"Право на выбор" - читать интересную книгу автора (Логинов Михаил)

Глава 1. (восьмая неделя)

Голландец под Смоленском. Чем платят? Луком и дровами. Битый бультерьер и футурологическая лекция. Мейл Гиббсон против Тони Блэра XIII века. Интеллигенцию — на поводок! Пусть лучше пьет, чем агитирует. Экстрим по нижегородски. На горизонте — двойник. «Я очень люблю шоколадные конфеты». «Я поступил, как все плохие мужья». Кучи злата.

— Как ты, Арнольд?

— … Карошо!

Голландцы вообще вежливый народ, даром, что язык у них по природе своей грубоватый, но Арнольду ван Вюстенбергу действительно было хорошо. Выживание редко переходит в удовольствие; с Арнольдом именно это и случилось. В первый день, проведенный в деревне Еберище, он пытался ответить на самые незамысловатые вопросы, так часто преследующие путешественников всех эпох и народов: как местные жители добывают пищу, где у них вода, как они справляют естественные потребности — впрочем, иногда прорывался дополнительный вопрос: а не шутка ли все это, причем шутка, организованная специально для него. Пусть его русский друг, заманивший своего голландского коллегу в родную смоленскую деревню, и уверял его, что деревня Еберище не менее почтенна возрастом, чем город Аахен, Арнольд все равно не верил.

С русским философом Сергеем Гречиным, русист Арнольд познакомился четыре года назад, в Москве. С той поры они встречались и в Москве, и в Амстердаме, переписывали по инету, а сейчас Сергей привез своего друга в родную деревню, в шестидесяти километрах от Смоленска и десяти от автотрассы номер 1.

Голландцу оказалось не просто поверить, что всего в девяти милях отсюда дорога, по которой Наполеон шел на Москву и обратно. До самого Еберище доехать они так и не смогли; в ближайшем селе оставили «Ниву» у хорошего знакомого, за минимальную мзду наняли трактор и преодолели на нем оставшиеся пять километров. Голландец в недоумении смотрел на единственную деревенскую улицу, на избы, нечиненые с военных времен и на немногочисленных местных жителей, которые глазели на Арнольда с не меньшим удивлением. Единственный вопрос, которые соседи сразу же задали Сергею — не немец ли его гость? Узнав что нет, безусловно обрадовались и несчастный стал жертвой гостеприимства. Гречин с самого начала честно предупредил голландца: привезенных трех бутылок не хватит, и пить придется то, что и местные. Как местные все это пьют и до сих пор живы, Арнольд не понял, сколько не ломал над этим с утра свою больную голову.

Днем, чтобы помочь несчастному придти в себя, Гречин его купаться на речку. Голландец частично вернулся к жизни; между тем соседка бабушка Люба истопила баньку (похмельный Гречин поправил утром себя тем, что натаскал воды и дров). Одного часа в бане, Арнольду хватило, чтобы понять, как хорош крепкий пар, особенно если ты смог найти в его клубах дорогу в предбанник, а оттуда на скамейку, поросшую крапивой.

Солнышко шло на убыль, Арнольд потягивал родной пиво «Хольстен» и думал о том, как хорош этот мир. Он уже знал, и как здесь люди умываются, и куда ходят в туалет, и как защищаются от комаров; ему казалось, еще немного и он поймет всю жизнь вообще. Однако некоторые вопросы оставались.

— Сергей, скажи, это правда, ты сдесь родился?

— Я же тебе говорил, (англ) в том доме.

— Я помню. Говори по-русски, у тебя получается лучше.

— Родился я в районной больнице, здесь жил до шести лет. Потом очень болел, меня повезли в город. Так? Понятно? В Смоленске мне сделали операцию, я остался там у тети. Я хотел поступить в Смоленский педагогический институт на факультет этнографии — я хотел изучать народы Полинезии, но мне сказали, что после института придется пойти учителем в Глинковский район — Глинка, композитор. Я поехал в Москву, там работал на заводе, хотел попасть в университет на Философский факультет, но во время экзамена много пил, как мы вчера с тобой и не прошел. Я служил в армии, а потом опять подал документы и поступил на Философский… О черт!

Вовремя упомянутый Глинка проявил себя интерпретацией хора «Славься», доносившейся из предбанника. Матерясь, абсолютно голый Гречин, не тратя время на поиск тропки, прорвался как кабан через крапиву и добежал до дома. Звонивший был настойчив — Глинка играл опять и опять.

— Алло. О, привет. Где? В бане. Спасибо. Что? Где? Когда? А нельзя?… Ладно, позвоню из Смоленска. Пока.

От избы Гречин возвращался уже по тропинке, обходя жгучие стебли.

— Что такое Сергей? Это беда?

— Это радость, что ее! Утром был безработный, послезавтра должен быть в Ирхайске. Извини, Арнольд, утром в путь. Надо еще раз в баньку.

