ГЛАВА 3

Единственное, о чем могла сейчас думать Поппи, – это красивая девушка без волос, которую они встретили в клинике. Рак.

– Но они могут вылечить это, правда? – Ее голос даже ей самой показался таким детским. – То есть, я хочу сказать, они могут вынуть мою поджелудочную железу…

– Конечно, дорогая, – мама обняла Поппи. – Если что-нибудь окажется не в порядке, я обещаю тебе, мы сделаем все, чтобы справиться с этим. Я пойду на все, чтобы помочь тебе. Ты же знаешь. Но пока мы еще не уверены, что что-то действительно не так. Доктор Франклин сказал, что у подростков чрезвычайно редко развивается опухоль в поджелудочной железе. Крайне редко. Так что давай не будем беспокоиться раньше времени.

Поппи почувствовала, как расслабляется, черная пропасть снова отступила, но она где-то рядом, Поппи ощущала ее холодное дыхание.

– Я должна позвонить Джеймсу.

Миссис Хилгард кивнула.

– Хорошо, только быстро.

Набирая номер, Поппи держала пальцы скрещенными: «Только будь дома, ну пожалуйста, будь дома». На этот раз он действительно оказался дома. Услышав ее голос, Джеймс сразу спросил:

– Что случилось?

– Ничего, все хорошо. То есть, может быть…

Поппи с ужасом услышала свой истерический смех.

Из ее груди рвались дикие звуки, которые вряд ли можно было назвать смехом.

Что случилось? – резко оборвал ее Джеймс. – Ты поссорилась с Клиффом?

– Нет, Клифф в офисе, а я еду в клинику.

– Почему?

– Они думают, что у меня рак.

Произнеся это страшное слово вслух, Поппи почувствовала потрясающую легкость, некое эмоциональное освобождение и утешение. Она снова рассмеялась.

На другом конце провода царило гробовое молчание.

– Алло?

– Да, я слушаю, – ответил Джеймс. – Я сейчас приеду.

– Не надо, я уже уезжаю. – Она помедлила, ожидая, что Джеймс предложит навестить ее в клинике, но он ничего не сказал.

– Джеймс, сделаешь для меня кое-что? Можешь выяснить что-нибудь о раке поджелудочной железы? Так просто, на всякий случай.

– Так вот что они нашли?

– Они не уверены. Я должна пройти какие-то обследования, надеюсь, до шприцев дело не дойдет. – Она снова рассмеялась, но на душе у нее было тяжело. Хоть бы Джеймс сказал что-нибудь ободряющее.

– Я посмотрю в Интернете, – его голос звучал сухо и невыразительно.

– Позвони потом, я думаю, они позволят тебе позвонить мне в палату.

Хорошо.

– Ну ладно. Мне пора идти, а то мама ждет.

Береги себя.

Поппи повесила трубку. Она чувствовала себя совершенно опустошенной. В дверях стояла миссис Хилгард.

Собирайся, Поппи, пора ехать.

Джеймс неподвижно сидел на стуле, устремив взгляд на телефон и не видя его.

Поппи напугана, и он ничем не может ей помочь. Он никогда не умел успокаивать людей. «Это противно моей природе», – подумал он мрачно. Чтобы ободрять другого, надо самому верить в лучшее, а он слишком хорошо знает жизнь, чтобы питать иллюзии. Надо смотреть фактам в лицо. Минуту спустя он подключился к Интернету и вскоре нашел страничку Национального института рака. Он дошел до раздела «Рак поджелудочной железы. Для пациентов». Сначала шла всякая ерунда о том, что такое поджелудочная железа, стадии болезни, лечение. Пока ничего особенно мрачного. Затем он открыл файл, предназначенный для врачей. Первая же строчка парализовала его.

Рак поджелудочной железы практически неизлечим.

Глаза скользили вниз по строчкам.

Очень низкий процент выздоровления… метастазы… не поддается лечению. Ни химиотерапия, ни радиотерапия, ни хирургическое вмешательство сколько-нибудь заметного эффекта не дают… боли…

Боли… Поппи очень смелая девочка, но постоянная боль сломает кого угодно, тем более что прогноз на будущее самый неутешительный. Он снова просмотрел начало статьи. Меньше трех процентов выздоровевших, в случае, если болезнь запущена, – менее одного процента.

Должна же быть еще какая-то информация… Джеймс просмотрел несколько статей из медицинских газет и журналов. Информация оказалась еще страшнее, чем в файлах Национального института рака.

