"Книга-2: Доктор из Лхасы" - читать интересную книгу автора (Рампа Лобсанг)

ГЛАВА 1 НАВСТРЕЧУ НЕИЗВЕСТНОМУ

Никогда еще я не чувствовал себя таким озябшим, таким покинутым, таким несчастным. Даже в каменной пустыне высокогорного массива Тянь-Шань. Тогда я находился на высоте 20000 футов над уровнем моря, где морозные ветры, несущие целые облака мелкого песка, так больно режут кожу, что на ней остаются кроваво-красные отметины. Но даже тогда мне не было так холодно, как сейчас. Воздух теперь был теплее, но ужасающий холод исходил из сердца. Я уезжал из своей любимой Лхасы.

Оглянувшись, я увидел небольшие фигурки, возвышающиеся над позолоченными крышами Поталы, а над ними парил одинокий воздушный змей. Он нырял и взмывал вверх на слабом ветру, нырял и взмывал, как будто говоря мне: «Прощай, дни твоих полетов на воздушных змеях прошли. Вперед, тебя ждут более важные дела!» Для меня этот воздушный змей стал символом. Он реял над городом среди необозримой небесной лазури и был связан со своим миром только тонкой длинной бечевой. Подобно этому змею, я уходил теперь в необозримые дали мира, за пределы Тибета, и оставался связанным с ним лишь тонкой нитью своей любви к Лхасе.

Я шел в чужой, зловещий мир, простирающийся за пределами моей отчизны. Мне было не по себе от тоски, которая охватила меня, когда я покинул дом и вместе со своими попутчиками двинулся навстречу неизвестному.

Они тоже грустили, но могли по крайней мере утешить себя тем, что вернутся домой из Чунцина, оставив меня там, на расстоянии 1000 миль отсюда. Они знали, что вернутся и на своем обратном пути будут чувствовать облегчение, с каждым шагом приближаясь к дому. Мне же предстояло вечно скитаться по далеким странам, среди чужих людей, подвергаясь на своем пути самым неожиданным ударам судьбы.

Когда мне было семь лет, пророки сказали мне, что я должен уйти в ламаистский монастырь. Там, как гласило Пророчество, меня будут вначале готовить к тому, чтобы я стал челой, потом траппой, а затем по прошествии какого-то времени смог сдать экзамен на получение статуса ламы. После этого, по словам астрологов, я должен буду покинуть Тибет, оставить свой дом и все, что люблю, и направиться в страну, которую все называли диким Китаем. Я должен буду отправиться в Чунцин и учиться там на доктора и хирурга. Священники-астрологи предрекли мне, что я столкнусь в своей жизни с войной, пройду через тюрьмы в далеких странах и должен буду подняться над всеми своими привязанностями и страданиями для того, чтобы помогать другим. Они говорили, что мне предстоит прожить очень нелегкую жизнь, что страдания, несчастья и неблагодарность будут повсеместно сопутствовать мне. Как точно сбылись их Пророчества!

Все эти далеко не радостные мысли переполняли меня, когда я подал команду двинуться в путь. Когда Лхаса скрылась из виду, мы остановили лошадей, соскочили на землю и для перестраховки убедились, что седла затянуты не слишком туго и не слишком слабо. Лошадям суждено было стать нашими верными друзьями в течение всего путешествия, и поэтому нам следовало быть столь же внимательными к ним, как и друг к другу.

Убедившись, что седла лошадей в порядке и что лошадям легко, мы снова пустились в путь, устремив свои взоры в даль перед собой.

Шло начало 1927 года. Мы оставили позади Лхасу и стали медленно приближаться к Джотангу – китайскому городу на берегу реки Врахмапутра. Мы многократно обсуждали возможные маршруты своего путешествия и в конце концов пришли к выводу, что удобнее всего будет двигаться по дороге, проходящей вдоль реки Кантинг. Я хорошо знаю Брахмапутру – мне даже посчастливилось летать над одним из ее истоков среди Гималаев на большом воздушном змее, который может поднимать в небо людей. Мы, жители Тибета, с благоговением относимся к этой реке, однако в других местах ее почитают еще больше. Сотнями миль ниже по течению, там, где Брахмапутра вливается в Бенгальский залив, ее считают священной рекой – почти такой же священной, как Ганг. Нас учили, что именно Брахмапутра сотворила Бенгальский залив. Исторические предания гласят, что когда-то река текла медленно, была глубокой и приближалась к побережью океана почти по прямой линии. Она уносила с собой в океан всю почву, которая попадалась ей на пути. Так и образовался удивительно красивый залив. Мы проследовали через горные долины по течению реки до Сиканга. В старые добрые дни моей молодости Сиканг был частью Тибета, провинцией этой страны. Затем в Лхасу проникли британцы. Это послужило китайцам предлогом для того, чтобы вторгнуться в Сиканг и оккупировать его. Руководствуясь захватническими амбициями, они прошлись по этой части нашей страны, грабя, убивая и насилуя мирных жителей. Так Сиканг стал китайским. Его наводнили китайские чиновники, которые проштрафились где-то в других местах и теперь были сосланы сюда в качестве наказания. К несчастью для них, китайское правительство почти никак их не поддерживало. Им приходилось полагаться только на свои силы. Мы видели, что эти китайские чиновники были беспомощны, как куклы, и не могли ничего поделать, даже когда мы насмехались над ними. Разумеется, мы создавали видимость, что подчиняемся китайским властям, но делали это скорее из вежливости. Когда же они поворачивались к нам спиной, мы поступали по-своему.

