вернее, соответствовал модному стандарту, и знал об этом. Он, наверное, думал, что было бы неплохо, если бы я втюрилась в него и стала осыпать деньгами. А тогда мне это и в голову не пришло.

– Знаете, по-моему, я догадался, какой из образцов вы выбрали. Она настоящая искусница в доастероидных восточных танцах - одна из серии женских золотых образцов. Но поговорите - сами увидите.

Он догадывался, что мне не было восемнадцати. При всех своих заигрываниях он считал меня невинной, если только не К-3. Как мне теперь сказать ему, преодолев все преграды, что я выбрала мужского робота?

Пугливо остановившись от его услужливой руки, я сама вошла в помещение, расположенное за приемной. Мы очутились в большой комнате без окон, с потолка лился мягкий свет, пол был отполирован.

– Не заходите за красную линию, - сказал Совэйсон. - Давайте просто сядем здесь и посмотрим, что произойдет.

Гордясь своим новшеством, которое было принято боссом, он усадил меня на стул и сел сам. Очевидно, это привело в действие какой-то механизм. В дальней стене появилась щель, и оттуда вышла женщина.

Она была высокая, стройная, красивая. Белые волосы, как колосья, окружали голову и плечи. Темно-желтые кошачьи глаза остановились на мне, и она улыбнулась. Можно сказать, она была рада меня видеть. Складки огненно-красного платья колыхались на ней, как лепестки тюльпана, в руках она держала алую розу. Ее кожа была из блестящей желтой меди.

– Привет, - сказала женщина. - Я из опытной серии "Электроник Металз". Мое имя - Коппер [Copper - медь (англ.)]. То есть К.О.П.П.Э.Р.: Кибернетический Оптимально Программируемый Передвигающийся Электронный Робот. - Она полуприкрыла веки и, казалось, замерла. Ее голос понизился и стал завораживающим. - С рассветом в Валентинов день, - произнесла она, я проберусь к дверям и у окна согласье дам быть Валентиной вам... - Я никогда не слышала, чтобы так пели Офелию. Все расплылось передо мной, глаза наполнились слезами. Она пела о любви, она знала любовь, она была сама этой любовью. - Он встал, оделся, отпер дверь, и та, что в дверь вошла, уже не девушкой ушла из этого угла.

Из стены появились двое мужчин. Братья Коппер. На одном была желтая вельветовая куртка со средневековыми рукавами и белые джинсы. На другом иссиня-черные джинсы и рубашка, красный фуксиновый пояс из арабских сказок. Оба улыбались мне. Каждый сообщил, что его тоже зовут Коппер. Они разыграли сцену из драмы, которую я с трудом высидела месяц назад, напрочь затмив оригинальную постановку. Три медных робота сцепили руки, поклонились мне, улыбаясь, и исчезла за стеной, которая снова закрылась.

На этот раз раздвинулась левая стена.

Оттуда выступил мужчина. Густые волосы словно залили голову и плечи черными чернилами. Черные шелковые глаза. Кожа, казалось, отлита из золота. На черном плаще зеленые полосы цвета недозрелых яблок. Звали его, как он сказал, Голдер [Gold - золото (англ.)]; Г.О.Л.Д.Э.Р.: Гальваностегированный Оптимальный Лабильный Дерматизированный Электронный Робот. Его огненно-черные глаза прожигали до самых глубин сознания. Он пошел по комнате колесом, сделал сальто, приземлился в немыслимой позе, выгнувшись так, что едва не переломился. Это был танец, но танец на грани смерти.

– Снова здесь - японское военное искусство, - тихо проговорил Совэйсон. - Это не только элегантно, это и отличная тренировка для желающих владеть своим телом. Особенно хороша у этого типа кожа. - Начав говорить, Совэйсон уже не мог остановиться. Пока золотая фигура скакала и вертелась, он вещал: - Линия Копперов - актеры, Сильверов - музыканты, а эти золотые танцоры. Он не закончил, но я забыла, что надо слушать. В комнату вошли две женщины, сестры золотого робота, и сообщили, кто они такие. У одной длинные ногти на длинных пальцах отливали зеленым, у другой - белым. Они были в брюках из восточного шелка, кремового и зеленого. Сверху у одной было болеро и расшитая золотом блузка, у другой - жилет с изумрудными блестками, сколотый тремя малахитовыми бабочками. Танец их был медленным и необыкновенно грациозный, я такого и представить себе не могла. Их черные волосы то стелились по полу, то взвивались до потолка.

– Из них выйдут хорошие учительницы. Очаровательные учительницы. Прекрасное упражнение для человеческого тела, даже если вы никогда такого не видали. Боже мой, как они хороши, не правда ли? - Совэйсон допил виски и вздохнул. Его расположение к женским Голдерам было не вполне невинным, да и мой интерес, по его предположениям, тоже.

Они ушли, и мое сердце сжалось, как и после ухода Копперов. Я ждала, когда же откроется третья дверь. На сей раз это должно быть...

Она открылась. Вошла сестра Сильвера. Ее каштановые волосы были убраны голубыми гвоздиками. Одежда была белоснежной с кроваво-красной каймой. За ней выкатилась какая-то клавиатура на роликах. Она встала перед ней и заиграла что-то незнакомое, будто дождь искр посыпался из вулкана. Потом она посмотрела на меня и улыбнулась. Я знала, что она скажет. "Я Сильвер..."

Из-за стены вышел мужчина, и я перестала дышать. Потому что это был не он. Похожий на него, но не он. Волосы те же - но другие. Те же янтарные глаза - другие, другие. Движения, голос - такие же, но все-таки не те. Не те. Не те. Абсолютно, совершенно не те. Даже ничего общего. Не помню, что было на нем надето. Я не могла внимательно его рассмотреть.

– Я - Сильвер.

Чертами лица он даже не напоминал его. Я готова была расплакаться. Серебряная женщина сыграла на электрическом пианино Вивальди, а серебряный мужчина спел под аккомпанемент футуристическую мелодию голосом. В словах этой песни говорилось о звезде и о девушке, которая в нее влюбилась, но звезда сказала: "Я слишком стара для тебя."

– Что за черт, - сказал Совэйсон. - Где же второй? Все расплылось у меня перед глазами. Серебряные роботы уходили в стену.

– Есть там еще один мерзавец. Прошу прощения... э-э... мадам. Сегодня был адский день. Эти выставочные модели сгруппированы по три. У серебряных тоже есть третий. Парень. Проклятье. Испортил все представление. Он должен выходить с гитарой. Господи. Ты тут день и ночь сочиняй все эти штучки, а реле возьмет и подведет. Простите меня. - Он подошел к стенному телефону и нетерпеливо застучал по кнопкам. Он уже забыл, что хотел вручить мне золотой образец. Он был зол, что срежиссированное им представление прервалось.

Глаза у меня слезились. От лимонного джуса першило в горле. Где третий серебряный робот? Где? Где? О, его, наверное, разбили на кусочки. Отдали на слом. Бросили в мусорный ящик. Расплавили. Понаделали из него украшений для богатеньких сучек, таких, какую я сама здесь только что изображала.

Не дури. С чего ты взяла, что он был... расчленен?

Совэйсон у телефона захлебывался словами: - Что? Почему мне не сообщили? Когда? Хм. Что? Нет, не видел.

Он вернулся от телефона и посмотрел на меня.

– Что ж, можете выбирать. Тот другой вам не нужен. Он совсем такой же, как и этот. Конечно, некоторые покупатели хотят проверить физические данные. В обнаженном виде. Но мадам, я не думаю, чтобы вам было нужно именно это. Или как?

Я сжала руками подлокотники и не хотела думать о том, что он только что сказал.

– Мне нужен другой робот, - проговорила я.

– О, эта чертова машина оставила мне записку. Никогда их не смотрю. Их ведь проверяют. Нет... э-э... с моделью все в порядке, вы не думайте. Даже пьяный, он как раз вовремя вспомнил, что надо вести себя соответственно служебному положению. - Э.М. всегда производит проверку, когда мы выпускаем новый механизм для показа. Мы очень придирчивы к ним. Самую плевую вещицу тщательно осматриваем, ведь наши модели не на один год. Иначе разве бы мы позволили им ходить без сопровождения?

– Что же... - начала я, не зная, что сказать. Как бы вы осведомились о здоровье робота? Меня всю трясло. Я пыталась взять себя в руки, как это сделала бы моя мать. - А с этим что случилось?

– Да ничего. Компьютер ничего не отметил. Только изменились несколько показаний. Ничего такого, что отразилось бы на других, э-э, моделях, могу вас в этом заверить. Вы же знаете эти компьютеры. Ресничка оторвалась... В этом я не специалист, не понимаю, что это означает. Жаргон. Но вам-то не о чем беспокоиться. Ее заменят. И завтра его спустят в производственный центр.

– Куда?

– В производственный центр. Это подвал. А вы любопытная крошка, не правда ли? Но, боюсь, туда я вас провести не смогу. Строго засекречено. А то я потеряю свое замечательное рабочее место.

– Робот, - сказала я, - тот, которого проверяют, именно его... я и хотела купить.

Господи, как у меня язык повернулся? Совэйсон вытаращил глаза. Я сглотнула. Не знаю, красная я была или белая, но меня бросало то в жар, то в холод. Я постаралась успокоиться и, дождавшись, когда жар схлынул, но еще не сменился холодом, бездыханным голосом произнесла:

– Его мне рекомендовала подруга. Я хочу только его. И никого больше. И, пока Совэйсон не успел опомниться, добавила: - Если образец еще здесь, я бы хотела увидеть его. Сейчас.

– А-а, - только и смог вымолвить Совэйсон. Вдруг он улыбнулся, вспомнив про виски, выпил и налил себе еще. - Э-э, сколько вам лет, вы сказали?

– Восемнадцать. Почти девятнадцать.

– Вы понимаете, почему я спрашиваю? Чтобы купить такой товар - ведь это не просто слуга, а товарищ, э-э, так сказать, исполнитель - нужно быть во всяком случае старше восемнадцати. Или хотя бы иметь официальное согласие вашей матери. Вас как зовут?

– Как меня зовут, вас не касается, - ответила я, сама себе удивляясь. - По крайней мере, до тех пор, пока я не решусь покупать. А я еще не решила, ведь вы не можете показать мне робота, которого я хочу.

– Я этого не говорил.

– Ну так дайте мне взглянуть на него, или не морочьте мне голову.

– Хотите навестить больного, - произнес Совэйсон, безжалостно бередя мою глубокую рану, происхождение которой я и сама не могла себе объяснить. - Ну хорошо. Пойдемте, посмотрим на пациента.

Держа бокал в руке, он шел впереди, забывая придерживать двери, которые едва не захлопывались у меня перед носом. Теперь при всем желании я не смогла бы сама вернуться обратно. Мы вошли в коридор, потом в одну из темных камер, где что-то жужжало. Когда белые замшевые туфли Совэйсона переступили порог, там зажегся холодный, очень тусклый и безжизненный свет, как в больничном морге, который однажды показывали по видео.

