"Музыка ночи" - читать интересную книгу автора (Джойс Лидия)

Глава 4

Себастьян задумчиво смотрел из окна казино «Джалло», благодаря свою удачу, которая заставила леди Анну влезть на колокольню только в сопровождении подруг и любовницы де Лента.

Передать ей записку не составило никакого труда, хотя поначалу он собирался использовать колокольню только для слежки за девушкой, чтобы найти благоприятную возможность. Он был вполне доволен и тем, что увидел сам, и отчетом Джана.

Однако не эта победа занимала мысли Себастьяна, а преследующий его образ маленькой женщины в тускло-коричневом шерстяном платье и старомодной шляпе, отвернувшей лицо к кирпичной стене.

Эти мысли тут же рассеялись, когда в дверь гостиной постучали. Тряхнув головой, Себастьян взглянул на карманные часы. Ровно девять. Чем бы де Лент ни занимался, он всегда приходил без опоздания. Себастьян захлопнул крышку часов, сунул их в специальный кармашек и подошел к зеркалу. Да, полумаска закреплена правильно, мягкая шляпа прикрывает волосы. Де Лент ни разу не видел его без модных бачек, теперь чисто выбритый подбородок делает его столь же неузнаваемым, как и любая полная маска.

– Войдите, – по-итальянски пригласил он.

Двойные двери распахнулись, впустив дворецкого-испанца (где только Джан сумел отыскать его?), за которым следовал безупречно одетый джентльмен.

– Сеньор де Лент, – нараспев произнес дворецкий, поклонился и закрыл за ним дверь.

На этот раз Себастьян уже более спокойно встретился лицом к лицу с человеком, напавшим на Аделу и едва не убившим его самого. Прежний гнев еще кипел глубоко внутри, но ярость постепенно истощила себя. Признак ли это спасения или только другая слабость и непостоянство, которые не позволяют ему все время одинаково ненавидеть де Линтаг?

– Уважаемый синьор, – произнес Себастьян по-итальянски, но с акцентом, характерным для сеньора Гуэрры. – Я очень рад, что вы смогли прийти.

– Ни за что бы на свете это не пропустил, – ответил де Лент, вольно располагаясь в предложенном кресле.

Он улыбнулся. Лицо румяное, светится здоровьем.

– Выпьете? – Себастьян налил себе щедрую порцию рома, ибо сейчас крайне в этом нуждался.

Когда де Лент покачал головой, он сел напротив и быстро сделал глоток из высокого бокала.

– Обычно я не столь… вовлечен вдела подобного рода, синьор, но я хотел убедиться, что это соответствует вашему пристрастию. – Себастьян придал голосу нотку беспокойства в надежде, что она скроет более резкие чувства. – Я бы хотел, чтобы один из друзей Мэнсфилда передал хороший отзыв обо мне.

Де Лент засмеялся.

– Потому что многие из наших друзей одинаково развращены? Все, что вам угодно. Если девушка здесь…

– Она здесь. – Себастьян повысил голос, чтобы его слышали за дверью. – Доминика! Доминика!

Когда проститутка быстро вошла в комнату, он краем глаза наблюдал за де Лентом. Из достоверных источников он знал, что ей двадцать лет, хотя на вид не больше двенадцати. С огромными кроткими глазами, нежным пухлым личиком она выглядела красивой, невинной и тягостно юной.

Увидев ее, де Лент выпрямился, глаза у него засверкали.

– Привет, Доминика. – Голос тихий, словно она была маленьким зверьком, которого он старался не испугать.

Доминика прекрасно играла свою роль. Огромные глаза лани с притворной неуверенностью смотрели на Себастьяна.

– Подойди сюда, – приказал он, борясь с противной тяжестью в желудке.

Даже зная, что все это одно притворство, Себастьян чувствовал себя подлецом, когда женщина-ребенок нерешительно шла к де Ленту. Тот посадил ее на колено и стал покачивать, извращенно пародируя отеческую заботу. Она хихикнула.

– Очень мила, – одобрительно сказал де Лент.

– Тогда я вас покину. – Себастьян встал.

– Плата?

– Ее мать придет, когда вы закончите, хотя утром я вернусь, если вы еще будете здесь. Всего хорошего, синьор.

Стремительно выйдя из комнаты, Себастьян прислонился к закрывшейся за ним двери.

Что он делает?

Но потом он вспомнил Аделу, то, что она пережила, оттолкнулся от стены и решительно зашагал по коридору. Он делает то, что должен, хотя это лишь малая часть кары.

Однако не Адела, а неприметная женщина в черном тревожила его душу, когда он плыл в гондоле по каналам. И сегодня ночью, как он надеялся, этой раздвоенности будет положен конец.

