Лоис Макмастер Буджолд Приманка

1

Фаун подошла к дому у колодца незадолго до полудня. Это была уже не ферма, но еще и не гостиница; строения располагались у самого большака, по которому Фаун шла последние два дня. Двор, окруженный полукругом старых бревенчатых построек, был открыт для путников – и посередине располагался колодец. Чтобы ни у кого не возникало сомнений в том, что здесь можно напиться, к одному из столбов, поддерживавших навес, кто-то приколотил вывеску с изображением колодца и ведра на цепи; ниже виднелся длинный перечень припасов, которые предлагались к продаже, с указанием цены. Каждая тщательно выписанная строчка сопровождалась маленькой картинкой и несколькими цветными кружочками, изображающими монеты, – для тех, кто не знал ни букв, ни цифр. Фаун читать умела, так же как вести счета – этому ее вместе с сотней домашних работ обучила мать. Фаун нахмурилась от непрошеного воспоминания.

«Ну да, я умная, так как же я оказалась в такой переделке?»

Фаун стиснула зубы и сунула руку в карман, где лежал кошелек. Он был не тяжел, но хлеба-то купить денег хватит. Хорошо бы хлеб оказался свежим. Вяленая баранина из мешка Фаун, которую она пыталась жевать сегодня утром, снова вызвала у нее тошноту, но нужно же было чем-то поддержать силы: ужасная усталость сделала ее шаги медленными, так она никогда не доберется до Глассфорджа. Фаун оглядела безлюдный двор и бросила взгляд на висящий на столбе железный колокол с веревкой, потом оглянулась на расстилавшиеся вокруг фермы поля. На дальнем залитом солнцем косогоре дюжина людей косила траву. Фаун неуверенно обошла дом и постучала в дверь кухни. Полосатый кот, свернувшийся на пороге, приоткрыл один глаз, но вставать не стал. Сытое спокойствие кота приободрило Фаун, да и сам дом выглядел ухоженным: выцветшая черепица крыши и дикий камень фундамента явно были недавно подновлены. Когда на ее стук вышла дородная пожилая хозяйка, сердце Фаун даже не особенно колотилось.

– Что тебе, дитя? – спросила женщина. Вертевшееся на кончике языка «Я не дитя, я просто коротышка» Фаун благоразумно оставила при себе. К тому же морщинки в уголках дружелюбных глаз хозяйки навели Фаун на мысль, что ее годы и впрямь покажутся той детскими.

– Хлеб вы продаете?

Хозяйка явно обратила внимание на то, что Фаун путешествует одна.

– Да. Входи.

Большой очаг нагрел кухню сильнее летнего солнца; на стенах с железных крюков свисали разного размера кастрюльки и горшочки. Влажный воздух был полон восхитительных запахов: ветчины с бобами, свежего хлеба, вяленых фруктов: хозяйка готовила к полудню обед для косцов. Фермерша откинула полотно, прикрывавшее ряд пышных караваев на столе: чтобы испечь весь этот хлеб, ей, несомненно, пришлось подняться до рассвета. Несмотря на тошноту, у Фаун потекли слюнки. Она выбрала каравай, в который, по словам хозяйки, был добавлен мед и тмин. Фаун выудила из кошелька монетку, завернула каравай в свой платок и вышла во двор. Хозяйка последовала за ней.

– Вода в колодце чистая, и денег за нее мы не берем. Только тебе придется самой вытянуть ведро, – сказала женщина, глядя, как Фаун грызет отломленную от каравая корочку. – Кружка вон там, на крючке. Куда ты направляешься, дитя?

– В Глассфордж.

– В одиночку? – Женщина нахмурилась. – У тебя там родственники?

– Да, – солгала Фаун.

– Тогда им должно быть стыдно. Говорят, у Глассфорджа объявились разбойники. Не следовало отправлять тебя в дорогу одну.

– Разбойники нападают к югу или к северу от города? – забеспокоилась Фаун.

– Я слышала, что к югу, но кто сказал, будто они будут сидеть на месте?

