Лиз Карлайл Соблазнить дьявола

Глава 1 Удивительные происшествия на Бедфорд-плейс

Этот англичанин был не из тех мужчин, которых она предпочитала выбирать. Слишком молод. Да, моложе, чем ей хотелось бы. Интересно, бреется ли он. На его красивом лице пылал румянец невинности, а его телосложение было почти столь же хрупким, как у нее самой.

Однако невинным он не был. А если он довольно хрупок, ну, tantpis.

Наклонившись над рулеткой, крупье с ужасным французским акцентом произнес:

– Дамы и господа, делайте ставки, пожалуйста!

Она выложила на стол и кончиками пальцев легонько подтолкнула по сукну три фишки. В это время поднялся сидящий между ними джентльмен, сгреб выигрыш и, сопровождаемый добродушным похлопыванием по спине, ушел. В тусклом свете она приподняла черную вуаль и бросила на молодого человека откровенно заинтересованный взгляд. Он поставил стопку фишек на черное 22, затем тоже взглянул на нее, слегка приподняв бровь.

– Ставки сделаны! – произнес нараспев крупье.

Изящным движением руки он запустил колесо рулетки и бросил шарик. Шарик весело запрыгал, перебивая гул разговоров, пока, наконец, последний раз не подскочил и не влетел в черное 22. Прежде чем колесо остановилось, крупье передвинул выигрыш англичанину, который собрал фишки и направился к ее краю стола.

– Бонжур, – прошептала она. – Сегодня черный цвет был очень счастливым для вас, месье.

Взгляд светло-голубых глаз пробежался по ее черному платью.

– Осмелюсь ли я надеяться, что это начало везения и в остальном?

Она посмотрела на него сквозь вуаль и опустила ресницы.

– Надеяться можно всегда, сэр.

Англичанин засмеялся, показывая мелкие белые зубы.

– По-моему, я вас не знаю, мадемуазель. Вы первый раз у Лафтона?

Она пожала плечами.

– Все игровые салоны очень похожи друг на друга, не так ли?

Глаза у него загорелись. Глупец, возможно, он подумал, что она с Кипра. Ничего удивительного, поскольку она сидела одна, без сопровождающих, в этом притоне зла.

– Лорд Френсис Тенби. – Он протянул руку. – А вы…

– Мадам Нуар, – тихо произнесла она, наклоняясь вперед и кладя свои пальцы в перчатке на его руку. – Должно быть, это судьба?

Он не сводил глаз с ее смелого декольте.

– Разумеется, мадам Блэк! Скажите, дорогая, как ваше имя?

– Близкие называют меня Сэриз.

– Сэриз, – повторил англичанин. – Какое экзотическое имя! Что привело вас в Лондон, дорогая?

Она снова пожала плечами. Застенчивый косой взгляд.

– Такие вопросы! Мы занимаем место у рулетки, сэр. И меня томит жажда.

Он сразу вскочил:

– Что вам принести, мэм? Не мог бы я проводить вас в тихий уголок?

– Шампанского.

Она встала и, наклонив голову, прошла к указанному ей столику в углу. Очень уединенному. Очень удобному.

За лордом Френсисом шел слуга с подносом и двумя бокалами. Когда тот удалился, она смущенно огляделась.

– Право! – пробормотала она. – Я, должно быть, оставила свой ридикюль на столе возле рулетки. Не будете ли вы так добры, милорд?

Едва англичанин повернул назад, она быстро открыла пузырек и ловким движением пронесла над его бокалом. Мельчайшие кристаллики поплыли вниз сквозь шипучий напиток.

Когда он возвращался, она успела бросить взгляд на часы, прикрепленные к внутренней стороне шали. Время сейчас имело большое значение. Англичанин улыбнулся, и она подняла свой бокал.

– За новую дружбу, – настолько тихо прошептала она, что, он вынужден, был наклониться, чтобы расслышать.

– Конечно! Новая дружба. – Лорд Френсис выпил шампанское и нахмурился.

