"Дневник осады Порт-Артура" - читать интересную книгу автора (Лилье Михаил Иванович)

Декабрь

Ура! 1 декабря! Мог ли кто-нибудь из оставшихся в живых защитников Порт-Артура 10 месяцев тому назад подумать, что осада нашей крепости затянется так надолго!..

Холодно... Ночью выпал снег.

На фоне сплошного белого ковра контуры наших гор обрисовываются как-то особенно резко и отчетливо.

Старый и Новый Город обстреливаются сегодня японцами довольно усиленно.

Стреляют и по госпиталям, несмотря на то что на многих из них прежние флаги Красного Креста заменили новыми значительно больших размеров.

Трудно предположить, что японцы их не видели, в особенности после того, как в их руках находится Высокая, самый возвышенный пункт крепости.

Говорят, что особенно сильно пострадали 6-й и 9-й госпитали. Здание прострелено во многих местах. Не обошлось и без жертв, как среди больных и раненых, так и среди врачебного персонала.

Слыхал, что, кроме того, японские снаряды сильно разрушили Русско-Китайский банк.

На Дивизионной горе японцы, как говорят, поставили два пулемета и поливают оттуда пулями весь город.

Около магазина Соловья ранены два солдатика.

Сегодня японцы додумались обстреливать перекидной стрельбой через 6-й форт и батарею № 2 Тигрового полуострова наш единственный уцелевший броненосец «Севастополь», который стоит у перешейка, прижавшись к утесам Тигрового полуострова.

Японцы выпустили при мне всего два-три снаряда, но все неудачно.

Правда, надо отдать справедливость, что такая перекидная стрельба через всю крепость представляет очень нелегкую задачу.

Вот уже и полночь... В то время как я пишу эти строки, с моря доносится зловещий гул орудий, нарушающий тишину ночи. Фосфорические вспышки выстрелов освещают небо.

Это броненосец «Севастополь» и береговые батареи отбивают атаки японских миноносцев, решившихся доконать наш единственный способный еще к плаванию броненосец.

Да поможет Бог нашим морякам!

ПРИКАЗ

по войскам Квантунского укрепленного района

Декабря 1-го дня.

Крепость Порт-Артур

№ 915

По сообщению китайцев:

1) На севере дела у японцев очень плохи. На севере от Ляояна недели две тому назад было жестокое сражение у русских с японцами. Японцы разбиты, причем у них выбыли из строя от 40 до 50 тысяч человек убитыми и ранеными. У русских потери также значительны, но меньше японских. Японцы отступают частями на Фын-Хуан-Чен и на Гайчжоу. Русские преследуют их по пятам.

2) Инкоу будто бы уже занято русскими, а также и Да-Ши-Чяо. Ляоян также очищен японцами. Среди японских войск на севере паника.

3) Войска японские, предназначавшиеся под Порт-Артур, направлены, ввиду изменившегося положения дел, на север. Но под Порт-Артуром их все-таки осталось не менее 30 000 тысяч человек, особенно на левом нашем фланге. С этими силами японцы не осмелятся пытаться брать Порт-Артур, хотя штурм отдельных участков они все-таки думают производить.

4) Взять Порт-Артур японцы считают теперь уже для себя необходимым по тому соображению, что, взяв Порт-Артур, они надеются на возможность заключения мира с русскими. Если же Порт-Артур они не возьмут, то им придется поспешить убираться восвояси в Японию.

Начальник Квантунского укрепленного района

генерал-адъютант Стессель

Ветрено и холодно.

Слыхал, что вчера ночью броненосец «Севастополь» был атакован японскими миноносцами два раза: один раз в 11 часов, другой — в 2 часа ночи.

Несмотря на сильный огонь нашего броненосца и береговых батарей, японцы все-таки успели пустить в него четыре мины. Три из них были удержаны сетями и на них взорвались, четвертая же хотя и взорвалась тоже на сети, но при этом попортила бок броненосца, и одно из его отделений наполнилось водой.

Говорят, будто один из семи миноносцев, атаковавших «Севастополь», поплатился за свою смелость и был потоплен нашими выстрелами. В отражении атак принимали деятельное участие батарея № 2 Тигрового полуострова и «Соляная».

По Новому Городу японцы особенно усиленно стреляли сегодня после обеда; в банке все стекла от сотрясения воздуха разбиты, и он сегодня закрыт.

Один снаряд попал сегодня в магазин «Кунст-Альберс», который покинул свое прежнее помещение и расположился в Новом Городе, в доме Жигулева.

В Старом Городе особенно усиленному обстреливанию 11-дюймовыми лиддитовыми снарядами подвергся Инженерный городок. Генерал-адъютант Стессель и штаб укрепленного района давно уже выехали из этого городка и разместились в районе 10-го Восточно-Сибирского стрелкового полка, который пока еще не подвергался обстреливанию. Сам генерал-адъютант Стессель поселился в квартире бывшего командира 25-го В.-С. стр. полка полковника Селенинова.

В зданиях Инженерного городка остались жить только комендант, генерал-лейтенант Смирнов и начальник инженеров полковник Григоренко.

Японцы продолжают укреплять Высокую гору. Все обращенные к нам ее склоны усилены проволочными заграждениями.

Здесь я помещаю приказ со списком офицеров, убитых и раненых на одной только Плоской горе за время ноябрьских штурмов.

Общие же потери за все ноябрьские штурмы составляют: 153 офицера и 6586 нижних чинов, из них убитых: 37 офицеров и 1148 нижних чинов.

ПРИКАЗ

по Западному фронту Сухопутной обороны крепости Порт-Артура

Декабря 2-го дня 1904 года.

Крепость Порт-Артур

§1

При сем объявляю список гг. офицерам убитым, раненым и контуженным на Плоской горе за время боев с 13-го по 22 ноября сего года.

Список

№ п/п

№ В.-С. стр. полков

Чин и фамилия

Какого числа убит, ранен или контужен

1. 5-го полка

Штабс-капитан Астафьев

Убит 16 ноября

2. 27-го полка

Зауряд— прапорщик Полищук 

3. 25-го полка

Подпоручик Селиванов

Ранен 16 ноября

4. Штабс-капитан Чурбанов

Ранен 14 ноября

5. Штабс-капитан Бересторуд

Ранен 16 ноября

6. Капитан Трофимович

7. Подпоручик Седельницкий

8. Поручик Османов

9.Поручик Стариков

Ранен 14 ноября

10. Зауряд-прапорщик Буторин

Ранен 16 ноября

11. Зауряд-прапорщик Колбаса

12.5-го полка

Подпоручик Иванов

(остался в строю) Контужен 17 ноября

13. 25-го полка

Поручик Суворов

Контужен 18 ноября

14. 27-го полка

Штабс-капитан Крамаренко

Контужен 17 ноября

15. Подпоручик Августовский

Контужен 14 ноября

16. Поручик Михалев

Контужен 18 ноября

17. Поручик Ручьев

Контужен 16 ноября

18. Зауряд-прапорщик Аликин

Всего: Убитых офицеров — 2 человека

Раненых офицеров — 9 человек

Контуженых офицеров — 7 человек

Полковник Ирман

Утром всю крепость облетела печальная новость: около 11 часов минувшей ночи в бетонном каземате 2-го форта случайно попавшей 11-дюймовой лиддитовой бомбой убиты находившиеся там:

Начальник 7-й В.-С. стр. дивизии генерал-майор Кондратенко.

Командующий 28-м В.-С. стр. полком Генерального штаба подполковник Науменко.

Военные инженеры, подполковник Рашевский и штабс-капитан Зедгенидзе.

26-го В.-С. стр. полка поручик Сенкевич.

28-го В.-С. стр. полка штабс-капитан Кавицкий.

7-го Запасного батальона штабс-капитан Триковский.

Зауряд-прапорщики Смоляников и Неелов.

Семь человек отделались ранами, в числе их: комендант 2-го форта поручик Фролов, зауряд-прапоршики Аров и Пепельницкий, техник-волонтер Потапов и др.

Один только саперный прапорщик Верг каким-то чудом остался целым и невредимым.

Убиты храбрейшие защитники крепости, которая в лице их понесла ничем не вознаградимую тяжелую утрату.

Никаких подробностей пока не знаю.

Сегодня рассказывали, будто бы в выгружаемом пароходе между кулями муки нашли двадцать пулеметов. Если только это верно, то такая находка окажет крепости существенную поддержку.

Ввиду того что японцы продолжают обстреливать наши госпитали и не далее как на днях один из снарядов попал в дом «Кунст-Альберса» в Новом Городе и вторично ранил двух находившихся там на излечении офицеров, уполномоченный Красного Креста егермейстер Балашов вошел по этому поводу в переговоры с японцами. Результаты этих переговоров пока мне неизвестны.

Вообще егермейстер Балашов удивительно горячо принимает к сердцу все дела и нужды Красного Креста, и его заслуги в этом отношении неисчислимы.

В ночь на 3 декабря японские миноноски опять атаковали броненосец «Севастополь». Снова целую ночь на Перешейке гудели орудия.

Подробностей не знаю.

Ветрено и холодно. Погода хмурится и как будто сочувствует новому, тяжелому горю осажденной крепости...

Хоронят жертвы 2-го форта.

Я никогда не забуду этой печальной картины: девять простых офицерских гробов с жертвами одного снаряда в скромной, обращенной в церковь, казарме, одна стена которой пробита тоже японским снарядом.

На похороны собралось довольно много офицеров. Многие искренне плакали.

Все девять гробов были опущены в могилы, вырытые на живописном бугорке под Крестовой горой, откуда открывается вид на унылое побережье нашего Квантуна.

Спите мирно, герои, не разбудят теперь вас ни бомбардировки вашего Артура, ни вопли и стоны многострадальной Русской земли!

Сегодня японцы усиленно обстреливали 5-й форт. Оказались подбитыми одна пушка Канэ и одна 75-миллиметровая, а к полудню японский снаряд попал в патронный склад и взорвал его, при этом погибло до 400 унитарных снарядов для 75-миллиметровых орудий.

Благодаря счастливой случайности несчастий с людьми не было.

Сегодня же японцы на этот форт повели сапу.

Кроме того, сильному обстреливанию подверглись 5-е Временное укрепление и батарея Лит. Д.

Вечером японцам удалось отбить у нас одну маленькую горку, впереди 5-го форта, оборонявшая ее застава 5-го Восточно-Сибирского стрелкового полка принуждена была отступить со своих позиций.

Сегодня умер от раны командир 1-й роты 27-го В.-С. стр. полка капитан Трофимович, который со времени последней турецкой войны, то есть в течение 27 лет, беспрерывно командовал этой ротой. Своей удивительной храбростью и хладнокровием в минуты опасности, редкой скромностью и спокойствием капитан Трофимович выделялся среди офицеров своего полка, которые называли его «своим человеком». Во время последних боев под Высокой он был тяжело ранен в грудь навылет шрапнельной пулей «нашей же артиллерии».

Сегодня егермейстер Балашов поехал к японцам и просил их не стрелять по нашему Красному Кресту.

Японцы ответили изысканным письмом на английском языке на имя генерал-адъютанта Стесселя, в котором сообщали ему, что установки их орудий расшатались, а сами орудия сильно расстреляны, вследствие чего некоторые снаряды и попадают в здания Красного Креста.

Несмотря на столь явную ложь, японцам все-таки, по их просьбе, был отправлен план с обозначением всех госпиталей.

Во время последних штурмов на правом фланге был убит один из японских принцев крови, принимавший личное участие в осаде Порт-Артура. Японцы просили разрешения отыскать его тело и взять себе. Разрешение это им было дано. Однако тело принца найти не удалось. Но один наш солдатик случайно нашел саблю с древним самурайским клинком, которая, судя по всему, принадлежала убитому принцу. Клинок этот был возвращен японцам.