– Я дальше на юг не пойду – только до Глассфорджа. – Фаун положила хлеб на скамью рядом со своим мешком, отмотала цепь и позволила ведру падать, пока из прохладной глубины колодца не донесся всплеск; потом она принялась вертеть ручку ворота.

Новость насчет разбойников была тревожной. Впрочем, разбойники – понятная угроза. Любой дурак догадается держаться от них подальше. Когда шесть дней назад Фаун отправилась в свое печальное путешествие, она при любом удобном случае пользовалась любезностью возниц, как только оказалась достаточно далеко от дома и могла не опасаться, что ее узнают. Все было хорошо до тех пор, пока один парень не начал говорить глупости, смутившие Фаун, а потом попытался ее облапить. Фаун вырвалась и отбежала, а вознице хватило ума не бросить свой фургон и беспокойных лошадок, чтобы попытаться ее поймать. Однако в следующий раз удача могла Фаун изменить; поэтому она пряталась на обочине и выглядывала только тогда, когда видела: на попутной повозке едет женщина или целое семейство.

Съеденный кусок хлеба помог желудку Фаун успокоиться. Девушка поставила ведро с водой на скамью и взяла протянутую ей хозяйкой деревянную кружку. У воды был привкус железа, но она была чистой и холодной. Фаун почувствовала себя лучше. Она отдохнет немного в тени, и тогда, возможно, ей удастся за остаток дня пройти больше, чем накануне.

С дороги донесся стук копыт и звяканье упряжи. Впрочем, скрипа колес Фаун не услышала, а копыт явно было много. Фермерша, прищурившись, посмотрела вдаль, и ее рука потянулась к веревке колокола.

– Дитя, – сказала женщина, – видишь вон те старые яблони? Не залезть ли тебе на дерево и не посидеть ли там тихонько, пока мы не увидим, что к чему?

Фаун на ум пришли несколько возможных ответов но она ограничилась тем, что сказала:

– Да, мэм. – Она двинулась через двор, потом вернулась, схватила каравай и побежала к купе деревьев. К стволу ближайшей яблони были прибиты доски, так что получалось что-то вроде лестницы, и Фаун проворно вскарабкалась наверх и спряталась среди густой листвы и мелких зеленых яблок. Ее платье было темно-синим, а жакет – коричневым, так что здесь, как и в придорожных кустах, тени должны были ее скрыть. Фаун уселась на ветку, сунула белые руки, которые могли бы ее выдать, под мышки и встряхнула головой, так что темные кудри закрыли лицо. Фаун настороженно посматривала на дорогу сквозь густые пряди.

Толпа всадников въехала во двор, и напряжение отпустило выпрямившуюся у колодца хозяйку фермы; ее рука, сжимавшая привязанную к языку колокола веревку, разжалась. Приехавших было с полторы дюжины, кони у них оказались разной масти, но все поджарые и длинноногие. Всадники по большей части носили темную одежду, а позади седел виднелись притороченные сумки и спальные мешки. Фаун затаила дыхание, заметив, что все мужчины вооружены длинными ножами и мечами; у многих за плечами висели луки и имелись полные стрел колчаны.

Нет, не все они были мужчинами. Вперед выехала женщина, спешилась и кивнула фермерше. Одета она была так же, как и остальные, – в штаны для верховой езды, сапоги и длинную кожаную куртку, а ее волосы с сильной проседью были заплетены в косу и свернуты в тугой узел. Мужчины тоже все были длинноволосые: некоторые носили косы, другие – хвосты с блестящими стеклянными или металлическими бусинами или ленточками, третьи – такие же строгие прически, как и женщина.

Стражи Озера. Явно целый дозорный отряд. Фаун только один раз до сих пор видела таких, как они, когда с родителями и братьями ездила в Ламптон на ярмарку за семенами, стеклянной посудой, каменным маслом и красками. Тогда это был не отряд, а клан, живущий в глуши рядом с Мертвым озером, который привез на продажу прекрасные меха, выделанную кожу, искусные поделки кузнецов и еще товары, о которых вслух не говорили: лекарства и, может быть, незаметно действующие яды. Ходили слухи, что Стражи Озера практикуют черную магию.

