"Приманка" - читать интересную книгу автора (Буджолд Лоис Макмастер)

6

Поев, Фаун снова задремала, и Даг это одобрил. Пусть поспит: так она скорее справится с потерей крови. Даг был достаточно опытен в уходе за ранеными, чтобы по прокладкам судить о том, сколько крови Фаун потеряла; мысленно сопоставив это с тем обстоятельством, что девушка была вдвое меньше любого дозорного, которого ему приходилось выхаживать, он порадовался тому, что кровотечение явно уменьшилось.

Когда Даг вернулся в дом, проверив, все ли в порядке с гнедой кобылой, пасшейся на лугу, ограду которого Даг починил, позаимствовав часть уцелевших досок забота, Фаун уже проснулась и сидела, привалившись к стене. Осунувшееся лицо девушки было серьезно, она задумчиво теребила свои спутанные кудри.

– Нет ли у тебя расчески? – спросила она Дага.

Даг провел рукой по собственным волосам.

– Разве я выгляжу таким уж растрепанным?

Улыбка Фаун показалась ему слишком слабой; впрочем, шутка большего и не заслуживала.

– Не для тебя – для меня. Обычно я перевязываю волосы лентой, иначе получается воронье гнездо – как сейчас.

– Расческа есть в моей седельной сумке, – криво улыбнулся Даг. – По крайней мере я так думаю. Где-нибудь на дне... Я не видел ее, должно быть, с месяц.

– В это нетрудно поверить, – весело прищурилась Фаун, потом снова посерьезнела. – А почему ты не носишь такую же прическу, как остальные дозорные?

– Я много чего умею делать одной рукой, – пожал плечами Даг, – вот только заплетать волосы в косу так и не научился.

– А кто-нибудь другой не мог бы тебе помочь?

Даг поморщился.

– Ничего не получится, если рядом никого нет. К тому же мне и так часто приходится просить об одолжениях.

Фаун удивленно посмотрела на Дага.

– Разве запас одолжений сильно ограничен?

Неожиданная мысль заставила Дага заморгать.

Действительно, ограничен ли? Хороший вопрос. Даг задумался о том, перерастет ли когда-нибудь он свое страстное стремление доказывать, что он способен обходиться без посторонней помощи, несмотря на увечье.

«Со старыми привычками трудно расстаться».

– Может быть, и нет. Я поднимусь наверх, посмотрю, что удастся найти. – Обернувшись через плечо, Даг добавил: – А ты лежи.

Фаун послушно улеглась, хоть и скорчила гримасу.

Даг вернулся с деревянным гребнем, найденным за опрокинутым комодом. Гребень оказался беззубым стариком, но причесаться им было можно, как Даг продемонстрировал на собственном примере. Фаун уже снова сидела, отложив в сторону завернутый в тряпку кирпич, – еще один обнадеживающий знак.

– Вот тебе, Искорка, лови. – Даг кинул гребень Фаун и пристально взглянул на нее, когда девушка неловко вскинула руку, а гребень отлетел от ее пальцев.

Фаун, в свою очередь, посмотрела на Дага с внезапно проснувшимся любопытством.

– Почему ты крикнул мне «смотри», когда кинул мешочек с ножами?

«А девочка сообразительна!»

– Старая уловка дозорных. Так мы учим девушек – а иногда и не только, – которые утверждают, что не умеют ничего ловить. Обычно дело бывает в том, что они слишком стараются. Рука следует за глазом, если им не мешает разум. Если я кричу «лови мяч», ничего не получается, потому что у них в головах такая картинка. Если я кричу, чтобы они считали, сколько раз мяч перевернется в воздухе, все получается прекрасно, потому что разум в этом не участвует. А мои ученики считают, что я творю с ними чудеса. – Даг ухмыльнулся, и Фаун робко улыбнулась в ответ. – Я не знал, играла ли ты со своими братьями в такие игры, поэтому решил действовать наверняка. Могло оказаться, что это наш единственный шанс.

Улыбка Фаун превратилась в гримасу.

– Единственной их игрой было бросать меня в пруд, что зимой не слишком-то приятно. – Она с сомнением посмотрела на гребень, потом осторожно начала расчесывать одну прядь.