В помещении находился предмет, похожий на вертикальный гроб с отверстиями, из которого тянулись провода, соединявшие его с каким-то тикающим и гудящим ящиком.

– Вот, - сказал Совэйсон. - Надавите на ручку, и вы его увидите. Во всей красе.

Мне стало страшно, и я долго не могла сдвинуться с места.

Потом я подошла, взялась за ручку, и машина перестала гудеть, а передняя стенка гроба медленно отползла вверх. Нет смысла растягивать описание, я вообще еле заставила себя все-таки сделать его. Фигура в контрольном гробу была закутана в какой-то мягкий непрозрачный пластиковый мешок с прикрепленным к нему проводами. Из него торчала только голова. Это была голова Сильвера с его каштановыми волосами, но под длинными темно-коричневыми бровями зияли два отверстия, внутри которых вращались маленькие серебряные колесики, совсем как шестеренки в часах.

– Можете увидеть и еще кое-что, если хотите, - язвительно сказал Совэйсон. Он подошел к мешку и приоткрыл его так, что я увидела плечо, серебряный скелет руки, в котором тоже вращались колесики, но кисти там не было. Ее сняли. На это Совэйсон обратил особое внимание.

– За пальцами нужны специальный уход и контроль. Это самая важная деталь у моделей-музыкантов. Но не пойму, что тут еще сломалось. - Он заглянул в мешок и стал что-то внимательно разглядывать.

Я вспомнила, как Сильвер играл на гитаре и пел зажигательные песни, похожие на огонь, вспомнила его яростные аккорды. Вспомнила, как он целовал Египтию, как легко сбегал по лестнице в садах с развевающимся бордовым вельветовым плащом, как неторопливо шел по улице, оглядываясь на флаеры, как задержал свои губы на моих.

– Теперь он не очень-то симпатичен, верно? - сказал Совэйсон.

Со мной произошло что-то странное. Я ощутила это, когда услышала его слова они привели меня в замешательство, сначала я не поняла, в чем дело, а потом догадалась. Я излечилась от своей страсти. Конечно. Да и кто бы на моем месте не излечился?

– Нет, - сказала я Совэйсону. - Не думаю.

Я повернулась и вышла из комнаты.

Я подождала его в коридоре. Меня уже не трясло. Выбравшись из камеры, он привел меня обратно в офис, где я сказала ему, что подумаю, а в ответ на его протесты добавила: - Спрошу разрешение у матери.

– Черт побери! Я знал, что ты несовершеннолетняя. Столько времени из-за тебя потерял...

– Выпустите меня, - сказала я.

– Да ты маленькая...

– Выпустите меня, или я вызову полицию.

– Ищешь одних развлечений. Я бы тебя развлек. Богатая детка. Ни дня в жизни не проработала.

– Моя мать, - сказала я, - близко знакома с Директором Э.М.

Совэйсон пристально посмотрел на меня. Он мне не поверил и тем не менее начал лихорадочно вспоминать, что он мне выболтал про Директора, отца своей подружки, про Э.М. и про то, какова тут его роль. А тем временем машинально вызвал мне лифт.

Спускаясь я была абсолютно хладнокровная. Владела собой. Вышла во внешний двор, и ворота открылись передо мной. Я вышла наружу, не шатаясь. Ворота за мной не закрылись, и я снисходительно улыбнулась: он опять забыл включить автозапор.

Я чувствовала себя двадцатипятилетней и искушенной. Я освободилась от своих юношеских мечтаний. Я могла делать все, что хотела. Какая я была дурочка! Я гордилась, что сумела преодолеть это, что повзрослела. Уроки матери, наконец пригодились, я стала полноценной личностью. Я осознала себя.

Я вспомнила о Сильвере и слегка пожалела его, не испытывая никаких других чувств. Конечно, все эти фрагменты потом сложат вместе, натянут на суставы-шарниры распыленную кожу, чтобы мышцы, в том числе и лицевые, стали гладкими. Все воссоединят. На полсекунды я задумалась, что он там ощущает в этом мешке, в гробу, а потом поняла, что он даже ничего про это не знает, ведь его выключили, как лампочку. Завтра его спустят в подвал, разберут на части, а потом могут и не собрать.

Я поднялась на эскалаторе на Пэйшенс Мэйдель Бридж и пошла над Олд-Ривер по стеклянному туннелю, куда искусственно подается кислород, время от времени останавливаясь и глядя вниз на городские огни, отражающиеся в отравленной воде, на освещенные суда с застекленным верхом, оставляющие пенистый след, на кутерьму рыб-мутантов. По мосту, как обычно бродили три-четыре человека и бродили не просто так. Девушка играла на мандолине, один из мужчин показывал фокусы, другой пел. У него был удивительный голос, но с роботом, конечно, не сравнить.

Сойдя с моста, я увидела, что произошли налеты на Стэйриа Сэконд Оунер Эмпориум и на Финн Дарлз Фид-о-Март: там было полно полиции, машин с мигалками и больничных фургонов. На дорогу выкатилась огромная банка из-под фруктовых консервов и стала перелетать от одной машины к другой.

С меня довольно. Я знала, что город жесток и жизнь там небезопасна. Поэтому я поехала на автобусе до Джеггида и зашла в ресторан выпить кофин-гляссе, но не успела сделать и первый глоток через пахнущую шоколадом соломинку, как кто-то ущипнул меня за руку.

– Поздновато ты гуляешь, - сказала Медея, усаживаясь напротив меня.

– А мать знает? - спросил Джейсон, подсев к ней.

Они смотрели на меня своими узкими глазами.

На сильный щипок я даже не отреагировала: слишком стала хладнокровна, чтобы возмущаться, к тому же мне словно ввели обезболивающее.

– Мать на севере.

– О-о, - сказала Медея. - В Чез-Стратосе теперь можно повеселиться.

Медея, как и Еиптия, красит волосы в темно-голубой цвет, но если у той длинные шелковые пряди, то эта завивает их кудряшками. Волосы Джейсона соответствуют его цветосущности, они какие-то бежевые, только здорово выгорели, когда он занимался серфингом в Кейп-Энджеле. А Медея всегда ложится под черным тентом и не загорает. Никогда не могла понять, почему они считаются моими друзьями, какие они друзья.

– Видели демонстрацию против роботов? - спросила я. Конечно, они ничего не видели, но я спросила нарочно, наслаждаясь своей невозмутимостью.

– Какую демонстрацию? - не поняла Медея.

– А, эти роботы, которые похожи на людей, - сообразил Джейсон. Придурки какие-то суетятся. Мать надолго уехала?

– Ненадолго.

– Почему бы не закатить вечеринку до ее возвращения?

– Что ты, для этого она чересчур сознательная, - сказала Медея.

– В самом деле?

– Да, - отрезала я.

– Ты все толстеешь, - сказала Медея. - Плюнь на эти капсулы. А я, наверное, Евниция Альтима - такая худая. Но я только что достала таблетки.

Мне двадцать пять, надо быть умницей. И без тебя знаю, что я толстушка.

– Слушай, почему ты не покрасишь волосы ну хоть в рыжий, что ли, цвет - для разнообразия? - сказал Джейсон.

Это было уже слишком. У меня похолодело в животе. Он что, уже прослышал где-то про мои фантазии? Хотя вряд ли. Джейсон любит чувствовать свое превосходство. В детстве он однажды меня успокоил, когда я чего-то испугалась. Ему было столько же лет, сколько мне, но он был очень добрым, по крайней мере, казалось. Однако он любил власть. И в тот же день уже сам попытался меня напугать, чтобы снова утешить. Такое он вытворял частенько. Обычно у него было несколько ручных зверьков, и они постоянно болели, а он за ними ухаживал. Но потом они снова заболевали, и однажды отец Джейсона а у них с Медеей есть отец - запретил ему их держать. Тогда он стал играть с электрическими безделушками.

– Чего мать не захочет, она не сделает, - сказала Медея.

Она поднялась с места, и Джейсон тоже встал, будто был привязан к ней за веревочку. Ей шестнадцать с половиной, а ему шестнадцать ровно. Их родили по ускоренному методу с распределением темпа, и они настоящие двойняшки.

– До свидания, Джейн, - вежливо попрощался Джейсон

– До свидания, Джейн, - проговорила Медея.

Они вышли, а ко мне подкатил робот-официант на треножнике с колесиками и присоединил их счет к моему, как будто мы договаривались, что я плачу. Не то чтобы им нечем было платить, это они просто так пошутили. Я тоже решила пошутить и платить за них отказалась, дав официанту их домашний адрес. Отец будет взбешен (в который раз). Раньше бы я не спорила и заплатила, но сегодня... О, сегодня у меня словно выросли крылья.

Миры парили, как птицы, над моим такси. Городские огни расплескивались по ветровому стеклу, будто осколки ночи. Я была в полете. Колесо неба, крылья каруселей, и снег, и сталь, и огонь. Мы взберемся на небо, мы оседлаем алых коней...

Что это? Это же песня - какая? - какая? - это песня Сильвера.

Я оставила робота-официанта с моим недопитым кофином, вошла в кабину и набрала номер Кловиса.

– Изолятор, - осторожно ответил Кловис.

– Привет, - сказала я.

– Слава богу. Я думал, это опять Остин.

– Кловис, - начала я.

– Да, Джейн, - отозвался он.

– Кловис, - что ему сказать? - Кловис. Кловис. Пауза.

– Что случилось? - спросил он так мягко, что его голос на секунду напомнил мне голос... голос...

– Кловис, понимаешь... Кловис...

– Где твоя мать?

– Уехала. Кловис...

– Да, я Кловис. Где ты сама?

– Не помню. А! Я в Джеггиде. В ресторане.

– Я не могу приехать к тебе, понимаешь? Спускайся в парк такси. Бери тачку и езжай сюда. Если через десять минут тебя не будет, я забеспокоюсь. Джейн?

– Что?

– Ты можешь это сделать?

– Кловис! Ой, Кловис, у меня из глаз бежит черная вода!

– Это у тебя краска потекла.

– Ах, да. Совсем про нее забыла, - я засмеялась.

– Возьми себя в руки и ищи такси.

Я уже успокоилась и слегка развеселилась. Потом умылась в дамской комнате и спустилась к такси. Повсюду сверкали городские огни, словно звезды на ночном небосклоне. Они расплескиваются по ветровому стеклу... я лечу... мы взберемся на небо...

– Нью-Ривер Роуд, дом 21, - сказала я водителю-роботу, поразительно похожему на человека. - Боже праведный, - сказала я, взмахивая перед ним своими черными ногтями, - вы почти так же правдоподобны, как особые образцы Э.М.

– Какие? - переспросил он.

– Электроник Металз. Коппер, Голдер и Сильвер.

– Никогда о них не слышал.

– Вас никогда не расчленяли?

– Как видите, нет.