По данным специалистов, подавляющее большинство пациентов умирает и умирает очень быстро… Рак поджелудочной железы неоперабелен, распространяется мгновенно, пациенты испытывают сильные боли… Средняя продолжительность жизни больного в случае, если болезнь уже прогрессирует, от трех недель до трех месяцев…

От трех недель до трех месяцев… Джеймс смотрел на экран. У него перехватило дыхание, перед глазами плясали черные точки. Он пытался успокоить себя тем, что ничего еще точно не известно. Поппи должна пройти обследования, и это вовсе не значит, что у нее действительно рак.

Он смотрел на безжалостные строчки на мониторе. В висках гулко стучало. Джеймс понимал, что в последнее время с Поппи творится что-то неладное. Он чувствовал: что-то разладилось у нее внутри, ее внутренние ритмы сбились, она потеряла сон. И эта боль… Он точно знал, что боль не оставляет ее ни на минуту. Просто он не осознавал, насколько все серьезно.

«Поппи тоже знает, – подумал он. – Она, конечно, знает, что происходит нечто ужасное, иначе не просила бы меня узнать подробности. Но чего она хочет? Чтобы я пришел к ней и сказал, что ей суждено умереть в ближайшие месяцы? Или я должен быть рядом и спокойно смотреть, как она мучается?»

Его губы чуть приоткрылись, обнажив зубы. Это была не милая улыбка, а скорее хищная гримаса. За семнадцать лет он видел достаточно смертей. Он знал все стадии умирания, знал, чем отличается остановка дыхания от настоящей смерти мозга. Он знал эту характерную мертвенную бледность. Он видел, как через пять минут после кончины становятся плоскими глазные яблоки. Многие не знают, что через пять минут после смерти глаза становятся тусклыми и плоскими, а тело начинает уменьшаться.

Поппи такая маленькая. Джеймс всегда боялся сделать ей больно. Она казалась такой хрупкой, а он легко мог одолеть человека значительно сильнее себя. Поэтому он старательно сохранял между ними некоторую дистанцию.

Это была одна из причин, но не самая важная.

О главной причине он боялся даже подумать. Сама мысль об этом ставила их обоих на край гибели. Не могло быть и речи о том, чтобы преступить законы, непреложность которых ему внушали с рождения. Никто из обитателей Царства Ночи не мог полюбить смертного. Ослушание каралось смертью.

Но теперь все это не имело значения, он уже знал, что ему делать.

Теперь Джеймс был совершенно спокоен. Он выключил компьютер, встал, надел солнцезащитные очки и вышел под беспощадное июньское солнце.

Поппи невесело оглядела свою палату. Обычная больничная палата, ничего страшного… Пожалуй, холодновато немного, но ведь это больница. Вот она, правда, которую искусно маскировали розово-голубые занавески и обеденное меню, разрисованное героями мультфильмов. Сюда попадают только Бедные Маленькие Больные.

«Ну же, – сказала она себе, – взбодрись немного. Что случилось с твоим поппитивным взглядом на жизнь? Где твоя поппирадостность, в которой ты сейчас так нуждаешься? Где твоя покровительница Мери Поппи-нс?»

«О Господи, я, оказывается, еще и шутить способна», – подумала она и обнаружила, что слабо улыбается. И нянечки здесь очень милые, и постель классная.

У нее есть ручка, при помощи которой кровати можно придать любое положение.

Мама вошла в палату как раз, когда Поппи самозабвенно с ней экспериментировала.

Я позвонила Клиффу, он скоро подъедет, а пока, думаю, тебе лучше переодеться, чтобы подготовиться к обследованиям.

Поппи посмотрела на полосатую бело-голубую рубашку больничной пижамы и почувствовала болезненный спазм, сковавший ее от желудка до спины, и в глубине души воскликнула: «Только не сейчас, Господи, только не сейчас! Я не могу, я не готова!»

Джеймс оставил машину на стоянке на Ферри-стрит, в районе Стоунхем. Это было не самое приятное место в городе. Туристы, приезжавшие в Лос-Анджелес, этой части города избегали. Здесь стояли старые, разрушающиеся дома. Многие магазины пустовали, а пустые разбитые витрины были закрыты листами фанеры. Стены, сложенные из шлакоблоков, покрывали граффити. Даже смог, казалось, был здесь гуще, чем в других районах, а воздух желтоватым и густым. Словно ядовитое испарение, он сгущал сумерки даже в самый ясный день, делая все вокруг нереальным и зловещим.

Джеймс обошел здание и вошел во двор, где среди множества служебных входов различных магазинов была одна дверь, не помеченная граффити. Вместо вывески на ней красовалось просто изображение черного цветка. Черного ириса.

Джеймс постучал, дверь чуть приоткрылась, и в щелку выглянул тощий мальчишка в мятой футболке. Он окинул пронзительным взглядом глаз-бусинок стоявшего перед ним посетителя.

Это я, Ульф, – сказал Джеймс, едва сдерживаясь, чтобы не вышибить дверь ногой.