Кудри Фаун, темные как ночь, были упругими и шелковистыми, и Даг поймал себя на мысли о том, как приятно было бы их коснуться... Вот и еще одно преимущество тех, у кого две руки. Даг вспомнил запах волос Фаун, которая прошлой ночью была совсем рядом. Пожалуй, лучше будет еще раз сходить посмотреть на лошадь...


К концу дня Фаун впервые пожаловалась на жару, и Даг и это счел хорошим знаком. Сам он уже давно обливался потом. Соорудив на крыльце в тени мягкое гнездышко из перин, он позволил Фаун подняться, чтобы дойти до него. Девушка устроилась, прислонившись спиной к стене дома, и стала смотреть на озаренные яркими солнечными лучами окрестности. Зелень полей, более темная зелень леса казались обманчиво мирными; на дальнем конце луга паслась лошадь. От сгоревших построек дым уже не поднимался. Одежда – ее и Дага – сохла на заборе, и Фаун удивилась: когда это Даг успел все выстирать? Даг тоже уселся на крыльце, вытянув длинные ноги и откинув голову, и закрыл глаза, наслаждаясь легким ветерком.

– Не знаю, что задерживает мой отряд, – через некоторое время заметил Даг, открывая глаза и глядя на дорогу. – Не могла же Мари заблудиться в лесу. Если они скоро не появятся, придется мне самому попробовать похоронить тех несчастных собак. Они становятся здорово вонючими.

– Собак?

Даг виновато пожал плечами.

– Хозяйских собак. Я их нашел за сараем. Похоже, это единственные животные, которых не увели глиняные люди. Думаю, собаки погибли, защищая хозяев. По-моему, их нужно похоронить достойно, может быть, в лесу, в тени деревьев. Собакам это понравилось бы.

Фаун закусила губу, не понимая, почему вдруг у нее на глазах выступили слезы, – ведь даже по собственному ребенку она не плакала.

Даг с неуверенным видом посмотрел на Фаун.

– Среди женщин моего народа потеря вроде твоей была бы личным горем матери, но она не переживала бы его в одиночестве. Рядом был бы ее мужчина, ближайшие друзья, родичи. У тебя же есть только я. Если ты, – он нервно мотнул головой, – хочешь поплакать, не думай, будто я приму это за слабость или отсутствие мужества.

Фаун с несчастным видом покачала головой.

– Должна ли я плакать?

– Не знаю. Я не знаю, как ведут себя крестьянские женщины.

– Тут дело не в том, что я с фермы. – Фаун стиснула кулачки. – Тут дело в моей глупости.

Помолчав немного, Даг нейтральным тоном сказал:

– Ты часто произносишь это слово. Хотел бы я знать, кто тебя так изводил.

– Да многие. Потому что я действительно была глупа. – Фаун опустила голову и стала смотреть на свои руки, которые теребили ткань слишком свободного платья. – Странно, что я говорю тебе о таком. Наверное, это потому, что я раньше тебя не видела и не увижу в будущем. – В конце концов, Даг был тем мужчиной, который выносил те отвратительные кровавые сгустки... До вчерашнего дня одна мысль об этом заставила бы ее умереть со стыда. Фаун вспомнила схватку в пещере, человека-медведя, убийственное дыхание Злого. Что такое по сравнению со всем случившимся какой-то рассказ о собственной глупости?

Внимание Дага было легко вынести. Он просто слушал и не торопил. Фаун чувствовала, что может говорить так, как ей захочется. На лугу в траве жужжали насекомые, ветерок шевелил листья...

Тихим голосом Фаун начала:

– Я не собиралась заводить ребенка. Я хотела... хотела совсем другого. А потом я так испугалась и разозлилась...

Осторожно, как охотник, боящийся спугнуть дичь, Даг сказал:

– Обычаи крестьян не похожи на наши. Мне приходилось слышать очень зловещие истории... Твоя семья... они что, выгнали тебя? – Даг нахмурился, и Фаун не могла понять – почему.

Фаун отчаянно замотала головой.

– Нет. Они позаботились бы и обо мне, и о ребенке. Я никому ничего не сказала. Я убежала.

Даг изумленно посмотрел на нее.

– Убежала оттуда, где ты была в безопасности? Не понимаю.