И вот, как у нас говорили, в благодарность за это, японцы сегодня доставили нам в крепость две двуколки, нагруженные тюками нашей почты. Очевидно, она была ими захвачена на одной из шаланд, отправленных к нам из Чифу. Я сам совершенно неожиданно получил письмо из России от матери, помеченное 9 сентября.

Кроме почты, японцы прислали нам поименный список наших пленных, которых оказалось около 200 человек нижних чинов и б офицеров.

Выгрузка муки с прорвавшегося недавно в Артур парохода близится уже к концу.

Вопреки слухам, никаких пулеметов на пароходе не оказалось. Этого, впрочем, и следовало ожидать.

Доставка муки в порт у нас происходила исключительно по ночам, так как днем проход в гавань подвергался сильному обстреливанию. Японцы, к несчастью, заметили этот наш маневр и с некоторого времени начали обстреливать проход и по ночам.

Сегодня я узнал, что адмирал Вирен жив и здоров. Оказывается, что общая молва схоронила вместе с несчастной нашей погибшей эскадрой и ее адмирала.

ПРИКАЗЫ

по войскам Квантунского укрепленного района

4 декабря 1904 года.

Крепость Порт-Артур

№ 924

Добровольная сестра милосердия Вильгельмина Криг 22 ноября, не обращая внимания на явную опасность для жизни, добровольно прибыла на перевязочный пункт под Высокой горой во время штурма горы и подавала посильную помошь раненым под сильнейшим огнем противника, причем ею была также подана первая помошь покойному генерал-майору Церпицкому.

Генерал-майор Никитин и полковник Ирман лично были свидетелями ее храбрости и самоотверженности.

За человеколюбивый подвиг и самоотверженность сестра Вильгельмина Криг награждается серебряной медалью с надписью «За храбрость» на Георгиевской ленте.

№ 926

Все флаги Красного Креста, поставленные на разных околодках и лазаретах, особенно в Новом Городе, — снять, отметив их на стене в белом кругу красным крестом, а флаги Красного Креста иметь только на госпиталях и большие казармы 9-го В.-С. стр. полка передать егермейстеру Балашову тоже под госпиталь. Я надеюсь, что после переговоров егермейстера Балашова с уполномоченным от японского командующего армией японцы воздержатся стрелять специально по нашим госпиталям, где лежат раненые и больные.

Начальник Квантунского укрепленного района

генерал-адъютант Стессель

День ясный; сравнительно тепло.

С полудня японцы начали ожесточенно обстреливать некоторые пункты на правом нашем фланге; почти одновременно с этим обнаружено было наступление отряда японцев, человек в 50, на деревню Яхудзуй на левом фланге крепости.

Около 2 часов дня удачный выстрел с одного из наших фортов взорвал у японцев на Высокой горе пороховой погреб.

ПРИКАЗ

по войскам Квантунского укрепленного района

5 декабря 1904 года.

Крепость Порт-Артур

№ 931

Гордитесь, славные воины, подвигом броненосца «Севастополь», подвигом героя командира капитана 1-го ранга Эссен, гг. офицеров и команды; пусть в сердцах ваших этот славный подвиг займет место, и пусть каждый из вас с гордостью будет передавать родине и потомству, как броненосец «Севастополь», оставшись целым и один, отважился выйти на рейд в ночь на 26 ноября и, будучи атакованным подряд 5 ночей, со славой геройской отбивал атаки 20 неприятельских миноносцев. Подвиг этот не должен никогда изгладиться из памяти вашей.

Вы боевые воины и, разумеется, уже научились ценить доблести ваших соратников-моряков. Ура героям броненосца «Севастополь».

Начальник Квантунского укрепленного района

генерал-адъютант Стессель

Сегодня я узнал, что две полуроты 27-го В.-С. стрелкового полка (3-й и 9-й роты) предприняли наступление на окопы, занятые японцами перед 5-м фортом.

Нашим стрелкам удалось почти без выстрела подойти к неприятелю и неожиданным натиском выбить его из окопов. Однако удержаться в занятой позиции стрелки не смогли и принуждены были отступить.

Во время атаки оба зауряд-прапорщика, командовавшие полуротами, были ранены: Пилевин — в кисть руки, ногу и плечо, а Надуев — в живот. Эта неудачная вылазка обошлась нам в 35 раненых и 4 убитых нижних чинов.

5-е временное укрепление слабо обстреливается японцами.

Тепло. День ясный.

Броненосец «Севастополь» сел кормой на дно. Сегодня с него начали выгружать артиллерию.

Японцы за последнее время стали очень смелы и вне нашего ружейного огня ходят совершенно открыто, сознавая свою полную безнаказанность, так как артиллерия наша принуждена молчать за недостатком снарядов.

Против одного нашего 5-го форта японцы выставили до 30 полевых орудий.

Пароход с мукой сегодня окончил разгрузку и, снявшись с якоря, в 3 часа дня ушел в Шанхай.

Вчера мы оставили 2-й форт, где все до такой степени разрушено, что для гарнизона не оставалось никаких укрытий. Незадолго до нашего ухода японцы произвели один за другим два взрыва.

Один взрыв оказался неудачным, так как произошел в сторону самих же японцев. Зато другой произвел небольшой обвал в нашем рву. На этот обвал тотчас выскочили офицер и четыре сапера. Но и после этого японцы, как я слыхал, долго не решались произвести открытого штурма.

Наш же гарнизон был слишком измучен бесконечным и бессменным своим пребыванием в самой ужасной боевой обстановке и вряд ли бы смог оказать существенное сопротивление целому ряду новых штурмов.

Ввиду всего этого и было отдано приказание от высшего начальства об очищении форта.

Так пал, или, вернее сказать, был оставлен нами 2-й форт, который в течение трех месяцев отбивал беспрерывный ряд ожесточенных штурмов и который так обильно был полит кровью лучших и храбрейших защитников Порт-Артура.

Вообще 2-й форт прослыл самым опасным пунктом крепости, и назначения на него за последнее время боялись, как чумы.

Каждый, имевший несчастье попасть на этот кровавый пункт, шел туда как на верную смерть.

Вместо убитого генерала Кондратенко начальником сухопутной обороны назначен генерал Фок.

Комендант крепости генерал-лейтенант Смирнов просил генерала Стесселя назначить его на этот пост, но его просьба была отклонена.

Первым же распоряжением генерала Фока было — приготовить ему во всех штабах, как больному, теплые помещения.

Так называемые дачные места, расположенные вблизи Золотой горы, до сих пор не подвергались обстреливанию со стороны японцев. В этих-то наиболее безопасных местах и скопилась вся масса тех обывателей, которая в обороне крепости никакого участия не принимала. Покинутые своими хозяевами дома были переполнены незваными гостями.

Многие из этих беглецов, как говорят, вырыли для себя пещеры, куда и намеревались скрываться в случае бомбардировки. Этим «храбрецам» обитателям дачных мест в крепости дали прозвище «пещерников». Таким образом, у нас были: «Николай Пещерник», «Евгений Пещерник», «Иван Пещерник» и т. д. Все они были хорошо известны всему гарнизону Порт-Артура.

Холодно, идет мелкий снег.

С раннего утра японцы начали обстреливать 11-дюймовыми снарядами Новый Город. Выстрелы раздавались регулярно через каждые 10 минут.

Один из снарядов зажег громадный склад товаров фирмы «Кунст-Альберо в Новом Городе, который и сгорел дотла.

Около 10 часов утра бомбардировка прекратилась.

Осматривая сегодня в подзорную трубу Высокую гору, я заметил группу японских офицеров, человек в 15, которые, разглядывая окружающую местность, очевидно, решали какой-то важный стратегический вопрос.

Цинга в городе все растет и начинает принимать угрожающие размеры.

Настроение в гарнизоне угнетенное.

На днях в Красном Кресте после ампутации ноги скончался волонтер техник Потапов, тяжело раненный еще 2 декабря во время известной катастрофы на 2-м форту.

Это был удивительно преданный человек, который всюду сопровождал известного своей храбростью военного инженера Рашевского, погибшего в ту же роковую ночь.

Сегодня рано утром японцы совершенно неожиданно, почти без выстрела, бросились на позицию у Малой Голубиной бухты.

Поручик Муратов с 85 стрелками не выдержал неожиданного натиска и отступил. Одновременно с этим японцы атаковали укрепленный утес, находящийся влево от позиции поручика Ерофеева. Японцы сбили оттуда наших стрелков и быстро заняли этот важный тактический пункт нашей позиции. Часть их при этом переправилась на утес на шлюпках с другого берега залива.

Потери, понесенные в этом деле обеими сторонами, были сравнительно очень незначительны: так, у нас при схватке на утесе заколото штыками трое стрелков и двое ранено. Японцам достались в добычу одна пушка и до 6000 ружейных патронов.

Вообще наступление их на Малой Голубиной бухте отличалось внезапностью и необыкновенной стремительностью и потому и увенчалось полным успехом.

Около полудня японцы дали несколько орудийных выстрелов по позиции поручика Ерофеева, но дальнейшей атаки не предприняли.

Против 5-го форта японцы по-прежнему деятельно ведут сапу.

По городу, по обыкновению, велась стрельба 11-дюймовыми снарядами.

Смертность в госпиталях необыкновенная. Так, в 5-м и 2-м запасных госпиталях за одну прошлую неделю умерло от тифа, дизентерии и главным образом от цинги 275 человек.

С 4 часов утра японцы открыли огонь по 5-му временному укреплению, батарее Лит. Д, редуту Лесной Горки и, главным образом, по 5-му форту.

Вероятно, они имели в виду завладеть нашими горками, которые лежат впереди и вправо от 5-го форта. Горки эти сильно мешали японцам в наступательном движении их сапы.

В 9 часов утра я заметил, что от беспрерывной бомбардировки фугасными бомбами часть бруствера левого фаса на 5-м форту обвалилась. Кроме этого, в исходящем его углу образовалась большая брешь. Причина этих разрушений лежала в том, что все брустверы 5-го форта представляли собой не что иное, как груду битого камня, насыпанную над крутым откосом, которая и сползла очень легко вниз от взрывов лиддитовых фугасных бомб.

Вообще нужно сказать, что 5-й форт к началу осады был еще далеко не окончен.

Около полудня один из японских снарядов зажег на 5-м форту здание прожектора, которое и горело часов до 5 дня. Другой удачно попавший снаряд подбил второе 6-дюймовое орудие Канэ. Потушить начавшийся пожар не было никакой возможности, так как японцы по пожарищу сосредоточили сильный огонь. Клубы черного дыма от пожара перемешивались с густым дымом от взрывов лиддитовых снарядов.

Картина была тяжелая...

Японцы усиленно обстреливали сегодня и 5-е временное укрепление.

На Высокой горе они между тем продолжают деятельно укрепляться, а на месте порохового погреба, взорванного у них недавно одной из наших батарей, они успели уже построить новый и обсыпать его целой горой камня и земли.

Генерал Фок, которому поручена теперь вся оборона крепости, ночевал сегодня почему-то на броненосце «Севастополь», а весь сегодняшний день боя провел сначала на 2-й Тигровой батарее, а потом объезжал разные пункты левого фланга крепости, где все было спокойно.

Только под вечер, после обеда у гостеприимного командира 27-го Восточно-Сибирского стрелкового полка полковника Петруши, генерал Фок уехал в Новый Город.

Днем японцы опять вели перекидную стрельбу по броненосцу «Севастополь» и канонерке «Отважный». Стрельба отличалась удивительной меткостью.

С обоих судов поспешно снимают артиллерию.

Настроение в гарнизоне самое угнетенное.

На выручку уже давно никто не надеется.

Тихо. День ясный.

Оказывается, вчера японцы опять вели наступление на 3-й форт, который, однако, отбил все их атаки с громадными для них потерями.

