"ЧЕЛОВЕК– ты, я и первозданный" - читать интересную книгу автора (Линдблад Ян)

Глава 1 Биологический калейдоскоп – дождевой лес. Самый первобытный человек – индеец.

Углубляясь в изучение живой природы, поражаешься тому, как целесообразно развивался каждый организм. Сопровождаемая случайностью постоянная генетическая игра с ее позитивными и негативными мутациями в целом чрезвычайно последовательна. Время отбрасывает ошибки, то есть негативные мутации, тогда как удачи совершенствуют специализацию вида.

Эта специализация, постепенное формирование малейших деталей так, что каждый вид вписывается в ряд других видов, в свою очередь формируемых так, чтобы в мире был обеспечен баланс, очень рано заинтересовала меня.

Двадцать лет, истекших с той поры, как я приступил к документальным съемкам фауны разных уголков мира, явились подлинным калейдоскопом. Я смог тщательно проследить многие природные процессы, лично соприкасаясь с ними, изучать причинные связи в большом и малом, при этом часто в таких регионах, где редко, а то и вовсе не бывали другие исследователи. Мне предоставились богатые возможности наблюдать и осмысливать еще и потому, что для успешных съемок на природе требуется умение выжидать.

Биологу свойственно отдавать предпочтение деталям, специализироваться на какой-то части необъятного зоологического разнообразия. Вот и я стремился сосредоточиться на одной конкретной теме, однако пришлось углубиться и во многие другие, поскольку область моих исследований охватила самые различные части мировой фауны.

Дома, в Швеции, меня поразила замечательная адаптация наших сов к ночному образу жизни, невероятная острота их зрения и слуха. Исследуя стереоскопическое зрение и слуховой аппарат совы, позволяющие ей в полной (для нас) темноте определять местонахождение и расстояние до своей добычи, я не мог не восхищаться чудесным приспособлением этих мягко-крылых духов тьмы.

Но затем мне предоставилась возможность расширить свой кругозор благодаря ковру-самолету телевидения. До той поры мне казалось, что шведской фауны более чем достаточно для любознательного биолога, а тут я вдруг очутился вдали от родины, чтобы снимать животный, мир неизвестного мне уголка. После года близкого знакомства с Тринидадом, особенно с многообразием форм жизни дождевого леса, мне стало совершенно ясно, что я никогда не смогу довольствоваться своей основной темой – совами. Я стал «всеядным».

Кто-то назвал южноамериканский дождевой лес величайшей природной лабораторией мира; я согласен с этим определением. С незапамятных времен здесь царит первозданное единство. Фауна и флора развивались без помех извне, во многом потому, что в прошлом не было центральноамериканского сухопутного моста и южный континент был огражден от вторжения новых преуспевающих видов.

На мою долю выпала привилегия запечатлеть на пленке это многообразие, создать «фреску» сложного ансамбля млекопитающих, птиц, пресмыкающихся и прочих тварей. С удивлением знакомился я, в частности, с миром колибри, отливающих металлом крохотных совершенных созданий с особой, напоминающей геликоптер, техникой полета, и прилежно снимал их. Своего рода продолжением моих исследований шведских сов стало длившееся почти год изучение жиряков; съемки в инфракрасном свете позволили запечатлеть их «тайную жизнь» в темных пещерах. Алые ибисы – поодиночке и тысячными стаями, «золотые петушки», они же манакины, с их токовищами, гоацины, птенцы которых лазают по деревьям, словно рептилии, цепляясь когтистыми пальцами, – всех их я мог спокойно и дотошно изучать. Затем дошел черед и до сторонящихся человека млекопитающих.

Снимая телесериал «Гайана – страна вод», я жил со своими спутниками в просторной хижине без стен, под крышей из пальмовых листьев, у подножия гор Кануку, где днем и ночью видел, слышал, осязал дождевой лес. Наблюдать функциональную гармонию объединенных сложнейшей взаимозависимостью животных и растений было подлинным наслаждением для всеядного биолога.

В общем, за три года я прочел почти все страницы этой книги джунглей, не хватало только одной главы – той, которая повествовала о человеке, первобытном человеке, сформированном средой, подобно тому как она формировала жиряка, колибри и прочих обитателей девственного леса. И мной овладело горячее желание впрямую познать первозданного человека в этом нетронутом древнем ансамбле.

Итак, я и мои товарищи (сперва Дени Дюфо, затем Эллиот Олтон – моя мини-бригада) жили на территории индейцев макуси, и трехлетний опыт помог мне наладить добрые товарищеские отношения с многими членами общины.

Макуси – чудесные люди, однако от их единения с природой мало что осталось. Невозможно было без грусти читать записки Эверарда Тёрна, посетившего этот район сто лет назад. Тогда макуси были таким же гордым народом, как и все исконные племена Южной Америки до прибытия «белого человека». (По правде говоря, мне представляется, что макуси, которых я застал, следовало больше всего опасаться «черного человека». В Гайане заметно преобладает негритянское население, и чернокожие владельцы ранчо беззастенчиво эксплуатировали индейцев, работавших за гроши, а то и просто за питание.)