– Ну, я же не думала, что дорога окажется такой опасной. В конце концов, та женщина из Глассфорджа одолела ее. Мне это казалось справедливым обменом – она вместо меня.

Даг надул губы и некоторое время смотрел на дорогу, прежде чем спросить:

– Тебя заставили?

– Нет! – Фаун шумно выдохнула воздух. – От этого по крайней мере я могу очистить Идиота Санни. Я хотела рассказать правду и попросила его...

Даг поднял брови; его плечи стали не такими напряженными.

– Разве среди крестьян это проблема? Мне все кажется совершенно нормальным. Женщина приглашает мужчину в свой шатер... впрочем, у вас же нет шатров.

– Да я согласилась бы на шатер... на постель... хоть на что-нибудь! Все случилось на свадьбе его сестры, мы оказались в поле позади амбара, в темноте, посреди молодой ржи, которая могла бы быть и повыше... Я надеялась, что это будет романтично и смело... а вместо этого пришлось отмахиваться от москитов, спешить, прятаться от его пьяных дружков. Было больно, но этого я ожидала, и не так уж невыносимо больно... Я просто думала, что... что будет интереснее. Я получила то, на что напрашивалась, да только хотела я другого.

Даг задумчиво потер губы.

– И чего же ты хотела?

Фаун помолчала, размышляя. Размышления, похоже, были не тем, чем она занималась у себя дома...

– Думаю, я хотела знать... знать, что мужчина и женщина делают... разрушить стену между собой и взрослой женщиной – ведь я уже не так молода.

– И сколько же это – «не так молода»?

– Мне двадцать, – ответила Фаун с вызовом.

– А-а... – протянул Даг. Ему удалось не позволить смеху прозвучать в голосе, но его золотые глаза предательски блеснули.

Фаун могла бы обидеться, но не станешь же упрекать человека за блеск глаз, да и морщинки в уголках были такие симпатичные... Фаун махнула рукой, признавая свое поражение, и продолжала:

– Как будто был какой-то большой секрет, который знали все, кроме меня. Я устала быть самой младшей, самой маленькой, вечным ребенком. – Она вздохнула. – Да и пьяными мы были. – После мгновения мрачного молчания Фаун добавила: – И еще он сказал, что девушка после первого раза не должна забеременеть.

Брови Дага поднялись еще выше.

– И ты поверила? Ты же деревенская девчонка!

– Я же говорю – я была глупа. Я подумала, что люди, может быть, отличаются от коров. Я думала, что Санни, должно быть, знает больше меня. Уж меньше-то он знать никак не мог. Ведь со мной никто об этом не говорил. – После короткой паузы Фаун добавила: – И еще... мне так трудно было набраться храбрости, что я не хотела останавливаться.

Даг поскреб в затылке.

– Знаешь, мои соплеменники стараются не быть грубыми в присутствии молодежи, но мы считаем обязательным объяснять и обучаться. Дело в том, что есть опасность неправильно распорядиться Даром, и нет ничего унизительнее, чем если тебя от такой ошибки спасают друзья или, того хуже, ее родичи. – В ответ на изумленный взгляд Фаун Даг добавил: – Это похоже на транс. Вы делаетесь так увлечены друг другом, что забываете спать, есть, являться на пост... а через пару часов... или дней... потребности тела берут свое. Только это так неудобно... И к тому же небезопасно в незнакомом месте так надолго забывать обо всем, что тебя окружает.

Теперь пришла очередь Фаун сказать «А-а. ?» Она взглянула на Дага и неуверенно спросила:

– А тебе когда-нибудь приходилось?..

– Один раз. Когда я был очень молод. – Его губы дрогнули. – Мне было тогда примерно двадцать. Такому люди обычно не позволяют случиться дважды. Мы присматриваем друг за другом, чтобы первый урок никого не убил.

«Пару дней? Мне кажется, мне потребовалась пара минут». Фаун покачала головой, не зная, верить ли словам Дага. И как их понять, если уж на то пошло.

– Ну, то... то, что Санни тогда сказал... меня разозлило другое. Может, он и сам знал не больше моего. Даже беременность меня не разозлила, а только испугала. Вот я и пошла к Санни, потому что думала – он имеет право знать... Думала, что я ему нравлюсь, что он, возможно, даже любит меня. – Даг начал что-то говорить, но последние слова Фаун остановили его; на лице его появилось растерянное выражение.