Наше путешествие продолжалось. Мы делали привалы с таким расчетом, чтобы к вечеру оказаться поблизости от какого-нибудь ламаистского монастыря и остановиться там на ночь. Поскольку я был ламой и даже настоятелем – Признанным Воплощением, – встречая нас, монахи всячески старались оказать нам достойный прием. Более того, я путешествовал под личной протекцией Далай-Ламы, а это значило немало.

Мы приближались к Кантингу. Этот город славился своими ярмарками, на которых продавались яки. Однако больше всего он был известен как центр экспорта брикетного чая, который очень популярен в Тибете.

Этот чай завозится из Китая и представляет собой не просто сухие чайные листья, а довольно своеобразную смесь. Эта смесь содержит чайные листья вместе с веточками, соду, селитру и несколько других компонентов. Дело в том, что пища в Тибете имеется не в таком изобилии, как в других частях мира, и поэтому наш чай должен быть не только питьем, но и чем-то вроде супа. В Кантинге приготовляют эту чайную смесь, а затем прессуют ее в блоки, или брикеты, как их чаще называют. Эти блоки делаются такого размера и веса, чтобы их было удобно перевозить сначала на лошадях, а затем на яках, которые доставляют их через высокие горные перевалы в Лхасу. Там их продадут на рынке, а после этого развезут по самым отдаленным уголкам Тибета.

Чайные брикеты должны быть специального размера и формы, а также особым образом упакованы. Это нужно для того, чтобы если лошадь споткнется во время пересечения горного ручья, с ее грузом ничего не случилось, даже если он окажется в воде. Поэтому брикеты заворачивают в свежую, или, как ее еще называют, «зеленую» шкуру, а затем на несколько мгновений погружают в воду. После этого их оставляют сушиться на солнце. По мере высыхания они ужимаются, и притом очень значительно. При этом содержимое брикетов спрессовывается еще сильнее. Высохнув полностью, шкура приобретает коричневый оттенок и становится твердой как бакелит, и даже еще тверже.

Эти высохшие брикеты, обтянутые шкурами, можно скатывать по горному склону – они остаются при этом неповрежденными. Их можно бросать в реку и, быть может, даже оставлять их там на несколько суток – вода не проникнет в них, и содержимое не испортится. Поэтому наши чайные брикеты, обтянутые высохшими шкурами, можно по праву назвать чудом упаковочного искусства. Чай, кстати, довольно часто используют в качестве валюты. Человек, истративший все свои деньги, может отломить часть брикета и уплатить таким образом за покупку. Поэтому тот, у кого есть чайные брикеты, может не заботиться о наличии денег.

Кантинг удивил нас своей суетливой атмосферой. Мы привыкли к спокойной Лхасе, но здесь, в этом городе, было много людей из разных стран мира. Мы видели тех, кто прибыл сюда из далекой Японии, Бирмы, Индии, а также кочевников, пришедших из удаленных горных массивов Такла. Мы ходили по рынку среди торговцев и слышали незнакомые голоса, говорящие на самых разных языках. В узких проходах между рядами мы сталкивались плечами с монахами различных религий – здесь были последователи секты Дзэн и многие другие. А затем, продолжая удивляться пестроте этих мест, мы направились в ламаистский монастырь, расположенный дальше по дороге, за пределами Кантинга.

Здесь нас уже ждали. Хозяева даже начали волноваться оттого, что мы задержались в пути. Обменявшись приветствиями, мы объяснили им, что бродили по местному рынку и слушали рыночные сплетни. Настоятель встретил нас очень радушно и внимательно выслушал наши рассказы о Тибете. Его интересовало каждое наше слово, ведь мы пришли из Поталы – источника знаний – и видели на своем пути через Тянь-Шань великие чудеса. Слава о нас, казалось, шествует впереди и возвещает всех о нашем приходе.