За сотню лет «культурный шок» раздробил и унизил племя макуси. Еще сохранились некоторые сказания и праздники, когда дети обряжались в перья. На рыбу все еще охотились с луком и стрелами, но одеждой макуси служило старое, нередко рваное тряпье защитного цвета. Когда-то охотники пользовались духовыми трубками с ядовитыми стрелами, но эта традиция была забыта, как и многие другие.

Словом, шансы познать «первозданного человека» были, очень малы, и все же мне кажется, что за три года я смог проникнуть достаточно глубоко в тайны «индейской души», образа жизни, который еще проступал сквозь все, изменившее былую цельную картину.

Что-то из «первозданного» удалось подсмотреть и у других племен «гайанского региона» Южной Америки: у вапишана и макиритари, скатившихся по наклонной плоскости современной техники так же низко, как макуси, но в более чистом виде – у вайана и особенно у защищенных глухими дебрями трио и ваи-ваи.

Я уже отчаялся найти девственно-первобытных людей, когда в соседнем Суринаме (бывшая Голландская Гвиана) произошло уникальное событие – обнаружилось неизвестное прежде крохотное племя, насчитывавшее всего-навсего семь десятков человек.

«Неолитическое племя» – так называет «Нэшнл джиографик» многие свои фоторепортажи, в том числе о так называемых цинтас-ларгас (широкие пояса) – большом индейском племени, которое оказалось на грани вымирания уже в 1987 году, всего через несколько лет после первого соприкосновения с ордами поселенцев, вторгающихся с разрешения бразильского правительства в нетронутые районы обитания индейцев, истребляющих дичь и вырубающих леса Рондонии, как теперь называют область, сопредельную с Боливией.

Что же от «каменного века» можно увидеть на великолепных снимках в «Нэшнл джиографик»? Ни одного каменного топора. Индейцы вооружены практичным мачете, огромным импортированным стальным ножом, куда более эффективным, чем тупой топор из камня. По торговым путям индейцев распространилась наша «металлическая» культура, положив конец «каменному веку» задолго до того, как сюда пришли антропологи. Тесные торговые связи объединяли все племена. Все, кроме акурио.

Объясняется этот примечательный факт тем, что когда-то в далеком прошлом это племя не поладило со своими соседями. С тех пор минула не одна сотня лет, но акурио продолжали жить в уединении в наиболее труднодоступных районах так называемого «Зеленого ада», куда редко проникали посторонние. А тех, кто все-таки наведывался, встречали летящие из зарослей отравленные стрелы. Легендарные «белые индейцы» – страшные акурио – пребывали в полной изоляции с таких давних пор, что до них не дошли никакие орудия нового, «металлического» века. Здесь сохранились каменные топоры и другие предметы древнейшей индейской утвари, тогда как остальные племена получили мачете, топоры, ножи и уродливую металлическую посуду либо по своим торговым путям, либо в прямом контакте с белыми и чернокожими людьми; последние обитают в деревнях по берегам суринамских рек ниже опасных порогов и водопадов, на каменных уступах Гвианского плоскогорья.

Подробно моя встреча с акурио описана в книге «Каменный век и белые индейцы». Желающих запечатлеть на пленке образ жизни этого племени было много, но предоставилась эта редкостная возможность мне. Сбылось именно то, чего я так добивался, – свидание с первозданным. Сбылось, как обычно, по чистой случайности.

Двумя годами раньше я и мой товарищ по Тринидадской экспедиции, Эллиот Олтон, наняв трех искусных чернокожих гребцов, поднялись вверх по реке, которая служит границей между Суринамом и Французской Гвианой, чтобы снимать жизнь индейцев вайана, с ее смесью старого и нового. В частности, эти индейцы пользуются подвесными моторами, чтобы преодолевать на своих лодках самые бурные пороги – «Гран Сэла», – однако во многом сохраняют исконные обычаи.

В этом путешествии я познакомился с Дином Фордом, миссионером необычного для меня склада. У меня успел сложиться крайне отрицательный взгляд на миссионеров, смотрящих свысока на своих новых «учеников» и помогающих стирать черты наследственной индейской культуры. Теперь мое воззрение изменилось, стало более широким, я увидел не только минусы.

Мне очень нравилась тактичность Дина по отношению к индейцам. Принимая гостя, он сажал его на самый удобный стул; сам же долговязый Дин устраивался на маленькой скамеечке высотой двадцать сантиметров. Он вел себя скорее как товарищ, чем как «проповедник», без какой-либо претензии на превосходство. Вайана отличаются крепким телосложением, мужчины часто поражают мощью своих мускулов, ходят полуголые. И женщины тоже, как было заведено исстари. Дин – человек разумный и практичный, он не из тех, кому обнаженная женская грудь кажется чем-то греховным.