Мистер де Лент не ужинал дома, мисс Харкер еще несколько часов назад ушла в свою комнату. Леди Меррил, которая всегда говорила, что старым женщинам вроде нее много времени для сна не требуется, наконец тоже отправилась в спальню. Там Сара по желанию хозяйки читала ей стихи из любимого посмертного сборника Байрона, а горничная тем временем готовила старую леди ко сну. Через полчаса леди Меррил легла в постель, лампы были погашены, и Сара освободилась от своих обязанностей до утра.

Идя к себе в комнату, она думала о событиях этого дня, казавшихся ей весьма странными. Руки у нее так дрожали, что она только со второго раза отперла дверь спальни. Виной тому нервное истощение, решительно сказала она себе, зная, что это лишь часть правды.

Ей хотелось убежать от всего случившегося за день: от записки, про которую она не сказала леди Меррил, от подозрений, о которых не могла ей сказать, от растущего ощущения, что должно случиться нечто ужасное, в чем будет виновата лишь она. Вчерашнее обещание Мавра казалось ей счастливым избавлением, хотя вообще не имело смысла, поскольку именно он был причиной всех ее страхов и смятения.

Когда дверь открылась, Сара с громко бьющимся сердцем, подняв высоко свечу, пошла к кровати.

На стеганом покрывале не оказалось ни другого платья, ни другого письма. Ничего.

Она с разочарованием села на матрас. Чего бы Мавр ни хотел от нее, видимо, он это получил, для него и для его планов она больше не имеет значения.

– Я освободилась, – громко сказала она.

Все равно ничего хорошего из второго приглашения выйти не могло. Она рада покончить с ним и его переодеваниями. Но даже повторив сотню раз эти разумные уверения, она представила свое будущее: унылая, бесцветная жизнь в роли сиделки престарелых леди, пока она тоже не состарится, будет негодной для работы и вернется туда, где родилась.

Крепко зажмурившись, Сара поставила свечу на ночной столик с большей силой, чем требовалось, задела аккуратную стопку книг, и ей пришлось схватиться за подсвечник, чтобы удержать его на краю стола. Французский учебник для начинающих, английская грамматика, учебник по географии лежали под ее новейшими приобретениями – старым экземпляром путеводителя по Венеции, купленным на деньги, которые она скопила, и брошенными женскими журналами, которые леди Анна и Мортоны привезли с собой. Столько грез и разочарований.

После шестнадцати лет, скрашенных только дружбой с Мэгги и общением с их удивительной семьей, она рассчитывала, что, получив кое-какое образование, сумеет добиться успеха. Мэгги нашла себя в муже и развитии своего голоса, Нэн – в заботе о младшей сестре и маленьком сыне. Гарри стал учителем. Фрэнки не сомневался, что его место всегда было на улицах, где он родился.

А кто она, Сара? Этот вопрос уже много лет преследовал ее, хотя она не задавала его в те отчаянные дни, когда ей достаточно было иметь еду и часть сухой постели. Она не сестра, не мать, не жена. Два года после замужества Мэгги и еще четыре года, пока Мэгги оплачивала ее учебу в школе для леди, она думала, что единственное, чего она хочет, – это респектабельность. Но затем поняла, что это неправда. Она страстно желала найти свое место в обществе, быть признанной им даже без обычного титулованного родства, какое имеют другие женщины. И пусть она сама непривлекательна, ей страстно хотелось быть частью чего-то красивого.

Вот почему Сара избегала всего, что напоминало ей о безобразии улиц, о ее чувстве неполноценности, с которым она так долго боролась. Вот почему ее так манила Венеция, вот почему она так хотела, чтобы Мавр выполнил свое обещание.

Покорно вздохнув, Сара вслепую потянулась за одним из журналов, но едва уловимый шелест заставил ее оглянуться в тот момент, когда на стол, как маленькое видение, упал кусочек бумаги.

Вот оно. Лист обычной почтовой бумаги, теперь запечатанный каплями воска. Она дрожащими руками сняла его, и по столу покатилось что-то гладкое и круглое.

Это была жемчужина. Сара машинально попробовала ее на зуб, как научилась это делать на улицах. Настоящая. Должно быть, еще один подарок, но почему Мавр присылает ей нечто столь экстравагантное?

Развернув записку, она узнала почерк:

«Площадь Манин. Как только сможете».

Себастьян ловким ударом длинного весла остановил гондолу у причальной лестницы. Он предпочитал эту лодку, когда греб сам, более короткую, чем гондола, с единственной открытой скамьей, без темного верха над пассажирским отсеком.

Перед ним была площадь, серая в газовом свете и ночном тумане маленькая площадь, совершенно пустая… если не считать маленькую темную фигуру, стоявшую в ореоле белой дымки от фонаря, да столь же призрачную бродячую кошку, трущуюся о ее лодыжки.