Рано утром, после посещения богослужения в одном из храмов, мы снова пустились в путь, увозя с собой на лошадях некоторое количество продуктов питания, в основном тсампы. Дорога представляла собой узкую грунтовую тропу, пролегающую по самому краю пропасти. Внизу под нами были деревья, их было много – больше, чем каждый из нас когда-либо видел. Некоторые из них были скрыты в тумане, поднимавшимся над водопадом. В пропасти росли исполинские рододендроны, а земля под ногами была покрыта, словно ковром, многокрасочными горными цветами, которые благоухали и украшали собой горный пейзаж. Однако мы были подавлены и несчастны – подавлены оттого, что спускались с гор, и нам становилось все труднее дышать, и несчастны, потому что знали, что позади нас остался родной дом. Мы оказывались все ниже над уровнем моря, и дыхание затруднялось с каждым шагом.

Кроме того, была еще одна причина: в высокогорных районах Тибета вода закипает при низкой температуре, и поэтому мы привыкли пить кипящий чай. Мы всегда разогревали его над костром до тех пор, пока поднимающиеся пузырьки пара не говорили нам о том, что он готов. Путешествуя же в этих не столь высокогорных местах, мы поначалу сильно страдали от того, что ошпаривали себе губы всякий раз, когда пытались определить температуру воды. В Тибете человек волей-неволей должен привыкнуть пить чай прямо с огня, ведь там он остывает очень быстро. Однако во время этого путешествия мы еще не знали, что в более плотном воздухе температура кипения воды будет выше и что вода здесь остывает не сразу после того, как мы снимаем ее с огня.

Нам было непривычно трудно дышать на небольшой высоте над уровнем моря. Воздух, казалось, невыносимо давит на грудь и распирает легкие. Поначалу мы думали, что это как-то связано с нашей тоской по родной Лхасе, но вскоре убедились, что виной всему более плотный воздух, в котором мы буквально задыхались. Никто из нас никогда раньше не бывал на высоте ниже 10000 футов, тогда как Лхаса находится на высоте 12000 футов. Но иногда нам приходилось жить и на большей высоте, например, когда мы уходили в горы Тянь-Шаня, которые возвышались до высоты более чем 20000 футов. Мы часто слышали истории о тибетцах, которые уходили из Лхасы для того, чтобы искать счастья на равнинах. Ходили слухи, что через несколько месяцев они умирали в страшных мучениях, потому что у них отказывали легкие. Старушки из Святого Города явно изощрялись в своих баснях, преувеличивая опасности, которые ждут всякого, кто решиться уйти из Лхасы в другие края. Я знал, что это неправда, потому что мои родители бывали в Шанхае, где находилась часть их имущества. Они не раз уезжали туда и благополучно возвращались.

В детстве родители редко уделяли мне внимание, потому что были очень заняты государственными делами, которые не давали им возможности заниматься воспитанием детей. Поэтому я узнавал обо всем в основном от слуг. Теперь же меня начали сильно беспокоить эти ощущения: легкие были внутри будто высушены, а грудь, казалось, обтянута железными обручами, которые сильно затрудняли дыхание. Каждый вдох давался неимоверными усилиями, и стоило нам лишь немного ускорить шаг, как усталость тут же давала о себе знать сильными болями во всем теле. Мы продолжали путь, спускаясь все ниже и ниже. Воздух при этом становился все плотнее, а температура все выше. Эти условия: были для нас невыносимы.

В Тибете, в частности в Лхасе, погода всегда довольно прохладная. Это сухой, здоровый холод, и поэтому температура играет там второстепенную роль. Однако здесь, в этом плотном и насыщенном влагой воздухе, для того, чтобы двигаться дальше, нам приходилось напрягать последние силы. В конце концов мои попутчики начали убеждать меня в том, что будет лучше, если мы повернем обратно в сторону Лхасы. Они боялись, что мы погибнем, если будем продолжать упрямо двигаться все дальше и дальше. Однако я, припоминая слова Пророчества, твердо настаивал на том, чтобы идти вперед. Поэтому наше путешествие продолжалось. Когда температура стала еще выше, у нас начала кружиться голова. Нам казалось, что мы чем-то отравились и, кроме того, начинаем слепнуть. Мы не могли видеть так же далеко и отчетливо, как раньше, и в дополнение к этому мы не могли судить точно о расстояниях до окружающих предметов.

Впоследствии я понял причину этого. В Тибете самый чистый и прозрачный воздух в мире. Человек там может видеть то, что находится на расстоянии пятидесяти миль и более, так же четко, как мы обычно видим то, что отдалено от нас миль на десять. Здесь мы не могли видеть так далеко, а то, что мы видели, было искажено плотностью и загрязненностью воздуха.

Многие дни мы продолжали свой путь, спускаясь все ниже и ниже. Мы вошли в леса, в которых было больше деревьев, чем нам могло присниться. В Тибете деревья встречаются редко, а лесов нет и подавно. Поэтому первое время мы то и дело соскакивали с лошадей и подбегали к разным видам деревьев для того, чтобы касаться их руками и нюхать их листья. Все они казались нам очень странными, но больше всего нас поражало их количество. Рододендроны были, конечно, знакомы нам, потому что в Тибете их растет много. Соцветия рододендрона, если их правильно приготовить, были одним из наших любимых блюд.

