"Лубянская преступная группировка" - читать интересную книгу автора (Литвиненко Александр)

Опер оперу рознь

– Ты начинал свою карьеру в органах в роли тайного агента КГБ. Таких не любят, называют «стукачами».

– Агент агенту рознь. Я был агентом военной контрразведки и считал это важным делом. Есть агенты по пятому направлению – политическому сыску, которые за бабки сдают друзей. А есть – настоящие герои, которые рискуют жизнью, спасая иногда незнакомых людей. Нечего всех валить в одну кучу. Я злюсь, когда говорят про любую агентуру «стукачи». Многие же действуют в преступных группировках, они настоящие герои, знают, что если их раскроют – убьют на месте. Это люди более смелые, чем даже разведчики. Найдут, допустим, нашего разведчика-нелегала в той же Англии, Америке, его никто не убьёт. Посадят в тюрьму, будут судить, обменяют. У него есть шанс добиться справедливого суда. И он получит ровно столько, сколько заслуживает за ущерб, нанесённый стране своего пребывания. Если в России найдут английского шпиона, у него тоже есть возможность добиться суда. Может быть, несправедливого, вот как с Поупом. Но всё же суда…

У агента, который действует среди бандитов, отморозков, террористов, нет шанса на суд. Перед многими из них я готов снять шляпу и поклониться им в ноги. Они же спасают жизнь мирных людей! Именно они составляют мощь и силу любой спецслужбы. Не открытые сотрудники, не здановичи, которые врут по телевидению, а именно те люди, которые ежедневно рискуют жизнью, и никто о них никогда не узнает. Когда я стал онером, у меня они были – вот такие агенты.

Опер оперу тоже рознь – зависит от того, кто чем занимается. Один направляет своего агента на раскрытие преступлений, на предотвращение террористических актов, а другой – на сбор анекдотов: кто рассказал анекдот про Путина, кто смеётся над Ивановым или Патрушевым…

Нельзя одного и того же агента использовать и для сбора анекдотов, и для работы в преступной среде, внедрять его в террористические организации. Это разные специальности. И не сможет оперативный работник, который вырос на политическом сыске, служить в подразделении по борьбе с терроризмом. И наоборот. Одно дело – спасать жизнь людей, а другое – затыкать им рот.

Молодым сотрудникам рассказывают случай; как во время войны полк прорывался из окружения, командир был ранен, фашисты наступали на пятки. Несколько человек должны были задержать врага. Умереть, чтобы спасти остальных. Командир сказал особисту: возьми любой взвод и продержись, сколько можешь. И тогда особист перед строем приказывает: «Мои люди, ко мне!» И вышли все агенты. И все полегли. Стукачи? Агенты. Каков опер, таковы и его агенты.

Представь в этой ситуации Путина. Вот он встал бы перед строем:

«Мои люди, ко мне!», и кто бы вышел? Патрушев? Этот за Родину убить может, а умереть – никогда.

Я не стыжусь своей работы. Пусть Зданович стыдится.

– То есть ты никогда не совершал поступков, которых стыдишься?

– Я стыжусь того, что смалодушничал и написал рапорт на своего начальника отдела Платонова. В 1995 году, после событий в Будённовске, был снят Степашин, и директором ФСК назначили Барсукова. Шла чистка, и сняли почти всех начальников отделов. В том числе и Платонова. Но так как его снимать было не за что, спровоцировали конфликт. Платонов пришёл к Волоху, вновь назначенному начальнику Оперативного управления. А тот стал на него орать.

Платонов вернулся и говорит в сердцах: «Я бы его застрелил. Вот мерзавец!» Это слышали несколько человек. Нас стали вызывать и требовать на Платонова писать рапорта. Я понимал, что это просто нервы, человек не сдержался, что никогда он Волоха не застрелит. Тем не менее слова-то были произнесены.