Вообще о Стражах Озера ходило множество и менее невероятных слухов. Они не жили оседло, а кочевали из одного лагеря в другой – в зависимости от сезона. Ни один из них не владел землей, которую можно было бы к концу жизни разделить между наследниками; Стражи Озера считали огромные дикие просторы общей собственностью рода. Мужчина владел только своей одеждой, оружием и охотничьей добычей. После свадьбы женщина не становилась хозяйкой в доме мужа, обязанной заботиться о его престарелых родителях; вместо этого мужчина переселялся в шатер матери жены и становился сыном этой семьи. Шептались и о странных постельных привычках Стражей Озера, хоть никто, к огорчению и возмущению Фаун, ничего о них ей не рассказывал.

Одно крестьяне знали точно: если на вас нападало зловредное привидение, вы звали Стражей Озера. И не дай вам бог обсчитать их при расплате за услугу.

Фаун не была уверена в существовании зловредных привидений. Несмотря на все россказни, сама она никогда их не встречала и не знала никого, кто встречал бы. Все это казалось страшными сказками, развлекающими сообразительных и путающими доверчивых. Насмешливые старшие братья слишком часто дурачили Фаун, чтобы она с готовностью заглатывала приманку.

Заметив, что один из дозорных направляется к ее дереву, Фаун замерла. Этот воин выглядел не так, как остальные, и девушка не сразу поняла, в чем дело: его темные волосы были коротко острижены и небрежно отброшены назад. Человек был устрашающе высок и очень худ. Он зевнул и потянулся, и что-то блеснуло в его левой руке. Сначала Фаун подумала, что это нож, потом вздрогнула, осознав, что левая кисть отсутствует: вместо нее из длинного рукава выглядывало что-то вроде крюка или зажима; как он крепится к запястью, Фаун разглядеть не могла. К ужасу девушки, дозорный растянулся в тени прямо под нею, удобно опершись спиной о толстый ствол, и закрыл глаза.

Фаун дернулась и едва не свалилась с дерева, когда хозяйка фермы все-таки зазвонила в колокол. Два громких удара, потом еще три: явно просто сигнал, а не тревога, потому что фермерша продолжала оживленно разговаривать с женщиной из отряда. Теперь, когда у Фаун было время присмотреться, она разглядела, что среди Стражей Озера были еще три или четыре женщины. Двое мужчин таскали воду из колодца, наполняя деревянную поилку; коней по очереди подводили к поилке и давали напиться. В ответ на звон колокола из-за одного из строений появился паренек, и фермерша послала его вместе с несколькими дозорными в амбар. Две молодые женщины последовали за хозяйкой в дом и через некоторое время вышли с завернутыми в полотно свертками – должно быть, добрым крестьянским хлебом. Мужчины вынесли из амбара несколько мешков: Фаун решила, что в них овес для коней.

Потом все дозорные собрались у колодца, и хозяйка и седая женщина о чем-то стали договариваться; они пересчитали мешки и свертки, и Стражи Озера вручили фермерше несколько монет и какие-то маленькие мешочки, извлеченные из седельных сумок, – Фаун не сумела разглядеть, что в них; обе стороны явно остались довольны обменом. Потом мужчины и женщины разбились на группки и расположились в тени, чтобы поесть.

Предводительница отряда подошла к дереву, на котором пряталась Фаун, и уселась, скрестив ноги, рядом с высоким человеком.

– Это ты хорошо придумал, Даг.

Тот в ответ только хмыкнул. Открыл ли он глаза, Фаун не знала: со своей ветки она могла видеть только две макушки – одну седую и гладко причесанную, другую темную и взлохмаченную. Еще ей были видны длинные ноги в сапогах.

– Так что тебе рассказала твоя старая приятельница? – спросил мужчина. Его низкий голос звучал устало, а может быть, он от природы был хриплым. – Подтверждаются сведения о Злом?

– Пока ходят только слухи о разбойниках, но в окрестностях Глассфорджа исчезли несколько человек. И тел не нашли.

– М-м...

– Вот тебе, поешь. – Женщина протянула что-то своему собеседнику – судя по восхитительному запаху, долетевшему до Фаун, ломоть свежего хлеба с ветчиной. Потом женщина спросила, понизив голос: – Ты еще ничего не почувствовал?