Мы с Дином поддерживали контакт и после того, как я закончил съемки на земле вайана. И однажды я получил письмо, в котором он горячо убеждал меня посетить его на новом поприще в дремучих лесах Суринама. Дескать, молочных рек не будет, но есть что поснимать.

Через месяц с небольшим я уже сидел в самолете, летевшем над зеленым ворсистым ковром, сплетенным из исполинских деревьев. На третьем часу полета в глубь нетронутых дебрей внизу вдруг открылась кое-как расчищенная площадка. Слово «аэродром» вряд ли подошло бы для клочка земли, на котором с достойным восхищения искусством приземлялись пилоты одномоторных самолетиков миссионеров. Новый район деятельности Дина находился у самой границы Бразилии в таком труднодоступном месте, что самолет был единственным связующим звеном с внешним миром.

По характеру культуры обитающее в Алалападу племя резко отличалось от вайана. Здесь не было подвесных моторов, дичь в основном добывали луком и стрелами, во многом старались сохранять исконный уклад. Правда, двое молодых парней все же соприкоснулись с «благами цивилизации» – посетили бразильскую заставу по ту сторону границы и вернулись в тесных джинсах (от которых в здешнем влажном климате вся кожа чешется). Кроме того, они коротко постриглись и истратили заработанные у бразильцев деньги на дешевые транзисторы. Реакция «настоящих» индейцев была крайне отрицательной, и приемники предали анафеме.

У трио (так называлось это племя) я приблизился к первозданному человеку. Это были прекрасные, дружелюбные люди с благородными нравами, сохранившие относительное равновесие с окружающей средой. Правда, они пользовались стальным инструментом, а некоторые охотились с дробовиком, но таких было совсем мало. Главным оружием оставался лук, и я основательно изучил его, снял, в частности, на пленку его изготовление. Наши современные луки несравненно эффективнее самых лучших индейских, но индеец стреляет, так сказать, инстинктивно, целится совсем иначе, чем наш спортсмен-лучник, всем телом, и поражает цель почти без промаха, хотя до спортсмена ему все-таки далеко.

Пребывание у индейцев трио оставило незабываемые впечатления. Их отличала учтивость и душевная доброта. Это были гордые, сильные, откровенные люди, совсем как идеализированный Быстроногий Олень из книг моего детства.

Однако у Дина был для меня в запасе главный козырь. А именно – легендарные «белые индейцы».

Года два назад миссионеры установили контакт с семью маленькими группами, оставшимися от племени. Суринамская Комиссия по делам индейцев и миссионеры договорились оберегать их от любопытствующих, которые несомненно повлияли бы пагубно на чувствительную к стороннему воздействию популяцию, насчитывавшую всего семь десятков индивидов. Отряды антропологов уже нанесли большой урон вайана, заразив их гриппом и даже корью. «Нэшнл джиографик» и Смитсонову институту было отказано в проведении съемок и исследований у акурио. Уникальной возможностью запечатлеть на пленку будни этих индейцев я был обязан тому, что Дин хорошо знал меня. Насколько уникальной, мы с ним тогда не подозревали. После я смог установить, что полностью отсутствует всякий кино– и фотоматериал об индейском каменном топоре. Лишь отдельные собранные кем-то лопасти без топорищ свидетельствовали о былом образе жизни. Поистине ощущаешь «дыхание истории», когда видишь, что этот тип топора идентичен древним североамериканским, азиатским и европейским находкам. Точно так же выглядит найденный в шведском поле каменный топор, возраст которого исчисляется в пять – десять тысяч лет, а ведь вообще-то вариантов в мире хватает. Ученые установили, что так называемый кургузый топор с толстым обухом был широко распространен в Европе и Азии и сопровождал мигрантов, которые через Северную Америку дошли до Южноамериканского континента. Теперь он исчез во всей этой обширной области, но на мою долю выпало сберечь последний след. Я подробно снял на кинопленку, как изготовлялся топор, как насаживался на топорище и как применялся.

Ныне все это в прошлом. Металлический век проник в мир акурио, как и в быт всех индейцев, сохранявших верность старым обычаям. Но документальный фильм остался, и я смиренно благодарю случай и госпожу фортуну за этот дар. Мои фильмы о жиряках, гоацинах, скальных петушках и многие другие можно повторить; каменный топор и своеобразная культура, часть которой он составлял, навсегда ушли в небытие.

Общение с акурио, когда я заглянул в минувший период жизни первозданного человека, произвело на меня сильное и неизгладимое впечатление. На многие вопросы я получил ответ, но ответы влекли за собой новые вопросы. Как складывалось нынешнее бытие людей на долгом пути от изначальной формы? И как вообще чисто физически, телесно сформировался человек? Эти вопросы занимают меня с тех самых пор.