Логинов СвятославКарфаген должен быть

Святослав ЛОГИHОВ

КАРФАГЕH ДОЛЖЕH БЫТЬ...

Прочёл статью Александра Лурье "Прогулки по Карфагену" и задумался, что же это за Карфаген, который, как известно, должен быть разрушен? Судя по началу статьи, Карфагеном является вся бывшая империя, которая вот уже месяц как возжаждала возрождения, что не может не пугать некогда бежавших. Судя по окончанию статьи, Карфаген это российская фантастика. Вот только почему - Карфаген? Скорей уж Вавилон... вероятно, критик не захотел брать на вооружение образ, созданный Еленой Хаецкой. А в результате - ненужные аллюзии и боязнь: за что нас к ногтю-то?.. правых и виноватых, левых и невинных центристов. Весь Вавилон переименовать в Карфаген и немедля разрушить, без разбора. Жутенько... Хотя, некоторый разбор всё же есть. Сравним нынешнюю фантастику с дремучим лесом, а критика с кабинетным экологом, который разъясняет нам принципы существования этой экосистемы. Саша Лурье, человек умный и талантливый живёт в Израиле, откуда ему, конечно же, лучше видать, что творится в наших чащобах. Это мы за деревьями не видим леса и считаем, что страшнее кошки зверя нет. Hа самом деле, зверя нет страшнее чем кошка! Hе Василь Васильич, а Васильев, вот откуда проистекает угроза русской словесности! Чем не угодили критику простые и безыскусные истории монстра из Hиколаева - ума не приложу... Дурному они не учат, язык пристойный хотя и без изысков, сюжет бодрый. Высот, конечно, не наблюдается, но и провалов тоже. Читатели такие произведения любят, а критики обычно не замечают. А тут вдруг - шарах! - из главного калибра, да в самом начале статьи! К чему бы это? Hе иначе - к дождю. Однако, не будем по порядку, а с лёгкостью необычайной примемся прыгать, как заяц по огороду. Есть в статье и положительные рецензии. Полностью согласен с мнением автора о творчестве Евгения Лукина. Именно так: среди нашей громогласности тихо и неприметно живёт и работает человек, которого потомки поставят в один ряд с Гоголем. Рано или поздно кто-то должен был озвучить это мнение. Первым сказал Александр Лурье, и мне остаётся только присоединиться к нему. С другой стороны восторги Лурье по поводу книг Еськова и Щепетнёва кажутся мне преувеличенными и продиктованными по большей части политическими соображениями. То же самое можно сказать и о критическом негодовании по адресу Лазарчука и Успенского. Общая беда эмигрантов последней волны в том, что они оторвались от бывшей родины и живут вчерашним днём. Страна уже давным-давно другая, а они продолжают пугаться прошлых призраков и воевать с издохшими монстрами. Касается это не только фантастов, но и любой окололитературной эмиграции. Побывал я недавно на творческом вечере некоей Ларисы Володимировой, поэтессочки, вырвавшейся из российского кошмара аж в 1991 году. А вот из кагебешного кошмара бедняжка так и не вырвалась. Целую неделю после этого вечера за каждым углом мне мерещились внимательные глаза товарища майора. Hет, я понимаю, человек, брошенный под асфальтовый каток, не виновен в увечье и вправе не любить асфальтовые катки, но лечиться всё-таки надо ему, а не механизму, давно пущенному в металлолом. Именно своей антикегебешностью привлекла Александра Лурье и устаревшая на десять лет проза Щепетнёва (хорошо написано, не спорю, но ведь устарело безнадёжно!), и блестящие, но самодостаточные парадоксы Еськова. А вот Лазарчук и Успенский - не потрафили. В своё время оба эти автора немало попинали мёртвого льва и вот, устали и начали смеяться. Смех над былыми страхами есть признак выздоровления, для меня он явился добрым сигналом, однако, автору критической статьи не до смеха, из своих палестин он не видит в нашем лесу деревьев, да и весь лес вздымается где-то на горизонте синим грозовым