"Взлет и Падение Короля-Дракона" - читать интересную книгу автора (Абби Линн)

Девятая Глава

Еще один залп синей молнии, еще один оглушающий раскат грома, еще раз сотряснулся весь Урик. Сотканная из молний фигура королевы Раама начала таять и исчезла. В начавшейся после этого суматохе только Хаману услышал звук удара о пол медленно осевшего человека, и немедленно послал свою мысль, заставив забиться сердце белокурого темплара.

Этот Тирский ураган казался сильнее и злее, чем последний, он с такой силой бился в стены Урика, как будто хотел разрушить их. Хаману показалось, что он вообще самый жестокий из всех ураганов за эти годы, начиная с первого — возможно из-за того, что этот появился внезапно и без предупреждения. Пять лет назад самые достойные темплары Урика поддались, по меньшей мере временно, безумию, которое нес с собой Тирский ураган. Теперь выжившие бесстрастно смотрели на безумствующие синии молнии. Даже если они не были уверены, что шторм быстро исчерпает себя — а Хаману отчетливо видел их сомнения через гром и молнии — они по меньшей мере решили не дать соседям увидеть свою слабость.

Хаману был терпим к любой черте характера своих смертных темпларов, за исключением слабости. Мужчины и женщины, собравшиеся в тронном зале, были тверды, вплоть до жестокости; компетентны в своем деле, вплоть до заносчивости, и имели железную волю и смелость, которых не могло подавить даже его присутствие. Они еще колебались, задавать ли вопросы, пока голос королевы Раама звучал в их сознании, но, неизбежно, один из них преодолеет свои колебания.

Чтобы избежать ненужной и неизбежной смерти, которая последует за таким нарушением субординации, Хаману коснулся сознания белокурого темплара.

Кто послал тебя? Что ты знаешь о послании и о предмете, который принес?

Спазмы сотрясали тело темплара Раам, пока он лежал на полу. Чтобы выжить, ему потребовалось настоящее чудо, вмешательство другого Доблестного Воина, не его хозяйки, а несмотря на все, что могла пообещать ему во королева Раама, пока жила, Доблестные Воины не любят совершать чудеса.

Не сражайся со мной, посоветовал Хаману. Отвечай на мои вопросы. Рассказывай .

Темплар подчинился, посылая Хаману одну за другой картины Раама, впавшего в полный хаос. Анархия в Рааме была еще больше, чем ожидал Хаману. Через пять лет после исчезновения женщины, которую жители Раама называли Абалах-Рэ, и которая утверждала, что является главным советником безымянного и несуществовавшего бога, жители Раама — купцы, аристократы, темплары и самые худшие из эльфийских племен — превратили свой город в поле боя.

Ее темплары, не знавшие даже настоящий источник своей силы, попытались восстановить магическую связь с богом, которому Инесс призывала их служить. Ничего удивительного, что в это страшное время удрученные, презираемые темплары сражались только за то, чтобы удержать свой квартал и разграбленный дворец. Ничего удивительного, что когда некоторые из них увидели знакомое лицо во сне, услышали голос, который они отчаялись увидеть опять, они сделали то, что сказал им голос. Они пошли на очищенные от пыли пристани, где были привязаны несколько шхун, готовых для пути через Иловое Море. Они нашли там осколок, он лежал на берегу, выделяясь среди камней…

Узнав это, Хаману подумал в первую очередь о Джуистенале, находившемся на побережье Илового Моря, и его правителе, Дрегоше, который зарился на Раам так же давно, как и Нибенай, и чья армия немертвых шла на Урик с юго-восточной границы, уничтожая его темпларов. Хаману подумал и о том, что из ослабевшего сознания темплара больше нечего вычерпать не получится. Чудеса Хаману делать не умел, но вечный покой обеспечить мог; он резко оборвал серебряную нить жизни темплара Раама. Никто, ни Дрегож, ни Раджаат, ни Инесс, если она нечто большее, чем воспоминание или чья-то злая выдумка, ни сам Хаману, если бы он передумал, не обладали силой превратить белокурого темплара в немертвого, или разграбить его память.

Не двигаясь с места Хаману обратился к эльфу-курьеру, принесщему второй осколок.

Рассказывай.

Серце эльфа на мгновение перестало биться, но он был молод и здоров, и быстро пришел в себя.

Пара посланцев, О Могучий Король, пришла к регистратору Тодека и заявила, что они темплары из Балика-

Еще один город очень далеко на юг от Урика, но также на берегу Илового Моря.

Наша регистратор, она не поверила. Они пришли пешком, совершенно оборванные, у них были вытянутые злые лица и никаких бумаг, зато было несколько странных керамических монет, глядя на которые регистратор не поняла, где и кем они сделаны. Но они знали вещи, которые знают только темплары, О Могучий Король, и к тому же один из нас не так давно был в Балике и знал, что в городе беспорядок и анархия: купцы и аристократы захватили власть, прямо как в Тире. Темплары или мертвы, или прячутся по самым темным щелям. Так что регистратор выслушала их.

Мы все были близко и слышали собственными ушами то, что сказала эта парочка: Король Андропинис не мертв, но он нуждается в помощи, прежде чем сумеет опять захватить власть в городе. Он сказал, что они смогут найти помощь в Урике, если доставят свое послание-

И это послание — завернутый в кожу свиток? прервал его Хаману.