На этом же форту произошел следующий трагический случай: зауряд-прапорщик Гусков слишком долго задержал в своих руках уже зажженную ручную гранату. Фитиль сгорел, и граната разорвалась у него в руках, убив на месте его самого, а также штабс-капитана Носова и одного стрелка.

Броненосец «Севастополь» подвергся сегодня опять усиленному обстреливанию японцев. Всего по нему выпущено было до 60 снарядов, и из них только три попали в цель.

Сегодня совершенно случайно мне пришлось познакомиться с артиллерийским капитаном Гобятой, выдающимся офицером, отлично знающим свое дело.

При последних штурмах Высокой генерал Кондратенко послал капитана Гобяту сверить его часы с часами коменданта этого укрепления. Исполняя это поручение, капитан Гобята прибыл на Высокую гору и здесь был тяжело ранен в рот с повреждением челюсти... Странное было поручение!

Сегодня опять встретился в одном укромном уголке Нового Города со штабс-капитаном К., который под разными предлогами преисправно отсиживал оборону Порт-Артура в своей комнате.

Каждый раз при встрече с ним я чувствовал какую-то неловкость...

Ночью стрельбы не было слышно.

Погода отличная.

С назначением генерала Фока на должность начальника сухопутной обороны во всех распоряжениях стало заметно какое-то колебание и неуверенность.

По его приказанию начали укреплять Ляотешань, на котором предполагается поставить морские орудия мелких калибров, снятые с затопленных наших судов.

Сравнительно тихо; лишь кое-где изредка слышатся орудийные выстрелы.

Несмотря на все тягости и невзгоды осады, на позициях по-прежнему идет азартная карточная игра, которая нередко оканчивается крупными недоразумениями.

Настроение у всех самое подавленное.

Особенно в угнетенном состоянии находится высшее начальство в Старом Городе.

Быстро растущий недостаток в продовольственных припасах грозит в ближайшем будущем новыми ужасами.

А число больных все увеличивается и увеличивается с каждым днем...

Погода отличная, тепло.

На позициях как будто чувствуется некоторое затишье.

На восточном фронте самое незначительное расстояние отделяет наших стрелков от японцев, последние вперед более не продвигаются.

Вообще осадные работы японцев в значительной степени утратили свой прежний характер кипучей энергии и словно застыли.

За последнее время японцы начали обстреливать по ночам главную нашу дорогу, идущую из Старого в Новый Город, шрапнелью, так как по ней все время с шумом тянутся бесконечной вереницей наши двуколки.

Сегодня японцы усиленно обстреливают Курганскую батарею и 3-й форт.

Ночью, обходя позиции, я зашел на 5-й форт. Этот форт представляет собой груду камня, так как война застала его почти в самом начале постройки.

Я зашел в блиндаж: все помещение оказалось битком набито исключительно молодыми офицерами. Старший из них был военный инженер капитан Верее, который бессменно находился на форте и вел все оборонительные работы.

Условия, в которых приходилось жить и работать этим достойным защитникам форта, были самые тяжелые. И офицеры, и нижние чины терпели сильный недостаток решительно во всем, начиная с пищи и кончая одеждой.

На батарее Лит. Д, куда я тоже заглянул, оставалось около 60 снарядов на все 6 орудий.

ПРИКАЗЫ

по войскам Квантунского укрепленного района

14 декабря 1904 года.

Крепость Порт-Артур

№ 959

Командующий В.-С. стр. полком подполковник Глаголев 13 сего декабря от ран, полученных в бою с японцами, помер. В.-С. стр. полк предписываю принять на законном основании 5-го В.-С. стр. полка подполковнику Сейфулину. О приеме донести по команде.

№ 960

Вновь прошу наших священников объезжать и обходить полковые участки обороны, дабы дать возможность нашим геройским защитникам помолиться на Святом Кресте и, приложившись к нему, получить благословение и услышать слова духовного отца. Я знаю, что все служители алтаря выполнят это, так же как на Высокой священники 5-го и 27-го В.-С. стрелкового полков, с крейсера «Баян» и броненосца «Победа» исполнили свой долг, как только может исполнить его верующий христианин.

Командирам частей представлять возможность бывать священникам на позициях и указать время.

№ 961

Начальник сухопутной обороны генерал-лейтенант Фок, при рапорте от 12 сего декабря за № 20, представил рапорт коменданта форта № 2, 25-го В.-С. стрелкового полка штабс-капитана Кватца о порядке очищения форта и копии с записок бывшего командующего В.-С. стрелковым полком подполковника Глаголева к штабс-капитану Кватцу. В заключение своего рапорта генерал-лейтенант Фок доносит, что он признает все распоряжения, как подполковника Глаголева, так и штабс-капитана Кватца, совершенно правильными. Прочтя рапорт штабс-капитана Кватца от 10 декабря за № 60 и две служебные записки подполковника Глаголева, я вижу, что мое приказание об очищении форта № 2 было приведено в исполнение генерал-лейтенантом Фоком образцово, за что долгом и особенным удовольствием считаю объявить его превосходительству сердечную благодарность. Форт № 2 поглотил во все время его обороны массу геройских защитников: сначала капитан 25-го В.-С. стрелкового полка Резанов, затем поручик того же полка Фролов и штабс-капитан Кватц исполнили долг на славу, несмотря на громадные потери. 5 декабря японцы взорвали форт, и защитники форта были принуждены сесть за траверс и казематы, мост был сломан. Положение стало отчаянное; не нанося врагу существенного вреда, приходилось или, выводя защитников, взорвать форты и сохранить геройский гарнизон для дальнейшей борьбы с врагом, или сидеть и ждать, когда уничтожат всех. Я приказал генерал-лейтенанту Фоку вывести гарнизон и затем взорвать форт, так как подготовить к взрыву давно уже мною было приказано. Все распоряжения генерал-лейтенантом Фоком были отлично выполнены, гарнизон в полном порядке выведен, Куропаткинский люнет обеспечен, и, когда все было подготовлено, форт взорван, и наши герои защитники от взрыва не пострадали.

Из рапорта штабс-капитана Кватца видно, что в этот трудный период для форта поведение гг. офицеров и нижних чинов было геройское.

Квантунской крепостной артиллерии поручик Голдин руководил лично стрельбой, оставшись только с тремя нижними чинами, сам наводил орудия и несколько раз удачными выстрелами картечью сбрасывал вскакивающих японцев на бруствер обратно в ров. Один раз, когда группа японцев в несколько человек бросилась на гребень бруствера, он скомандовал орудию стрелять, сам схватил винтовку и на моих глазах уложил первого же японца, который во весь рост показался на бруствере.

Мичман Витгефт, придя на форт со своими моряками в поддержку гарнизону и получив от меня указания, где на бруствере поместить своих, лично расставил всех моряков, указал им задачу, лично руководил бросанием бомбочек, а в то же время, когда одна из пироксилиновых бомб попала в бруствер и разрушила его, убив около 15 человек, когда люди, оглушенные, бросились с бруствера, он своим примером, вскочив сам на бруствер, задержал всех, восстановил полный порядок, и под его наблюдением бруствер был быстро заделан.

26-го В.-С. стрелкового полка подпоручик Витвинский руководил по моему приказанию обороной горжи, и, несмотря на убийственный огонь с редутов, он все время находился на горже и даже лично указывал цели матросу, который стрелял из 37-миллиметровой пушки по японским окопам перед люнетом Куропаткина и разрушил их до основания.

25-го В.-С. стрелкового полка зауряд-прапорщик Иван Колесов в то время, когда одна из пироксилиновых бомб попала в то место бруствера, где стоял пулемет и завалило его мешками, он, несмотря на то что сам был придавлен и сильно ушиблен, быстро выскочил, прекратил общее замешательство, приказал вытаскивать пулемет, лично помогая в этом стрелкам, а пулеметчикам приказал тут же его чистить, что и было исполнено, так что в короткий промежуток времени пулемет был поставлен на свое место и начал опять действовать.

Командир 3-й роты 7-го запасного батальона зауряд-прапорщик Трофим Баранов и его младший офицер Михаил Корсунов выделились своей храбростью; все время находясь на бруствере, руководили бросанием бомбочек, оба ранены, отказались идти на перевязочный пункт, а ограничившись перевязкой фельдшера, вернулись обратно на бруствер и ушли только тогда, когда форт был всеми оставлен.

Саперный офицер штабс-капитан Адо пришел на форт приблизительно через полчаса по получении записки. Материалы для взрыва казематов были принесены на форт еще засветло, часть фугасов ко времени прихода штабс-капитана Адо уже была заложена нижними чинами и оставалось заложить только два фугаса.

Подполковник Глаголев во 2-й записке пишет: эти выдающиеся подвиги должны быть в памяти у каждого. Геройское поведение офицеров дало возможность спасти гарнизон форта. С благодарностью вспоминаю память покойного подполковника Глаголева, приношу свою душевную благодарность коменданту форта штабс-капитану Кватцу, поручику Галдину, мичману Витгефту, подпоручику Витвинскому, зауряд-прапорщикам Колесову, Баранову и Корсунову и саперной роты штабс-капитану Адо за своевременное исполнение работ на форту. Прошу немедля войти с представлением о награждении сих достойных офицеров по их заслугам. Нижним чинам форта № 2 за всю их геройскую службу объявляю мое спасибо и представить немедля по 5 человек на роту для награждения знаком отличия Военного ордена. Ныне мы утвердились на Куропаткинском люнете и положение наше гораздо улучшилось.

Начальник Квантунского укрепленного района

генерал-адъютант Стессель

Вчера ночью я пробрался в Старый Город, где и остался ночевать у одного моего приятеля. Целую ночь мы с ним беседовали об отчаянном положении крепости. Отсутствие продовольствия, все усиливающиеся болезни, страшное утомление гарнизона и, наконец, не прекращающиеся раздоры между начальством — все это, вместе взятое, грозило крепости скорым падением. С грустью пришли мы к тому выводу, что дни нашего Порт-Артура, вероятно, уже сочтены...

С утра японцы открыли страшную бомбардировку нашего правого фланга. Опять поднялся адский грохот канонады, о котором может себе составить представление только тот, кто лично испытал все ужасы осады Порт-Артура...

Опять весь гарнизон покрылся черным дымом от взрыва лиддитовых снарядов и злыми, белыми облачками от разрыва шрапнели. Все это перемешивалось с густыми клубами желтой пыли...

Около этого времени японцы произвели два взрыва на 3-м форту. Хотя взрывы (мины), как я слыхал, и не удались, но все же они произвели на гарнизон форта известное моральное впечатление.

Телефонное сообщение оказалось прерванным.

Вообще положение 3-го форта очень тяжелое. Бомбардировка его окончилась только около 2 часов дня, ружейная же трескотня продолжалась до самой ночи.

Общее настроение в высшей степени угнетенное и подавленное.

Сегодня опять в госпиталь прибыла масса новых раненых. Мест для них положительно нет. Ввиду страшной скученности цинготные заболевания грозят разрастись до ужасающих размеров.

Вечером узнал, что мы, по приказанию генерала Фока, очистили 3-й форт, который и был тотчас же занят японцами. Сдача его должна сильно повлиять на дальнейшую судьбу крепости, так как по своему положению форт этот был как бы опорным пунктом для целого ряда наших укреплений.

Здесь я помещаю список некоторых цен на жизненные припасы за последнее время.

Конина — 50-75 коп. фунт.

Воловье мясо — 2-2 руб. 40 коп. фунт. (Но и это мясо на базаре можно было получить только случайно.)

Индюшка — 50-75 руб. штука.

Курица — 20-25 руб.

Гусь — 40-50 руб.

Яйца — 1-2 руб. штука.

Головка чесноку — 20-30 коп. штука.

Пуд сена — 1-1 руб. 50 коп.

Очень холодно и ветрено.

