"Пикник с кровью" - читать интересную книгу автора (Оливьери Рената)

Глава 7

С портрета на комиссара задумчиво смотрел писатель Марсель Пруст с камелией в лацкане пиджака. Стены в комнате были оклеены темно-красными обоями. Квартира находилась на втором этаже дома, построенного в начале века, с решетками на окнах. Внизу у подоконников решетки изгибались, оставляя место для горшков с геранью. Вскоре она должна была распуститься.

Хозяйка, Анжела Бьянкарди, носила короткую стрижку, волосы красила в черный цвет, пожалуй, слишком интенсивный. Невысокая, фигура стройная и пропорциональная. Темные глаза смотрели на собеседника внимательно, но не назойливо: чувствовалась профессиональная привычка учителя; этот деликатный интерес, как отметил про себя Амброзио, был даже приятным.

— Присаживайтесь, — пригласила она, показав на диван в стиле Людовика Филиппа и два кресла, накрытые тканью соломенного цвета. Сама осталась стоять, положив тонкие руки на крышку пианино. Люстра с хрустальными подвесками рассыпала блики и тени на восточные ковры и секретер из мореного дуба, который украшала изящная рамочка с фотографией мужчины. Галстук-бабочка, цветок в лацкане пиджака, веселые улыбающиеся глаза… Как непохож был он на того, распростертого на грязном асфальте, с проломленной головой. И все-таки Амброзио тут же его узнал.

Заметив, что комиссара заинтересовал снимок, Анжела подошла к секретеру. Двигалась она легко, грациозно, как ученица балетной школы.

— Я специально заказала эту рамочку года три назад. Этторе смеялся, говорил, что я влюблена в Пруста. — Тень улыбки оживила ее глаза. — «Я стараюсь не отставать от твоего Марселя, видишь? — сказал он, когда дарил мне этот снимок. Даже надел бабочку и воткнул в петлицу цветок».

Де Пальма остался у двери. Он не разделся и нетерпеливо переминался с ноги на ногу, дожидаясь, когда можно будет уйти. Амброзио, верный обещанию, сделал знак, что он свободен, и кивком поблагодарил его. Де Пальма тут же вышел, Анжела поспешила за ним.

Надя подошла к пианино, тронула пальцем клавиши. Красивый сиамский кот соскочил с кушетки, настороженно посмотрел на нее — кто, мол, тут еще хозяйничает? — затем уютно устроился возле калорифера, между гнутыми ножками застекленного шкафчика.

— Я должен искать виновника той проклятой истории, которой, к сожалению, не смог заняться в декабре, — сказал комиссар, когда Анжела вернулась и присела на край дивана, сложив руки на коленях. Надя беззвучно закрыла крышку пианино и села рядом с нею. — Я не знаю никаких подробностей, кроме того, что Этторе Ринальди был убит ударом в затылок на стоянке, между двумя автомобилями, в нескольких десятках метров от вокзала. Где он был той ночью?

— Возвращался из Турина. Уехал туда накануне.

— На следующий день после Рождества? У него в Турине были знакомые?

— Да. Он делал так каждый год. Это был обычай: проводить день Сан Стефано со своими знакомыми в Турине.

— Извините меня за нескромный вопрос. Поверьте, это не праздное любопытство. Вы знали жену Этторе? Она покачала головой.

— У Этторе с нею были трудные отношения, разрыв произошел еще до того, как мы познакомились. О любви и говорить не приходилось, только… Она была очень больна, он не мог ее бросить. Если бы вы знали, как терпеливо, даже самоотверженно сносил он маленькие гадости, которые она ему устраивала, капризы. Впрочем, и ее трудно винить, что возьмешь с больного человека…

— Давно вы живете в этом доме?

— Я прожила здесь лучшие годы моей жизни. Этот район особенный, в двух шагах от нашего дома факультеты университета. Как здесь весело было когда-то, столько молодежи гуляло по бульварам, в тени платанов и тополей. И лавочки перед Политехническим… Все вроде осталось и все — не то. Как вы думаете, комиссар, почему?

— Наверно, потому, что мы сами стали иными?

— Может быть, — вздохнула Анжела. — Моя мама давно умерла, отец живет в Сестри, он вдовец, скучает, целыми днями разгадывает кроссворды. Бедняга, он прожил не очень удачную жизнь. Был школьным учителем со скромной зарплатой, это ужасно унижало его…

— Мать была из богатой семьи?

— Скажем так: из состоятельной. Дедушка занимался торговлей, жил хорошо. Он и подарил мне эту квартиру, когда я окончила университет.