— Ирхайск? Это где?

— Арнольд, это — Сибирь. Там очень хорошо, лучше чем здесь. Пошли в баню, я расскажу тебе про Байкал.

— Газет у нас всего три и, разумеется, их не читают. Если и покупают, то ради программки. Три года назад типография сама, по своей инициативе, собрала коллектив и стала печатать телепрограмму, со всеми анонсами и интервью, взятыми из интернета. Но допустила серьезный просчет: назначили такую отпускную цену, что меньше, чем за четыре рубля ее продать было невозможно. Поэтому газеты, по два пятьдесят, с программками, живут и здравствуют. Казалось бы, снизь цену, хотя бы до трех рублей в месяц и за полгода конкурентов не останется. Нет, эта здравая мысль в голову так и не пришла. Вот еще вам один штришок к бизнес-портрету нашего городка.

— И каков тираж этих нечитаемых газет? — спросил Толик.

— «Красный каток», тезка завода — пять тысяч. Самый большой тираж, но и самая бессовестная дотация. Раньше этот была обычная фабричная многотиражка, в пятьсот экземпляров. Батька, когда пер к власти, еще не успел подмять остальные газеты, поэтому начал издавать ее максимальным тиражом, а потом назначил ее главной городской. Остальные две с трудом дотягивают до трех тысяч и выживают сами, без дотаций.

— Это как?

— Помнишь у Марка Твена про газету, которая брала плату за объявления дровами и луком. Так вот, здесь то же самое. Только лука иногда неурожай, ну а дрова, сам понимаешь, Сибирь, проблем нет…

Беседа шла уже час и была интересной, хотя первое половина ушла на обсуждение новостей двух столиц. Основной задачей беседы считалось укрепление контактов с местными СМИ.

Утром Олег заглянул в номер к своему другу и выяснил, что кроме двух ноутбуков и бутылок с перцовкой, в сумках хранились и другие тяжести — штук шесть блокнотов и записных книжек, растрепанных и настолько исписанных, что из-за этого они казались они еще тяжелее.

— Мне Миша дал санкцию на час бесплатной междугородки, — заявил Толик и начал давить на телефонные кнопки, отбрасывая один блокнот за другим — Олег наблюдал с интересом, развалившись в кресле и освежая организм минералкой. Сделав шесть звонков, Толик добрался до какого-то Саньки, с которым познакомился семь лет назад в Воронеже на конференции молодежной прессы, а Санька, верно сам перерыв не один блокнот, вспомнил телефон другого участника давней тусовки — корреспондента газеты «Ирхайский комсомолец» Гоши Чхаурели. К счастью, Гоша оказался дома — на рабочем месте его было бы не застать, газета закрылась. Встречу назначили на три часа, в ресторане «Купецкий тракт».

До этого времени друзья прогулялись в город, Олег купил в универмаге разную полезную бытовую дребедень. В ресторан тоже отправились вместе, как заметил Толик, там, где опасно, надо ходить вдвоем. Впрочем, тут же добавил: если ловят всерьез, ходи хоть бригадой, не поможет.

Гоша уже ждал их в заведении, смакую пиво малюсенькими глоточками, как типичный безденежный дон. Меню он читал тщательно, как человек, которому такие тексты попадают в руки нечасто. Толик его успокоил, предложив сразу же выбирать фирменные блюда: все равно, обед пойдет по статье «представительские расходы». Гоша успокоился, взял еще пива, правда классом повыше, бифштекс по купечески и начал длинный рассказ о зависимо-независимых СМИ города Ирхайска.

— Вторая газета — «Ирхайские ведомости», разумеется, бывший «Красный Ирхайск». Я сейчас в ней и работаю, а перешел после того, как мой «Комсомолец» совсем развалился. Газета — относительно независимая, умеренно-рептильная. В чем это проявляется? Если к нам пришла милицейская сводка про то, как на рынке задержали «катка» — самая крутая группировка, может слыхали, мы это ставим в колонку новостей. Но если милиция за тот же рэкет взяла охранника из «Перуна», мы пишем: «арестован сотрудник частного охранного агентства». Вообще, вам было бы неплохо с нашими ментами поговорить, они много занятного рассказали бы, как держат круговую оборону. Не со всеми ментами, конечно. В Слободском и Ленинском районах они под Батькой, с ними даже Павлов из ГУВД ничего не может поделать.

— Тут у вас выборы скоро, — сказал Толик. — Кого ваша газета будет поднимать, кого мочить?

— Кого Батька укажет, того и будем. Поднимать — его, мочить — остальных.

— А относительная независимость?

— Сначала мы будем за всю эту агитацию просить денег, но, когда у нас однажды на вечер отключат свет, то товарищ редактор сочтет приемлемыми все предложения.