Ох уж эти оборотни! Почему же они всегда так ревниво относятся ко всем, кто оказывается на их территории?

Дверь приоткрылась ровно настолько, чтобы впустить Джеймса. Перед тем как ее захлопнуть, тощий мальчишка подозрительно огляделся. с Джеймс вошел в помещение, напоминавшее небольшое кафе: полутьма, маленькие круглые столики с деревянными стульями, на некоторых из них развалились Похожие на подростков посетители, двое парней катали шары где-то в глубине помещения.

Джеймс подошел к столику, за которым сидела девушка, снял темные очки и опустился на стул рядом с нею.

Привет, Жизель.

Девушка посмотрела на него. У нее были синие глаза, продолговатые и загадочные, ярко подведенные синим карандашом в древнеегипетском стиле, и темные волосы.

Она выглядела настоящей ведьмой, и это не было случайным совпадением.

Джеймс, я по тебе скучала, – у нее был приглушенный с хрипотцой голос. – Как дела?

Она обхватила ладонями стоявшую на столе незажженную свечу и сделала движение, как если бы выпускала на волю птицу. Когда Жизель убрала руки, свеча вспыхнула ярким пламенем.

– Неотразим, как всегда, – сказала она, глядя на Джеймса в лучах золотого света.

– О тебе можно сказать то же самое. Но если честно, я по делу.

Она приподняла бровь.

– А когда бывало иначе?

– Нет, сейчас другое. Я хотел попросить… профессиональной помощи.

Она подняла изящные руки, ее перламутровые ногти блеснули в пламени свечи. На указательном пальце Жизель поблескивало кольцо с изображением черного георгина.

Моя сила в твоем распоряжении. Хочешь навести на кого-нибудь порчу? Или тебе нужен заговор на удачу и успех? Уверена, что любовного приворота тебе не требуется.

– Нужно, чтобы твоя сила исцелила болезнь. Я не знаю, придется ли тебе для этого прикладывать особые усилия или сработает какое-нибудь общее для всех болезней средство. Такой общий заговор на исцеление…

– Джеймс, – она томно фыркнула и опустила свою ладонь на его руку, чуть поглаживая его пальцы, – похоже, ты сильно вымотался, правда, я никогда тебя таким не видела..

Жизель была права, ему еще не случалось до такой степени потерять контроль над собой. Он поборол волнение, принудив себя к полному спокойствию.

– О какой болезни идет речь? – спросила Жизель.

– О раке.

Жизель откинулась на спинку стула и рассмеялась. – Хочешь сказать, такие, как ты, болеют раком? Ни за что не поверю. Можешь сколько угодно косить под смертного, есть и дышать, как они, но не пытайся убедить меня, что вампиры болеют человеческими болезнями.

Вот она, минута, которой Джеймс так боялся! Понизив голос, он произнес:

Существо, о котором я говорю, не из наших и не из ваших тоже, она обыкновенная девушка, смертная.

С лица Жизели слетела улыбка. Когда она снова заговорила, ее голос уже не был ленивым и хриплым.

– Из внешнего мира? Смертная? Ты с ума сошел, Джеймс?

– Она ничего не знает обо мне и о Царстве Ночи. Я не хочу нарушать закон, я просто хочу, чтобы она поправилась.

Продолговатые голубые глаза пристально смотрели Джеймсу в лицо.

Ты уверен, что еще не преступил закон?

В ответ на непонимающий взгляд Джеймса она добавила вполголоса:

Ты уверен, что не влюблен в нее?

Джеймс заставил себя посмотреть прямо в изучающие глаза. Он говорил мягко и угрожающе:

Не говори таких вещей, если не хочешь неприятностей.

Жизель отвела взгляд. Она поиграла кольцом, пламя свечи взметнулось и погасло.

– Я давно тебя знаю, Джеймс, – сказала она, не поднимая глаз, – и не хочу, чтобы ты попал в беду. Я верю, что ты не нарушил законы, но, думаю, нам лучше забыть об этом разговоре. Теперь уходи, а я сделаю вид, что этого разговора не было.

А как же насчет твоих чар?

– Они не для таких случаев. И даже если бы я могла их применить, то не стала бы. Уходи.

Джеймс вышел из кафе.

Оставался последний шанс. Он ехал в Брентвуд, район, отличавшийся от того, который он покидал, как бриллиант от куска угля. Джеймс поставил машину под навес около кирпичного дома причудливой формы. Рядом шумел фонтан. Пурпурный плющ увивал стены до самой крыши, покрытой испанской черепицей.

Джеймс прошел через арку во двор и оказался перед офисом, на двери которого золотыми буквами было выведено: «Джаспер Р. Расмуссен, доктор медицины». Отец Джеймса был психоаналитиком.