— Вы преподаете французский язык? Она потрогала золотое кольцо на среднем пальце левой руки.

— Да, в одном частном институте, здесь поблизости.

— Диплом, конечно, по Прусту?

— Нет, — засмеялась она. — Как ни странно — «Когда с закрытыми глазами вхожу в осенний теплый вечер…» — Надя запнулась. Хозяйка ласково улыбнулась ей и продолжила, но уже по-французски: «…вдыхая аромат неповторимый…» Затем подошла к застекленной книжной полке, взяла томик и, вернувшись, показала Амброзио фразу, подчеркнутую карандашом: «Мы тем сильнее любим женщин, чем больше они нам кажутся странными».

— Вот это Этторе никак не мог понять. И не хотел. Мы ведь тоже были непохожими. Он придерживался представлений, которые сохранил с детства. Я всегда говорила ему: живи сегодняшним днем. С его точки зрения, это была ересь, глупость. «Разве можно так жить? — спрашивал он. — Я никогда ничего не боялся, поверь мне, но меня приводит в ужас одна мысль о том, что можно оказаться без прошлого, без памяти, без старых друзей…» Но он меня любила любил всей душой.

— Наверно, как и вы его. — Надя осторожно сжала ее тонкую руку.

— Я теперь замечаю, что его больше нет. Вы знаете, где он похоронен? На кладбище Музокко, там, где лежит столько его друзей. Раз в году, в апреле, он ходил навещать их, даже меня водил. И плакал. Они все были мальчишки, говорил он, Боже мой, все они были мальчишки, как и я…

— Вам непонятен был этот мир?

— Абсолютно. Но я видела, что Этторе не может стать иным. Как с другой планеты. Я говорила ему о Прусте, он пробовал читать его, но не смог, скучал, читал только книги о сражениях, биографии, военные дневники. Вечерами он любил сидеть на этом диване. Смотрели телевизор, ему нравились вестерны, он часто держал мою руку в своей, она была сухая, горячая. Я подвигалась, клала ему голову на плечо, он обнимал меня. В Этторе было что-то нежное, надежное. Я с ним чувствовала себя как за каменной стеной, в полной безопасности. Чувство, которое, кажется, я испытывала только в детстве, когда с отцом ходила в лес. Я постоянно боялась заблудиться, а он говорил: «Не бойся, Анжела, ты крикни меня, и я тут же появлюсь».

— Синьор Де Пальма считает, что Этторе сопротивлялся, когда на него напали.

— Не знаю, полагаю, что да. Но, может, их было двое? Один попытался вырвать чемодан, а другой, сзади, ударил железным ломиком. Могло быть и так, правда?

— Вполне. Квартира на улице Баццини принадлежала ему?

— Она досталась ему от жены.

— Хотелось бы посмотреть ее. Когда-то я жил совсем рядом, в доме на углу. С детства любовался пальмой. Она еще стоит?

— Да.

— Его оазис.

— Откуда вам это известно? — удивилась Анжела.

— Мне сказал Капитан. Они ведь были друзья?

— Я хотела, чтобы они встречались пореже, не перемалывали одни и те же истории, меньше копались в своем военном прошлом. Этторе иногда злился. Джорджио — мрачный пессимист, боюсь, что он страдает депрессией. Это ведь он, Де Пальма, познакомил меня с Этторе. Я дружила с Антонией, женой Джорджио. Она была милой и жизнерадостной девушкой, потом они поженились, и ее жизнь превратилась в сумасшедший дом. Слава Богу, в конце концов они разошлись. Она познакомилась с одним иллюстратором книг и детских журналов — добрый и веселый человек, прямая противоположность Джорджио. Антония все время говорит мне: «Как хорошо, что он даже не служил в армии! Все время рассказывает только про джаз и живопись».

— Теперь квартира перейдет к наследникам. Кто они?

— Одна девушка в Турине.

— Это он к ней ездил на Рождество?

— Как и каждый год, я вам говорила.

— Кто она, эта девушка?

Анжела встала, прошла к калориферу, наклонилась. Сиамский кот ловко прыгнул ей на руки.

— Его дочь.

— У него была дочь?

— Это длинная история.

Она снова села, уютно устроив кота на коленях. Лицо у нее было бледное.

— Жена знала об этой девушке?

— Да. Этторе хотел, кажется, ее удочерить.

— Сколько ей лет?