Мы двигались дальше, удивляясь всему, что видели, всему, что отличало окружающую обстановку от того, к чему мы привыкли дома. Я не могу точно сказать, сколько длилось наше путешествие, сколько дней и часов ушло у нас на дорогу, потому что такие вещи нас тогда не интересовали. Времени у нас было вдоволь, мы еще ничего не знали о суетливости и беспокойстве цивилизованных людей. Но даже если бы мы знали об этом, все равно тогда это не имело бы для нас никакого значения.

Мы были в пути по восемь, а порой и по десять часов в день, и останавливались на ночь в попадавшихся нам по дороге монастырях. Не все монахи исповедовали нашу разновидность буддизма, но это не сказывалось на радушии, с которым нас каждый раз принимали. У нас на Востоке среди настоящих буддистов никогда не бывает никаких ссор, вражды и злопамятства, и поэтому к путешественникам всегда относятся как к желанным гостям. Обычай вменял нам в обязанность посещать все богослужения в том монастыре, в котором мы останавливались.

Мы никогда не упускали возможности перемолвиться словом с монахами, оказывающими нам такое гостеприимство. От них мы услышали много зловещих историй о том, как изменялась политика Китая. Они рассказывали нам, что китайцы становятся все более враждебными под влиянием русских – людей-медведей, которые делали все от них зависящее для того, чтобы навязать китайцам свои политические идеалы, казавшиеся нам всецело неприемлемыми. Нам представлялось тогда, что мировоззрение русских сводилось к словам: «Все ваше должно стать нашим, а все наше будет нашим всегда!» Монахи поведали нам также и о том, что японцы в нескольких местах вторглись в Китай, мотивируя вторжение перенаселенностью своей страны. Япония производила недостаточно пищи для того, чтобы прокормить всех своих жителей. Это послужило предлогом для японцев завоевывать мирные страны, грабить их и вести себя в них так, словно кроме японцев в мире никого больше не существует.

В конце концов мы добрались до границы Сиканга и Сычуаня и пересекли ее. Еще через несколько дней мы вышли на берег реки Янцзы и остановились возле небольшой деревушки. Вторая половина дня была на исходе, однако мы остановились не потому, что собирались здесь заночевать. Перед нами на дороге толпились люди. Казалось, они собрались на какой-то митинг. Мы подъехали к ним и, будучи на лошадях, без труда пробрались в центр толпы, где на телеге стоял высокий белый человек. Он выразительно жестикулировал и рассказывал присутствующим о чудесах коммунизма, стараясь подбить крестьян восстать против помещиков и убить их. Он держал в руке какие-то бумажки и размахивал ими, показывая толпе фотографию худощавого человека с бородкой, которого он называл Спасителем мира. Но на нас не произвели впечатления ни портрет Ленина, ни агитация этого пропагандиста. Мы с отвращением отвернулись от него и продолжили свой путь до следующего ламаистского монастыря, где собирались остановиться на ночлег.

Ламаистские монастыри были разбросаны по всему Китаю наряду с буддистскими монастырями и храмами. Среди жителей Сиканга, Сычуаня и Цинхая были люди, которые предпочитали исповедовать тибетский буддизм, и наши монастыри были построены в этих местах для поддержки этих людей. Мы никогда не пытались обратить кого-нибудь в свою веру, никогда не приглашали людей приходить к нам, потому что верили в свободу выбора каждого. Мы не любили тех миссионеров, которые ходили из одного города в другой и убеждали всех стать последователями их религии на том основании, что только она может даровать человеку спасение. Мы знали, что если кто-нибудь пожелает стать ламаистом, он станет им без нашей агитации. В нашей памяти были еще свежи впечатления от того, как тибетцы насмехались над миссионерами, которые приходили в Тибет и Китай с Запада. Нас смешило то, что люди должны становиться последователями чужой религии только потому, что миссионеры дарят им вещи и обещают так называемые преимущества.

Кроме всего прочего, старшее поколение тибетцев и китайцев – это очень вежливые и доброжелательные люди. Они пытались поддержать миссионеров и создать у них видимость, что их усилия не пропадают даром. Однако при этом эти местные жители ни на мгновение не могли поверить в слова миссионеров. Мы знали, что у миссионеров могут быть свои взгляды, но это вовсе не означало, что нам нужно начинать верить в их проповеди.

Мы продолжали путешествие и двигались вдоль русла реки Янцзы. В будущем мне суждено было ближе познакомиться с этой рекой, так как путешествовать по ней намного удобнее. Мы пришли в восторг, когда увидели большие лодки, плывущие по реке. Никто из нас никогда раньше не видел таких огромных лодок, хотя мы знали об их существовании по картинкам.