– У тебя Дар сильнее, чем у меня, – с набитым ртом пробормотал мужчина. – Если ты ничего не чувствуешь, я и подавно не сумею.

– Ты более опытен, Даг. На моем счету всего девять уничтоженных Злых, а у тебя сколько – пятнадцать? А то и двадцать?

– Больше, хоть остальные и были мелочью. Мне просто везло.

– Ха, везло! И мелочь считается тоже. К следующему году они выросли бы. – Женщина откусила кусок от собственного ломтя хлеба с ветчиной и вздохнула. – Ребята волнуются.

– Я заметил. Того и гляди они начнут задирать друг друга, если напряжение еще увеличится.

Женщина только согласно фыркнула. В хриплом голосе неожиданно прозвучало беспокойство:

– Если мы найдем логово Злого, не пускай молодежь вперед.

– Ничего не выйдет. Им нужно набираться опыта – как и нам в свое время.

– Кому нужен такой опыт... – пробормотал мужчина.

Не обращая внимания на возражение, женщина продолжала:

– Я подумала, что в пару с тобой я поставлю Сауна.

– Избави боже! Если только ты снова не отправишь меня сторожить лагерь.

– На этот раз не получится. К тому же жители Глассфорджа дают нам в помощь своих людей.

– Ох, беда! Это же неуклюжие крестьяне, хуже детей!

– Так ведь это их родичи пропали. Они в своем праве.

– Сомневаюсь, что даже с разбойниками они справятся. – Помолчав мгновение, мужчина добавил: – Иначе они уже с ними разделались бы. – Помолчав еще, он заключил: – Если там и правда есть разбойники.

– Я думала поручить жителям Глассфорджа стеречь коней. Если там и вправду Злой и такой большой, как опасается Чато, нам каждая пара рук понадобится в схватке.

После паузы мужчина проворчал:

– Неудачный выбор слов, Мари.

– Ведро у колодца полное. Вылей его себе на голову. Ты прекрасно понимаешь, что я имела в виду.

Мужчина взмахнул правой рукой.

– Ну да.

Охнув, женщина поднялась на ноги.

– Поешь. Это, если хочешь знать, приказ.

– Да что ты меня пичкаешь! Я же не дергаюсь!

– Не дергаешься, – вздохнула женщина, – я знаю. – С этими словами она ушла.

Мужчина снова растянулся на траве.

«Уходи, – мысленно приказала ему Фаун. – Я писать хочу».

Однако через несколько минут, прежде чем потребности тела заставили Фаун проявить нежеланную смелость, мужчина поднялся и двинулся следом за предводительницей отряда. Он не спешил, но шаги его были длинными, и пересек двор он прежде, чем женщина помахала рукой. Фаун не поняла, как это можно было счесть приказом, но тем не менее все дозорные тут же принялись приторачивать седельные сумки и подтягивать подпруги. Через пять минут всадники покинули ферму.

Фаун соскользнула с дерева и посмотрела вслед отряду. Однорукий воин, ехавший последним, оглянулся через плечо. Фаун снова спряталась за ствол, и только когда стук копыт стих, вышла из своего убежища и отправилась искать фермершу. Ее мешок, как с облегчением заметила девушка, так и лежал на скамье – никто его не тронул.

Оглянувшись, Даг снова подумал о той крестьянской девчушке, которая робко пряталась на яблоне. Теперь она, конечно, слезла, но рассмотреть ее Дагу не удалось. Другое дело, что на таком близком расстоянии ветви и листья не могли скрыть от него яркую искру жизни...

Мысленно Даг представил себе ее уютную ферму, разоренную глиняными тварями Злого, – кровь, пепел, дым. Или еще хуже – и эту картину показало ему не только воображение, но и память, – то, что случилось в Западном Уровне за рекой Грейс, менее чем в шестистах милях отсюда. Для него, который верхом или пешком проделывал подобный путь дюжину раз, не такое уж это и расстояние, а вот для местных – нечто, что трудно себе представить. Бесконечные мили пустошей, таких безотрадных, что даже скалы рассыпались в серую пыль. Эта огромная плешь высасывала из человека его Дар так же, как пустыня – влагу из его тела; задерживаться там было смертельно опасно. Тысячелетия редких дождей только начали возвращать Западному Уровню какое-то подобие ландшафта. Представить себе зеленые поля этой деревенской девчушки превращенными в такой же кошмар...