Нет, О Могучий Король, свиток — это дар, свидетельство того, что послание на самом деле от короля Андропиниса, так они сказали. Регистратор приказала развернуть сверток. Они не хотели, пока мы не заставили их. Я рассмеялся, О Могучий Король, когда они бросили жребий, и проигравший выполнил свое смертельное обещание. Но он умер плохой смертью, а эта штука все еще завернута в шелк-

Вздохнув, Хаману вышел из сознания эльфа, а тот продолжал подробно рассказывать о судьбе Баликан. Появится ли во все еще освещенной синим светом сотканный из молний образ Албеорна Убийцы-Эльфов, если он развернет второй осколок? Изрыгнет ли и он смесь правды и лжи, обещаний и угроз? И где находятся в этот самый момент посланники из еще одного лишившегося своего Доблестного Воина города, Драя, которые, нет сомнений, тоже направляются в Урик со смертельно опасным обломком в руках?

Хаману разжал левую руку и обломок упал на жесткое сидение трона за его спиной. Он был готов иметь дело с элитой своих темпларов, готов противостоять ураганам и нашествиям немертвых, но против той силы, которая стояла за этими обломками…пожалуй, он еще не готов поднять на нее кулак, образно говоря.

Тирские ураганы были недолговечны. Сама их жестокость действовала против них. Хаману прислушался: дикие завывания ветра за стенами дворца постепенно стихали и скоро должны были умереть. Молнии сверкали реже и слабее, гром не грохотал, а ворчал. Холодный черный дождь промочил город, а воздух стал холодным, как в полночь. Зато удары бессчетного числа капель барабанили не хуже грома. Каждая стена, каждая крыша, каждая рыночная площадь и каждая улица станут чистыми, хотя бы на время. Монументальные барельефы Короля-Льва на внешних стенах города придется перерисовывать — большая работа, требующая огромного труда и усилий, и нельзя ее не сделать, несмотря на армию немертвых, которая по Центральным Землям идет к Урику.

Хаману раскинул свою сеть в нижнем мире и протянул ее за пределы города. Уголки его рта поднялись с облегчением: вся ярость Тирского урагана была абсолютно точно сконцентрирована на дворце, так что поля за пределами города совершенно не пострадали, для них это был просто проливной ливень. Рабочие остались целы в тех убежищах, которые они нашли для себя, и с посеянным зерном тоже нечего не случилось.

Если война придет в Урик, от урожая не останется ничего, но в остатках своего человеческого сердца Хаману оставался фермером. Проблемы, которые будут завтра, решим завтра; а сегодня урожай уцелел и он может спокойно спать ночью…если сможет уснуть.

Элите его темпларов пришлось не спать до полуночи. Когда ворчание шторма закончилось, Хаману отдал приказы своим мужчинам и женщинам. Высшее командование военного бюро и еще кое-кого он вызвал в штаб, особую комнату с картами на стенах, но большинство его высших темпларов было здесь и получило приказы по устранению последствий шторма.

Выполнение приказов ляжет на плечи рядовых темпларов. Были жертвы среди жителей — он мог чувствовать мертвых и умирающих Урикитов — были и разрушения: упавшие дома, вспыхнувшие, несмотря на черный дождь, пожары. Было и немного людей, сошедших с ума; некоторые из них были совершенно беспомощны, зато остальные стали опаснее любого зверя на арене.

Одетые в желтое темплары Хаману должны будут найти их всех. Мертвых Урикитов надо отправить на кладбище, мертвых животных — к живодерам. Раненых к любым целителям, каких только можно найти; и необходимо защитить город от мародеров, бунтов и сумашедших. Необходимо создать рабочие отряды, которые займутся тушением огня, разбором завалов, спасением тех, кто оказался под обломками упавших зданий. Темплары выполнят свою собственную тяжелую и грязную работу, если он скажет что и как делать.

Что он и сделал.

— Теперь я ухожу к себе, чтобы обдумать то, что я узнал, — объявил Хаману всем темпларам Урика прежде, чем любой из высших темпларов успел победить свое почтение к королю и задать ему несколько вопросов. — Каждый из вас будет делать то, что вам прикажут ваши начальники в бюро. Необходимо устранить все последствия Тирского Урагана. — Одновременно он коснулся сознания темпларов и перелил в них личные приказы. — Есть вопросы?

Он оглядел комнату, встречая и переламывая взгляд любого, кто собирался что-то спросить. Хватит слов, пора за дело. Темплары начали уходить. Как только освободился путь к мервому телу, рабы перестали вращать огромное мельничное колесо. Они подхватили труп белокурого темплара из Раама и почтительно понесли его из комнаты.

Хаману выделил одну особую черноволосую голову среди всех, идущих к двери. Протянув палец через нижний мир, он коснулся плеча человека. Лицо Павека резко вытянулось, голова дернулась вперед, хотя спина оставалась прямая — впечатляющее физическое свидетельство бессильного, бесполезного пути смертных — но в остальном никто не заподозрил, что он тайно разговаривает с самим королем.

Павек хорошо освоил трюки своей новой должности.

— Я не дал тебе приказов, — сказал Хаману, когда они остались одни в тронном зале. Он сузил глаза и был вознагражден мгновенно появившимся страхом, хотя Павек и сумел почти сразу проглотить его.

Павек поднял голову, очень медленно. Темные глаза смертного, хотя и расширенные от страха, смогли выдержать взгляд Короля-Льва. — О Могущественный Король, я буду следовать командам из моего бюро. Есть фермеры Квирайта, сеющие зерно на север от стен-

— И восемь из них понимают в друидстве намного больше, чем ты будешь понимать в старости! Если бы весь Урик был так хорошо защищен, самый жестокий Тирский ураган стал бы легким ветерком задолго до того, как очутился здесь.