Принесли бифштекс по купечески: габариты вполне соответствовали названию. Гоша атаковал его, продираясь к нежному мясу через сложный гарнир. Из уважения к аппетиту коллеги, ненадолго замолчали. Толик, подсевший на местный деликатес, чистил очередного рака, а Олег, чья голова все еще чуть-чуть гудела, прихлебывал пиво.

Бультерьер, конечно, не борзая, но бультерьру тоже надо бегать, иначе, он из прямоугольного станет квадратным. При этом, у бультерьера с борзой есть одно, очень важное сходство: чтобы борзая и бультерьер бегали с полной отдачей, им необходима подвижная цель и эта цель, убегающая вдаль, должна выглядеть достигаемой.

Сложно сказать, задумывался ли Витек когда-нибудь, чем бультерьер отличается от борзой, но он был уверен, что если на кого-нибудь не спустит Джека на воскресной прогулке, то утро пропадет зря у обоих. Витек не был таким уж кровожадным (хотя пять лет считался право рукой бригадира, так никого и не убил в своей тихой Калуге), его ожирелый Джек смог бы догнать только человека, а на людей он его все же не спускал.

Утро выдалось безобразным — ни одного подходящего объекта, вроде бездомной кошки или бездомной собаки, водившихся во множественном числе на окраине Калуги. Витек уже был готов изменить своему обыкновению, шуганув из кустов какого-нибдь дремлющего бомжа…

… как вдруг, в конце аллеи показалась подходящая цель. Это была мелкая собачонка, можно сказать больше, вызывающе мелкая. Если бы Витек интересовался собачьими породами, то признал бы в ней карликового пинчера, но Витек никогда не интересовался глупостями. Джек, не раз участвовавший в подобных развлечениях, радостно заскулил и вопросительно взглянул на хозяина.

Витек, как правильный парень, все же обождал минуту, желая понять, кто же хозяин этой четвероногой ошибки природы. Из-за поворота, вслед за собачкой, показалась девочка? Нет, не девочка, дама в тренировочном костюме, ростом с семиклассницу. Если бы Витек стремился бы четким формулировкам своих мыслей, он непременно уточнил бы, что подумал о стандартной семикласснице прошлых лет, а не о нынешней акселератке.

Витек, разумеется, ни о чем такой не подумал: чего тратить время, когда и так все понятно. Он просто указал на собачонку и кратко распорядился: взять!

Вид бегущего бультерьера менее эстетичен, чем вид бегущей борзой, но невзыскательный Витек был в наивысшей степени счастлив. Он уже заранее представлял, чем кончится захватывающая и, будем надеяться, бескровная охота. Сейчас аллею заполнит истерический собачий лай, потом — истерический визг дамы, торопливо хватающее на руки свое сокровище. Джек, как пес умный, добрый и приученный, не будет прыгать на даму, пытаясь вырвать добычу из ее рук. Надо будет и объяснить это даме, только не забыть сообщить: мой пес не терпит, когда орут на хозяина.

Что же касается наземной фазы преследования, то конечно, Джек моську не догонит. Ну, а если догонит, ну кто в этом будет виноват, если честно признаться? Только моська.

Как и ожидал Витек, аллею огласил истошный виз, как он и ожидал, собачонка оказалась на руках у хозяйки — Витек даже вздохнул: как в этом мире все скучно и предсказуемо. Дальше скучать ему не пришлось.

Дама, державшая собачонку в руках, заорала на Джека, вернее не заорала, а рявкнула. Бультерьеру этот голос напомнил голос инструктора, времен краткого и почти бесполезного посещения кратких курсов дрессуры. После еще двух таких же резких выкриков без промаха, Джек сел на землю, со страхом вспоминая то, что следовало в дальнейшем. Наихудшие воспоминания его не подвели: дама опустила собачонку на землю, затем взмахнула поводком, в несколько раз сложенным и вытянула бультерьера, да не один раз, а пять или шесть.

Витек ускорил шаг, приближаясь к месту загадочного происшествия, перевернувшего весь мир в его глазах. Когда оставалось шага три, Джек сидел не двигаясь, будто подвергнутый сильнодействующему гипнозу.

Все же какие зачатки воображения у Витька были и он, в последний момент, шагнул назад, иначе тоже получил бы поводком по роже.

— Ты че? — сказал он, со страхом оглядывая небо и дневное светило: что еще осталось не перевернутым в этом мире.

— А ты чего себе позвТаняешь, обкуренный козел! — ответила дама. Ее ответ длился от трех до пяти минут и включил в себя многое: около тридцати идиом, от банальных до чрезвычайно изысканных, полтора десятка нецензурных загибов, некоторые из которых Витек слышал впервые, краткую лекцию на тему, к какой социальной группе он относится, краткую выдержку из его медицинской карты и короткое футурологическое исследование на тему, каким должен быть идеальный мир и что в этом идеальном мире полагается делать с таким как Витек. Если он еще понял, что такое стерилизация, то слово «эвтаназия» оставила осадок чего-то незнакомого, а значит — пугающего. Сосредоточиться на смысле сказанного мешал собачий поводок, как пропеллер, мелькавший перед носом.