Правда, мне однажды пришлось увидеть пароход на специальном занятии по ясновидению, которое проводил со мной мой наставник, лама Мингьяр Дондуп. Однако об этом мы поговорим позже. В Тибете по горным ручьям плавают на небольших лодках с легким каркасом и обшивкой из шкур яков. Такая лодка может взять на борт всего лишь четыре или пять пассажиров. Постоянным пассажиром такой лодки зачастую является любимая коза хозяина лодки. Однако козе предстоит выполнять свою долю работы на суше, когда, высадившись на берег, лодочник нагружает на нее свои пожитки. Коза несет мелкие вещи и одеяла, а человек взваливает себе на плечи легкую лодку и поднимается с ней вверх, минуя участки быстрого течения, где лодка могла бы напороться на камень. Иногда тибетский крестьянин для переправы через реку пользуется надувной шкурой яка или козы, все отверстия которой зашиты и проклеены. Он использует шкуру для того же, для чего на Западе люди используют спасательный круг. Однако сейчас нас больше всего интересовали настоящие лодки с треугольными парусами, которые полоскались на ветру.

Однажды мы остановились на привал возле отмели. Нас поразило поведение двух местных жителей: они шли вдоль берега по воде и тянули длинную сеть. Перед ними двое других били по воде палками и истошно кричали. Поначалу мы думали, что это какие-то сумасшедшие, а те двое с сетью преследуют их для того, чтобы поймать и отвести куда следует. Мы увлеченно наблюдали за ними, и вот по сигналу одного из мужчин суматоха прекратилась, и те, что тянули за собой сеть, сошлись вместе. Они плотно связали оба конца сети и вытянули ее на берег. Оказавшись на безопасном от воды расстоянии, они вывернули сеть наизнанку, и на земле запрыгало множество серебристых рыбешек.

Мы были шокированы, потому что в Тибете никто не убивает живые существа. Там все верят, что убивать нельзя. Поэтому в тибетских реках рыба подплывает к протянутым в воду рукам. Мы можем кормить ее с рук. Она совсем не боится людей, которые часто ласкают ее как домашних животных. Но здесь, в Китае, на рыбу смотрят как на пищу. Мы не могли понять, как эти китайцы могут считать себя буддистами, если они убивают во имя собственной выгоды. Наш привал затянулся. Мы просидели на берегу реки час или два и не успели попасть до наступления сумерек в ближайший ламаистский монастырь. Поняв, что уже темно и продолжать путь дальше нельзя, мы решили заночевать на обочине дороги. Слева от дороги была небольшая рощица, через которую протекала река. Мы направились туда, соскочили с лошадей и отпустили их пастись по слишком уж пышной – как нам казалось – траве. Собрать дрова и развести костер не составило большoгo труда. Мы разогрели чай и ели тсампу. Затем некотоpoe время мы сидели возле огня, разговаривая о Тибете, об увиденном по ходу путешествия и о своих планах на будущее.

Мало-помалу все мои попутчики начали зевать. Вскоре они завернулись в одеяла и уснули. Когда костер догорел и наш лагерь погрузился во тьму, я тоже завернулся в одеяло и лег, но мне не спалось. Я вспоминал обо всех невзгодах, которые мне довелось встретить в своей жизни. Я думал о том, что в возрасте семи лет был вынужден оставить родительский дом и уйти в ламаистский монастырь, где жить было очень трудно и приходилось много заниматься. Я вспоминал о своих поездках в горы и о путешествии в удаленные районы высокогорного массива Тянь-Шань. Я думал также о Высочайшем, как мы называли Далай-Ламу. Затем мои мысли вернулись к моему возлюбленному наставнику – ламе Мингьяру Дондупу. Я почувствовал тоску разлуки, невыносимую грусть, а затем мне показалось, что вся местность вокруг озарилась, как в полдень. Я оглянулся вокруг и увидел, что рядом со мной стоит Наставник. – Лобсанг! Лобсанг! – воскликнул он. – Не падай духом. Разве ты не знаешь, что железная руда может думать о том, что ее бессмысленно подвергают пыткам, тогда как стальное лезвие, вспоминая свое прошлое, будет смотреть на него по-другому? Тебе приходилось туго по временам, но все это к лучшему для тебя, Лобсанг. Мы с тобой часто говорили о том, что это всего лишь мир иллюзий, мир снов. Тебе еще предстоит пережить многие невзгоды, пройти через многие нелегкие испытания, но в конце концов ты победишь, ты преодолеешь все препятствия и свершишь ту великую миссию, которая тебе суждена.

Я протер глаза и только тогда понял, что лама Мингьяр Дондуп пришел ко мне при помощи астрального путешествия. Я сам часто проделывал такие вещи, но в этот раз все произошло очень неожиданно для меня. Только теперь я понял, что он все это время думал обо мне и помогал мне своими мыслями.