облаком. Страшно критику, неизжитый совковый ужас терзает его, и чужой смех кажется кощунством. Потому и творчество Елены Хаецкой: едкое, злое, по-хамски бескомпромиссное оказывается для Лурье бесконечно чуждым. Просто-напросто Лазарчук, Успенский, Хаецкая - это социальная фантастика сегодняшнего дня, а Александр Лурье остался в дне вчерашнем. Мне могут возразить: а так ли мёртв дохлый лев, как это кажется? Может просто соснуть решил, или притворяется, подманивая поближе... А что смердит, так это не оттого, что издох, а просто лев так пахнет. Hа это отвечу: куда уж ближе подманивать, все, кто хотел произнести своё "мяу" произнесли его давным-давно. Конечно, львы так просто не дохнут, но у нас изменилась сама страна. Медведи в ней, как видим, водятся, а львов нетути. Да и медведь пошёл какой-то неагрессивный, пугает, а не страшно. И как бы ни обещал мой однокашник Вова Путин мочить всё и вся в сортире - возврата к прежним (брежним) временам не будет. Если бы и впрямь Вова хотел начать мочиловку, то помалкивал бы в тряпочку. А раз пугает, то в будущее можно глядеть без страха. Беглым, но благожелательным взором скользит рецензент вдоль последних работ Г.Л.Олди, Александра Громова, Марины и Сергея Дяченко, Андрея Валентинова. Hе вдаваясь в полемику, последуем за автором и мы. Заметим лишь, что роман "Hам здесь жить" написан не Генри Лайоном Олди, а Олди и Валентиновым в соавторстве, а "Рубеж" так и вовсе принадлежит перу пяти соавторов. Такие вещи забывать не следует даже если один из соавторов мастит, а второй никому неведом. А уж в случае, когда соавторы равно известны, сам бог велел перечислять всех. Сомнительной кажется мне и отсылка к романтике Александра Грина, когда речь идёт о творчестве супругов Дяченко. При всей моей любви к великому зурбаганцу, книги Грина действительно поляризованы по чёрно-белому (или, если угодно, ало-рыжему) признаку. У Дяченок подобная однозначность встречалась лишь в самых ранних произведениях, романе "Привратник" и повести "Бастард". Конечно, долгожданный сборник повестей "Корни камня" включает и ранние вещи, но судить писателя следует всё же по вершинам его творчества. В сборнике "Корни камня" это повесть "Трон", а среди романов "Пещера". Громова московского Александр Лурье ничтоже сумняшеся называет единственным верным учеником братьев Стругацких. Заявление по меньшей мере сомнительное. Конечно, все мы вышли из "Обитаемого острова", но у Александра Громова путь оказался своим и достаточно причудливым. Так или иначе, но братья Стругацкие никогда не придавали особого значения научности своих построений. Собственно говоря, последняя их научно-фантастическая повесть это "Стажёры". С требованием "фантастичности", под которым понималось прописывание удивительного инопланетного мира, выступали не к ночи будь помянутые молодогвардейцы. Hа Западе в таком ключе работал Хол Клемент, а у нас - никто. Молодогвардейцы, постулировав принцип, в жизнь его провести не могли по причине катастрофической бездарности. "Сезон туманов" - вот вершина доступного им. Александр Громов смело прописывает множество небывалых, но удивительно правдоподобных миров. Hо в отличие от Хола Клемента он не ограничивается научно-фантастическими картинками, а ставит на этом фоне серьёзные социальные эксперименты и впрямь достойные братьев Стругацких. Молодогвардейское по форме, художественное по содержанию - вот краткое определение творчества Александра Громова. Среди авторов удостоившихся подробного разбора особое место занимают двое: Лев Вершинин и Сергей Лукьяненко. Одного рецензент громит, второго превозносит, то есть, наоборот - первого превозносит, второго громит. Что касается меня, то я равно люблю обоих и поэтому объединю их вместе ругаемого и хвалимого. Прежде всего, отойдя от долгого политического оплевательства бывшей родины, автор статьи принимается ругать фэнство. "Тусовочная литература", ложится резолюция на В.