— Девятнадцать. Он познакомился с женой одного моряка. Их отношения длились недолго, всего несколько месяцев — банк, в котором Этторе служил, послал его в Турин проводить ревизию. С женой он уже жил плохо, они часто ссорились. Ему казалось, что жизнь уходит, как вода в песок, что он стареет среди жалоб и дрязг. Вот тут ему и встретилась эта женщина. Случайная, никого и ни к чему не обязывающая связь. Но она забеременела, а моряк вскоре погиб. В Марселе, в порту. Они там грузили какие-то огромные ящики, и его задавило. Вот так…

Джулия всегда знала, что Этторе ее настоящий отец, хоть она и носит другую фамилию. Кстати, они похожи друг на друга, как две капли воды. Странно, правда, — юная девушка и седой старик… И все-таки удивительно похожи. Глаза, губы, овал лица… Этторе постоянно посылал ее матери деньги, каждый месяц. По правде говоря, он чувствовал себя виноватым перед ними — все-таки эта женщина потеряла мужа… Говорил, что должен был развестись, несмотря на болезнь жены. Он очень любил Джулию, ведь других детей у него не было. Но ее мать не любил, вот в чем дело, если бы любил, наверное, все было бы иначе.

— Джулия приезжала в Милан?

— Только на его похороны. Но вскоре она должна приехать надолго. Мы переписываемся, звоним друг другу. Очень славная девушка. — Анжела заметила, что комиссар достал сигареты, но закурить не решается. — Курите, пожалуйста. — И поставила перед ним пепельницу.

Амброзио с наслаждением закурил.

— В чемодане у Этторе было две сорочки, их украли. Почему две, если он уезжал всего на один день?

— Он был очень осмотрительным. Всегда говорил: всякое может случиться. Может, придется остаться еще на день, и у меня не будет чистой сорочки. Чистота была его манией, как температура и атмосферное давление. Я покажу вам его термометры и барометры, вы ахнете.

— Кто были его друзья, кроме Капитана?

— Некоторые коллеги из банка, хозяин одного магазинчика, тоже ветеран, врач, который его лечил много лет. К сожалению, он уехал в Аргентину. Его жена родилась в Резарио, унаследовала там, как она говорила, гасиенду. Этторе очень любил доктора Прандини и болезненно переживал его отъезд.

— Прандини? Я уже слышал эту фамилию. Если не ошибаюсь, Прандини есть еще инженер.

— Это его старший брат, он строит дома. Анжела погладила кота. Чувствовалось, что говорить об инженере Прандини ей неприятно. Амброзио терпеливо ждал.

— Он из тех людей, с которыми встречался Этторе, — наконец неохотно произнесла Анжела. — В сущности, это они его уводили от реальности в мир воспоминаний, в мир призраков.

— Этот Прандини, как рассказывал Капитан, был человек одержимый, на войне стрелял без разбора.

— Этторе восхищался им. Говорил, что всегда нужно выбирать: убивать или быть убитым. У Прандини на этот счет не было сомнений.

Она открыла фрамугу. Комната наполнилась холодом.

— Зачем вы ко мне пришли? Чего вы хотите от меня? Я понимаю, вы тут не только из-за смерти Этторе. — Анжела пристально посмотрела на Амброзио. — Не рассказывайте мне сказки, комиссар.

— Я не собираюсь вас обманывать, синьора, это не в моих правилах. Мы расследуем целую серию убийств, которые, на первый взгляд, никак не связаны с гибелью Этторе Ринальди. Но я почти уверен, что именно смерть двух давних приятелей — Ринальди и Датури — вызвала, скажем так, цепную реакцию других преступлений. Преступлений, которые без этой связи просто нельзя объяснить.

— Джорджио говорил, что эти подонки всегда плохо кончают. Стреляют друг друга за наркотики, за деньги, из мести.

— Часто так и бывает. Мы тоже думали об этом. Однако на этот раз оружие, убившее четверых, — одно и то же. Боевое оружие.

— Значит, вы подозреваете, что Джорджио Де Пальма…

— Нет. В настоящий момент нет.

— Понятно. И что же — я должна помочь вам найти того, кто расправился с убийцами Этторе?

— Нет. Того или тех, кто убил Этторе.

— Вы их не найдете.

— Вы уверены?

— Я читаю газеты. Кое в чем Джорджио прав. Например, утверждая, что полиция работает хорошо только тогда, когда нужно сопровождать больших чинов. Извините.

— Вы часто ходите в дом на улицу Баццини?

— Несколько раз была. Вместе с Джулией; Я плохо себя чувствую там, комиссар. Вещи, к которым он прикасался, зубная щетка, кофеварка, мыльница, крем для бритья, записная книжка с телефонами, исписанная его красивым прчерком, подголовник кресла… Нет, я не могу там быть. Посижу несколько минут и бегу домой. Я просила Джулию пожить там во время каникул.