– Интересно, на что это похоже. Он выглядел таким... таким...

– Не могли бы вы, - проговорил он, - реветь потише, пока находитесь в машине? Это ведь отвлекает.

Он же человек, а я и забыла про эту новинку на линии Джеггида.

Огни ударялись о ветровое стекло. Мы летели.

Мне удалось сдержать слезы. Просто непонятно, откуда они взялись.

Когда я добралась до пятнадцатой галереи дома Кловиса, его дверь распахнулась прежде, чем я успела рот открыть, от одного взгляда. Кловис с озабоченным видом стоял босиком посреди ковра.

– Он умирает, - произнесла я. - Они хотят его убить.

Седатив, который он мне приготовил, был без запаха и горчил. Я заснула в его комнате для гостей на черных атласных простынях, которые перемежались зелеными и устричными. Атлас постелен здесь намеренно, чтобы всю ночь скользили с одного конца кровати на другой. Кловис обычно создает своим голосом всевозможные неудобства в надежде, что они скоро уберутся. Заснула я, только проглотив таблетку, а когда открыла глаза, он принес мне китайский чай и яблоко.

– Если найдешь на кухне что-нибудь съедобное, оно твое.

После снотворного я была, как лунатик, но все же отыскала несколько полуфабрикатов для тостов. Кловис встал в дверях.

– Кажется, я дал тебе слишком много серенола. Ты хоть помнишь, что рассказывала мне вчера? Ты была в таком трансе.

Я смотрела на горячую тарелку с тостами, а видела два серебряных глазных отверстия с колесиками внутри.

– Нет, мало я тебе дал серенола, - сказал Кловис, когда я снова заплакала.

Я рассказала ему все, сидя на тахте. Такому представлению позавидовала бы сама Египтия.

– Удивляюсь я тебе, - сказал Кловис, передав мне большую коробку с носовыми платками и подняв с пола упавший тост. - Маленькая робкая Джейн против могущественной "Электроник Металз Лимитед". Как звали этого болтуна?

– Со-Со-Со...

– Точно, Совэйсон. Я с ним поговорю.

– Что?

– Что? - передразнил мое изумление Кловис.

– Кловис, я не могу туда вернуться. Я ничего не могу сделать. Он знает, что мне нет восемнадцати. А мать не...

– Я не люблю объяснять дважды. Пойдем. Кловис прошел обратно в комнаты и набрал номер на лишенном видео телефоне, усилив громкость приема.

Я встала в дверях кухни и услышала тягучий, соблазнительный сонный голос Египтии.

– Доброе утро, Египтия.

– О, Боже. Ты знаешь, который час? Я этого не перенесу. Только ненормальный может звонить в такое время.

–Ненормальные не пользуются телефоном. Ты, надо полагать, спала?

– Ничего подобного, - сладко зевнула она. - Я не могу спать. Ах, Кловис, я просто в ужасе, даже заснуть не могу. Мне дали роль. Конкордасис ставит "Останки брата спроси у павлина". Они говорят, только один человек может сыграть Антектру. Только я могу ее сыграть. Только я смогу ее правильно понять и почувствовать, но, Кловис... я не готова к этой роли. Я не могу. Кловис, что мне...

– Я хочу купить тебе замечательный подарок.

– Какой? - встрепенулась она.

– Джейн говорит, ты заторчала от одного робота.

– О! О, Кловис, в самом деле? Но нет. Я не могу. Я должна сосредоточиться на роли. И блюсти целибат. Антектра девственница.

– Счастлив сообщить, что этой пьесы я не знаю.

– А Сильвер - его зовут Сильвер - он обалденный любовник. Он может...

– Пожалуйста, не рассказывай, - перебил ее Кловис. - А то это прозвучит как упрек.

– Ты бы в него влюбился.

– В него, видимо, все влюбляются. Того и гляди, через год его выберут мэром. Между прочим, его разобрали на части в гадком подвале, где у них, у Э.М., побочная линия по производству мясных пирожков.

– Кловис, я что-то не улавливаю.

– Ты ведь, кажется, имела дело с человеком из металла. А из него выпотрошили часовой механизм. На котлеты. Или на пирожки.

– Я с ним ничего такого не делала. Они что, хотят заставить меня платить?

– Заплачу я. За владение. На твое имя - ведь тебе есть восемнадцать. Со скидкой - если правильно использовать ситуацию. Поврежденный товар.

– Кловис, ты неподражаем, но я действительно не могу позволить себе его принять.

– Ну, тогда одолжи его Джейн на время. Просто чтобы наложить на него лапу, извини за выражение.

– У Джейн еще ни одного мужика не было.

– Не было, так будет, верно, Джейн? Египтия замолчала. Я превратилась в стекло и не двигалась, чтобы не разбиться.

– Через час, - сказал Кловис. - На Арборской стороне моста.

– Я в Арборе не бываю. Меня ограбят и похитят.

– Конечно, Египтия. Ты же звезда. Кловис отключился и набрал другой номер.

– "Электроник Металз"? Нет, мне не надо отделение по контактам. Я хочу поговорить с человеком по имени Совэйсон.

Он ждал, и я сказала:

– Кловис, они не согласятся, - он замолчал, потому что на линии послышался голос Совэйсона, и задрожала всем телом, как осенний лист... Я села на пол, прислонила голову к стене и поплыла как будто под действием серенола.

Сквозь туман, я слышала, что Совэйсон отвечает не слишком любезно.

– Откуда вы знаете, что один из серебряных образцов не в порядке?

– Мои шпионы, - сказал Кловис, - могут проникнуть всюду.

– Что? Э-э. Взгляните сами...

– Я не люблю пользоваться видео.

– Это, должно быть, э-э, та паршивая девчонка, не так ли? А вы еще одно богатое чадо...

– Я еще одно богатое чадо. И я советую вам не горячиться, мой пернатый друг.

– Что?! Кто это тут...

– Совы, - отчетливо произнес Кловис, - сын.

– Это пишется Совэй... - завопил Совэйсон.

– Да пусть пишется хоть "сволочь", мне плевать, - сказал Кловис. - Я звоню от имени леди, которая нанимала вашу бракованную рухлядь позапрошлой ночью.

Я встала, зашла в зеленую ванную и открыла кран. Не могла я их больше слушать.

Минут через пятнадцать после того, как я легла в воду, Кловис постучал в дверь и сказал:

– Какая ты чувствительная, Джейн. С тобой все в порядке? Если ты вскрыла себе вены, то отпусти, пожалуйста, руки в воду, чтобы не запачкать стены. Кровь так трудно отмыть.

– Я в порядке. Спасибо за заботу.

– Заботу? Этот сын Совы - просто медуза. Я полагаю, ты вернешь мне наличными, как только выжмешь из Деметры благословение. Тогда мы сможешь и Египтию вывести из игры.

– Они тебе не позволят, - сказала я сквозь слезы, которые текли прямо в воду. Мой собственный водопроводный кран никто не в силах завернуть.

– Зачем я все это делаю? - спросил кого-то Кловис. - Переворачиваю мир вверх дном - и все ради жалкой кучки гнилых орехов и дверных болтов, которые все равно ни на что не годятся. О горе мне, горе! Прости, моя ласточка.

Он удалился, и я услышала, как ожил и зашумел душ в другой ванной, цвета красного дерева.

Не помню, сколько прошло времени, прежде чем я услышала, как он, насвистывая, выходит из квартиры.

О мужчинах К-3 многое сочиняют. По крайней мере, Кловис отлично умеет свистеть.

Я лежала в ванне, позволяя воде смывать с кожи жизненно важное сало, против чего меня всегда предостерегала мать. ("Кожные элементы восстанавливаются. Но нельзя спорить с природой, дорогая".)

Да нет, Кловис вовсе не это имел в виду, А если и это, "Электроник Металз" никогда не отдаст испорченного робота. Или вернутся демонстранты. Или Египтия, если подпишется, то предъявит свои законные права и заберет его себе. Или он уже превратился в кучу металлолома.

Плакала я уже давно, но вдруг все резко изменилось. Слезы потекли еще быстрее, и я поспешно выскочила из ванны. Так же поспешно я собралась тогда на вечеринку к Египтии. Каким-то образом я уже все знала.

Когда я снова услышала, как движется лифт, я вся похолодела. Дверь спросила у меня, открываться ли ей. Стоило прислушаться к голосу разума, но я распахнула ее не раздумывая. А там стоял Остин.

– Где Кло? - спросил он.

Я ждала кого угодно, только не его. Поэтому смотрела на него, онемев.

– Да, я знаю, что я красивый, - сказал он.

– Я думала, у тебя есть ключ, - пробормотала я.

– Бросил ему в лицо, - сказал Остин. - Этот дурацкий сеанс. Ты знала, что в столе магнит? Держу пари, что знала.

– Кловиса нет, - сказала я.

– Я подожду.

– Он уехал на пляж. - Еще одна ложь. Остин поверил.

– Надеюсь, кто-нибудь там засыплет ему лицо песком.

Он повернулся, прошествовал обратно по коридору и нажал кнопку лифта. Я почувствовала и неловкость, и облегчение, когда лифт проглотил его и исчез.

Был час дня, если верить говорящим часам Кловиса. Я причесалась в тридцатый раз. Оправила свое черное платье, подкрасила черные ногти и белое лицо. За окном над Нью-Ривер плыли похожие на синяки облака. Мог и дождь пойти. Свой дождь я прекратила, глаза высохли. Я сварила настоящий кофе им у Кловиса был забит весь буфет, но пить не смогла. Кофейный столик покрылся пылью. Очевидно, квартирный автоочиститель не включали целую неделю.

Чего я ждала? Что позвонит Кловис и сообщит, что ничего не вышло? Что откроется дверь, войдет Кловис, пожмет плечами и скажет: тебе лучше забыть обо всем, Джейн? А все-таки не от того ли ты боишься мужчин, что у тебя нет отца?

Вчера вечером какое-то время все казалось таким простым. Женщина не может любить робота. Ну, что для меня может значить эта заводная кукла? Но оказалось, я не способна держаться этой истины. Для меня он был живой. Человек, Кловис. Настоящий.

Я услышала лифт.

Нет ли в другом конце галереи еще одной маленькой квартирки? Может быть, это ее обитатели?

Дверь затряслась, задрожала, как будто пробежала рябь по воде, наконец, открылась. Вошел Кловис и Сильвер.

Сильвер был в голубой одежде и темно-красных ботинках. Я не могла оторвать от него взгляда. Потом посмотрела на Кловиса. Кловис был удивлен и, казалось, уже давно. Он подошел ко мне и сказал:

– Ну что же ты, Джейн. - Потом протянул мне пластиковую папку. Документы, - кратко пояснил он. - Копии ордера сборочного цеха, права на владение и квитанции на денежный перевод с банковской печатью. Гарантия два года с отметкой об ограничении ее действия по вине покупателя, не давшего завершить контрольную проверку. Египтия подписала подтверждение твоего права на временное пользование. На шесть то ли месяцев, то ли лет. Кстати, она все-таки сумела продрать глаза и заподозрила какой-то подвох, так что пришлось накормить ее ленчем и купить ей серый плащ с меховой подстежкой. За который ты мне тоже должна.