До сих пор не удалось узнать никаких подробностей сдачи 3-го форта, этого важнейшего пункта нашей крепости.

Сегодня я заехал в Старый Город и был прямо поражен представившейся мне картиной полного его разрушения. Редкий дом не пострадал от бомбардировки.

В самом доке лежит разбитый японскими снарядами минный транспорт «Амур». Мачты и трубы его касаются земли, а обнаженное дно судна блестит на солнце.

Около 2 часов дня один снаряд попал в Офицерское экономическое общество и своим разрывом убил одного и ранил трех приказчиков-солдат.

К вечеру японцы своей стрельбой зажгли канонерку «Бобр». Пожар продолжался целую ночь, и наутро от канонерки остался только обгоревший остов. Так кончило свое существование судно, с которым было связано еще свежее воспоминание о геройском бое под Таку в 1900 году.

Гарнизон с каждым днем все более и более падает духом и отчаивается в возможности отстоять крепость...

По-прежнему холодно, хотя ветер и утих.

Сегодня японцы ожесточенно обстреливали Минный городок, порт и Новый Город. На восточном фронте они с неменьшей энергией бомбардируют 3-е временное укрепление.

Сегодня мне пришлось беседовать с двумя докторами 6-го госпиталя, Белоусовым и Абрамовичем. Раньше их госпиталь помещался в здании областных управлений в Новом Городе. После последних бомбардировок здание это оказалось почти совершенно разрушенным, так как получило до ста 11-дюймовых лиддитовых бомб. После этого госпиталь был переведен в полуоконченные казармы 28-го В.-С. стрелкового полка и в настоящую минуту битком набит ранеными и больными.

Положение больных очень тяжелое, так как цинготные заболевания не позволяют зарубцеваться ранам. Цинга еще более увеличивается от холода, который постоянно царит в помещении госпиталя.

Крепости угрожает голод...

Последние продовольственные припасы приходят к концу. Завтра режут у нас в коммуне последнего осла.

Сегодня японцы своими снарядами зажгли сарай в нашем Арсенале, в котором сгорели все старые китайские патроны и снаряды, вывезенные нами некогда из Тяньцзиня.

Вчера, одновременно с канонеркой «Бобр», сгорели и богатые склады Азиатской компании.

В последнее время японцы стали нам подбрасывать фотографические карточки, снятые с наших пленных, находящихся у них в Японии. Этим они, очевидно, надеются до известной степени поколебать стойкость нашего гарнизона.

Едва начал брезжить день, как я был разбужен страшной артиллерийской канонадой. Гул стрельбы все усиливался и усиливался.

Оказалось, что японцы начали обстреливать разом все атакованные ими пункты правого фланга, а также и 4-й форт, который своей стрельбой все время сильно мешал их дальнейшему наступлению.

Одно время даже разнеслась весть, что японцы повели на этот форт атаку.

Главный свой удар, однако, они направили на 3-е временное укрепление.

Ожесточенная канонада продолжалась до вечера. Ночью на всем протяжении правого фланга шла сильная ружейная перестрелка.

Точных результатов этого дня пока не знаю.

Энергия и бодрость духа начинают покидать не только офицеров, но и солдат, которые не в состоянии теперь выдерживать того, что так легко переносили раньше.

Вечером узнал от командира 27-го В.-С. стрелкового полка полковника Петруши, что весь резерв левого фланга крепости состоит из 9-й роты слабого состава, писарской команды и «скорбутной роты».

Оригинальный резерв!..

Я знаю несколько офицеров, которые были тяжело ранены и даже ампутированы, но, несмотря на это, считали себя счастливыми, что наконец могли, хоть в госпиталях, отдохнуть от перенесенных ужасов и треволнений. Этот факт лучше всего показывает, насколько тяжела была жизнь и служба на позициях осажденного Порт-Артура. Но и в госпиталях не приходилось им долго отдыхать, так как мало-мальски оправившихся офицеров немедленно опять отправляли на позицию.

В настоящее время героев на новые подвиги почти не находится, энергия у все ослабела, у всех одна только мысль — отдых...

Все чаще и чаще раздаются в крепости голоса о скором падении нашего многострадального Артура...

С раннего утра японцы опять открыли огонь разом по всем позициям нашей крепости.

Самой ожесточенной бомбардировке подвергся одновременно и правый, и левый фланги.

Ружейная трескотня и кудахтанье пулеметов слышались со всех сторон. Трудно было разобраться во всем этом аде стрельбы, трудно было определить даже приблизительно тот пункт, куда был направлен главный удар японцев в этот день. Они, очевидно, решили перейти в наступление разом на всех пунктах.

Достаточно подготовив себе наступление артиллерийским огнем, японцы повели атаку на позицию Голубиной бухты.

Наша пехота, переутомленная и измученная, не могла на этот раз отстоять свою позицию и без особого сопротивления сдала.

Началось беспорядочное отступление... Солдатики прятались в рытвины и за камни, отстреливаясь от наседавшего врага, но удержать напора японцев не могли.

Здесь мне пришлось с очень близкого расстояния наблюдать, как японская пехота стройной цепью бежала вперед и занимала наши окопы. Наступление совершалось в образцовом порядке.

Наши стрелки покинули свои позиции, отступили и стали занимать 41-ю высоту. Особого артиллерийского огня здесь не было, хотя некоторые офицеры и уверяли впоследствии, что японцы их засыпали снарядами.

Около 8 часов вечера мне сообщили печальную весть, что за этот роковой день пал целый ряд наших укреплений, а именно: батареи Заредутная, Волчья и Курганная, 3-е временное укрепление, Малое Орлиное Гнездо и вся Китайская стена.

Переход всех этих пунктов, вместе с позицией Голубиной бухты, в руки японцев должен самым роковым образом отразиться на дальнейшей судьбе крепости.

Настроение в гарнизоне самое подавленное. Теперь уже открыто раздается масса голосов о полной невозможности дальнейшей обороны крепости...

Госпиталя переполнены новыми многочисленными партиями раненых.

Поздно вечером на батареях была получена телефонограмма: «Не открывать самим огня и тем не раздражать японцев».

Эта телефонограмма привела нас в полное недоумение...

Не долго суждено было нам ждать разрешения этой загадки...

Ночью на Золотой горе был поднят какой-то непонятный для меня сигнал. В то же время в порту, вблизи наших полузатопленных кораблей, я увидел какие-то взрывы... За темнотой ночи трудно было что-либо разобрать.

В Старом Городе что-то горело...

В полночь я вышел из дому. Тихая и темная ночь окутала своим мраком нашу многострадальную крепость. Разные мысли бродили у меня в голове... Я думаю, мало кому спалось...

Всех томило какое-то неясное предчувствие, что в эту тихую, темную ночь должно совершиться что-то ужасное, что-то роковое.

Свершилось!..

Так много разных мыслей наполняют мою голову, что не знаю, с чего и начинать.

Сегодня я окончательно узнал, что наша крепость еще вчера вступила с японцами в переговоры о... сдаче.

Долго не хотелось верить этой ужасной новости. Неужели же в самом деле сдача?.. Неужели не осталось ни малейшей надежды ни на дальнейшее сопротивление, ни на выручку?..

Не могу выразить словами того чувства, которое овладело мной при этом известии: тут была и какая-то неловкость, и вместе с тем тупая боль и досада, что вся наша геройская 11-месячная оборона, стоившая таких жертв, так неожиданно и глупо кончилась...

В полдень я попал в собрание одного полка, куда были приглашены все офицеры. Я заметил, что и они испытывали какую-то неловкость и неудовлетворенность. Все они по возможности избегали разговаривать о случившемся.

Сегодня я узнал причину виденных мною прошлой ночью взрывов: это наши моряки взрывали все наши суда, краны и проч. Около 10 часов утра сдвинули с места и погрузили в море сидевший уже кормой на мели последний наш броненосец «Севастополь» и канонерку «Отважный».

Единственные уцелевшие шесть наших миноносцев, захватив знамена полков, ушли, кажется, ночью в море, чтобы прорваться в Чифу.

Некоторое время в крепости упорно держался слух, что комендант генерал-лейтенант Смирнов застрелился, другие же уверяли, что он только тяжело ранил себя в голову.

Объясняли это тем, что он все время был против сдачи крепости и теперь, не желая перенести этого позора, решился покончить с собой.

День прошел в каком-то напряженном нервном ожидании.

Днем начали зарывать снаряды и патроны и уничтожать подрывные материалы.

Бездымный порох сожгли.

Но орудия приказано было не портить, хотя у инженеров и в минной роте были уже приготовлены для этой цели подрывные патроны. Несмотря на это запрещение, некоторые командиры батарей все же испортили отдельные части орудий настолько, что привели их в полную негодность.

Вечером я поехал посмотреть на пожарище.

Картина была грандиозная и потрясающая.

Была тихая, теплая ночь.

Горел Минный городок, где время от времени раздавались взрывы снарядов; пылало что-то в Старом и Новом Городе; видно было страшное пожарище в порту, и, наконец, догорали остатки нашего доблестного флота...

Это была предсмертная агония нашего бедного Порт-Артура, это горели русские, народные деньги...

Я весь погрузился в созерцание этой тяжелой картины, пробуждавшей во мне печальные думы. В это время подошел ко мне подвыпивший солдатик и вывел меня из задумчивости следующими словами: «Все горит, все прахом пропадает! Скажите, Ваше Высокоблагородие, за что же мы сражались, за что так страдали, за что столько пролито здесь нашей солдатской крови ?»

Я не мог ничего ответить.

Слезы душили меня...

ПРИКАЗ

по войскам Квантунского укрепленного района

20 декабря 1904 года.

Крепость Порт-Артур

Герои-защитники Артура! 26 января сего года Артур впервые был потрясен выстрелами неприятеля; это миноносцы атаковали нашу эскадру, стоявшую на рейде; с тех пор прошло одиннадцать месяцев. Сначала бомбардировки крепости с моря, затем, начиная с начала мая, бои уже на сухопутье; геройская оборона Киньчжоусской позиции получила справедливую оценку по заслугам. По оставлении нами Киньчжоусской позиции и начались знаменитые бои на передовых позициях, где не знаем, чему удивляться — упорству или настойчивости противника, сосредоточившего против нас большое превосходство сил и особенно артиллерии, или вашей необыкновенной отваге и храбрости и умению нашей полевой артиллерии. Позиции у Суанцайгоу, Талингоу, Юпилазы, Шининцзы, высоты 173-163-86 — Зеленые горы, всегда останутся в памяти у нас, участников и потомства. Все будут удивляться, как отбивались и погибали на Юпилазе и других позициях!..

Начиная с середины мая и до 17 июля вы держали противника вдали от крепости, и только в конце июля он смог обстреливать верки крепости.

Приказ не может указать всех тех геройских подвигов, всего того героизма, который проявлен гарнизоном с 26 января и проявляется по сие время; подойдя к крепости, к нашим ближайшим передовым позициям: Дагушань, Сяоташань, Угловая, Кумирнский. Водопроводный, 1-й и 2-й редуты, вы долго сдерживали противника перед крепостью, а Высокая — сколько она оказала заслуг и геройства.