Павек тяжело сглотнул. Виноватые мысли закрутились в его голове. Он знал о шестерых друидах, но не о восьми. Он боялся за себя, еще больше боялся за них. Это был запоздалый страх, но его спина одеревенела. — О Могучий Король, вы сказали, что Квирайту пришло время заплатить за вашу защиту. Это был их выбор. Еще больше хотели приехать-

— Но ты решил, что шестерых достаточно. А я говорю тебе, Павек, что эти двое затесались среди них, а ты ничего не знал.

На этот раз человек сломался. Его тело обвисло, он виновато опустил голову, уставился на ноги и пробормотал, — Это был их выбор, О Могучий Король. Они знали, что их магия здесь запрещена, но все равно пришли. Вы заставили их понять, что Квирайт такая же часть Урика, как и Фонтан Льва.

Даже в поражении — особенно в поражении — Павек говорил только те слова, которые рождало его сердце. Раз, редко два в каждом поколении Хаману находил человека, который всегда говорил правду, не считаясь с опасностью.

— Ты нужен мне здесь, Просто-Павек.

— О Могучий Король, я готов выполнить любые ваши приказы.

— Хорошо, — Хаману усмехнулся, обнажив золотые клыки, но эффект от великолепной иллюзии пропал, потому что Павек упрямо продолжал разглядывать кончики собственных ног. Король протянул руку назад, за спину, и взял завернутый в кожу сверток, который он оставил на сидении трона. Сейчас он был определенно тяжелее и перестал пульсировать. — Ты возьмешь его и отнесешь в мой кабинет. — Смотри на меня, Павек, Смотри на меня, коггда я приказываю тебе что-то!

На этот раз клыки не были иллюзией. Никто не мог предсказать резких поворотов настроения Хаману, даже он сам. Его серце гулко стукнуло, и без всякого предупреждения снисхождение сменилось крайним негодованием. Иногда Хаману из-за этого убивал людей, за один удар сердца, но не сегодня. Павек же был непоколебим; он с достоинством справился со своим страхом и поднял голову. Негодование Хаману растаяло также внезапно и необъяснимо, как и появилось.

— Я не собирался проявлять неуважение, О Могучий Король.

Хаману редко объяснял свои решения, а извинялся перед кем-нибудь еще реже. Он спрятал свои острые и изогнутые клыки под иллюзией человеческих зубов и посчитал это достаточным. Потом он сунул сверток в недовольные руки Павека. — Ты отнесешь это в мой кабинет. Я думаю, что эта штука совершенно безопасна, пока, и хочу ее исследовать. Ты найдешь стол, на котором лежат листы папируса. Положи ее на этот стол и посиди там. Жди меня и ничего не трогай. У дальней стены стоит окованный железом сундук. Присматривай за ним, Павек, и также не трогай.

— Я не трону ничего, О Могучий Король. У меня даже мысли такой нет.

— Повторяю, присматривай за сундуком. Об остальных вещам там не беспокойся. В основном так находится добыча из Ярамуке и других запрещенных мест. Наводнение, все перепуталось, дворец вообще весь промок, как и сам Урик. Под комнатой вода, и поэтому даже сокровища навалены всюду, где еще сухо.

В голове любого другого человека, которому сказали бы о легендарных сокровищах Ярамуке, могли бы проскочить жадные мысли; любой, по меньшей мере мысленно, мог бы соблазниться. Но не Павек. Его мысли были просты и безхитростны. — Я буду ждать, О Могучий Король, и внимательно наблюдать за окованным в железо сундуком.

— Ты мог бы прочитать листы пергамента, — предложил Хаману, забрасывая семена любопытства в твердокаменное сознание Павека.

— Если вы это прикажите, О Могучий Король.

Хаману молчаливо выругался. Откуда только берутся честные люди? Этого просто невозможно соблазнить. — Тебе придется ждать меня какое-то время, Павек, тебе может стать скучно, очень скучно. Ты можешь читать листы пергамента, если соскучишься.

— Я запомню это, О Могучий Король.

Нравится ему это или нет, но Павек не уступит никогда, значит придется отдать приказ этому человеку, чтобы он прочитал то, что Хаману написал, как он это делал раньше. — Иди, — сказал он устало, — Жди, уставай, и помни все, что хочешь.

— Как хотите, О Могучий Король. — Павек неуклюже поклонился — у него никогда не было и не будет изысканной грациозности настоящего придворного — и пошел к двери.

Хаману расщепил воздух перед собой и приготовился войти в Серость, когда смертный человек внезапно остановился и повернулся. Туманные усики нижнего мира свернулись колечками между ними. Павек сделал вид, что не заметил их, но как и любой друид — даже такой малознающий, как Павек — он должен был заметить их и понять, что они такое.

— Да, Павек?

Лицо со шрамом перекосилось в гримасе, Павек мигнул и вздрогнул. Он почти забыл, зачем остановился. Потом сглотнул, опомнился, мысль снова появилась в его сознании. — О Могучий Король, этот окованный железом сундук, за которым я должен наблюдать. Зачем…почему я должен наблюдать за ним? И что я должен делать…если с ним что-то произойдет?

— Ничего, Павек, абсолютно ничего. Если что-то действительно случится, ты просто умрешь.

Хаману не стал ждать реакции Павека. Он просунул одну руку в нижний мир, затем ногу, а затем шагнул из тронного зала прямо в штаб, где его уже давно ждали высшие темплары военного бюро. С этими мужчинами и женщинами Король Урика говорил жестко и прямо, без церемоний.

— Нам придется сражаться за жизнь Урика, — сказал он им, запечатав щель в нижний мир. — Армии Нибеная и Галга охватывают нас с флангов, а Дрегош послал против нас армию немертвых из Джиустеная. Раам прислал вестников с сообщением, Балик тоже, и, скорее всего, армии идут уже достаточно долго. И, только вопрос времени, к нам придет такое же сообщение из Драя.