Я заявил, что это ерунда, но меня всё равно вызвали и приказали писать рапорт. Я подчинился, потом пошёл к Платонову и сказал: «Александр Михайлович, я на вас рапорт написал, извините". Он говорит: «Да ладно. Не ты один написал". Это – главное, за что мне стыдно.

Второе. В 1995 году я участвовал в провокации против известного правозащитника Сергея Григорянца. Его в ФСБ просто ненавидят. В особенности те, кто по пятой линии работал. Его постоянно прослушивали, следили за ним. В 1994-1995 годы на него давили, чтобы он отказался от своей правозащитной деятельности. Но мужик оказался упёртый, с ним ничего сделать не могли.

В конце 1995 года он вместе с двумя чеченками должен был выехать за границу на какую-то правозащитную конференцию с видеоматериалами о преступлениях, совершённых российскими войсками в Чечне. Начальник Оперативного управления Волох нас вызвал к себе в кабинет и доложил Барсукову, что, мол, люди готовы, выезжают на задание. По технике была получена информация, что Григорянц с этими материалами собирается выехать из страны. Волох приказал видеокассеты изъять, похитить или привести в негодность. Мы спросили – если изымать, то на основании чего? Мы сами не можем, это дело таможни, а у неё нет права изымать документы. Они же не запрещённые.

Необходимо было основание, чтобы Григорянца со спутницами досмотреть в Шереметьево-2, задержать, не пустить в самолет. Кто-то предложил: "Надо им чего-нибудь загрузить». Волох усмехнулся: «Ну да, наркотики Григорянцу? Кто ж поверит?» – «Ну, тогда надо патроны подбросить». Волох говорит: «Согласен. Наркотики на границе – это уголовное дело. Нам не нужно уголовное дело. Зачем нам шум. Надо только материалы похитить или испортить». – «Патроны надо одной из чеченок подбросить, потом взять объяснение, что сумку взяла у знакомых, а там оказались патроны. Ведь где чеченцы, гам патроны». Волох согласился: «Да, да; хорошо. А патроны есть? Только смотрите, не из серии ФСБ, чтобы потом не определили, что это с нашего склада».

Моей задачей было состыковаться с наружкой (они вели Григорянца), довести до таможни и показать – вот они. А там уже был полковник Сурков, помощник Волоха. Патроны подбросила либо таможня при досмотре, либо Сурков. Не знаю кто. Мы свою работу сделали. Григорянц в этот день никуда не вылетел, а если вылетел, то без тех документов.

Вот за эти два случая мне стыдно.

– Это всё?

– Это главное.

– Саша, извини, но я должен задать тебе неприятный вопрос. Получается, что ты как луч света в тёмном царстве. Ты утверждаешь, что никогда не работал «налево», даже не пользовался тем, что само шло в руки, – словом, всегда жил на зарплату?

– Я отвечу тебе так. У каждого в жизни есть эпизоды, о которых не станешь распространяться публично. И я не буду. Помнишь, как в песне поётся:

Судьба меня качана, 

Но и сам я не святой…

В моей биографии есть эпизоды, которыми я не стану с тобой делиться. Даже в Конституции есть статья, разрешающая отказываться от показаний на себя самого. Но я никогда никого не убивал, не похищал, не крышевал, с бандитами в доле не был. И крови на мне нет. Так что стыдиться мне нечего, и я сплю спокойно.

Да и пойми, уже пять лет я нахожусь в оперативной разработке спецслужб. Есть команда высшего руководства найти на меня хоть что-нибудь. Подняли всю мою подноготную. Вывернули наизнанку все мои дела за последние десять лет. И что? Нашли трёх мерзавцев из числа бандитов, которых я отправил за решётку, и они оговорили меня. Я уж не знаю, что им за это обещали. Они дали показания, что я их ударил пять лет назад, и они вдруг об этом вспомнили. Меня за это сажали в тюрьму, судили, но суд меня оправдал. Я тебя уверяю, если бы за мной был криминал или что-либо постыдное, то об этом ФСБ растрезвонило бы на весь свет. И из тюрьмы я уж точно бы не вышел.