– Может так получиться, что я не смогу тебе отдать, - сказала я, еще не совсем выйдя из оцепенения. Сильвера теперь я видела только краем глаза, он стоял возле двери, но его голубой огонь озарял всю комнату подобно тлеющим уголькам.

– Значит, увидимся в суде, - сказал Кловис. Зачем-то я сказала:

– Остин приходил. Я его убедила, что ты на пляже.

– Думаю, так оно и есть, - отозвался Кловис. - Явное ощущение, что под ногами песок. Перемена обстановки не повредит. - Его лицо продолжало выражать удивление. Он отвернулся от меня, снова приблизился к Сильверу, посмотрел на него, потом обошел и оказался у двери.

– Ты ведь знаешь, где что у меня, - проговорил он. - Если нет, то самое время разведать. Иисус же, возгласив громко, испустил дух, - добавил он. Дверь захлопнулась за ним, щелкнув своим механизмом. Я осталась одна. Одна с роботом Египтии.

Я должна была заставить себя посмотреть на него. С ботинок на длинные ноги, потом - на руки, опущенные по бокам. Плечи с лежащими на них волосами поверх голубой рубашки. Шея. Лицо. Все нетронутое. Целое. Спокойные тигриные глаза. Да что это, в самом деле? Уж не выдумала ли я его? Какой-то призрак или как будто смотришь на лицо выздоровевшего больного... Да нет, воображение разыгралось.

Известна ли ему официальная ситуация - кто им владеет постоянно, а кто временно? Должна ли я об этом ему сказать?

Он медленно мигнул своими янтарными глазами. Слава Богу, действуют. Слава Богу, они не менее красивы, чем были тогда, когда я увидела их в первый раз. Он улыбнулся мне и сказал:

– Привет.

– Привет. - Я была так возбуждена, что едва это чувствовала. - Ты меня помнишь?

– Да.

– Не знаю, что и сказать тебе.

– Говори, что хочешь.

– Вот я сейчас скажу: "Садись, пожалуйста, будь как дома. Чашечку чаю?"

Он засмеялся. Я полюбила его смех. Всегда любила. Но он разбил мое сердце. Я теперь страдала, глубоко страдала оттого, что он здесь со мной. Никогда в жизни со мной такого не было. Я не могла даже плакать.

– Я вполне расслаблен, - сказал он. - Я всегда расслаблен. Можешь на этот счет не беспокоиться.

Он меня обезоруживал, но я была готова к этому. Что бы еще ему сказать? Он заметил мои колебания и приподнял одну бровь.

– Что? - сказал он. Человек. Ну, человек же!

– Ты знаешь, что произошло? Что они с тобой сделали?

– Кто они?

– "Электроник Металз".

– Да, - сказал он. И все.

– Я видела тебя там, - произнесла я. Это прозвучала бестактно.

– Я сожалею, - откликнулся он. - Вряд ли это было тебе приятно.

– А тебе?

– Мне?

– Ты был без сознания?

– Без сознания - это не те слова, которые можно применить ко мне. Отключен - если ты это имеешь в виду - был частично. Для контрольной проверки требуется, чтобы по крайней мере одна половина мозга функционировала.

У меня в животе похолодело.

– Ты хочешь сказать, что все сознавал?

– Вроде того.

– Это было... больно?

– Нет. Я не чувствую боли. Мои нервные окончания реагируют скорее по принципу рефлекса тревоги, чем боли. Боль как предупреждающий сигнал не нужна моему телу так, как человеку. Поэтому никакой боли.

– Значит, ты слышал, что он говорил. И что я говорила.

– Думаю, что да.

– Ты не способен к неприязни?

– Нет.

– К ненависти?

– Нет.

– К страху?

– Трудно сказать. Я весь на виду.

– Ты отдан в собственность, - сказала я. - Ты принадлежишь Египтии. Ты одолжен мне.

– Ну и что?

– Ты не сердишься?

– Разве я выгляжу сердитым?

– Ты употребляешь первое лицо: говоришь "я".

– Было бы нелепо говорить как-то по-другому, я бы обязательно запутался.

– Я тебя не раздражаю?

– Нет, - снова мягко засмеялся он. - Спрашивай все, что хочешь.

– Я тебе нравлюсь?

– Я не знаю тебя.

– Но ты как робот считаешь, что все же можешь узнать?

– Лучше, чем других людей, если ты позволишь проводить-с собой больше времени.

– Ты этого хочешь?

– Конечно.

– Ты хочешь заниматься со мной любовью? - В этот вопрос я вложила сердечную боль, раздражение, страдание, скорбь, страх - все, чего он был лишен.

– Я хочу делать все, что ты ждешь от меня.

– Без всякого чувства.

– С чувством огромного удовольствия от твоего счастья.

– Ты красивый, - сказала я. - Знаешь, что ты красивый?

– Да. Разумеется.

– Ты притягиваешь людей, как магнит. Это ты тоже знаешь?

– Это метафора? Да, знаю.

– Ну, как все это называется? - бесцеремонно спросила я. Это прозвучало, как вопрос ребенка, что такое солнце. - Как это называется, Сильвер?

– Знаешь, - сказал он, - самый простой способ обращаться со мной - это принимать меня таким, какой я есть. Ведь ты не можешь стать такой, как я, а я - как ты.

– А ты бы хотел стать человеком?

– Нет.

Я подошла к окну, посмотрела на Нью-Ривер и на его слабое сапфирово-серебряное отражение в стекле.

Я сказала ему одними губами: я люблю тебя. Я люблю тебя.

А вслух проговорила:

– Ты гораздо старше меня.

– Сомневаюсь, - сказал он, - мне всего три года. Я обернулась и взглянула на него. Наверное, это правда. Он усмехнулся.

– Ну хорошо. Когда я появился на свет, мне было уже примерно двадцать-двадцать три. Но если считать с того момента, как я был приведен в действие, то я еще ребенок.

Я перевела разговор на другую тему:

– Это квартира Кловиса. Ты чем так его ошеломил?

– Просто он, как и ты, все не мог запомнить, что я робот.

– А он... хотел заниматься с тобой любовью?

– Да. Но он подавлял в себе эту мысль, она была ему отвратительна.

– А тебе она была отвратительна?

– Опять двадцать пять. Ты об этом уже спрашивала в другой форме, и я тебе ответил.

– Ты бисексуален?

– Я могу приспособиться к любому, с кем имею

дело.

Чтобы доставить ему удовольствие?

– Да.

– А это, в свою очередь, доставляет удовольствие тебе?

– Да.

– Ты запрограммирован на него?

– Так же, как и люди в какой-то мере. Я вернулась в комнату.

– Как ты хочешь, чтобы я тебя называла?

– Ты собираешься меня переименовать?

– Сильвер - это сокращение, а не имя. Есть разница.

– Но только, - сказал он, - не называй меня Разница. Я засмеялась от неожиданности. Это было похоже на каламбуры Кловиса.

– Прекрасно, - сказал он. - Мне нравится твой смех. Я его раньше не слышал.

Будто мечом пронзил. Я переживаю все так остро, неужели ничего не чувствует? Да нет, он чувствует гораздо тоньше меня.

– Пожалуйста, - сказала я, - называй меня Джейн.

– Джейн, - произнес он. - Джейн - грань кристалла, звук капель дождя, падающих на гладкую поверхность мрамора, стройная цепочка робких звуков.

– Не надо, - проговорила я.

– Почему не надо?

– Это ничего не значит. Никто еще не находил в моем имени поэзии, а ты ее находишь буквально во всем. Это самое обыкновенное имя.

– Но сам звук, - возразил он. - Чисто фонетически это так чисто, прозрачно и прекрасно. Подумай об этом, если не думала раньше.

Пораженная, я подняла руку.

– Джейн, - произнесла я, пробуя на вкус, вслушиваясь в свое имя. Джеен. Джеин.

Он смотрел на меня тигриными глазами, которые лучились светом, притягивая к себе.

– Я живу со своей матерью в двадцати милях от города, в заоблачном доме, - сказала я. Он висит прямо в воздухе. За окнами плывут облака. Мы пойдем туда.

Он рассматривал меня с тем пристальным вниманием, которое я уже научилась распознавать.

– Не знаю, чего я от тебя хочу, - неуверенно произнесла я. Неправда, неправда, но хотела я столь невозможного, что лучше было не говорить.

– У меня нет... это у Египтии... а у меня нет... никакого опыта.

– Не надо меня бояться, - сказал он.

Но я боялась. Он водил серебряным ногтем по моему сердцу.

Я не хотела оставаться у Кловиса. Он мог в любое время вернуться, хотя, наверное, собирался задержаться. К тому же не хотелось давать ему повод воображать, как мы занимаемся любовью, разъезжая по этим черным атласным простыням. Де еще все осложнялось тем, как он сам воспринял Сильвера - я, не хотела так его называть, но не могла придумать ничего лучшего.

Когда мы мчались в такси по загородному шоссе, я поняла, что не хочу держать его и у себя в Чез-Стратосе. Внезапно, но абсолютно четко, я осознала, что своего дома у меня нет. Я всегда окружена людьми. Рядом то Кловис, то Хлоя. То мать. Если мать вдруг сейчас дома, то я не смогу привести: это требует объяснений. "У нас три подвижных робота, дорогая. Еще один нам ни к чему. - Но это личностный робот, мама. - А что он делает, чего не могут остальные?" Да...

В такси я просто окаменела от волнения. Когда мы шли по улице, все смотрели на него, и, как и раньше, девяносто девять из ста вовсе не подозревали, что он робот. На оживленном перекрестке он взял меня за руку, как любовник, как друг. Предупредительность. Мне потребовалось все мое мужество, чтобы повести его в парк такси, за три квартала. Поведение его было вполне естественным. Интерес, настороженность, несомненное знакомство с подземными переходами, уличными эскалаторами, как будто он всегда жил в городе. Но все же были некоторые моменты... Он не пустил меня под одну из арок. "Там из воздушного кондиционера капает вода". Я ее не видела и не увидела, но из-под арки вышли двое мужчин, отряхаясь и чертыхаясь. Он увел меня с неровной мостовой, а сквозь толпу мы проскальзывали без единого столкновения, чего я совершенно не умела.

Водитель такси был робот. Ему было все равно. Интересно, если бы он был с головой, то как отреагировал бы на предмет, вышедший из той же мастерской, что и он сам?