Себастьян полагал, что причалил бесшумно, однако фигура повернулась в его сторону, и он увидел под капюшоном блеск глаз, сверкающих как драгоценные камни.

«Это не она», – первое, о чем с внезапным облегчением подумал Себастьян. Дневная игра оказалась излишне смелой, а его подарок слишком ничтожным или слишком подозрительно благородным, чтобы соблазнить ее. Проститутка решила во всем признаться де Ленту, который вместо нее послал кого-то другого, чтобы заманить обманщика в ловушку и разгадать его планы.

Но когда видение освободилось от кота и направилось к лестнице, поспешные выводы Себастьяна мгновенно улетучились. Хотя они виделись только раз, он узнал этот гордый поворот головы, это изящное покачивание бедер под темным плащом, явно не поддерживаемым кринолином. Она совсем не походила на ту сгорбленную женщину, которую он всего несколько часов назад оставил в звоннице. Тем не менее Себастьян не сомневался, что это она. Его тело узнало ее, ответив тяжестью в паху и дрожью ожидания, пробегающей по коже.

Она уже подошла к лестнице, молча и без всяких колебаний шагнула в лодку.

Она доверяла ему. Себастьян видел это в ее непринужденных движениях, в том, как она повернулась к нему спиной, когда села на скамейку.

Да, он хотел соблазнить ее, но готовился к битве с хорошо вооруженным противником, к обоюдной схватке воли, ума и тел. Но это же была ее капитуляция, а к ней он совсем не готовился, к ее сдаче лодочнику, которого нанял таинственный незнакомец с подозрительными намерениями. Она все знала, однако не выглядела сдавшейся, чем еще больше вывела его из равновесия.

Себастьян пытался вызвать чувства, которые должны быть у мстителя: жажда удовлетворения и праведный гнев. Увы, ее грация, когда она садилась на скамейку, затмила все мысли о святости.

Сжав зубы, Себастьян поставил весло в паз уключины и одним легким движением вывел гондолу на середину канала.

– Полагаю, вы доставляете меня к нему, – сказала наконец она.

Голос спокойный, без малейшего намека на возбуждение, словно она говорила о погоде. Он посмотрел на черный капюшон – единственное, что мог видеть со своего места. Как де Лент сумел найти такую женщину? И кто она?

– Si, – пробормотал Себастьян.

Она вдруг повернулась к нему, и он слегка наклонил голову, чтобы гондольерская шляпа скрыла его лицо.

– Это вы, – сказала она.

То ли обвинение, то ли прозрение.

– Конечно, моя дорогая, – с легкостью произнес нараспев Себастьян, хотя фальшь этой легкости уловило даже его ухо.

– И какую игру вы затеяли?

Глаза в прорезях маски сверкнули, она перекинула ноги через скамью и теперь оказалась с ним лицом к лицу. По крайней мере этот вопрос не требовал от него мелодраматических заявлений.

– А как вы думаете?

– Я думаю… – Она помолчала, гневный взгляд смягчился. – Я думаю, что вы намерены соблазнить меня.

В повисшем молчании слышался только плеск воды под веслом, пока Себастьян машинально вел гондолу между едва видимыми стенами зданий, теснящихся вдоль канала. Эта проклятая маска, эта вуаль. Ему хотелось сорвать их с ее лица, увидеть, что скрывается за ними. Хотелось, чтобы игру вел он сам, оставаясь при этом неузнанным, а не эта женщина, его жертва.

– Если вы действительно так думаете, тогда почему вы здесь? – спросил он.

– До сих пор никто еще не хотел меня соблазнить.

Простые слова, но таившие в себе какую-то боль.

Нет, рябая проститутка вряд ли могла иметь в виду более изысканную сторону физической близости. Себастьян не знал, то ли он хочет насладиться этой болью, то ли смягчить ее, но в данную минуту ему было все равно. Он бросил весло на дно лодки. От стука она вздрогнула, посмотрела вниз, затем перевела взгляд на Себастьяна. Лодка закачалась, когда он медленно наклонился и сел перед ней так близко, что ее колени оказались между его бедер. Она ухватилась за планширы, ища опору. Темный плащ распахнулся, и стал виден лиф тускло-коричневого дорожного костюма, нелепого и в то же время почему-то трогательного на фоне мишурного великолепия карнавальной маски.

Себастьян протянул руку, медленно, чтобы она могла остановить его, потом стянул ее капюшон, высвободив копну рыжеватых локонов, мерцавших в свете кормового фонаря. Она застыла, только маленькая белая рука в немом протесте сжала край вуали. Он не спорил, просто обхватил ее за шею и притянул ее голову к себе. Она подчинилась, не отвернула лицо, пока он искал ртом ее губы.