Все собравшиеся дружно вздохнули, кое-кто негромко выругался, а один спросил, — Что с Тиром?

На это Хаману не мог ответить. Свободный народ Тира сверг своего короля-дракона, вернул Принесшего-Войну в тюрьму, стал сам править своим городом, избрал руководящий всем совет, который понавыпускал кучу законов, и совершенно не интересовался тем, что происходит в Центральных Землях за границами своего города-государства.

Большинство из тех, кто собрался в штабе уже знали, что войска Нибеная и Галга находятся недалеко от границ Урика и отметили их тонкими полосками цветного шелка на миниатюрной карте Центральных Земель, которую Хаману сам вырезал на стене этой комнаты. Но армия Джиустеналя — несколько черных линий, которых Хаману быстро добавил на юго-востоке — оказалась неприятным сюрпризом.

Они не стали спрашивать своего короля, что он сделал, чтобы навлечь на себя гнев других Доблесных Воинов. Такие вопросы они не задавали, это было не их дело. Зато все остальное было их, и посыпались многочисленные практические вопросы: о будущих призывах, о слишком растрянутых линиях обеспечения, о нехватке оружия на складах города, и о хаосе, вызванном наводнением, который воцарился на обычно вполне приличных дорогах Урика. Хаману больше слушал, чем отвечал. Он командовал Уриком уже тринадцать веков, но, тем не менее, смертные, которых он собрал здесь, знали об этих делах больше его, который смотрел на все сверху и мог ошибаться в деталях. Как всегда он предпочитал довериться их проницательности и точному рассчету.

Армии Короля-Льва были непобедимы, потому что Король-Лев никогда не гнушался советами своих советников.

После бурного утра наступил полдень, как всегда жаркий и душный, но сегодня, благодаря испаряющимся после Тирского урагана лужам, еще и неприятно влажный. Мужчины, женщины и сам Хаману сбросили церемониальную одежду — или ее иллюзию — и одевшись в простые льняные туники и рубашки тщательно прорабатывали план сражения. Уже наступила ночь, когда Хаману, наконец, одобрил самое лучшее решение, которое смогли выработать смертные и бессмертный умы, не намекнув ни единым словом, что всего этого может оказаться недостаточно, если он не ошибся и им придется иметь дело с тем самым безжалостным врагом, как он то подозревал.

Врагом или врагами…

Как бы он ни старался во время обсуждения в штабе, или потом, сидя в одиночестве на промытой штормом крыше, Хаману никак не мог составить из событий дня единую картину. И у Доблестных Воинов были слабости, ведь заклинания Раджаата сотворили бессмертных из самых обычных мужчин и женщин. Они скрывали свои слабости, это был один из самых больших их секретов, но после тринадцати веков непрерывного шпионажа друг за другом, при помощи магии или обычных шпионов, Хаману не верил, что ему удалось сохранить свои секреты от других королей-волшебников более удачно, чем они сохранили свои секреты от него. Конечно, у него был Виндривер, но он не был уверен, что оказался единственным Доблестным Воинов, сумевшим обзавестись призраком-шпионом после победы. И Галлард говорил с Борсом, который знал, что Лев Урика никогда не станет Драконом Урика.

Если только Раджаат не стоит за всем этим. Может ли так быть, что именно Раджаат сотворил заклинание, принесшее голос Инесс к трону Короля-Льва…? Нет, скорее всего нет, так как Хаману не сумел распознать личность за заклинанием, и, несмотря на то, что выжившие Доблестные Воины ненавидели друг друга от всего сердца, это никак не мешало им ненавидеть Принесшего-Войну еще больше, и они не поддались бы ни на какие его обещания и посулы.

Или Раджаат начал способ скрывать свою магическую сущность?

Хаману не нашел ответ на этот вопрос, глядя с крыши на залитый лунным светом ночной город. Со всех сторон доносился стук молотков и возгласы людей, смертные восстанавливали поврежденные дома и улицы, их жизнь продолжается и неважно, сколько ему пришлось за это заплатить, с раздражением подумал он. Он рассек ногтем воздух и вернулся в кабинет, где нашел Павека, полность захваченного незаконченной историей, написанной на листах пергамента.

И сандали и драгоценности Короля-Льва были иллюзией. Совершенно бесшумно он приблизился к освещенному огнем факелов столу.

— Так ты все-таки устал-?

Павек подпрыгнул от неожиданности еще до того, как Хаману успел закончить вопрос. Стол перед ним и стул за ним полетели на пол. Листья пергамента, чернильный камень, перо и — самое важное — завернутый в кожу осколок взлетели в воздух. Воздух замерцал, когда Хаману, двигаясь быстрее света или звука, ухитрился схватить кожаный сверток в спане от пола. Какое-то мгновение они оба молча глядели на совешенно невинно-выглядевший сверток, потом перевели взгляд друг на друга. Наконец Павек, который и без того нетвердо стоял на ногах, грохнулся на колени.

— Я просто болван, большой неуклюжий болван, О Могучий Король, — пробормотал он виновато, хотя в его мозгу промелькнула шальная мысль, что Лев Урика должен был бы предупредить бедного человека.

— То есть я должен был предупредить тебя, а?

Павек ничего не сказал, очень мудро. Хаману поднял стол, положил осколок на него и собрал разлетевшиеся листы пергамента.

— Ты прочитал. Что скажешь?

Самый настоящий ураган, не меньше Тирского, забушевал в сознание Павека, но там не было ни одной, даже наполовину сформировавшейся мысли. Нетерпеливый, как любой начинающий поэт, прочитавший свои стихи на аристократическом рауте, Хаману должен был дожидаться слов человека.

— Я думаю — я думаю, О Могучий Король, что это еще не окончено.