На улице я забрасывала его вопросами. Иногда повторяющимися, я этого не замечала. Некоторые, наверное, казались ему дикими. "Ты спишь в ящике?" "Я вообще не сплю." "А что делаешь?" "Кто-нибудь размыкает мою цепь и прислоняет меня к стене." Это показалось мне черным юмором, и я не поверила, хотя он и сказал, что не умеет лгать. Иногда до прохожих долетали обрывки нашего разговора, и они оборачивались. Меня даже удивляло, что почти никто не знает, в чем тут дело. Ни рекламная кампания, ни демонстрация не способствуют распространению этой новости. Хотя это тоже мысль - внедрить роботов в массы, показать, как легко они сходят за людей, а потом затрубить: вот они, наши товары!

Пишу это, как чистая рационалистка. На самом деле ничего подобного.

Когда мы сели в такси, я обрадовалась, но напрасно: ведь я опять осталась с ним наедине. Я казалась себе несуразной, толстой, некрасивой, инфантильной. Слишком много я взяла на себя. Но не могла же я оставить его в этой контрольной камере, раз Кловис дал мне возможность вызволить его оттуда. Если бы я хоть не знала, что он там безглазый, с обнаженным механизмом, полумертвый.

Стыдясь самой себя, я спросила прямо:

– Если бы они сделали полную проверку и разобрали тебя на части, это была бы твоя смерть?

– Возможно, - ответил он.

– Ты боишься ее?

– Я об этом не думал.

– Не думал о смерти?

– А ты думаешь?

– Не так уж часто. Но эта проверка - твои глаза, твои руки...

– Мое сознание работало только частично.

– Но ты.

– Джейн, ты снова пытаешься наделить меня тем, к чему я не приспособлен - способностью к эмоциональному самоанализу.

Я стала смотреть в окно на пролетающие мимо пейзажи, окутанные дорожной пылью, на розовато-лиловое небо. Где-то раздался гром, заставив содрогнуться отдаленные холмы. Он тоже глядел в окно. Нравится ли ему такой ландшафт, или он к нему равнодушен? Одинаково ли значимо для него, если человек красив и если не очень?

Мы подъехали к дому, и я расплатилась. Ветер бился в бетонные стены и засыпал деревья розовой пылью. Стальные опоры дома в сполохах далеких молний были почти одного цвета с Сильвером.

– Привет, Джейн, - сказал лифт.

Пока мы плыли вверх, он осматривался, прислонившись к стене. А я глядела на него. Зачем я это сделала? Дура. Я не могу его купить.

Когда мы вышли из лифта в фойе, один из космонавтов как раз катился к своему люку. Но ни он, ни Сильвер будто не замечали друг друга.

Мы вошли в клетку внутреннего лифта и поднялись в Перспективу. Как только мы там очутились, раздался оглушительный удар грома и комната сначала окрасилась в бледно-розовый, а потом в темно-багровый цвет. Хотя Чез-Стратос надежно укреплен и защищен, все же видеть грозу так близко довольно страшно. Когда я была маленькой, я всегда жутко пугалась, но мать обычно приводила меня сюда, показывала грозу - вот как природа могущественна, - и объясняла, что нам это ничем не грозит. Так что годам к десяти я перестала бояться грозу и сама приходила в Перспективу наблюдать за ней к большому удовольствию Деметры. Но в самый момент вспышки и грохота, когда будто взрывается комната, не скажу, что я чувствую себя в безопасности.

Сильвер гулял по Перспективе, заходил в балконные выступы и в свете молний казался то белым, то ярко-голубым. Туча разбивалась, как волна, футах в ста от дома, из нее хлестал дождь, струи которого отражались на металлическом лице и шее Сильвера.

– Как тебе вид? - громко спросила я.

– Восхитительный.

– Ты можешь делать такие оценки?

– То есть художественные? Да.

Он отошел от окна и положил руку на крышку пианино, на гладкой поверхности которой бурлили и пенились тучи, так что у меня кружилась голова. Сильвер открыл его и пробежал по клавишам. Звуки вылетали из-под его пальцев, как молнии.

– Немного расстроено, - сказал он.

– В самом деле?

– Чуть-чуть.

– Я скажу кому-нибудь из роботов, чтобы настроили.

– Я могу сделать это сейчас.

– На нем играет мать. Я должна спросить у нее.

Он выкатил глаз. На этот раз я поняла, в чем дело. Его мыслительный процесс стал перестраиваться, потому что я отреагировала неадекватно. Ведь он тоже был роботом и мог отлично настроить пианино. Но я, вместо того, чтобы с радостью согласиться, отказалась, как будто он мог по-человечески запороть работу.

– Мои комнаты наверху, - сказала я.

Я повернулась и поднялась к себе в пристрой, ожидая, что он последует за мной.

Едва войдя, я нажала кнопку на кронштейне, опустив на все окна зеленые шелковые шторы, и встала посреди персидских ковров, оглядываясь по сторонам. Горшки с вьющимися растениями. За одной дверью - искусно сконструированная механическая кровать. За другой - ванная, отделанная под древний Рим. Мне улыбались стереомагнитофон, видеоблок, интеллектуальные игры - все роскошное, дорогое. Словно впервые попав в комнату, я двигалась по ней, трогая вещи. Книги на полках, одежда в шкафу (к каждому предмету по два соответствующих набора белья). Я открыла даже шкафчик со своими старыми игрушками, с куклами, ждущими меня в аккуратных правильных позах, будто в приемной врача. Но здесь не было вещей, которые я покупала себе сама. Разве что всякая мелочь вроде лака для ногтей или сережек - они оказались здесь потому, что мать сказала: "Знаешь, это тебе пойдет", а может, это сказал Кловис. Или Египтия. Или Хлоя их подарила. Как я любила когда-то свои игрушки. А теперь я переросла их, и вот сидят они, бедняжки, и ждут доктора, который никогда не придет и не поиграет с ними. Мне стало так грустно, что из глаз снова хлынули слезы. Вы же знаете, как часто я плачу.

Я уже поняла, что он за мной не пошел, поэтому сидела на тахте, продолжая лить слезы. Потом снизу послышались звуки пианино - мелодия, взрываемая синкопами. В нее удачно вписался очередной раскат грома.

Я вытерла лицо ярко-зеленым платком из бронзового ящика и опять спустилась вниз. Пока он не кончил, я стояла в южной части Перспективы и смотрела на его атласные волосы, летавшие над клавишами, как будто погрузившись в музыку, он в ней нырял. Потом он встал, обошел пианино и улыбнулся мне.

– Я настроил.

– Я же тебя об этом не просила. Я хотела, чтобы ты поднялся со мной.

– Нужно еще кое-что прояснить, - сказал он. - Будучи человекоподобным, я вполне самостоятелен. Если ты хочешь, чтобы я сделал что-то конкретное, скажи об этом со всей определенностью.

Я отвлеклась и прослушала.

– Что ты сказал?

– Нужно было просто сказать: пойдем со мной наверх. Я бы оставил пианино и последовал за тобой.

– К черту все! - закричала я. Ничего я не хотела, ничего мне надо. Это значило только то, что мои переживания начали выхлестываться наружу.

Его лицо застыло, глаза стали сатанинскими.

– Не смотри на меня так, - сказала я. Лицо его прояснилось.

– Я говорил тебе об этом.

– Переключение мыслительного процесса? Я тебе не верю.

– Об этом я тебе тоже говорил.

– Да разве ты можешь об этом знать?! - закричала я.

– Я все о себе знаю.

– Да ну?

– Иначе я не мог бы функционировать.

– Тогда матери ты, должно быть, понравишься. Знать себя - это так важно. Из нас никто не знает. Я не знаю.

Он терпеливо смотрел на меня.

– Значит, чтобы ты выполнял мои желания, - сказала я, - нужно отдавать тебе приказы?

– Не обязательно приказы. Скорее инструкции.

– Какие же инструкции давала тебе Египтия в постели?

– Все эти инструкции я уже знал.

– Откуда?

– А как ты думаешь?

И это, скажете, не человек?

– Египтия красива. Ты способен оценивать такую красоту?

– Да.

– Зачем ты навязался на мою голову?

– Ты говоришь так, будто жалеешь об этом.

– Завтра я отошлю тебя обратно к ней. К Кловису. - Что я такое говорю? Почему не могу остановиться? - Ты мне не нужен. Я ошиблась.

– Мне очень жаль, - тихо произнес он.

– Ты об этом сожалеешь? Что можешь меня осчастливить?

– Да.

– Ты хочешь всех сделать счастливым? - воскликнула я. За окном снова загрохотало. Дом задрожал - или это меня трясло? - Кто же ты, по-твоему? Иисус Христос?

Молния. Сполох. Гром. Комната закачалась перед глазами, а когда выровнялась, он стоял передо мной и легонько придерживал за плечи.

– У тебя какая-то психологическая травма, - сказал он. - Если ты скажешь какая, я постараюсь помочь.

– Это ты, - проговорила я. - Это ты.

– Меня учили предвидеть реакцию людей на мои поступки.

– Египтия была твоей первой женщиной, - заявила я.

– Египтия такая же юная девушка, как и ты. И уж, во всяком случае, не первая у меня.

– Проверки? Контрольные проверки? Пианино, гитара, голос, постель?

– Естественно.

– Да что же тут естественного? - Я вырвалась из его рук.

– Естественно с деловой точки зрения, - рассудительно сказал он.

– Но что-то там не так. Тебя же снова хотели проверить.

Он стоял и смотрел на меня сверху вниз. Ростом он был примерно пять футов одиннадцать дюймов. За его спиной кроваво-красное небо начинало темнеть; темнели и его волосы. Глаза были, как два бесцветных огонька.

– Моя спальня наверху, - сказала я. - Иди за мной.

Мы вошли в мои апартаменты. Я захлопнула дверь. Потом взяла самоохлаждающийся графин с белым вином, налила два стакана и, немного поколебавшись, протянула один ему.

– Напрасные расходы, - сказал он.

– Я хочу думать, что ты человек.

– Я знаю, что ты этого хочешь. Но я не человек.

– Сделай это, чтобы доставить мне удовольствие. Чтобы я стала счаст-ли-вой.

Он выпил очень медленно. Я - быстро. И сразу поплыла. Отблески молний просвечивали сквозь штору.

– А теперь, - сказала я, - пойдем в спальню. Мать оформила ее по моей цветосущности. И будем заниматься любовью.

– Нет, - сказал он.

Я остановилась и взглянула на него.

– Нет? Ты же не умеешь говорить "нет".

– Мой словарь богаче, чем ты думаешь.

– Но...

– Нет, потому что ты не хочешь меня, вернее, твое тело не хочет, это еще важнее.

– Ведь ты должен мня осчастливить, - возразила я.

– Насилие тебя счастливой не сделает. Даже если ты о нем просишь.

Он поставил стакан, отвесил мне поклон, будто дворянин в старинных фильмах, и вышел.

Я осталась стоять с разинутым ртом посреди комнаты. За шторами сверкало и гремело. Он снова стал играть на пианино. Ситуация была чудовищная. В таком тягостном положении я еще ни разу не оказывалась. Что ж, я это заслужила.