– Должно быть, такое случалось и с другими женщинами на фермах, – все-таки выговорил он. – А что в подобных случаях делают твои соплеменники?

Фаун пожала плечами.

– Обычно молодых быстренько женят. Родные с той и другой стороны собираются вместе, делают хорошую мину... ну, и все идет своим чередом. Я хочу сказать, если никто из любовников не женат или не замужем. Если кто-то уже состоит в браке, ну, тогда дело плохо. Но я думала о другом. Я решила, что раз мне хватило храбрости на одно, хватит и на другое. Только когда я рассказала Санни, все пошло не так, как я ожидала. Я, конечно, не думала, что он так уж обрадуется, но рассчитывала, что он меня поддержит. В конце концов, на что еще я могла надеяться? Но... – Фаун сделала глубокий вдох, – оказалось, что у него другие планы. Его родители обручили его с дочерью того человека, чья земля граничит с их собственной. Я говорила уже, что у семьи Санни большая ферма? И он – единственный сын, а та девушка – единственная наследница, и все было сговорено уже несколько лет назад. Я говорю: «Что же ты не сказал мне раньше?», а он мне: «Это все знают, и с какой стати мне говорить, раз ты отдалась задаром». Я ему: «Все это прекрасно, но теперь появится ребенок, и все выйдет наружу, так что наши родители в любом случае заставят нас пожениться», а он мне: «Нет, мои не станут». Я – бесприданница, и он подговорит троих своих приятелей сказать, что они тоже валялись со мной, той ночью, – так он и выкрутится. – Последние слова Фаун проговорила очень быстро, лицо ее пылало. Фаун искоса посмотрела на Дага, который продолжал с бесстрастным лицом смотреть на дорогу, однако закусил нижнюю губу. – Вот тут я и решила: да будь я беременна хоть близнецами, я не возьму в мужья Идиота Санни. – Фаун вызывающе задрала подбородок.

– Хорошо! – к ее удивлению, воскликнул Даг, и Фаун смогла только вытаращить на него глаза. – Я вот гадал, что сделать с Идиотом Санни, – продолжал Даг, – после того, что ты рассказала. Пожалуй, лучше всего будет натянуть его шкуру на барабан. Я никогда не дубил человеческую кожу, но это, наверное, не так уж трудно? – Даг весело подмигнул Фаун.

Фаун невольно рассмеялась.

– Спасибо.

– Погоди, я же еще не освежевал его!

– Нет, я имею в виду другое: спасибо, что ты так сказал. Это ведь была шутка, верно? – Фаун вспомнила тела, усеявшие путь Дага накануне, и почувствовала некоторую неуверенность. В конце концов, он же Страж Озера... – Только не делай такого на самом деле.

– Кому-нибудь следовало бы. – Даг потер подбородок, заросший щетиной. Фаун подумала, что кожа у него, наверное, чешется; может быть, бритье – одно из тех дел, с которыми он не может справиться одной рукой? Или просто его бритва – на дне той же седельной сумы, что и расческа? – У нас все иначе, – продолжал Даг. – Во-первых, о таких вещах мы не можем солгать: это отражается на Даре. Я не хочу, понятно, сказать, что наши люди никогда не запутываются и не страдают в остальном. – Даг нерешительно продолжал: – Я способен понять, что его семья могла предпочесть поверить в его ложь, но как насчет твоей? Из-за этого ты и убежала?

Фаун сжала губы и только пожала плечами.

– В общем-то нет. Дело было в другом. Я терпела бы унижения... до конца жизни. Я навсегда осталась бы... осталась той, кто вел себя так глупо. А если бы в глазах семьи я стала бы еще более ничтожной, я могла и совсем исчезнуть. Не думаю, что ты это поймешь.

– Нет, – медленно сказал Даг, – не пойму... а может быть, и пойму – если думать не только о рождении ребенка, а о совместной жизни. Мне вспоминается один не такой уж юный дозорный, который однажды был готов перевернуть мир, только чтобы остаться в отряде, хоть в лагере нашлось бы сколько угодно дел для однорукого. Его мотивы тоже не были такими уж разумными.