— И это все ? Неужели ты не стал понимать меня больше, понимать те трудные решения, которые мне приходилось принимать, и приходится до сих пор? Это не та моя биография, которую ты учил, когда был в приюте, — уверенно сказал Хаману. То, что учили дети — официальная история Короля-Льва — было рассказом о живом боге, полном чудес, откровений и непогрешимости, и даже отдаленно не напоминало превратности и трудности жизни человека, о котором рассказывали листы пергамента.

Хаману ужасно не хотелось просить смертного высказать свое мнение. Это было унизительно, это совершенно не подобало Королю-Льву. Темный огонь гнева вспыхнул в его душе. — Говори, Павек! Смотри на меня! Задай вопрос, спроси все, что хочешь узнать. Не стой на коленях, как полоумный иникс. Я рассказал тебе секреты, которые я хранил столетиями, от всех. И ты даже не хочешь знать почему?

— О Могучий Король, простите меня, но я даже не надеялся понять ваш рассказ. У меня так много вопросов, я даже не знаю с чего начать-

— Спрашивай, Павек. Гляди мне в глаза и задавай вопросы, спрашивай так, как будто твоя жизнь зависит от них, и, клянусь, так оно и есть!

Голова с широко раскрытыми глазами пошла вверх, очень смертная голова, и очень, очень хрупкая. Последовал вопрос, точно такой же, каким он сформировался в сознание Павека.

— А вы были любимцем Раджаата? И как случилось, что вы им стали-

Два вопроса: в два раза больше, чем он приказал и замечательный повод — если бы Хаману нуждался в этом — убить трепещущего человека, стоявшего перед ним на коленях. Но, странное дело, гнев исчез. Хаману обошел стол, поднял стул и водрузил свое иллюзорное тело на жесткое сидение.

— Ответ, который приходит ко мне в голову, нет. Я никогда не был любимцем Раджаата. Я ненавидел его еще до того, как узнал, кем он является на самом деле, до того, как он сделал меня бессмертным Доблестным Воином. Он знал, что я ненавижу его. Я бы не вынес его любви, и все эти годы я верил, что он ненавидит меня. Однако сегодня ночью вопросы должен задавать не я, а ты, смертный, которого некоторые могли бы назвать моим любимцем. Ненависть ко мне не защитит тебя от моей любви, дорогой Павек, и я вполне осознаю, что стал именно тем, кого ненавидел, когда был обыкновенным человеком.

— Сегодня печальный день, Павек. Сегодня я осознал, что моя ненависть забавляла Раджаата, быть может забавляет и сейчас, как ты забавляешь меня. Я был последним из его созданий — но мы посадили его в тюрьму совсем не за это. Около двух сотен лет он обдумывал свои ошибки, размышлял, как исправить их — и именно поэтому он сотворил меня. Я был последним, потому что в меня он вложил все, что должен был иметь Доблестный Воин, по его мнению. Я ненавидел его, Павек, но, обдумывая сейчас все с самого начала, я думаю что да, Павек, я был любимцем Раджаата. Я носил в своих костях его надежду на очищение Атхаса; не ислючено и то, что я напоминал Раджаату того смертного мужчину, которым он сам когда-то был-

Хаману внезапно остановился, он сам вспомнил себя, сына и внука фермера, каким он был когда-то, и почувствовал вес прошедших тринадцати сотен лет на своих плечах. Пожалуй никогда эта тажесть так не давила на его бессмертные плечи. Бросив взгляд на рабочий стол, он как бы заново увидел серую пыль и пустые воспоминанния его неестественной жизни. Он совсем не видел Павека, пока тот не сказал-

— Я не ненавижу и не презираю вас, О Великий Король.

— Тогда ты либо невинный младенец, либо полный дурак, — устало сказал Хаману, прощая себе мгновение слабости — и пытаясь погасить излишнее рвение в своем любимце, чей голос, в этот самый момент, слишком напоминал его собственный.

— Телами так не считает, О Могучий Король.

Возможно Раджаат был прав. Раджаат прожил не меньше двух тысяч лет, прежде чем начал создавать своих Доблестных Воинов. Возможно человеку нужно не меньше нескольких веков, чтобы изучить оковы бессмертия — и научиться выбирать своих любимцев из тех, кто ненавидит его.

Когда Телами жила в Урике, Хаману не вспоминал ни о Дорин, ни о какой-нибудь другой женщине. Ее глаза, ее руки и ее улыбка опять сделали его человеком, мужчиной. Как долго? Год? Двадцать лет? Тридцать? Тогда он жил как в волшебном сне. Каждый день был ярок и интересен, и совершенно не походил на предыдущий; а каждая ночь была тем, о чем обычный мужчина может только мечтать. А потом, однажды утром, она одела одежду странника.

Ночью ей принился сон, ей приснилось место, за Поющими Горами, где воздух холоден и влажен, земля покрыта толстым и мягким зеленым ковром из трав, а верхушки деревьев не видны с земли. Ей приснилось, что вокруг этого места круглый год из земли бьют холодные ключи, а в центре всего находится водопад, завернутый в туман и радугу. И на этом ее жизнь в Урике закончилась: ей было нужно отыскать свой водопад.

Друиды не могут стоять на месте , сказала она, как если бы это что-то объясняло.

А он, конечно, не мог идти. Урик и так уже пострадал — он почти забросил все дела. Поколение темпларов получало силу и управляло городом считая, что их король ослепленный любовью дурак. А обычные жители, на плечах которых стояли он сам и его темплары, чуть-ли не открыто проклинали имя Короля-Льва.

Хаману мог заставить Телами остаться, но не мог заставить ее любить себя.