Витьку стало по-настоящему страшно: он осознал, насколько крепка двухсторонняя связь между хозяином и собакой. Если Джек хотя бы молча стоял, если бы он хотя бы сидел, но лаял… Сейчас же его пес выражал полную покорность и равную готовность, как к милости, так и к продолжению экзекуции. Витек внезапно почувствовал себя тоже сидящим «на хвостике». Он не просто боялся, он чувствовал, что боится, что намного хуже.

Внезапно зазвонил мобильник, не у него, у дамы. Дама подняла аппарат и в организме окончательно струхнувшего Витька начались процессы, связанные как с сердцем, так и с другим, менее благородным органом. Сейчас дама расскажет кому-то о происходящем, после чего сюда приедут и ему придется на практике узнать, и что такое стерилизация, и что такое эвтаназия.

— Мишь, привет! Спасибо, в порядке. Куда? Ирхайск? Где эта…? Сибирь? Погоди, сейчас тут разберусь с одним козлом, перезвоню.

Однако когда дама отключила мобильник, разбираться было не с кем. Витек и его пес, удалялись вглубь аллеи. Нельзя сказать, что бегом, но тем уверенным спортивным шагом, который полезен для здоровья хозяина, да и собаке обеспечивает не менее полезную легкую трусцу.

— Я еще про третью газету не рассказал, — Гоша отбросил скомканную салфетку. — Очень смешная газетка и самая независимая. Называется «Красный рассвет», считается коммунистической газетой, но не от Зюганова, а от РКРП. Самое смешное, городская организация КПРФ у нас есть, а их официальный орган — совсем заглох, выходит, ну, наверное экземпляров триста. А из «правильных коммунистов» у нас только один — редактор этого самого рассвета. Эльдар Шаффутдинов, по кличке «Спартак». Это нечто… Это надо читать… «Зюганов утверждает, что тех, кто обокрал и унизил Россию, надо судить судом народа. Разве этот ревизионист знает историю? Тех, о ком он говорит, во время революций не судили никогда. Народ выносил им приговоры и сам исполнял на ближайшем фонаре». Или: «Иудушка, разваливший свой завод, стал мэром, чтобы развалить город». У него даже программка особая — у нас газета без программки невозможна. Он сам пишет комментарии к некоторым фильмам: «Четверо студентов бросили вызов коррумпированной власти и поддерживаемой ею организованной преступности». Это про «Карты, деньги, два ствола». Еще: «Простой шотландец не смог смириться с тем, как хозяйничают на его родине солдаты британского миротворческого корпуса, посланного туда моральным предшественником Тони Блэра». Это, разумеется, про «Храброе сердце» с Мейлом Гиббсоном.

— И как же его не закрыли? — спросил Толик. — Не за Блэра, естественно, а за мэра.

— Закрывали. Но наш Спартак — ас по судам. А председатель нашего городского суда, к счастью, всего боится. Я не оговорился — если бы она боялась только Батьку, тут вообще не было бы жизни. Он и голодовку держал две недели, и почти бесплатно привез очень неплохого адвоката — в общем остался при своей газете. Батька ничего сделать с ним не смог. Ему башку проломили — вышел из больницы, пишет по-прежнему. Поломали технику — начал работать на машинке. Все, что мог Батька сделать, так это не пускать газету в киоски. В этой истории, Батька проявился полностью. Каким бы тупым он не казался, но напролом, до конца он не прет. Как бык, который боится за свои рога.

— А кто вообще этот Батька? — спросил Толик. — Если, конечно, ты понял вопрос.

— Понял. Это крепкий хозяйственник с развалившегося завода. Власть он взял после того, как городом четыре года правил мэр-демагог Фомин. На самом деле, Назаренко и Фомин, что по управленческим данным, что по демагогии друг друга стоят, но народу было все равно за кого, лишь бы кто-то другой и обязательно с производственной болтовней. Коммуниста подходящего не нашлось, да и коммунистов у нас недолюбливают. Нет, не так чтобы вообще, просто рассказки о славном прошлом здесь не проходят — город на треть из ссыльно-поселенцев. Потом еще из Степлага у нас много осело. Вообще, вся эта кулацко-зэковская история города много объясняет. Для некоторых любое новое начальство — просто новый этап. Не в переносном, в прямом смысле слова.

— А как живут люди? — спросил Олег.