– Хм-м... – Фаун искоса взглянула на Дага. – Я решила, что с ребенком справлюсь, раз уж так случилось. Вот справиться с Идиотом Санни и со своей семьей мне казалось не под силу.

В точности таким же равнодушным тоном, каким он расспрашивал Фаун о Санни и разбойнике-насильнике, Даг спросил:

– Члены твоей семьи... Они были к тебе жестоки?

Фаун в растерянности посмотрела на него, гадая, что он себе вообразил. Что ее били плеткой? Держали на хлебе и воде? Подобные предположения показались Фаун такими же оскорбительными для ее несчастных замученных работой родителей и доброй тетушки Нетти, как и клевета, которой ей грозил Санни. Фаун даже подскочила от возмущения.

– Нет! – Подумав, Фаун добавила уже более тихо: – Ну, братья бывали невыносимыми... то есть когда они вообще меня замечали. – Справедливость была восстановлена, но это вернуло Фаун к печальному осознанию того, что ошибку совершила она сама. Что ж, так оно и было...

– Да, с братьями такое случается, – согласился Даг и осторожно добавил: – Значит, теперь ты могла бы вернуться домой? Раз больше нет... – Его жест был ясен – «нет ребенка», но он все же договорил вслух: – Нет ребенка?

– Наверное, – мрачно кивнула Фаун. Даг нахмурил брови.

– Погоди-ка... Ты оставила известие или просто исчезла?

– Ну... в общем-то исчезла. Я хочу сказать, записки я не оставила. Только они должны были заметить, что я кое-что взяла с собой... если, конечно, поискали.

– Разве твоя семья не пришла в отчаяние? Ведь родные могли подумать, что ты ранена или погибла. Или тебя захватили – разбойники... да кто знает – утонула, попала в капкан... Разве этот... Санни не признался бы и не помог в поисках?

Фаун с сомнением сморщила нос.

– Я не так себе это представляла. – Уж насчет Санни точно. Впрочем, теперь, избавившись от паники из-за беременности, Фаун иначе стала думать о переполохе, который ее бегство должно было вызвать в Вест-Блу, и почувствовала угрызения совести.

– Они, должно быть, искали тебя, Искорка. Я наверняка искал бы, если бы был твоим... – Даг резко оборвал себя на последнем слове – каким бы оно ни было. Он даже словно пожевал его и проглотил, неуверенный в том, каково оно на вкус.

Фаун смущенно пробормотала:

– Ну, не знаю... Может быть, если бы я теперь вернулась, Идиот Санни подумал бы, что я все выдумала. Чтобы поймать его – ради его идиотской фермы.

– Тебе так важно, что он подумал бы? По крайней мере по сравнению с тем, что думают твои родные?

Плечи Фаун поникли.

– Когда-то мне это было очень важно. Он казался мне... замечательным. Красивым... – Теперь, оглядываясь назад, Фаун считала его лицо круглым и невыразительным, а глаза тусклыми. – Высоким... – На самом-то деле он коротышка, решила Фаун. Он был одного роста с ее братьями, это верно... только и они едва доходили бы Дагу до подбородка. – У него хороший конь. – По крайней мере так Фаун считала, пока не увидела длинноногих скакунов дозорных. Санки хвастался своим конем, заставляя его ходить боком и взбрыкивать, чтобы показать: на такого резвого коня рискнет сесть только мастер... Дозорные же ездили с таким спокойным умением, что даже не возникало мысли поинтересоваться тем, как им это удается. – Знаешь, странно. Чем дальше я от него оказываюсь, тем больше он... вроде как съеживается.

Даг спокойно улыбнулся.

– Он не съеживается. Это ты растешь, Искорка. Я видел подобное у молодых дозорных. Иногда они взрослеют очень быстро, попав в беду, когда выбор один: или обрести силу, или пойти ко дну. Потом, конечно, приходится приспосабливаться, имей в виду – как если бы ты вырос за год на восемь дюймов и вся одежда стала мала.

Пример, решила Фаун, не взялся с потолка.

– Этого-то я и хотела. Стать взрослой, стать настоящей – любой ценой.

– У тебя получилось, – задумчиво протянул Даг. – Кружным путем.