Слегка опьяневшая, я сидела у себя, слушая его музыку. Временами, когда я остаюсь одна, я пытаюсь играть на пианино, но у меня так плохо получается. А он играл виртуозно, играл целый час. Знакомые вещи, незнакомые. Классические, модернистские. Как будто в Перспективе горел свет, хотя я и не могла этого видеть. Послезавтра вернется мать. Объяснение будет тяжелым. Тяжелым, как тучи за окном. У меня есть только сегодняшний и завтрашний день, а я все испортила.

Я приняла душ, вымыла волосы и подставила голову под автосушилку. Потом стала примерять одно платье за другим, но ни одно меня не устраивало. Наконец я влезла в черные джинсы, слишком тесные (хотя теперь я этого не чувствовала, ведь я почти ничего не ела сегодня, а завтра мне как раз надо было принимать капсулы Венеры Медийской), и надела шелковую рубашку, подаренную Хлоей и которую я еще не надевала, так как не понравилась Деметре.

Пианино надолго замолчало. Было около шести, гроза ушла. Голубой закат залил небо и Перспективу, но его там не было. Он куда-то исчез.

Я говорила, что владеет им Египтия и что я отошлю его обратно. Мог ли он уйти? Может ли робот принять такое решение? Я вышла из Перспективы, лифт был на антресолях, а не в фойе. Кровь во мне заволновалась, я не могла вынести неведения. Я вернула лифт и спустилась. Он был в библиотеке, в кресле с высокой спинкой рядом с балконом. Горела лампа. Он читал. Свет ему, значит, все-таки нужен, хотя на каждую страницу он тратил не больше пятнадцати секунд.

Я робко вошла в библиотеку, приблизилась к нему, спустилась на пол перед креслом и прислонилась головой к его колену. Оно казалось совсем настоящим. И рука, которая начала поглаживать мои волосы, тоже была настоящая.

– Привет, - сказал он.

Никакого недовольства, само собой. Меня же раздражала его невозмутимость.

– Послушай, - тихо сказала я. - Я хочу все объяснить. Я на тебя смотреть не буду, а вот так прислонюсь и буду говорить. Я немного опьянела и поэтому так размякла. Это ничего?

– Все хорошо, Джейн, - сказал он. Я закрыла глаза.

– Я очень глупая, - снова заговорила я. - И жуткая эгоистка. Это потому, что я богатая и не знаю настоящей жизни. Я спрятана от нее. Поэтому всегда делаю кучу ошибок.

Он тихонько засмеялся.

– Не надо меня перебивать, - еле слышно произнесла я. - Я хочу извиниться. Я знаю, тебе безразличны мои... мои заскоки. Но я должна извиниться для собственного спокойствия. Прости меня. Тут вот в чем дело. У меня никогда не было сексуальных отношений с мужчиной. Так, свидания, но ничего серьезного. Я девственница.

– Тебе всего шестнадцать.

– Почти все мои друзья начали в тринадцать-четырнадцать. Все равно. Все равно я теперь никогда не пойду с мужчиной. Не хочу. - Я остановилась, не потому, что ждала ответа, просто нужно было удержат слезы. - Потому что я в тебя влюбилась. Пожалуйста, не надо смеяться или успокаивать. Или говорить, что это пройдет. Не пройдет. Я тебя люблю. - Мой голос был спокойным, приятно было это сознавать. - Я знаю, что ты не любишь. Не умеешь любить. Я знаю, что мы все, как ломтики пирога - не надо, взмолилась я, почувствовав, что он затрясся в беззвучном смехе. - Но у нас с тобой меньше двух дней, потом вернется мама, а Египтия захочет тебя обратно. Я не знаю, готова я или нет, но, пожалуйста, сделай меня женщиной. Я ведь не похвастаться этим хочу и не избавиться кое от чего, будто ногти обстричь, и не от скуки. А потому... потому... - я замолчала и потерлась о него щекой. Его длинные пальцы гладили меня по голове и прижимали к себе. Я знала, что на этот раз попала в точку. Он мог если не доставить мне телесное удовольствие, то хотя бы принести успокоение. Он мог мне помочь. Вспомнить свою функцию. Его ласка передалась мне, сила и ласка. Пусть я его не знала - он был непознаваем, - но я доверилась ему.

Я медленно поднялась с пола и протянула ему руку, он взял ее, встал с кресла и посмотрел на меня. Глаза его были полны нежности и сатанинской радости. Именно сатанинской и именно радости.

– Я люблю тебя, - сказала я, встретившись с ним взглядом.

– Я знаю, - отозвался он. - Ты произнесла это в квартире Кловиса у окна.

– Ты слышал? Ведь я даже не шептала...

– Я видел твое отражение в стекле. Как и ты мое. Движение губ.

– Ну... тогда ты знаешь. Я не хотела, я боялась это говорить. Случайно вырвалось.

– "Я люблю тебя", сказала она случайно. - Не бойся говорить это. Насколько я знаю, ты первый человек, который меня полюбил.

– Но ведь...

– Да, ко мне тянулись. Отдавались. Но не любили.

– Только не надо смеяться надо мной, ладно?

– Что ты, Джейн?

– А может быть, - сказала я, - ты сможешь обойтись без моих инструкций? А?

– Хорошо, - согласился он.

Он притянул меня в свои объятия. Так увлекает за собой откатывающаяся от берега волна. Неумолимо. Головокружительно. Упругость губ, их влажность - все как у человека... только ощущения при поцелуе совсем другие. Потом он поднял меня на руки, будто я ничего не весила, и понес в лифт.

Я не Египтия. Я не хочу вдаваться в подробности. Я и боялась и нет: Я ликовала и была переполнена отчаянием. Его нагота ослепила меня, хотя когда-то давно Деметра выясняла, что знакомство с мужской наготой было заложено в зрительных нервах, которые она для меня выбрала. Но он был потрясающе красивый и серебряный, а в паху горел огонь. Почему считают мужской член безобразным? Сильвер был весь красивый. А я... я была неловкой, но его мягкость и бережность вскоре не оставили от этого и следа. У меня не было ни слезинки, ни кровинки. Я не была даже поранена. Его волосы скользили по мне, словно набегавшие волны. Металл совсем не чувствовался, если не смотреть. Наощупь - настоящая кожа, но кожа идеальная - ни шероховатости, ни царапин. А когда я, преодолевая смущение, сказала: "Извини, но по-моему, я не могу, ну, в смысле, кончить", почти сразу же напряжение внутри стало расти, накатили волны экстаза, я прильнула к нему и перевела дух только тогда, когда они схлынули.

Он продолжал меня обнимать, и я сказала:

– А как же ты?

– А я - нет.

– Но... ведь... ты же...

– Мне это не нужно. - Улыбки не было видно в темноте, но она слышалась в голосе. - Я могу изобразить, если хочешь. Мне это часто приходится делать.

– Нет. Со мной не изображай. Никогда. Пожалуйста.

– Значит, не буду.

Астероид проделал дырку в шторе. Я заснула. Потом проснулась, и он лежал рядом, обвив меня руками и закрыв глаза, как будто спал. Когда я шевельнулась, он открыл их, мы посмотрели друг на друга, и он сказал: - Ты красивая.

Я не стала спорить, тем более что он, пожалуй, был прав. По крайней мере, в тот момент.

Моя радость была его радостью. Дура я была, когда говорила, что он не умеет любить. Он может любить всех. Он и есть любовь.

Утром мы вместе встали под душ.

– Тебе это действительно нужно?

– Городская грязь ни для кого не делает исключений, - сказал он, намыливая волосы под зеленым водопадом. - Не беспокойся. Я абсолютно нержавеющий.

Он позавтракал вместе со мной, чтобы доставить мне удовольствие. Ел он совсем как молодой парень, который, экономя время, глотает, не прожевав.

– Ты можешь чувствовать вкус?

– Могу, если приведу в действие нужные схемы.

– Забавно, - сказала я и хихикнула.

Мой смех его заинтриговал, и он пустился во все тяжкие. Подражал каким-то идиотским голосам, пел нелепые песни, отпускал игривые шуточки, и я ничего не могла с этим поделать.

Один из космонавтов пришел прибраться на столе, и я в смущении замолчала: они были так непохожи. Космонавт подал мне маленький поднос с витаминами и капсулами физического совершенства. Я должна была их принять. Но забыла.

Мы вернулись в постель. Когда экстаз схлынул, я снова заплакала.

– Тебе должно быть так противно, - рыдала я.

– Разве я выгляжу так, будто мне противно?

– Ты играешь. Это часть твоей роли. И еще говоришь, будто я красивая.

– Ты красивая. У тебя кожа, как крем.

– Ну да.

– А глаза - как раковины каури, в них все цвета моря.

– Нет, я некрасивая.

– Красивая.

– Ты это всем говоришь.

– Каждый красив по-своему.

Я вылезла из постели, подошла к зеркалу и принялась рассматривать себя, поднимая над головой волосы, широко открывая глаза. Он лежал на простынях, улыбаясь, как сонный лис.

– А с Египтией, - нахально спросила я, - ты изображал оргазм?

– Много-много раз, - ответил он таким уныло-ироничным тоном, что я опять рассмеялась.

В следующий раз, когда мы занимались любовью, экстаз пронзил меня, как копье, я закричала и была этим поражена.

Телефон возле моей кровати замурлыкал около полудня. Я отключила видео и сняла трубку. Видео в данном случае совершенно ни к чему.

– Плохие новости, - сказал Кловис.

– Это не я. Здесь таких нет.

– Джейн, не остри. Когда возвращается Деметра?

– Завтра.

– Сожалею, что приходится так рано прервать твой amor impropre, но Египтия решила предъявить свои права. Она говорит, что отдавала тебе своего металлического партнера всего на шесть часов. И только. Ты хочешь его, я платил за него, но мы ничего не можем поделать. Ей восемнадцать, и он записан на ее имя.

– Ну наплел бы ей что-нибудь...

– Нет. Мне что, делать больше нечего? Или ты думаешь, что моя жизненная миссия - быть твоей нянькой?

В его голосе слышалось раздражение. Потому что ему не удалось помочь мне. Это грызло его. К тому же он видел Сильвера.

– Что мне делать, Кловис?

– Пошли его на Остров скоростным паромом. А то она поставит на уши адвоката. И свою мать в этой канаве.

– Но...

– Ты что, считала ее своей подругой?

Все в комнате замерло. Смешно. Ничего, конечно, и не двигалось, но раньше казалось живым, а теперь - нет.

– Хорошо, - сказала я.

– Или можешь послать его сюда, если хочешь. Египтия придет его забирать, и, может быть, мне удастся ее уговорить.

– В твою квартиру? - переспросила я.

– В мою квартиру. А ты думала, я имел в виду середину реки?

– Я верну тебе деньги, - проговорила я, завязывая в тугой узел конец простыни.

– О, пустяки.

Я отключила телефон.

– Ну что ж, - сказал мой любовник.

– Ты слышал?

– Да.

– Кловис тебя хочет. И Египтия тоже тебя хочет.