Иностранцы уже в сентябре диву давались, как мы держимся, не получая ничего извне. Да, действительно, это беспримерное дело. Громадное число убитых и умерших указывает на то упорство, которое проявили войска, и на тот необычайный, нечеловеческий труд, который вы несете, только вы, славные воины Белого Царя, и могли это вынести. Одиннадцатидюймовые бомбы, этот небывалый фактор войны, внесли страшные разрушения, лучше сказать — уничтожение всего; еще недавно, 2 декабря, наш герой генерал-майор Кондратенко с 8 славными офицерами были убиты наповал разрывом подобной бомбы, разорвавшейся в соседнем каземате 2-го форта; никакие преграды и закрытия не спасают от 15-19-пудовых бомб. Все наши госпитали и больницы ныне расстреляны. Суда эскадры через 3-4 дня после занятия Высокой тоже расстреляны. Бетоны на фортах и орудия подбиты. Снаряды почти иссякли или уничтожены; кроме того, еще цинга; враг этот тоже неумолимый и беспощадный. При всем том, если ваша храбрость, мужество и терпение не имеют границ, то всему есть пределы, — есть предел и сопротивлению. По мере сближения неприятель подводил и батареи, и наконец Артур был опоясан кольцом; начались штурмы, начиная с августа, в продолжение сентября, октября, ноября и декабря. Штурмы эти не имеют ничего похожего во всей военной истории; на этих штурмах об ваши груди, как об скалы, разбилась многочисленная армия храброго врага. Пользуясь превосходством огня на самых близких расстояниях, артиллерия наносила нам всегда огромный вред. Наконец, все порасходовали, а главное — защитников: из 40 тысяч гарнизона на 27-верстной обороне осталось менее 9 тысяч и то полубольных. При таких обстоятельствах и после взятия противником главнейшего форта № 3, укрепления № 3 и всей Китайской стены, Куропаткинского люнета, батареи Лит. В., то есть почти всего восточного фронта и на западном до Ляотешаня, продолжать оборону значило подвергать ежедневно бесполезному убийству войска наши, сохранение коих есть долг всякого начальника. Я с полным прискорбием в душе, но и с полным убеждением, что исполняю священный долг, решился прекратить борьбу и, установив наивыгоднейшие условия, очистить крепость, которая теперь уже, с потоплением судов эскадры, не имеет важного значения; оттянуть силы неприятеля от главной армии: мы выполнили это; более 100-тысячной армии разбилось о ваши груди. Я с сокрушением в сердце, но и с полнейшим убеждением, что исполнил священный долг перед Царем и Отечеством, решил оставить крепость.

Славные герои, тяжело после 11-месячной обороны оставить крепость, но я решил это сделать, убедившись, что дальнейшее сопротивление даст только бесполезные потери воинов, со славой дравшихся с 26 января. Великий Государь наш и дорогая Родина не будут судить нас. Дела ваши известны всему миру, и все восхищались ими. Беру на себя смелость, как генерал-адъютант Его Величества, благодарить вас Именем Государя Императора за вашу беспримерную храбрость и за беспримерные труды во все время тяжелой осады, осады, вырвавшей из строя более 34 тысяч защитников. С чувством благоговения, осенив себя крестным знамением, помянем славные имена доблестных защитников, на полях брани за Веру, Царя и Отечество живот свой положивших, начиная от генералов до рядовых борцов. Великое спасибо вам, дорогие храбрые товарищи, за все вами содеянное!.. Долгом почитаю принести мою благодарность доблестным начальникам вашим, моим сотрудникам в боевых делах. Благодарю беззаветных тружеников врачей, ветеринаров, Красный Крест и сестер. Благодарю всех тех, кои оказали обороне услуги: велосипедистов, извозчиков и др. Объявляя заслуженную благодарность оставшимся в живых и достойным начальникам вашим, почтим, боевые товарищи, память павших со славою и честью во всех боях и битвах сей кровопролитной кампании. Да ниспошлет Господь мир праху их, а память о них вечно будет жить в сердце благодарного потомства.

Условия передачи будут объявлены в приказе. Ныне и впредь до возвращения на родину вы поведете себя как достойным воинам надлежит, и в годину нашего тяжелого испытания будете молиться Господу, и не омрачите славного имени никаким недостойным проступком, помня, что на вас смотрят Царь, Россия и все державы. Надо, чтобы знали и ведали, что русский воин тверд и в счастье, и в тяжелом, Богом посылаемом, испытании.

Начальник Квантунского укрепленного района

генерал-адъютант Стессель

Целую ночь я не мог сомкнуть глаз.

Масса самых разнообразных мыслей переполняла мою больную голову...

Около часу ночи я получил телефонограмму с приказанием быть 21 декабря в 9 часов утра у Краматорной Импани в комиссии по сдаче.

Разбудив людей, я начал разбираться.

Рано утром я должен был покинуть свое скромное жилище на одном из фортов, где я прожил около 4 месяцев и где было пережито так много душевных треволнений.

Сердце мое сжалось.

Мне тяжело было оставлять те места, где я проработал почти семь лет, где так много потрачено и труда и энергии. Мне стали дороги эти голые, мертвые скалы, так обильно политые теперь русской кровью...

Все это надо было бросить, со всем этим надо было проститься...

Когда я предавался моим печальным размышлениям, в комнату вошел старый запасный солдат, приехавший со мной в Артур еще во время его занятия нашими войсками в 1898 году.

На глазах у него дрожали слезы. Этот бравый служака, видевший и перенесший так много, теперь мог только вымолвить:

— Ваше Высокоблагородие, сдались!.

Нервы не выдержали, и я вместе с ним разрыдался...

Горечь тоски моей вылилась в этих невольных слезах...

Мне жаль было моего Артура.

В 9 часов утра я был у Краматорной Импани.

С одной стороны проволочного заграждения стояли русские офицеры, а с другой — японцы. Последние были несколько надменны, но держали себя вполне корректно.

На наше первое свидание приехали и вылезшие на свет Божий многие из дачных «пещерников».

Давненько мы их не видели!

Теперь вся эта публика расхаживала здесь с важным и озабоченным видом.

Переводчиков у нас своих не было, и пришлось пользоваться японскими.

Здесь я познакомился с японским офицером Генерального штаба, который знал немецкий язык. Мы разговорились.

Он сообщил мне, что генерал Куропаткин находится на Шахэ, а Балтийская эскадра около берегов Африки...

«Так вот где наша выручка!» — подумал я.

От этого же офицера я услышал первый комплимент за поразительную оборону Порт-Артура. Но вместе с тем он выразил полное свое недоумение по поводу столь неожиданной для них сдачи.

«Мы предполагали, что вы будете обороняться до самой центральной ограды», — говорил мне японец. Мне стало как-то неловко.

От него же я узнал, что потери японцев под Порт-Артуром, по их собственному подсчету, доходили до 55 тысяч, на Зеленых горах — до 10 тысяч, на Цзиньчжоусской позиции — до 5 тысяч.

Всего, следовательно, Артур японцам обошелся в 70 000 человек!

В город японцы вошли небольшими партиями и тотчас же начали в нем хозяйничать. Прежде всего они быстро поставили телефонный провод.

Наши же солдаты первым делом начали пьянствовать и безобразничать. Я удивлялся, где только они успели добыть водки.

Гарнизон начал разоружаться.

В крепости поднялась суета и бестолочь. Никаких определенных распоряжений ни у кого из нашего начальства, по обыкновению, нельзя было добиться.

(В конце концов автору удалось ознакомиться с документами капитуляции, которые он и приводит в дневнике.)

Статья первая

Русская армия, флот, охотники и должностные лица крепости и в водах Порт-Артура становятся военнопленными.

Статья вторая

Все форты и батареи, броненосцы, корабли, лодки, оружие, амуниция, лошади и все другие предметы войны, равно как и деньги и другие предметы, принадлежащие Русскому правительству, должны быть переданы Японской армии в том виде, в котором находятся в данный момент.

Статья третья

Если две предыдущие статьи будут приняты, то, в виде гарантии за точное исполнение, Русская армия и флот должны вывести все гарнизоны из всех фортов и батарей на Исудзань, Шоашизань, Тайаншиншинзань и со всей цепи холмов на юго-востоке от вышепоименованных гор и передать форты и батареи Японской армии 3 января до полудня.

Статья четвертая

Если будет замечено, что Русская армия и флот разрушают и каким бы то ни было способом изменяют настоящее состояние предметов, помеченные в статье второй, после подписания капитуляции, Японская армия прекратит всякие переговоры и будет иметь свободу действий.

Статья пятая

Русские военные и морские власти должны выбрать и передать Японской армии планы укреплений Порт-Артура и карту с указанием мест фугасов, подводных мин и других опасных предметов, таблицу организации армии и флота, находящегося в Порт-Артуре, номенклатуру военных и морских офицеров, определяющую их чин и обязанности, то же самое относительно военных и гражданских чиновников, то же самое о броненосцах, кораблях и лодках с номенклатурой их экипажа и таблицу, показывающую число, пол, расу и профессию мирных жителей.

Статья шестая

Все оружие (включая и носимое частными лицами, амуниция, предметы, принадлежащие Правительству, лошади, броненосцы, корабли и лодки со всем находящимся на них) кроме частного имущества должны быть в порядке содержимы на прежних местах. Способ передачи их должен быть решен русско-японским комитетом.

Статья седьмая

В воздаяние почести храбрым защитникам Порт-Артура русским военным и морским офицерам и чиновникам разрешается носить холодное оружие и иметь при себе предметы, необходимые для их жизни, и решено, что те из офицеров, охотников и чиновников, которые дадут письменное обещание не браться снова за оружие и ни в каком случае не действовать против интересов Японии во время настоящей войны, могут отправиться на свою родину.

Каждый офицер имеет право иметь одного денщика, который, как исключение, освобождается от письменного обещания.

Статья восьмая

Обезоруженные унтер-офицеры, солдаты и моряки Русской армии и флота, а также охотники должны двинуться целыми частями под командой их непосредственных офицеров к месту сбора, указанному Японской армией, в присвоенной им военной форме, имея при себе походные палатки и собственные вещи первой необходимости. Детали этого будут указаны японским комитетом.

Статья девятая

Для ухода за больными и ранеными и обеспечения пленных санитарный персонал и интендантская часть Русской армии и флота в Порт-Артуре должны оставаться до тех пор, пока Японская армия считает их необходимыми, и оказывать услуги под управлением японских санитарных и интендантских чинов.

Статья десятая

Размещение частных жителей, передача административных дел и финансов города вместе с документами относительно последних и другие дела, связанные с исполнением настоящей капитуляции, должны быть рассматриваемы в дополнении, которое имеет такую же обязательную силу, как и статьи капитуляции.

Статья одиннадцатая

Настоящая капитуляция должна быть подписана уполномоченными обеих сторон и вступить в силу тотчас же после подписания.

Шуй-Ши-Ин, 2 января 1905 года.

(Подписи)

Переводил прапорщик Малченко

Разъяснение I

Для исполнения капитуляции должны быть назначены Японскими и Русскими властями следующие комитеты:

I) Комитет относительно 6-й статьи капитуляции, состоящей из:

а) подкомиссии для фортов, батарей орудия, амуниции и проч. на суше;

б) подкомиссии для броненосцев, кораблей и лодок;

в) подкомиссии для провиантских складов;

д) подкомиссии для удаления опасных предметов.

II) Комитет относительно 8-й статьи капитуляции;

III) Комитет относительно 9-й статьи капитуляции;

IV) Комитет относительно 10-й статьи капитуляции.

Разъяснение II

Комитеты, упомянутые в разъяснении первом, должны быть в Шуй-Ши-Ине ровно в 9 часов утра 3 января и приступить к исполнению возложенных на них обязанностей.

Разъяснение III

Армия и флот, находящиеся в крепости Порт-Артур, должны выступить по частям согласно установленному Японской армией плану так, чтобы голова колонны прибыла к восточному концу крепости ровно в 9 часов утра 5 января для получения приказаний от комитета согласно 8-й статьи капитуляции. Только офицерам и чиновникам позволено иметь холодное оружие. Унтер-офицерам, солдатам, матросам не разрешается иметь никакого оружия.

Все лица ниже офицеров должны иметь при себе на одни сутки провизии.

Разъяснение IV

Русские должностные лица, не принадлежащие к армии или флоту, должны образовать группы по специальностям и следовать за войсками, упомянутыми в разъяснении третьем. Те должностные лица, которые не были внесены в списки волонтеров, должны быть освобождены без всякого обещания.