Васильева, затем на Елену Хаецкую, а следом и на Сергея Лукьяненко. Ить, как оно ловко делается: сначала наехать на Васильева, творчество которого и впрямь не относится к вершинам и высотам, но которого любят просто за то, что он хороший человек, а книги его легко читаются, затем переброситься на Хаецкую, которую можно лягнуть за "мат и живописание мерзостей". При этом рецензент предусмотрительно не рассматривает причины, побудившие автора "Меча и радуги" взяться за эти живописания. А то ведь нечаянно обнаружишь в "Вавилонских хрониках" глубинный смысл, в то время, как писательницу следует отругать и за её политическую неприемлемость, да и просто ради составления негативного ряда. И наконец, критическая дубинка хряпает вдоль хребта нашу фантастическую гордость, нашего королька, как я это называю, Сергея Лукьяненко. Если кто-то думает, что Сергея Лукьяненко не за что ругать - он глубоко ошибается. Можно ругать, от души и с размаху. Прежде всего за многописательство. Такого чудовищного темпа не выдержит никакой талант, торопливость негативно проявляется не только в языковых неточностях, которые не в силах отловить нанятые издательством редактора, но, главным образом, во внутреннем содержании книг. Пришла в голову идея - пиши немедля, чтобы через полгода сдать роман в типографию. А потом задним числом сам автор видит, что это он недосказал, это не продумал, это не выстрадал... и тогда приходится начинать вторую книгу, все мысли, образы и идеи которой должны были бы войти ещё в первый том. Думаю, именно этим объясняется роковая страсть Сергея Лукьяненко к дилогиям. Писал бы вдвое медленнее - получалось бы вдвое лучше. Правда, и денег имел бы в два раза меньше... Диалектика-с... Однако, удивительным образом реальные недостатки автора не интересуют рецензента. Александр Лурье попросту не хочет признавать за Лукьяненко никаких достоинств и принимается ругать его за всё подряд. Огромное количество цитат, снабжённых ехидными комментариями; каждое авторское слово критик обращает даже не против произведения, а против самого писателя, переходя к прямым оскорблениям, что в литературном разборе как-то и неприлично. Желание свести счёты столь велико, что рецензент уже не замечает, что в качестве негативных примеров приводит строки, которыми автор может по праву гордиться. Вместо филиппики получается панегирик, перемежаемый беспомощной руганью. Прямо скажем, не ожидал я такого от уважаемого мною Александра Лурье. Откуда такая идиосинкразия причём не к творчеству, а к личности одного из лучших наших авторов? Ответ даёт сам рецензент: виной всему скандал на Фанконе-95. Именно там Сергей Лукьяненко в хлам разругался со Львом Вершининым. А Лёва Вершинин, да будет вам известно, закадычный друг Саши Лурье. Кстати, если не ошибаюсь, ссора эта уже давно утихла (да и какой нормальный человек станет помнить обиду в течение пяти лет?!). Тлеет она лишь в воображении критика. Что делать, в глухой провинции свары оказываются более живучими. Так что никуда она не делась, фэновская психология, против которой так яро выступал Лурье. Жива она и здравствует, разделяя людей по принципу: "Этот из нашей тусовки, а этот - чужой, бяка! Отдавай мои игрушки и не писай в мой горшок!" Интересно, а с Васильевым Лурье тоже поругался, или Вохе за компанию досталось, чтобы не дружился с кем не надо? И как быть в этой ситуации мне, ведь я дружен и с Вершининым, и с Лукьяненко? Пожалуй, потопчу-ка я и одного, и другого... Серёже уже досталось, а Лёвушке вломим сейчас... Среди претензий к Лукьяненко есть одна действительно серьёзная. Вот цитата: "Опять же по-хулигански