«Я сделаю все, что от меня зависит, чтобы такого не случилось, Искорка».

Даг не думал, что они когда-нибудь еще встретятся или что она узнает, ради чего так спешат странные знакомцы ее... матери? – спешат, чтобы защитить и ее, и себя самих. Не ее вина в том, что он так устал от своей бесконечной погони. Деревенские жители, хоть что-то узнавшие о методах Стражей Озера, называли их черной некромантией и шарахались прочь от дозорных, однако принимали от них бесценный подарок – безопасность. Что ж, значит, и на этот раз мы купим смерть Злого ценой жизни одного из нас...

Но только одного, если это будет зависеть от него, Дага.

Даг ударил каблуками коня и галопом догнал отряд.

Хозяйка фермы задумчиво смотрела на Фаун, пока та собирала свой мешок, поправляла лямки и закидывала его за спину.

– Отсюда до Глассфорджа почти день езды, – сказала она, – а пешком еще дольше. Тебе придется ночевать по дороге.

– Ничего, – ответила Фаун. – Мне нетрудно найти место для ночлега. – Это было правдой. Найти укромный уголок, откуда ее не было видно с дороги, ей всегда удавалось, а приготовления ко сну сводились к тому, чтобы расстелить одеяло и улечься, не умываясь и не раздеваясь. Единственные неприятности, которые грозили при этом Фаун, заключались в укусах москитов и клещей.

– Ты могла бы переночевать в амбаре и выйти пораньше. – Прикрыв глаза рукой, фермерша посмотрела на дорогу, по которой ускакал отряд Стражей Озера. – Я ничего с тебя за это не возьму, дитя.

На ее лице было написано искреннее беспокойство за Фаун. Фаун раздирали странные чувства – несправедливый гнев и желание расплакаться; болезненный комок в горле мешал ей дышать. «Мне давно не двенадцать, женщина», – хотелось ей сказать. Когда-нибудь ведь ей придется научиться говорить: «Мне двадцать. Я вдова». Такие фразы все еще не давались ей легко.

И все-таки... предложение фермерши звучало соблазнительно. Остаться на день, помочь по хозяйству, показать, какой полезной она может быть... остаться еще на день и еще... На ферме всегда бывают нужны рабочие руки, а Фаун знала, как найти себе дело. Первое, что она собиралась сделать, когда доберется до Глассфорджа, – это поискать работу. А здесь – сколько угодно знакомых и привычных дел.

Только Глассфордж манил ее воображение уже не одну неделю. Отказаться идти туда было бы все равно что остановиться на всем скаку. Да и в городе легче оставаться незаметной. Впрочем, не обязательно, подумала Фаун со вздохом. Куда бы она ни отправилась, рано или поздно ее узнают. Так, может быть, и все равно, где остаться? И на самом деле нигде новые горизонты не откроются?

Она собрала в кулак свою ослабевающую решимость.

– Спасибо, но меня ждут. Родичи будут беспокоиться, если я задержусь.

Женщина кивнула головой, то ли уступая этому доводу, то ли прощаясь.

– Что ж, будь осторожна. – Она двинулась к дому – к собственным делам, которые, должно быть, держали ее на ногах с рассвета до заката.

«Вот такую жизнь вела бы и я, если бы меня не подвел Санни Сомен, – мрачно подумала Фаун, снова выходя на дорогу. – Ради него я примирилась бы с ней и ни о чем другом и думать бы не стала.

Что ж, теперь я думаю о другом, и передумывать не стану. Посмотрим, что ждет меня в Глассфордже».

В Фаун снова вспыхнул усталый гнев – этот подлый, вредный идиот Санни... проклятый дурак! Гнев заставил Фаун выпрямить спину. Приятно знать, что Санни в конце концов нашлось применение – своего рода. Фаун повернула на юг и двинулась вперед.