Некоторое время мы с ним поговорили о прошлом, о слабости моего характера и тех мгновениях, которые мы провели вместе. На некоторое время меня охватило чувство теплоты и благоденствия, словно я встретился со своим отцом. Он показал мне при помощи ментальных проекций те трудности, которые мне предстоит преодолеть, а также – и это вселило в меня уверенность – тот окончательный успех, который ждет меня в будущем вопреки всем препятствиям. Я не могу сказать, сколько времени я провел в золотистом сиянии своего Наставника. Перед тем, как проститься со мной, он еще раз произнес слова ободрения и надежды. Думая об этих его словах, я закутался в одеяло под неподвижным звездным небом и через некоторое время уснул.

На следующее утро мы проснулись очень рано и приготовили себе завтрак. У нас был обычай проводить утреннее богослужение, и я, как главный священник группы, совершил его, прежде чем мы отправились дальше в путь по битой дороге вдоль реки.

К полудню мы достигли места, где река круто сворачивала вправо, а дорога шла дальше прямо. Мы последовали по ней. Вскоре она вывела нас на другую дорогу, которая показалась нам очень широкой. В действительности, как я сейчас знаю, это было обычное шоссе, однако мы никогда до этого не видели таких дорог, построенных людьми. Мы ехали по ней вперед и удивлялись тому, как она сделана. Ехать по ней было очень приятно, ведь мы не должны были постоянно следить за тем, чтобы не споткнуться о корень дерева или выбоину. Лошади зашагали быстрее, и мы поняли, что через два или три дня будем в Чунцине. Но вскоре какое-то необъяснимое явление в атмосфере заставило нас с недоумением переглянуться. Один из нас случайно посмотрел на горизонт. Сразу после этого он привстал на стременах и начал жестикулировать с широко открытыми глазами:

– Смотрите! – кричал он. – Приближается пыльная буря!

Он указал туда, где на горизонте было серо-черное облако, которое стремительно приближалось. Пылевые облака, которые мы очень редко видели в Тибете, никогда не несут в себе мелких крупинок земли и песка. Такие облака движутся со скоростью не менее восьмидесяти миль в час, и люди должны прятаться при их приближении. Одни лишь яки могут безболезненно переносить эти бури, потому что их густая шерсть защищает их от летящего песка. Однако люди и все другие домашние животные, если они попадают в пыльную бурю, могут до крови ранить летящими камешками руки и лицо.

Мы были застигнуты врасплох, потому что это была первая буря, в которую мы попали с тех пор, как выехали из Тибета. Мы в суматохе оглядывались по сторонам в поисках укрытия, но ни одного подходящего места не было видно. Еще больше нас привело в смятение то, что вместе с облаком на нас надвигался какой-то странный звук. Он был похож на звук трубы, на которой играл бездарный монах. В страхе нам показалось, что целое полчище дьяволов надвигается на нас. «Трам-трам-трам», – доносились до нас звуки – Они все нарастали и становились все необычнее и ужаснее. Вместе с ними послышался какой-то лязг и щелканье. Мы были слишком испуганы, чтобы что-либо предпринять или о чем-либо подумать. Облако вот-вот должно было накрыть нас.

Нас охватил ужас, и мы стояли словно парализованные. Мы снова вспомнили о пылевых облаках в Тибете, но ни одно из них никогда не приближалось к нам с грохотом. В панике мы снова обратили свои взоры по сторонам в поисках убежища – какого-либо укрытия от надвигающегося ужасного облака. Наши лошади оказались более проворными в поиске места, куда следует бежать. Они нарушили наш походный порядок, попятились и стали на дыбы. Мне казалось, что вокруг меня в воздухе висят подкованные копыта. Моя лошадь заржала, оказавшись в самом центре суматохи. Затем я ощутил сильный рывок в сторону и что-то где-то порвалось. «Должно быть, мне оторвало ногу!» – подумал я. Затем я отделился от лошади и, плавно описав в воздухе большую дугу, упал на спину на обочине дороги, больно ударившись.

Пылевое облако быстро приблизилось, и я увидел в нем самого Дьявола – черного ревущего монстра, который трясся и подпрыгивал. Он подкатил к нам и пронесся дальше по дороге. Лежа на спине и повернув голову, чтобы наблюдать за ним, я впервые в жизни увидел автомобиль, которым оказался старый громыхающий американский грузовичок. Он несся на максимальной скорости, а в его кабине сидел китаец и довольно улыбался. А какой смрад поднялся после грузовика! Запах Дьявола, как я его называл впоследствии. Это была смесь отработанного бензина, машинного масла и навоза.