Разъяснение V

Для передачи фортов, батарей, зданий, складов и прочих предметов должны быть назначены по несколько офицеров, унтер-офицеров и других лиц и таковым остаться там, где эти предметы находятся.

Разъяснение VI

Лица, входящие в состав Русской армии и флота, добровольцы и должностные лица, которые будут носить оружие после 9 часов утра 5 января или же явятся на место сбора, подвергнутся достойному обращению со стороны Японской армии, кроме больных и раненых.

Разъяснение VII

Необходимые предметы, составляющие часть собственности офицеров, гражданских чиновников и должностных лиц, помеченные в седьмой статье капитуляции, будут подвергнуты осмотру, если сочтут нужным, и их багаж не должен превышать веса, дозволенного офицерам соответствующего чина Японской армии.

Разъяснение VIII

Военные и морские госпитали и госпитальные суда в Порт-Артуре будут осмотрены японским комитетом и будут использованы согласно правилам, выработанным этой комиссией.

Разъяснение IX

Мирные жители могут продолжать спокойно жить, и тем из них, которые пожелают оставить Порт-Артур, будет разрешено взять с собой всю их частную собственность. Семействам офицеров и чиновников, которые пожелают уехать, Японская армия представит все удобства, какие в ее силах.

Разъяснение X

Если Японская армия найдет нужным некоторых из жителей Порт-Артура выселить, то они обязаны сделать это своевременно и путем, указанным сей армией.

Разъяснение XI

Русский комитет, помеченный в десятой статье капитуляции, должен сообщить условия администрации и финансов и передать тому же комитету все документы и общественные суммы, относящиеся к этим делам.

Разъяснение XII

Японские военные пленные, находящиеся теперь в Порт-Артуре, должны быть переданы японскому комитету, упомянутому в девятой статье капитуляции в 3 часа пп. 3 января.

Шуй-Ши-Ин.

2-го января 1905 года.

Составлена в двух экземплярах и подписана уполномоченными.

Переводил прапорщик Малченко

Сегодня получил приказ о назначении меня в комиссию по сдаче батарей Тигрового полуострова японцам.

Откровенно говоря, мне было как-то особенно горько и обидно, что именно мне приходится сдавать японцам то, над чем я проработал почти семь лет моей жизни в Артуре.

На пристани у порта я встретился с капитаном Битнером, и мы вместе с японскими офицерами отправились на Тигровый полуостров.

В числе японцев один оказался православным и отлично владел русским языком. Кроме того, с нами ехал еще переводчик, который был одет в русское офицерское пальто с серебряными пуговицами с орлами. Этот последний подошел к нам и, хихикая, обратился ко мне:

— А я вас хорошо знаю.

Оказывается, этот японец еще до войны долгое время жил и работал в фотографии г-на Грибанова. Очевидно, кроме работы в фотографии, он между прочим занимался и шпионством.

Одновременно с нами японская рота в полном порядке села на баркас и переправилась через пролив на Тигровый полуостров.

Сначала мы взошли на Артиллерийскую батарею. Здесь японцы получили от нас четыре 6-дюймовых орудия в 190 пудов и по 5 снарядов на каждое орудие.

Приняв орудия, японцы подошли ко мне и попросили выдать им и таблицы стрельбы. Я с самым невинным видом начал уверять их, что мы стреляем без всяких таблиц, прямо на глазок. Японцы, конечно, этому не верили и, лукаво улыбаясь, очевидно, считали меня за необыкновенного нахала.

К несчастью, все дело испортил не в меру услужливый командир этой батареи, штабс-капитан X., который неожиданно принес и передал японским офицерам свои таблицы.

Те чрезвычайно обрадовались, благодарили любезного штабс-капитана, а в мою сторону кидали самые недружелюбные взгляды.

Я сделал вид, что не заметил поступка нашего не в меру наивного штабс-капитана.

Японцы долго и внимательно осматривали наши орудия, удивлялись малому количеству оставшихся снарядов и наконец, в довершение всего, потребовали показать им все приемы заряжания орудий. Но против этого я решительно восстал и наотрез отказался исполнить их требование.

Японцы опять на меня покосились. Я же нарочно продолжал шутить самым развязным образом.

— Охота вам, — говорил я японцам, — учиться еще стрелять из наших пушек, все равно скоро их нам отдадите обратно. Ну а когда я приеду к вам с генералом Куропаткиным в Токио, то буду принимать от вас пушки и без такого подробного осмотра.

Японцы громко смеялись и, очевидно, были поражены моим нахальством.

Вскоре мы дошли до большого склада слесарных инструментов, принадлежавшего Артиллерийскому ведомству. Инструменты были совершенно новые.

Здесь я заметил, что в глазах у японцев сверкнул какой-то огонек. Они, очевидно, поняли, что перед ними богатая добыча. Действительно, склад стоит около сорока тысяч рублей.

Здесь японцы опять набросились на нас и стали требовать описи, но ее при нас не оказалось. Японцы, привыкшие к строгому порядку во всем, были прямо поражены на каждом шагу полным его отсутствием у нас, русских.

Требования описи были не только настойчивы, но носили даже угрожающий характер. С величайшим трудом удалось мне успокоить и убедить японцев, что требуемые описи они могут получить впоследствии в Артиллерийском управлении.

На 9-й батарее японцам достались три 6-дюймовые пушки Канэ, сильно расстреленные. Две другие пушки совершенно испорчены: одна из них была подбита японским снарядом, другая разорвалась во время собственного выстрела.

Дальнейшее сопутствование японцам в их путешествии по батареям я считал для себя совершенно излишним, почему раскланялся и уехал назад в город.

* * *

Все правительственные учреждения в городе были закрыты.

Японцы группами разъезжали и расхаживали по нашему Артуру.

Среди наших солдат еще днем началось повальное пьянство и неразлучно связанные с ним безобразия и буйства. К вечеру и особенно ночью бесчинства, творимые солдатами и матросами, достигли угрожающих размеров. Проезжая вечером по Новому Городу, я слыхал в разных местах крики и выстрелы. Ночью наши солдаты подожгли казармы 10-го Восточно-Сибирского стрелкового полка, которые и горели целую ночь.

Днем матросы и солдаты разбили типографию «Нового края» и уничтожили находившийся там склад газет за пять лет.

Самому беспощадному разграблению подвергся магазин Чурина. Материи рвались тут же на улице на куски...

Все эти безобразия принуждали японцев поспешить с выводом нашего гарнизона из крепости.

Погода чудная. Тепло.

Сегодня с раннего утра начали выводить гарнизон из крепости.

Всю квартирную обстановку, вещи, белье, платье и вообще всю утварь пришлось оставить.

Согласно капитуляции, можно было взять только самые необходимые вещи, в общей сложности не более пуда.

Проходя по Новому Городу, я увидел новое пожарище. Оказывается, наши солдаты зажгли казармы 12-го В.-С. стрелкового полка, а недалеко от 5-го временного укрепления — Саперные казармы. Внутри последних, вероятно, нарочно была положена масса ружейных патронов, так что пожарище сопровождалось все время взрывами целых ящиков их зараз.

Вдали у подошвы «Новой батареи» горела лесопилка китайского купца Тайхо.

Не обошлось и без кровавых столкновений.

Трое наших солдат, напившись, полезли грабить, а может быть, и поджигать цейхгаузы одного полка. К зданию этому были уже приставлены японские часовые. Японцы всячески старались отогнать наших солдат, но все их усилия были тщетны: наши буяны продолжали лезть, не обращая никакого внимания на часовых. Тогда те примкнули штыки и... перекололи не в меру расходившихся наших солдат.

Приемка нашего гарнизона сильно затягивается. Сегодня за весь день успели принять только 5-й и 16-й В.-С. стрелковые полки.

Вечером пришлось вернуться для ночлега назад в город. Японцы хозяйничали, распоряжаясь в нашем Артуре с замечательным умением, но держали себя вполне корректно...

Погода стоит отличная.

Вчера ночью наши солдаты бросились грабить магазин золотых вещей г-на Вирта. Разбили его помещение, а внутри все перебили и часть успели разграбить.

Вообще, насколько поведение «победителей» поражает каждого своей корректностью, настолько поведение «побежденных» отличается безобразием и буйством.

Сегодня утром японцы принимали 14-й В.-С. стрелковый полк.

Генерал Фок, находясь в обществе офицеров Генерального штаба Японской армии, пропускал мимо себя части нашего гарнизона.

14-й полк что-то замешкался, тогда генерал Фок неожиданно крикнул:

— Где 14-й полк?! Всегда и везде опаздывает! Передайте командиру полка, полковнику Савицкому, чтобы он не боялся, здесь не стреляют!

Такие оскорбительные слова были брошены тому самому славному 14-му полку, который потерял за время осады три четверти своего состава и командир которого, полковник Савицкий, был ранен!

Выходка генерала Фока поразила всех своей бестактностью. К тому же добрая половина офицеров японского Генерального штаба, окружавших генерала Фока, понимала по-русски и, вероятно, немало была удивлена, слыша, как русский генерал «приветствует» свой боевой полк.

Проезжая сегодня по Новому Городу, я видел большой вьючный караван японского Красного Креста, который направлялся к нашим госпиталям. Наше же начальство, в пылу общей сумятицы и растерянности, совершенно забыло о несчастных больных и раненых.

Переговоры по капитуляции крепости велись тремя офицерами нашего Генерального штаба, а именно: полковником Рейсом и подполковниками Дмитриевским и Хвостовым.

Единственная льгота, которую удалось выговорить у японцев, была возможность отъезда в Россию всем офицерам; давшим соответствующую подписку.

Государь Император своей телеграммой разрешил желающим гг. офицерам вернуться в Россию, а остальным предложил «разделить тяжелую участь своих солдат в японском плену».

Комендант, генерал-лейтенант Смирнов, первый заявил, что идет в плен, и сейчас же послал об этом донесение генерал-адъютанту Стесселю.

Среди остальных офицеров начались колебания. В конце концов после долгого обсуждения решили ехать в Россию:

Генерал-адъютант Стессель и весь его штаб во главе с полковником Рейсом.

Все офицеры Генерального штаба и военные инженеры.

Командиры бригад, генерал-майоры Надеин и Горбатовский.

Командиры полков:

5-го В.-С. стрелкового полковник Третьяков.

14-го — полковник Савицкий.

15-го — полковник Грязнов.

25-го — подполковники: Некрашевич, Поклад.

27-го — полковник Петруша.

28-го полковник Мурман.

Командир минной роты подполковник Бородатов.

Командир 2-й батареи 7-го В.-С. стрелкового дивизиона Швиндт.

Остальных не помню.

В плен пожелали идти:

Комендант крепости генерал-лейтенант Смирнов.

Командир крепостной артиллерии генерал-майор Белый и большинство его офицеров.

Командир 26-го полка полковник Семенов и большинство его офицеров.

Командир саперной роты подполковник Жеребцов.

Командир телеграфной роты подполковник Глоба и все его офицеры.

Командиры артиллерийских дивизионов полковники Ирман и князь Мехмандаров и большинство офицеров полевой артиллерии.

Генерал-лейтенанты Фок и Никитин.

Кроме того, много пошло в плен и офицеров флота.

Все войска наши проходили мимо японских офицеров, которые их выстраивали, точно пересчитывали и направляли по дороге в г. Дальний.

Офицеры, желающие ехать в Россию, входили в особую палатку, над которой стояла надпись «Место клятвы», и расписывались на разложенных там листах.

На заголовке листов было написано:

«Мы, нижеподписавшиеся, объявляем под клятвой не поднимать оружия и не действовать никаким способом против интересов Японии до самого конца настоящей войны».

Около проволочного заграждения, в ворота которого дефилировали наши войска, стояла кучка японских офицеров и солдат.

Никаких воинских почестей японские войска нам не отдавали. Такое пренебрежение действовало на всех нас самым угнетающим образом.