— Смотря кто. Те, кто держатся на «Катке», у них что-то среднее между зарплатой и пособием, по пятьсот рублей в месяц. За эти деньги, правда, не надо работать. Есть нефтяники — они работают вахтой и получают, по нынешним меркам — можно в этом крутом кабаке и завтракать, и ужинать. Нефтяников, конечно, немного. Да, не забыть бы, еще два сильных производства: ЦБК и кирпичный завод. Кирпичный — условно, там делают еще плитку, кафель, собираются лить бетонные блоки. Зарплата, конечно, не нефтяная, зато рабочих мест побольше. И еще есть пивное производство, тоже, кстати, пятая часть всех городских налогов. Но там такая технология, что штат небольшой. Хозяева ЦБК и Кирпичного — Савушкин и Баринов (Толька тихо толкнул Олега — не проговорись о знакомстве). Это уже другие корни нашего города: недострелянное купечество.

— Как бюджетники? — спросил Олег.

— Лучше, чем могло быть. Все же область считается донором, зарплата идет вовремя, и с маленькой местной надбавкой. Областной, конечно, а не городской. Педагоги, кстати, на мэра злы: Батька все время хочет наложить лапу на эту добавку, чтобы распределять ее сам, а все, что отпускается областью на ремонты школ, он смог заграбастать. Есть еще одна обида. В мэры он шел под лозунгом: становой хребет державы — рабочий класс. Если же это выступление на заводе, то еще и про интеллигенцию, которую надо держать на поводке, а «Красный каток» все его речи тогда давал без купюр. Учителям это обидно: наш педвуз — учреждение с дореволюционной историей, которое основали в Ирхайске еще за полвека до того, как построили завод, да и работают педагогики неплохо. Наш городской лицей — кстати, единственный нормальный проект бывшего мэра — лучший в Западной Сибири по конкурсу. Половина учеников платных, половина — экзамен, который пострашнее вузовского. Вот лицей, как пиво и Кирпичный завод, настоящее крепкое хозяйство. С медиками чуть похуже: надбавки им положены, но не доходят. Пенсионеры у нас, как и всюду, на казенном обеспечении. Ну и для всех — огороды, огороды, огороды. Заречье, Зареченский район, там огород у каждого.

Гоша допил пиво, с еле заметным сожалением глядя на пустое блюдо, где вместо окорока уже лежало несколько косточек.

— Впрочем, чего это я про лицей и огороды? Основную тему еще не кончили. У нас кроме газет еще радио есть.

Штаб в пансионате еще не был оборудован, поэтому Капитан разговаривал с Игорем Вилоровичем так же, где и вчера, в офисе Савушкина.

— Игорь Вилорович, охота мне посмотреть на твоих анкетеров.

— Простите…

— На рядовых опросчиков. Бригадиров сегодня уже видел, спасибо Трое молодцы, насчет Шумейко подумаю, а Карасева, извините.

— Сергей Иванович, мне кажется, этот товарищ полностью заслуживает доверия.

— Заслуживает, но как агитатор. Не волнуйтесь, работы ему хватит. А опрос должен быть абсолютно беспристрастным. И не дай Бог, с уклоном в оптимизм. Не помню ни одну кампанию, которая была бы проиграна из-за слишком пессимистического опроса. Зато во всех поражения — настоящих поражениях, не тех, когда все было понятно с первого дня, не обходилось без социологической туфты. Человеку, который идет по квартирам, опрашивать людей, должен быть все равно, кто победит. Или он обязан это скрывать. К бригадиру это относится вдвойне. Если он будет спрашивать анкетеров: ну как там, общий дух, есть ли у нашего шансы, то его люди будут сдавать ему не анкеты, а мнения. Возможно свои.

— А насчет Шумейко.

— Парень хороший, но видно — поддает. Для меня это хороший знак, он не из фирмы Савушкина, раз с очевидными следами злоупотреблений, так что беспристрастность гарантирована — Капитан усмехнулся. — Но пусть пьет после. Объясните ему, когда кончим опрос, я сам будут пить. Это — повод.

Оба промолчали. Чуть позже Капитан спросил.

— А как у вас было с контролем?

— Бригадиры ходили выборочно по подъездам.

— Что же. Такой лучше никакого. Но придется подходить по другому. Будем вызывать. Этот опрос — стержневой в кампании.

— Андрюха, внизу чисто?

— Порядок. Можешь трогать.

Сергей Тараскин выключил мобилу и еще раз бросил взгляд вниз. Все в порядке, можно трогать.

— Погоди, Серега, давай, еще один прижизненный кадр.

«Броненосец Потемкин» стал искушением не только для мирового кинематографа, но и для советского зодчества. На набережных многих городах появились широкие каменные лестницы, спускавшиеся к воде, независимо от того, была плескавшаяся внизу вода достойна этой лестницы или нет. Но в Нижнем Новгороде спуск, безусловно, удался, хотя бы длиной. Огромная белая лестница шла от Кремля к Волге, и тот, кто прежде имел о своем сердце лишь теоретические сведения, мог узнать, в какой части тела находится этот орган, поднявшись по лестнице вприпрыжку.