Грузовик был загружен навозом, который на ухабах выплескивался из его кузова. Возле меня на дороге тоже упало некоторое его количество. Когда грохот и рев грузовика стали удаляться, я оказался погруженным в удушливое облако пыли и черной гари, валившей из его выхлопной трубы. Вскоре грузовик превратился в точку на горизонте, которая медленно покачивалась из стороны в сторону. Шум стих, а затем и вовсе прекратился. Молча я оглянулся по сторонам. Моих попутчиков и след простыл, но, что было еще хуже, нигде не было видно и моей лошади! Я попытался выпутаться из зацепившейся за мою ногу уздечки. Вскоре один за другим появились мои друзья. Они боязливо оглядывались по с сторонам, беспокоясь о том, чтобы из-за поворота не появился какой-нибудь другой ревущий демон. Мы тогда еще не знали, что это было. Все произошло так стремительно, и к тому же пыль не дала нам возможности хорошо разглядеть автомобиль. Попутчики слезли со своих лошадей и помогли мне отряхнуть одежду. В конце концов я снова обрел приличный вид, но куда исчезла моя лошадь?

Мои попутчики пришли с разных сторон, но никто из них не видел моего коня. Мы оглядывались, звали его и присматривались к земле в надежде найти следы его копыт. Однако все наши старания не увенчались успехом. Создавалось впечатление, что проклятое животное вскочило в кузов грузовика и уехало. Устав от напрасных поисков, мы сели на обочине дороги, чтобы решить, что нам делать дальше. Один из спутников решил остаться здесь в хижине с тем, чтобы я взял его лошадь. Он сказал, что согласен пожить здесь до возвращения группы, которая, как было условлено, должна сопровождать меня до Чунцина.

Но вдруг, в ответ на ржание одной из оставшихся лошадей, из ближайшей лачуги, в которой жил китайский крестьянин, донеслось сдавленное ржание. Казалось, там кто-то сдавливает коню нос для того, чтобы он не мог подать голос. Нам сразу же все стало ясно. Быстро переглянувшись, мы поняли, что нам делать. Откуда в лачуге нищего крестьянина могла появиться лошадь? С виду лачуга не была похожа на жилище человека, который достаточно богат для того, чтобы иметь лошадь. Очевидно, он решил увести ее у нас.

Мы вскочили на ноги и стали искать внушительные палки. Не найдя подходящего оружия, мы срубили несколько деревьев, вырезали из них палки и направились к хижине. Мы были преисполнены решимости, хотя знали, что предстоящая встреча не обещает быть приятной. Лачуга была довольно ветхой, а в качестве петель для двери были использованы ремни. На вежливый стук в дверь никто не ответил. Внутри стояла тишина не было слышно ни звука. Наши настойчивые требования отворить дверь тоже не дали желаемого результата. Однако все мы слышали, как раньше оттуда доносилось сдавленное ржание лошади. Поэтому мы решили снять дверь силой. Некоторое время она выдерживала наш натиск, и когда она вот-вот должна была сорваться с ременных петель, кто-то ее поспешно открыл изнутри.

Перед нами стоял седой старик-китаец. Его лицо исказилось от страха. Домик изнутри напоминал грязную конуру, а сам хозяин был лишь отдаленно похож на человека – он выглядел как немощный нищий. Но все это нас не интересовало. Посреди лачуги стояла моя лошадь. Ее морда была обмотана мешком так, чтобы она не могла заржать. Поведение китайского крестьянина нам совсем не понравилось, и мы самым недвусмысленным образом выразили ему свое недовольство. Под давлением наших расспросов он сознался, что хотел украсть у нас лошадь. По его словам, мы были богатыми монахами, которые вполне могли позволить себе потерять в пути одну или две лошадки, а он был бедным крестьянином. Однако вид у него был такой, будто он думал, что мы собираемся убивать его. Должно быть, выглядели мы довольно сурово. Пропутешествовав больше чем восемьсот миль, мы устали и казались грубыми, на все способными людьми.

Однако у нас не было никаких кровожадных амбиций. Наших совместных знаний китайского как раз хватило для того, чтобы выразить ему наше мнение о его поступке. Мы сказали, что он навлекает на себя плохую карму, которая может дать о себе знать и в этой, и в последующих жизнях. Старик находился под впечатлением наших слов, пока мы, не обращая больше на него внимания, седлали мою лошадь. Убедившись, что подпруга хорошо затянута, мы пустились дальше в путь в сторону Чунцина.

Следующую ночь мы провели в небольшом ламаистском монастыре. В нем жило всего лишь шесть монахов, однако они радушно встретили нас. А ночь, последовавшая за этой, оказалась нашей последней ночью в пути. Мы пришли в монастырь, в котором нас встретили как и подобает встречать представителей Высочайшего. Нас накормили и устроили на ночлег.

Снова мы приняли участие в богослужении, а вечером долго разговаривали с монахами о последних событиях в Тибете, о нашем путешествии через Северные Горы и о Далай-Ламе. Мне было очень приятно узнать, что даже здесь хорошо знали моего наставника, ламу Мигьяра Дондупа. Я с интересом познакомился с японским монахом, который направлялся в Лхасу для того, чтобы изучать тибетские разновидности буддизма, так разительно отличающиеся от Дзэн.