Не успел он взяться за ручку двери, как та распахнулась, и ему навстречу вышла женщина – типичная клиентка отца: сорок с небольшим, несомненно богатая, одетая в блузку от лучшего дизайнера и сандалии на высоких каблуках.

Она казалась заторможенной и чуть сонной, а на шее у нее виднелись две крошечные, еле заметные ранки.

Джеймс вошел в пустую приемную: секретарши на месте не было. Из кабинета доносилась музыка Моцарта. Джеймс постучал в дверь.

Папа?

Дверь распахнулась, и в дверном проеме показался красивый темноволосый мужчина. На нем был прекрасно сшитый серый костюм и супермодная рубашка. Он излучал энергию силы и целеустремленности. Но не тепла.

– Это ты, Джеймс? – Любезная доверительная интонация, та же, что предназначалась и его клиентам.

– Пап, у тебя есть минутка?

Отец взглянул на часы фирмы «Ролекс».

– Пожалуй. Следующий пациент будет не раньше чем через полчаса.

– Мне надо с тобой поговорить.

Отец ласково на него взглянул и указал на мягкий, обитый тканью стул. Джеймс развалился было на нем, но вдруг обнаружил, что инстинктивно наклоняется вперед и пытается устроиться на краешке сиденья.

О чем же ты хочешь со мной поговорить?

Джеймс пытался найти подходящие слова. Все зависело от того, сумеет ли он правильно объяснить отцу. Но где они, эти верные слова? Он решил действовать без обиняков.

Речь идет о Поппи, она больна, и врачи думают, что у нее рак поджелудочной железы.

Доктор Расмуссен казался удивленным.

Очень жаль, – произнес он, но в его голосе не было сожаления.

– Это очень плохой рак, с очень сильными болями, и вероятность излечения один к ста.

Жаль, – и снова в голосе доктора Расмуссена не было слышно ничего, кроме легкого удивления.

И вдруг Джеймс понял, что происходит. Отец удивлен не тем, что Поппи больна, его поражает, что он приехал специально, чтобы сказать ему об этом.

Пап, если у нее рак, значит, она умирает. Неужели это тебе безразлично?

Доктор Расмуссен сцепил пальцы и устремил взгляд на столешницу красного дерева. Он говорил медленно и спокойно:

Джеймс, мы это уже проходили. Ты знаешь, мы с мамой беспокоимся, что ты все больше сближаешься с Поппи, слишком привязываешься к ней.

Джеймс почувствовал, как его охватывает холодная Ярость.

– Как когда-то к мисс Эмме?

– Что-то в этом роде, – спокойно ответил отец.

Джеймс пытался выбросить из головы страшные воспоминания. Он не должен думать сейчас о мисс Эмме. Ему нужно сосредоточиться, быть бесстрастным. Это единственный способ убедить отца.

– Пап, я знаю Поппи всю жизнь, и она нужна мне.

– Для чего? Насколько я знаю, не для того, для чего следовало бы. Ты ведь никогда не пил ее крови, не так ли?

Джеймс судорожно сглотнул, он был подавлен. Пить кровь Поппи? Использовать ее для этого? Одна мысль об этом приводила его в ужас.

Пап, она мой друг, – сказал он, потеряв всякую надежду на понимание, – я не могу видеть, как она страдает, не могу, я должен помочь ей.

Лицо доктора Расмуссена просветлело.

Я тебя понимаю.

Джеймс почувствовал облегчение и удивление.

– Ты меня понимаешь?

– Джеймс, временами мы не можем удержаться от чувства… сострадания к смертным. Вообще, я бы этого не поощрял, но ты действительно давно знаешь Поппи. Ты сострадаешь ей, и если ты хочешь сократить ее страдания, тогда да, тогда я тебя понимаю.

Джеймс несколько секунд смотрел на отца, потом тихо сказал:

Убийство из жалости? Я думал, Старейшины наложили запрет на убийства в этом районе.

– Просто будь осторожен. Если это будет выглядеть как естественная смерть, мы закроем на это глаза. И не будет нужды доводить это дело до сведения Старейшин.

Джеймс встал и коротко рассмеялся.

Спасибо, папа, ты мне действительно помог.

Отец, казалось, не понял сарказма, прозвучавшего в его словах.

Рад был тебе помочь, Джеймс. Кстати, как идут дела в нашем доме?

– Прекрасно, – равнодушно ответил Джеймс.

– А в школе?

Занятия закончились, сейчас каникулы, – сказал Джеймс и вышел из кабинета.

Во дворе он остановился, перегнулся через кирпичную стену и посмотрел в воду фонтана. У него не было выбора. Не было надежды. Так гласят законы Царства Ночи. Раз Поппи больна, она должна умереть.