Тараскин поставил перед собой более сложную задачу: не подняться по лестнице, а спуститься, но не пешком, а на мокике.

Мокик — маленький мотоцикл, на который даже водительских прав не нужно, на днях выиграл друг Сергея — Андрюха, хозяин спортивного бара: за месяц накопилось столько крышек от пепси, что под одной оказался соответственный приз. Андрюха, у которого был нормальный байк, отнесся к мокику, как жокей к пони, которого ему подарили на 1 апреля. Сергей, заглянувший к нему вечером в бар, посмотреть матч с «Валенсией» и выпить пивка, заметил — на таком агрегате можно только кататься с лестницы. Началось обсуждение с какой лучше, а так как пивка уже выпили немало, то наиболее подходящей оказался Чкаловский спуск, исполнителем же — Сергей.

Серега когда-то играл за юношескую сборную России, пока вражеский хавбек не сломал его, да причем капитально, как Марадону, года на два. Футбол Тараскин забросил, но по-прежнему любил его смотреть, а также увлекался всеми видами спорта, не требовавшими беготни. Пари, заключенное в баре с Андрюхой и другими друзьями, этому принципу не противоречило.

Сейчас он был, правда, трезв, поэтому приходилось отгонять неизбежные сомнения. Тараскин утешал себя тем, что если врежется в стенку на первом этапе, так еще не разогнавшись, а если не сможет свернуть внизу, то улетит в Волгу.

Группа поддержки провела за пятнадцать минут необходимую работу, удалив с лестницы всех, кто хотел по ней подняться или спуститься. Никто из зевак, собравшихся сюда поглазеть на Волгу, не стали спорить, узнав, какое зрелище им будет предложено. На памяти сторожилов были только немногочисленные умельцы, отваживавшиеся подняться по лестнице на руках, да и то, при участии ассистентов, державших их за ноги.

Сергей уже был готов в путь. Мешали друзья и многочисленные девицы, временно оставившие своих кавалеров и компании. Даже когда уже был сделан контрольный звонок по мобиле Андрюхе — подтвердить, что внизу все в порядке, к нему кто и дело кто-нибудь подходил — сфотографироваться. Некоторые еще и шутили, насчет прижизненных кадров.

Наконец, вроде бы все снялись, кто хотел. Серега приладил ногу на газ и в эту минуту зазвонила мобила.

Ну ее. А может что-то стоящее. Ладно, еще не поехал.

Тараскин поднял трубку.

— Привет. Чем? Да так, развлекаюсь, любуюсь на Волгу. Куда? А где это? Понял. Когда смогу? Послезавтра. Слушай, тут еще пара вопросов будет, давай я сам через пять минут перезвоню. Лады?

И Тараскин вдавил педаль.

— Еще раз, сколько будет ваших людей?

— Сейчас скажу. Как минимум — одиннадцать. Плюс будет приезжать юрист, а на последнюю неделю здесь поселится — ему нужен люкс. Плюс, два раза на опросы приедут контролеры, пятеро. Первый раз их можно поселить в обычную гостиницу, второй, если здесь начнется коррида — тоже придется размещать здесь, — ответил Котелков.

— Серьезные запросы. Ребят из «Миколы» было четверо, им четырех комнат и хватило, а про люксы никто не говорил.

— Вань, — сказал Котелков, душевно глядя в глаза Савушкину, — когда ты станешь мэром, через четыре года пойдешь на второй срок и, надеюсь, по старой дружбе, пригласишь меня работать, для сохранения твоего статуса, четверых хватит вполне. Нет, вру, пятерых, на последней недели я приеду сам, проследить за процессом и выпить с тобой за победу в ночь выборов. Но сейчас, малой командой мы не обойдемся. Что же касается люкса… Когда увидишь Владимира Галактионовича, то сам скажешь: дать такому человеку помещение статусом ниже, понизить ему квалификацию.

Савушкин и Котелков обходили пансионат. Это здание, принадлежавшее ЦБК, построено было лет сорок назад, но так как город вытянулся, вплотную подойдя к пансионату, он негласно перешел в статус ведомственной гостиницы. Пансионат был в еще большем загоне, чем сам комбинат; став собственником, Савушкин окончательно сделал из него гостиницу.

— Зал под штаб — это хорошо, — сказал Котелков. — Будет нужен еще один офис для писателей, чтобы штабные споры не мешали полету фантазии.

— Билльярдная подойдет?

— Без вопросов. Только прикажи, чтобы куда-нибудь вынесли столы, иначе будет не работа, а один открытый чемпионат. Проверено опытом.

— Хорошо. Четыре комнаты уже готовы, заселяйтесь. Остальные — утром.

— Я думаю, ты не только за этим меня вызвал.