Мы много разговаривали об изменениях, происходящих в Китае, о революции и о новом общественной порядке, при котором все землевладельцы будут лишены своих прав, а их место займут неграмотные крестьяне Русские пропагандисты везде обещали чудеса, которые станут реальностью, как только воцарится новый общественный строй. Однако мы не могли понять, как жизнь людей может улучшиться, если не будет сделано никакие конструктивных изменений, а лишь будут переданы и другие руки права на пользование землей. Нам казалось, что эти русские являются представителями самого дьявола, и их вмешательство в жизнь китайского общества подобно чуме, которая поражает тело здорового человека.

Благовонные палочки выгорели, и их заменили свежими. Затем они много раз догорали до самого основания, и их заменяли новыми, а мы все продолжали разговор. Нас беспокоили плохие предчувствия по поводу будущего Китая. Подлинные человеческие ценности искажались новой идеологией, а высокие духовные поиски сменялись стремлением приобрести мимолетную власть над другими. Мир был тяжело болен. Падучие звезды проносились по небу. Наш разговор длился до тех пор, пока все мы один за другим не уснули.

Утром мы поняли, что наше путешествие подходит к концу. Однако моим спутникам вскоре предстоял обратный путь в Тибет, и лишь я должен остаться один в этом чужом недобром мире, где все решает сила. Недаром в эту ночь мне едва удалось сомкнуть глаза.

После обычного утреннего богослужения в храме и очень хорошего завтрака мы снова вышли на дорогу, ведущую в Чунцин. Лошади бодро шагали после ночного отдыха. Машины попадались теперь намного чаще. Это были грузовики и прочий колесный транспорт. Наши лошади еще не успели привыкнуть к нему и каждый раз при виде автомобиля пугались. Им досаждал рев моторов и запах выхлопных газов. Поэтому удержаться в высоком седле иногда было нелегко.

Мы с любопытством наблюдали за тем, как местные жители работали в полях, которые террасами окаймляли холмы. В качестве удобрения здесь чаще всего использовали человеческие экскременты. Все люди, которых мы видели, были одеты в голубое и казались очень старыми и усталыми. Они шли, едва передвигая ноги, и можно было подумать, что жизнь для них – большая обуза, или же что их дух сломлен, и поэтому им незачем больше жить и не к чему больше стремиться. Мужчины, женщины и дети – все работали вместе.

От излучины реки мы проследовали прямо, и через несколько миль она вновь оказалась поблизости. Наконец мы увидели вдали высокие холмы, на которых раскинулся древний город Чунцин. Для нас это был первый большой город, который мы видели за пределами Тибета. Мы остановились и пристально смотрели вдаль. Я всматривался в этот город и не чувствовал никакого страха перед грядущей жизнью в нем.

В Тибете я был влиятельной особой, потому что принадлежал к высшему сословию общества, пользовался авторитетом в монастыре и был приближенным Далай-Ламы. И вот сейчас я прибыл в чужой город в качестве студента. Этот факт пробуждал во мне яркие воспоминания детства. Поэтому едва ли я был счастлив, глядя на раскрывающуюся передо мной панораму. Я знал, что это всего лишь шаг на длинном пути, который сулит мне много страданий и невзгод. Этот путь пролегает на Запад, где люди поклоняются одному лишь золоту, и проходит через страны, еще более чужие мне, чем Китай.

Перед нами простиралась холмистая местность с нолями-террасами. Заросли на вершинах холмов казались нам, видевшим на родине лишь одинокие деревья, настоящими лесами. И везде, куда ни посмотри, на полях работали голубые фигурки, возделывая землю так, как возделывали ее их предки в течение многих веков. По дороге катили двухколесные, запряженные пони повозки, на которых крестьяне везли на рынок в Чунцин свои товары. Странные это были тележки. Колеса проходили через середину кузова, оставляя место для груза лишь по краям. На одной из попавшихся нам на глаза повозок с одной стороны сидели две старухи, а с другой – двое ребятишек.

Чунцин! Конец скитаний для моих спутников и начало новой жизни для меня. И нет у меня ни одного друга в этих краях, думал я, глядя с крутого берега на петляющую между холмами реку. Город стоял на возвышенности, плотно застроенной домами. С того места, откуда мы смотрели, город казался островом вдали, однако мы знали, что это не остров, потому что реки Янцзы и Чиалинг окаймляют его лишь с трех сторон.

У подножия холмов простиралась длинная песчаная отмель, которая обозначала место слияния двух рек. В будущем мне довелось часто бывать там. Не спеша мы снова сели верхом на лошадей и двинулись в сторону города. Подъехав поближе, мы заметили, что в нем много ступенчатых улочек. Тоска по дому охватила нас еще больше, когда мы поднялись по этим улочкам на семьсот восемьдесят ступеней вверх. Это напомнило нам Поталу. Но мы были в Чунцине.