Они были твердые, немного холодные из-за вуали, но затем приглашающе раскрылись под его поцелуем, и, наклонившись, она прижалась к нему. От этого движения лодка снова закачалась, ее тело замерло, однако ее рот… ее рот был таким жаждущим, таким мягким и удивительным, что Себастьяну потребовалась вся сила воли, чтобы не сорвать проклятую вуаль. Плечи у нее расслабились, голова откинулась, подчиняясь его губам, и осознание своей власти еще больше воспламенило Себастьяна.

Когда поцелуй закончился, она долгое мгновение не отводила от него взгляда. Тень падала ей на лицо, поэтому ее глаза оставались непроницаемыми, и он пытался разобраться в своих чувствах. Она не должна так волновать его, он целовал сотню женщин, ее губы не могут слишком отличаться от всех других.

– Вы хотите меня, – наконец прервала она молчание. – Но, имея некоторое представление о том, кто я, вы знаете, что мне совершенно нечего вам предложить.

Категорическое утверждение было абсолютно несовместимым с их поцелуем и легким наклоном ее тела, еще прижимавшегося к нему.

– Вы красивая женщина.

Она сразу отпрянула, гневно отвернув голову.

– Не смейтесь надо мной.

– Я не смеюсь! – по-мальчишески горячо возразил Себастьян.

Она молча передвинулась на скамью, чем нарушила ощущение тесной связи между ними и вернула его к действительности.

Теперь они плыли по такому узкому каналу, что Себастьян мог дотянуться руками до зданий по обеим сторонам. Здесь не было тротуаров, белые стены вырастали прямо из воды, которая серебрилась под светом кормового фонаря. Поставив весло на место, Себастьян вел лодку по каналу, она не смотрела на него, а маска не позволяла ему разглядеть выражение ее лица.

– Если вы уверены, что я знаю, кто вы, тогда зачем вы носите маску? – с некоторой резкостью спросил он.

– Я хочу скрыть от вас не кто я.

Легкое ударение предполагало совершенно другой смысл: если не кто, значит, она имела в виду какая. Должно быть, она в самом деле не знала, что ему известно, как она выглядит, с удивлением подумал Себастьян.

– И вы не снимете маску, чтобы позволить мне коснуться вашей щеки, ваших губ? – спросил он. – Даже не позволите мне поцеловать вас?

– Нет, – тихо сказала она. – Даже ради этого.

Она снова отвернулась, и Себастьян хранил молчание, пока они плыли к месту назначения, к палаццо Контарини, потому что де Лент еще нужен был ему в казино «Джалло», которое Себастьян арендовал только для исполнения своей мести. Он чувствовал некоторое беспокойство, везя ее в свою резиденцию, это было слабым местом его стратегии. Она не была частью первоначального замысла, так что интрига с ней могла нарушить его планы в отношении де Лента.

Однако чувство, которое сейчас раздражало Себастьяна, больше походило на вызов, чем на беспокойство. Что она, проститутка, могла ему сделать, если даже потом и найдет это место? Когда он с ней закончит, она будет предоставлена улицам и каналам Венеции.

Сара смотрела, как Мавр причаливает возле одного из фасадов, похожего на сотни других разрушенных палаццо, которые они уже миновали.

– Значит, мы прибыли?

– Да, мадам.

Пока он, легко спрыгнув на тротуар, привязывал раскачивающуюся лодку, она оглядела здание, возвышавшееся позади него. Палаццо, которое сняла леди Меррил, было достаточно большим, чтобы сделать там семь апартаментов, не считая комнат прислуги, по это сооружение выглядело грандиозным и, более того, устрашающим. Белые каменные стены, запятнанные грязью и липким илом, источали холод, черные входные двери были закрыты, толстые, глухие, словно вызов или дурное предзнаменование. Над ними она увидела нечто вроде резьбы, потемневшей от плесени, а затем вдруг поняла, что это изображение громадного паука, который полз по каменной паутине.

«Заходи в мою гостиную», – сказал паук мухе. Вспомнив строчку из детского стихотворения, она вздрогнула.

Первый раз с тех пор, как надела маску, она снова почувствовала себя маленькой, слабой, ничтожной. Ее хозяин задумал нечто большее, чем ее соблазнение, в этом она была уверена. Девушка вроде нее может бесследно исчезнуть за этими стенами, никто про нее больше не услышит, даже не узнает и не встревожится.

Заметив краем глаза какое-то движение, она испуганно повернулась. Мавр уже спустился по причальной лестнице, чтобы помочь ей выйти.

Она осторожно поднялась, чувствуя неверную опору под ногами, и взяла предложенную ей руку. Этой ночью она могла быть такой, какой хотела: таинственной, бесстрашной, возможно, даже красивой.

Она вышла из лодки.