Но отвлечь его не составило труда. Следующие десять минут она весело смеялась и говорила очень разумные слова лорду Тенби, в красивой голове которого совсем не было ума. Последовали обычные вопросы. И обычная ложь в ответ. Вдовство. Одиночество. Богатый опекун, привезший ее сюда, поссорился с нею, а затем жестоко покинул ее ради другой. Но такова жизнь, пожала она плечами. Разумеется, она ему ничего не предлагала. Это сделал лорд. Они всегда так поступали. Она согласилась, опять бросив взгляд на часы. Двадцать минут. Они встали. Англичанин слегка побледнел, но встряхнулся, предложил ей руку, и они вышли из игорного дома во влажный, освещенный газовыми фонарями мрак Сент-Джеймс-парка. Проезжающий мимо наемный экипаж остановился перед ними, словно по уговору. Так, в общем-то, и было.

Лорд Френсис сказал кучеру адрес и чуть не упал, когда садился вслед за нею в экипаж. При тусклом свете лампы внутри она увидела на его лице пот и наклонилась, предлагая ему вид на ложбинку грудей.

– Mon Coeur[1], – прошептала она, – вы плохо выглядите.

– Со мной все в порядке, – ответил англичанин и выпрямился, хотя с видимым усилием. – Все замечательно. Но я хочу… Хотел бы увидеть… – Он замолчал, потеряв мысль.

– Что, мой дорогой? Что вы хотели бы увидеть? Он потряс головой, как бы избавляясь от тумана.

– Ваши… ваши глаза, – наконец произнес он. – Хочу видеть глаза. И лицо. Ваша шляпа. Вуаль. Снимите.

– Я не могу этого сделать, – прошептала она. – Зато могу показать вам кое-что другое, лорд Френсис. Скажите, вы хотели бы увидеть мою грудь?

– Гру…дь? – Язык у него заплетался. Она приспустила платье на левом плече.

– Да, часть ее. Взгляните сюда, лорд Френсис. На это. Сосредоточьтесь, дорогой. Видите это?

Англичанин совершил роковую ошибку, наклонившись к ней.

– Что… тат… татуировка? Чер… Черный… Ангел?

Глаза у него вдруг закатились, рот широко открылся, голова откинулась, стукнувшись о дверь экипажа, и он уставился на нее выпученными глазами, словно дохлый карп.

Для его безопасности она приподняла ему голову, прислонила к спинке сиденья и начала обыскивать. Кошелек. Ключи. Табакерка… серебряная, не золотая, черт возьми. Часы, цепочка, кармашек для часов. Письмо. Любовница? Враг? Проклятие, для шантажа нет времени. Сунув вещи в карманы, она вынула из складок его белого галстука сапфировую булавку и с удовлетворением взглянула на англичанина.

– Надеюсь, вам это полезно, лорд Френсис. И, без сомнения, – полезно мне.

Лежа с открытым ртом, тот всхрапнул.

– Как приятно это слышать. Полагаю, ваша красивая беременная служанка, которую вы недавно уволили, тоже будет удовлетворена.

Она бросила в ридикюль свою добычу, потом дважды стукнула в крышу экипажа и открыла дверь. Кеб замедлил движение, когда сворачивал на углу Брук-стрит, и, выпрыгнув наружу, Черный Ангел растворилась в серой тьме Мейфэра.

Маркиз Девеллин редко пребывал в таком хорошем настроении, как сейчас, поэтому всю дорогу по Риджент-стрит напевал «О, Бог, наша помощь в минувшее время…», хотя не знал слов. В таком прекрасном настроении, что вдруг приказал кучеру высадить его на углу Голден-сквер, чтобы он мог прогуляться. По его сигналу карета остановилась. Маркиз выпрыгнул из нее и замер, почти не шатаясь.

– Дождь, милорд, – предупредил кучер, глядя на него с козел.

Маркиз посмотрел себе под ноги. Да, черный тротуар блестел от воды.

– Уиттл, а шел дождь, когда мы уехали от Крокфордов? – спросил он, внятно произнося все слова, хотя был в стельку пьян.

– Нет, сэр. Только густой туман.

– Ладно. – Девеллин надвинул поглубже шляпу. – Все равно прекрасный вечер для прогулки. Свежий воздух немного протрезвит меня.

– Но сейчас утро, милорд. Почти шесть часов.

– Неужели? Разве я не собирался обедать вечером с мисс Ледерли?

Уиттл сочувственно глядел на хозяина.

– Это было прошлым вечером, сэр. А потом вы собирались ехать в театр. Но вы не…

Девеллин провел рукой по лицу, чувствуя отросшую щетину.

– Понимаю, – наконец сказал он. – Не сумел выехать, когда нужно?

Кучер кивнул:

– Да, милорд.

– Я напился? Играл в кости?

Лицо Уиттла оставалось бесстрастным.