– Да, – прошептала Фаун, и тут наконец плотину прорвало, и у нее вырвалось: – Как же это больно...

– Да, – просто сказал Даг, обнял ее за плечи и крепко прижал к себе: Фаун не плакала до сих пор, но теперь слезы хлынули потоком.

Даг смотрел на макушку Фаун – ничего другого он и не мог увидеть, поскольку, разрыдавшись, Фаун прижалась лицом к его груди. Даже теперь она старалась сдержать всхлипывания, так что ее всю трясло от усилий. Мнение Дага о том, что Дар Фаун нуждается в такой разрядке, подтвердилось; если бы ему пришлось объяснить это словами, он сказал бы, что трещины в ауре Фаун перестали казаться ему такими зловеще темными, когда ее печаль нашла выход, но Даг не был уверен, что девушка его поймет. Печаль и гнев... Ее душа пострадала сильнее, и случилось это задолго до того, как Злой уничтожил ее ребенка.

Инстинкт говорил Дагу, что надо дать Фаун выплакаться, но потом беспокойство вернулось: Фаун снова схватилась за живот, боль возвратилась.

– Ш-ш, – прошептал Даг, обнимая ее одной рукой, – не делай себе хуже. Не нагреть тебе снова кирпич?

Фаун подняла заплаканное лицо, бледное и припухшее там, где его не украшали синяки.

– Нет, – пробормотала она, все еще цепляясь за рукав Дага. – Мне слишком жарко.

– Хорошо.

Фаун откинулась к стене, ее дыхание постепенно выровнялось, но боль не отступила.

Даг размышлял о том, было ли бегство Фаун из дома столь возмутительно жестоким в отношении ее родных, как это ему казалось, или все-таки были еще какие-то обстоятельства, о которых он не знал. Сам-то он происходил из народа, традицией которого было постоянно присматривать друг за другом – и за супружескими парами, и за членами отрядов, и за дружескими компаниями – эта сеть охватывала всех.

«Уж я-то точно стал бы тебя искать, Искорка, если бы был твоим...» Язык Дага снова запутался между двумя возможностями, каждая из которых смущала его по-своему, – «отцом» или «возлюбленным».

«Прекрати! Ты не то и не другое, старый дозорный».

Но ведь сейчас он был единственным человеком рядом с Фаун. Так что...

Даг приблизил губы к уху девушки, скрытому черными кудрями, и прошептал:

– Подумай о чем-нибудь замечательном, но бесполезном.

Фаун подняла голову и растерянно шмыгнула носом.

– Что?

– В мире полно бессмысленных вещей, и не все они горести. Я по себе знаю: иногда помогает вспомнить о какой-нибудь из глупостей другого рода. Каждый знает, что существует свет, даже если оказался в непроглядных потемках. Подумай о чем-нибудь... – он не сразу нашел слова, которые годились бы для Фаун, – о чем-нибудь, что все считают глупостью, а ты уверена, что это замечательно.

Фаун молчала так долго, что он уже начал колебаться – придумать ли другое объяснение или вовсе отказаться от этой... смешной на самом-то деле попытки, но потом пробормотала:

– Молочай.

– М-м? – Даг снова обнял Фаун за плечи, чтобы она не сочла это возражением.

– Молочай. Это просто сорняк, и мы постоянно выпалываем его в саду и огороде, но мне кажется, что цветы его пахнут лучше, чем те плетистые розы, за которыми так ухаживает моя тетушка. Лучше, чем сирень... Никто не считает его цветы красивыми, а ведь, если присмотреться, они хороши – розовенькие звездочки. Ажурные, как листики дикой моркови. А уж запах... я им надышаться не могла. – Фаун разогнулась, забыв о боли, поглощенная воспоминанием. – Осенью у молочая вырастают стручки, сморщенные и уродливые, но если их разломить, вылетают прелестные шелковинки. В стручках живут молочайные жучки. Они не паразиты – не кусаются, ничего не едят, кроме семян молочая. У них яркие оранжевые крылышки с черной каемкой и блестящие черные лапки. Они щекочутся, когда ползают по руке... Я их держала в коробке, собирала для них семена молочая, поила с влажной тряпочки... – Губы Фаун снова сжались. – Пока один из моих братьев не опрокинул коробку, и мама заставила меня выбросить жуков. Тогда уже наступила зима.