Он мог убить ее, пока она стояла перед ним со своим посохом и шляпой с вуалью. Смерть смертных — даже тех, которых он любил — была привычной болью. А вот дать им уйти — нет.

— Ты вернешься? — спросил он, как бесчисленное число других женщин и мужчин спрашивали своих уходящих возлюбленных, но только не Хаману, только не Король-Лев, ни до, ни после.

Телеми вернулась, по своему. Она основала свое поселение друидов достаточно близко от Урика, чтобы он примерно знал, где она находится, но на дальней стороне безжизненной соляной пустыни, чтобы его магия не могла дотянуться до нее. Так оно и было до тех пор, пока однажды ночью этот Павек, тупой и упрямый кусок человечества, который заставил ожить давно забытые воспоминания, не открыл проход для короля через пустыню. Тогда Хаману спас деревню Телами от одного из своих любимцев. Он мог бы спасти и ее саму, но вместо этого она предпочла умереть.

Он так и не узнал, нашла ли она этот проклятый водопад. Так как он любил ее, он надеялся, что нашла. Так как она бросила его, он надеялся, что нет. Павек мог бы знать, но тринадцать веков научили сына фермера задавать вопросы только тогда, когда действительно хочешь знать ответы.

— Иди домой, — сказал он Павеку. — Ночью я сам буду смотреть за сундуком. Возвращайся завтра или послезавтра.

Темплар встал на колено и застыл на месте, так как с потолка опустился сверкавший серебром вихрь, пошевелил листы пергамента и превратился в Виндривера.

В высшей степени подходяще — неприятный конец совершенно неприятного дня.

— Я думал, что ты в Ур Драксе.

— У меня есть вопрос, О Могучий Хозяин.

— Я должен был знать это.

Маленький вихрь и тень, это было все, чем мог тролль повлиять на материальный мир, зато он мог видеть все — от Раджаата в своей тюрьме в окрестностях Ур Дракса до темплара со шрамом, читающего один за другим исписанные твердым почерком листы пергамента.

— Твой маленький друг может найти ответ на этот вопрос очень интересным, О Могучий Хозяин, если, конечно, ты собираешься ответить на него.

Хаману мог выдернуть мысли из живого сознания, мог и распутать воспоминания обычного умершего, но он ничего не мог поделать со своим старым врагом, Виндривером, поэтому он просто сказал, — Спрашивай, но для себя. Не впутывай Павека в твои планы.

— О Могучий Хозяин, это вопрос как мой так и его. Я слышал, как он слетел с кончика его языка, когда он перевернул последний лист пергамента.

Бедный Павек — он сказал что-то, что подслушал Виндривер, и сейчас он использует каждый трюк, которому научился будучи темпларом, каждый кусочек друидства, которому Телами обучила его, чтобы сохранить свои мысли в тайне, не выдать себя. Безнадежная борьба, точнее, она была бы безнадежной, если бы Хаману дал хитрым и жестоким словам Виндривера обмануть себя.

Спрашивай для себя.

Его голос развеял серебряную тень Виндривера на все четыре стороны. Это было не слишком большим неудобством для тролля, чей образ вновь появился спустя удар сердца после того, как исчез.

— Как прикажешь, О Могучий Хозяин. Почему Раджаат выбрал тупоголового, неумелого и неловкого придурка вроде тебя, чтобы заменить Мирона из Йорама?

Хаману почти улыбнулся, почти рассмеялся вслух. — Виндривер, я никогда его не спрашивал, а он никогда не говорил. Возможно у него были для этого веские причины — не с твой точки зрения, конечно. Ты всегда побеждал Мирона, но как только я стал Сжигателем-Троллей, моя победа стала неизбежной.

Тень скрюченного пальца почесала тень серебряной челюсти, упрямо выдвинутой вперед. — Возможно. Но возможно и нет. Кто-то же научил тебя стратегии и тактике, о которых Мирон даже не подозревал, и ты бы тоже никогда не додумался, пока был… — Голос Виндривера, звучный глубокий голос тролля увял, превратился в шепот.

— Живым? — закончил Хаману его фразу. — Ты никак не можешь смириться с тем, что сын фермера из Кригилл смог победить и уничтожить троллей. Ты предпочитаешь верить, что Раджаат добыл дух какого-то давно умершего гения и поселил его в мое тело.

— Да, такая мысль давно свербит мою голову. Я был в овражных землях, Ману из Дэша. Я видел тебя: здоровенный, жилистый молодой парень. Ты выглядел совсем молодым, а действовал вообще как ребенок: стоял, выставив вперед свой блестящий стальной меч, причем твоя нижняя челюсть висела так низко, что мекилот мог бы залезть тебе в живот. Да ты даже не знал, за какой конец держать оружие, которое было у тебя в руке. Я видел, как твой собственный человек подбежал к тебе, чтобы убить тебя в отместку за поражение и позор, который ты принес своей армии. Потом я моргнул, и ты исчез. А в следующий раз, когда я увидел тебя-

Нематериальные серебряные слезы полились из глаз тени, и до Хаману дошло, что Виндривер узнал его в тот день на утесе. Заодно он сообразил, что тролль может ответить на один из вопросов, которые уже тринадцать веков жгли его душу.

— Нас предали?

Виндривер проглотил свои слезы. — Предали?

— Мирон из Йорама, послал ли он специально моих ветеранов к твоим троллям? Откуда ты узнал, где мы?

— Мы всегда уходили в овражные земли, когда стебли йоры становились достаточно высоки и приходило время урожая. Сжигатель-Троллей никогда не преследовал нас там; ты знаешь почему-

— Я преследовал вас.