– Это понятно, ведь официально я принадлежу им.

– Тебе это все равно?

– Ты желаешь, чтобы сказал, что мне жаль расставаться с тобой.

Я позволила себя обнять. Хотя знала, что это бесполезно, все прошло, все мертво, как бурые листья, падающие с деревьев.

– Мне очень жаль расставаться с тобой, Джейн.

– Но с ними ты останешься тем же самым.

– Я буду тем, чем они захотят.

Я встала с кровати и отправилась в ванную. Там я открыла все краны, подставила руки под струи воды и держала так непонятно зачем. А когда вернулась, он был уже готов и надевал тутовые ботинки.

– Я желаю, чтобы ты хотел остаться со мной, - сказала я.

– Я хочу.

– Только со мной.

– Ты не можешь меня изменить. Ты должна принять меня таким, какой я есть.

– Может, я больше тебя не увижу.

Он придвинулся ко мне, и я снова оказалась в его объятиях. Я теперь знала наощупь ткань его одежды, она отличалась от его кожи и волос. Даже в таком горе его прикосновения меня успокаивали.

– Если ты меня больше не увидишь, я все равно останусь в тебе. Или ты жалеешь, что мы провели это время вместе?

– Нет.

– Так радуйся же. Даже если все кончено.

– Я не позволю этому так кончиться, - сказала я и неистово прижалась к нему, но он поцеловал меня и отстранил - осторожно и окончательно.

– Флаер через десять минут, - сказал он.

– Как же ты...

– Бегом. Я бегаю так, как ни одному мужчине не снилось.

– А деньги?

– Роботы ездят бесплатно. Стукнешь по щели, и она засчитает монету. Электронные волны.

– Чему ты радуешься? Когда ты уйдешь, у меня ничего не останется.

– У тебя останется весь мир, - сказал он. - И еще, Джейн, - он остановился в дверях, - не забывай об одной вещи. Ты, - он приглушил голос и одними губами произнес: красивая.

Он вышел, и все краски дня осыпались и свет его померк.

Нужно ли описывать этот день? Я все время думала о них. Представляла себе, как он приходит в квартиру Кловиса. Вот они разговаривают, сыплются бесчисленные намеки, он отвечает остроумно, все той же улыбкой, как будто излучающей свет. Я представила их в постели. Почти. Как в испорченном видео - расплывающиеся движения рук, сверкание плоти. Разум отказывался это воображать. И все же я не могла перестать об этом думать. Я готова была убить Кловиса, взять нож и убить. И Египтию. И убежать. В надвигающуюся темноту. В другую страну, в другой мир.

Около семи вечера словно перевернулась страница. Прямая, как стрела, я села на скомканной постели и стала вырабатывать план. Безумный план, дурацкий план. Как будто он сам внушил мне такой образ мыслей. Совершенно новый, необычный для меня - логический.

Я не помнила, где идет конференция физиков, пришлось узнавать у оператора информации. Пока он наводил справки, я чувствовала, как во мне растет чувство вины.

Потом я вызвала конференцию и держала линию двадцать минут, пока не нашли, наконец, мать. Чувство вины по-прежнему мучило меня.

– Что случилось, дорогая? - спросила мать.

– Мама, я сделала ужасно дорогую покупку, и мне не хватило моей карточки.

– Джейн, у меня через пять минут заседание, я председатель. Может быть, это подождет?

– Нет, мама. Извини, но ждать нельзя. Понимаешь, заплатил-то Кловис.

– Ты виделась с Кловисом после того, как мне о нем рассказала? Дорогая, нужно быть осторожнее.

– У меня это прошло, - кратко сказала я.

– Дорогая, - сказала мать, - включи, пожалуйста, видео.

Я включила. Это было несколько вызывающе, так как она увидела меня раздетую в постели, в моей любовной постели, с кремовой кожей и глазами, похожими на раковины каури, о чем я никогда не подозревала. И она, казалось, тоже каким-то образом поняла, что разговаривает с совершенно новым человеком, которого раньше не знала.

– Так-то лучше, - сказала она, хотя я в этом вовсе не уверена. - Я рада, что ты отдыхаешь.

Она никогда не уставала мне повторять, чтобы я изучала свое тело. Не надо стесняться его. Теперь, казалось, это ее мнение перестало быть столь категоричным.

– Мама, Кловис заплатил за эту вещь, а теперь я не могу ей пользоваться. Ты не могла бы послать ему сегодня денежный ордер?

– Сколько это стоит?

Я развернула квитанцию и бесстрастно назвала сумму.

Голос матери тоже стал бесстрастным.

– Это слишком дорого, милая.

– Боюсь, что да. Но мы же можем заплатить, разве нет? Или мы не богатые люди?

– Раньше ты такого не делала, Джейн. Что это за вещь? Машина?

– Это усложненный особый образец робота.

– Понятно. Робот.

– Он умеет играть на пианино.

– При такой цене следует ожидать чего-то подобного.

– И еще, мама, дело в том... я уже давно об этом думаю... я бы хотела... ну, в общем... - Не надо раздувать, Джейн, Джеен, Джеин. - Мне бы хотелось иметь собственную квартиру в городе. Хотя бы на несколько месяцев.

– Еще и квартиру.

– Я же не ребенок, мама. У всех моих друзей есть свое жилье.

– У тебя есть собственные комнаты.

– Это не одно и то же.

– Эти комнаты и все, что в них находится, принадлежат тебе, Джейн, как если бы это была твоя квартира. Ты можешь делать в них все, что хочешь. Полная свобода. Даже лучше, чем если бы ты имела свою, где пришлось бы выполнять обязанности по дому.

– О... я...

– Ты ведь действительно еще дитя. Как ты собираешься справляться с повседневной домашней работой? Ты хоть понимаешь, что от нее никуда не деться? Даже в полностью автоматизированной квартире нужно за всем следить. А ты не... Джейн, мы обсудим это, когда я вернусь домой.

– Я купила робота, чтобы он мне помогал.

– Да. Ты очень последовательна в своих поступках.

– Как ты заплатишь Кловису?

– Дорогая, ты, кажется, пытаешься мной командовать. И сама, я уверена, понимаешь, что это не очень умно с твоей стороны.

– Мама, ну пожалуйста.

– Я должна идти, дорогая. Увидимся завтра вечером и обо всем поговорим. Почему бы тебе не записать все на пленку? Ты выражаешься гораздо яснее, когда успокоишься и поразмыслишь. Спокойной ночи, дорогая, спи крепче.

Линия отсоединилась, и видео погасло.

Я дрожала, сыпала проклятиями и грызла простыню.

Завтра придется снова через все это пройти, и она одержит верх. Все так глупо. С матерью же невозможно воевать. Египтия с пятнадцати лет имеет полный доступ к состоянию своей матери, а месячный лимит установлен ей только потому, что иначе бы она перерасходовала и не накопленные еще средства. Но лимит-то ее - двадцать тысяч И.М.У. в месяц. У Кловиса, насколько я знаю, вообще нет никакого лимита. У Хлои и Дэвидида тоже, хотя они довольно бережливы. А у Джейсона и Медеи, которые все еще живут вместе с родителями, есть собственный дом на морском берегу в Кейп-Энджеле и Ролле-Амада с кнопочным щитком. А деньги они достают либо подделывая подпись отца, который еще не разу этого не заметил, либо используя одну из шести своих кредитных карточек, каждая с двухнедельным тысячным лимитом, а то и в магазине прихватят, что плохо лежит.

А у меня? Тысяча в месяц. Хотя раньше этого хватало с лихвой.

С лихвой, потому что всю одежду мне покупала мать. Даже постельное белье, даже мыло... я дико озиралась по сторонам. У меня было все, что могло понадобиться, и даже больше. Я должна быть ей благодарна. Мой взгляд остановился на вульгарной - с моей точки зрения - антикварной лампе, пятнистой, как пантера. Мать не жалела на меня денег. Одни ковры стоят многие тысячи...

По коже поползли мурашки. Что-то щелкнуло в голове.

– Нет, - громко сказала я. - Нет, нет...

Я представила Сильвера, которому я хотела дать другое имя, да так и не дала. Он шел по тротуару, оборачиваясь и провожая взглядом пролетевший флаер. Я вспомнила его лицо на фоне темного неба, когда он стоял на балконе перед тем, как во второй раз меня поцеловал. Я почувствовала, что он держит меня в объятиях, а меня пронзает копье. Я вспомнила камеру, его обнаженные механические нервы. Я будто наяву видела, как Кловис и Египтия не могут его поделить между собой.

Я встала с кровати, как лунатик. Вспомнив о матери, я хотела было надушиться "Лаверте", но моя кожа до сих пор пахла только им, его запах заглушил бы даже аромат духов.

– Хорошо, - сказала я. - Почему бы и нет? Раз это все мое.

Нужно самой принимать решения, сказала она однажды, когда я спросила у нее, что мне делать.

– Да, мама. Я как раз собираюсь сама принимать решение.

Самоохлаждающийся графин снова был полон вина, и я выпила немного, а потом позвонила в Каза-Бьянку, самый большой и дорогой комиссионный магазин в городе.

Едва сознавая, что делаю, я пригласила их представителя в Чез-Стратос, чтобы оценить содержимое моих комнат. И у богачей бывают трудные времена, когда они распродают вещи, но ассистенты-люди в Казе, с которыми я говорила, все же немало удивились - и оживились, предвкушая наживу. Конечно, они надуют меня. Я смотрела на квитанцию Э.М. на буквы С.И.Л.В.Э.Р. и на цену. Ничего, хватит. И еще останется на какую-нибудь захудалую квартирку. А на тысячу в месяц худо-бедно проживу, если экономить.

Сознавала ли я, что делаю? По спине катился ледяной пот, в голове стучало, слегка подташнивало. Но я выпила еще вина, оделась и напудрила лицо, чтобы установить барьер между собой и тем, кто придет из Казы. Потом я проинструктировала лифт, и он сказал: "Привет, Джейн. Да, Джейн, я понял".

Представительница явилась через час, очень проворная, лет сорока без омоложения. У нее были длинные кроваво-красные ногти - явный просчет при ее работе. Или это для устрашения. Когда она вышла из лифта в фойе, у нее жадно забегали глаза.

– Добрый вечер, - сказала она. - Я Джеральдина из Каза-Бьянки.

– Проходите, пожалуйста. - Я вела себя, как будто она пришла ко мне на вечеринку. Что ж, я часто чувствую на вечеринках такую же скованность.

Птичья клетка подняла нас в Перспективу.

– Простите, - заговорила Джеральдина, - а остальную часть дома вы не включаете?

– Нет. Только мои комнаты.

– Жаль.

Проходя по Перспективе, она ахала от восхищения. Сквозь облака цвета индиго мерцали звезды. Астероид горел на востоке, как неземная неоновая реклама.

– Боже мой! - воскликнула при виде его Джеральдина. - Кстати, добавила она, когда мы поднимались по боковой лестнице, - боюсь, что нам потребуется подтверждение вашего права на владение имуществом, которое вы собираетесь продать. Вы знаете об этом?