– Думаю, тут была замешана дама, сэр.

Дама? Конечно. Теперь он вспомнил. Пышногрудая, восхитительная блондинка. И определенно не леди. Интересно, хороша ли она была? Вернее, хорош ли был он? Возможно, и нет. Да и какая, к дьяволу, разница? Но театр? Господи, на этот раз Камелия наверняка задумала убить его.

– Ладно, я пройдусь до Бедфорд-плейс. Не хочу иметь свидетелей моего унижения. А ты возвращайся на Дьюк-стрит.

– Возьмите с собой трость, милорд, – посоветовал кучер. – В Сохо полно разбойников.

Девеллин широко ухмыльнулся.

– Только разбойников? Беспокоишься насчет Дьявола с Дьюк-стрит? Ты правда считаешь, что он посмеет?

Уиттл криво усмехнулся.

– Нет, если бы увидел ваше лицо, сэр. К несчастью, они предпочитают нападать сзади.

– Ну что ж, давай мне трость, – засмеялся Девеллин, протягивая руку.

Карета покатила дальше, а маркиз подбросил трость в воздух и сумел поймать ее прежде, чем она упала на землю. Не так уж он и пьян. Мысль весьма ободрила Девеллина, и он двинулся по тротуару, выстукивая тростью ритм своего гимна:

«О, Бог, наша помощь в минувшее время, Наша надежда грядущих лет! Наша защита от де-да-дим, И наша да-де-да-дим!»

Ему не встретилось ни одного разбойника во время его короткой прогулки от Сохо до Блумсбери. Возможно, из-за ужасающего пения. Возможно, потому, что маркиз был высок, широк в плечах, и это отбивало всякую охоту с ним связываться. Таких, он слышал, называют «громадинами». Ему плевать, как его называют. В любом случае трость ему не понадобилась. Но обстановка круто изменилась, когда он вошел в собственный дом, все еще напевая:

И тысяча лет в Твоем понимании, словно один промелькнувший вечер! Короткий, будто…

– Ах ты, ублюдок! Ей-богу, сейчас я отплачу тебе за промелькнувший вечер!

В воздухе просвистела тарелка. Девеллин пригнулся. Фарфор ударился о карниз, ему на голову посыпались осколки.

– Кэмми?

Его любовница выступила из тени, размахивая каминными щипцами.

– Я тебе не Кэмми, свинья!

Она метнула в него статуэтку мейсенского фарфора. Маркиз уклонился.

– Положи щипцы, Камелия, – сказал он, держа наготове трость, словно мог отразить следующий летящий предмет. – Положи, я тебе говорю.

– Убирайся туда, откуда явился! – крикнула она. – Чтоб тебе сгореть в аду, неотесанный ублюдок!

– Камелия, ты опять показываешь свой ограниченный словарный запас, – укорил ее Девеллин. – Я только вошел, а ты уже дважды объявила меня незаконнорожденным. Лучше налей-ка нам бренди, моя дорогая. Мы сейчас это уладим.

– Ты это не уладишь, – сказала она, размахивая щипцами. – Потому что я собираюсь засунуть их тебе в задницу, Девеллин.

Маркиз содрогнулся.

– Кэмми, что бы я ни сделал, мне очень жаль. Завтра я куплю тебе ожерелье, клянусь.

Он лишь на секунду отвернулся, чтобы положить трость и шляпу. Весьма опрометчиво. Ибо, швырнув ему в голову свое орудие, Камелия бросилась на него, словно бешеный терьер, истребляющий крыс.

– Ублюдок! – вопила она, молотя его кулаком по голове. – Свинья! Свинья! Тупая свинья!

На это представление взирали из коридора слуги. Девеллин развернулся, пытаясь схватить ее, но Камелия обхватила его одной рукой за шею и старалась задушить.

– Эгоист, бессердечный сукин сын, – кричала она, сопровождая каждое слово ударом. – Ты совсем не думаешь обо мне. Ты! Ты! Всегда лишь ты!

Видимо, удары вернули ему часть разума, и он вспомнил.

– Дьявол побери, – сокрушенно произнес маркиз. – «Клеопатра».

Наконец ему посчастливилось ухватить ее за юбки и оторвать от себя. Камелия приземлилась на пол, злобно глядя на него.

– Да, – моя Клеопатра, – поправила она. – Мой дебют. Моя премьера! Я, в конце концов, была звездой, я потрясала зрителей, самовлюбленный ты негодяй! Ты же обещал, Девеллин! Ты обещал быть там.