— Да, О Могучий Хозяин, ты преследовал нас повсюду, но не Мирон. Я думаю, что он не ожидал твоего возвращения, но он не предавал, ни тебя, ни нас. Лично я даже не догадывался о той грандиозной игре, которую затеял Мирон, пока не заглянул через плечо Павека и не прочитал твой рассказ.

Какое время они молча глядели один на другого — один сквозь другого — бессмертный дух и бессмертный Доблестный Воин. В плотном воздухе висели невысказанные слова и несостоявшиеся дела.

Павек, смертный, который этого не понимал, а возможно и не мог понять, прочистил свое горло. — О Могучий Король — что случилось после битвы? Как вы убежали из этой дыры-тюрьмы?

Хаману покачал головой. Он не убегал, никогда, ни от кого.

— Да, — добавил Виндривер, стряхивая с себя оцепенение. — Раджаат, похоже, хорошо приготовился для торжественного приветствия.

— Не Раджаат, — прошептал Хаману.

Никакое волшебство или трюки псиоников не могли изменить его воспоминания. Он чувствовал эти стены так, как если бы он мог коснуться их рукой, как тогда, тринадцать сотен лет назад, когда сообразил, что его запихнули в зерновую яму. Его пальцы ощупывали холодные и гладкие кирпичи, в поисках выхода. Дай человеку тысячу лет, все равно он не сумеет продраться через обожженные в печи плитки или выковырять хотя бы одну из них из стены. Дай ему еще тысячу лет, все равно он не сумеет забраться наверх по стене своей тюрьмы, и не имеет значения, сколько раз он пытался подняться по гладким кирпичам и соскальзывал обратно, сколько раз он выкапывал землю со дна ямы и мазал ею стены.

— Не Раджаат? — хором спросили Виндривер и Павек.

Хаману поискал глазами медное перо, валявшееся на полу кабинета. Он поднял его и покрутил между пальцами, прежде чем взяться ладонью за металлическую ручку. — Сжигатель-Троллей, Мирон из Йорама, выхватил меня из овражных земель. Он, и только он бросил меня в зерновую яму на равнинах, по которым маршировала его армия раз в-

— Зерновую яму, — продекламировал Виндривер. — Как подходяще для назойливого сына фермера.

Король-Лев не сказал ничего, просто оскалил поблескивающие в свете лампы клыки и наклонил перо над когтем, черным как обсидиан и крепким как сталь.

— По ночам, — губы Хаману почти не двигались, тем не менее его голос отдавался эхом от потолка и стен. — По ночам, через окружавшие меня стены, я слушал крики и стоны. Я был не один, Виндривер. Сжигатель-Троллей засунул меня в яму посреди моих врагов: троллей. Тролли, с большими толстыми костями, которые могли стоять в своих ямах, а может быть и сидеть, скрестив ноги — если они были достаточно молоды и подвижны — но никогда не могли вытянуть ноги перед собой и лечь спать. Никогда, ни днем ни ночью, ни разу за все время их плена, который был не меньше моего…а то и больше. А мой был…

— Когда созревает урожай твоих йора, Виндривер? Когда солнце поднимается, когда оно высоко, или когда оно опускается? Армии Сжигателя-Троллей маршировали в сезон Высокого Солнца, так что я думаю, что просидел в этой яме меньше чем год, хотя мне показалось, что прошла вся жизнь. Человеческая жизнь — но тролли живут дольше, чем люди, на так ли, Виндривер? А когда стоишь и не можешь лечь, наверняка жизнь троллю кажется еще дольше.

Хаману изо всех сил сжал перо в кулаке, глядя на старого тролля, и ожидая что тот, по меньшей мере, вздрогнет. Но вместо этого вздрогнул Павек, привлекая к себе его внимание.

— Хочешь, я расскажу тебе, как выбрался из этой ямы? — спросил Хаману, перенося свою жестокость на того, кто мог реагировать, пока его собственные воспоминания не победили его. — Сначала они бросили вниз горящие ветки и угли, чтобы грязь и отбросы в моей яме вспыхнули огнем. Потом они опустили мне веревку. Сгорай живьем или лезь вверх. Я выбрал лезть…и ошибся. Ветераны с копьями окружили яму, приветствуя меня с уважением, которого я не заслужил. Я мог стоять, с трудом, но я разучился ходить. Солнце ослепило меня; слезы текли из глаз. Я упал на колени, в поисках тени, тени от меня самого, в поисках темноты, которая осталась внизу.

Они тыкали своими копьями мне в бока. Я сумел вывернуться, схватить одно из них выше наконечника и вырвать его из рук ветерана, который держал его. Тогда они навалились на меня все — мужчины и женщины, люди, моего собственного рода — и избили меня до полусмерти. Я потерял сознание, а когда пришел в себя оказалось, что я стою, привязанный к ребру мекилота, руки и ноги связаны, а солнце бьет мне в лицо.

— Какой-то человек позвал меня по имени: Ману из Дэша. Я открыл глаза и увидел Сжигателя-Троллей, Мирона из Йорама. Это был большой человек, высокий и толстый, завернутый в бесформенный мешок из окрашенного в красное шелка. Два человека стояли рядом с ним, готовые помочь этой горе жира, если она захочет пойти. Другие двое держали наготове крепкую скамью со слегка скошенным сидением. Они должны были волочить ее за ним, потому что его ноги не могли держать его и он должен был садиться после каждого шага, чтобы отдохнуть.