– М-м... – Что ж, уловка сработала, но история Фаун закончилась... Тем не менее тело Фаун уже не было так напряжено, ее перестало трясти.

Неожиданно девушка сказала:

– Твоя очередь.

– А?

Фаун решительно ткнула Дага пальцем в грудь.

– Я рассказала тебе о бесполезной вещи, теперь расскажи ты.

– Что ж, это справедливо, – пришлось согласиться Дагу. – Только я не могу придумать...

Но тут его осенило. Ох... Несколько секунд он молчал.

– Я уж много лет не вспоминал об этом... Есть одно место, куда мы отправлялись – да и теперь ездим – каждое лето и осень. Это лагерь, который называется Ореховое озеро, милях в ста пятидесяти на север отсюда. Мы там собираем орехи, ягоды бузины, корни водяной лилии – основное, что идет для приготовления наших... Это одновременно и уборка урожая, и посев – мы, Стражи Озера, тоже ведь своего рода крестьяне, Искорка. В общем, много, работы в воде, но и весело тоже, если ты ребенок и любишь плавать. Может, я как-нибудь покажу... так или иначе, мне было лет восемь или девять, и меня послали на плоскодонке собирать ягоды бузины по берегу и на островах. Я уж не помню, почему в тот день я отправился один. Почва там глинистая, и вода в Ореховом озере обычно мутная и темная, но в тех протоках, где никто не бывает, удивительно чистая.

Я мог видеть дно, ясно, как в кристалле, которые делают в Глассфордже. Водоросли колыхались и обвивали друг друга, как зеленые перья. А на поверхности плавали плоские листья лилий – не той разновидности, корни которой мы употребляем в пищу. Не посаженные специально, бесполезные, они просто росли там с незапамятных времен, когда, может быть, еще и Стражи Озера не появились. Листья были темно-зеленые, с красными краями и красными жилками, а цветы только что раскрылись и плавали на воде, как... как белые звезды, с прозрачными лепестками, похожими на стрекозиные крылышки, и словно светились от пронизывающих их отраженных водой солнечных лучей. А серединки их, усыпанные золотой пыльцой, казались цветками внутри цветков... Мне полагалось собирать ягоды, но я просто перевесился через борт и смотрел на них... должно быть, целый час. Я не мог отвести глаз от праздничного танца света и воды вокруг лилий. – Даг с трудом сглотнул. – Потом, оказавшись в каком-нибудь очень засушливом месте, мне удавалось выжить благодаря воспоминанию о том часе.

Рука Фаун робко протянулась и едва ли не благоговейно коснулась лица Дага. Теплый палец скользнул по мокрой полоске у него на щеке.

– Почему ты плачешь?

Даг подумал о нескольких возможных ответах: «Я не плачу», или «Я просто уловил отзвук твоего Дара», или «Должно быть, я устал больше, чем думал». Два из них были в какой-то мере правдой, но язык его сказал то, что было на самом деле:

– Потому что я забыл те лилии. – Даг коснулся губами макушки Фаун, позволив ее запаху заполнить его нос и рот. – А ты заставила меня их вспомнить.

– Тебе от этого больно?

– Пожалуй, Искорка... Только это хорошая боль.

Фаун свернулась калачиком, ее ухо все еще прижималось к груди Дага.

– Хм-м...

Запах ее волос напомнил Дагу о скошенной траве и свежеиспеченном хлебе; он мешался с ароматом ее мягкого теплого тела. Полуденная жара заставила выступить на верхней губе Фаун мелкие капельки пота, и Даг представил себе, каково это было бы: стереть их, а потом не спеша насладиться вкусом ее губ. Он неожиданно остро осознал, что держит в объятиях молодую женщину с округлым и соблазнительным телом. Весь жар летнего дня словно сконцентрировался у него в паху.

«Если у тебя еще остались мозги, дозорный, оставь ее в покое. Ну!»

Ни время, ни место не были подходящими. И партнерша тоже. Даг позволил своему Дару слишком открыться перед Даром Фаун, а это очень опасно. Чтобы разобраться в том, чем грозит этот порыв, Дагу пришлось бы обнимать Фаун еще час, что было бы непростительной ошибкой. Совершенно непростительной. Даг глубоко вздохнул и неохотно убрал руку, обнимавшую плечи Фаун. Руке сразу стало холодно и одиноко. Фаун что-то разочарованно буркнула и выпрямилась, сонно моргая.