К стыду нашему, никто из нашего начальства не знал точно численности гарнизона крепости. Все мы потому с нетерпением ждали, когда японцы нас пересчитают и сообщат нам, наконец, точную его цифру.

Вообще приходится сознаться, что насколько точно и определенно было все расписано и распределено у японцев, настолько у нас во всем царила полная бестолковщина. Чем занято было наше начальство и штабы, никто не знал.

Могу сказать только одно, что если и происходили какие-нибудь задержки и недоразумения, то исключительно по вине нашего же начальства.

Нужно заметить, что количество пленных нижних чинов стало значительно больше того количества, которое значилось в частях по последним спискам. Происходило это оттого, что всех больных и раненых мало-мальски поправившихся велено было выписать из госпиталей и отправить в свои части. Эти несчастные, полубольные, едва державшиеся на ногах, рвались теперь попасть в свои роты, чтобы в плену находиться в близком кругу своих боевых товарищей.

Кроме того, выползли на свет Божий и те, которые всю осаду преспокойно отсидели в разных «пещерах» и «блиндажах». Теперь, когда всякая опасность миновала, они, конечно, всячески стремились протиснуться вперед и первыми уйти в г. Дальний.

Сегодня, после множества хлопот и суеты, японцы нас, наконец, пересчитали, переписали и приняли. Это было уже под вечер. На ночь японцы нас отправили в одну из ближайших деревень. В этой-то разрушенной деревушке нам, маленькой группе офицеров, и пришлось переночевать.

Единственная уцелевшая фанза (изба) была занята японским майором и его офицерами.

Мы начали роптать.

К нам вышел маленький подвижный японский офицер, который довольно прилично говорил по-французски и по-немецки.

Я обратился к нему и объяснил ему причину нашего недовольства.

Офицер тотчас же вызвал нескольких японских солдат, которые тут же начали из досок и циновок строить нам шалаш, несмотря на то что мы сами имели в эшелоне целую роту саперов.

Через каких-нибудь полчаса шалаш был готов, и мы, «побежденные», разлеглись в нем на ночевку.

Тот же офицер попросил сообщить ему сведения о количестве нижних чинов и офицеров и выдал нам провизию: галеты, мясные консервы, прекрасный буковый уголь для костров и овес для лошадей.

Офицерам в виде особого внимания было принесено 5 бутылок рома и 6 бутылок виски.

Немного спустя ко мне пришел опять тот же японский офицер и сказал, что он готов всем нашим солдатам выдать на ночь циновки, но с тем условием, чтобы их ему потом вернули.

Дело в том, что прошлой ночью войска наши, ночевавшие на этом же месте, сожгли все выданные им циновки, а между тем их так трудно здесь достать, да и в обыкновенное время каждая из них стоит около 50 копеек.

Я спросил начальников отдельных частей, могут ли они поручиться, что солдаты их не растеряют и не сожгут циновки и тем не введут японцев в лишние расходы.

Наши командиры ответили отрицательно, и нашим солдатикам так и пришлось ночевать на сырой земле.

Расположившись в нашей палатке, мы затащили к нам японского офицерика поужинать и выпить.

Исполнив все свои служебные обязанности, маленький японец залез, наконец, хихикая, к нам в палатку. Поднося ему рюмку за рюмкой, мы, наконец, напоили нашего победителя. Нашелся среди нас капитан Р., говоривший немного по-японски, который и начал рассказывать веселые анекдоты на японском языке, от которых маленький японец прямо помирал со смеху.

Капитан Р., между прочим, показал японцу чудные золотые часы с массой брелков и с веселой картинкой под нижней крышкой.

Японец был в восторге и хохотал до упаду. Дорогая вещь, однако, произвела на него, по-видимому, сильное впечатление. Обернувшись ко мне, он сказал по-немецки, что был бы очень доволен, если бы русские офицеры подарили ему что-нибудь на память.

После обсуждения этого вопроса компания решила отцепить у капитана Р. один из его бесчисленных брелков и подарить, японцу. Это было тотчас исполнено, и японец получил на память золотой складной карандаш, чем и был страшно доволен.

Я от него получил визитную карточку (...).

Этот японский капитан, по его словам, несколько раз участвовал в сражениях, был ранен под Высокой горой в сентябрьских штурмах, затем ездил в Японию лечиться, после этого штурмовал наши позиции на Малой Голубиной бухте в декабре и, наконец, на днях должен был выступить со своим полком к Мукдену.

Из его слов выяснилось, между прочим, что под Артуром до последней минуты было сосредоточено для ведения осады более сорока тысяч японских войск.

Большинство этих войск под командой генерала Ноги должны были на днях выступить на север.

Все встали рано.

Наскоро закусив, мы собрались в дальнейший путь.

Любезность и услужливость японцев и на этот раз нам помогли. Они взяли часть наших вещей на своих вьючных лошадей и вызвались доставить все это до станции железной дороги.

Мы тронулись в путь.

Часть офицеров шла пешком, часть ехала в своих экипажах.

День был отличный. Было так тепло, что многие шли, расстегнув пальто.

Японцы вели нас к Дальнему далеким кружным путем. Делалось это для того, чтобы мы не могли рассмотреть их осадных работ.

Однако кое-что все-таки удалось увидеть.

Осадные работы японцев под Артуром поражали своими грандиозными размерами. По всем позициям, например, были проведены переносные железные дороги.

В одном месте мы встретили группу японцев человек в 30, которые на лямках везли 120-миллиметровое орудие с удивительной быстротой, почти на рысях. Все было обдумано до мелочей и пригнано замечательно аккуратно, и громадное тяжелое орудие под дружные крики японцев-кули: «Гейша, гейша!» — быстро двигалось от Артура на север к армии генерала Куропаткина.

Здесь я обратил внимание, что одно колесо у орудия было подбито и испорчено. Очевидно, один из наших снарядов упал вблизи этого орудия и, конечно, вывел кого-нибудь из строя.

Наш эшелон конвоировался весьма небольшим отрядом пехоты, под командой одного офицера. На полпути нам сделали привал и роздали консервы.

Привал наш находился недалеко от громадного интендантского склада. Я из любопытства пошел его осматривать.

Бунты с мешками, ящики с консервами, прессованное сено, древесный уголь в особых мешках из рогожи и пр. — все это лежало в удивительном порядке.

Здесь я обратил внимание на запасы свежей китайской капусты, аккуратно разложенной на особых стеллажах из бамбука.

Всему этому порядку и чистоте, я думаю, позавидовали бы даже немцы.

К железной дороге, на одиннадцатую версту, мы прибыли поздно вечером.

Сделав не менее 24 верст, мы все страшно устали.

В этом месте, около самой железной дороги, японцы поставили нам большие парусиновые палатки, внутри которых стояли железные печки. Кое-как закусив, мы легли опять на голую землю, подложив лишь под себя по циновке.

Ночь была хотя и без ветра, но очень холодная. Железная печь быстро остывала, лишь только в нее переставали подкладывать новые порции угля.

Все мы сильно мерзли и кутались в свои единственные пальто.

Однако, несмотря на холод и неудобства, все скоро заснули, утомленные большим дневным переходом.

За ночь все сильно промерзли и простудились, так что утром большинство кашляло.

После долгих хлопот мне удалось в полдень выехать в г. Дальний на поезде, который вез пленных артиллеристов Квантунской крепостной артиллерии.

Часть офицеров попала в закрытый вагон, а остальным пришлось ехать на открытых платформах.

По приезде в г. Дальний нас пропустили через карантин, где доктор подробно осматривал каждого. Кроме того, нас здесь снова точно пересчитали.

После всей этой процедуры мы наконец вошли в самый город.

На улицах царило сильное оживление. Масса китайцев и японцев с величайшим любопытством и даже удивлением смотрела на толпу русских офицеров, уныло бредущих пешком под слабым конвоем японских солдат.

Думаю, что мы представляли собой не особенно веселую картину.

Наконец мы добрались до недостроенного здания, предназначавшегося некогда для мужской и женской гимназии.

Здесь нас снова переписали. Тем, кто выразил желание ехать в Россию и дал требуемую подписку, надели на левый рукав синюю повязку.

Перед входом здания, где мы должны были ждать парохода, выставлен был большой деревянный щит с надписью: «Квартира для плена».

В этой-то «квартире для плена» нас и разместили самым ужасным образом.

О каких-либо удобствах не было и помину.

Здание было едва приспособлено для жилья. Часть окон была заделана, в остальных вставлены маленькие переплеты.

Вообще помещение это очень напоминало пересылочную тюрьму.

Я вместе с остальными товарищами по несчастью расположился на полу в большой комнате.

Посередине нашего помещения был поставлен большой деревянный ящик с золой, и на ней горел японский древесный уголь. На этой импровизированной жаровне готовили себе ужин. Сообразительные денщики умудрились достать какую-то сковородку, и на ней шипела аппетитная яичница с ветчиной.

Посмотрел я на это соблазнительное яство, проглотил набежавшую в рот слюну и невольно подумал: «Ведь всего семь дней тому назад в Порт-Артуре за это самое блюдо пришлось бы заплатить бешеные деньги. Десяток яиц еще, пожалуй, можно было бы достать по 2 руб. за штуку, но что касается ветчины, то ее добыть было еще труднее».

Соблазненный зрелищем вкусного блюда, я отдал и своему юркому вестовому соответствующее распоряжение, а сам, предвкушая будущее блаженство, лег на полу, на грязный соломенный японский тюфяк, и задумался.

Итак, я в плену: грязный, немытый, обросший бородой, в грязном засаленном сюртуке и порванном пальто, голодный и усталый нравственно и физически, лежу на соломе в комнате, похожей скорее на хлев, чем на человеческое жилье...

Вспомнились мне слова гальского полководца Брена, воскликнувшего при взятии Рима: «Горе побежденным!»

Да, мы побеждены, и это наш справедливый удел...

Мысли мои начали путаться, и я заснул...

— Ваше Высокоблагородие, яичница готова, — раздалось внезапно у меня над ухом.

Я вскочил, протер глаза и подошел к столу, где кроме яичницы мой нижегородец умудрился зажарить и курицу.

Оказывается, что у японских солдат можно было достать решительно все, конечно, за приличное вознаграждение. Оно, впрочем, было пустяками сравнительно с теми ценами, которые господствовали у нас в последние дни в Порт-Артуре.

Вечером явился к нам японский переводчик, который и выдал нам так называемый «казенный паек», а именно на 25 человек офицеров нам отпустили: 5 белых хлебов, одну коробку масла и одну средней величины коробку корибефа[6].

При этом японец извинился за японское начальство, которое, ввиду внезапного падения Порт-Артура, не могло устроить гг. офицеров более удобно.

Здесь же, в разговоре с моими сожителями, офицерами, я узнал приблизительную цифру Артурского гарнизона, который сдался японцам и вышел из крепости.

Вот эти цифры:

5-й В.-С. стрелковый полк — 1245 чел.

13-й « — 638 чел.

14-й « — до 800 чел.

15-й « — до 1400 чел.

16-й « — до 900 чел.

25-й В.-Сиб. стрелковый полк — до 1520 чел.

26-й « — до 1000 чел.

27-й « — до 2297 чел.

28-й « — до 2480 чел.

Квантунская крепостная артиллерия — до 2860 чел.

Саперная рота — до 268 чел.

Телеграфная — до 60 чел.

Минная — до 143 чел.

Железнодорожная рота — до 150 чел.

Полевой артиллерии — до 1100 чел.

Моряков — до 5600 чел.

Более точных цифр узнать было нельзя, они были известны только японцам...

Таким образом, всего из крепости вышло приблизительно до 22 381 человек, не считая гг. офицеров.

Откровенно говоря, я никак не ожидал такой большой цифры.