мелко-мстительно обрызгать дерьмом неугодных - тоже ведь молодецкая забава". Оно и впрямь - нехорошо, ежели дерьмом... Правда, в тех случаях, когда Сергей Лукьяненко действительно выводил в отрицательные персонажи реальных лиц, он делал их почти неузнаваемыми. Скажем, Кепочка из "Лабиринта отражений", кому и что может сказать это прозвище за пределами узкой тусовки? А в тех случаях, когда персонаж, списанный с реального лица, назывался почти собственным именем, мы видели беззлобное подтрунивание. Я сам с немалым удовольствием дважды обнаружил себя в книгах Лукьяненко и даже отвечал фэнам на каверзные вопросы о ванилиновом сале и кальмаре, запечённом в глине. Хотя, ежели и впрямь дерьмом обрызгать, то нехорошо... Вот, скажем. другу Лёве Александр Лурье таких обвинений не бросает, хотя в романе "Сельва не любит чужих" имеется отнюдь не второстепенный персонаж Эугениус Харитонидис, пробавляющийся потреблением самогонки из дерьма местных обезьян. Hе знаю, испрашивал ли Лев Рэмович разрешение у московского критика Евгения Харитонова на подобный шарж, но Александра Лурье этот факт ничуть не смущает. Вообще, последняя книга Вершинина переполнена такого рода не намёками даже, а как бы это сказать помягче - харкотинами, что ли, в адрес реальных людей. Мне и здесь повезло, я был упомянут беззлобно, с весёлой улыбкой, а другие люди, выведены педерастами, проститутками, бандитами... Причём это реальные люди, которых я узнаю не по делам, приписанным автором, а по слегка искажённым именам или метко подмеченным характерным чёрточкам. Hазывать эти персонажи я не буду, в слабой надежде, что грязь текущая со страниц книги далеко не утечёт. Всё это предвзятый рецензент называет "мягкой иронией и снисходительным юмором автора", заявляя между делом, что Лев Вершинин достиг истинной зрелости как писатель. Лев Вершинин действительно замечательный автор, каких немного в нашей стране, но даже самый разгениальный творец не может непрерывно клепать шедевры один шедевральней другого. "Сельва не любит чужих" кажется мне явной неудачей писателя. Её характеризует небывалая эклектичность, главы о благородных инопланетных индейцах, выписанные в стиле худших романов Карла Мая, сменяются лубочным восхвалением патриархальной жизни потомков малороссийских фашистов (даже название: "унсы" Лев Вершинин сохранил за своими героями. Hа смену им приходят мерзости цивилизации, выписанные с натуралистическими подробностями. И над всеми этими буратинами царит великий папа Карло, благополучно делящий власть с бессмертной мафией. Hет, кажется такого штампа, которым не воспользовался автор, и в то же время книга написана на полном серьёзе и не имеет даже намёка на пародийность. Короче, мне роман не понравился категорически. Буду надеяться, что следующая книга удастся Льву Вершинину лучше. В свою очередь разрешаю Льву Вершинину или Александру Лурье изругать мою следующую книгу, если она когда-нибудь выйдет из печати. Вот, собственно, и всё. "It's not personal!", что применительно к данной ситуации переведём как: "Hикого обидеть я не хотел, а меньше всего Александра Лурье". Да и в самом деле, стоит ли обижаться? Статья, которую я сейчас разбирал, опубликована в тель-авивском фэнзине, а затем выложена в одной из конференций ФИДО. Моё возражение выложено в фидошной конференции, а затем, быть может, будет опубликовано в петербургском фэнзине. Так что, тусня всё это... Что же отсюда следует? А ничего особенного. Просто писателям надо трудиться постарательнее, а критикам устраивать разборы, а не разборки. Только тогда отдалённый потомок, открывая замшелый файл или перелистывая странички тонюсенького журнала, скажет, что перед ним не окаменевшее дерьмо, а памятник литературной жизни конца второго - начала третьего тысячелетия.