Маркиз снял плащ, и дворецкий робко шагнул вперед, чтобы принять его.

– Клянусь, мне очень жаль, Кэмми. Правда. Я непременно буду там, в следующий раз. Я приду… да, приду сегодня вечером. Почему бы и нет?

– Потому что я тебя покидаю, Девеллин.

Оправив юбки, Камелия встала со всей грацией, на какую была способна.

– Покидаешь меня? Камелия направилась к камину.

– Да, бросаю тебя. Отказываюсь от тебя. Выкидываю из своей жизни. Нужно продолжать?

– Но почему, Кэмми?

– Потому что сэр Эдмунд Саттерс сделал мне вечером очень хорошее предложение. Когда мы пили шампанское за кулисами после окончания спектакля.

– За кулисами?

– Да, где должны были находиться вы.

Камелия поглаживала тонкими пальцами вторую мейсенскую статуэтку. Когда-то эти движения маркиз считал эротичными, но теперь они выглядели слегка опасными.

– Конечно, если бы там были вы, он вряд ли осмелился бы, не так ли? Но вас не было. И он это сделал. – Она вдруг резко повернулась. – А я приняла его предложение, Девеллин. Слышите меня? Я приняла.

На этот раз Камелия говорила серьезно. Ужасное неудобство. Хотя всегда найдутся другие женщины. Ему ли не знать. Маркиз знал. У него просто нет желания искать другую. К тому же он по собственному опыту знал, что когда женщина сыта им по горло, нет силы, которая могла бы остановить ее. Девеллин вздохнул и горестно развел руками:

– Дьявольщина, Кэмми, я сожалею, что дошло до этого. Она презрительно вскинула голову:

– Я переезжаю завтра утром.

– К чему такая спешка? – пожал плечами маркиз. – Я имею в виду, что могу обождать недели две, пока ты…

Последняя мейсенская статуэтка угодила ему в лоб. Полетели осколки. Девеллин отшатнулся, но она подхватила его прежде, чем он коснулся пола.

– Ублюдок! Свинья! – Опять взлетели маленькие кулачки. – Мне следует свернуть тебе шею, словно костлявому цыпленку!

– Все это уже надоело, хватит, – устало сказал он. Хорошо, что Камелия не пишет собственные пьесы.

– Ублюдок! Свинья!

Девеллин просто рухнул на пол, хотя она все еще держала его за шею.

Сидони Сен-Годар была независимой женщиной. Поначалу ее независимость годилась ей, как новые туфли с рискованно высокими каблуками: ходить в них весьма затруднительно, имея слабую надежду, что не споткнешься и не упадешь в изысканном обществе. Затем она вернулась в Лондон, на родину, и вскоре обнаружила, что туфли начали жать. В отличие от Франции женская независимость в Англии была ограничена целым рядом предписаний «должно» и «следует».

После года печали Сидони наконец решила, что единственный выход – это вообще сбросить обувь и бежать по жизни босиком. Теперь в свои двадцать девять лет она сказала брату Джорджу, что хотела бы, чтобы после ее смерти на ее могиле лежал камень с эпитафией: «Жизнь прожита сполна». Она собиралась жить в полную силу, ибо жизнь, как ей хорошо известно, непредсказуема, хотя старые пословицы и утверждают обратное. И хорошие, и плохие люди могут умереть молодыми. А Сидони даже не была уверена, к каким из них она относится. Хорошим? Плохим? Или понемногу к тем и другим?

Как большинство родовитых французских девушек, Сидони из-.под надежной крыши матери попала за высокие стены монастырской школы. Где тем не менее совершила один из самых безнравственных поступков: сбежала с красивым мужчиной, у которого не было ни крыши, ни стен – в общепринятом смысле. Вместо этого Пьер Сен-Годар имел прекрасный торговый корабль с капитанскими апартаментами из двух кают и рядом иллюминаторов, из которых можно было видеть мир, проплывающий мимо.

Но вскоре Сидони достаточно навидалась этого мира. Она продала корабль, затем, упаковав свои вещи и забрав с собой кота, отправилась в Лондон. Теперь она жила в аккуратном городском доме на Бедфорд-плейс, окруженном такими же аккуратными домами торговцев, банкиров и почти – но не совсем – аристократов. В данную минуту Сидони наблюдала из окна, как на противоположной стороне улицы остановился фургон для перевозки мебели, куда двое мужчин с боязливым рвением грузят сундуки и деревянные ящики.