Она думала, что я десятилетняя девочка и мне можно заморочить голову. А что - она может. Я прочувствовала к ней отвращение. Мне уже хотелось, чтобы внезапно приехала мать и положила всему этому конец. Что я делаю?!

– Вот, - показала я свои апартаменты, где успел уже прибраться один из космонавтов.

– Ага, - сказала Джеральдина. - По телефону вы говорили, что идет абсолютно все.

– Если вы можете дать приемлемую цену, - мой голос дрожал.

– Какого же дьявола вам отсюда уезжать? - удивилась Джеральдина.

– Я собираюсь жить с любовником, - объяснила я. - И мама хочет сменить обстановку.

Джеральдина открыла свою большую сумку, вытащила оттуда портативный мини-компьютер и пристроила его на столике.

– Я только посмотрю ваше право владения, если не возражаете.

Я протянула ей ленту с описью. На ней был мой личный код и устное описание всего, что находится в комнатах. Верность описания должен проверить компьютер. Опись Деметра хранила у себя, но я послала за ней космонавта.

Пока компьютер занимался своим делом, Джеральдина кружила по комнате, колдуя с маленьким калькулятором над каждой вещью.

– Компьютер сейчас закончит, - сказала она. - А у вас есть очень хорошие вещи. Я думаю, большинство из них Каза-Бьянка сможет взять.

– Еще одежда. Шкафчик с косметикой. Парикмахерский узел. Все ленты. Можете забрать, если хотите, все, что найдете в ванной, в уборной.

– Ну, я сама этого делать не буду, - одернула она меня.

Я стушевалась и едва удержалась от извинений.

– Что ж, - проговорила Джеральдина, - очень надеюсь, что ваш любовник сумеет вас всем этим обеспечить.

На этот раз я промолчала. Это уж мое дело. И дело моего любовника, моего возлюбленного. А чем он мог меня обеспечить?

Я отворила кукольный шкафчик.

– Ого! - воскликнула Джеральдина. - Да некоторые из них... - она осеклась. - Конечно, подержанные игрушки продать труднее. Но эти, кажется, сохранились хорошо. Вы вообще-то играли в них?

– Они долговечные.

Мать не хотела, чтобы моя агрессивность по отношению к игрушкам отражались на них, и поэтому покупала только такие, у которых не выпадали волосы и не отваливались уши. Там был единорог-качалка без единой царапины, медведь с блестящей угольно-черной шерстью.

"Вот видите, - мысленно сказала я им, - вас все-таки купят, полюбят, будут с вами играть." Плакать перед Джеральдиной было нельзя. И я не стала.

Я налила себе вина, а ей не предложила. Все равно она меня ненавидит.

Компьютер зажег белую лампочку и выдал клочок бумаги. Джеральдина внимательно прочитала его.

– Да, все в порядке. Я включаю сканирование. Вот. Сменный отдел доводит до вашего сведения, что завтра же мы готовы начать. Или сегодня поздно вечером, если хотите.

– Боюсь, что мне нужно до завтра уже все закончить. И потом деньги. Или я договариваюсь с другой фирмой.

– О, что вы, - сказала Джеральдина. - Обслуживание у нас быстрое, но не настолько же. Да у вас нигде и не получится быстрее.

– Тогда простите, что отняла у вас время. Она взирала на меня с удивлением.

– Ну хорошо, - сказала она. - А что за спешка? Ваша мать об этом знает?

– Компьютер же вам ясно сказал, что эти комнаты - моя собственность.

– Так. А мама и не знает, что птичка собралась улететь из гнезда. Верно?

Мать знала. Я же сказала ей.

Джеральдина посмотрела на белый кожаный саквояж.

– Что в нем? Можете не говорить. Немного одежды, коробка любимой косметики и фото дружка. Ваш юноша тоже состоятельный?

Компьютер зажег желтую лампочку и отключился. Сканирование было закончено.

– А ванная и спальня? - спросила я.

– О. Фред видит сквозь стены. А вы?

Я заставила себя обернуться и взглянуть на нее. Глаза увлажнились, но я не мигала. Зрачки были твердыми и жесткими. Мое лицо как будто стало серебряным.

– Я хочу, чтобы мне позвонили не позже, чем через два часа. Если условия меня устроят, то машина для перевозки должна прибыть через час после этого.

– Да, мадам, - сказала Джеральдина. - Я передам ваши требования.

– Если мне не позвонят до десяти часов, я обращусь куда-нибудь еще.

– Да кто же будет этим заниматься на ночь глядя, - возразила она, запаковывая компьютер и убирая калькулятор. - Я могла бы вам это устроить, - сказала она и взяла в руки пятнистую пантеру. - Могла бы.

Я туго соображаю. Она целую вечность простояла с пантерой в руках, пока до меня дошло, на что она намекает. Я перепугалась, будто нарушила этикет. Я не знала, как поступить. Пока я собиралась с мыслями, Джеральдина поставила пантеру обратно и твердыми шагами вышла из комнаты.

Я догнала ее у лифта и сама нажала кнопку. Она смотрела мимо меня печальными густо накрашенными глазами. Мне было очень интересно, у всех ли она вымогает ценные вещи. Если да, то, наверное, ее квартира загромождена этим барахлом, его уже накопилось столько, что скоро она сможет бросить работу. Мне стало жаль ее, женщину с дряблой кожей и плотоядными ногтями.

Выйдя в фойе, она сразу направилась к нижнему лифту, но у дверей задержалась, обернулась и посмотрела на меня.

– Жить в бедности, - сказала она, - будет для вас очень тяжело. Но мне кажется, что у вас должно получиться.

Я была потрясена.

– Джеральдина, - закричала я, оставив смущение, потому что мне очень захотелось подарить ей эту пантеру и недомолвки стали неуместны, - куда мне послать...

– Бросьте, - перебила она. - Вам пригодится любая ценность, за которую можно получить деньги.

Двери закрылись. Я плюхнулась на полу в фойе, размышляя, не оказывалась ли она в свое время в такой же ситуации, и встала, только когда зазвонил телефон. Это была Каза-Бьянка. Они подъедут к полуночи и выплатят мне такую сумму, какой я в руках никогда не держала. Ее должно было хватить.

Угадайте, что я сделала, когда фургон из Каза-Бьянки увез все мои вещи? Конечно, заплакала. Уходила вся моя старая жизнь. Странно, но я вряд ли когда-то всерьез о ней задумывалась, а когда, наконец, задумалась, она стала казаться совсем не моей. Я бродила по быстро пустеющим комнатам, увертываясь от автоматов, и плакала. Прощайте, книги, прощайте, мои ожерелья, прощайте, шахматы из слоновой кости. Прощай, мой черный мишка.

Прощай, мое детство, мои корни, прощайте, вчерашние дни. Прощай, Джейн.

Кто же ты теперь?

Я сделала записи для матери и оставила ленту на консоли, чтобы та, войдя и включив свет, сразу увидела ее. Я старалась изъясниться, хотя вряд ли это у меня получилось. Я сказала, что очень люблю ее и скоро обязательно позвоню. Я попыталась объяснить, что я сделала. О Сильвере я не сказала ничего. Ни слова. Хотя говорила я только о нем. Наверное, просто повторяла его имя без конца. Я знала, что она поймет. Мудрая, добрая, самая лучшая мама на свете. Я ничего не могла от нее скрыть.

Я взяла свой белый саквояж с чеком Каза-Бьянки на предъявителя и в четыре часа утра полетела в город на флаере. Там сидела шумная компания, в мой адрес летели грязные шуточки - на большее они не решались, не без основания опасаясь полицкода. Но я все равно боялась их. Я никогда близко не сталкивалась с такими людьми: в позднее время брала такси, ходила только по ярко освещенным улицам, а если замечала что-то подобное, то всегда переходила на другую сторону. Меня, наверное, защищала аура матери, а теперь, в добровольном изгнании, я уже не имела этой защиты.

Сейчас мне страшно все это вспоминать. Я до сих пор еще не верю, что сделала это. Из будки у подножия Лео-Энджес Бридж я позвонила в бюро срочной аренды, подала заявку и поехала на такси по адресу, который мне там дали.

Смотритель был человек - он жутко ругался, что я подняла его с постели. Было еще темно. Ближайший фонарь горел в пятистах футах. Мое окно выходило на развалившееся кирпичное здание с торчащими железными балками. Не знаю, что там было до землетрясения, но рядом все поросло сорняками. Все это я увидела, когда сквозь грязное окно пробился дневной свет: осенние краски поросшего сухой травой пустыря привели меня в уныние.

Я, конечно, не могла заснуть, съежившись вместе со своим саквояжем на старой тахте возле окна. Я понимала, что оставаться здесь нельзя, что я должна идти домой. Но где мой дом?

Когда наступил день, я сидела все на том же месте. Я понимала, что должна отправиться сначала к Египтии, а потом к Кловису. Отдать деньги Кловису, уговорить Египтию. И забрать Сильвера. Теперь я могу купить его, как Каза-Бьянка купила мою мебель. Он принадлежал бы мне. И все же я была не в состоянии ни купить его, ни владеть им. Не могла привести его в это страшное место.

Я задремала, а когда проснулась, день уже догорал между железными балками. Живот подвело от голода, ведь я ничего не ела, кроме сэндвича, который сделала на кухне. Еще выпила воды из крана в замызганной ванной, которая все же имелась в снятой мной квартире. Вода пахла химией и, наверное, кишила микробами.

Скоро мать вернется домой. Что она станет делать? Я едва не обезумела, представив себе ее потрясение, когда она увидит комнаты без мебели и без меня. Только сейчас я начинала понимать, что натворила. Я хотела было срочно бежать вниз, к платному телефону в фойе по разбитым цементным ступеням: лифт здесь вообще не работал. Но не сделала этого - я боялась, ужасно, дико боялась Деметры, которая хотела мне только добра.

Наконец, я вынула блокнот, который положила в саквояж вместе с деньгами и одеждой, и начала записывать вторую часть того, что со мной приключилось.

Когда стало совсем темно, я включила голую лампочку, которая давала мало света, но стоила денег, и это меня очень беспокоило. До конца месяца у меня осталось три сотни. На что мне их потратить? Ночью я замерзла, мне хотелось включить радиатор. Или еще можно потерпеть?

Между балок зажглись звезды. Эта улица так и называется - улица Терпимости.

Сильвер, ты нужен мне. Все это я затеяла ради тебя, так как же я могу упрекать тебя в чем-либо? Я для тебя - ничто. (Кто знает, не противно ли тебе прикосновение настоящей плоти?) Но с тобой я была красивой. Всю ночь и утро, когда ты был со мной: красивой я никогда раньше не была.

Я так устала. Завтра я должна принять окончательное решение.

Пролетел флаер. Здесь тихо, и слышны свист воздушных линий и шум города, который никогда не ложится спать.