— Угадал. Я тебе вчера не сказал, один неприятный сюрприз. Сообщили по своим каналам, что Батька начал искать по базе ГУВД всех Савушкиных. Нашел одного Игоря, временно безработного, да еще из Слободского района. Он согласится пойти, я верю.

— Подписи собирает?

— Пока нет. У него еще три недели в запасе. К тому же, все ждут, пока Батька даст отмашку. Кстати, он тоже не зарегистрирован. Он не торопится. Это как в сказке про теремок — генерал Топтыгин приходит последним. Показать, кто в доме хозяин.

— Пусть приходит. Медведя не остановишь. А вот двойника придется убить. Что ты? Юридически. Это я обеспечу, но кое какая помощь потребуется. И еще. Пусть охрана, по своей базе, найдет в городе любого Назаренко. Пусть без прочих совпадений по имени-отчеству, лишь бы фамилия.

— Дохлый номер. Он не пройдет регистрацию.

— Это и надо. О нюансах потом, пусть пока ищут.

Куклинс с удовлетворением осматривал свою новую вотчину — офис на первом этаже пансионата. Собственно штаб был уже полностью оборудован; из соседней бильярдной грузчики удалили столы и заносили рабочую мебелировку.

— Пока можем вам дать только три компьютера, — сказала Любовь Ивановна. — Потом вы решайте с Иваном Дмитриевичем: он еще выделит, или вам надо будет покупать из своего бюджета.

— Поначалу хватит, — кивнул Куклинс. — Они с полной комплектацией? Отлично. Один мне, другой — социологу. Третий поставьте в творческую лабораторию, туда, куда писателей посадим. С компьютерами, в принципе, проблемы нет, почти у каждого ноутбуки.

— Что это? — спросила Любовь Ивановна.

— Портфельный компьютер. Сейчас решим все вопросы и я его вам покажу. Продолжаем. Телефонов у вас сколько? Не аппаратов, а номеров?

— Три.

— Будем считать, два: по своему опыту знаю, третий почти все время будет под интернетом. Если, конечно, в пансионате нет выделенной линии.

— Нет. А зачем интернет нужен? Небось по разным порнушкам шастать.

— Любовь Иванна. Эротические сайты или, на офисной жаргоне X-сайты посещают лица, у которых наблюдаются серьезные проблемы с личной жизнью и с жизнью в более широком смысле этого слова. Насколько я знаю, в нашей команде такие лица отсутствуют. Что же касается непосредственно вашего вопроса. На первый взгляд интернет не нужен для производства кафеля, однако Иван Дмитриевич его постоянно использует для нужд предприятия и с очень большой отдачей. Для проведения выборной кампании интернет тоже незаменим.

— Вам — верю, — сказала Любовь Ивановна и улыбнулась.

— Идем дальше. Два телефонных аппарата и один факсовый.

— Телефонные есть, факс придется поискать.

— Поищите, пожалуйста. По моему личному опыту, в каждом крупном офисе есть как минимум один факс-аппарат, который с течение времени начинают использовать как простой телефон, окончательно забыв об его основном предназначении. Поищите и проверьте это предположение.

— Ладно, поищу. Что еще?

— Ксерокс, он будет нужен через неделю, но нужен обязательно. Со временем может понадобиться и ризограф, но о такой технике надо говорить с Иваном Дмитриевичем, это уже почти типография. Еще нужен «крокодил». Не слышали? Устройство для уничтожения бумаг. Не говорите про помойку: непременно будут такие бумаги, которые на помойку уносить нельзя. Помню, кампания была в Сургуте, январь, мороз по сорок, ну сами понимаете. Наша кампанейская молодежь вытаскивала к вечеру бумагу во двор, поджигала и устраивала вокруг шаманские пляски. Но здесь лучше завести «крокодил».

— Ладно. Завтра вам также принесут кипятильник, чай и печенье.

— Замечательно. Если можно, еще немножко шоколадных конфет. Я их очень люблю.

— Правда? Сказала Любовь Ивановна и тоже улыбнулась.

— Сущая истина. И еще две вещи, которые всегда очень нужны, но про которые всегда забывают: корзину для мусора и вешалку для одежды. При нынешней погоде вешалка пока не актуальна, а вот корзина должна быть с самого начала.

Любовь Ивановна опять улыбнулась, записав просьбу.

— Теперь переходим к персоналу — для офиса вещь не последняя. Пока не началась работа, нам хватит одной машины. Уже выделена? Замечательно. Однако, имейте в виду: город у вас не такой и маленький, поэтому когда будет запущено несколько проектов сразу, машин будет нужно не менее пяти. Если столько не сможете дать, тогда мы наймем, главное помогите с шоферами. И непременно будет нужна девочка в офис, поначалу, хватит одной. Даже не как секретарша, скоро делаем большой опрос, надо будет обработать данные.