– Стало совсем жарко, – сказал Даг. – Лучше мне заняться собаками. – Рука Фаун скользнула по его рубашке и упала, когда он с кряхтением поднялся на ноги. – Ты тут отдохни еще. Нет, не вставай...

– Тогда принеси мне корзину с рукоделием. И твою рубашку и рукав от нее, если они уже высохли. Я не привыкла сидеть без работы в руках.

– Чинить мою рубашку – не твоя работа.

– Это не мои дом, еда, вода и постель тоже. – Фаун откинула с глаз спутанные кудри.

– Хозяева этой фермы в долгу перед тобой за Злого. Тебе причитается и ферма, и все, что тут есть.

Фаун переплела пальцы и сурово взглянула на Дага. Тот сдался.

– Хорошо. Корзину принесу. Но только не скачи тут, пока я не вижу, слышишь?

– Кровотечение уменьшилось, – сообщила Фаун. – Может, после того первого, сильного, все быстро закончится.

– Будем надеяться. – Даг ободряюще кивнул Фаун и отправился в дом за корзиной.


Фаун посмотрела вслед Дагу, огибавшему сарай, потом склонилась над корзиной с рукоделием. Перебрав содержимое, она выбрала несколько предметов, с починкой которых могла справиться. Было неприятно нарушать порядок, заведенный другой женщиной, но Фаун рискнула взяться за самые поношенные и рваные вещи. Например, вот за это покрытое пятнами детское платьице. За работой Фаун размышляла, сколько народу жило на ферме и куда они делись. Было очень неприятно думать о том, что она, возможно, чинит одежду кого-то, кого уже нет в живых.

Примерно через час Даг вернулся. Он направился к колодцу, снял тесную позаимствованную рубашку и принялся мыться куском коричневого мыла; глядя на него, Фаун подумала о том, что работа на жаре была вонючей и неприятной. Она с трудом представляла себе, как ему удавалось одной рукой управляться с лопатой... очень медленно, конечно. Впрочем, ведро из колодца он вытащил достаточно ловко. Налив воды в поилку для лошадей, он вымылся в ней, а под конец просто сунул голову в ведро с водой и встряхнулся, как собака. Полотенца, чтобы вытереться, у него не было, но, наверное, влага давала ощущение желанной прохлады. Фаун представила себе, как вытирает Дагу спину, как проводит пальцами вдоль сильных мышц. Вот и говори о том, чтобы держать руки занятыми... Даг не возражал, когда она накануне обмывала ему руку, но это было медицинской процедурой. Фаун понравилась рука Дага – сильная, с длинными пальцами и квадратными ногтями.

Даг присел на ступеньку крыльца, взял у Фаун свою зашитую рубашку и благодарно улыбнулся. Сначала он было закатал рукава, но тут же снова опустил. Солнце уже почти касалось верхушек деревьев – там, где дорога уходила в лес. Потянувшись, Даг спросил:

– Проголодалась, Искорка? Тебе следует поесть.

– Немного. – Фаун отложила работу. – Тебе тоже следует. – Может быть, она сможет сидеть у кухонного стола и на этот раз помочь с готовкой...

Неожиданно Даг выпрямился и стал всматриваться вдаль. Кобыла в дальнем конце пастбища тоже подняла голову и насторожила уши.

Через минуту из-за деревьев показалась странная процессия. Пятеро мужчин, один верхом на крестьянской лошадке; трое других тянули за веревки упирающихся коров, а высокий паренек с палкой не давал разбежаться полудюжине блеющих овец.

– Похоже, кто-то вернулся домой, – сказал Даг. Прищурившись, он смотрел на вышедших из лесу, но больше никто оттуда не появился. – Только дозорных так и нет. Проклятие!

Не говоря больше ни слова и не спуская глаз с приближающихся мужчин, он опустил рукав на левой руке так, чтобы культя не была видна... но не правый рукав, с замиранием сердца заметила Фаун. Всякое оживление покинуло лицо Дага, остались только внимание и решительность.