— У Этторе был автомобиль?

— Был, но в ноябре он продал его. Собирался купить новый, да так и не собрался.

— Я хотел бы надеть наручники на того, кто его убил и ограбил. Клянусь вам. У него украли бумажник. Сколько там могло быть денег?

— У меня уже спрашивали. Точно не знаю. Знаю только, что он пользовался чеками банкомата, которые у него нашли в кармане пиджака. Значит, ему не нужно было носить с собой много наличных. В бумажнике могло быть сто, двести тысяч лир, не больше.

— А ценности? Золотые часы, перстень?

— Нет. Единственные золотые часы, которые у него были, он хранил в сейфе, их подарил ему отец, когда Этторе вернулся с войны. Он очень дорожил ими, но только как памятью об отце. На руке носил обыкновенные пластмассовые.

— Золотые часы могли бы навести на след. Обычно от них стараются спешно избавиться. Вам удалось открыть сейф?

— Я знала комбинацию. У нас не было друг от друга секретов. Мой год рождения. Номера комбинации сейфа — год моего рождения.

— Я не хочу знать его.

— Спасибо.

— Хотите посмотреть его квартиру?

— Охотно.

Амброзио и Надя в сопровождении хозяйки подошли к вешалке в прихожей. Возле вешалки стояла большая медная ваза с двумя цветными зонтами и одним черным, мужским.

— Этторе держал свой зонт здесь, — сказала Анжела, трогая ручку из темного дерева. — Он был убежден — если любишь женщину, должен почувствовать желание оставить у нее свой зонт.

Она надела волчью шубу.

Туман опал, огни фонарей стали ярче. Покрытая мелкими каплями влаги машина комиссара дремала на стоянке у дома. Он предложил Анжеле доехать до дома Ринальди, но она отказалась.

— Давайте пройдемся пешком. Я еще сегодня не выходила на улицу.

Пройдя какую-то сотню метров, она остановилась перед небольшим домиком, возле которого росла пальма. Пальма не представляла ничего особенного: сухой веник на войлочной ручке. Однако, когда он был мальчишкой, она казалась ему чудом из чудес — высокой стройной красавицей. Господи, куда же девалась ее высота! Забавная это штука — память.

Амброзио взглянул на соседний дом. В окнах первого этажа горел свет. В молодости комиссар жил там с родителями. Он взял под руку Надю Широ, чувствуя, как поднимается внутри какое-то бессильное отчаяние.

В двери было два замка, и Анжела Бьянкарди при тусклом освещении подъезда заставила их наконец открыться.

На дверях висела овальная бронзовая табличка с одной фамилией — Ринальди.

Квартира имела странный вид, как будто в ней никогда никто не жил. Мебель, посуда в горках, книги на стеллажах — все было расставлено, как в музее, с маниакальной тщательностью. Барометры, термометры, часы с маятником, пожелтевший план Милана прошлого века в рамочке, стол, покрытый тканью цвета лаванды, с блюдом фруктов из майолики в центре, диванчик и два кресла, обитых кармазиновым бархатом, казалось, простояли на своих местах лет двести. На стенах висели две картины: крестьянин, ведущий волов с плугом, и гора с заснеженной вершиной: на переднем плане был нарисован мостик, под которым бежала речка.

— Сколько раз говорила ему, что они ужасны, эти картины, а он объяснял: их купил на аукционе его отец, пусть висят.

Спальня была почти пустая: столик, комод, встроенный шкаф. На одной дверке шкафа — зеркало.

— Это единственная комната, в которой Этторе все поменял, не мог спать в кровати, на которой умерла жена.

Резная книжная полка с цветными стеклами в дверцах, кресло, обитое темной кожей, низкая тумбочка под окном, покрытая бежевым лаком. На полу новый, амарантового цвета ковер.

— Этторе купил его перед Рождеством, — пояснила Анжела. Это был его кабинет, тут он хранил все свои вещи, книги о войнах, письма, альбомы. За этой картиной — сейф, о котором я говорила. Собственно, это не картина, а увеличенная и вставленная под стекло фотография, но Этторе ее любил.

На фотографии маршал Бастико вручал отличившемуся солдату награду.

— Где он держал пистолет?

— В нижнем ящичке столика, у кровати.

— Хотелось бы взглянуть.

Они вернулись в спальню. Амброзио открыл ящичек и достал пистолет. «Беретта» девятого калибра с семью патронами в обойме.

— Могу я взять его на несколько дней?