— Вообще-то по кадрам к Игорю Вилоровичу. Хотя, девочка у меня на примете есть.

— Это хорошо. Вроде, все вопросы прошли.

— Да вроде бы. Теперь покажите ваш ноутбук. Ой, и правда, какой он маленький. Пойдемте ко мне, я чай поставлю.

Наступил вечер. Толик вернулся в гостиницу, сказав, что ему нужно набросать на бумажку услышанное днем, а также предложил Олегу зайти попозже, попробовать перцовку. Олег прогулялся по улице Ленина и Мещанскому бульвару — тот тоже выходил к знакомому пешеходному мостику. На остановке стояла изрядная толпа, Тани в ней не было.

Олег поднялся на высокий мост, взглянул в неторопливые волны Ирхая. По его расчетам уже через часа полтора в них должны будут отражаться первые звезды, если только тучи окончательно не закроют небо. Правый берег светился огнями, с левого доносился дух пережаренного шашлыка и прошлогодний шлягер «Руки вверх!». Идти одному, наблюдать праздник чужой жизни, не хотелось и Олег направился в гостиницу. На обратном пути он заглянул на остановку; Таня не появилась.

Перед входом в гостиницу стоял кто-то знакомый; Олег узнал Капитана. Капитан беседовал с четырьмя девицами, определенно блядской наружности. Он издали махнул рукой Олегу, потом подошел к нему.

— Привет. Как настроение?

— ОК.

— Отлично. А я провожу небольшую фокус-группу. Так, балуюсь для себя. Настоящая работа завтра. Опрос.

У себя в номере Олег наконец-то принял ванну, осмотрел мелкий багаж, который появился у него за последние два дня. Включил телевизор и тут же поймал себя на мысли, что специально оттягивает время. Впереди были два непременных телефонных звонка, но звонить не хотелось.

Заставлять себя надо! Олег выключил телевизор, вздохнув, малодушно сознавая, что начинает с наиболее легкого и набрал номер «Невского времени». Ему повезло: трубку поднял непосредственный начальник КТаня Витин. Сказанное им было как банально, так и предсказуемо.

— Привет. Ты куда пропал?

Олег начал объяснять, куда он пропал. Сначала он поразил Колю, не выбиравшегося из Питера дальше Москвы (правда, это на восток, на запад он доезжал до Лиссабона), тем, что сейчас между ними разница в три часа. Потом он начал живописать Ирхайск, заменив местных бандитов на три враждующих военизированных подразделения, сообщил, что в городе существует копия берлинского рейхстага в натуральную величину, рассказывая же о реке Ирхай, сравнил его с Волгой во время половодья. Не дав опомниться слегка опешившему Коле, он пообещал завалить газету серией Сибирских репортажей, пока же они не написаны, порыться в своем блокноте и прислать домой парочку недоделанных материалов посвященных питерской жизни.

Потом последовали три минуты скорбного терпения: КТаня ругался, а Олег молча слушал, размышляя при этом: оплатит ли Котелков междугородный разговор. Одной из любимых присказок Витина, которой он убивал начинающих сотрудников, была следующая: ты хоть понимаешь, как я на тебя зол, я даже матом не ругаюсь. На этот раз КТаня ругался матом, что безусловно радовало.

Наконец, КТаня посоветовал Олегу утонуть в Ирхае, подцепить местную форму триппера и как можно скорее прислать в редакцию все материалы. Олег облегченно вздохнул и приступил к более сложному разговору. Он позвонил домой.

— Лапушка моя. Со мной все в порядке. Я поступил так, как все плохие мужья, у которых проснулась совесть — поехал в Сибирь за длинным рублем. А когда я вернусь, то мое солнышко обрадуется, потому что муж вернется веселым, добрым и богатым.

Трубка молчала. Самое обидное заключалось в том, что молчание предстояло прервать именно Олегу, так как в дверь постучали.

— Милая, нужно работать. Пока. Позвоню еще.

Повесив трубку, Олег подошел к двери. На пороге стоял Котелков.

— Добрый вечер. Как дела?

— Спасибо, отлично. Акклиматизируюсь.

— Завтра большой переезд. Будем жить и трудиться под одной крышей. Давай решим финансовые вопросы.

— Не против.

— Кампания у тебя первая, поэтому тысяча в месяц тебя устроит?

«Тысяча чего?» — еще недавно спросил бы Олег, но он только согласно кивнул.

— Тысяча в месяц и двести в день суточных. Двести, разумеется, наших. Дорога, проживание — все оплачивается. Договорились?

— Да, — сказал Олег.

— Вот и отлично. Толик хотел меня угостить перцовкой, как я понял, тебя тоже. Пошли. Если не понравится, у Владимира Геннадьевича есть хороший коньячок. Посидим, пока не придет Капитан и не станет нас мучить вопросами для анкеты — а что еще туда вставить?