– Джулия, какая по счету любовница это делает? – поинтересовалась Сидони, глядя в окно через плечо компаньонки.

Джулия загнула пальцы.

– Блондинка в декабре была седьмой. Значит, эта восьмая.

– А сейчас только март, – заметила Сидони, продолжая сушить полотенцем длинные черные волосы. – Интересно, что за мужчина столь бесцеремонно обращается с бедными женщинами. Похоже, он считает их поношенными сюртуками, которые нужно выбросить после того, как протерлись локти.

– На такие разговоры сейчас нет времени, дорогая, – ответила Джулия, подталкивая Сидони к огню. – Иначе ты опоздаешь. Сядь, давай я расчешу тебе волосы, чтобы они побыстрее высохли, а то еще простудишься по дороге к Стрэнду.

Едва хозяйка села к камину, как кот Томас сразу прыгнул ей на колени, и она провела рукой по его гладкой черной шерстке.

– Но ведь поведение этого человека, в самом деле, отвратительно, Джулия. Возможно, кто-нибудь скажет нам его имя? Я спрошу.

– Возможно, – рассеянно ответила Джулия, расчесывая ей волосы. – Ты знаешь, дорогая, что у тебя волосы – как у твоей матери?

– Правда? У Клер были очень красивые волосы.

– Да, я просто зеленела от зависти, – призналась Джулия. – Представь меня на сцене с этой соломой мышиного цвета! Когда мы появлялись там вместе, что бывало часто, она совершенно затмевала меня.

– Но ты добилась замечательного успеха, Джулия. Ты была знаменитой. Властительница «Друри-Лейн», разве не так?

– О, только на время. И очень давно.

Сидони молчала. Она знала, что прошли годы с тех пор, как Джулия играла важную роль в театрах Уэст-Энда. И еще больше времени прошло с тех пор, как богатые мужчины, когда-то соперничавшие друг с другом за ее благосклонность, переключились на более молодых женщин. Хотя Джулия была на несколько лет моложе Клер, их связывала тесная дружба, обе принадлежали к одному и тому же легкомысленному кругу дам полусвета. В числе их навязчивых поклонников всегда было много богатых титулованных распутников, имевших пристрастие к женщинам с недостатком голубой крови.

Но у Клер Буше кровь была голубой. Кроме того, она была необычайно красива. Первого из преимуществ ее безжалостно лишили. Второе она культивировала, словно тепличную орхидею, ибо, как и Джулия, зарабатывала себе на жизнь своей красотой. Но если Джулия была еще талантливой актрисой, которую содержали богатые почитатели, таланты Клер заключались только в ее грации да очаровании. В сущности, ее можно было назвать куртизанкой. Хотя это, видимо, не очень справедливо, поскольку большую часть жизни Клер содержал только один мужчина.

Когда Сидони вернулась в Лондон, где стало очевидным, что ей не по карману иметь прислугу, именно старая подруга матери помогла ей устроиться и вести домашнее хозяйство. Пришлось нанять только кухарку, а Джулия взяла на себя все остальное. Сидони ее не спрашивала, но подозревала, что Джулия нуждается в средствах, как часто происходит с женщинами, которые зарабатывают на жизнь лишь своим умом и красотой.

– Скучаешь по ней, да? – неожиданно спросила Джулия. Оглянувшись через плечо, Сидони задумалась. Скучает ли она по Клер?

– Да, немного. Она всегда была такой жизнерадостной. С улицы вдруг донесся ужасный шум. Томас, соскочив с колен хозяйки, шмыгнул под кровать, а Сидони с Джулией бросились к окну. Фургон для перевозки мебели уехал, над дверью противоположного дома кто-то поднял оконную раму. Наружу высунулась маленькая рыжеволосая женщина, державшая ночной горшок.

– Свинья! – крикнула она, швырнув его на землю. – Ублюдок!

– Боже правый, – сказала Джулия.

Поднялась следующая рама. Опять возникла рыжая. И второй горшок.

– Ублюдок! Свинья!

Осколки белого фарфора разлетелись по тротуару. Сидони захохотала. Джулия пожала плечами.

– Ну, кем бы ни был твой неизвестный джентльмен, – заключила она, – ему больше не придется им воспользоваться, раз она с ним покончила.