Тут я невольно вспомнил слова одного солдатика, произнесенные им еще во время дефилирования наших войск перед японскими счетчиками при выходе из Артура: «На позициях-то никого не видать было, а домой-то теперь народу сколько прет!»

И он был прав...

Правда, среди них была масса раненых и больных, совершенно негодных для строя. Объясняется все это, во-первых, приказом генерала Стесселя, а во-вторых, и их собственным желанием идти в японский плен вместе со своей ротой и боевыми товарищами.

Странно только одно, что штаб укрепленного района всегда давал нам во время осады цифры нашего гарнизона гораздо меньшие.

Здесь я случайно познакомился со штабс-капитаном 13-го В.-С. стрелкового полка Балиным, который сообщил мне приблизительное число своих солдат, которые до конца находились на позиции и оттуда прямо были сняты и уведены в плен.

Таким образом, 13-й полк, имевший в начале осады более 3000 человек, оставил выбывших из строя при обороне Порт-Артура 2340 человек. Из числа идущих в плен половина была больных и раненых.

Надо, однако, думать, что наибольшие потери были в 5-м В.-С. стрелковом полку, который в течение осады три раза наполнял свой состав из запасных батальонов, денщиков и госпитальных команд.

Ночью произошел неприятный инцидент. Двое наших зауряд-прапорщиков успели до того напиться, что завязали между собой драку. Японцам пришлось вмешаться в дело и связать этих «русских варваров»...

Около 10 часов утра всех офицеров, которые дали подписку, вывели на двор и начали снова пересчитывать. Однако это оказалось не столь легко выполнимо. Офицеры то сходили с места, то совсем уходили, то вдруг опять появлялись.

Единственного японского переводчика совсем сбили с толку своими расспросами: когда поедем, куда приедем, где Куропаткин, где наш флот, купите мне пива, как мне быть с вещами, на каком пароходе повезут нас в Россию и т. д. и т. п.

Кое-как, отбиваясь от всей этой надоедливой публики, переводчик роздал нам билеты на пароход, и мы пешком отправились к пристани.

Проходя по городу, я обратил внимание на громадные склады японского интендантства. Тут лежали груды мешков, угля, консервов, прессованного сена и т. п. Все бунты были удивительно аккуратно покрыты циновками и брезентами.

Тут же мы увидели массу 11-дюймовых лиддитовых снарядов, которые не успели доехать до Артура.

При виде всего этого опять невольно подумаешь: какую отличную службу сослужил японцам наш город Дальний и как мы были близоруки и самонадеянны...

Около самого парохода нам пришлось еще довольно долго дожидаться.

Здесь со всех сторон японцы снимали с нас фотографии.

Вскоре были вызваны на пароход сперва штаб-офицеры, а вслед за ними и остальное офицерство.

После неизбежной в этих случаях сутолоки и перебранки гг. офицеры кое-как наконец разобрались и разместились. Немного спустя подали нам обед, который состоял из супа, большой порции мяса с картошкой и блинчиков.

Салфеток почему-то не дали. Уж не подумали ли японцы, что мы настолько одичали, что начнем в них сморкаться...

Усиленные просьбы о пиве были довольно грубо отклонены японцами.

Однако у более предусмотрительных оказались запасы виски, и наше офицерство не раз бегало прикладываться к нему в свои каюты.

Наконец пароход наш двинулся в путь и осторожно пошел, придерживаясь левого берега залива.

Несмотря на то что наш пароход был далеко не из первоклассных, все мы на нем чувствовали себя отлично. После всех мытарств в Артуре и нашего путешествия к г. Дальнему даже и его скудная обстановка казалась нам роскошной. Все прошлое отошло куда-то далеко, далеко...

Я начал рассматривать моих товарищей по путешествию. Среди многих, известных всему Артуру лихих и храбрых офицеров, из которых большинство теперь были ранены, я увидел лица совершенно незнакомые.

— Кто этот офицер? — спрашиваю одного моего знакомого, указывая на толстую и довольно флегматичную фигуру.

— Это знаменитый подполковник Ш. Он подал рапорт о болезни в начале войны и выздоровел только к 22 декабря. Вот почему Вы его и не знаете, — отвечал мне мой приятель.

В разговоре с офицерами я, между прочим, узнал, что многие старшие офицеры японского осадного корпуса Артура сочли своим долгом, по прибытии в крепость, сделать нашим начальникам частей визиты.

Так, начальник инженеров Японской армии полковник Сакакибара был с визитом у нашего начальника инженеров крепости, полковника Григоренко. После обычных приветствий полковник Сакакибара задал полковнику Григоренко следующие вопросы:

— Получили ли вы хоть раз в крепости партию снарядов?

— Нет, ни разу.

— Зачем вы укрепляли Ляотешань?

— Надеялись в крайности там держаться.

— Довольны ли вы ведением японцами осадных работ под Порт-Артуром ?

— Нахожу, что они велись отлично.

Здесь же я узнал, что японцы под Артуром имели всего 540 орудий разных калибров, из них 32 орудия были 11-дюймовые гаубицы. Кроме того, четырех гаубиц того же калибра они не успели еще установить.

Вот из скольких орудий японцы бомбардировали наш бедный Порт-Артур!

Погода отличная.

Пароход, плавно разрезая мелкие волны, проходит мимо Корейского архипелага.

Публика после спокойного проведенного дня отдохнула и мечтает о России.

Все прошлое забыто и осталось где-то вдали...

Японцы обращаются с нашим офицерством сухо, а подчас крайне пренебрежительно.

Ночь прошла спокойно.

Несмотря на маленькую качку, все благодушествуют.

В 12 часов дня вдали показались острова Японии, а около 5 часов вечера мы уже входили в знаменитую бухту г. Нагасаки. Перед входом в нее всем нам велено было спуститься в свои каюты и занавесить окна. Делалось это для того, чтобы мы не могли рассмотреть береговых укреплений г. Нагасаки, на которых кое-где строились новые батареи.

Всем офицерам, едущим в Россию, предложено было пересесть на катера, а вещи свои свалить в особую баржу.

Всех нас высадили в карантин, заставили там принять ванну, между тем как платье наше подверглось тщательной дезинфекции.

Несмотря на то что нас, офицеров, было довольно много, никакой путаницы ни в вещах, ни с платьем не произошло. Всякий получал свое.

Забавно было видеть всю эту артурскую публику в белых керимонах (халатах), сидевшую в ожидании своего белья и одежды.

Многие начали было кричать, что это беспорядок и то и другое, но японцы ни на какие протесты не обращали ни малейшего внимания и строго придерживались раз намеченного плана.

Здесь нас снова пересчитали и, наконец, повезли на катерах в дер. Иноса, расположенную на другом берегу Нагасакской бухты. Высадившись там уже ночью, мы при свете факелов отправились пешком в самую деревню, расположенную на небольшой возвышенности.

В маленьком саду, около какого-то здания, нас встретили представители города. Переводчик, бывший владивостокский парикмахер, держал к нам речь, в которой приветствовал нас с благополучным прибытием в Японию.

После этого любезного приветствия нам был предложен чай и мандарины.

Немного спустя тот же оратор заявил нам, что мы будем размещены по трое в деревне Киоса.

Здесь же нам роздали особые планчики, на которых были точно обозначены границы, за которые пленным ходить запрещалось, а также и места переправы на другой берег.

На том же планчике, на обороте, были написаны по-русски правила, которых мы должны были придерживаться как военнопленные и которые гласили следующее:

Точная копия

Уведомляю, что с целью поддержать порядок военного положения и для охраны всех чинов установлено следующее:

1) Место ночлега — Киоса.

2) За границу ночлежного места можно выехать свободно, но только в округах, означенных на плане.

3) Выезжающему и возвращающемуся следует сесть в шлюпку только на пристанях, указанных на плане.

4) Время выезда и приезда с 9 часов утра и до 4 часов вечера.

5) Во время выезда для охраны всех чинов может быть назначен полицейский чиновник.

6) Письменное сообщение позволяется за исключением шифрованных.

10 января 1905 года

Губернатор Аракова Еситаро

Через некоторое время дошла очередь и до нас, и я с двумя моими сотоварищами отправился в отведенный нам для ночлега дом.

Была теплая ясная ночь...

Мы пробирались узенькими японскими улицами и наконец пришли к назначенному дому, который должен был заменить нам гостиницу.

Нас встретила хозяйка дома, маленькая веселая и подвижная японка, отлично говорившая по-русски. Звали ее О-Ками-Исо.

Я взошел в наше новое обиталище.

Не раз уже, путешествуя и раньше по Японии, я сразу узнал, что такое представляло собой отведенное нам помещение.

На просьбу мою перевести меня в какой-нибудь другой приют переводчик заявил, что и остальные мои товарищи будут размещены в подобных же «домах». Делать нечего, пришлось покориться своей участи.

Я попросил хозяйку дать нам на ужин яиц и какой-нибудь зелени, а сам пошел на второй этаж, в отведенную мне комнату. Везде господствовала та удивительная чистота и порядок, которые так поражает всякого европейца, попавшего в Японию.

Спать надо было по японскому обычаю, на полу, на особых тюфяках и закрываясь толстыми одеялами. Весь дом, хотя и двухэтажный, был почти сквозной, так как часть стен и потолок были бумажные. Ввиду этого температура в доме была та же, что и на дворе.

Вскоре подали мне мой ужин: яйца, картошку, масло и редиску.

Я заявил хозяйке, что за все буду ей платить лично, помимо переводчиков. К ужину пришли к нашему столу и все прекрасные обитательницы пансиона. Надо сознаться, все они были удивительные рожи.

Очевидно, пансион был не из первоклассных.

Когда мы укладывались спать, наша хозяйка, восхваляя прелестных обольстительниц, заявила, что японское правительство распорядилось самым тщательным образом осмотреть всех женщин и оставило здесь только вполне здоровых и что поэтому русским офицерам нечего бояться в будущем какого-нибудь воспоминания...

Откровенно признаюсь, что такой предупредительности и заботливости я никак не ожидал от наших победителей!

Сегодня целый день моросит дождик.

Утром по моей просьбе нам подали бифштекс, лангусты и чримсы (род раков). После завтрака я вышел на улицу. Несмотря на маленький дождик, я с наслаждением прошелся по берегу залива. В голове моей теснились воспоминания о прежних моих путешествиях по прекрасной Японии. Мог ли я тогда думать, что вскоре попаду сюда военнопленным! Правда, еще задолго до войны отношения наши с Японией начали портиться. Это, конечно, было следствием занятия нами злосчастного Порт-Артура.

Уже во время Китайского похода, в котором мне тоже довелось побывать, японцы нас явно сторонились. Даже наши солдаты тогда это подметили и очень метко выразили это словами: «Японец щетинится на нас».

Между тем до занятия нами Артура не было ни одного народа, который был бы так к нам расположен, как японцы.

Я вернулся домой только к полудню, когда нам на квартиру принесли «казенный обед».

Вечером наша маленькая коммуна решила встретить сообща Новый год.

В одной маленькой японской гостинице, где мы все собрались, наш распорядитель, решившись до отвала накормить нас мясом, которого мы так давно не ели в Порт-Артуре, ухитрился заказать на 12 человек не более не менее как: две курицы, две утки, два гуся и одного индюка, не считая разных закусок, консервов, рыбы и проч.

Японец-повар, очевидно, был страшно изумлен такими неслыханными аппетитами «русских варваров». По счастью, однако, он догадался сократить заказ на одного гуся и индюка, тем более что последнего не могли найти в Нагасаки.

Встреча Нового года прошла довольно весело. Распорядитель умудрился достать не только водки Смирнова, но и шампанского.

Но все же, несмотря на хорошие аппетиты, мы при всем желании не могли одолеть всего заказанного и оставили нетронутым добрую его половину.

Утомленный за день, я потихоньку ушел, мои же приятели сражались в макао до самого утра