— Я издевался над ним, — сказал Хаману, вспоминая точные слова, которыми он заработал себе еще одно безжалостное избиение. Когда он был смертным, его красноречие не ограничивалось длинными словами и плавно текущими фразами. Где-то между детством на ферме и пятью годами среди ветеранов, он стал настоящим мастером ругательств, задолго до того, как он стал мастером в чем-то другом. Но время не пощадило и этот тип его дарования, шутки и ругательства потеряли свое жало; самые изысканные, избранные проклятия казались в лучшем случае непонятны, а большинство было полностью забыто. В его памяти остались только выражения типа, — Ты, бесполый обрубок, воняющая куча дерьма.

— То есть ты понял, где находишься и что сейчас произойдет. И ты захотел, чтобы он тебя убил как можно быстрее, — предположил Виндривер.

— Да, я узнал это место: равнины, армия, идущая парадным шагом, тролли, воткнутые в землю по обе стороны от меня. Увидев его, однако…увидев то, во что он превратился, Сжигатель-Троллей, который разрешил Дэшу и еще сотне человеческих деревень умереть, я думал не о смерти, а о ненависти. Вы даже представить себе не можете силу ненависти, которую я испытывал, глядя на него.

— О, нет, я могу, О Великий Мастер, каждый раз, когда я гляжу на тебя.

Глаза Хаману опять сомкнулись на призраке. Ненависть Виндривера была самым материальным из всего его существа, и тем не менее она бледнела по сравнению с воспоминанием о Мироне из Йорама.

— Он был неудачник, трус, который даже не мог встать со своим врагом лицом к лицу. Он был обжорой, он пожирал боль и страдания — и ничем не рисковал-

Серебряная тень Виндривера низко наклонилась над столом. — А когда ты рисковал, Хаману? — спросил тролль, его голос превратился в холодный, жесткий шепот. — Когда ты сражался в честной битве, стоя лицом к лицу с врагом, до почетного конца?

— Я сражался до конца войны, — огрызнулся Хаману, хотя не было никакой необходимости защищать себя от давным давно побежденного врага и совершенно запуганного смертного человека. — Мир, вот почетный конец моего-

А риск? Рисковал ли он хоть раз после той встречи с Мироном из Йорама?

— Я сказал правду. Я разоблачил все преступления Сжигателя-Троллей ветеранам его армии. Я обвинил его в смерти людей, бессчетном числе бессмысленных смертей. Ради Дорин и Дэша, ради всех остальных, голоса которых еще звучали у меня в ушах, я вызвал его на суд. Я назвал его Предатель и Обманщик. Я прокричал свое мщение — ему было нечего мне сказать, и он ударил в меня огнем из глаз.

— Моя кровь закипела в венах. Потом она вскипела в моем сердце. Я открыл рот, чтобы закричать; мой язык-

Больше в кабинете не прозвучало ни слова, как не было сказано ни слова на равнинах и в тот жаркий день, день сезона Высокого Солнца. Пока Хаману корчился от боли под атакой жестокого волшебства Сжигателя-Троллей, горящий язык заполнил его рот. Последние звуки, которые он услышал, было потрескивание его собственных ушей, которые трескались от жара, как жир на огне. Тучное тело Мирона из Йорама увеличилось еще больше еще до того, как расширившие глаза Хаману взорвались. Смертный Хаману умер, в черном вихре из пламени, молчания и мучений, которые никакие слова не в состоянии описать, а память не в состоянии сохранить.

Веревки, которые привязывали его к столбу из ребера мекилота вспыхнули и тоже сгорели. Он медленно повалился на землю, к смерти, но Хаману не умер. Мирон из Йорама подхватил нити его сущности и вытянул их от самого порога вечности, чтобы его страдания удвоились.

У Хаману не было ни языка, ни губ, щек или челюсти. Он не мог кричать, во всяком случае ни один звук, издаваемый человеком, не мог выразить силу его боли, а Сжигатель-Троллей не разрешал ему освободиться и умереть, в течении неизвестно сколько времени. Он стал сумашедший, безумный, но не совершенно безмозглый. У него осталась одна единственная мысль: проклятие, которое становилось все громче, сильнее и более замысловато, пока сущность Хаману жила в огненных глазах.

— Я не умер, — прошептал Король-Лев. — Смерть перестала значить хоть что-нибудь. И жизнь перестала. И боль.

Хаману мигнул и освободился от воспоминаний, загнал их внутрь, как всегда. Виндривер и Павек глядели во все глаза на его руку. Он тоже взглянул вниз. Толстый жирный дым сочился из его сжатого кулака. Зловоние сгоревшей плоти принадлежало как настоящему, так и прошлому, реальности и иллюзии. С незнакомым усилием Хаману нашел мускулы своих пальцев и заставил их распрямиться.

Небольшая лужица расплавленной бронзы тускло сияла на ладони руки Хаману. Он не чувствовал ничего — ничего нового, ничего особенного, но его долго-страдавшая человеческая сущность вздрогнула, и жидкий металл полился на стол. Пока ароматы горящего дерева и очищенного метала смешивались со сложным запахом, заполнявшим воздух кабинета, Хаману уставился на новый кратер в своей и без того разрушенной черной плоти.

Потом были и еще другие звуки вокруг него, другие движения. Он не обращал на них внимания, пока Павек — смертный Павек, который ничего не понимал — не оказался перед ним с куском материи, оторванном от бесценных сокровищ Ярамуке, в одной руке и горшочком меда ящерицы в другой.

Виндривер пошевелился, его тень упала между ними. — Ты зря тратишь свое время, человечек. Сжигатель-Троллей ничего не чувствует, и его невозможно лечить.

Павек не сказал ничего, его сознание стало непроницаемым, его собственным, друидско-темпларским сопособом. Он полил медом рану Хаману — старое солдатское лекарство, которое использовали как Джавед, так и Телами — потом обернул ее куском материи и скрыл из виду. Хаману закрыл глаза и отдался наслаждению ново-найденной болью.