— Конечно.

Он передал пистолет Наде, она обернула его носовым платком и положила в сумочку.

Анжела ничего не спросила, ее как "будто не удивило, что полиция проверяет оружие, принадлежащее жертве.

— Капитан говорил, что он ходил стрелять в тир.

— Не знаю. Я не люблю оружия. Я даже немного боюсь его. Мы об этом почти никогда не разговаривали. У каждого из нас была своя зона, куда мы старались не вторгаться. У меня были свои друзья, я ходила на концерты, в театры. Он редко сопровождал меня. Только если я настаивала, раз или два в году.

— Дом содержится в большом порядке.

— Видели барометры? Он их вечно проверял. Помню один случай, мы только недавно познакомились, я увидела их и удивилась. Ты похож на морского капитана, сказала я. Именно тогда он рассказал мне о своем приключении в Турине.

— Чемодан, с которым он ездил, у вас?

— Наверное, в квестуре.

— Я скажу, чтобы вам вернули.

Она сняла шубу, положила на диван, пошла на кухню. «Хотите что-нибудь выпить?» Вернулась с бутылкой коньяка, поставила на стол, достала из бара три рюмки.

— А что, комиссар, ключи, которые он носил с собой, так и не нашлись?

— В донесении об этом ничего нет.

— Впрочем, я поменяла замки. — Анжела налила в рюмки коньяк. Амброзио почувствовал, что она что-то недоговаривает.

— И хорошо сделали, сегодня опасно рисковать. Может быть, тот же убийца, или убийцы, если их было двое, как мы думаем, взяли ключи вместе с документами. Где он их обычно носил?

— В левом кармане пиджака. Или в пальто. По-моему, той ночью они были в пальто. Он любил чувствовать их под рукой. Кстати, и трамвайные билеты, он их тоже носил в пальто, чтобы не расстегиваться каждый раз, и какие-то мелкие деньги, телефонные жетоны… Вы не пьете, синьорина?

Надя поднесла к губам широкую рюмку, глотнула, как горькое лекарство, закашлялась.

— Ужасно крепкий…

Амброзио с удовольствием осушил свою рюмку и наполнил ее вновь. Он чувствовал, что в воздухе витает что-то, готовое вот-вот взорваться фразой, замечанием, чем-то таким, что изменит все его представления о расследовании, даст мысли новый мощный толчок. Ему показалось, будто именно здесь, среди вещей Этторе, Анжелу начали одолевать мучительные сомнения и она терзалась, не зная, поделиться ими с ним или нет. Ее надо было, что называется, дожать, и комиссар вновь завел разговор, от которого его самого уже подташнивало.

— Вы водите машину?

— У меня «фиат-500», почти музейный.

— Где вы его держите?

— На улице, перед домом. Этторе всегда говорил мне, что это неосторожно. У меня есть бокс в нашем дворе, но так сложно открывать ворота, засовы… ради микролитражки вековой давности. Я страхуюсь от угона с помощью цепи, которая весит, наверное, центнер, и обыкновенного замка. До сих пор воры относились к ним с уважением.

— Я все думаю, если бы он не продал машину, может быть…

Фраза родилась у него случайно, он не задал бы этого вопроса, если бы лихорадочно не искал способа как-то заставить женщину заговорить.

— Я тоже этим мучаюсь, я всегда думала, если бы Этторе не продал машину, он поехал бы в Турин на ней.

— Даже в туман?

— Определенно. Почему, черт возьми, он ее продал? Она еще была в приличном состоянии. Но он, со своей страстью к порядку, аккуратностью, продал ее, чтобы купить новую, последней модели, в январе. И не успел.

— Можно было погибнуть и на автостраде, в катастрофе. Мне жаль, что я опечалил вас.

— Не ваша вина.

Анжела допила свой коньяк, поставила пустую рюмку на стол и, мгновение поколебавшись, сказала:

— А знаете, комиссар, я видела парня, который пытался вставить ключ в замочную скважину двери.

— Этой квартиры? — чуть не подскочил от радости Амброзио, все еще боясь верить в удачу.

— Да. На нем была лыжная шапочка. Он обернулся, увидел меня — я только вошла, — и убежал. Я вышла за ним на улицу, но был сильный туман, и я ничего не увидела.

— Когда это случилось? Подумайте хорошенько.

— В феврале, примерно месяц назад.

— Вы кому-нибудь об этом рассказывали?

— Не нужно было этого делать? К той поре я уже поменяла замки. Да, я говорила Джорджио.

— Не могли бы вы спокойно повторить мне все подробности?